Книга 1 Глава 10 Мейлах в октябре

               

                МИШИНА КОМПАНИЯ
                Мы не хватали звёзды с неба.
                Довольны были – кусочку хлеба!

         Тётя Рая медленно спрятала бумажку в карман, застегнула его булавкой и стала вглядываться в Мишину компанию.
         - Так, это Лёня Соколов, это Сирожа Петров, что на гармоньки играет «Полёт Шмуля».

         - Мама! Правильно – «Полёт шмеля»!
         - Миша, не учи маму, пока она сама учёная, ещё как! Эта музыка придумана хорошим, известным музыкантом, забыла его фамилию, кажется, Маэстро. Музыка про моего дядю, которого звали Шмуль Ицкавич.

 Помнишь, я тибе рассказывала? Ни помнишь?  Для дырявай на память головы повторю:
       - В самом начале войны его отправили на аероплане в партизаны, через Москву, к нам, переводильщиком. Он знал нерусский язык лучше самих немцев.

  Когда аероплан под названием самолёт, сбрасывал их всех на парашютах, то Шмуль Ицкавич запутался в этих верёвках, прикрученных к кумполу, каторый раскрывался над пассажиром, когда их добровольно выталкивали из самолёта, чтоб не боялись, вот он и повис на одной ноге, вниз головой, вверх кармашками.

 Иго так болтало, так крутило, а он всё летит и летит, со свистом, умной головой в твёрдую землю. Ветер громко воет и плачет, такими нотками, как Сирожа играет, даже ещё хуже. Это тихий, медленный ужас, который происходил очень бистро.
 
         Так, музыка рассказывает, о тяжёлом, опасном полёте Шмуля – бедного умного еврея, которому нужно было сидеть дома и читать газеты…

 Но всё завершилось ни так плохо, как начиналось. Он викрутился! И, что бы из ниго палучилось, если бы он ни викрутился? Одна кучка мокрого места никрасивого цвета!
 
         Шмуль Ицкавич и потом неплохо приземлился – устроился на хорошую работу к генералу. Получал паёк повышенного содержания и так кое - чего прихватывал из генеральских нетрудовых доходов «за язык за зубами», как говорится в воинском Уставе.

 Тогда за «язык за зубами» награждали чаще, чем за «язык» отловленный в бою. Так Шмуль Ицкавич доехал с генералом до Берлина, на егоной тачанке - всё переводил по-ихнему, да там и остался, переводить по-нашему. Дядя всегда, между прочим, хотел уехать за границу потому, что там хорошо.

         Я ему гаворила: - Адя! Там хорошо, где нас нет. А он мне отвечает: я хочу уехать, где вас нет! А того не понимает, там хорошо не потому, что нас там нет, а плохо там, где мы есть!  Зато там, где мы есть, всегда весело, даже, когда хочется плакать!

- Мама! Почему ты дядю Шмуля  называла Адя?
- Ну не могу же я его при всех называть адиёт!
 А типерь слушай дальше: Шмуль Ицкавич для прикрытия от советской разведки взял фамилию Иванов.

 Кстати, я так думаю, все  Ивановы, Петровы, Сидоровы – это же перелицованные бывшие наши Абрамовичи, Рабиновичи и Гутенфельды! Иначе, откуда взяться таким умным Петровым, каторый всё запоминает, а потом такого понаписывает, чего мы уже сами позабывали!

         Так вот, когда Шмуль доходил туда, до Берлина, то так устал, что ни захотел утомляться в обратную сторону. Нам он оставил о сибе только бистрые нотки Маэстро! Типерь ты понял, как получается хорошая музыка,  в частности,  «Полёт Шмуля»? То – то же. Ну, пойдём дальше.
 
  Мишина мама, глядя на противоположный берег реки, продолжала комментировать увиденное:
         - Это Старовойтик, а где же Кибис? Наверное, приёмники ладит кому - нибудь? Вот мастер! Витащит паяльник, напустит дыму, винимит из ниго всё лишнее в свою коробочку, а тот ящик, в катором уже пачти ничего ни осталось, втыкнёт в электричество, и он уже ловит «Голос Америки» за такую даль!

 И люди довольны. Ты знаешь, что наши приёмники ловят?  Работу глушилок - очинь харошо, и немного Москву - очинь плохо!

           И где же Кибис? Наверно, педсовет проводит с учителями.  Никак они без ниго не могут. Видишь ли, говорят: «трудный рибёнак, трудный рибёнак», а того не понимают, что харошие рибёнки всигда трудные!

         - Миша, а что это там за кустами делает Мейлах? То же к экзаменам учиться? Бесстыжий плут! Видно, за девочками интересуется! Что на них смотреть? У них ищё ничего интересного ни появилось, кроме бантиков и веснушек.

         - Да нет, мама, он любит слушать наши песни, особенно, когда Люся Барташевич поёт песню «Соловей» Алябьева. Да и нам частенько подпевает. Вот послушай, какую песню он сочинил и под звон гитары мы все вместе с Мейлахом запели:

От минуты, до минуты, от звонка и до звонка,
От субботы до субботы, от утраты, до пинка,
От рассвета  до рассвета, от черты и до черта
Колосится наше лето и подводится черта!

Между вялым и проворным, меж блаженством и бедой
Между розовым и чёрным в вечной битве   сам с собой,
Между выдохом и вдохом, между другом  и врагом,
Равнодушием, любовью – мы и пешью , и бегом!

Между болью и здоровьем, меж свободой   и тюрьмой,
Меж улыбкой и гримасой, между летом и зимой,
Меж нуждою беспросветной, между «можно» и «нельзя»
Сотворяем мы по крохам жизнь и собственное «Я»!

         - Знаю я иго песни, мине он тоже кое-что напевал, на мою голову. Иму ни соловья Алябьева надо, а ворону своего возраста! – ревниво прокомментировала мама Мишины слова и переключила внимание на других:

         - А Жорика Делейко тоже нет? Наверно, уже побижал нос набивать боксом? И так уже погнул весь, а иму всё мало.

         Ой! Слушайте! А кто это там с такой круглой, как сковородка, вивиской?  Ну, тот, что с соплями по пояс, это Дима, а второй, маленький, но уже хитрый, это его брат. Кто же третий?

 Неужели это тоже их брат, Вечик? Уже до тошноты примелькалась морда его рожи! Ой, прости, господи, трудно запомнить – их же в каждом окне по двое! Зато их мама всё ходит по улице, как Лейзерова корова – отбивает своими длинными сиськами коленки, как блинцами, и пялит глаза на каждого, чтобы зацепиться за любую очередную новость или нечаянно, без мужа, родить ещё парочку сопливых наглецов!

         Миша, - Вечик это тот бармот, что весной пожрал всю мою мацу, а остальную поломал в крошки? Канечно, такая рожа и забор погрызёт. Думаешь, у ниго изжога будит? Ашибаисся! Если внимательно присмотреться, то он тоже ни такой уж православный, хоть они красят яйца на пасху. И ищё на нас дразнются: - «Ой, маца, маца, маца. Ваша пасха без яйца»!
 
         Что, мы иго трогаем, что ли? Я бы иму, между прочим, за такие гадости покрасила иго яйца защемлением в двери, что бы запомнил, что у каждого свой Бог. А ты, Миша, с этим коркодилом  дружишь против мамы? И  за миня  ни отблагодарил ответной гадостью?

         - Не переживай мама. Мы с ним в полном расчёте. Я ему за это целую неделю в умывальник писал. Даже самому надоело любоваться, как он громко умывает лицо, корчит рожу и противно чмыхает, как будто ему в умывальник напустила влаги кобыла Нудельсона, того, что собирает тряпки!
 
         - Миша! Кто тибе сказал, что Нудельсон сабирает трапки? Он сабирает золотые царские монеты, а трапки - это чтобы дурить нашего брата. Этот хитрец кладёт на свой тарантас всякий трапачный мусор и возит по всему району. Вдруг, «нечаянно» узнаёт, у кого ещё осталось золото от проклятого прошлого, и за нимножко иго видуривает.

 Он особенно охотно сабирает грязные фуфайки, которые остаются от умерших стариков.  Там иногда находит монеты, спрятанные во время войны от немцев.

 Пусть люди смеются за трапки, зато иго дети будут жить в Америке, как белые люди в чёрном квартале. А насчёт Вечика – ну, да ладно уже, дружите дальше. Дружба – это большое дело, если знаешь -  когда и зачем…