Improviser. Глава 4. Отец и русская литература

Глава 4. Отец и русская литература

  Как иногда поворачивается судьба человека... вот кажется, мелочь, просто камушек в воду, а круги от него идут до берега, и вызванные к жизни процессы, не имеющие ничего общего с побудительными мотивами, пишут уже иначе жизнь. И даже теперь, когда приходится чувствовать себя неугодным обществу, скользит иногда по памяти такая мелочь, что поневоле думается: а вот не будь её, этой мелочи, что бы случилось, как бы дальше печаталась история человечества, или какого-нибудь отдельно взятого человека? Не будь этой "Занимательной физики", может быть кое-кто и прошёл бы мимо многих замечательных вещей, но Это случилось, случилось, и теперь уж не повернуть вспять время...

  Взять, к примеру, ту же муху... Ну что ей стоило попасться в паутину на час, или хотя бы на полчасика попозже... Понятно же, Семёна проводили по-человечески, но всё же в третьем часу ночи, и потому выспаться не пришлось... из-за какого-то насекомого, и в мыслях какая-то неустроенность, отсутствие равновесия, отсутствие какой-то гармонии, что ли... Да, без работы уже три недели, деть себя некуда, городок маленький, и этот ресторан совсем некстати. Тридцать три года, сидишь на шее матери... стыдно! А ведь вчера он и доброго утра ей не пожелал, и не видел даже почти сутки, проспал опять.

  Что же это творится, и куда мы катимся, господа-товарищи? А ведь какие надежды подавались в своё время!
  А ничего, надо приводить себя в порядок, а значит, лезть в погреб за рассолом, мутными глазами смотреть на смеющееся утро, понимая, что жизнь не удалась...

  Но сознание требовало от взъерошенной личности несколько иного: чем же закончился вечер... кем стал его одноклассник Витёк... что ему расскажет Серёга на этот раз... и главное: каких всё-таки масштабов прогремел скандал?
  Кстати, что там физика-химия говорят о нейтрализации действия спиртов в утреннее время на человека среднего возраста и средней же комплекции... так ли уж нужен огуречный рассол? Чем современная наука может помочь простому человеку?

  И тут его как насквозь пронзило: он вспомнил, что мать просила запастись картошкой на зиму, выделила деньги... целы ли? Превозмогая головную боль, полез было шарить по карманам своего более-менее приличного пиджака, тут же обнаружил целёхоньким свой старенький кошелёк с аккуратно сложенной вчетверо синенькой банковской бумажкой. Но рядом с ним в кармане развратно возлежала хрустящая, пахнущая типографской краской денежная пачка с новенькими купюрами...
  Да, всё же иногда приходилось признавать, что таким образом небольшие суммы изредка перепадали после ресторанных возлияний от ресторанного сообщества... так, на приведение себя в порядок, не более того, но столько... Что же случилось накануне?

  Единственный раз в жизни приходилось видеть Семёну пачку денег, упакованную банковским способом, когда отец, в очередной раз вернувшись с севера, при сыне нанимал бригаду шабашников для капитального ремонта старенького деревянного дома. Но это давно было, ещё при Советской власти, да и пачка была из рублёвых купюр, мятых, старых...

  Семён попытался сосредоточиться, прошёл к рукомойнику. Зеркало отразило по-детски растерянную, чуть припухшую после сна физиономию с наивными, широко и вопросительно раскрытыми большими серыми глазами.
  В памяти упорно крутился модный шансонно-ресторанный мотивчик, улыбчивые лица знакомых... несколько вопросительное, с неподдельным интересом в глазах, лицо Витька... конечно же, Валерия в роскошном жёлтом платье, приятель-официант, и... всё! Остального как будто и не было.

  И вдруг Семёну вспомнилось, как он из библиотеки украл книгу в золотом переплёте, поразившую его ещё в детское время и на которую он чуть ли не молился потом почти неделю. Тогда случайно брошенного взгляда отца в его глаза и на обложку было достаточно, чтобы этот том тайно вернулся на библиотечную полку  на следующий вечер. А когда отец уехал на заработки, через три месяца из Сибири пришла тяжеленная посылка, и не было там ни письма, ни обычно вложенной десятки, ничего лишнего, только книги, двенадцать томов в золотых переплётах. Два месяца после этого счастливый ребёнок как никогда торопился после школы домой, забыл даже свою любимую библиотеку, и с головой уходил в эти книги.

  Мать на цыпочках пробиралась в его комнату, и всё понимала; да, не мешала ему, когда он, представляя себя одним из героев знаменитого романа, совершал дерзкие подвиги, тонул в болотах Амазонки, воевал с пиратами, спасал красавиц из чёрных лап злодеев, вёл своих товарищей на борьбу во имя независимости очередной своей несчастной родины...

  Уже повзрослев, и даже начав работать, Семён иногда доставал с полки все двенадцать томов, не спеша раскладывал их на бывшем своём ученическом столе, как будто нехотя брал по одному в руки. Книги уже не казались тяжёлыми, как в первый раз, когда он распаковывал посылку, и уже не было нетерпеливости и желания узнать окончание чудесной истории великого француза, нет! Не спеша просматривая оглавления, он выбирал понравившиеся в своё время места, перечитывал одну-две главы, спокойно и вдумчиво, и опять возвращал их на полку.

  Позже он переключился на русскую классику, она показалась ему не в пример изящнее, а почему, было неясно. Потом, спустя год, вдруг сделал открытие: Пушкин, Толстой, Достоевский, Чехов шли в его душу напрямую, без посредников, а зарубежная литература существовала пусть иногда и в блестящих, но всё же переводах. И он позавидовал прошлому веку, когда интеллигентная Россия изучала языки с пелёнок.
  Что случилось со страной, почему пришлось его родине забросить прежний уклад и тягу общества к классическому образованию, к мировой истории и к мировой же литературе, нашего героя не особенно волновало.

  Такое изменение его отношения к книгам произошло спустя примерно полгода после окончания школы, когда Семён вдруг ощутил нешуточный литературный голод. И если раньше его привлекало действие, приключения, интересные исторические факты, неожиданные обороты сюжета, то теперь ему показалось интересным не то, Что сказано тем или иным автором, а Как это сказано. Он заново открывал для себя русскую классику, перечитывал "пройденных" в средней школе великих писателей и поэтов, открывал и неизвестные для себя имена серебряного века русской литературы. Как-то напал на статью знаменитого в прошлом критика, который, рассматривая какой-то год, сетовал: "Да, Гоголь... да, ещё кое-кто... и всё!"

  А что же сейчас? Где вы, классики советской литературы, освобождённые Великим Октябрём от царского ига, почему вам-то не пишется  с вашим методом социалистического реализма ну хотя бы так, как тогда... Где вы, таланты, где?
  Покупая иногда толстые литературные журналы, он невольно сравнивал "сегодня" и "вчера" и с необъяснимым злорадством думал: вот бы сейчас этого критика, сюда, в наше время, как бы он рассуждал... такая тоска!

  Прошло время, интерес к современным журналам потух, но тем ценнее ему казались достижения прошлого России. За несколько лет перечитал всех русских классиков 19 века, что только удалось найти в своей районной библиотеке. Друзья и некоторые знакомые, зная о его пристрастии, дарили, или просто отдавали ему книги, сам он не обходил вниманием букинистический отдел единственного книжного магазина в городе, свёл знакомство с его постоянными посетителями. Некоторые книги обменивал, некоторые сдавал в магазин на комиссию.

  Однажды не поверил своему собственному счастью: академическое издание А. С. Пушкина (правда, без последнего тома) предлагалось обменять на "Королеву Марго" Александра Дюма, и эта книжка у него была! Почему великая страна не могла позволить себе для всех страждущих издать хотя бы русскую классику, в голове не укладывалось. Уж кажется, Пушкин, гений, национальное достояние, его книги должны быть в каждом доме, ан нет... Крен в сторону изданий классиков иных, классиков марксизма-ленинизма, методик по их изучению заполонил магазин.

  Удивительным был и контингент двух его отделов - общественной литературе уделяли внимание только школьники, приходя туда наплывами за каким-то очередным изучаемым материалом, отдел же художественной литературы кипел всегда самым разнообразным народом: те же школьники, знакомые учителя, местная интеллигенция, трудовой народ, любители всех рангов и званий - от собирателей личных библиотек и до редкостных личностей, ищущих ту единственную книжку, ради которой, они, казалось, и живут на белом свете.
  В почёте ходили продавщицы и заведующая отделом художественной литературы, и её значимость могла сравниться разве что с известностью единственного продавца-мужчины, пожилого пенсионера, который заведовал небольшим отделом подписных изданий и букинистической литературы.

  Как-то, сдавая макулатуру и предвкушая разжиться несколькими книжками из так называемой серии "макулатурного" издания, он случайно подслушал, как одного школьника отчитывала заведующая магазином. Школьник принёс в качестве макулатуры несколько брошюр... и кого?.. Леонида Ильича Брежнева!.. неслыханный скандал... позор!

  В очередной раз просматривая свои книжные богатства, Семён извлёк на свет и понёс в магазин роман известного советского писателя, бывшего участника Великой Отечественной войны. В магазине Семёна признали, но поразили совершенно неприятно; под большим секретом объявили: книгу взять на реализацию невозможно! Автор за непродолжительное время сделался диссидентом, и его не спасло даже и то, что по этой самой книге был в своё время снят художественный фильм, показанный по центральному телевидению. Так Семён стал вдруг обладателем бесценного раритета.
  "Э-э-э... сказали мы с Петром Иванычем..,  - подумалось тогда Семёну, - докатились..." 

  Идеологическая война пробудила у него совершенно иной интерес: что-то есть в стране, чего не следует читать... Вдруг вспомнился шарж в каком-то сатирическом журнале на Солженицына, где был упомянут "Архипелаг Гулаг". Шарж - шаржем, но как оценить его, не прочитав книги? А в голову запало, такие шаржи не забываются, и потом случайно через одного фотографа Семёну удалось прочесть эту вещь, и позже многое из того, что было под запретом в советское время. А по поводу книжки о Сталинграде как-то удалось вызвать на откровенность Веронику Степановну: "Да, "сверху" приходили распоряжения, книги изымали из библиотек, куда-то свозили..."

  По этому поводу возникла мысль: а как же узнать о времени, об историзме ситуации в той или иной стране, не имея под рукой этих самых исторических материалов, книг той эпохи, документов, программных заявлений... ну, скажем, того же Шикльгрубера-Гитлера с его "Майн Кампф"... как можно объективно судить о куске времени и об обществе без таких материалов? Где та грань, где тот уровень людей, кому всё можно читать, кому всё разрешено, и для кого это незаконно и, естественно, невозможно? И что было такого в военном романе о Сталинграде, что сама книга попала под запрет? Ну, эмигрировал автор на Запад, сменил место жительства, но какие секреты он мог продать, он же литератор, а литератору надо ездить по свету, да и при чём тут его роман? Почему нам больше не увидеть знаменитый фильм?

  Когда был рядом отец, такие вопросы рано было задавать, их просто не было, а когда появились они, эти вопросы, стало поздно, отец исчез.
  Запомнилось, как он говаривал, поздравляя в очередной раз с Днём рождения: "Читай больше, Семён; в книгах всегда больше того, что написано..." Только сейчас стали понятны эти простые слова.

  Где же ты, отец?..

  Однажды тот по-серьёзному выпросил у своего сына "Занимательную физику" для своих северных странствий, спустя всего год после этого за непродолжительное время выстроил маленькую тепличку на участке, за которой почти не нужно было ухаживать, внедрил сверхэкономное отопление дома, снеся русскую печку, заменив её каким-то маленьким, но удивительно удобным и мощным котлом, сваренным по собственным чертежам на местном заводике, выписал карликовые яблоньки, какой-то морозостойкий сорт винограда... всего и не упомнишь!
  Последний год всё торопился и торопился, спешил, как будто чувствовал, что может не успеть сделать что-то важное, но что...

  Что ты хотел, за чем гнался, что мне не успел передать, отец?!

  Ты всегда работал, всегда; у тебя не было отпусков, не было свободного времени, ты не знал, что такое "море", ты был романтиком труда, тебя тянуло туда, где от морозов лопалось железо, но ты никогда не жаловался, никогда!
  А вот я сейчас прозябаю в жизни, впустую трачу её... видел бы ты эту подачку в кармане, что бы ты мне сказал? Наверное, ничего; наверное, просто посмотрел бы на меня, как тогда с этой книгой, и после этого я бы развернул жизнь свою на сто восемьдесят градусов, но нет тебя рядом, не посмотришь так, и потому я плыву, плыву по течению, мне сбрасываются, чтобы не ломило виски поутру от всего того, что я там устраиваю, и даже не знаю, что. Но, наверное, что-то очень забавное, или крайне неприличное...

  Но что, отец?!

  Нет ответа, нет подсказки, корабль сбился с курса, капитан пьян, у пассажиров - один интерес: а что дальше? Но иногда корабли разбиваются и тонут со своими командами и пассажирами, и чаще всего это зависит от единственного человека...
               
                03. 11. 2013.