Легко?

      Здравствуй. Я заходил сегодня  к тебе и оставил на веранде букет осенних листьев и грустные стихи. Пожалуйста, не волнуйся: весёлые не достанутся никому – весёлых у меня с собой не было. Зато печаль в них высшего сорта. Заметь, не уныние, уныние для дураков, просто печаль... Её можно засунуть в комод, и хранить как красивую безделушку между пудрениц и других милых пустяков, там ей будет самое место.

       Я буду радоваться, думая, что моя печаль прописалась по соседству с миром вещей, которые ты изредка балуешь своим вниманием. Конечно, я не имею в виду  голубую коробку с кипой счетов и квитанций, ты ведь, тоже её ненавидишь? Зато при мысли о полке с твоим бельем во мне и сейчас с холодной пустотой метронома отдаются воспоминания. Невероятные, чтобы быть правдой. Нечто сродни полету птицы.

       Парашютист!

       Ты всегда называла меня Парашютистом, когда сердилась. А я дразнил тебя Европейской женщиной. Валяясь в постели, мы называли друг друга тысячами различных имён, непостижимым образом превращавшихся из глины обыденных слов в праздничные титулы сияющих бриллиантов.

       Украшения ты не любишь, но ты умеешь выбирать белье.

       Я видел тебя голую, танцующую перед стеной цветущего шиповника высаженного вдоль песчаной дюны, благодарю эту живую изгородь, за то, что она скрывает от посторонних глаз часть моего рассказа.  Я был в восторге от тебя бесстыдно позирующей на мокром песке, в пене прибоя мальчишке-фотографу. Я не забуду блеск солнца на твоём теле, когда ты выбегала мне навстречу из морской волны. Но разве всё это сравнится с тем, как Ангелы, увидев сиреневую грацию и крошечные трусики на тебе проскользнувшей в мой номер, сначала попадали от зависти на пол гостиничного коридора, и потом полопались там же, как мыльные пузыри. А ты помнишь оторопь и вселенский паралич, поразивший моих соседей на даче, когда мы собирали вишню. Вишни было много. Она была сочной и спелой. Дрозды ещё не добрались до неё. А на тебе ничего не было, кроме черного почти прозрачного боди. Заметив глаза соседей, ты сказала: понимаешь, почему эта штука столько стоит? Теперь понимаю,  а тогда мы лишь недавно встретились, и думать об этом мне было некогда.
 
       Мы встретились летом, в кафе, переполненном гостями и солнцем. 
 
       Солнечные зайчики, порожденные зеркальным блеском столовых приборов, весело играли с теплыми пушистыми цыплятами, своими братиками и сестричками, обнаружившимися на моем столике после купания в кружке пива стоявшей передо мной.

       Мы могли встретиться где угодно.

       Разминувшись сейчас, мы обязаны были встретиться неизбежно когда-нибудь.

       Мы могли быть знакомы уже тысячу лет, но познакомились сегодня.

       Узнать тебя легко. Ты похожа на  золотую солнечную пыль на лазурном берегу моря. Для тех, кому всё непременно нужно объяснять и повторять дважды, я повторю: золотая солнечная пыль на берегу моря, и объясню, прекраснее я ничего в  жизни не видел, и увидеть уже не планирую.

       Ты улыбалась. Ни рот, ни губы, ни глаза, ни что на твоём лице не улыбались отдельно, ты просто светилась улыбкой.

       О чём мы говорили в день знакомства? Не помню. А о чём бы вы говорили с лучшим другом после похода в кино? Ни о чём.

       Мне с тобой всегда было легко.  Во-первых, ты никогда не спрашивала почему. Тебе никогда ничего не нужно было объяснять. А во-вторых, мы никогда не спрашивали друг друга про вчера. Вчера для нас просто не было. Мы родились заново, родились только что, здесь и сейчас, после нашего первого разговора:
 
       — Кажется, вы счастливы?

       — Для полного счастья нужен хороший любовник?

       — Хорошего будет жалко бросать, есть опытный!

       — А опытного не жалко?

       — Легко!

       — Может, поспорим?
   
       — Хорошо, только сменим декорации.

      * * *
 
      «С букетом осенних цветов

      стою у тебя под окном,

      в мире много хороших стихов,

      только все они об одном,

      как и мы друг на друга похожи,

      жизнь прекрасна и очень проста:

      сердце глупые рифмы тревожат,

      а вокруг пустота…. Пустота.»

      
      * * *

      Да,  проспорил я... проспорил!