Теория Жизни. Теория Смерти. Маргаритки

 Холодный воздух будоражил и насыщал всю грудь приятной свежестью. Низкое, серое небо, словно нежное и мягкое одеяло, укутывало всё вокруг и погружало в дремоту. Опустевшие от птиц леса и тёмные, влажные поля стояли сиротливо и смотрели в даль на юг, с тоской вспоминая птичий гомон на заре и вечерние трели. Дождя не было, но влагой пропитались все опавшие листья и, продвигаясь вперёд, надо было осторожно ставить ногу на асфальт, иначе можно подскользнуться на каше из умерших листьев.
 Берёзы размахивали в разные стороны полуобнажёнными, спадающими чуть ли не до самой земли, ветвями и шумели в такт неспешного, идущего низом, ветерка. Странно, но все деревья уже сбросили пожелтевшую листву, как что-то ненужное, успевшее надоесть, как модницы, которым больше не нравится их наряд, а вот в кроне берёз ещё достаточно много листьев и даже встречались светло-зелёные.
  На скошенном газоне, во дворе университета, как ни в чём не бывало, росли маргаритки. Их здесь великое множество. Белые головки смело смотрели по сторонам и видно абсолютно не боялись приближающихся холодов.
  Сегодня можно не спешить на работу, так как быстро доехала до нужной остановке и в запасе ещё целых тридцать минут. Поэтому остановилась и стала рассматривать эти крохотные, маленькие цветы.
  Маргаритки я не любила. Видно из детства остались грустные и в тоже время какие-то страшные воспоминания. Да, именно страшные. Эти крохи в памяти ассоциировались с бедой и тревогой.

 Так, когда это было? Лето, точно уже было лето. Каникулы начались в школе. На улице стояла жара. Всё вокруг благоухало и цвело. Я хорошо помню тот день, когда пришла домой расстроенная мама, отец кому-то звонил по телефону, потом его вызвали на работу. Он пришёл поздно вечером и сказал, что завтра я поеду с ним в районный центр в парадной пионерской форме. Мне сказали, что умер Георгий Константинович.
 Ночью плохо спала, переворачивалась с боку на бок, мама в соседней комнате гладила юбку, блузку и галстук. Я хорошо знала кто такой Георгий Константинович и помнила рассказы бабушки, как она к празднику ходила к Жуковым в Стрелковку, а потом все вместе они шли в Трубино на службу, как по дороге Егорка шалил. Они с ним с одного года, а их матери двоюродные сёстры, детство провели практически вместе. Бабушка часто говорила:
- Да, Он уже тогда в лидерах у нас ходил. А растили нас в строгости, не забалуешь. И правильно.

 Мне доводилось вместе с отцом бывать в Трубино и посещать ту церковь, только в начале семидесятых там работали стеклодувы и было так жарко внутри помещения, что пот огромными каплями падал с лица прям на каменный пол. Стеклодувы состояли в артели, один из них на международном конкурсе за крокодила из цветного стекла получил большие деньги. По просьбе отца они сделали из белого стекла оленя и он много лет стоял потом у нас дома. Тогда почему-то в каждой церкви что-то производили, даже гвозди и те, делали в церкви. Это потом, с годами, мне стало ясно почему. А в то время я рассматривала своды церкви, изображения святых на стенах и под куполом, и удивлялась :
- Так красиво, зачем здесь эти дяденьки поставили печи и устроили шум до небес?

 Утром проснулась с восходом солнца. Мысль о том, что похороны  это что-то страшное, не давала покоя, хотелось спросить у родителей о том, что я-то буду делать там? А потом никак понять не могла: Москва в ста километрах от нас, мы едем в Угодский Завод и как вообще всё будет происходить. Но я молчала, родителям доверяла, к чему лишние вопросы задавать, разве мама и папа могут сделать так, чтобы мне было плохо? С детства я всегда знала одно: надо - значит надо.
 На завтрак какао с молоком, хлеб с маслом и омлет.Папа никогда не завтракал, но сегодня выпил кружку холодного молока, а потом закурил на балконе. Насторожилась, ведь отец уже года два не курил, посмотрела на него сквозь тюль с тревогой. Но спросить не успела, он крикнул:
- Пришла машина. Пора. Нас ждут.
 Ехать всего два с половиной километра, я этот маршрут знала наизусть, в Угодске жила вторая моя бабушка, это была папина мама, и мы часто, не дожидаясь автобуса, ходили к ней пешком. Я любила и ту, и эту бабушку одинаковой любовью, часто одна отправлялась в гости в Угодский Завод.

 Возле районного Дома Культуры народа много, все говорили тихо без суеты и шума. Из приехавшего автобуса выходили музыканты, выносили свои инструменты и образовывали кружок поодаль от основной толпы.
  Папа куда-то ушёл и волнение ещё больше охватило меня, ведь похороны страшное дело, а я теперь одна. Но рядом стали появляться такие же, как я, девочки и мальчик, они тоже одеты в парадную пионерскую форму. Молодой парень в костюме с чёрно-красной ленточкой на рукаве, подошёл к нам и привязал нам такие же ленточки. А ещё нам на головы одел красные пилотки. Вот эти пилотки были как раз во время, солнце уже палило во всю и голове стало жарко.
 Через несколько минут установили микрофон возле бронзового памятника. Памятник нашему земляку стоял на небольшой возвышенности в сквере, возле Дома Культуры. Бюст украшали награды и звёзды Героя Советского Союза, а у подножия была прямоугольная клумба с цветами.
  Появился отец, взял меня за руку и отвёл за автобус, в котором приехали музыканты. Там была тень, легче стало дышать. Меня поставили рядом с тем самым парнем, который ленточки с пилотками принёс, а потом ещё рядом с ним поставили старого дяденьку.
- Так, проверяем: пионер, комсомолец, ветеран, - тихо говорила, одетая в тёмный костюм девушка.
  Ей ужасно не шёл этот костюм, он её старил, юбка висела на худых девичьих бёдрах. Был несуразный вид: отдельно стройная фигурка девушки и кусок грубой ткани, который специально уродовал природную красоту и стать.
 Покрутив головой по сторонам, я поняла, что пионер - я, парень - комсомолец, а дяденька - ветеран. Этот факт успокоил, значит я буду не одна. Потом появилась ещё такая же тройка, только пионером был мальчик.
 Нас подвели к памятнику и поставили по три человека с каждой стороны. Нашей тройке повезло и мы попали в тень от памятника. Потом за памятником занял место оркестр и много серьёзных людей встали рядом с микрофоном.
 Меня очень беспокоило всё происходящее. Во-первых, где мой папа, во-вторых, как хоронить-то будут и неужели прям здесь. От этой мыли стало холодно и зубы начали сами по себе стучать. Комсомолец наклонился ко мне:
- Девочка, ты не бойся. Здесь только траурный митинг будет.
 Видно он понял по моим расширенным глазам, что страх и волнение полностью завладели мной. Он взял мою влажную ладошку в свою руку и я успокоилась немного. А потом к микрофону подошёл мой папа:
 - Уважаемые товарищи, траурный митинг по поводу преждевременной кончины...
 Тут я поняла, что земля уходит из-под ног и через секунду можно будет открывать второй митинг. Небо поплыло, памятник закачался, галстук нестерпимо давил шею, а по спине потекли целые ручьи липкого и холодного пота.
 Заиграл оркестр и вернул моё сознание к жизни. Какой-то мужчина в форме начал что-то говорить и папа глазами нашёл меня, чуть кивнул головой, мне стало легче.
 Вдруг неожиданно я увидела какие именно цветы росли на клумбе. Это были маргаритки. Пушистые, розовые, белые, розово-белые и бело-розовые. Целые полчища маргариток. Я стала рассматривать их и сравнивать по размеру, искала где же самая большая?
 Что говорили и что происходило вокруг меня больше не волновало и не  интересовало. Просто одни маргаритки и всё.
 Нас сменили через минут тридцать, на наше место встала следующая тройка.Я попыталась пробраться к отцу, но меня не пустили, какую-то грустную музыку заиграл оркестр и больше не в силах выносить всё это, я убежала из сквера.
 До дома бабушки расстояние не более километра, его я пробежала с такой скоростью, что жалко никого не было с секундомером, а то установила бы точно рекорд.
 Бабушка сушила на заборе домотканые половики, заметив меня, побежала навстречу:
- Деточка, что с тобой?
- Бабушка, там похороны!
- Какие похороны?
- Возле памятника...
- Глупенькая, его ж в Москве хоронят, а здесь митинг...Народ уважение своё выказывает за заслуги. Да, потом он же наш, местный. Успокойся, выпей молочка и давай снимай свою форму, там на веранде твой сарафанчик, переоденься. Сейчас пойдём зайцев кормить, а потом в гамак ложись, сказочку расскажу хочешь?
- Угу, хочу,- я уже пила из крынки молоко и заедала домашним свежим хлебом.
 - Ну, вот и ладненько, а отец-то где?
- Там...
- Он человек у нас партейный, ему положено выступать на заседаниях и собраниях. Вот вырастишь тоже будешь, как он, а я тобой гордиться буду. Ну, пойдём, касатка моя, пойдём, я тебя в гамак уложу.
 Поздно вечером мы возвращались домой вместе с папой, он сразу понял куда я могла уйти...

 Прошло столько лет, теперь и в Москве стоит памятник, где маршал на коне. Мне не нравится этот памятник, наш лучше. А вот маргаритки с тех пор не люблю.
 Порыв ветра сорвал жёлтый лист с берёзы. Лист покружил над газоном и опустился на одну из маргариток, он спрятал её от меня. Вздохнула и поспешила на работу, вслед зашумела берёза, прощаясь со мной.