Глава 9

И наступило счастье. Оно пахло сигаретами, ветром, магазинными пельменями и еле уловимым безумием. Кирилл приходил каждый вечер, и мы шли в El Paco "вытанцовывать" дневное напряжение. Потом наперегонки бежали домой, я, как всегда, проигрывала его длинным ногам, а он брал меня в охапку и кружил, пока я не начинала умолять его меня отпустить. Дома мы варили пельмени или заваривали бичпаки, слушали пластинки на стареньком проигрывателе, схабаренном мною еще в прошлом году, или сидели в тишине, держась за руки. Кирилл полюбил лежать вместе со мной на полу, смотреть на потолочные трещинки, пуская дым, и лениво разговаривать о незначительных вещах. Потом там же на полу мы засыпали в обнимку,моя голова покоилась на его плече, а его пальцы перебирали мои спутанные волосы. Мы спали ровно до того момента, пока будильник, установленный на 22:00 не будил нас. Тогда Кирилл шел домой, а я оставалась одна, наедине со своим счастьем и мыслями.
Мы вели себя совсем не как влюбленные, скорее, как лучшие друзья. Даже не целовались ни разу, не считая его дежурных поцелуев в щеку. Лешка отошел на второй план, если мы и выбирались на объекты, то только по выходным, но его, кажется, все устраивало. Иногда меня колола не прошенная ревность, но она быстро проходила, точнее, растворялась в крепких объятиях Кирилла.
- Ты больше не чувствуешь себя одинокой? - спрашивает он однажды.
- Я никогда не чувствовала себя одинокой, если быть честной, - пожимаю плечами я.
- Значит, мое присутствие в твоей жизни ничего не значит? - в его голосе неожиданный холод.
- Это наезд?
- Нет. И даже не повод для ссоры. Я просто хочу знать.
Я задумываюсь. Мое подсознание буквально кричит о том, чтобы сказать наконец о том, как же я его люблю. Что не могу дышать без него, не могу представить, как будет дальше, если он вдруг уйдет. Но природная мнительность всегда берет верх.
- Заполняешь пустоту во мне, - наконец отвечаю я, - Это достаточно адекватный ответ?
- Нет.
- Окей, а что я значу для тебя?
- Мне интересны грани твоей сущности. Я полюбил впитывать в свое сознание твою теплоту, красоту и мягкость, - он обводит пальцем линию моих губ. На мгновение мне кажется, что он меня поцелует, но этого не происходит.
- На сегодня достаточно откровений? Или ты еще хочешь чем-нибудь со мной поделиться? - спрашивает он.
- Вполне. Закроем тему.
- Закроем, - неохотно говорит он, поднимаясь, - Мне пора.
- Еще только восемь. Останься. - я ужасно боюсь, что он уйдет навсегда и начинаю жалеть о том, что не сказала ему правду.
- Обстоятельства, - загадочно говорит он и уходит, легко целуя меня в щеку, так, что я совсем не ощущаю соприкосновения.

- Хочешь посмотреть, как я живу? - спрашивает однажды он, когда мы выходим из школы.
- Конечно. А... это удобно? - я выразительно смотрю на него.
- Разумеется. Мама не будет против, что я привел домой девочку-одноклассницу, - говорит он и сильнее сжимает мою ладонь, - Пошли, я живу совсем рядом.
Оказывается, и вправду рядом. Мы проходим буквально одну остановку. Он живет в роскошной новостройке, выглядевшей заморской принцессой среди череды безликих блочных пятиэтажек. Словно строители решили понасмехаться над жителями таких домом, заставить чувствовать себя ущербно.
На лифте, с которого еще не сняли фанеру, мы поднимаемся на восьмой этаж. Кирилл останавливается перед дверью, обитой зеленой кожей, нажимает на кнопку звонка. Открывают незамедлительно. На пороге стоит худая, высокая женщина - несомненно, мать Кирилла. Он просто ее копия, только в мужском варианте. Она одета в шелковый белый халат, в руках у женщины тонкая сигарета, пахнущая почему-то кофе и чем-то ванильным.
- Заходи, - она небрежно затягивается и замечает меня, - О, у нас гости.
Я нерешительно переступаю порог. Женщина тушит сигарету о подошву тапочка, а окурок кладет на стеклянный столик. Меня удивляет такое поведение, но я не подаю виду.
- Мам, знакомься, это Ева - моя одноклассница, а по совместительству моя девушка.
Я удивленно замираю с шарфом в руке, который я разматывала. Я его девушка? Что-то новенькое.
- Очень приятно, - она подает мне руку, обильно украшенную кольцами, для рукопожатия. Осторожно пожимаю ее. - Меня зовут Кира Евгеньевна. А ты красивая. Мой сын никогда не выбирает страхолюдин, - она подмигивает и хрипло смеется.
- Мам, перестань. Ева, пойдем в мою комнату.
- Как закончите трахаться, идите на кухню, я разогрею обед, - абсолютно серьезно говорит Кира Евгеньевна и уходит.
От моих щек, кажется, можно прикуривать, но Кирилл спокоен, как индийский божок.
- Не обращай внимания, - с этими словами он открывает дверь своей комнаты.
- Ого, - у меня вырывается вздох восхищения, когда я оказываюсь в комнате. Стены черного цвета  увешаны картинами, несомненно принадлежащими кисти Кирилла. По всему периметру натянуты веревки, на которые прищепками были прикреплены фотографии. Вместо кровати -  узенькая тахта без спинок, на причудливо изогнутом письменном столе красуется огромный монитор, и книги в беспорядке валяются на полу. Но этот беспорядок органичен.
- Тебе нравится? - несколько смущенно спрашивает он.
- Очень, - выдыхаю я, - Можно посмотреть картины?
- Конечно. А я буду твоим гидом. Вот эту картину, - он показывает на маленький холст, висевший рядом с дверью, - я написал когда мне было 14. Меня мучили кошмары и я попытался изобразить их художественно, в виде абстракции.
Я смотрю на холст, не отрываясь. На первый взгляд, это просто переплетение толстых и тонких линий, но, приглядевшись, сквозь них проступают оскаленные морды чудовищ. Мне становится не по себе.
- А это просто натюрморт, - он указывает взглядом на холст побольше, где одиноко стоит стакан с водой, - Точнее, не просто. Это мое одиночество. Иногда я чувствовал себя, как этот стакан, только опрокинутый.
- Ну, здесь портреты мамы и отца, это не интересно. - он машет на два карандашных рисунка, - Вот моя любимая картина. Называется "Очарование отвратительного".
Я подхожу поближе. Эта работа была выполнена яркими, сочными красками. На картине была изображена красноволосая голая девушка с зашитыми веками и кровавой раной вместо рта, а рядом с ней мужчина с лицом киношного маньяка. Он держал ее связанные руки и зубами оттягивал мочку уха. От картины словно исходила животная похоть.
- Как тебе? - спрашивает Кирилл, и на мгновение его глаза становятся такими же, как у нарисованного парня. Но только на мгновение.
- Смело. Вымещаешь на холст свои неудовлетворенные сексуальные фантазии? - невинно спрашиваю я.
Он усмехается.
- Печально, что ты не поняла глубинного смысла этой картины.
- Может, поведаешь, какой же здесь смысл? - я чувствую себя уязвленной.
- Истинная любовь слепа, нема и причиняет страдания. И в ней достаточно отвратительного, на мой взгляд. Что-то вроде этого, - говорит он небрежно, - Может, займемся чем-нибудь поинтереснее разглядывания картин?
- Чем, например?
Мое сердце начинает биться быстрее. Я сгораю от желания узнать его губы на вкус, но он неожиданно предлагает:
- Сыграть в доту, например. Для таких случаев я специально приобрел еще одну мышку.
Я, смеясь, соглашаюсь, но в душе все ноет от разочарования. Мы встречаемся две недели, а так ни разу и не поцеловались. Конечно, я могла бы поцеловать его первой, но постулат, что девушка не должна вешаться парню на шею, не позволял мне сделать это.
- Кстати, моя мама всегда так говорит, когда я привожу домой девушек. У нее...нестабильная психика, - говорит Кирилл, когда мы сидим на его огромной, уставленной дорогостоящей техникой кухне, и пьем восхитительно вкусный мятный чай.
- И много ты приводил девушек? - интересуюсь я.
- Достаточно. Ты ревнуешь?
- Не-а, просто интересно, - кривлю душой я, хотя догадываюсь, что Кирилл всегда замечает нюансы моего поведения и знает истину.
- Ты такая забавная, - он тянется ко мне через весь стол и легонько целует в нос. Я зажмуриваюсь от удовольствия. Один поцелуй заставляет ждать другого, но его не происходит. Кирилл, как ни в чем не бывало, грызет галету и хитро смотрит на меня. Я в который раз теряюсь от его взгляда.

Впервые мы целуемся в автобусе, в час пик, когда народу вокруг немыслимое множество. Нас буквально прижало друг к другу людской массой. В тот день мы одеты, как городские сумасшедшие ( Кириллу часто приходили в голову сумасбродные идеи). Держась за поручни, мы смотрим друг на друга, практически не мигая, половину пути. Я тону в его глазах, а он одной рукой обнимает меня за талию и изредка целует то в нос, то в уголок губ. Но мне хочется настоящего поцелуя. И он случается. Словно в замедленной съемке я вижу, как приближаются и раскрываются навстречу моим его губы. Поцелуй -  безумно долгий, пряный, с привкусом сигаретного дыма и вишневой жвачки. Мы целуемся, как одержимые под неодобрительные взгляды и возгласы пассажиров.
- Совсем стыд потеряли, наркоманы, - бабка в потертом пальто с бородавкой на щеке.
- Ага, вырядились-то как, смотреть тошно, - тетка с "мелкой химией" на голове и желчным лицом.
- Кругом один разврат! - полный мужчина в лыжной шапке.
Мы не обращаем внимание на эти злобные комментарии, кажется, что они от нас далеко-далеко, на другой планете. Всецело занятые исследованием губ друг друга, не замечаем, как мимо проносится наша остановка.
Мы выходим, не заплатив, точнее, выбегаем, взявшись за руки. Повсюду белое безмолвие и лес, мы даже не знаем, где очутились. Бежим и с падаем в прошлогоднюю траву, припорошенную снегом, не обращая внимание на щекочущие лицо травинки, на снег, набившийся в воротники курток.
- Ты такая красивая, - бормочет он, не отрываясь от моих губ, - Может, ты мне снишься?
- А ты мне?
В ответ он еще крепче прижимает меня к себе.