Рецензии на Прибытие Поезда. 3 ч. После лечебницы

 
 


“За всю свою жизнь я дрался и победил 52-х быков.
Трое из них скончались мгновенно, 48-и быкам я сломал рога.”
Масутацу Ояма
“...Просто, у меня больше не было противников среди людей.”
Масутацу Ояма

Рецензия обладателя черного пояса Кёкусинкай-каратэ, сихана 4-го дана, победителя различных соревнований, обладателя кубков и призов, а нынешнего обладателя однокомнатной хрущёвки в центре окраины одного из райцентров В-ской губернии, а также счастливого обладателя черепно-мозговой травмы и, в перспективе, 2-й группы инвалидности, Ильяса Александровича Искандерова.

– Чух-чух-чух, вот и прибыл мой поезд. В депо. Не на ремонт, а на утилизацию. Правда, утилизировать особо нечего – металла-то уже йок, скорее, удобрение для могильного жасмина.
Поезд… А что он есть, без локомотива? “Ты всегда  должен быть первым” – так нас учил Ояма – Банзай, мастер! Первый, по сути своей, – ведущий, тянет всех вперёд, туда, куда им прибыть надлежит… А если нет его, кто людей повезёт? Никто. Кроме него, двигателя. Он, Первый решает всё.
Я, в принципе, писать не умею, а после амнезии и слова-то некоторые вспоминаются с трудом. Но вот позвонил полковник (обо мне сейчас мало кто вспоминает, а Дмитрий Евграфович для меня авторитет, уважаю, тем более, что мы делили с ним одну палату в клинике и он по-доброму ко мне относился). И попросил он меня написать отзыв на «Прибытие Поезда», рукопись, которую мы, вроде бы, читали в этой психушке. Я, когда лежал там, почитывал какие-то журнальчики, но рукописи… не было никаких рукописей. Ну, не знаю, но отказывать ветерану не стану. Никогда. Это настоящий боец, а воин для меня – икона. Приказал: пиши. Что угодно, только правду. Правду? Ну, что ж…
До 93-го года практически ничего не помню. Память отшибла бейсбольная бита, обрушенная на мою, прежде  довольно крепкую, голову. Вновь смотрю в паспорт: место рождения – Бугульма. А отец? А мама? Листаю альбом с фотографиями – никого не узнаю.  Имя своё, и его забыл, узнал по документу – Ильяс Александрович Искандеров. Кто я, каким был – информация канула в чёрную неизвестность 15 декабря 2008 года. Перебирал бумаги: письма на зону от мамы. Мне. Выходит, я сидел. За что? За каратэ? И еще диплом пединститута… Ничего не помню.

В 93-м в моей собственности оказался небольшой спортивный комплекс одного из обанкротившихся заводов нашего города. Каким образом – не помню, видимо, помогли друзья-спортсмены выкупить никому не нужную в тот момент недвижимость. Организовал я спортивную секцию карате Кёкусинкай («Союз абсолютной истины», в примерном переводе с японского). Через несколько лет школа наша получила достаточную известность, мы стали ездить на соревнования по кумитэ и ката и завоевывали там, без ложной скромности, не всегда первые, но, никогда последние места. Несмотря на вакханалию, царившую в стране, мы оставались на плаву, и дело шло очень неплохо. За бандитскую крышу давал  браткам мастер-класс рукопашного боя. Давал, и сдавал залы в аренду под аэробику и айкидо, что позволяло не только рассчитываться с налоговиками, коммунальщиками и бандитами, но и иметь определенную, вполне стабильную прибыль. К началу  нового тысячелетия айкидо и аэробика подрастеряли актуальность и призагнулись, вернее, притормозились; пацаны и раньше понимали, что с пустыми руками против «макарова» или «стечкина» не попрешь, но теперь полностью, за годы разборок, убедились; а девчата другое сообразили – фигуру проще сохранить в спа-салонах или в бане с крутыми пацанами. Короче, занимался я своим делом, а пустующие залы сдавал время от времени для различных мероприятий (конкурсы красоты, аукционы, собрания акционеров и другое в том же роде).
Однажды приезжают к нам на черных лимузинах два солидных черных бородача. Прошли,  неспешно огляделись, перебирая четками, о чем-то между собой переговариваясь на неведомом мне наречии и вежливо поинтересовались по-русски: не могу ли я сдать им все помещение под медресе на длительный срок. Я предложил им пустующий зал, на что они возразили: им, видите ли, необходимо все помещение, которое будет функционировать круглые сутки, и они готовы вообще выкупить все здание. Я отказался. Продать дело всей моей жизни и уехать курить бамбук на какие-нибудь карибы или мальдивы меня не устраивает, да еще и ответственность перед учениками. Они не стали настаивать, только один из них заметил: «Не хочешь продать, твое дело. Мы два раза не предлагаем. Отдашь просто так».  И убрались восвояси. С тех пор началось.
Мой спортивный клуб располагался в центральной части города и на него давно точили зубы всякие риэлтеры, девелоперы и прочие шакалы. Но здание принадлежало мне. По закону. И я владел им единолично. Через пару дней приходит письмо из муниципалитета, уведомляющее о повышении арендной платы за землю (а она осталась в муниципальной собственности, в этом мой прокол) в пять раз. Вскоре нагрянули налоговики, затем СЭС, пожарники, оставляя предписания и астрономические штрафы, а в придачу, приостановили деятельность моего бизнеса на 90 дней. Я догадался, откуда дует ветер, связался со своими  друзьями-спортсменами. Они пообещали узнать, что к чему, но как-то вяло и, по сути дела, ничем не помогли. В итоге, мне ничего не осталось, кроме как выставить свою собственность на торги.
Я попрощался с учениками, пошёл, грустный, думая о том, что им сказал и тут звонок с восточным акцентом в трубке: «Тебя предупреждали. Ты теперь никто. Кирдык тебе теперь. Расслышал, хороший человек? Сейчас приедут люди, подпишешь документы – жив, здоров останешься». Я его послал подальше и пошел к своей машине.
О-ба-на! Передо мной резко затормозил «бумер», а за ним ещё что-то, в том же роде. Миг, и я оказался в кольце пятерки веселых, танцующих горцев, они громко хлопали в ладоши, кружили и что-то гортанно напевали. Танцевать с ними лезгинку не было настроения. И тут – хоп! – все встали в боевые стойки, причём, профессионально и один пошёл на меня. Другое дело, урок, пожалуйста, всегда готов преподать. В течение минуты я их всех погасил. Но потом погасло и моё сознание.
Очнулся в больничке. Передо мной, обливающийся потом, матерящийся толстяк. Мне немедленно захотелось отправить его в тренажерный зал на кумитэ, причем, пожизненно. Попытался двинуться, а телом-то плохо владею. Толстяк оказался следаком, который предъявил мне обвинение в нападении на мирных граждан и нанесении им побоев с тяжкими последствиями  на почве расовой ненависти (ст.111. ч.3) – до двенадцати лет. Я попытался возражать и как-то оправдываться, на что он мне изрек: «Дура лекс, сед лекс», а потом пробормотал: «Закон дурацкий, но – придётся подчиниться, поскольку, Закон. А не что-то там», – и засмеялся. Потом, в качестве доказательства, сообщил о наличии записи с камеры видеонаблюдения, которую сам же я и установил у входа в клуб. На записи четко видно, что драку начал именно я, а враги-партнёры мои врезали мне сзади по башке бейсбольной битой в порядке самообороны, вполне законно. «Но», – добавил следователь, осклабясь, «есть возможность договориться полюбовно и срок будет условный, правда, некоторое время придется отлежаться в клинике, точнее, в приличном реабилитационном центре». За это я должен подписать бумаги на отказ от права собственности на спортивный клуб, а также на квартиру и машину. На вопрос, где я буду жить дальше, он успокоил: «В отличной однокомнатной квартире в Р-ом райцентре. Всё будет хорошо"
Я позвонил адвокатам и узнал от них: мое имущество, счета, недвижимость арестованы, так что денег на оплату юридических услуг нет. Телефоны друзей-спортсменов оказались недоступны, видимо, меня, то ли исключили отовсюду, то ли внесли в черный список. Короче, перспектива тренировать зеков и вертухаев в Мадагане или еще где, меня не прельстила. И я подписал отказную на все, что имел.
Боковое зрение никакое, всё время натыкаюсь на какие-то углы, ерунда. Оформляю сейчас бумаги на группу инвалидности. О, Аллах, я же дрался, бился, кровь была, но противники, они же сами выходили, я их не заставлял. Да, я бил, их уволакивали потом, но я же старался ради идеи Вашей, Мастер Мас – «Всегда Первым Быть.» – Ради неё всю жизнь свою положил! И ради Вас, Мастер Ояма.
Вот так, мастер, рога обломали мне, оказался я слаб, скорее всего, неправ я был. Мне бы надо было все-таки поехать на Колыму. Вы же там неподалёку, в храме Гококудзи, вернее, Дух Ваш…




Рецензия на «Прибытие Поезда»
Ольги Александровны,
дочери Александра Сергеевича




Все мужики уроды. Абсолютно все, до единого. А кто не уроды, те мерзавцы и подлецы. Исключений нет. Хотя… разве что в сериалах. Там, да. Там они герои, бесстрашные и бескорыстные, готовые ринуться на помощь, не думая ни о смерти, ни о деньгах, готовые жениться на сорокалетней разведенке с двумя детьми и стать этим детям примерным любящим отцом, а женщине – искусным любовником. Это так они о себе сериалы пекут, это так они себя представляют. В жизни же – сплошная пьянь, проходимцы и подонки. Для чего им женщины?
Богатым мы служим предметом интерьера. Длинноногая восемнадцатилетняя блондинка 90-60-90, это как престижный «Ролекс», «Бентли» ручной сборки или там особняк в Беверли Хиллз. Едва появилась морщинка, тут же безжалостно в утиль, без прав, без жилья, без денег, без детей. Зачем держать дома всякое старье?
Бедным, а лучше сказать, неудачникам, мы невероятная удача, суперприз, джекпот. Мы и мамки и няньки, мы – стиральные  и посудомоечные машины, кухонные комбайны, пылесосы и прочее. Только телевизор и диван пока еще не в силах мы имитировать.  Зато с ролью кормильца и добытчика справляемся вполне. Вообще, чего я распинаюсь. То, что я сказала, известно всем. Я лучше о папаньке.
Мой алкаш папанька бросил нас с мамкой когда мне исполнилось 10 лет. Прям в мой день рождения. Позвонил, поздравил и попросил передать мамке трубку. Ей сообщил, что «их отношения себя исчерпали» и «она, к сожалению, не соответствует его нынешнему статусу» и засим адью, арриведерчи, миль пардон. Подарочек к юбилею вышел первоклассный. Старая, на полгода старше его, деревенская жена совсем не пара главному редактору крупного литературного журнала. Да и мамка не хотела уезжать из деревни, где у нее было хозяйство. Вскоре он женился на бухгалтерше своего же издательства, которая долго не могла забеременеть и папаша, жаждущий наследника, начал попивать. Затем девяностые, толстые журналы читать перестали, издательство закрылось, папаша вышел в тираж и ушел в запой, во время которого и родил наконец наследничка–дебила. Только вот наследовать-то оказалось уже нечего. Он пропил все, включая шикарную квартиру-сталинку в центре города. Они переехали к жене, где ныне и обретаются.
Нет, мне он звонил каждый день рождения, алименты, пока работал, исправно отсылал, но редко когда меня навещал. Даже не видел ни разу своего внука, а тут раз и приперся. Да еще прямо на работу, на рынок (у меня там павильончик с парфюмерией и бижутерией). Трясет у прилавка какими-то бумажками, что-то кричит, покупателей своим внешним видом отпугивает. Я ему предлагаю, пройдем мол, в кабинет, там спокойно и поговорим. А он: «Мне некогда, меня люди ждут, дела». Да знаем мы, какие люди и какие дела… «Ты мне напиши, доча, о паровозе, я тебя умоляю, вот так надо». Я глаза выпучила: «Извините, папаша, я не совсем вас понимаю. Где я и где паровоз. Вы что, видите перед собой проводницу или вагоноремонтное депо? Я понимаю, что вы давно и окончательно спятили, но надо же и совесть иметь». А он все лепечет: «Ну, доча, ну меня попросили, деньги дадут, наверное. Ты же мне деньжат не подкинешь, так хоть так помоги». В общем, жалко мне стало старого хрыча, но о чем писать-то? Хотя, был один случай.
Пригласила меня в прошлом году подружка в гости в Париж, она там уже десять лет живет. Прилетела, пару дней погуляли по городу и решили отправиться в Брюссель, там ее какие-то знакомые пригласили. Из Северного вокзала Парижа добрались да Южного вокзала Брюсселя всего за 1 час 22 минуты! А красный экспресс Талис – что-то невообразимое. Вот это поезд, вот это комфорт! Быстро, плавно. Наши паровозы по сравнению с европейскими как… «Запорожец» и «Феррари», например.
Прибыли в столицу Бельгии, подруга звонит приятелю, тот приглашает ее через полтора часа в ресторанчик посидеть, поболтать, а затем показать город. Мы побродили по Брюссельскому парку, посмотрели Королевский дворец. Затем вышли на площадь Гранд-Плас, и, конечно же, взглянули на Манекен-Пис. Время прошло незаметно, мы жутко проголодались. Прямо за Гранд-Плас находился гастрономический центр «Чрево Брюсселя», где нам и была назначена встреча. Мы расположились за заказанным столиком и стали ждать приятеля. Прошло полчаса. Мы съели мороженного, выпили кофе, но никто к нам не приходил. Подруга позвонила ему на мобильник. Телефон отключен. Мы посидели еще полчаса, затем перекусили основательно и несколько разочарованные отправились на вокзал. Может с ним, что случилось, мало ли…
Не успела я вернуться к себе на родину, как мне звонит парижская подружка. Ее знакомая рассказала ей, что этот бельгийский френд намеренно никуда не пошел, мало того, он хвастался своим друзьям, как проучил этих русских дур, которые на халяву хотели пообедать в ресторане. Каково? Короче, не верьте тому, кто утверждает, что не все мужики уроды. Все, все… Ой, мне пора, оптовик приехал…





Рецензия на «Прибытие Поезда»
бывшего гуманитария, ныне простой В*-ской торговки
Гончарук Н.Н.



Я ужасно боюсь смерти. Она подстерегает нас повсюду: под колесами автомобиля, от просроченного салата, шальной бандитской пули, пьяного соседа и, просто, сердечного приступа от дикой злобы на окружающую несправедливость. Почему я боюсь? Я, закончившая два ВУЗа, один, гуманитарный, с красным дипломом, и, оказавшаяся теперь на обочине жизни, в качестве продавца торгового павильона, где самые приятные собеседники, с которыми хоть о чем-то можно поговорить, это местные забулдыги, каждый вечер распахивающие мне свои серые, пропащие души, пропитанные перегаром. Может мне приятно возвращаться в тесную, обшарпанную клетушку, давно и жалобно просящую хоть какого-нибудь ремонта, с колченогой мебелью и крошечным телевизором, непрерывно транслирующим однообразно пошлые сериалы и развеселые шоу, где главные герои талантливые геи, либо удалые артисты матершинники, либо разводящие народ и беспрерывно разводящиеся со своими женами олигархи. Мир, испражняемый телевизором, не имеет никакого отношения ни к моей теперешней убогой реальности, ни к прошлой, отгороженной книжными шкафами от внешней, искрящейся яркими красками, действительности. Все что у меня есть, это ненавистная работа, с ее жалкими грошами, едва хватающими на одноразовую лапшу и одежду из секонд хенда, это жалкое отражение очкастой старой девы в мутном, треснувшем трюмо и вечно голодный, злющий, грязный, приблудившийся котяра, не имеющий даже имени. Ни семьи, ни родственников, ни друзей – одна, совершенно одна в этом городе, стране, целом мире. И чего же я боюсь? Потерять это замечательное существование?
Вчера, в наш магазинчик после недельного отсутствия пожаловал Александр Сергеевич,  местный бич и постоянный клиент нашего штучного отдела, неожиданно трезвый и грустный (может оттого, что трезвый). Я потянулась было за его любимым горячительным, но он жестом остановил меня и указал на минералку. «Уж не больны ли вы, уважаемый?» поинтересовалась я, на что Александр Сергеевич ответил, что совершенно здоров, только что вернулся из психушки, закодированным и целеустремленным. «И в чем же теперь состоит ваша цель, если не секрет?» «Для вас, голуба моя, никаких секретов, напротив, имеется весьма деликатное  заданьице, причем, неплохо оплачиваемое.» С этими словами он достал из пакета изрядно потрепанную рукопись и положил передо мной на прилавок. «Пятьсот рублей», бросил он, хитро взирая на мою озадаченную физиономию и продолжил: «Далеко не лишние деньги для бывшего гуманитария и нынешнего вашего статуса, не правда ли?» «А за…» «За рецензию, за простенький отзыв на сей неожиданный, смею вас уверить, опус. Вам это будет не трудно написать. 24 часа вам достаточно?» Я ошалело кивнула.
Моя настоящая жизнь – это книги, классическая литература, настоящая литература. С детства меня воспитывали на шедеврах и теперь все, что впитывает  мое сознание фильтруется ими и выход, уверяю вас, чрезвычайно скуден. Я проглотила рукопись за вечер, к сожалению и в этот раз фильтр не сработал. Честно говоря, я не представляю как оценивать это произведение, с какими критериями к нему подобраться. Там есть места удачные и не очень, стилистика и форма изложения необычны, сюжет странен. Ну, фугообразность, т.е. многослойность композиции применялось многими, но тема, идея и сам жанр представленной конструкции, на первый взгляд, вызывают, мягко говоря, недоумение. По порядку.
1) Мне претит сама мысль о том, что можно вот так просто взять гениальных, любимых мной писателей, беспощадно выдрать их из исторического континуума и поместить в театр абсурда. Ведь они, это доподлинно известно, в тот, описанный в сочинении период (конец октября 1837г.) никак не могли оказаться в Петербурге и, тем более, встречаться, поскольку пребывали в совершенно других, и довольно далеких друг от друга, местах. Так никто не делает из серьезных авторов. Зачем, к чему? Нельзя было выдумать персонажей, снабдив их реальными чертами прототипов? Автор (или авторы) пытается опереться на авторитет Хармса, но слабо получается. Хармс выстреливал анекдоты, а автор попытался выдавить из себя серьезную вещь. Гм-м…
2) Кто такой Мой Друг или, как его претенциозно называют, Даос? Кто он, что за персонаж, с точки зрения идеи авторов? Современный Сократ, не оставляющий после себя письменных памятников и обладающий незаурядными вербальными способностями? Но к чему тогда аудиозапись, к тому же в единственном экземпляре? И сама, упомянутая, магнитофонная кассета оставляет странное впечатление. Откуда взялись в ней эти таинственные щелчки и потрескивания, оказавшиеся зашифрованным текстом неизвестно кого и неизвестно каким образом наложившиеся на основную запись? Конечно, недосказанность иногда бывает чрезвычайно эффектна, но здесь, на мой взгляд, авторы явно с ней перебарщивают.
3) Если использовать в качестве главных героев реальных исторических личностей, то отчего-то Тургеневу и Горькому не повезло. Их жестоко и неумело спародировали. И как может присниться баллада в стихах. Стилистически и композиционно безграмотно.
4) Для чего вообще была необходима экскурсия Гоголя в мифические инфрамиры и в Будущее, если в итоге он ни черта не запомнил и как неожиданно он прибыл в Петербург, также скоропостижно и покинул его. Ничего, ни для кого не изменилось. Автор пытается в послесловии хоть как-то разрешить эту коллизию, но, на мой взгляд, ему это мало удается.
5) Пристав Чернов, произвольно введенный персонаж, зачем он нужен, его цель, роль, место в запутанной концепции произведения? Неясно. Это то ружье на сцене, которое не стреляет.
Короче, предложенное сочинение, несмотря на любопытный сюжет, иначе, как явление махрового, ненавистного мне постмодернизма я оценить не могу. Хотя может быть я и не права
Так почему же я так боюсь смерти? Все просто. Я не хочу потерять возможность видеть Александра Сергеевича. Я его давно и тайно люблю.





Рецензия на «Прибытие Поезда»
кандидата наук, бывшего научного сотрудника и преподавателя высшей и средней школы, а ныне пенсионерки по возрасту
Тамары Васильевны Школьниковой


Сколько себя помню, всё время училась. Дома, в школе и вузе, на разных курсах, переподготовках и повышениях квалификации. Училась всему – науке, шитью и вязанию, игре на гитаре, преподавательскому мастерству, психологии и сетевому маркетингу… И теперь, когда Президент сказал, что надо повышать компьютерную грамотность – я опять в первых рядах. Очень хорошо, что сейчас организовали бесплатные курсы, это что-то новенькое. Надо думать, потом сдерут за это деньги, определённо сдерут. Уж придумают как. Пенсию на карточку переведут. Какие-нибудь кассовые аппараты в продуктовые магазины поставят или что покруче. А умники, виртуозы компьютерные, уж они-то развернутся со своими вирусными программами. Вот тогда и плакали наши пенсии…
Ах… что это я о грустном. Ну да, Олечка звонила, папаша её, Александр Сергеевич, опять, ой… А ведь раньше, бывало, зайдёшь в редакцию – элегантный, пиджачок шикарный, глазками сверкает, ручки целует. Мужчина мечты! А потом моргнуть не успеешь, уже и звонок: – Тамара Васильевна, Ваша статья в наборе. Сигнальный экземпляр готов, ждём.
Так о чём это я? О курсах. Да. Тогда я после первого дня занятий домой возвращалась. Вот попала, бабка! Вы не поверите. В институт В* технологий! Спасибо Президенту!  Так вот, что б перейти через дорогу, к остановке, надо было немного пройти до перехода. Накрапывал первый летний полуслепой дождичек. Зонтов с собой носить я не любитель, летом тем более. Я всё по сторонам оглядывалась, смотрела, куда бы спрятаться. А здесь как раз Сберкасса, ну я и зашла на пару минут переждать непогоду. Как я и думала, дождь быстро закончился, и я продолжила свой путь.
Переходя дорогу, я уже заметила свой автобус и постаралась попасть на него. Благо народ был, и я успела, пока сходили и заходили. За мной ещё одна деваха так чесанула, я ещё подумала, а что ж это она бедная  в переднюю, а не в заднюю дверь-то. Ведь это ко мне передняя ближе была, а к ней-то  – задняя. А что там долго думать, пока я свои старые больные ноги пыталась занести на высокие автобусные ступеньки, дева эта сзади надавила на меня. Ох, и не люблю я этого давления: ни руководства, ни в очередях, ни в автобусах, ни в церквях, ни на массовых гуляниях, вообще стараюсь обходить толпища. Так вот и получилось, она надавила, а я застыла в позе. Обернулась, чтоб выразить своё несогласие к давлению, как вижу, сумка-то моя расстёгнута и ручонка, явно не моя, в ней шарит. Это сейчас я раздумываю, что это я не сказала ей: – что ты здесь потеряла? А тогда слова сами как-то вылетели и голос такой, поставленный, отработанный на шкодниках школярах-малолетках затрубил, как из рупора: ”– Ах ты, сука! Руки на хрен оборву!“.
 Водитель застыл, за руль держится, развернулся, смотрит на меня, рот открыл, прям, как будто свою училку математики вспомнил. Пассажиры на меня сакцентировались, замокли и все на меня и вытаращились. А я ведь только начала. Только начала голосить: “– Что ж ты, падаль, клешнёй своей в мою сумку залезла? А? Ух ты тварь!!! Воровская морда!” И смотрю девке прямо в глаза. Она заискивающе слегка улыбается, рука в моей сумке… С поличным поймана, а глаза ясные, чистые – сама невинность: ничего не знаю и не было ничего. Дальше – немая сцена, как у Гоголя.   
Поорала я ещё немало. Девка соскочила с нижней ступеньки и убежала. Я же долезла до верхней  и трое пассажиров с передних мест сразу встали, уступая мне сидение. Я села. Стала проверять содержимое сумки – всё на месте.   В салоне воцарилась тишина. Какая-то гнетущая, говорю ж, как у Гоголя в финале «Ревизора». Так вот и Олечка тоже Гоголя вспоминала. К чему это я?   
Ах да, папаша литератор…
Вот ведь, не живёт с ними давно, а как деньги – вот он, нате вам,  воспомнил. Конечно, теперь она умница, иному мужику фору даст. А сколько слёз было? Мать её ещё рассказывала ( я тогда практику в заповеднике со студентами проводила, и у неё все мы молоко покупали по вечерам), что любила Оленька папку, а он тогда ещё работал, только деньги и присылал, а сам не приезжал. Так и выросла без него. Наверное, тогда и сформировалась презрительное её отношение к мужескому полу, и, как говаривала её мама: ”– Оленька хотела отомстить папке, а заодно, всем мужикам, за своё полусиротство”. Да, хотя Ольга и окончила заочное отделение вуза, затем покрутилась годок, делать нечего – и пошла  на рынок, в торговлю. Ну и что, а сколько молодых специалистов, даже кандидатов и учёных докторов очутилось за прилавком? Немерено их там оказалось. 
Это дома уже, после того как я обзвонила подружек и, рассказала о  событиях первого дня своего обучения на компьютерных курсах, и химичку вспомнила, которую всегда удивляла сила моего голоса. Когда я орала на школьных придурков, с третьего этажа на первом слышно было. И сообразила, почему именно ко мне та девица в сумку залезла, а не к кому другому. Она, деваха, может быть, и не одна была. Там, вероятно, целая шайка орудовала. Пожалуй, с противоположной стороны улицы они курировали Сберкассу. Ведь было начало месяца, день выдачи пенсии. Вот и выделили они старуху, то бишь меня, которая к ним аккурат в руки сама и шла. 
А что я дура, всю пенсию снимать, хотя там и снимать-то нечего, спасибо Президенту!  И разъезжать с деньгами по городу?! Это с одной стороны, а с другой, я сама-то в своей сумке порой сразу нужного найти не могу. А девчонке-воровке, ей как быть? У неё дело одно – пошалить, запустить руку в чужой карман и побольше вытащить. А как там, внутри, одним махом чего-нибудь разыщешь? Тем более, когда не знаешь, где оно, то, что надо и куда оно, среди прочей дребедени, затесалось?
И я не одна такая, вот коллега моя, хотя еле тянет, а всё работает, опять-таки спасибо Президенту нашему, тоже в сумке своей ничего найти не может. Но это на первый взгляд, а так у неё там есть всё, на все случаи жизни. И фонарик, чтоб ночью домой пройти, в вечерней школе она работает, и термос с бутербродами, в буфете и в ларьках что-то дороговато перекусы обходятся. Про тетрадки, ручки, карандаши, линейки, ножницы, клей, скотч, и прочие канцтовары  я уж не говорю – на работе всё нужно, а ещё – женские штучки. Чулки, например, а что, если зацепишь? С учениками будешь заниматься в драных чулках? Ха, засмеют потом. Косметичка – это святое, это отдельная сумка в сумке, да и литература какая-то нужна, на непредвиденный случай, если что-то ждать придётся, например, окончания собрания или педсовета.
Вот о последнем их школьном прошлогоднем собрании, на котором им прочитали указ нашего городского правительства, я вспомнила в конце апреля, когда проезжала на троллейбусе по главной левобережной улице.
Да, смешно она тогда рассказывала. Правда, Ночь Новогодняя была, только байки травить. Тогда мы ждали её, чтоб встретить Новый год. Она, как всегда, немало опоздала, пришла минут за пятнадцать до боя курантов. Пришла, стала говорить и тут же развеселила нас всех. Оказывается, 30 декабря собрали их на последнем педсовете. То, да сё, подвели итоги года, а потом прочитали приказ – «Украсить школу ёлками, снежинками и зайцами, так, чтоб проезжающим по улице было видно, что в школе Новогодний праздник». А приказ, на то и приказ, чтобы подчиняться. Вот им и пришлось 31 декабря бегать по магазинам и базарам, покупать ёлки, котов, зайцев. Вырезать и наклеивать на окна снежинки и заячьи силуэты. А потом ещё и ждать, вот-вот в любой момент могущую нагрянуть комиссию, которая сподобится соизволить одобрить украшение их школы.
Тогда, при свете мигающих елочных лампочек-гирлянд и горящих свечей, мы хохотали, целовали Н* и желали ей, чтоб в следующем году такие казусы с ней не происходили.
А под майские праздники, когда я проезжала мимо огромного супермаркета, что на остановке Д*, на окнах которого красовались красные, голубые и белые снежинки, зайцы и коты, вспомнила Новогоднюю Ночь и рассказ Н* о последнем прошлогоднем педсовете в их вечерней школе и последнем приказе нашего городского правительства. Да, славно украсили, проезжала, действительно – снежинки, зайцы, котики – их видно! Отовсюду видно.
Впрочем, это всё пустое, перейдём к главному. С какой стати вздумалось мне, бывшему учёному и училке про что-то писать? Писем слать некому, с научной и педагогической деятельностью мы уже несколько лет как расстались, так что давненько, давненько, перефразируя Гоголя, не брала я в руки то, чем пишут на бумаге.
И что же меня заставило возвратиться к текстуре? Мне, уже пеньсионине, навязалась писанина. Откуда навязалась? Интересный вопрос. А от одного лишь телефонного звонка и звякнул ни кто иной, как Саша.
– Тома, привет, как жизнь молодая? Ха-ха-ха. Не забыла меня? Наверное, всё-таки подзабыла. А я всё помню. Такое забыть нельзя. А ещё, диван твой помню, хо-рро-оший был диван. Как он? Жив ли?
– Увы, нет, – отвечаю, – давно убыл на помойку. А я ещё нет, только готовлюсь к такой участи.
Я сразу узнала его. Александр Сергеич, бывший мой (ну, понятно кто), я уже выше уминала его, как благотворителя, но кроме деловых контактов в издательстве, в своё время, между нами возникло и нечто большее. Да, было. Но прошло, как поёт одна певица по телевизору – «Что было, то прошло». А теперь через 15 лет, здрасте, моя радость, звонит.
– Слушай Тамара, надо написать рецензию на одно произведение. Не спрашивай зачем. Надо. Там о Гоголе, как он поехал из Европы в Россию. Приехал, а через день вернулся назад.
Я помолчала, осмысляя услышанное. –  Зачем же он приезжал? И что это за произведение?
– Да не имеет значения, Том. Ты просто напиши рецензию.
– Рецензию на что?
– Ну, на то, что он приехал и уехал. Я, как будет возможность, подойду к тебе и принесу текст.
Я опять помолчала и подумала: “– Да, жизнь усложнилась. Мозги стали загружаться чем-то непонятным. Чёрти чем переполняются”. Вслух же спросила: – Так о чём же мне писать?
– Не о чём, а о ком. Пиши, о чём хочешь, о чём угодно, но чтоб там обязательно упоминался Гоголь.
– А зачем это надо?
– Надо, Тома, надо. Если всё-таки заплатят, то 500 рублей. А нет – тогда для развития Литературы. Поняла?
– Нет.
– А и не надо понимать, ты только напиши. Пиши, о чём хочешь, опиши что-нибудь и приплети Николая Васильевича. Всё. Перезвоню послезавтра.
Перед тем как начать писать, я долго думала о Гоголе. И нахлынули на меня его образы: Вакула и Оксана, Тарас и сыновья его, потом почему-то долго думала о Шпоньке. Вдруг возникла Агафья в объятьях Подколесина. Это образ меня тронул. Ура! Женитьба всё-таки состоялась!
Но, нет, ведь этого не было. Я запуталась в гоголевских персонажах, нахмурилась, подумала и решила: напишу о своём. А там уж… ведь бывший мой и говорил: – Пиши, о чём хочешь.
Вот я и написала. Какие там деньги, дело не в них. Да, не в них. Эх, ножки мои, плохо с вами дело, а Гоголя перечитаю. Ещё девочкой прочитала всё. Гоголь - прекрасный и великий писатель.



 

Рецензия на «Прибытие поезда»
cтаршего преподавателя философского факультета,
кандидата философских наук, В*-ского университета,
Бушикина С.А.


Исчезает настоящая литература… Почитаешь очередной опус очередного графомана – и просто оторопь берёт. Смешение стилей, “смесь французского с нижегородским”, неуклюжее нагромождение  временных и стилистических пластов. Всё это уже было. Было, господа, было, друзья мои, было и неоднократно! Куда, скажите мне, куда делись строки, наполненные светлым пафосом и мягким лиризмом?
Стало общим местом – пинать обшарпанный манекен Вождя. А где ж вы были раньше, Господа мои, покуда он был жив? Хаос в головах оборачивается хаосом в языке, невозможным винегретом сентенций и выражений экзистенции. Нам, носителям языка и блюстителям родной речи, становится мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
Да тут ещё… обман на обмане: пообещали тысячу рублей за рецензию, а теперь говорят: “Нальём стакан и хватит с тебя, старый дурак.” Засмеялись: – “Да нет, шутим, будет тыща, будет, пиши.” Как жить среди этой вакханалии моральной нечистоплотности, оскорбления самых светлых идеалов и попирания самых основ нашей культуры и письменности?
Банально, но вопрошание, до боли знакомое, остаётся одно: Кто виноват? Что делать?
Александр Сергеевич, дружище, как же так получилось? И ты докатился, дошёл до ручки? Ты же роман написал, где он? Ясно, в ящике стола. Ну, как обычно, но делать нечего – переходим к делу.   
Смысл сего, с позволения сказать «произведения» с первого прочтения уловить невозможно. Это говорю вам я, страдающий, увы, излишней скромностью литературный критик с сорокалетним стажем, плюс к тому – профессиональный философ, автор статей в центральной печати.
Решающее впечатление однозначно – белиберда и больше ничего. Да, именно она, родимая, лежит в основании измышлений о Гоголе и прочем. Но я, как критик маститый – кто возразит? – задумался и дал себе труд прочитать  данное графоманство вторично, возник ряд мыслей о природе опостылевшего всем нам литературного беспредела.
Гоголь и Сталин (я осознал эту коллизию при втором прочтении). Совмещение такого рода фигур отнюдь не странность – это контаминация, дикость и винегрет. Ведь таким манером можно соединять фигуры из совершенно разных культур и веков, описывая из взаимоотношения. И что в итоге – сказки? Фантастика? Нет, в итоге хаос и полная деструкция смысла.
Далее авторы пытаются навязать нам, читателям сего опуса, идею о повторном и многократном воплощении человеческих душ на Земле после смерти. Что на это скажешь? Во-первых, концепции такого рода никоим образом не подкрепляются данными современной Науки. Во-вторых, воззрения сии противоречат основам нашей исконной христианской веры. Как известно, представления о Метемпсихозе, то есть взгляды на жизнь людей как на непрестанную череду воплощений, смертей и новых воплощений, были отвергнуты Первым Вселенским Никейским Собором ещё в 325 году. Ибо увиделась Святым Отцам  за идеей этой и другая – идея Апокатастасиса, возможность Спасения в Конце Времён не одних безгрешных, малогрешных и грешных раскаявшихся душ, но и тёмных, тяжёлых, преступных, бессердечных слуг Дьявола, а то и его Самого..
Да, причудливы и весьма суждения авторов о Пространстве и Времени. Согласно их виИдению, Вселенная представляется им некой бескрайней Поверхностью, на которой тут и там понатыканы комплексы небоскрёбов, имеющие и подземную, не меньшую, чем надземная, компоненту. А соотношение их образует собой Город, то есть Цивилизацию. Здания ориентированы и вверх и вниз. Каждое из них – есть Планета. То есть совокупность Планов – этажей и квартир (нам, людям, выделен только один уровень на первом этаже), в которых обитают разумные существа, причём, общение между Планами – многоэтажками, ограничено.
Итак, летающие тарелки, по их мнению, наши внутренние явления. Выходит, каждая Цивилизация – сама по себе. И прямой контакт между Планетами нереален. Что же дальше, в Космической перспективе?
Двумерность – бред и существовать не может. Досужие выдумки, видимо, полупьяных авторов. Там упоминается ещё и одномерное пространство. Полноте, господа, так Вы и до 0-мерности дойдёте! А дальше что – дальше войдёте в минус. После 40-градусного плюса, оно, наверное, освежает, не так ли? Господа – сочинители, я Вас умоляю, да ознакомьтесь Вы хотя бы… с элементами современной космологии: с Эйншейновской Геометрией Тяготения, с гипотезой Компактификации пространственных измерений, с Теорией Струн, да почитайте, наконец, старые работы Уилера,!.. Куда Вы лезете со своими, простите, кувшинными рылами в калашный ряд Космологии?!
А насчёт внеземных Цивилизаций – ха-ха! Слабы Ваши потуги, ох как слабы! Высосанные из пальца (или, из чего похуже…) пузырчато-червячные особи, похотливые, словно бабы, но соединяются чёрт знает как…  А вот этого беспредельного секса я простить не могу. Не могу, даже, несмотря на нашу вседозволенность. Вот этого нам не надо! Особенно многим, таким как я… имеющим проблемы. А таких нас ныне – миллион! И мы восстанем. Начнём действовать: нещадно запрещать, карать, препятствовать ознакомлению. Плюс всякое иное, непроизносимое, если эту тему авторам, из их писаний, не вырежут.
И быть по сему!!!