Сумерки в Дели, ч. 3, гл. 7. Ахмед Али

Сумерки в Дели. Ахмед Али

Часть третья

Глава седьмая

Джехан Аре исполнилось полтора года, и она уже могла сидеть и ползать. Она была постоянным источником радости для своей матери. Но Асгар был безразличен. Его мечты не исполнились, и он уже не находил свою жену столь же обворожительной, как больше года назад. По утрам он вставал поздно, занимался своим туалетом и подолгу смотрелся в зеркало.   В десять утра он уходил на работу и возвращался поздно. Младшая сестра Белкис Зохра  проводила с ней целые дни, и Бегам Шахбаз тоже приходила довольно часто, чтобы не страдать от одиночества. Но она была опечалена и огорчена холодностью Асгара и его недостатком симпатии.
У Джехан Ары прорезывались зубы, и она часто болела. Вот как Асгар, жалуясь, кричал на свою жену:
«В доме нет ни минуты покоя! Ребенок, кажется, постоянно болеет, а ты постоянно занимаешься только им! Какой смысл в жене, если мы не получаем комфорта и любви?» Белкис чувствовала себя оскорбленной и тихо плакала.
Бегам Шахбаз была умной женщиной. Она видела, что Асгар уже не относился с такой же теплотой к своей жене, как раньше. Она сожалела о положении своей дочери и спрашивала ее:
«Что случилось с Асгаром? Кажется, вы перестали быть счастливы вместе! Может, ты обидела его как-нибудь?»
«Я не знаю, - печально отвечала Белкис. – Я не подала ему ни малейшего повода быть недовольным. Может быть, это всё от тяжелой работы в офисе?»
«Нет, дочь, - отвечала Бегам Шахбаз со вздохом. – Ты еще молода и не понимаешь мужчин. Я попрошу какой-нибудь талисман у факира, чтобы умягчить его сердце».
Когда Бегам Джамал однажды пришла ее проведать, она рассказала ей о сложившейся ситуации и пожаловалась так:
«До свадьбы он был таким любящим и внимательным. Но теперь он так плохо относится к своей жене. Моя бедная дочь чахнет прямо на глазах, но ему всё равно…»
Багам Джамал тоже во всем обвинила Асгара, сказав, что он эгоист, интересующийся только своей особой, и посочувствовала Белкис.
Всё это еще более опечалило Белкис. Она сама ощущала холодность в отношении Асгара к ней. Она заметила, что его более интересует служанка, чем она. И когда ее мать поговорила с ней в этом ключе, ее сомнения рассеялись. Она действительно как-то огорчила своего мужа, думала Белкис. Так как же исправить эту невольную ошибку?
Однажды вечером она сидела одна. Это был один из редких вечеров октября, когда уходящее лето разливает в воздухе ощущение осени. Солнце садилось, окрашивая небо в яркие цвета, и нежная печаль разливалась повсюду как воспоминание о прошедшей любви и счастливых мечтах. Грачи кричали, летали и кружились над воздымающимися ввысь деревьями, садились на их ветви, после чего снова взлетали и начинали громко кричать хором. Голуби летали стаями, ручные голуби от голубятников, а дикие голуби разлетались по своим гнездам и местам отдыха на ночь. Нищий завывал перед дверью какого-то дома в переулке, благословляя молодоженов:
«Пусть Аллах даст жениху и невесте счастье и процветание…»
Белкис ощутила, как сердце опустилось у нее в груди, и когда до нее донеслись слова нищего, она положила свою руку на Джехан Ара, которая спала рядом с ней на кровати. Она ощущала жалость к себе и дочери, поскольку Асгар к ним совершенно охладел. А ведь он переполнялся любовью, говорил с ней о таких прекрасных и хороших вещах, и вообще так сильно был к ней привязан еще год назад. Так что же с ним произошло теперь? Что бы ей такого сделать, чтобы его удовлетворить и вернуть его потерянную любовь?
Когда она сидела и размышляла, пришел Асгар и, не обращая на нее и девочку ни малейшего внимания, прошел в свою комнату сменить одежды и умыться, после чего он попросил служанку принести ему чай. Белкис немедленно встала и начала сама заваривать чай. Когда Асгар завершил свой туалет, он стал в молчании пить чай. Белкис села рядом и стала неотрывно смотреть на его лицо. Она была сильно смущена и испугана как наказанный ребенок.
Ее одолевали два противоречивых желания. Она хотела поговорить с Асгаром, попросить у него прощение за то, чем она его не удовлетворила. Но в то же время она боялась и не знала, как он это воспримет. У нее не хватило духу начать разговор. Это молчание для нее было убийственно, оно было подобно парению между двумя мирами. Одна часть ее естества говорила, что она должна расставить все точки над i, выбросить всё самоуважение к чертям. Но другая часть говорила: «Нет!» - поскольку результат такого поступка был сомнительным.
Пока она сидела, обдумывая все это, Асгар допил чай и вышел во двор. Солнце почти исчезло за горизонтом и ночь со своей живительной прохладой, распростерла свои темные и усеянные алмазами крылья над землей. Запах дыма появился в воздухе, создавая ощущение какой-то приподнятости и печали. Асгар увидел Джехан Ара, лежащую в кровати. В нем пробудились родительские чувства, и он склонился над ней, чтобы поцеловать. Белкис увидела это, и ее сердце запрыгало от надежды и предвкушающей радости.
Она стояла за его спиной и смотрела, как он ласкает ребенка, и робкая улыбка заиграла на ее губах. Но когда Асгар ее увидел, он перестал ласкать ребенка и отвернулся. Вокруг простирались крыши соседних домов, смутно видимые в сумеречном свете. На небе начинали мерцать звезды. Он вспомнил другие звезды, ярче и красивее этих, звезды, которые ему когда-то принесли послание любви и красоты. Теперь они казались блеклыми и потускневшими.
Белкис смотрела на него и ощущала, как весь мир вокруг нее разбивается на мелкие кусочки, и в самом центре этого хаоса стояла она, без какого-бы то ни было друга или доброжелателя, совсем одна. Она собралась с силами и заговорила мягко, как ребенок, оправдывающийся после наказания:
«Я не знаю, что я такого сделала, что тебе не понравилось и что ты перестал говорить теперь со мной…»
Первое, что почувствовал Асгар, это досаду, и морщины отвращения появились на его лбу. Белкис слышала, как ее голос гулко отдавался и вибрировал в комнате, ударяя молоточками по ее барабанным перепонкам. В наступившей тишине до нее донесся громко и отчетливо звучащий голос нищего:
«Тот, у кого есть глаза, очень удачлив, ибо зрение – величайшее благо…»
Асгар, вероятно, был лишен зрения, и она сама тонула в темноте…
«Если бы ты любил меня хоть немного, - говорила она дрожащим от слез голосом, тогда как Асгар хранил молчание, - жизнь не была бы столь неприятной…»
Больше она не могла говорить. Где-то разорвалась петарда, звук взрыва наполнил ее сердце страхом. Она села на кровать, и две слезинки скатились по ее щекам.
В сердце Асгара пробудилась память, и осознание былой любви ожило на какое-то время. Внезапно он исполнился жалости к своей жене, он сел рядом с ней и обнял за талию, пытаясь хоть немного ее успокоить.
«Почему ты думаешь, что я больше тебя не люблю? – сказал он примирительным тоном. – Я был по горло загружен работой, и меня одолевало множество беспокойств».
Ее простое и невинное сердце исполнилось радости, и она улыбнулась сквозь слезы. Ночь распростерла свое очарование, и яркая октябрьская луна заглядывала за стену и наполняла землю прохладным серебристым светом. На фоне луны радостно летали две летучие мыши, и цикада трещала где-то в своей щели. Повсюду распространялась холодная тишина, и в воздухе было разлито ощущение покоя. Казалась, что через эту приятную осеннюю ночь были соединены оборванные концы лета и зимы, что вызывало в сердце нежную печаль, подобно музыке йога, играющего на своем ситаре где-нибудь на горе, или журчанию ручейка где-нибудь вдалеке от эгоистического мира людей…
                ***
Но если в сердце уже умерли любовь и влечение, бывает очень трудно вернуть их к жизни. Чуткие струны такого сердца оборваны, и почти невозможно заиграть на них снова. Любовь – это нечто спонтанное. Она подобна огню, который, раз загоревшись, не может быть оставлен без внимания. Но когда он начинает мерцать и тухнуть, ничто на земле не способно его оживить. Сердце становится бесчувственным к его горению. Оно теряет способность отзываться на его когда-то очаровывавшую мелодию. Любовь Асгара окаменела и умерла. В нем больше не осталось к Белкис никаких теплых чувств. Она больше не вызывала в нем прошлых ощущений. Через несколько дней после этого хрупкого примирения он снова стал безразличен.
Бегам Шахбаз видела, что он охладел к своей жене и к ней самой. Она хотела от него безраздельного внимания. В самом начале, когда он любил Белкис, его отношение к теще было очень хорошим и даже подобострастным. Теперь же он на нее не смотрел.
Однажды с ней случился приступ лихорадки и она стала жаловаться:
«Раньше он сидел подле меня часами, даже если у меня была слабая головная боль! Но теперь я сгораю от жара, а его не волнует, даже если я умру!»
Она всегда жаловалась при возникновении малейшего неудобства или признаке безразличия. Асгар еще больше отвращался от нее, начиная чувствовать еще большую неприязнь, и всё это ухудшало его отношение к жене. Приходя домой, он просил служанку принести ему еду или какие-нибудь необходимые вещи. Если это делала Белкис, он всегда оставался чем-то недоволен и говорил, что тут что-то не так, или тарелки грязны, или еда нехороша. Никогда больше улыбка не освещала его лица.
Бегам Шахбаз всё это видела. Каждому терпению существует предел. Белкис страдала молча. Но Бегам Шахбаз более не могла этого терпеть. Однажды она сказала Асгару:
«Я замечала на протяжении многих месяцев, что в тебе не осталось ни капли любви или привязанности к своей жене! Вокруг так много мужей! Посмотри, как они все любят своих жен и свои дома! Но ты, кажется, ненавидишь свое жилище и жену, равно как и всё, с этим связанное! Почему?»
«Это вы так думаете! – ответил Асгар с гневом в голосе, поскольку то, что она говорила, было правдой, и в нем пробудилось чувство вины. – Я не знаю, что еще можно для нее сделать! Я работаю как каторжник с утра до поздней ночи в офисе. Не могу ли я себе позволить хотя бы несколько мгновений тишины и уединения?»
«Да, это всё очень удивительно! – с горечью произнесла его теща. – Если тебе нравится одиночество, зачем ты вообще женился? У тебя есть определенные обязанности к твоему дому и твоей жене!»
«Тогда, пожалуйста, скажи мне, как я должен исполнять свой долг? – ответил Асгар, распаляясь от гнева. – Скажи, как много напастей я должен терпеть: от работы, или от дома и жены?»
«Но что тебя здесь так беспокоит? Ты ведь не женился для того, чтобы уморить голодом свою жену? Ты должен снабжать ее всем необходимым».
«Когда я не давал ей денег?»
«Деньги – это еще не всё! Ты должен быть любящ и добр!»
«Этих качеств так не хватает в моем характере! – громко сказал Асгар. – Ты знала, что я за человек, когда отдавала за меня свою дочь! Ты не слепая! Я не могу изменить свою природу!»
Разговор закончился ссорой. Асгар пошел и закричал на свою жену:
«Как это я морю тебя голодом?» - послышались громовые раскаты его голоса.
«Кто это сказал?» - спросила Белкис смиренным тоном.
«Кто это сказал? – передразнил он с сарказмом ее слова, трясясь от гнева. - Твоя мать, кто еще! Ты нажаловалась ей!»
«Нет. Клянусь Богом, я ничего ей не говорила!»
«Тогда кто же ей об этом сказал? Если ты чем-то недовольна, почему не сказать мне об этом напрямую?»
«Но я ничего не говорила!» - ответила Белкис испуганным голосом.
«Как интересно! Дочь говорит, что она ничего не говорила! А мать жалуется и кричит! И моя жизнь превратилась в ад между вами двумя! Лучше покончить с собой, чем влачить такую неприятную жизнь!»
Белкис почувствовала, как будто разбилось зеркало, в котором она видела отражение мира, и ее собственный образ повредился в осколках этого стекла. Буря жалости к себе самой поднялась в ее сердце и слезы покатились по ее щекам. Дни ее счастья миновали, думала она, ушли навсегда в ночь тьмы. Чувство беспомощности низошло на нее, и она зарыдала.
Но ее слезы разозлили его еще больше. И это ничему не помогло. Он стал все больше и больше времени проводить вне дома. Белкис сгорала от самоуничижения и страдала в тишине, плача наедине с собой. Она жила, как похороненная заживо.