10 или 9 лет

  Когда всё началось? Лет 10 назад. Меня в тир притащил Диман Головкин, он же Голова. Его в тир притащил Вован Улупов. Я их знаю с первого класса. Вован как-то быстро слился и после школы вообще ушел с горизонта, а с Диманом мы хоть изредка, но до сих пор перезваниваемся. Он домой вернулся с учебы еще позапрошлой осенью, с того времени, мы никак не можем  встретиться, посидеть, попить пива. У него крайне серьезная работа, жена и ребенок. Не до того, короче. Да и я сам не сказать, чтоб сильно легок на подъем. 
Хотя, как-то вечером я переписывался «вконтакте» с Аней, девочкой которая тоже тогда ходила в тир:
  – Как твои дела, Димка?
  – Да ничего вроде. Ты как?
  – Да тоже ничего. Ты там не женился еще?
  – Не, мне и так неплохо.
  – Наших кого-нибудь видишь? Димку, Кристину, Мишку?
  – Мишку вообще давно очень не видел. На Кристину наткнулся как-то. Тоже давно.  Димана с семейством периодически встречаю.  Слушай, у нас же в тире собираются все после Нового года. Ты не помнишь, когда?
  – 13 или 14, кажется. А у Димана один ребенок?
  – Да. Зато какой!
  Мы еще немного потрепались, я рассказал про мальца. Он весь в папку – настоящий взрыв башки. Потом я долго не мог уснуть. Сидел за компом, опять не мог уснуть. Пытался вспомнить, когда первый раз пришел в тир. Сколько мне было? Лет пятнадцать, наверное. Какой это класс? Где-то три года я ходил стрелять. В одиннадцатом бросил, кажется. Потом пять лет универ. Год, как закончил. Получается, семь лет я не был тире. Это много на фоне моих героических двадцати четырех.
  А на следующий день, когда я полез удовлетворять свою контактозависимость, меня ждало сообщение от Кристины: «Сегодня в два часа в тире будет сбор старичков, приходи».
Я понял, что вселенная меня слышит. Два часа – это через сорок минут, но я-то точно успею. Срочно написал Ане, но она не в он-лайне, и телефона ее нет. Обидно блин. Натягивая штаны, звоню Диману:
  – Диман, Здарова!
  – О! Привет!
  – Слушай, тут такое дело, короче мне Кристи..
  – Диман!!! С праздниками тебя! – Головкин невыносим, как всегда пе-ребивает. Диме никогда не хватает терпения дождаться, пока собеседник договорит, – Всего тебе! Здоровья, счастья! Как дела у тебя?
  – Спасибо, Диман! Тебе тоже! Все хорошо! Так вот, мне тут Кристинка скинула. Сегодня в тире сбор будет. Ты пойдешь?
  – Не… ты че, я не могу. У меня… Семья! Сам понимаешь.
  – Ну да. Понимаю, конечно.
  – Да вот. Может и пошмалять бы дали…
  – Короче смотри, там всё в два начнется, но я думаю, мы там долго бу-дем. Если что – звони, номер мой есть.
  – Ладно, может и получится. Наберу тогда.
Диман не позвонил и не пришел. Аня – тоже, хотя я, последним дви-жением, путаясь в шарфе, успел написать ей вконтакте свой номер телефона.
Я же через 20 минут уже вывалился из автобуса и щемился в тир. Иду мимо нижнего парка, навстречу – топают краснолицие лыжники и лыжницы. Все взрослые дяди и тети. Прохожу кафе «Фауст», косясь на свое отражение в круглой витрине, поправляю шапку. Вот я уже подхожу к Динамо. У здания школы милиции как всегда топчутся унылые тощие курсанты, ездят мили-цейские машины. Снега как всегда дохрена, но бобики уже прокатали уве-ренную колею. Издалека, когда смотришь, как их болтает по этим снежным траншеям, кажется, что колеса у них квадратные. Неудивительно, что мили-ционеры такие... милиционеры.
Вот я на финишной прямой. Прохожу через калитку в воротах, которую за все 10 (или 9) лет ни разу не закрывали. Отсюда уже видно тир Динамо, надо только пройти через стадион.  Там, как и 10 (или 9) лет назад мужики играют в футбол. Кажется, что это те же мужики. Они так же матерятся, так же скачут по снегу, сморкаются себе под ноги и орут: «Пас! Пас сюда! Давай! Ну! Бей! А-ах!» После каждого слова звучит сочный эпитет. В стороне от тол-пы матерящихся и громких мужиков протоптана дорожка в снегу. Я сворачи-ваю на неё…

  Мне снова 15.  Я пришел из школы, снял форму, как хороший мальчик вымыл руки, пообедал. За компом сидеть не стал: недавно заметил, что гла-за устают и стрельбы потом никакой, поэтому полчасика посмотрел телек в полглаза, и вот уже пора. Меня ждет тир. Вот автобус, вот парк, вот Фауст, вот Школа милиции, вот открытая нараспашку калитка, вот я обхожу мужиков по тропинке в снегу.
Сейчас я поднимусь на крыльцо тира, открою тяжелую дверь с глазком. Поздороваюсь с вахтером, пройду по синему коридору, заскочу в раздевалку №17, включу вечную лампочку Ильича. Скину шмотки, гляну в зеркало у двери. Оно на четверть залеплено наклейками от жвачки. Love is преимущественно, есть тачки, но, само собой, имеется и тетка с сиськами.
Потом я зайду в тренерскую.
  – Здрасте Валентинванна, здрасте Николайлесанч!
  – Здравствуй, Дим! Там еще никого, бери ключики, открывай иди.
Ботинки немного пружинят на черных резиновых дорожках, которыми застелен пол. Синяя краска на стенах кое-где заметно облупилась, галогено-вые лампы под потолком работают через одну. По левую руку – класс для охранников. Там стоят парты как в школе, только вместо доски – плакаты про устройство пистолета Макарова и автомата Калашникова. Сегодня там никого.
  И вот, наконец, я упираюсь в дверь с табличкой «ОГНЕВОЙ РУБЕЖ. 25 М» Поворачиваю ключ, открываю дверь. Меня тут же окатывает волна запа-хов. Может, это ненормально, но для меня тир начинается с запаха. Если я ослепну и оглохну, мне будет 98 лет и меня на всякий случай зачем-то привезут на каталке на огневой рубеж, я легко пойму, где нахожусь, только немного принюхавшись. Это едкий запах пороха, который как-будто тут же включает что-то в голове, и еще запах чего-то непонятного, терпкого и немного сладковатого. Может какого-то лака для дерева. Точно знаю только одно: если стрелять из пистолета с деревянной рукояткой – этот запах можно будет унести домой на пальцах, и даже самое отвратительное расхозяйственное мыло долго его не смоет.
  На ощупь нахожу выключатели, щелкаю тумблерами, и на рубеже по очереди включаются закрытые защитными щитками лампы и прожекторы под мишенями.
Еще чуть-чуть и подойдут Головкин, Аня, Кристина, Михан, другая Аня. Мы пойдем на склад. Клавдия Михайловна откроет решетку огромным клю-чом и зайдет в сейф:
  – Та-аак, номи-ира гварим, в журнальчик запи-исываем.
Мы говорим номера пистолетов, через окошко получаем оружие,  чех-лы и наушники. В журнал пишем фамилию, номер пистолета, расписываемся в графе «получил».
И вот, наконец, я стою у стойки на огневом рубеже, в руках моих заря-женный тремя патронами пистолет «Марголин» с маркировкой 4805 на за-творе, на башке наушники. В двадцати пяти метрах от меня грустит пожел-тевшая от возраста мишень 60-го года выпуска. О том, чтобы выбить по-больше очков, думать нельзя – сильно отвлекает. Так что в этот момент про-блема следующая: нужно хорошо и правильно отстрелятся. Да и вообще проблем у меня немного. Вторая по важности – дома ждут уроки.  Первая по важности стреляет рядом со мной. Её зовут Аня (не та, с которой, я через че-рез 10 (или 9) лет буду переписываться в контакте, а другая). Аня – это первая в моей жизни динамо-машина, хотя я еще не знаю, что даже и такое боженька зачем-то создал. «Дима, я не пойду с тобой гулять, потому что мне нужно купить корм для рыбок».
Валентина Ивановна командует: «Старт!». Я со вдохом поднимаю руку, ловлю мушку в целике, выдыхаю, опускаю прицел под черный круг на мишени, потихоньку начинаю нажимать спусковой крючок…

  Ровно 14.00. Я примчался вовремя, но у входа немного замешкался. Промелькнула детская мысль «А вдруг не впустят? А какой там охранник? Как я ему объясню? Скажу, что я выпускник тира? Какой на хрен в тире выпу-скник? А вдруг Николай Алексндрович с Валентиной Ивановной меня не уз-нают? А вдруг я там никого не знаю? Буду стоять как олень». Позвонил Кри-стине, она только едет, будет не скоро. Я отмахнулся от глупых мыслей, по-тянул тяжелую дверь с глазком.
Вахта открыта. Там уже стоит человек семь незнакомых мужчин и женщин. Вот и Николай Александрович. Я здороваюсь.
  – Помните меня?
  – Да, лицо знакомое, - говорит один мужик. Мне его тоже знакомо. Только очень смутно.
  – Помним-помним, - говорит Николай Александрович, когда  я жму ему руку.
Спрашивает как дела, но я понимаю, что как меня зовут, он всё-таки не совсем помнит. Тут малознакомые дяди и тети ломанулись в раздевалку. Николай Александрович и я остались.
  – Ты извини, память дырявая стала, напомни, как тебя зовут, а то…
  – Я Дима. Помните мы вдвоем ходили с другим Димкой. Я Петелин, он – Головкин.
  – Ах! Да-а. Ты извини, это Валентина Инвановна вас всех помнит. Вы все через нее прошли, она вам как мама. А я по соревнованиям вас все во-зил.
  – Вы нам как папа были. Тренер-папа.
  Валентина Ивановна и Александр Николаевич и правда супруги. С нами они возились как с собственными детьми. Учили, как согреть руки, когда замерзнешь перед стрельбой. Учили, как держать рукоятку пистолета, как правильно нажимать спусковой крючок, как надо правильно дышать, учили «собираться» перед стрельбой, о чем надо думать, когда стреляешь. Заодно учили, что надо помогать друг другу, быть добрыми. Сами много шутили, улыбались. Как-то на соревнованиях у одного парня (даже не из нашего тира) пропали деньги. Семья у него небогатая – бабки были на зимние штаны, и других бабок, видимо, не предвиделось. Так что, Валентина Ивановна собрала нас и сказала, что надо бы всем скинутся парню на штанцы.  Скинулись. Не только мы – все, кто участвовал. С нас не убыло, как говорится, зато всё правильно сделали.
На тренировках когда Валентина Ивановна видела, что кто-нибудь ко-сячит – вставала из-за тренерского стола, подходила и давала ЦУ: « Вот смот-ри. У тебя разброс идет из-за того, что пистолет неправильно держишь. Дай руку. Представь, что твоя рука – это рукоятка пистолета».
  Валентина Ивановна брала ладонь накосячившего аки рукоять писто-лета, сжимала её в своей руке, и он тут же понимал, как надо правильно держать оружие. 
– А Валентина Ивановна придет сегодня?
– Нет. Её сегодня не будет. Она привет вам всем передавала.
– Спасибо. Вы ей тоже передавайте обязательно привет. Жаль, что она не пришла.
– Слушай, Дим. Я помню у вас там книгу кто-то писал.
Я засмеялся. Не такая уж дырявая память.
– Да-а. Было дело. Я писал.
– Написал?
– Ну да. Ну так знаете, в институте там. Но это так, всякие научные дела были. Статьи там…
  Я замялся. А ведь и правда, какого хера я так и не написал книгу? В смысле, я что-то ковырял курса до третьего, но книги с моим авторством так и не появилось на полках книжных магазинов. Я ведь так себе клялся, что продолжу писать, даже когда повзрослею. Чтобы ни произошло, я продолжу писать, я ведь не могу не писать, это же буду уже не я. И что со всем этим стало? Некогда из-за работы? Много в жизни всякой херни – не до того вообще? Жалкие оправдания. Перед собой жалкие оправдания еще более жалкие.
  – А чем занимаешься-то сейчас? Ты же в Липецке учился?
  - Ну да. В Педе. Но я по профессии не пошел. В рекламном агентстве работаю. Дизайнером. Рисовать вот начал.
  – Да? Молодец. У нас дочь художественную школу закончила тоже. Но художником не стала. Дома проектирует. Вот погорельцам дома строили – это всё её.
  Николай Александрович спрашивал про ребят. Кто, где обитает. Я рас-сказывал. И про Димку, и про Аню. Говорил, что Кристина скоро вот придет. Он говорил, что полтора года как не пенсии, Валентина Ивановна – два, по-могали строить дом для дочери. Уже закончили. Дело хорошее.
  Потом всех пригласили на огневой рубеж. Оказывается, в развлека-тельную программу входил дружеские соревнования. Я побежал в раздевалку, снять куртку.
  Вам случалось провалиться в прошлое? Мне – да. Те же синие стены, черная резина на полу. Краска облуплена в тех же местах. Та же лампочка в раздевалке и та же тетка с сиськами на зеркале. Я замер на пороге раздевал-ки №17 и стоял там, пока не услышал Кристинкин голос у вахты.
  Скинул куртку, побежал к ней. Обнялись, поздоровались. Вместе по-шли на рубеж. Я второй раз провалился в прошлое. Запах точно такой же. Кристина тоже его помнила. Мы с ней были самые мелкие стрелки. Взрослые стрелки галдели, рассказывали, как выиграли холодильник, ходили куда-то на лыжах, закрывали какую-то баню – в общем всякую фигню, о которой обязательно надо трепаться взрослым людям, когда они встречаются. Мы отошли спокойно поговорить. Кристина рассказала, что уже 5 лет в Воронеже живет с парнем. Рассказала, как снимали квартиры, топили соседей, рассказала, где работали, как вообще живут. Одна беда – гаданья сулят им жестокое расставание – так что она возвращается в Липецк. Посмеялся.
  – Ну, господа, - обратился к толпе новый начальник чукотки, пришед-ший на смену Николаю Александровичу, – слово предоставляется тренеру, мастеру спорта, Николаю Александровичу Рыбакову.
  Николай Александрович говорил немного. Поблагодарил, что пришли, сказал, что стрелки дружный народ. Я смотрел на своего первого тренера. Кажется, что не видел его очень-очень давно, наверное, для моих двадцати четырех, так и есть. Постарел он. Но как-то не сильно. Улыбается так же, гла-за те же. Хорошо, что я в детстве занимался стрельбой. Хорошо, что притас-кивал папу посмотреть, как я стреляю. Хорошо, что он знает, какой у меня тренер.
  – И… вот еще что, – говорит Николай Александрович, – Больше улыбайтесь. И не помните зла… Забывайте зло.
 
  И  мне снова пятнадцать. Я снова пришел в тир учиться. Держать ору-жие, стрелять, дышать, улыбаться, забывать зло. Меня зовут на огневой ру-беж. Я подхожу к стойке, надеваю наушники. Беру пистолет, вынимаю обой-му, заряжаю. Удивительно, я точно помню, что на затворе пистолета марки-ровка – 4805.  В 25 метрах от меня мишень, белая, свеженькая.
  О том, чтобы выбить побольше очков, думать нельзя – сильно отвлекает. Так что в этот момент проблема следующая: нужно хорошо и правильно отстрелятся. Да и вообще, проблем у меня…  Я ведь просто неприкаянный пятнадцатилетний мальчишка, незаметно проскочивший 10 (или 9) лет, потерявший несколько любимых людей, кажется, упустивший свою мечту, и почему-то разом вспомнивший обо всем этом, когда нечаянно на несколько часов провалился в прошлое. И, самое главное, я не имею ни малейшего представления о том, какие еще сюрпризы мне приготовил всемогущий боженька.
  Интересно, неужели у кого-то все по-другому? Даже не считая прова-лов во времени? 
Николай Александрович командует: «Старт!». Я вдыхаю, поднимаю руку, ловлю мушку в целике, выдыхаю, опускаю прицел под черный круг на мишени, потихоньку начинаю нажимать спусковой крючок…