Неправильные стельки

Неправильные стельки

«Дам кинжал, дам коня, дам винтовку свою!
А за это за все, ты отдай мне жену»
Пролог
    Американские «командос» уже готовились к высадке в Ирак! И хотя каждый день сообщали о все новых уничтоженных пусковых установках, ракеты системы «Скад» советского производства, они все равно продолжали исправно падать.
    Квартиру, которую мы снимали с женой и двумя детьми, разрушило при первой же воздушной атаке, во время начала боевых действий Садама Хусейна, и нам пришлось переехать в другую квартиру в другом районе. Хозяин разбитой квартиры, конечно же, не находился в стране. Он, как и все обеспеченные граждане, еще при первых слухах о возможных обстрелах территории Израиля, покинул святую землю и спокойно отдыхал, где-то в Европе. Так что не было ни какой возможности расторгнуть с ним договор об аренде развалин, за которые было заплачено на три месяца вперед. Но жить то где-то надо, и мы вынуждены, были нести расходы за две квартиры, и разбитую и вновь арендованную.
    Для нашего семейного бюджета, это был полный крах. Дети сидели голодные и мы выдумывали такие блюда, что наверно китайцы в самые свои голодные времена до таких кушаний не додумывались.
    Целыми днями, мы бегали по Тель-Авиву, выискивая ну хоть какую ни будь работу. Но все предприятия были закрыты. Те редкие места, что оставались работать, были переполнены. Хозяева, пользуясь этим, меняли работников каждый день, так и не заплатив им за их однодневный, но каторжный труд. Таким образом, они обеспечивали себя бесплатной рабочей силой, и считали, что мы должны быть просто счастливы, что нам вообще дают возможность поработать.
    Правительство, хотя и объявило о том, что не забудет тех, кто остался в стране в ее трудную минуту, переложило хлопоты о гражданах на плечи службы тыла. А служба тыла не очень то спешила опускаться до нужд, в силу обстоятельств патриотичного населения, и все силы бросили на решение своих семейных проблем. Таким образом, у двух нянек дитя оставалось без глаза, то есть брошенным.
   Жена в тайне от меня, отнесла в скупку последнее, что у нас было, обручальное золотое кольцо. Но скупщик дал за него такие малые деньги, что еле хватило на пару буханок хлеба. Так что война принесла деловым людям немалые прибыли, и наверно они молились Богу, что бы это продлилось как можно дольше.
    По вечерам мы сидели молча, слушая русское радио, и ожидая сигналы очередной тревоги. Русское радио! Только оно было с нами. Это было единственное, что вселяло в нас надежду хоть на какое то бедующее.

Братство кольца
    Однажды в такой угрюмый вечер, после безрезультатных поисков работы, я сидел дома, ожидая жену. И вот она вернулась, вся окрыленная, и с порога рассказала мне, что встретила сегодня одного мужичка, у которого есть какая то обувная мастерская, и он сказал, что ему нужны работники. Она протянула мне листок с номером телефона.
    - Вот! Он передал тебе и сказал, что бы ты позвонил и подъехал к нему. Позвони! Может действительно он тебя возьмет!
    Я тут же позвонил и договорился о встрече на следующее утро. Вот это была удача, тем более, что он говорил на русском языке.
    Утром, я принял душ, побрился, оделся по приличней и отправился на встречу. День выдался прекрасный, хотя была война. Но восточное солнце было безразлично к человеческим страстям и разногласиям. Оно, так же как и всегда продолжало ярко светить для всех, и это вселяло надежду.
    Нужный адрес я нашел быстро и точно в назначенное время, уже поднимался по лестнице довольно старого технического сооружения. Двери в мастерскую были распахнуты настежь, и я вошел. Все помещение было пропитано запахом резинового клея, и стояла полная тишина. Единственное что нарушало  эту тишину, было тихое гудение работающих швейных машин. За столами сидели арабы, и молча каждый занимался своим делом. Кто кроил из кожи детали обуви, другие, что-то склеивали, кто-то, не отрываясь от швейной машинки, сострачивал готовые заготовки и передавал их дальше, где их уже крепкий араб натягивал на колодки. В общем, это была не мастерская, а целый цех по изготовлению обуви. Я громко спросил:
    - Кто такой Давид?
    Так звали хозяина мастерской, но никто даже не обернулся ко мне. Меня это немного удивило. Создавалось впечатление, что здесь работают одни глухонемые. Но я все же был услышан! Ко мне выскочил взволнованный маленький, лысый толстячок средних лет, с вязаной кипой на голове. Это и был Давид. Я не знаю, что его так взволновало, ведь в общей атмосфере трудового процесса никаких причин для беспокойства не прослеживалось. Возможно, он так сильно ожидал встречи со мной, и у меня закралась надежда, что ему действительно, очень нужен работник, тем более, говорящий с ним на одном языке.

Брат
    Я представился и протянул руку. Но ответного приветствия не получил. Давид осмотрел меня с ног до головы, сильно сжав кулаки, и долго смотрел мне в глаза. В его взгляде было, что-то не обычное. Это было не просто любопытство, и не изучение человека на его честность и добросовестность, а что-то совсем иное. Была, какая то неприязнь ко мне и ненависть. Странно! За что можно ненавидеть человека, если видишь его первый раз в жизни?
    Насмотревшись на меня вдоволь, Давид жестом пригласил меня следовать за
ним. Мы проследовали через цех и остановились возле стола, где араб кроил стельки. И тут Давид заговорил:
    - У тебя красивая жена!
Я приняв это за комплимент улыбнулся и отшутился:
    - Ну сам же себе выбирал! Не папа с мамой силой навязали!
Но Давида моя шутка не рассмешила. Он оставался очень серьезным и собранным.
    - Значит так! Попробуй сначала вырезать стельку! Смотри!
Он взял кусок кожи, положил на нее металлический шаблон, и сапожным ножом вырезал стельку. Я внимательно смотрел за его действиями, стараясь понять и запомнить тонкости этого дела. Поскольку я человек творческий, и мне было не сложно проникать в суть таких простых вещей как вырезание стельки, я запоминал все! И как он укладывает кожу, и от куда он начинает резать, и под каким углом он держит нож. И наконец Давид передал мне нож и предложил попробовать. Я точно так же постелил кожу и не растягивая ее, так же как и Давид вырезал стельку. При чем, даже выдержав такое же как и у него давление на нож. Давид снял лекало и осмотрев стельку с раздражением и злостью заявил:
    - Нет! Не так!
Я искренне хотел узнать и увидеть свои ошибки, что бы ни повторить их в следующий раз, и как можно быстрее научится тонкостям этого дела. Ведь получить эту работу, мне сейчас было очень важно, просто жизненно необходимо. И я попросил его указать мне на ошибки. Давид долго смотрел на мою стельку, сопел и продолжал повторять:
    - Не так! Не правильно! Это все неправильно!
Я решил все же уточнить, что именно не правильно, но никакого объяснения так и не получил. Давид с раздражением бросил обе стельки на стол, и позвал меня в свой кабинет. До меня начала доходить смутная мысль, что дело здесь не в стельке, и как бы я ее не вырезал, все равно это будет неправильно. Но в чем же тогда дело? А вот это мне предстояло узнать в его кабинете.

Брат-2
    Когда мы зашли в его кабинет, он закрыл дверь и сел за стол. Конечно же мне сесть он и не думал предлагать. Я подумал, что этим он хочет сохранить субординацию работника и работодателя. Я стоял, а он сидел за столом долго молча смотрел на меня, о чем-то упорно думая. И наконец он заговорил. По его акценту я понял, что он выходец из кавказских республик. Очевидно, он приехал в страну еще в те времена, когда после угона самолета и под давлением мировой общественности советское руководство приоткрыло двери для выезда евреев на Израиль.
    То, что он мне говорил, с большой натяжкой можно было отнести к работе, и было не собеседование при приеме на работу, а скорее монолог:
    - Значит так! Что мне от тебя нужно! Я хочу знать все, все, что здесь происходит! Кто что говорит, и кто что делает. Абсолютно все!
    Я в недоумении смотрел на него и молчал. Для меня такое его предложение было просто шокирующим. Ведь для нас русских подобные вещи были чуждыми и аморальными. Но он, даже и не обратил внимания, на мою начавшуюся проявляться неприязнь к нему и продолжал:
    - Ты должен быть здесь моей собакой!
При этом в его глазах появился странный блеск, который скорее можно было приписать не нормальному человеку,  а душевно больному склонному к психопатии и садизму. Поскольку я не выражал никаких эмоций и просто смотрел в его свиные глазки и слушал, он поднялся, и выйдя ко мне из за стола, с еще большим надрывом продолжал свою речь. Он уже не говорил! Он кричал мне в лицо, смакуя и наслаждаясь своей властью:
    - Ты будешь моей собакой! Ты понял?
Мы русские получили воспитание, базирующееся на примерах чести и чувстве собственного достоинства, и по этому для меня эта ситуация была просто дикостью. Я был шокирован тем, что у этого типа, вообще возникла мысль о том, что так возможно говорить с человеком. Я не знаю! Может, я производил впечатление полного ничтожества, или может, он привык принимать доброту за слабость? Я не знаю. И хотя я видел, что имею дело с садистом и психопатом, тем ни менее я начинал закипать. У меня внутри, словно скапливалась, какая то сверхъестественная разрушительная сила. Это было подобно пару в паровом котле. С большим усилием, но мне пока удавалось сдерживать назревающий взрыв. Были мгновенья, когда я переставал его слышать и только видел его бешеные вылезающие из орбит глаза и орущий рот с пухлыми губами, из которого брызгала слюна. И тут в одном из моих возвращений в реальность, я услышал фразу:
    - Это неправильно! Ты не имеешь права! Скажешь жене, что бы она вечером ко мне пришла! Ты меня понял собака?
    Теперь я понял все! И его заочную ненависть ко мне, и приглашение к себе под предлогом трудоустройства, лишь для того, что бы меня унизить и оскорбить, Наверно правду говорят детективы: - «Ищите женщину»!
    Он замолчал! Губы его дрожали, по подбородку стекала слюна, а глаза горели ненавистью. Он ждал от меня ответа. И он его получил!
    В свое время я серьезно занимался восточными единоборствами, и многие навыки у меня были доведены до автоматизма, хотя я и не производил впечатления свирепого бойца.


Брат-3
    Все произошло мгновенно, но дальнейшие события я не могу вспомнить в точности. В тот момент, произошел какой то провал. Единственное что врезалось мне в память, это свиные глазки и кричащий рот, звука которого я не слышал.  Когда же я вернулся в реальность, то увидел, что Давид лежит на полу, а я прижав его коленом в грудь, сжимаю пальцами кадык. В его глазах не осталось ненависти, а была только паника, недоумение, и животный страх. Из его разбитого рта и прокусанного языка сильно текла кровь. Давид захлебывался. Я ослабил захват, но увидел, что это не пошло на пользу. Рука Давида потянулась к упавшему со стола японскому канцелярскому ножу. Мне ничего не оставалось делать, как опять крепко сжать пальцы на его горле, и взять нож в свою руку. Глаза Давида начали мутнеть, и окровавленный язык вывалился изо рта. Наверно он подумал, что это конец его безрадостного, лишенного уважения и женского внимания существованию. Но я наверное оказался еще большим садистом чем он. Я не прервал одним скользящим движением ножа его душевные мучения, а отбросил его как можно дальше в сторону. Затем я убрал руку с его горла, стер с нее кровь о его рубашку, и встал. Давид судорожно задышал, стараясь как можно быстрее пополнить легкие дефицитом воздуха, продолжая в страхе смотреть на меня.
    Я не проронил ни звука и не сказал ни слова. А что можно было сказать? Высказать ему все, что я о нем думаю? Ведь это я выскажу скорее себе, а не ему. Ведь все равно он ничего не поймет. А на уровне животных рефлексов, он свой урок уже получил. Возможно, он теперь будет с большей осторожностью выказывать свое пренебрежение и ненависть к менее обеспеченным и не обворовавшим «ближнего своего» гражданам. Хотя в действиях и в отношении к нам, вряд ли он изменится. Подонками не рождаются! Подонками становятся! И очевидно Давид, прошел долгий эволюционный путь в этом направлении. А от того, чему посвятили всю жизнь, в одночасье не отказываются.
   
Эпилог
    Я развернулся и пошел через зал к выходу. Так же как и прежде, внимания на меня никто не обращал. Все словно загипнотизированные продолжали делать свою работу. Лишь один араб слегка приподнял голову, посмотрел на меня, но тут же пряча улыбку, опустил голову и с еще большим рвением принялся за работу.
    Спустившись по лестнице, я вышел на улицу. Все так же светило яркое восточное солнце и казалось, что ничего и не было. Ни Давида, ни мастерской. И только запах резинового клея, пропитавший одежду, отдаленно напоминал мне о каком то нереальном происшествии. Я сунул руку в карман и вытащил оттуда листок бумаги с номером телефона. Мне, почему-то вспомнился огромный плакат в аэропорту им. Бен Гуриона. На нем было написано: «Все евреи братья». А может, я чего-то не правильно понял? И сколько же еще таких неправильных стелек мне предстоит выкроить в этой стране. А может сама страна, и все что вокруг нее происходит, само по себе является огромной неправильно стелькой, выкроенной какой то неумелой рукой? Ведь если она настолько меняет людей, то очевидно на это есть какие то скрытые причины? Все это мне еще предстояло узнать.
    Я сильно скомкал листок до состояния шарика и уронил в урну. А может быть забыть это, и считать, что ничего не было?  Вот только что мне сказать жене? Сказать правду? Но ведь до какого самопожертвования способна дойти доведенная до отчаяния женщина. Сказать, что я не подошел даже для такой простой работы, и признать себя ни к чему не годным неудачником? Она, конечно, мне ничего не скажет, только ночью будет тихо всхлипывать в темноте, проклиная тот день, когда она согласилась бросить все и уехать со мной в Израиль, где меня с нетерпением ожидали мои братья.