Дикая груша

Когда где-то далеко на востоке занимается заря, угасшая накануне на западе,  снятся сумбурные фантастические сны, похожие на миф об Орфее и Эвридике. Рассвет для древних означал возвращение Эвридики на Землю. Но не скоро ещё  взойдёт несмелое осеннее солнце. От заунывных звуков кифары, от предчувствий, теснивших грудь, у Инны во сне ноет сердце, точно укушенное змеёй.  Внезапно более резкие звуки  разбудили её, и она поняла, что это в окно стучит и скребёт по стеклу веткой дикая груша, выросшая у стены высотного дома по собственной прихоти. Видно, поднялся ветер. На улице в тусклом свете  уличного фонаря в ритме Терпсихоры  танцуют тени деревьев, превращающих бульвар в лесную дорогу, тонущую во тьме.
Электронные часы показывают – четыре часа, ночь кончилась, но утро ещё и не думает начинаться. Сон пропал, одолевают разные мысли: – Вот груша, высокая, развесистая. Как пышно цвела весной – красавица! Аромат – нектар медовый, на всю вселенную. А что сталось с ней к осени? Плоды мелкие жёсткие – никому не нужные: дикая… она не виновата. Щемящее чувство собственной неполноценности  преследует Инну Лещинскую с тех пор, как она вышла на работу после отпуска, проведённого ею на Черноморском побережье Кавказа. Днём в поликлинике она – Инна Станиславна серьёзная, собранная, ласковая, как и положено педиатру, а придя домой места себе не находит. То обвиняет себя, то оправдывает: -Для него это банальное приключение, он обо всём забыл, а я … Я повиновалась какой-то волшебной силе, толкавшей  меня к неизведанной бездне, которую одни называют пороком – другие… - Да, я предала самое себя

От коктейля горного, лесного и морского воздуха, ощутив пьянящее чувство свободы, Инна забыла о привезённых нарядах, обо всех перипетиях бытия. Как ей было хорошо! Нет взглядов сочувствующих благодетелей, пытающихся, во что бы то ни стало, найти ей достойную пару. Никто не знает и - не мог бы подумать, что ей под – тридцать. Она не пользуется косметикой, поэтому выглядит моложе своих лет. Полные губы, за которые в детстве  её называли губастой, за что даже дралась с мальчишками, и так яркие, точно пара огненных перчиков. Видно, они у неё такие от того, что она с детства, любя всё красное, натёрла им губы: увидев однажды вязку жгучего перца, Инна  стала играть им, внутри перчик оказался ещё красивее - нежный, бархатистый. Девочка, раздирая перец, трогала пальчиками, потом незаметно для себя потёрла зачесавшиеся губки, носик, … Что тут началось! Она хваталась руками за лицо, по которому текли в три ручья слезы, чихала и, задыхаясь, кричала, кричала, … Кое-как её спасли, отходили. На всю жизнь запомнилась Инне эта мучительная, сжигающая кожу боль. Теперь такую же острую боль она ощущает внутри себя, когда подумает о своей одинокой жизни. Но красный цвет не разлюбила, вот и купальник у неё красный.

Всем остальным – светло-русыми длинными волосами, ясными синими глазами, всей своей светлостью Инна вполне довольна. Тонкая изящная фигура визуально увеличивает её средний рост так, что она кажется почти длинноногой. Как отчаянная ветреница, она отдалась вся без остатка морю, заплывая так далеко, что иногда со спасательной  станции на весь берег на неё  кричали в рупор: «Девушка вернитесь!» Она послушно возвращалась, падала на лежак под камышовым зонтом, но не проходило и полчаса, как она опять сходу бросалась в море и плавала до изнеможения. Она ни на кого не смотрела и себя ощущала невидимкой в этом кишащем полуголыми телами скопище людей.
Но говорят, природу не обманешь. И у Инны, будто что-то щелкнуло в груди, когда  её глаза не успели спрятаться в тень пушистых ресниц от пристального мужского взгляда карих глаз, смотревших на неё через плечо красивой брюнетки. Рассердившись, она отвернулась, но взгляд этот точно прилип. Тогда она вскочила и пошла в воду. – Мало ему, пошляку, одной, - думала она, быстро удаляясь от берега. И вдруг она видит опять эти глаза! Он плывёт почти рядом с ней. Инна повернула обратно. Не оглядываясь, стараясь быть безразличной и спокойной, она надела ситцевый сарафан на мокрый купальник и пошла вверх на набережную. Побродив вдоль многочисленных кафе и сувенирных лавочек, купила мороженое и, присев на удобное плетёное кресло у круглого стала под большим ярким шатром, ела мороженое, смотрела на море и пляж. Пара, смутившая её, сидела на песке, обнявшись. – Вот так-то лучше, нечего… - шепнула про себя Инна.

 Но покой не наступал, будто что-то дорогое отняли у неё. Она была почему-то уверена, что если она спустится сейчас на пляж, войдёт в воду и поплывёт, … Табу нарушится. Ей стало скучно: теперь сияющая бирюзовая даль моря, куда она заплывала одна, не принадлежит безраздельно только ей. Она обернулась и стала разглядывать причудливую цепь отелей с белоснежными фронтонами и балконами, над набережной на склоне гор, заросших сплошь зелёной растительностью. В долине, разделяющей горы надвое, течет неширокая река, через неё переброшен подвесной мост, по которому с берега на берег, покачиваясь, движется бесконечная цветная вереница мужчин, женщин детей. Справа, почти на вершине горы белеет и сверкает в лучах заходящего солнца монастырь с узкими готическими окнами и башенками.

Лавируя и размахивая лёгкой пляжной сумкой, Инна прошла по мосту и спустилась в долину, где под горой теснились здания пансионатов, а в центре в тени чинар, в окружении цветов разбросаны тёмные разных геометрических  форм беседки с деревянными скамейками. Миновав павильон, где торгуют  винами, Инна вошла в пансионат. Она жила на третьем этаже в одноместном номере. Переодевшись,  отправилась в ресторан на ужин. Видно судьба решила сыграть с ней шутку: странная пара оказалась за соседним столом, теперь он имел возможность рассматривать                Инну почти в упор, она пересела за дугой стол и стала сама незаметно поглядывать на него. С подругой своей он держался предупредительно, любезно. И манеры, и внешность со стороны – всё в нём казалось красиво: удлиненное лицо, светлые шелковистые усы, над чувственными губами, волнистые каштановые волосы до плеч. Длинную спортивную фигуру он держал прямо, почти по-военному. От этого впечатление фатоватости рассеивалось.

Инна решила не обращать внимания на его взгляды. – И пусть себе плавает. Может, он один боится, - сделала она такой вывод, улыбаясь, когда увидела его опять догоняющего её. До конца её отпуска оставалось четыре дня, когда он вдруг присел на соседний лежак и сказал:
- Меня зовут Евгений, а – вас? - И довольно приятная улыбка, сделала его проще.
- А где ваша девушка? – ответила Инна.
- Она заметила, что я заглядываюсь на вас. Мы поссорились, она уехала домой, - признался он. - Если вы меня прогоните, я уйду.
- Меня зовут Инна, - просто сказала она, вставая. Теперь они, будто давние знакомые, плавали вместе, вместе ходили в ресторан съедали «комплексный» обед, вечерами гуляли по набережной. Он был интересный собеседник, с юмором поведал Инне свою биографию: после школы поступил в строительный институт, но бросил, служил на флоте, потом поступил в политехнический институт, теперь работает инженером  в автосервисе.

Как-то само собой получилось, что они после обеда не пошли к морю, а поднялись по тропинке  на гору, оттуда открывался великолепный вид на всё побережье, достойный восторгов и божественной поэзии. Однако они смотрели только друг на друга. Всё началось с мимолётного поцелуя, после которого они уже не могли оторваться друг от друга. Её халат расстегнулся, а ему и снимать было нечего. Это был не робкий тайный разврат,  и назови это, если хочешь самыми низкими словами, хотя - откровенным смелым разгулом на недосягаемой высоте. Для неё - несомненное величие вступления в иную жизнь – она впервые стала женщиной, «страстной и прекрасной», как выразился Евгений.
- Это проведение, я знаю, почему так неудержимо влекло меня к тебе: ты моя, ты моя …
- Успокойся, я не заставлю тебя жениться на мне.  Я люблю другого мужчину, очень давно,  мы коллеги, но он не свободен. Я теперь могу стать его любовницей, - говорила Инна, перебирая его шелковистые волосы, без страха глядя в его ошалелые глаза.
- Нет, не отдам, никому не отдам, - исступленно повторял Евгений, покрывая её поцелуями. Инна оттолкнула его и быстро пошла по тропинке вниз. В этот же день она уехала  домой, не оставив Евгению ни адреса, ни телефона. 
 
Не стала она любовницей: «если предашь себя ещё раз, предашься на всю жизнь» И всё-таки, какую власть имеют над нами воспоминания. И такую вдруг отдалённость почувствовала Инна от тех чудных дней, такую вдруг к ним зависть, что невольно брызнули из глаз слёзы. Она подошла к окну ясная утренняя заря уже разлилась по всему небу, с которого будто сыпались искры, оттого ветви дикой груши казались розовыми. Вдруг она увидела на скамейке за тротуаром напротив её окна Евгения. Инна торопливо открыла окно, помахала ему рукой … Всходило солнце,  он стоял ещё там, точно Орфей, она опять стала ему махать рукой. Не закрыв окно, Инна кое-как оделась, побежала вниз. – Видно, его не пускают, - догадалась она.