Полёт мысли

Из цикла «Люди и судьбы»
Николай Никогосян: «Для меня главное в человеке – полет мысли»

Плутая между Большой и Малой Грузинской, Большим и Средним Тишинским переулками, ищу по особым приметам дом народного художника СССР, скульптора Николая Никогосяна: «Небольшой особняк, звонок не работает, собак нет, толкнуть калитку… Жена - Этери». Иду на встречу с человеком-легендой, профессором Российской Академии художеств, который в декабре прошлого года отметил свое 85-летие. Между тем, он продолжает ежедневно творить, организовывает свои персональные выставки, и его работы по-прежнему пользуются успехом у отечественных и зарубежных коллекционеров.
Прежде чем взять у мэтра интервью, поинтересовался его биографией. Она впечатляет. Особенно детали. Кто, например,  мог себе позволить сказать главному идеологу страны Советов Михаилу Суслову: «Я – скульптор, Плисецкая – балерина. А ты-то что здесь делаешь?» Как-то в один из дней его рождения ему позвонила министр культуры Екатерина Фурцева и поздравила Николая Багратовича с присвоением звания народного художника СССР. Он ей спокойно возразил: «Дура… Я уже семь лет как народный». Впрочем, с тогдашним министром культуры  Николая Багратовича связывали теплые отношения, и он считал ее неплохим человеком, хотя по интеллекту она «далеко от Луначарского». А когда Екатерина Фурцева покончила жизнь самоубийством, Никогосян оказался чуть ли не единственным представителем от академического искусства на ее опальных похоронах…
Потрясенный убийством Джона Кеннеди, Николай Багратович написал письмо его вдове Жаклин и  предложил поставить ее мужу памятник, который он готов преподнести в дар ей и американскому народу. Разумеется, свою чистосердечную инициативу он забыл согласовать с высшим руководством страны. Жаклин в ответном письме скульптуру вежливо отказалась от его предложения, но пригласила его с персональной выставкой посетить Штаты. Никогосян оказался под пристальным «колпаком» КГБ, надолго лишившись возможности выезжать из СССР… 
Как у всякого самобытного и одаренного художника, путь в искусство у Никогосяна был не из легких. Он родом из Армении и говорит, что достаточно рано почувствовал свое призвание. Ему было лет шесть, когда он вылепил из глины гусей, раскрасил их и хотел продать на базаре. Отец его благих порывов не понял. Он отшлепал и отругал сына за то, что тот «с грязью играет». Позднее Николай окончил в Ереване хореографическое училище и даже танцевал на сцене театра в кордебалете.
- Не солистом, - уточняет Николай Багратович. – Потом отец выгнал меня из дома за
то, что я танцую…
Понятно, что его родителю, позже раскулаченному армянскому крестьянину, профессия сына казалась постыдной. Бегать и прыгать в кордебалете – нешто это мужское дело?
И тогда вместе с талантливыми сверстниками Николай махнул в Ленинград. Его товарищи приехали в северную Пальмиру поступать в Ленинградскую академию художественных искусств. Николай задумал поступать вместе с ними, но он не имел никакой специальной подготовки и по-русски практически не умел говорить. Его словарный запас ограничивался элементарными «да», «нет», «хочу», «не хочу» и еще кое-каким цензурным и нецензурным набором слов из могучего русского языка. Тем не менее, юноша проявил завидный характер и стойкость духа. Прожив в Ленинграде четыре года («без хлеба, без денег, без крыши над головой, без языка»), он все-таки в 1940 году поступил в именитую академию художественных искусств.
- Первый курс я отучился, а в мае меня выгнали из Академии, - вспоминает Никогосян. – За хулиганство. Я там подрался…   Я поехал на родину, в Армению, а ночью в поезде объявили, что началась война…
Из Армении, где начал энергично ваять Николай Багратович, по словам скульптора, его тоже «выгнали». И он рванул в Москву. В то время «самым гениальным скульптором» в СССР, по утверждению Никогосяна,  был профессор Матвеев, который переехал из Ленинграда в Москву в Академию художеств преподавать.
- Я его стал просить, чтобы он меня взял на второй курс, - вспоминает Николай
Багратович. - Он говорит: «Не знаю. Как экзамены сдашь». Но когда увидел мои работы, то принял меня сразу на пятый курс.
Матвеева Никогосян считает основным учителем, который «имел свою школу, заставлял художника думать и анализировать».  Николай Багратович считает, что от Матвеева от не только «знания получил сполна», но и до сих пор у него учится, «когда смотрю на его работы». Хотя главным учителем Никогосян считает природу – «выше нее нет».
В 1944 году в столице на ВДНХ открывалась декада армянского искусства. На ней было представлено 14 скульптурных работ Никогосяна.
- В то время жил такой человек по фамилии Майский. Он был заместителем
министра иностранных дел Молотова. Помнишь такого? – спрашивает он у меня.
- Да я только в 1953 году родился. В год смерти Сталина, - оправдываюсь я.
- Зеленый ты еще совсем, - смеется Николай Багратович. – Так вот, Майский
двадцать лет был послом СССР в Англии. И мне на выставке говорят: иди, там Майский твои работы смотрит. Я подошел к нему. Он невысокого роста. Маленькие усики. Спрашиваю у него: «Вам нравится?» Он отвечает: «Очень». Я говорю: «Это мои работы». Он меня поздравляет. Знакомимся. Я ему предлагаю сделать его скульптурный портрет. Он говорит: «Времени нет позировать. Вот если бы вы согласились у меня дома портрет делать…» Я говорю: «Конечно, могу у вас дома». Тогда у его дома охрана стояла. Сейчас много охраны развелось у особняков разных – это от трусости. А тогда охрана была – от должности. Вот у него дома я начал ваять его скульптуру. Он меня спрашивает: «Как материальные условия?» Я честно говорю: «Очень плохо». Майский мне говорит: «Я тебе помогу…» И он меня свел с известным архитектором Юфаном. Юфан фонтанировал идеями. Знаменитая композиция «Рабочий и колхозница» – это идея Юфана. А Мухина эту идею воплотила в сталь… Юфана назначили главным архитектором при строительстве Дворца Советов в Москве. И он меня сделал главным скульптором на этом строительстве. Мне заплатили 10 тысяч рублей – в то время это фантастические деньги! Я стал работать с архитектором Рудневым. Я ему все эскизы делал. Министерство культуры эти эскизы браковало – мол, смело, талантливо, но… Тогда такие работы выполняли скульпторы из первой шеренги – Томский, Вутетич. Их утвердили вместо меня… Зато когда Рудневу поручили делать Дворец Советов в Варшаве, он сказал: «Только Никогосян будет у меня главным скульптором». Так что я еще в сталинские времена мне присвоили звание заслуженного деятеля культуры Польши…
Эскиз памятника Маяковскому в Москве у Никогосяна был одним из самых лучших, его очень хвалил Константин Симонов. Однако конкурсная комиссия отдала предпочтение уже титулованному скульптору Кибальникову. В советские времена Никогосян участвовал в пяти творческих конкурсах на авторство памятников в столице: Маяковскому, Лермонтову, Гагарину, Чернышевскому и Воссоединению Украины с Россией. И не выиграл ни одного. И не потому, что был заведомо слабее других соискателей. А потому, что, как он уверен, конкуренты с ним боролись, используя не столько силу таланта, сколько совсем иные методы. Вопрос о победителях и тогда не всегда решался в залах, где шло обсуждение конкурсных работ, а зачастую в каком-нибудь элитном ресторанчике…
Впрочем, чувствую, что говорить «о грязных играх» вокруг творческих конкурсов Николай Багратович явно не расположен. Он выше всех этих «мирских игр» и уже давно мыслит категориями вечными.
- Для меня главное в человеке – полет мысли, - говорит Никогосян. Он вспоминает:
-   Когда моей дочке было шесть лет, я взял ее в  театр. После представления зашли за кулисы. Там ее спрашивают: «Ты кем хочешь быть?» И она ответила: «Я быть всегда хочу сама собой». И я ее слова часто повторяю. Устами младенца глаголет истина. Я могу сказать, что всегда оставался самим собой, даже когда делал работы по правительственным заказам… Сейчас, правда, я больше занимаюсь живописью. Этери, покажи ему, что я вчера и сегодня писал.
Этери ставит на стул холст, на котором под смелыми мазками вырисовывается из буйной мглы незаурядное лицо женщины с гордо откинутой головой и умным взором. Работа, вероятно, еще далека от завершения, но в ней и сейчас чувствуется  своеобразная и раскованная манера живописи, интенсивная насыщенность и гибкая пластика красок, и даже необычная энергетика и одухотворенность автора.
Я не могу удержаться от внутреннего восхищения, но роняю банальную фразу:
- Значит, и  скульптурой вы занимаетесь, и живописью. Лихо!
- Если бы был молод, то еще бы и танцевал, - смеется Николай Багратович.
О масштабе таланта Николая Никогосяна жители и гости столицы могут наглядно судить по 12 скульптурам, которые и сегодня украшают площадь Восстания в Москве. В столице нередко проходят его персональные выставки… Его произведения обосновались в Третьяковской галерее в Москве, в Русском музее в Питере, в  других музеях мира, осели в частных коллекциях богатых любителей и знатоков искусства.
В последние годы Николай Багратович действительно отошел от скульптурных форм (наверное, все-таки сказывается возраст) и больше времени уделяет живописи. Его теперь больше пленяют краски. Причем, краски звонкие, сочные, с  интенсивным южным колоритом. Он пробовал писать пейзажи, но вскоре отказался от них.
- В России, слишком много серого, - утверждает Никогосян. - Есть художники,
которые могут работать в сером колорите, а я – не могу…
И поэтому в его полотнах – яркие тона, прекрасные лица женщин, включая портреты его жены, друга и верного личного секретаря Этери.
-  Когда я рисую свой народ, я чувствую его пульс, сердце и душу, - признается Никогосян.
Но в каких бы высоких и вечных категориях не мыслил художник, он все-таки живет не на облаке. И все, что происходит в обществе, в его духовной жизни и нравственной атмосфере он не может не замечать.
Николай Багратович очень эмоционально переживал, когда узнал об обескураживших его результатах парламентских выборов в декабре 2003 года. И тогда принял решение вступить в «ЯБЛОКО». Он захотел своим нравственным и художественным авторитетом поддержать моральный дух членов и сторонников «правильной демократической партии», которая неожиданно для многих избирателей потерпела поражение на выборах в Госдуму.
- В течение последних десяти лет я внимательно слежу за партией Явлинского, - отвечает на вопрос о мотивах своего поступка седовласый художник с густой шевелюрой и пронзительным взглядом. – У меня на протяжении этих лет складывалась своя точка зрения на происходящее в стране, и на то, как верно ведет себя «ЯБЛОКО» в самых разнообразных обстоятельствах. Я всегда симпатизировал Явлинскому, - признается Никогосян. - Всегда с женой за него голосовал и за «ЯБЛОКО».  - Какие точные и интересные вещи всегда говорит Явлинский! И уважение к нему у меня с годами только усиливалось. Он и «ЯБЛОКО» за эти годы меня никогда не разочаровывали. Вот из-за симпатии к Явлинскому я и решил вступить в партию «ЯБЛОКО»… Хочу поддержать Явлинского в трудный период, когда для его партии наступило время  испытания на прочность, - продолжает народный художник СССР. - Я верю, что все сложится хорошо. И спонсоры для партии найдутся. Просто сейчас все боятся… А ведь кто-то должен защищать наши интересы! Не только интересы интеллигенции, но и всех здравомыслящих людей, которые не хотят идти вспять… Не хотят возвращаться к авторитарной диктатуре... Считаю, что сегодня все приличные люди должны сплотиться вокруг Явлинского и его партии…
Никогасян начинает пытать меня о дальнейших перспективах «ЯБЛОКА», о планах его руководства, о возможной коалиции с другими демократическими силами, о настроении рядовых членов партии и т.д.
Во время нашей беседы к нему приехал его друг, историк искусства и коллекционер из Армении Самвел Оганесян. Оказывается, они приглашены в английское посольство на открытие выставки живописи, и скоро должны были следовать туда. Николай Багратович извиняется и уходит облачаться в соответствующий событию костюм.
Пока Этери угощает нас душистым чаем, армянский историк искусства рассказывает  об уникальности творческой личности Никогосяна, которого он знает более тридцати лет. 
- Когда прихожу к нему и застаю его не в духе, догадываюсь: значит, или модель не пришла, или что-то другое помешало ему сегодня поработать. Он с утра каждый день работает, - говорит Самвел Айказович. -  У него сохранилась невероятная для его возраста энергия. И не просто энергия. Это скорее, постоянная духовная потребность творить. Это состояние, которое от возраста не зависит. Уверен, что Николай Багратович будет работать до тех пор, пока его пальцы держат кисть…
Уходя, замечаю, что некоторые скульптурные работы Никогосяна, обернутые полупрозрачной пленкой, стоят под открытым небом во дворе его дома. По присутствующей технике видно, что здание реконструируется, надстраивается.  Со слов провожающего меня Оганесяна, узнаю, что когда особняк «подрастет» на два этажа, в нем будет не только место жительства и мастерской Николая Багратовича. Здесь планируется разместить и скульптурные работы мастера, и галерею его живописи, и, возможно, даже некий музей народного художника СССР, академика Николая Никогосяна. Как говорит сам мэтр, художник при жизни «творит вечность», которая остается потомкам.
Информационно-политический бюллетень партии «ЯБЛОКО», № 4(52), июнь-июль 2004 г.