Восхождение. Нименга

1 августа 1972 года я прибыл на станцию Нименга, расположенную на середине железнодорожной ветки, соединяющей линии Ленинград-Мурманск и Москва-Архангельск. После жаркого Ленинграда я попал в утренний морозец и настроение было хуже некуда. Я крикнул “Ау!” и побрел по дороге в часть - свой новый дом. К моему удивлению, я был встречен, как родной. Меня мгновенно поставили на все виды довольствия, расспросили о службе, о Ленинграде и поставили на должность батальонного санинструктора военно-строительного отряда, согласно моей военной специальности тех лет. И я понял, что оставшийся год служить мне здесь и назад дороги нет до самого “дембеля”. Старый пожилой комбат по-отечески, ласково расписал мне мои обязанности, которых было всего ничего и посулил частые командировки в Архангельск. А что еще нужно молодому человеку в двадцать лет, необремененному семьей и тяжелой службой. В общем, по первому впечатлению, я прибыл прямо в рай, расположенный на южном берегу Белого моря. А тут еще вышло солнце и температа ра стала подниматься с невиданной п.рытью, пока не дошла до отметки 30 градусов. И это Север? А еще удивил тот факт, что в части я не встретил ни одного медработника. Но я как-то не задумывался о таких мелочах.

Пару дней мне дали на обустройство и ознакомление со службой. Я  узнал, что из-за жары в отряде вспыхнула эпидемия дизентерии. Поскольку врача нет, больных и подозрительных возили в Архангельск в военный госпиталь. Об этих командировках и намекал комбат. И вот день “Ч” настал. Я получил под свое начало десять предположительно больных военных строителей, кучу подробных инструкций и портфель денег на дорогу. Военные строители, в отличие от обычных военнослужащих, получали на руки не проездные документы, а наличные деньги. Дополнительно к основному заданию мне было поручено зайти в Архангельске в мастерскую и забрать из ремонта личный приемник комбата.

Около 14 часов мы прибыли на станцию Нименга. Я пошел за билетами на всех, но старослужащие товарищи мудро заметили, что достаточно трех-четырех билетов, а оставшиеся средства пустить на дорожный праздник. Пришел поезд Мурманск-Вологда, мы быстро погрузились и покатили. Молодым солдатикам была дана команда рассыпаться по составу и в случае появления контролеров ссылаться на меня. И вот мы направились в вожделенный вагон-ресторан за праздничным “горючим”. По закону бутерброда ресторан был закрыт до 16 часов. Два часа мы промыкались, шатаясь по вагонам и знакомясь с девушками. И вот, наконец, двери храма отворились и мы вошли. Так как форма не позволяла сидеть за столиком, мы взяли с собой. Вернувшись в свой вагон мы начали праздник. Соседи-пассажиры угощали нас всевозможными домашними явствами. В общем, очень скоро мы оказались в очень приподнятом настроении и чуть было не прозевали станцию пересадки.

Узловая станция Обозерская. Самая колоритная деталь - паровоз ФД в качестве маневрового с дедом преклонного возраста в будке. Дед с огромной седой бородой, черной фуражке и в тельняшке. До следующего поезда был час времени и мы развлекались, как могли, в основном каким-то дешевым портвейном. Но вот подошел поезд Москва-Архангельск и мы поехали дальше. В результате к моменту прибытия в город на Двине мы были уставшие, но веселые. Сразу с вокзала мы пошли в госпиталь, благо он находился поблизости. Нас встретили, разместили в каком-то помещении и сказали куда идти утром. А утром посещение врачей, разделение на “чистых” и “нечистых”, в результате которого троих оставили болеть в госпитале, и я вместе со здоровыми военными строителями был отпущен на волю. А презд только в десять часов вечера. Договорились, что встречаемся на вокзале, и разбежались кто-куда. Я  нашел мастерскую, забрал приемник, оказавшийся старинным “Фестивалем” в деревянном корпусе, погулял по набережной и пошел на вокзал. В зале ожидания какой-то мужик грязной наружности играл на шикарной концертной гитаре. Я послушал, после чего мы познакомились и, естественно, отметили знакомство. Оказалось, что он ждет того же поезда. Стало легче и веселее дышать. Время пролетело незаметно и вот мы двинулись на посадку. К большому моему сожалению пришли только трое из моей команды. Видимо остальные не сумели оторваться от соблазнов, или забыли обо всем. Делать нечего и я сел в поезд с чувством тревоги и неопределенности. Но вагонная жизнь быстро закрутила и заглушила тревожные думы. Но в результате этих вихрей я сошел в Обозерской в сопровождении лишь одного приемника под мышкой. А на дворе была ночь и до следующего поезда часа два времени. Делать нечего и я прикорнул сидя на лавочке в обнимку с приемником. Вдруг я проснулся от толчка по плечу. Надо мной стоял какой-то незнакомый солдат.

- Вставай, тебя зовут на улицу.
- Зачем?
- Там увидишь.

Я вышел вслед за ним. Мы обогнули здание станции и я увидел несколько военных, стоящих в пятне света. Один из них со словами “Вот он, голубчик!” подошел ко мне и внезапно ударил кулаком в лицо. Брызнули очки, я упал и меня все стали пинать ногами. Я конечно сильно испугался, но алкоголь несколько притупил чувства. И так же внезапно, как началась, экзекуция закончилась. Причем все происходило практически без слов. Когда все покинули поле битвы я встал отряхнул шинельку и пошел обратно в зал ожидания. В голове полное непонимание и обида. За что и зачем? Потом, уже в части, мне объяснили, что у местных военных генетическая ненависть к красным погонам, олицетворяющих собой Внутренние войска (ВВ). На мои петлицы со змеями никто и не посмотрел - все видели лишь красный цвет погон. Это - одна из особенностей Севера. Здесь краснопогонников, войска охраны, даже на “дембель” увольняют на месяц раньше, что бы они не столкнулись с “дембелями”-строителями. Так что красные пехотные погоны пришлось заменить на общепринятый черный цвет. Но это потом, а пока я стоял весь в соплях и слезах и ждал своего поезда. И вот он подошел. Платформа на станции была низкая и я с трудом дотянулся до площадки и поставил приемник. Но от расстройства чувств не расчитал и приемник упал на шпалы, брызнув в стороны осколками ламп. Добрые люди бросились собирать осколки и помогли залезть в вагон. Народу было битком и я остался в тамбуре. Пристроил в углу приемник и устроился рядом на шинели. Вдруг какой-то дядька вышел и со вздохом облегчения взял и сел прямо на приемник. Деревянный корпус не выдержал и дядька провалился вглубь конструкции. От отчаяния я не знал что делать. Приемник на моих глазах превратился в абсолютно бесполезную вещь. Какой-то сердобольный человек, видя мое отчаяние, налил стакан какой-то отравы и я забылся тяжелым сном прямо на полу тамбура. Проснулся от внутреннего толчка с тяжелой головой. Поезд только что отошел от станции со знакомым названием “Нименга”. Боже мой! Проспал! А следующая остановка где-то через час. И вот через час я схожу с поезда на безвестном полустанке, с останками приемника, с разбитыми очками и огромным синяком под глазом. Добрая обходчица, пожилая женщина, пустила в свою будку, обогрела, напоила чаем и сообщила, что обратный поезд будет только в час дня, а на часах было где-то около семи часов утра. Опять ждать. И с чем я прибуду в отряд? Без людей, без приемника и без надежд на счастливый исход. Я сидел в углу сторожки и дремал.

 Через час я снова был разбужен в связи с появлением на разъезде товарного поезда. Машинист был готов взять меня, но с условием, что я буду прыгать на ходу, так как он не может останавливаться в Нименге. Я конечно согласился и полез в кабину со своим немногочисленным скарбом. И через час вдали появился знакомый поворот и далеко внизу под насыпью забор, ограждающий отряд. Машинист сбавил ход, я спустился вниз по стальному промасленому трапу. Сверху мне спустили приемник и портфель. Локомотив еще сбавил скорость, но еще достаточно большую для прыжка. Ребята наверху дали отмашку. Надо было прыгать, но я ждал еще большего торможения. Но машинист считал иначе и опять стал увеличивать ход. И я понял: “Сейчас, или никогда”. Зажмурил глаза и прыгнул. И началось: голова-ноги, голова-ноги. Скатился по насыпи почти до самого забора. И на закуску к ногам сползло то, что осталось от приемника. Финита.

Скорбным маршем я предстал пред очи начальника штаба. Он все понял без слов и показал две растопыренные ладони. Я понял это, как 10 суток ареста с содержанием на гауптвахте. Спорить было бесполезно. Быстро собрался и прибыл в застенок своим ходом. И что я там увидел? Всех медицинских работников нашего и всех прилегающих отрядов. Фельдшера и санинструкторы, и все те, чей путь на Голгофу я повторил с фотографической точностью....

Ленинград 1975 год