Нет пути назад

- Вы полностью затушили его?- спросил полицейский в синей помятой форме у начальника пожарной бригады; они оба стояли за 10 метров от сгоревшего дотла кирпичного дома.
- Да, пару минут назад!- ответил тот охрипшим голосом.
От дома осталось само основание, словно кости от человека, побывавшего в такой печке. А внутренности: шкафы, столы, гардины, обои, домашняя техника, окна и прочее - всё это превратилось в пепел.
Обуглившиеся тёмно-красные стены по-прежнему отдавали жаром, словно в котельной, а через квадратные дыры в стенах, которые раньше были окнами      (стекло потрескалось, рамы поплавились вместе с краскоой и утонули в пепле), можно были увидеть застывшую холодную пену, которая, словно слизняк, медленно сползала со стен и остатков больших предметов.
Воздух казался душным, в нём отчетливо чувствовался запах гари.
Полицейский откашлялся, ещё раз огляделся, ощущая, как горячо ему стоять на земле даже на таком приличном расстоянии в своих новых туфлях с толстой подошвой.
- Газ, да?- спросил он у начальника.
Тот, раздавая приказы своей команде собираться и складывать снаряжение в машину, оборвал свою речь на полуслове и недовольно обернулся:
- Именно так. Дом сгорел, как спичный замок. Взорвался газ - бах! - и через секунду огонь был в каждом уголке, горело всё и вся.  И это подтверждают слова свидетелей.
Несколько секунд они стояли молча, слушая звуки разговоров пожарных, завывание ветра, и перешёптывания соседей, который смотрели на все происходящее с неподдельным интересом, выглядывая из-за старых дощатых заборов.
Полицейский на секунду подумал, что в таком же пожаре могли погибнуть люди. Любые люди, и даже… его семья. Это мысль больно уколола его в самое сердце. Но за долгое время работы в отделе криминалистики от хорошо усвоил одно правило - никто не застрахован от смерти. От этой мысли ему стало не по себе, холодок прошёл по его внутренностям, рука механически потянулась к сотовому телефону, но он вовремя остановился. Таким звонком посреди ночи он сделает только хуже.
Робота не должна переступать порог дома. Никогда.
Полицейский вновь открыл рот, желая поскорее разделаться со всеми вопросами и начать, наконец, заполнять протокол,  но из-за обожжённой стены вылез пожарный в костюме , держа какую-то обгорелую вещь в руках.
Когда  он, поравнявшись с двумя мужчинами, снял защитный противогаз, то те увидели его уставшее, вымокшее потом лицо. Губы его дрожали, желая все же выпустить с очередным потоком воздуха слова, который он держал в себе.
Полицейский с нехорошим предчувствием сложил одну руку в другую, как телохранитель.
- В чём дело, Миша?- спросил начальник пожарной охраны.
- Мы нашли их!
- Их?- переспросил тот, затем бросив быстрый взгляд на то, что когда-то было домом, выругался и отвернулся.
- О чём вы говорите?- полицейский недоумевающей обвёл из взглядом.
Меньше всего ему хотелось быть в неведении на своём же месте преступления.
- Тела,- коротко сказал пожарник, кивая головой вниз, на обуглившуюся…
- Кость!- промычал в отвращении полицейский, отступая назад.
Где-то вдалеке завыла ещё одна серена, предвещая, что ночь будет долгой и неприятной.

*************************
Алексей Ковальов завёл машину, достал из правого кармана своей белой рубашки пачку «Camel», и, вынимая одной рукой сигарету, нажал на педаль газа.
«Toyta» с рёвом подалась вперед, позволяя водителю заглушить этим противным жужжащим звуком всякие мысли.
Ковальов не посмотрел в зеркало заднего вида, как делал это раньше.
Теперь же Ковальв слушал звук мотора, как песню любимой группы. Он готов был слушать что угодно, даже тишину ночного леса, лишь бы только среди прочих звуком не услышать опять голос своей жены.
Ковальов закрыл глаза на мгновение.
- Всю жизнь так тут и просидишь!- говорила Инна Ковальова с недовольным, возбуждённым видом. Волосы её всегда беспорядочно падали на лицо, словно у нее в доме совсем не было расчёски , и она их стряхивала назад с её большим раздражением.
- Мне кажется, мы с тобой обсуждали, что я…
- Что ты? Ты – только сидишь и смотришь на свои фигурки. Как маленький ребёнок, играешься в игрушки. Тебе соску не дать?!
Ковальов с детства увлекался моделированием самолётов. С 10 лет полки его детской, а затем спальни в собственной квартире были заставлены моделями реальных военных аппаратов в миниатюре. Крылья, хвост, шасси, зеркала, по своим размерам больше похожие на искусственные ногти,- всё это он склеивал сам вечерами, когда было время. Он любил это дело, отводил за ним душу.
- Я доделал всё, что нужно насчёт проекта, - спокойно ответил Ковальов, сидя за столом перед небольшой книжечкой, похожей на детский журнал, где была поэтапно описана техника сбора нового самолёта.
Ковальов и его жена работали вместе в конструкторском бюро, только Инна была заместителем директора, его доверенным лицом, а он – лишь штатным сотрудником среднего звена с зарплатой на порядок ниже, чем у неё.
- Да? – Инна злорадно улыбнулась, сложив руки на груди,- как в прошлый раз?
Я не хочу опять краснеть перед Александром Викторовичем.
- Послушай, не могла бы ты не кричать!- Ковальов старался сохранить спокойным, но больше всего ему не хотелось в порыве злости случайно разломить какую-нибудь крошечную деталь,- на этот раз всё будет нормально!
- Сколько раз ты мне уже так говорил, а, Лёша? Десять? Двадцать?
- Я лишь…
- Не перебивай меня!- Инна стукнула кулаком по столу, как пьяница в разгар застолья,- тебе стоит меня слушать. Если ты помнишь - именно я устроила тебе на эту работу!
«Конечно, помню!- подумал Ковальов, ощущая жгучий комок под грудью,- помню, потому что ты повторяешь эту фразу каждый грёбаный раз, как тебе хочется меня в чём-то упрекнуть! Каждый раз!
- И я по-прежнему благодарен тебе!
- Ну, тогда, будь добр, докажи это на деле!
По грубому, но в тоже время по-матерински уверенному тону Ковальов понял, что разговор окончен. «Она захлопнула эту дверь. Как всегда!»- подумал он.
Открыв глаза, водитель Тойоты немного сбавил скорость и повернул направо, на улицу Карла Маркса - пропустив перед этим двух мальчиков лет 10 с синими рюкзаками с застёжкой на груди.
« Такой же рюкзак был у Серёжи!»- подумал Ковальов, вклинивая свою Тойту в ряд рядом с белым джипом.
Машины стояли неподвижно,  словно люди в очереди, иногда нарушая жаркую, увесистую тишину сигналами. Впереди Ковальов видел жёлтый грузовик с дымовой трубой наверху - на таких обычно ездили рабочие бригады, которые ремонтируют асфальтное покрытие, меняют трубы в домах или роют канавы.
- Вот ублюдки!- сказал водитель Джипа, ударяя ладонью по круглому кожаному рулю. Раздался новый сигнал, словно отправлялся речной паром.
Но Ковальову было всё равно.
«Лишь бы только они все не кричали…»
Дверь стукнула вновь, и Ковальов, которые рисовал под линейку очередной макет, от неожиданности вздрогнул и грифель карандаша хрустнул.
- Инна, я же тебя просил…
Но перед ним стояла не жена, а мальчик восьми лет в белой майке и синих шортах, из-под которых виднелся синяк - результат неудачного падения с дерева. Сам он выглядел счастливо, и даже возбуждённо, о чём говорили его глаза, горящие идей и желанием действовать, а в руках он держал зелёный мяч, купленный ему пару дней назад.
- Ты обещал поиграть со мной, папа!- заявил мальчик, (Ковальов подумал, что почти тем же тоном, что и жена), ударив мяч два раза о пол.
- Серёжа, мне сейчас некогда!- Ковальов сказала это мягко, даже слишком.
Серёжа, ударив в третий раз о пол, словил мяч и притянул его к груди, как любимую кошку, и будто не поверив услышанному, повторил:
- Ты обещал, что мы с тобой поиграем в футбол! Ты говорил мне это, когда покупал его?
- Я не говорил, что мы будем играть именно в этот день, именно в это время,- говорил Ковальов, а про себя подумал, что очередная мысль по поводу чертежа, который он рисовал, улетучивается из его головы, словно дым изо рта курящего. « И нужно было ему зайти именно в этот момент!»
- Не мешай мне! Пойди поиграй сам!
Ковальов, повернувшись, подставил лампу ближе к бумагам, и крепко приложив линейку, стал чертить уже другим карандашом.
Сережа тем временем набивал мяч снова и снова, как на тренировке, и каждый удар был сильнее и громче прежнего, от чего казалось, что в доме землетрясение.
- Мама обещала, что ты…,- говорил Серёжа, ближе подходя к отцу и набивая мяч. Когда в очередной раз тот отскочил от пола, но уже не под прямым углом, а немного вбок, то коснулся стола, от чего рука Ковальова дёрнулась, словно от испуга, и небольшая, но плотная карандашная линий ушла в бок, испортив чертёж, как лишний мазок на холсте портит всю картину.
Ковальов на секунду замер, ощущая, как горящий шар, крутящийся под желудком, увеличился как минимум в два раза и теперь жёг внутренности ещё сильнее.
- Я же тебе сказал!- прогремел Ковальов, отбрасывая карандаш и линейку в сторону,- уходи вон со своим мячом!
Его глаза,  выпученные от гнева, встретились с глазами сына - спокойными и даже светящимися от какой-то внутренней радости, словно он что-то задумал и это получилось.
- Мама сказал, что ты должен со мной поиграть!- сказал Серёжа, приложив мячик одной рукой к бедру.
« Он совсем меня не боится»- вдруг подумал Джек, глядя на ухмылку своего сына. В тот момент ему вспомнилось событие недельной давности - Сережа случайно опрокинул тарелку с манной кашей, и та со звоном разбилась о пол. Это случилось за минуту до того, как он вернулся с работы, и первое, что он увидел,- это испуганного, прижавшегося к двери мальчика, которые взглядом ищет маму. Не потому, что она должна его уберечь от чего-то, как это обычно бывает у детей его возраста, а потому, что оно сама была этим «чем-то».
Он уважал и боялся мать. 
Но в то же время мать была и главной защитой от отца.
- Так ты идешь? А не то я скажу маме, что ты опять ничего не делаешь!
Ковальов знал, что продолжить чертить он всё равно не сможет - нервны его были натянуты, как гитарные струны, и всякий раз могли заиграть гневную тираду, громкую и сперва устрашающую, но потом бутафорскую и очень не умелую.
« Когда такие люди злятся, не хочется бояться. Не хочется бояться, а хочется смеяться!» - вспомнил Ковальов слова своего покойного отца, которые тот проговаривал всегда с выражением и нараспев, как стихотворение.
Вздохнув( за годы супружеской жизни он научился делать это тише, чем другие люди), захлопнул папку и швырнул её в бок, где хаотично лежали ещё 4 таких же- первые макеты этого проекта, и   пошёл играть с сыном. Может быть потому, что в душе понимал, что всякому мальчику нужно внимание отца, его кампания за игрой в мяч или просто при просмотре телепередачи, а может быть потому, что он просто не умел злиться на людей. Когда он это делал, никто не испытывал страх, а гнев в душе мужчины сменялся унижением.
Выбежав во двор, мальчик резво указал отцу на пространство между двумя соснами, которые росли у них в саду, и сказал, что этот будут ворота.
Ковальов прошёл туда, с наслаждением вдыхая прохладный вечерний воздух. Он любил природу, и очень хотел куда-нибудь съездить. Туда, где не будет машин, мечущихся по улицам, как муравьи, работы, которая откровенно достала его по самую душу, всех этих людей, которые вечно были чем-то недовольны. К ним относились и его семья.
Ковальов стал между соснами, немного нагнулся, выставив вперед расставленные ладони, изображая голкипера, и принялся ловить мячи.
Серёжа, который пинал мяч не слишком точно, но весьма резво, наверняка представлял себе некую игру двух футбольных команд с мировой репутацией и недельным гонораром, превышающим тысячи долларов. Да, мальчики, в отличие от девочек, в таком возрасте несколько яснее представляли деньги. Но не как ведь вещь, на которую можно купить любой товар, а как отражение силы и могущества, недюжего таланта и авторитета.
Ковальов метнулся в бок, желая поймать мяч, но тот проскользнул у него прямо в руках и полетел дальше, прямо к забору, где глухо и со звуком, похожим на треск печенья между зубами, упал на куст смородины, а сам голкипер к тому времени тоже валялся на земле.
Ветки малины могли  проткнуть кожаное покрытие мяча, но Сережу, которые наблюдал за всем этим, это не волновало.  Он смотрел на отца, смотрел на то, как взрослый мужчина 32 лет больно упал на плечо и теперь, словно маленькая девочка, стирает с расчёсанной до крови руки землю.
Такой вид почему-то вызвал у него улыбку. Не сострадание, не даже возмущение, а просто улыбку. Он улыбался от души, и всем своим детским видом он излучал удовольствие, будто смотрел занимательный фильм в кинотеатре.
Ковальов заметил это, когда встал. Рука его болела, и он в который раз уже успел проклянуть идею играть в мяч с сыном. Разумеется, он не был немощным, или больным, но сидячая работа, что домашняя, что офисная, и отсутствие друзей, а наличие только приятелей, которые, в отличие от первых, никогда не позовут его на выходные на игру,  сделала из мужчины некое хрупкое подобие человека.
Глядя на своего сына, он в уже не в первый раз в жизни подумал, что в один прекрасный момент это кончиться. И жена, и сын, и работа, и этот дом - всё пойдёт к дьяволу в самый ад!!
Когда он возвращался к себе в спальню, то заметил, как сидят на диване, и, обнявшись, смеются мать и сын, держа в руке тарелку с хрустящим горячим попкорном, только что пожаренным в микроволновой печи.  Они обернулись в его сторону и перестали смеяться. Их любимое шоу по-прежнему шло-ведущий подходил то к одному участнику, то к другому , весёлым голосом крича что-то в микрофон, поп-корн лежал у них на коленях, все было так, же только … только зашёл Ковальов.
Он ещё несколько секунд так простоял, слушая звуки телешоу, которые в один момент показались ему настолько противными, словно речь спившегося алкоголика, что он быстрым шагом прошёл коридор и вернулся в спальню.
Прежде чем захлопнуть дверь, он вновь услышал знакомый смех. И почему то у него было ощущение, что смеялись он вовсе не над ведущим.
Громко раздался протяжный автомобильный сигнал, будто у Ковальова над ухом кто-то дунул в трубу, и тот испуганно дёрнулся.
Он не сразу заметил, что пробка начала потихоньку расходиться, а машины всё быстрее и быстрее поползли по дороге. Ближайшая перед ним машина отъехала уже метров на пять.
Ковальов продвинул свою Тойоту вперед, и за те 10 минут, пока он выезжал из пробки, старался ни о чём  не думать.
Куда же он ехал? Ковальов знал куда. Или думал, что знал.
Когда он выехал из города и завернул на шумную автостраду, на обочине которой порой мог видеть самых разнообразных людей - от продавцов, предлагающих «подлинные швейцарские» часы и  фотоаппараты, до проституток, вяло расхаживающих вдоль дороги, вертя задницами, запихнутыми в тонкие кожаные юбки.
Они вызывали у Ковальова отвращение.
Автострада проходила сквозь сплошной сосновый лес, стоящий по бокам одним большим забором из веток и листьев, а впереди виднелось солнце, уходящее за горизонт, и словно не желая этого делать, оставляло яркие, приятные взгляду оранжевые, как огонь, лучи на тёмной небе.
Впереди показался мост - невысокое бетонное строение через речку Лопань, петляющую меж лесами, как змея. Через невысокий бордюр за обочиной проходили по обе стороны две маленьких асфальтированных дорожки для пешеходов, огражденные по краям моста железными перилами с гладкими подставками.
Речка была мелководна, её дно, словно капкан, было усеяно острыми камнями и вязким мулом, так что, если…
«… если на полной скорости смять перила и отбросить их вперед, словно деревянным забор, и со всего маху свалится в быструю, как автострада, воду, то наверняка можно…»- Ковальов не закончил предложение.
Он ярко себе представлял треск разбивающегося бампера, звон ломающихся перил, полых внутри, и гулкий всплеск, когда Тойота нырнёт  под воду.
А там что? Что дальше?
Смерть? Наверняка.
Дорога выровнялась, и если где и нужно было набирать скорость, то именно здесь. Машин впереди как раз не было, последняя заехала на мост  пару секунд назад, и ничего не могло ему помешать.
Кроме, разумеется, собственного желание.
Ковальов ничего не сделал, его Тойота, медленно миновала старое асфальтовое покрытие, пошарпанное и неровное, словно кожа старика, и дальше он поехал по автостраде.
Ковальов смотрел в глаза своему шефу. Низкий, полноватый человек с седеющими волосами, зачёсанными на бок, одетый в приличный костюм и гладко выбритый, он производил впечатление человека несколько смешного, но только глаза, широко отрытые , с прямым, как свет фар, взглядом , выдавали в нём строгого и властного человека, которые не позволит над собой смеяться ни прохожему, ни собственной матери.
- Значит, это твой чертёж, Алексей?- спросил он.
Ковальов посмотрел на желтую папку, увидел очертания своих инициалов и удовлетворительно кивнул.
Он доделал его за вечер, поспел к сроку, и на следующий день отдал его шефу на рассмотрение. При этом он отметил довольный , но несколько удивлённый взгляд жены , словно сбылась её давняя, но едва ли нереальная мечта.
- Твоя жена сказала, что можно ничего не смотреть! Что она лично проверила этот проект! Это так?
Ковальов почему-то ощутил приятное щекотливое ощущение под грудью. Словно шар, который вечно жёг его, стал вдруг пушистым маленьким котёнком, и его шерсть приятно извивалась. Ковальов подумал, что шеф спрашивает у него сам, в обход жены, спрашивает его, и то, что он сейчас скажет, будет касаться только их двоих. Поэтому он ответил правду:
- Нет! Она его не проверяла!
Шеф усмехнулся, но не успел он что-то сказать, как открылась дверь, и за ней появилась грозная фигура Инны Ковальовой. Волосы её немного растрепались, щёки были красные, почти пунцовые, грудь, закрытая плотной белой блузкой, вздымалась высоко вверх, а костяшки рук женщины побелели, и стали теперь пепельного цвета.
Ковальов бросил в её сторону недоумевающий взгляд, она же, в ответ, ненавистно посмотрела не него, и, сделав два шага в сторону своего начальник, сказала:
- Вы ведь это видели? Да? Плевать на него!- Инна кивнула в сторону мужа,- но вы ведь! Вы ведь знали!
- Знал!
Шеф, сделав недовольную гримасу, взял в руки папку и потряс им перед Инной.
- Так почему вы…?
- Да потому, что вы…,- он указал пальцем, словно пистолетом, на Ковальова и на его жену, - оба держите меня за дурака.
- А я вас не за кого…
Ковальов продолжал сидеть посреди всего этого сумбурного разговора с глупой улыбкой, растянувшей его губы, от чего они стали похожими на нарисованные. Он ничего не понимал, и даже не хотел понимать.
- Нет, ты мне сказала, что всё проверила! Если бы это видела до того, как представить это нашим партнёрам, ты бы никогда не допустила бы эту … вещь на пресс- конференцию.
Инна хотела что-то сказать, но осеклась.
Он доверяла своему мужу, а он вот так…
- Бездарь ты! Дурное животное!
- Успокойся!- эти ругательства привели Ковальова с себя, словно его окатили ведром с холодной водой,- что не так с этим проектом?
Он взял папку, раскрыл её и … обомлел.
Вместо законченного 10 страничного плана подводки электрических кабелей к гипермаркету  там был его первый 5 страничный эскиз, исписанный по бокам пометками и небольшими рисунками.
И тогда он понял. Понял, почему на пресс-конференции оказались именно эта папка. Он их перепутал. Кинул в груду таких же по виду папок и потом вечером, уставший и злой, он при тусклом свете лампы просто перепутал их. Таким  образом ,выкинув почти законченный проект, он наскоро набросал на чистом листе уже другой папки остаток чертежа , не особо всматриваясь, что было на остальных его страницах, а затем с чистой совестью пошёл спать.
- Я просто взял другой…
- Хватит!- процедил шеф, ударив ладонь по столу, словно хотел размять тесто, - ты ведёшь себя, как пятиклассник, который не сделал домашнее задание.
- Я лишь…
- Вы уволены. Вы оба уволены. У меня и так с вами было достаточно проблем. Это была последняя капля в бочке моего терпения, теперь пока обливать вас самих тем дерьмом, которое я столь терпеливо накапливал!
Выметайтесь вон!
Ковальов подъехал к придорожной гостинице.
Двухэтажное кирпичное здание за вывеской HOTEL , где последние две буквы противно мерцали, так и намереваясь разбиться градом искр и упасть какому-нибудь дальнобойщику на голову. Слева от него стояло небольшое кафе и три красных столика со стульями, где уже сидели несколько человек, попивая холодное отечественное пиво и заедая его холодным шашлыком.
Ковальов почувствовал себя принцессой, которая в первый раз вышла из замка и оказалась на убогих грязных улицах квартала для нищих.
Эта мысль заставила его улыбнуться. Он прошёл по асфальтированной дорожке через открытую дверь в тёмный холл, единственным источником света в котором служила лампа на столе в приёмной. Стены, усланные однотонным белым, как молоко, кафелем вызывали уныние. Только над головой девушки, которая тут оформляла номера и давали ключи от комнат, висел календарь с изображением полуголой женщины на пляже. По её несколько выцветшему улыбающемуся лицу пробежал маленький паук и тут скрылся из виду.
Девушка за столом, которая, в отличие от плакатной, вовсе не улыбалась, а была сонной и нервной, как студент на сессии, глухо поздоровалась и спросила, какой номер хочет Ковальов.
- Любой. Можете самый дешёвый!
«Покойник гроб не выбирает!» - подумал он.
Девушка, убрав нечёсаные волосы со лба, что-то быстро записала в журнал, взяла деньги, положила их на край стола, затем, открыв ящик стола, достала из его потёртый ключ и выцарапанным числом 18 и вручила его Ковальову.
Он кивнул.
- Второй этаж!
Уже через 3 минуты дверь комнаты № 18, наскоро оббитая дешёвой кожей, со скрипом открылась, запуская несколько лучей искусственного света в тёмную и неприветливую комнату.
Ковальов зашёл, захлопнул за собой дверь, и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать, которая здесь оказалась твёрдой, как песок, и скрипучей, как полы старых домах.
Но даже если бы на этой кровати кого-то убили, Ковальов всё равно не встал бы с неё. Он устал. Ему нужно выспаться.
Трудно сказать, где в его случае закончилось воображение, и начался сон. А может быть, они сплелись воедино, как влюблённые в самый пик полового акта, и одно было логическим продолжением другого.
Инна ненавидела своего мужа, и он это знал.
Теперь она вела их машину,  крепко держась побелевшими костяшками за меховое покрытие руля. Инна старалась дышать спокойно, но Ковальов чувствовал, как внутри её кипит в душевной печи самый настоящий гнев, готовый каждую секунду  выплеснуть наружу, подобно воде в кипящем чайнике.
Они ехали молча, но Ковальов, который чувствовал себя больше уставшим и разбитым, как потрёпанный мяч, понимал, что в ближайшие дни у него будет много проблем.
Нужно было найти работу…
И тут он впервые подумал, что найти другую работу - вовсе не такая уж и плохая идея. Если на этой работе не будет его жены, которая будет руководить им. Пускай это будет какая угодно работа, но там его будут уважать. Хотя бы как сотрудника.
Ковальов сперва хотел оправдываться, но теперь передумал. Всё, что не делается, всё к лучшему.
- Значит, ты мне не веришь?- спросил он у жены, но та даже не повернула голову.
Ковальов пожал плечами, как еврей на рынке.
- Ну и не надо! Оправдываться я не собираюсь,- он заметил, как губы её дрогнули, но она не собиралась плакать, а в глазах стояли не слёзы, а самая настоящая ненависть, красная и глубокая, как ад,- я уже достаточно сказал.
- Это точно!- выпалила она, словно из ружья, и нажал на педаль тормоза.
Под шипение шин на асфальте, похожее на закипание воды, машина остановилась.
- Выходи!- процедила она, треща зубами.
Ковальов опешил, и как удивлённый зверь в цирке, повиновался. Только он вышел и захлопнул дверь, как перед ним показалась его жена.
Все человеческое в ней, казалось, отошло на задний план, и даже до боли знакомые черты лица Инны Ковальов узнавал несколько с трудом. Перед ним была фурия, которая в отличие от жены, полагалась на сердце, а не на голову, а в сердце полыхало пламя гнева, разнося его по сосудам, подобно алкоголю, в каждую часть тела.
- Я тебя ненавижу,- сказала она,- ты испортил мне жизнь! Ты бездарь! Никчёмная собака, которую я подобрала с обочины, голодная и полудохлая псина, которую я выкормила. Но псина оказалась дурной породы, уродливой с наружи и бестолковой изнутри!
И Инна Ковальова ударила своего мужа.
Сомкнув пальцы в твёрдый кулак, она заехала ему прямо в нос, от чего тот хрустнул, как куриная кость. Ковальов оттолкнулся назад, и только машина, на которую он опёрся, не позволила ему упасть. Он ощутил на губах горячую жидкость, а во рту - солёный привкус крови. Он был так силён, что Ковальову показалось, что он задохнётся.
Удар сбил его с толку, ошарашил, как новость о смерти родственника.
Прежде чем мужчина смог поднять голову, он услышал звук шин, скребущихся по асфальту, и через секунду ему в глаза ударили габаритные фары Тойоты.
«Она уехала!»
До дома Ковальову оставалось несколько улиц, то есть почти пол километра, но спешить ему было некуда.
Расстроенный, но не злой, он разорвал рукав своей рубашки, сложил кусок в два раза, как тряпку, и заткнул ею кровоточащий нос.
Он шёл медленно - спешить было некуда, да и не было для чего.
Когда-то ему нравилось гулять по городу. В парках, скверах и на пляже, или просто по улицам, наблюдать за людьми, думать о своём. Когда ему было грустно, он смотрел на подавленных жизнью людей, и ему становилось лучше - он знал, что не одинок в своих душевных тревогах. Если он был счастлив, то искал глазами таких же весёлых и радостных людей, и от одной мысли, что ещё много людей испытывают в душе такое чувство эйфории и физической воли, ему становилось ещё лучше.
И только во время таких прогулок  он мог разложить жизнь по полочкам. И когда беспорядок в голове, который ему так мешал, превратился в упорядоченный список, похожий на каталог, тогда пути решения проблемы находились сами собой.  Он уже забыл об этом.
А теперь он был псом. Псом, который не оправдал надежд. Он плохо лаял, лаял брехливо, и подвёл хозяйку.
Ковальов глубоко вдохнул прохладный вечерний воздух, и, остановившись, посмотрел на тёмное, хмурое небо,  на котором, словно фонарики в ночи , сияли звёзды.
«Я привык так жить,- подумал он,- как привыкают отдельный люди к грязи в своём доме и больше не видят в ней ничего плохо».
Ковальов пришёл домой ближе к полночи, открыл дверь своим ключом, и прошёл через тихий тёмный дом к спальне, которая оказалась пуста, когда он в неё вошёл.
Ковальов догадался, что Инна спит с сыном.
Мальчик порой был наглым для своего возраста, но по ночам его мучали страшные сны, превратившиеся со временем с паранойю. Темнота питала страх, и он словно переносился в сны мальчика, в которых оживали самые худшие его опасения. Посреди ночи он просыпался с диким криком, и, запутываясь в одеяле, падал на пол. Выпутавшись, он сломя голову бежал к матери (именно к ней, а не к отцу) и искал у неё защиты. Иногда она спала с ним, и тогда кошмары не мучали его. Этот факт ещё сильнее увеличивал авторитет Инны в глазах сына.
Прошло не более минуты, прежде чем Ковальов увидел, что случилось на полке, которая висела возле стола.
Все его макеты самолётов теперь превратились в импровизированную свалку авиационной техники, весьма правдоподобно сделанную. Инна разломила самолётики - оторвала крылья, раздавила стёкла, оторвала пропеллеры там, где они были, и скомкала всё это в одну кучу
Теперь Ковальов испытывал гнев. Когда ему сломали нос, он почти не почувствовал боли, но когда сломали то, что он любил и ценил больше всего на свете с самого детства, он ощутил резкий удар под дых.
Он аккуратно взял в руку две разломанные части самолётика и поставил их так, какими они были раньше.
Можно было бы заклеить трещину…- подумал он.
Если бы это была трещина.
Когда Ковальов отпустил руку, две части игрушки упала каждая в свою сторону.
И мужчине показалось, что так же распалась и его жизнь.
В 10 часов утра Ковальов спустился вниз и заказал себе в кафе жареной картошки и пару котлет, залитых острым кетчупом.
Сам он выглядел помятым, лицо его, как и одежда, смотрелось неухоженно и нескладно. Это была первая ступень в пропасть, на которой он уже плотно стоял.
«По крайней мере, меня не мучают кошмары»- подумал он, жуя безвкусную картошку, от которой во рту оставался только стойкий запах гари.
Но он знал, что они буду его мучать. Они всегда приходят, как приходили к его сыну. Но он с ними справится.
Поев, Ковальов вернул ключ девушке в приёмной, приятно улыбнулся ей, на что в ответ получил недовольный оскал.
Добравшись до обочины, он нашёл свою машину среди других, которые тут парковались абсолютно в хаотичном порядке, и пошёл к ней.
Обходя автомобильные ряды, он заметил, как сгущаются тёмные плотные, похожие на дым, тучи, а ветер, усиливаясь, поглаживал его лицо, обещая в скором времени холодный ливень. Достав ключ из кармана, Ковальов открыл дверцу, сел в машину и поехал по автостраде  дальше, к границе.
Через пол часа погода резко переменилась.
Впереди под раскат грома ударил барабанной дробью дождь. Большие капли падали на асфальт, оставляя круглые следы, похожие на пятна. Вскоре эти пятна появлялись везде, словно  красные точки на лице болеющего краснухой. Молний прорезала небо, капли полетели с новой силой, звук их был похож на автоматную очередь, и ручьи потекли по дороге, унося течением грязь и мелкий мусор.
Через 20 минут за водными разводами на стекле медленно прояснялся силуэт таможенного пункта.
Ковальов улыбнулся. « Чем раньше, тем лучше!»
Не доехав где-то 50 метров, он вынужден был оставить машину-с этого момента машины стояли в ряду на трех полосах, ожидая своей очереди, как школьники во время обеда.
Ожидание изводило Ковальова.
Сидя в машине уже несколько минут, он успел проверить все документы, которые нужны были для успешно переезда через границу. Все они лежали у него в бардачке, в жёлтой папке, обвязанной резиновым шнуром.
Ковальов про себя удивился, с какой он точностью и внимательностью взял все эти документы, словно собирал вещи в командировку.
Вытянув голову, он посмотрел вперед- ещё примерно десяток машин стояли впереди, но у таможенного поста, похожего на охранный пункт, он мог уже разглядеть мужчин в серой форме, стоящих у машины.
Ковальову нечего было бояться таможни- он знал, что ни в багажнике, ни в бардачке, ни под сидением, ни где бы то ни было ещё, если они станут искать, не было ничего такого, за что его могли задержать.
Но Ковальов не любил ждать.
Ещё с детства он сформулировал для себя такое правило: не трудно ждать чего-то, если до него остаются дни, сложнее- если часы, но хуже всего, если остаются минуты. Тогда ожидание превращается в медленную средневековую пытку.
Чтобы хоть как-то позволить времени идти быстрее, он включил радио.
После первых секунд, когда утихающая музыка сменилась на голос радиоведущего, начинающего озвучивать поздравления, то Ковальов подумал, что может услышать о них.
« Может быть!»- вдруг подумал он, как люди порой думают, как видят в толпе силуэт человека, которого не видели годами.
Может быть, он услышит это. Прямо сейчас. В конце концов, это не казалось таким уж неправдоподобным. Сколько раз он слышал подобное в новостях из уст телеведущего, или читал в новостной ленте, читал в интернете на работе или слышал по радио.
Эта мысль понравилась ему, хоть и не на шутку взволновала.
Такие вести интересовали людей, но никогда им не нравились. Эти знания редко когда давали людям пользу, но оставались едва ли не самыми популярными в телепередачах или печатных изданиях, то есть люди с упоением их читали.
Отдельные авторы, дабы сильнее подогреть интерес, выставляли эти новости вроде детективной истории, описывали произошедшее с разных сторон, будто писали роман в миниатюре , и если история получалась хорошая, то обязательно попадала на первую полосу.
- Здравствуйте, таможенная служба!
Ковальов вздрогнул и инстинктивно выключил радио, буквально ударив по кнопке.
-Предъявите ваши документы и приготовьте машину!- заявил таможенник, мужчина 30 лет с тёмными волосами и приятной внешностью - всё его лицо, казалось, излучало уважение и благородство, а стандартные, заученные фразы звучали из его уст как-то по новому, будто старая песня в новой интерпретации.
«Не даром именно он говорит с водителями»- подумал Ковальов.
Осмотр проходил не более пяти минут - новые административные законы, которые касались компьютеризации и упразднения множества пережитков 
таможенной системы советского типа, в значительной мере экономили время желающим пересечь границу.
- Всё в порядке!- произнёс таможенник,- счастливого пути!
Когда Ковальов отъехал на пару десятков метров от поста, он ощутил странную тяжесть в груди, словно крест, который он носил, вдруг стал тяжелее в несколько раз.
На секунду он подумал, что стоит всё рассказать. Сдаться, отдаться под суд.
Но… только на секунду.
Ему было страшно, но с каждым днём все меньше.
Он заслужил это. Заслужил новую жизнь.
**********
Александр Воробьёв, тот самый таможенник, который осматривал машину Ковальова вздрогнул от того, как резко и без предупреждения загудел факс, а через пару секунд затрещал телефон.
Сняв трубку, Воробьёв быстро представился - назвал свою фамилию , звание и номер поста.
- Слушай меня внимательно, лейтенант!- сказал голос на другом конце провода,- записывай! По нашим подозрениям ваш пост мог пересекать человек, разыскиваемый полицией.
Воробьёв внимательно записал всё , что надиктовал монотонным , как у диктофона, голосом полицейский.
- Я отправил тебе по факсу его фото! Передай его своим, и чтобы они проверяли каждую машину.
- Есть!
Воробьёв положил трубку, закрыл блокнот, и посмотрев через окно на машины, стоящие на проверке, как заключённые, протянул руку к факсу и перевернул только распечатанный, тёплый и пахнущий чернилами лист.
Прошло не больше секунды, прежде чем лицо лейтенанта исказилось в глупом удивление, и не больше 20 секунд, чтобы он смог выбить из головы это ощущение.
«Такого просто не может быть»- подумал он, но в слух сказал правду:
- Надо спешить!
Через минуту из-за ограждения на автостраду вылетела служебная машина таможни, разминая придорожную гальку, и понеслась вперед, разогнав тишину резким протяжным шумом сирены.
- Вы уверены, что это он?- в машине раздался голос молодого служащего таможенника- 22 летнего юноши с тонкими очками на носу. Он старался сохранять спокойный и рассудительный вид, но пот на лбу, застывший там, как воск, и дрожь в голосе выдавали его страх.
- Я по твоему, похож на слепого!- с раздражением прокричал Воробьёв, на полной скорости заворачивая на очередной поворот.
К их счастью, машины выезжали с таможенного пункта с промежутком в несколько минут, так что дорога была свободна.
- Я уже передал по рации следующему посту и сообщение о преступнике, и его лицо,- сказал Воробьёв, желая словами дать волю той энергии, которая бушевала в него в груди.
Он волновался, но знал , что делает всё правильно, и если будет так продолжать и дальше, но ничего неправильного не случиться.
- Он должен быть уже возле поста!- сказал Воробьёв, намереваясь прибавить ещё скорости,  но за повором оказалась чёрная Тойта, припаркованная к обочине.
Воробьёв повёл машину в бок и резко затормозил, и только по мере того, как служебная машина замедляла ход, растирая шины о горячий асфальт, до него начало доходить, что перед ним стоит машина подозреваемого. Алексея Ковальова.
Его сердце подпрыгнуло, как тенисный мячик, и на шее, словно колокольчик, быстро за пульсировала жила.
- Пистолет!- скомандовал он одновременно своему напарнику и самого себе.
Его напарник кивнул, уже держа в руках начищенный и смазанный пистолет Макарова.
Оба служащие таможни вылезли из машины , внимательно осматривая машины и местность вокруг неё. Повсюду было тихо, по обе стороны дороги разлеглось пшеничное поле,  на котором то и дело проглядывались  зелёные крепкие сорняки. Человеку тут негде было спрятаться.
У Тойоты были закрыты двери, двигатель ещё работал, и даже тормозной след её казался всё ещё горячим, словно окурок сигареты после ухода преступника. Воробьёв вдруг понял - у него ведь нет оружия. Он сам обыскивал его машину, и там не было ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия.
Он молча сделал два шага вперед, немного опустив руки, сжимая пистолет, и жестом указал напарнику обойти машину с другой стороны.
Таким образом он будет в ловушке. Как мышь в клетке.
- Давай!- прошептал Ковальов,  когда они оба стояли на позиции.
Воробьёв на секунду вообразил, как его будет награждать его же собсвтенное управление, которое ещё два месяца назад говорило о его увольнении.
Он старался для этой работы больше всего, и теперь он это докажет.
Его пистолет оказался нацеленным в стекло.
И перед ним…
Воробьёв моргнул, но это не помогло. В машине по-прежнему никого не было.
Он поднял голову и заметил почти зеркальное отражение удивление на лице напарника. Тот покачал голой.
Сквозь стекло, замыленное разводами, он мог видеть только какую-то вещь, лежащую ни сидении.
Сперва он принял её за плакат- очень уж она была яркой и блестела на солнце, словно зеркало.
Но открыв дверь, он понял, что ошибся. То была папка. Воробьёв узнал её; из неё Ковальов доставал свою документы ещё пару минут назад.
Это воспоминание больное кольнуло таможенника в самую сердцевину его гордыни. « Он стоял рядом со мной, разговаривал со мной, он был у меня в руках, я мог одним движением заломить ему руки надеть на них наручники»- думал он, и каждое слово, которое прокручивалось в голове, будто запись на магнитофоне, ещё сильнее всаживала острый кол.
Но на папке лежал ещё один предмет. Воробьёв взял его в руки, и увидел, как он распался у него ладони.
- Какого…?- спросил он сам себя.
У него в руках был игрушечный самолётик.
Послышалась сирена - это ехала конвоем милиция.
Воробьёв оглянулся по сторонам. Поле показалось ему необычайно широким, как море. Почему-то он знал, что человека по имени Алексей Ковальов на нём уже нет.