Смута. Ист. повесть. Гл. 4. Князь

К Н Я З Ь

Ночной приезд воеводы Ляпунова в Пронск  переполошил небольшой городок. Прибежал заспанный стрелецкий голова и земский староста с десятком местных дворян. Ляпунова поместили в лучшую избу – к стрелецкому голове. Он спал как убитый и проснулся, когда было совсем светло.
Ляпунов обошел стены и башни крепости. Предупрежденные об опасности, на стенах по боевому ходу /настил изнутри вдоль стены в сажень шириной/ уже стояли стрельцы, дворяне, посадские, все, кто мог держать в руках оружие.
И вот на дороге в заснеженном поле показались  всадники, над которыми развевались разноцветные шляхетские знамена.
Ляпунов еще раз окинул взглядом крепость. Опытный военачальник, он понимал, что с теми двумя сотнями ратников и ополченцев, которые оказались в Пронске, трудно даже один день продержаться. Оставалось верить, что Емеля не подведет, успеет, сообщит.
Отряд Андрея Млоцкого из польских гусар и казаков Исаака Сумбулова  подступил к городу. Вперед выдвинулся всадник с серебристой сигнальной трубой в руках. Коротко протрубив, он громко закричал:
- Дворяне, стрельцы и прочие жители города Пронска! Отворяйте ворота, впустите войско московского царя Владислава! Войско послано
53                повелением правителя Московии князем Федором Михайловичем Мстиславским и боярином полковником Александром Ивановичем Гонсевским, воеводою московского войска!
Со стены ответил стрелецкий голова Ржевитин:
- В Рязанском крае правит  воевода Прокопий Петрович Ляпунов, и мы ему подчиняемся, а не вам!
Трубачу что-то подсказали.
- Прошка Ляпунов – бунтовщик и изменник законному царю Владиславу, нарушил свое крестное целование и посему воеводства лишен и будет примерно наказан! Выдайте нам бывшего воеводу! Мы знаем, что он бежал сюда в Пронск!
Ржевитина это не смутило.
- Чтой-то вы там, в Москве, озорничаете, бояр посадили под стражу, патриарха Всея Руси кинули в темницу, а теперь, вот, и на славного воеводу замахнулись. Нету в Пронске у нас воеводы Прокопия Петровича  и не было. Он в Рязани!
Трубач опять переговорил с советчиком.
- Так отворяйте ворота войску законного московского царя. В Пронске мы отдохнем и тут же уйдем в погоню за Прошкой Ляпуновым. Его сами рязанцы прогнали из города, а он похитил казну и убег, говорят,  в теплые края, служить персидскому шаху!
Ляпунов подошел к самому краю деревянной стены.
- Эй,ты, балаболка с трубой! – закричал он, - Ты врать- то ври, да не завирайся! Или не знаешь: у небывальщины короткий век! Вот он я, здесь, воевода Прокопий Петрович Ляпунов, думный дворянин. А вы убирайтесь прочь с нашей земли подобру-поздорову вместе со своей семибоярщиной!
Всадники  отпрянули. Раздалась команда, и грянул залп. Ляпунов  шагнул в  сторону, укрылся  за выступом стены. Загремели ответные выстрелы. Польский отряд поспешно отступил.
Штурмовать городок с  ходу, конечно, было бы опрометчиво, потому что, отправляясь из Москвы, Млоцкий не думал, что придется вести осаду, он надеялся, что Ляпунова выдадут сами рязанцы, не решатся
54                бунтовать. Когда же  повезло застигнуть его на охоте, не в крепости, то сначала показалось, что мятежный воевода сам угодил в волчью яму. Однако, все  повернулось по-другому. Воевода ускользнул из рук, догнать его на  лесной дороге не удалось, и теперь надо начинать осаду. А ведь не красное лето, суровая зима. Где устраивать жолнеров, коней? Чем их кормить, поить? А лестниц с собой всего с десяток.
Млоцкий все же решил штурмовать крепость без подготовки. Заиграли боевые трубы, загремели барабаны, и сотни конных и пеших воинов ринулись на крепость. Частые выстрелы осажденных не остановили жолнеров. Они быстро добежали до стен, установили несколько лестниц и полезли наверх. Но ратники и жители Пронска, ободряемые  Ляпуновым, отразили первый натиск поляков и казаков, меткими ружейными выстрелами в упор и ударами топоров и сабель сбивали с лестниц жолнеров, а пять небольших пушек через амбразуры в верхнем ярусе стены  выстрелами дробом сметали всех на подступах к крепости. 
Отряд Млоцкого отступил, унося на руках убитых и раненых товарищей.
Переночевав в соседней деревне, поляки на другой день заставили местных мужиков сделать полтора десятка лестниц, несколько стенобитных таранов из толстых бревен, заградительные щиты из дерева, обитые кожей и другое осадное снаряжение. На дорогах, ведущих из Пронска, установили заставы, и начали осаду по всем правилам ратного дела.
Под прикрытием щитов жолнеры подошли к стенам крепости. Подвезли на санях длинное бревно, обитое железом, подхватили на руки и ударили по воротам. Тех, которые раскачивали таран, тоже прикрывали щитами. Одновременно десятки жолнеров взобрались сразу в нескольких местах на стену. Таран с треском ломал дубовые толстые доски крепостных ворот, скрепленные крест-накрест длинными железными скобами. Еще удар, и бревно пробило ворота насквозь. Его вытащили и нанесли удар чуть ниже. Снова ворота пробили. Но изнутри в брешь высунулись жала копий и зубья рогатин.
Ляпунов сражался как простой воин рядом с другими защитниками
55                крепости, но не забывал охватывать взором всю картину яростного и неравного боя.
Со стен удалось сбить всех, кто поднялся по лестницам, но возле ворот нападавшие как будто пересиливали. И воевода послал туда всех ратников  запасного отряда – тридцать человек.
Неяркое январское солнце клонилось к земле, а жестокое сражение у Пронска не ослабевало. Пан Млоцкий считал, что силы защитников на исходе, и успех близок. Он поднял руку в меховой рукавице, чтобы дать команду обрушить на упрямый городок решающий удар, но тут к нему подъехали два дозорных конника, которых отрядили сторожить дорогу в Рязань. Млоцкий опустил руку.
- Что случилось?
- От Рязани идет большое войско! Около тысячи ратников! Много пушек!
- Как далеко отсюда?- отрывисто спросил Млоцкий.
-Не более двух миль! Идут выручать Ляпунова, это ясно!
Отряд Млоцкого  прекратил бой и поспешно отступил от города.
На дороге, которая спускалась к мосту через речку Проню и затем поворачивала, поднимаясь, к городу, показались всадники, скакавшие во весь опор. За ними, приотстав, скользили сани с воинами. Когда на передних санях Ляпунов увидел Емелю, он подумал горделиво, что хороший у него холоп, надежный, преданный своему господину, как и положено тому быть. И решил показать ему при случае свое расположение, наградить какой-нибудь добротной вещью или деньгами.
  Отворились разбитые ворота, и всадники въехали в город. Ляпунов неотрывно смотрел на статного молодого воеводу с открытым, мужественным лицом, который въезжал в открытые  ворота города. Он был красив простой неброской красотой: крупная голова, спокойный уверенный взгляд,  прямой нос, немного изогнутые к вискам густые  черные брови,  темная бородка и усы. Он сошел с коня и первым протянул руку Ляпунову. 
- Вот где довелось встретиться! Ну, здравствуй, Прокопий Петрович!
Ляпунов с радостным и немного растерянным видом обнял Пожар-
56                ского.
-Здравствуй, князь Дмитрий Михайлович! Вот уж не ожидал, не ожидал, что ты придешь! Спасибо тебе.      
Они троекратно расцеловались.
Воеводы первым делом велели отнести в теплые избы всех раненых, перевязать их, отыскать и подобрать убитых, подготовить к отпеванию и погребению по христианскому обычаю, а также поставить на стены усиленные сторожевые дозоры. Остальные горожане и стрельцы начали немедленно заделывать проломы в крепостных воротах, чинить многочисленные повреждения в стенах и башнях.
Вечером земский староста Пров позвал воевод поужинать . В просторной горнице за столом собрались  самые видные жители Пронска. Стол, накрытый богатыми скатертями с набивными узорами, был так плотно уставлен яствами и в таких количествах, что казалось немыслимым все это съесть и выпить. В середине стола громоздилась целая туша зажаренного кабана, по всему длинному столу в больших посудинах лежали жареные гуси, утки, куры, зайцы верченные /на вертеле/, осетры отварные; огромный кусок   говядины на широкой подставке; пироги горками на белых тарелках; икра паюсная, икра осетровая осенняя, икра щучья; соль, приправы к блюдам в уксусницах, перечницах, рассольницах, а также  чеснок, хрен, огурцы соленые, капуста квашеная, яблоки моченые. Очень хотели горожане уважить и грозного Ляпунова и спасителя города зарайского воеводу .
Ляпунов сидел рядом с Пожарским в начале стола на почетном месте. Ел он и пил, как всегда, много, шумно говорил, осторожно подшучивал над князем за его умеренность в еде.
- Дмитрий Михайлович, князь, зачем скромничаешь? По мне, так уж если есть, то досыта, а если пить, то допьяна!
Пожарский добродушно усмехался в бородку, хвалил еду и питье / «хлебное», «естомое» и «квасное»/ и уверял, что он уже и сыт, и даже пьян.
Постепенно разговор перешел на ополченские дела. Оба понимали, что сражения с отрядами Млоцкого и Сумбулова означали открытый
57                бунт против семибоярщины и Польской Короны.
- Видно, князь, на роду нам написано заодно быть, а не враждовать. И я этому рад. И что меня от смерти спас – не забуду, за это твой вечный должник.
Пожарский слушал внимательно и ответил не сразу.
- Раздоры никогда к добру не ведут. На Руси давно уж не двоемыслие даже, а многомыслие, люди бредут врозь, каждый думает только о своем воеводстве, или вотчине, или городе и никто почти - о единой России. Ты, Прокопий Петрович, напомнил о нашей стране, позвал всех на общее дело, и потому – я твой заединщик.
 Ляпунов изучающее так, пристальнее, чем дозволяли обычаи, впился взглядом в крупные спокойные глаза Пожарского, и видно было, что ждет он от князя еще каких-то слов, не общих, а сокровенных, из самой глубины души.               
- Ты будто хочешь спросить меня ,- продолжал князь,- почему это я пошел против царя Владислава, против московских бояр, не так ли?
Ляпунов признался, что так.
- Добро, Прокопий Петрович, скажу и про себя. Но только давай прежде уединимся, наш разговор не для всех. – Он поблагодарил земского старосту за гостеприимство, гостей за уважение, попросил продолжать застолье, и они перешли в малую горницу. И здесь предусмотрительный хозяин заранее приготовил небольшой стол с яствами и питьем.
- Так вот, о себе.  Раньше я думал так: будет на московском царстве по-старому царь Василий Шуйский, ему и служить, а будет кто иной, и тому также служить. Но у нас, на Руси, так уж повелось, что ежели кто хочет по-доброму служить, от царского трона ничего не рвать, от своих подданных лишнего не брать и их не грабить, то легко может прослыть юродивым!
Улыбнулся Ляпунов.
- Молва не обманывается – таких людей не бывает!
- Не бывает, говоришь. Ну, может, ты и прав. И вот после того, как ты на меня пошел войною, а меня защитили царские войска, и все утихло, вдруг вспыхнул мятеж в моем Зарайске, и меня, воеводу, едва не
58                подняли на пики! Отсиделся в осаде в зарайском кремле, мятежники пришли ко мне с повинной, но я словно бы прозрел. Видно, и в самом деле царь Василий до того довел бедную Русь-матушку, что она какого-то самозванца скорее была готова признать, чем законного государя.
Скоро ссадили с престола Василия Шуйского, в Москве стала править семибоярщина, призвали в цари Владислава. И еще хуже стало на Руси. Теперь никому нет житья – ни родовитым, ни простым. И я поднял меч против  власти иноземцев, потому что страна наша близка к гибели. Если не я, если не ты, Прокопий Петрович, то кто же встанет на защиту Отечества?
Теперь сам видишь, что выбора у меня, как и у тебя, нету. Осталось одно – прогнать из Москвы семибоярщину и иноземщину. А иначе –нам с тобой не сносить головы.   
Холодом повеяло от негромких слов князя, и Ляпунову вдруг некстати припомнился сон, о котором говорила ему Васена. Так явственно краснеющая вода всплыла перед взором, что он потряс головой, прогоняя навязчивое видение.
- От судьбы не уйдешь,- необычно покорным голосом тихо вымолвилЛяпунов и вдруг рассмеялся, став сразу прежним удалым и бесшабашным воеводой.
- Эх, да что прежде времени горевать! Что будет, то будет! Да неужели мы не перешибем хребет этому трухлявому московскому пню – Мстиславскому да спесивому Гонсевскому?
Легкая снисходительная улыбка тронула полноватые губы князя.
- Надобно подготовиться, а потом уж ломать хребет. Даже на медведя идти и то сколько собираешься, а здесь зверь покрупнее. Сначала все силы собрать в кулак, крепко сжать и так ударить, чтобы и дух вон!
Ляпунов согласно кивал головой.
- Отовсюду обещают поддержку. Воевода Репнин из Нижнего Новгорода пишет, что в город в ополчение собирается со всей Волги, на нашей стороне  Ярославль, Владимир, Кострома, Вологда, Казань. Арзамас, Муром, Суздаль!
- Прокопий Петрович, надобно и казаков позвать под знамена. Они
59                тоже против иноземцев.
Ляпунов потянулся за сочным куском стерляди, недовольно сжал губы.
- Казаки! Слово-то какое присвоили. Настоящие казаки, городовые и сторожевые,  обороняют рубежи  государства, а эти называют себя вольными казаками! Да это беглые холопы да вчерашние крестьяне пашенные! Вольность им нужна, господ хотят менять, если какой не по нраву!   Их всех надо силой вернуть прежним господам в поместья и вотчины, а не звать в ополчение!
Пожарский неодобрительно покачал головой.
- Кто бы они ни были, отталкивать казаков нельзя. Их много, они сила великая. Как же их отдавать московским скоморохам из Боярской думы? Но ты, скажу тебе по-дружески, будь осторожен. Это буйный и отчаянный народ. А ты несдержан бываешь.
-Казаков надо топить и вешать, князь, - с еще большей злобой сказал Ляпунов. – Помнишь, как царские войска воевали Ивашку Болотникова? Как казаки рубили дворянский корень земли нашей? А Ивашка Заруцкий у Болотникова был не последний человек. И Дмитрий Трубецкой не лучше, хотя и князь. А ведь они верховодят у казаков!
  - Помню. И даже помню, что ты сам в войске Болотникова одно время служил. Все надо помнить, Прокопий Петрович, да не все надо вспоминать. Не ко времени твои слова. Старая вражда глаза слепит. Скажу тебе откровенно: и мне не по душе атаман Заруцкий. Катится словно перекати-поле, куда ветер подует. Но и с ним надобно ладить! За него казаки, и ты должен их склонить к себе, а не отталкивать к семибоярщине и Владиславу.

 Ляпунов нетерпеливо морщился, слушая неприятные ему слова.
- На казаков надо узду надеть, лишь малую часть оставить из тех, кто записались в казачьи станицы лет десять назад, платить им жалованье за службу, а           остальных, кто внове, недавно сбежал из холопов или крестьян, или из посадских, так тех выдать старым владельцам, прикрепить к земле навечно!
- Ты к ним недобр, Прокопий, и они это почувствуют, не станут дове-
                рять.
Ляпунов даже покраснел от гнева.
- Добр, недобр! О чем ты говорищь? От воеводы ли и от князя слышу такое? Каждый должен знать свое место, казак ли, холоп ли, сын боярский, черносошный мужик  или посадский, или торговый гость! А кто порядок  рушит - того батогами, а кто не слушает – в железы, а и тогда не вразумится – руби ему голову! 
 Не меняя доброго выражения лица, Пожарский мягко, но решительно не соглашался.
- Конечно, воевода, порядок нужен, в этом ты прав. Без порядка государство погибнет. Но оглянись вокруг себя: ведь люди недовольны. Они ненавидят иноземных захватчиков, но и своих господ не очень-то жалуют, бегут от них, уходят в казаки. А мы хотим весь народ соединить против иноземцев. Поэтому надо понять любого человека, что он думает, почему бунтует. Не оправдывать, но понять.

На другой день рязанские и зарайские отряды двинулись из Пронска, провожаемые жителями города. Всю дорогу до Рязани воеводы ехали вместе, спорили, договаривались, и, наконец, твердо условились – в середине февраля  выступить к Москве, соединившись в Луховицах.
- А с Заруцким и князем Трубецким  все же постарайся поладить, - посоветовал напоследок Пожарский, прямо глядя в глаза Ляпунову. – И казаков зря не обижай.

Ляпунов обнял Пожарского за плечи, прощаясь.
- Вот ты, князь, меня поучаешь. Скажи мне кто другой такие слова, разругался бы с ним насмерть. А тебя слушаю и гнева у меня нет. Чем ты берешь, не могу понять. До меня вот слух дошел, что даже эти разбойники, казаки, в своем кругу приговорили, чтобы в твои вотчины , села и деревни не делать наездов, крестьян не жечь и не грабить. А ведь ты не менее моего суров и резок бываешь, самому царю, говорят, прямил и дерзко осуждал его за неправоту!
   
Пожарский ответил просто и без ложного смущения.
-Да ведь я и сам к любому с открытой душой иду, и мне этим же отвечают.
61                Ляпунов тронул коня, отъезжая.
- В Калугу сегодня  пошлю надежных гонцов. С казаками договорюсь и воевать вместе буду, но любить их никто меня не заставит, даже ты, князь. Прощай, доброго тебе пути!
 В тот же день к Заруцкому и Трубецкому помчались два гонца с грамотой от воеводы Ляпунова.