Поперечная

Жила-была в нашем селе одна дурочка. Звали её Завидой. Было ей ни много ни мало, а целых тридцать два года. Жила она без отца-матери и уж как водится – без доброго мужа. – Ну зачем такой муж? – говаривали кругом. – Она же всему поперёк.
Вот и прозвали её – поперечная. Бывало начнёт она варить себе кашу. А в это самое время к ней уже какая-нибудь старушонка заходит, и начинает смотреть как та варит.
– Ты не мешай ложкой-то справа-налево, - тарахтит старушонка. – а мешай слева-направо.
А Завида, на беду свою и по необразованности, не проучившись и полугода в местной приходской школе, не знала и вправду как отличить право от лево. Но так и жила, сама научаясь, ощущая вокруг себя огромный мир своим маленьким тихим мирком.
И вот Завида по совету старушонки принялась мотать ложку в кастрюле слева-направо. И до чего домешала, что просто озлобилась и вся каша выплеснулась у ней на плиту.
Пойдёт она бывало за водой к журавлю-колодцу. Нацепит как надо ведро, а затем и опустит его вниз со звоном. Вытянет оба ведра, поставит на землю, а тут уж как тут советчики:
- Не так берёшь коромысло, девонька. Ты не на левое его плечо-то напирай, а на правое! – и прямо пальцами ей в глаза тычут. Завида послушается, начнёт переводить коромысло с левого плеча на правое, запнётся, да и тут же всё и расплескает.
А пойдёт она, бывало, в лес за дровами. Наберёт целый воз сушняка, да и потащит его домой. Тяжело, тяжело тащить девице такие грузы. Идёт она медленно, спотыкается. Но и тут уж находятся охотники.
- Ты, Завида, свои дрова не на левом плече неси, а на правом! – трещат неугомонные. Ну она и начнёт снимать с левого плеча целую гору сухостоя. Снимет – и всё рассыплет. Разлетятся кругом сухие веточки-палки. послышится злобное хихиканье. А Завида стоит себе, нахмурясь, и не видно в её лице ни дури, ни какого другого порока.
А один раз проезжал мимо ихнего села один молодец. На большом вороном коне восседал он, тёплая красная шапка венчала горячую голову, в зубах была трубка, а на боку широкой змеёй изогнулась тяжёлая сабля. Слез он с коня, и так случилось, что оказался он совсем рядом с домишком нашей Завиды. Собрался он было прямо идти в её дом, но тут уж его мигом обступили местные бабы.
- В этот дом не ходи, - затрещали они. – Ничего хорошего ждать тебе от этого дома не придётся. Да и живёт здесь только одна дура.
А в ту самую минутку вышла на крыльцо и сама Завида.
Молодец как взглянул на неё, так и сердцем опешил: хлынула в него из-под тонких бровей такая неизреченная нежность, что и не сказать краше.
- Дом как дом, - ответил он, не оборачиваясь к бабам, а сам всё глаз не смел отвести от Завиды. – Да и хозяйка, как я погляжу, не так уж и плоха как о ней отзываются. Сам-то я тоже – не шибко умён.
С этими речами он и шагнул на крыльцо к Завиде. На великую зависть всем соседям снял пред ней шапку, отвесил поклон и вошел в горницу.

***

- Ты, ягодиночка, моего коня во хлев поставь. Он даётся, – проговорил молодец, нахрустывая вовсю луком и запивая квас из кувшина. – Сам-то я больно уж шибко утомился после долгой езды. Прижимают нас крепко татары, скоро новый бой будет.
Завида вокруг него суетилась, убирая стол, наливая новую порцию кваса. И всё менее и менее смущалась она и всё более она улыбалась.
- Обо всём ты рассказал мне, добрый молодец, - шепнула она ему ласково. - Одно только имя своё скрываешь. Назови же его, не тяготи душу.
- На что ж тебе моё имя? – удивился странник. – Сегодня я здесь, а завтра я – ветер в поле. Или изрубят меня татары, так что только чёрному воронью на помин!
- Не говори так! – вскричала Завида и с этими словами скинула с головы своей неприметный серый платок. Открылась перед странником голова, обвитая тугими, огненно-рыжими косами. Словно кто пустил солнышко в маленькую тёмную комнатку.
- Женой твоей хочу быть. Увези меня от этих треклятых! – горячо говорила она ему. – Замучили и так уже, досыта нахлебалась я, увези же меня, молодец, увези…
- Увезу,
ягодиночка, увезу, Завидушка, - шептал он, сидя за столом и уже засыпая. – Ты только коня не забудь поставить во хлев. А звать меня помни, Владимиром…
С тем и уснул. А за ним и Завида подле него. Накрыла себя и Владимира пуховой материнскою шалью, да и уснула. Забыла она про коня.

***

А случилось так, что на ту пору татары набегивали на русские деревеньки. Нагрянут, пожгут, кого во полон возьмут, да и исчезнут, только пыль над дорогой взовьётся.
Появились они в самую ночь. Зажгли один, другой дом. Вокруг гомон, крики, резня разыгралась.
Проснулся Владимир. Глянул в окошко: горит всё. Взял он Завиду в охапку, да и в окно. А прямо перед ним – конь его вороной высится, ржёт, на дыбы встаёт. Обрадовался Владимир так нежданно очутившемуся пред ним своему боевому другу, влетел в седло словно вихорь, Завиду тут же рядом пристроил. Спит она, спит. И во сне шепчет что-то, да ещё улыбается.
Стегнул плёткой Владимир коня своего, да и погнал прочь. Далеко позади остались злобные татарские визги, не догнали его меткие калёные стрелы. Спаслись они.
- Вот ведь какое моё спасение, - говорил сквозь ветер Владимир. – Подруга моя забывчивая. А послушай она меня, запусти коня в хлев, - остались бы сейчас помирать…
И он нежно поцеловал в сладкие уста ставшую уже другой, Завиду.