Глава 7

Незаметно подкрался декабрь с его предновогодней суетой. В школе стало совсем невыносимо из-за предстоящего пробного ЕГЭ. Учителя назначали консультации, ставили дополнительные уроки, задавали огромное множество домашних заданий. Я тихо зверела из-за невозможности расслабиться, но во всем этом был большой плюс - я почти не думала про Кирилла.
Между ним и Рудовой словно пробежала черная кошка. Она игнорировала его, но как-то странно. Порой казалось, что она боится его. При взгляде на Кирилла на ее лице возникало затравленное выражение, и она спешила поскорее отойти от него, не смотреть и не встречаться с ним глазами. Одноклассницы, взяв с нее пример, тоже старательно избегали его, а парни, наоборот, ходили за ним, как приклеенные.
Учеба давалась ему легко. Он стал первым отличником в нашем классе, поэтому учителя сквозь пальцы смотрели на его поведение, которое оставляло желать лучшего. Он спорил с ними по любому поводу, постоянно показывая свою осведомленность в том или ином предмете, нередко пропускал занятия без уважительной причины, огрызался, если ему делали замечания.
Устав от школы с ее "грузом знаний", одним декабрьским вечером я иду прогонять тоску в любимый бар "El Paso". Он хорош тем, что там работает охранником знакомый моего отца, поэтому у меня нет проблем с фэйс-контролем. Расчесываю волосы, подвожу глаза коричневым карандашом, придавая взгляду некую драматичность, надеваю любимые джинсовые шорты, толстые синие колготы, клетчатую рубашку, влезаю в мартинсы и парку, хватаю ключи и выхожу из квартиры.
В баре накурено так, что глаза начинают незамедлительно слезиться. Сегодня вечер регги, на сцене уже заунывно выводит парень с дредами, пьяный и безголосый:
Я подарю тебе дым, ты откроешь глаза,
Но вряд ли успеешь увидеть меня,
Потому что я там, где солнце торчит,
Где солнце торчит из-за тучи моих папирос.
Усмехаюсь. Одна из моих любимых песен, а он так безбожно фальшивит. Сажусь за столик у самой сцены. Мне приносят виски с колой. Баремен хорошо знает меня, так что алкоголь продает безропотно, хоть это и является нарушением закона. Галантно поджигает сигарету. Алкоголь расслабил нервы, я сижу, улыбаясь до ушей, притоптывая ногой в такт музыке.
Теперь поет девушка в рваной тунике, с кучей деревянных браслетов. У нее высокий чистый голос и лицо Лив Тейлор. Ко мне подсаживается пьяноватый парень с разбитой губой, пытается начать разговор, но фразы его подводят. Я смеюсь и приглашаю его танцевать. Парня зовут Дима, он гордо именует себя скинхэдом, показывает мне вытатуированные крестики на щеках. В танце он пытается устроить свои руки у меня на заднице. Я говорю, что я лесбиянка, а он такой клевый, и я бы с удовольствием с ним замутила, но сейчас придет моя подруга, она буч и жутко ревнива. На лице Димы мелькает беспокойство, он выдавливает из себя подобие улыбки и отходит к другому столику. Там явно скучает блондинка с лицом усталой лошади.
Я заказываю просто колу и снова закуриваю.
- А курить тебе не идет, - раздается знакомый голос над ухом.
Резко оборачиваюсь. Так и есть. Стоит и улыбается, глядя на меня с высоты своего роста.
- Я присяду? - он отодвигает стул.
- Здесь занято, - буркнула я, не особо надеясь на то, что мои слова его остановят.
- Окей, - он сел и пододвинул к себе пепельницу, - Одолжишь сигарету?
Я протягиваю ему пачку. Он вытягивает одну зубами и кладет мою пачку себе в карман.
- Эй, отдай! - возмущаюсь я.
- Не-а, сказал же, что тебе не идет курить, - он выпускает дым чуть ли не мне в лицо.
Я киплю от злобы.
- Можно подумать, твое мнение меня волнует. Отдай немедленно!
Он только рассмеялся. Скрежет моих зубов был слышен даже сквозь музыку.
- Ладно, не кипятись. Лучше скажи, ты здесь какими судьбами? Насколько я помню, ты еще несовершеннолетняя.
- С чего ты взял, что я буду с тобой разговаривать?
- С того, что я чертовски обаятельный подонок, - он выпускает дым кольцами и насмешливо смотрит мне прямо в глаза.
- Ты просто подонок, - говорю я, чувствую, как губы невольно растягиваются в улыбке.
- Так ты скажешь мне цель визита?
- Это мой любимый бар, - пожимаю плечами я, - а охранник - хороший знакомый отца, вот и пропускают. К тому же, если я накрашусь, многие дают мне больше восемнадцати.
- Я бы дал 15. Когда ты не накрашенная, то похожа на маленькую взъерошенную птичку. Или летучую мышку.
Я покраснела.
- Тебе к лицу румяные щечки.
Черт, как же он меня смущает. И как же мне это нравится!
- Слушай, заканчивай марафон телячьих нежностей. Вообще-то, я пришла сюда, чтобы послушать музыку. В одиночестве, ясно тебе?
- Лажовая сегодня здесь музыка. Может, пойдем в другое место?
- Нет.
- Это все, что ты можешь мне ответить? - с наигранным удивлением спрашивает он.
- Чем тебя не устраивает мой ответ?
- Своей лаконичностью. Ты могла бы ответить "я подумаю", "конечно, пошли отсюда", "я полностью доверяю тебе" или "делай, как считаешь нужным".
Я рассмеялась.
- Какой же ты наглый!
- Стараюсь соответствовать имиджу подонка. К тому же, смеяться тебе идет больше, чем грустить. В школе ты не очень-то веселая.
- Так то в школе. Она меня раздражает.
- Глупышка, - он улыбается так тепло, что хочется его расцеловать, но я держу себя в руках. Нет ничего проще для меня, чем надеть маску безразличия и холодности.
- Что ты надумала?
- Я остаюсь здесь, а ты катись колбаской куда хочешь.
- Слушай, за свою дерзость ты можешь поплатиться, - он сжал кулаки и выразительно посмотрел на меня.
- Только тронь, мигом без яиц останешься, - с милой улыбкой говорю я.
- Какая ты грозная. Мне нравится. Не будем ссориться. Тебе заказать что-нибудь?
- Не-а, я свою норму выпила.
Он пожимает плечами и заказывает гранатовый сок. Меня удивляет его выбор, но я молчу. Так в полном молчании мы сидим где-то полчаса. Я помешиваю соломинкой остатки колы, а он увлеченно копается в своем телефоне.
- Спорим, я сейчас стащу из бара бутылку виски? - вдруг заговорщически говорит он, прислонившись к моему уху.
- Ты больной? - скептически говорю я, окидывая его взглядом.
- Короче, иди на улицу и жди меня там. Будь готова к тому, что нам придется бежать.
Его глаза горят нездоровым огнем. Я нерешительно продвигаюсь к выходу, мысли путаются. Вечерний холод отрезвляет. Бездумно чиркаю зажигалкой, периодически бросая взгляд на дверь бара. Через пару минут он выбегает оттуда, что-то пряча под курткой.
- Бежим, - хватает меня за руку, и мы несемся в сторону дворов, где легко затеряться.
- Смотри, - он показывает мне бутыль "Джек Дэниэлс", когда мы вбегаем в полутемный двор, обнесенный металлической оградой. Я тяжело дышу, в подреберье колет, а ему хоть бы хны.
- Дурак.
- Не дрейфь, птичка, - он делает приличный глоток и протягивает бутылку мне, - На, согрейся. И успокойся.
Я отпиваю чуть-чуть виски, чувствую, как по горлу прокатывается горячий комок, сознание медленно начинает туманиться.
- Слушай, - говорю я, усаживаясь на стоящие неподалеку детские качели, - Какого хрена ты сейчас тут со мной? Помнится, в школе я для тебя пустое место, - обида проскальзывает в моем голосе, ее трудно не заметить. Я вообще не владею своим голосом.
- Захотел, - он приближается к качелям и резко раскачивает. Я визжу и смеюсь.
- Тихо, разбудишь какую-нибудь бабку, и она вызовет участкового, - грозно говорит Кирилл.
- Плевать. Ты не ответил.
- Я же сказал: за-хо-тел. Но могу и уйти, если мое общество тебя так тяготит, - он отталкивает качели и демонстративно удаляется.
- Стой! Я не хочу этого! - неуклюже торможу двумя ногами и бросаюсь за ним.
- Я знаю, - улыбается он и поправляет мне съехавшую набок шапку.
Мы идем по берегу реки, занесенному выпавшим за день снегом. Тускло горят фонари, поздние собачники рысцой бегут с поводками в руках, возвышенные влюбленные целуются под фонарями или пишут на снегу недолговечные признания. А мы просто идем, даже не держась за руки, изредка прикладываясь к виски.
- Я сегодня пьяная мышь, - хохочу я, пряча лицо в ладонях.
- Ты мне нравишься и такой, - Кирилл одной рукой прижимает меня к себе.
Я вырываюсь из его полуобъятий. Мне так хорошо, что я готова расцеловать весь мир!
- А что, если я сейчас буду блевать на снег? На этот изумительно чистый снег? - я смеюсь и кружусь на одном месте, подставляя лицо вечернему небу.
- Тогда я буду держать твои волосы и нежно гладить по голове после.
- Извращенец.
- Нет, реалист, не видящий ничего постыдного в человеческой физиологии, - он залпом допивает виски и бросает бутылку в урну.
- В таком случае, не отворачивайся, сейчас я буду писать, - пьяно смеюсь я, пытаясь расстегнуть шорты.
Он тоже смеется.
- Может, потерпишь до дома? Не морозь свою хорошенькую задницу, детка.
- Ладно, я пошутила. Надо было сразу идти домой. Черт, холодно, однако, - пожаловалась я, крепче кутаясь в куртку.
- Эх ты, а еще сибирячка.
- Ой-ой-ой, тоже мне, морж. Что же ты не идешь купаться? Смотри, вся река в твоем распоряжении, - я киваю на реку. Пьяное сознание вынуждает меня быть дерзкой и раскрепощенной.
- Легко.
- Врешь!
- Нет, абсолютно серьезно. Спустишься сама, здесь скользко? - он повернулся и пошел по направлению к реке, легко преодолев препятствие в виде небольшого спуска.
Я бросилась за ним. Хмель потихоньку стал выветриваться.
- Остановись, эй. Ты замерзнешь, заболеешь и умрешь!
- Я? Никогда!
Он подошел к реке. Зимой она почти не замерзала, и ее черная гладь глянцево блестела, отражая свет фонарей. Даже при взгляде на нее становилось холодно.
Кирилл быстро разделся. Я круглыми от ужаса глазами смотрела, как он осторожно пробует ногой воду. По лицу пробегает судорога.
- Все, хватит, пожалуйста, - шепчу я. Мне страшно за этого кретина, я совсем не хочу, чтобы он подхватил пневмонию.
- Спокойно, детка, - в его голосе столько веселости, что становится не по себе.
Он с разбегу ныряет, и тут же его голова оказывается на поверхности.
- Самоубийца! - кричу я. - Все, вылезай!
- Как скажешь, - теперь его голос дрожит.
Он выходит. Его белоснежное, худое тело мерцает водяными каплями, кажется, что он сделан из мрамора. Невольно я любуюсь им, чувствую безотчетное возбуждение, но потом бросаюсь к реке, на ходу стаскивая с себя куртку. Расстегиваю непослушными пальцами рубашку и протягиваю ему. Холод, казалось, проник во все внутренности. Его губы синие, как у покойника и дрожат, но он продолжает улыбаться, вытираясь моей рубашкой.
- Помоги мне одеться, - различаю я сквозь мерный стук его зубов.
Его волосы оледенели, словно он в мгновение поседел. Я помогаю ему натянуть рубашку, свитер, всунуть непослушные ноги в ботинки.
- А теперь пошли домой, - улыбается он сквозь судорогу. - И никогда больше не пытайся взять меня на слабо.