Война1969года

               
                Седьмой кубрик, расположенный в кормовой части на пятой палубе правого борта корабля, служил штатным местом несанкционированных сборов дембелей  РТС. Здесь, собравшись в тесном кругу, годки часто подда¬вали, не опасаясь быть захваченными врасплох дежурным офицером либо другим начальственным лицом, случайно забредшим в немыслимые дали противолодочного вертолетонесущего крейсера с гордым именем «Ленинград». Стоял он, в отличие от своего великого тезки, не на брегах Невы широкой, а значительно южнее и уютнее, на третьих бочках внутреннего рейда, аккурат напротив Госпитальной стенки славного города русских моряков Севастополя. По поводу уютности данного места можно было бы вполне обоснованно поспорить, вспомнив хотя бы о том, что на этих же третьих бочках в свое время взорвался линкор «Новороссийск» и на виду у города-героя после отчаянной борьбы за живучесть, благодаря идиотским командам штаба, опрокину¬лся и затонул. Обстоятельства трагедии «Новороссийска» обсуждались не единожды в больших и малых коллективах всех кораблей Краснознаменного Черноморского Флота. В тот тихий приятный вечер затрагивалась эта тема и в седьмом кубрике. Дело было после ужина, в самый спокойный период напряженного корабельного распорядка. Годки, распив по случаю дня рождения Сережки Кустова пару пузырей, наряду с неизменными страданиями о демобилизации вспоминали случаи из своей военно-морской практики, травили все подряд, кто во что горазд.

                Мишка Барышников который раз плел свою историю службы на ВПК «Сообразительный», собиравшийся в то время на выставку в Монреаль. В, процессе подготовки их корабль отрабатывал с танкером «Десна» приемку топлива на ходу. Все тренировки проводились по «боевой тревоге», команду совершенно затюкали «авралы», «тревоги» и прочие атрибуты, каждый норовил сачкануть в меру своих возможностей.
 Преуспевала  в безделии первая на надводных кораблях команда вычислительной техники.
                Включив мигающее огоньками неоновых лампочек бесполезное чудо, шестидесятых годов двадцатого столетия, вычислители спокойно занимались своими делами. Годки резались в карты, заняв дальний угол боевого поста, молодые, в числе которых состоял Мишка, втихаря, чтоб не заметили старшие, кимарили.

                На верхней палубе, забравшись для лучшего обзора в поднятый командирский катер, орал в мегафон помощник командира, подгоняя то баковых, то ютовых, и без того старавшихся поскорее выполнить необходимые действия. Ребята озверело выбрасывали тяжелые кранцы, натужно волокли мокрые капроновые канаты, подсоединяли грязные мазутные шланги. Их движения давно приобрели необходимую сноровку, почти автоматизм. Как водится, в случаях полной уверенности своего мастерства подводят иные, непонятные факторы. Вроде безо всяких причин произошло столкновение плавсредств бортами. Помоха вместе с мегафоном и командирским катером, вылетел на надстройки, а часть леерных ограждений «Сообразительного» осталась на борту танкера. Боевая и вспомогательная единицы КЧФ резко отвалили в разные стороны, опасаясь непредсказуемых последствий притирки.
                В это время, убаюканные жужжанием вычислительной машины и привычными воплями помохи, молодые вычислители спали сном праведников. Мягкий толчок и последовавший затем не очень громкий скрежет вперемешку с грохотом не произвели на молодых мариманов должного впечатления. Приподняв  покоящиеся на противогазных сумках стриженные головы, салажата удивленно прислушались, готовые в любую секунду продолжить любимое занятие, но в их нехитрую шхеру внезапно влетел, прискакавший из дальнего угла старший матрос. Зуев,... Геша. Он с выпученными глазами на перекошенном от ужаса лице, вернее сказать морде, заорал диким голосом: «Салаги,.. спите, мать вашу!? Караси пресноводные, гандоны штопаные!... Дрыхнут, сволочи!..».

                Молодые нехотя встали, смущенно поправляя береты. Старались незаметно разгладить рубцы на сонных лицах, оставшиеся от нежных материй противогазных сумок. Геша бушевал бурным прибоем, брызгая пеной из щербатрго рта, изрыгавшего вслед за слюной привычные, уху молодых бойцов эпитеты и метафоры. Перепугался, видать, старший матрос. Показались растерянные лица других годков, недоуменно взирающих на беснование Зуева.

                Грязный поток Гешиных изречений прекратила команда по КГС. Железный голос старпома спокойно рявкнул: «Командирам боевых постов проверить водонепроницаемые переборки и доложить в ходовую рубку. Командирам БЧ-5, БЧ-2, БЧ-3 прибыть в ходовую рубку».

                Молодые и старые вычислители кинулись осматривать переборки, однако никаких нарушений, вмятин, разрывов не обнаружили. Старшина команды мичман Климкин доложил, как положено. Связавшись с годками из боцманской команды, узнали суть дела, понемногу успокоились. Молодые, окончательно проснувшись, недоуменно размышляли: «И чего годки так испугались?» Ответ на незаданный вопрос донесся из-за вычислительной машины, где аккуратно сбрасывая пепел в бумажные, кулечки, курили годки, обсуждая происшествие. Рассудительный старшина II статьи Марченко, выпуская сигаретный дым в вытяжную вентиляцию, подвел итог: «Обидно утонуть в конце службы». Очевидно, этими словами он выразил единое мнение старшей половины команды вычислителей. Годки молча втягивали сигаретный дым, предавшись своим мыслям и переживаниям. Молодежь, глупо ухмыляясь на своей половине боевого поста, закурила, следуя дурному примеру старших. Каждому свое, кому демобилизация, а кому, как котелкам медным, служить и служить во славу Советского Флота.

                Закончив повествование, Мишка добавил:.. «Да, раньше, были не годки, а звери. Не то, что мы, совсем молодых не гоняем». Все согласились, и дальше пошла привычная животрепещущая бодяга о демобилизации. Кто, куда и как поедет, чем будут заниматься, и  как это они смогут жить на гражданке, не поспав после  обеда положенных на флоте час - полтора. Животрепещущих проблем было много, приближалось время вечернего чая, и кто-то уже крикнул молодым: «Эй, зелень подкильная, сахар мы получать будем?» Дежурная молодежь послушно поплелась в столовую.

                Внезапно, как и всегда, раздался долгий звонок, а по его окончании в динамике КГС запилиликала корабельная дудка, далее голос командира БЧ-2 объявил: «Боевая тревога»,—потом сразу затренькало, — даы-ы- дзынь, дзы-ы-дзынь и т. д., после привычной мелодии проклятой дудки та же лужонная глотка прохрипела: «Аврал». Годки грозными голосами подмогли замешкавшимся молодым (моложе своего призывного года) покинуть кубрик, оставшись одни в прежней теплой компании.
Игорь Скляр, засомневавшись в чем-то, высказался:
 
—Что это они объявили не «учебную», а «боевую»?
—Старпом с расстройста,—ответил Колесников.
—С какого расстройства?
—Командир в отпуск не отпускает.
—А ты откуда знаешь?
—Коля Корсин, сказал, он же у командира гарсонит, подслушал случайно вчера.
—Ну и что?
—Ничего, теперь старпом проявляется на службе.
—А «аврал» зачем?
—Ну, мы же на бочках стоим. Будем, с понтом, сниматься по боевой.

                Всех, слушавших молча, убедила железная логика ответов Витьки Колеса, хотя каждый про себя подумал: «Надо бы бежать в боевой пост».
                Открыли еще одну банку свиной тушёнки и по очереди стали черпать ее содержимое маленькими ломтями хлеба. Оглушительный взрыв ударил по правому борту корабля и по натянутым нервам теплой компании. Нарушители боевой подготовки тупо застыли, с непрожеванной свининой в отвисших челюстях. Наконец, любознательный Скляр, сглотнув остатки пищи выдавил: «Что?... Это?...»
Взрыв такой же силы по тому же борту  последовал  непонятным ответом на заданный вопрос. Похоже, демобилизация откладывается если не насовсем, то  на неопределенный срок.

—Все,— завопил заполошным голосом Шурик Ермаков,—демобилизовались, бля! Война! Сука бля, война началась!

                Несостоявшиеся дембеля молча уставились на Шурика, путаясь в собственных мыслях. Грохнул третий взрыв, как бы приглашая к активным действиям во славу русского флота.

—Подохнем тут со своей тушёнкой! Харэ, бля, сидеть! Побегу последний раз на небо посмотрю! — с новой силой заорал Шурик, срываясь с места. Остальные обреченно побежали за ним. Они бежали плотной цепочкой, впереди Шурик, раздраивая люки водонепроницаемых переборок, за ним сопела мгновенно отрезвевшая элита радиотехнической службы. Последним, прихрамывая на ушибленную ногу, но не забывавший задраивать люки, ковылял Скляр. Пять палуб до полетной проскочили одним духом. Взрывы продолжались.

                Последний, ведущий на полетную палубу люк, Шурик открывал крайне осторожно, с замиранием сердца, но раздавшийся еще более оглушительный взрыв разомкнул дрожащие руки, и крышка люка легко поднялась под действием встроенных пружин. Обалдевшая матросня выскочила на верхнюю палубу.

                Рядом, на вторых бочках стоял крейсер «Дзержинский» и методично стрелял из универсальных бортовых орудий, расцвечивая темное южное небо праздничным салютом. И никакие это не взрывы, просто пуляет, сволочь, заурядными фейерверками, пугая доблестных дембелей, ну перед самым окончанием службы. Все мгновенно вспомнили последние политзанятия, обрыднувшую тему — 50 лет ЛКСМУ. Краснознаменный Черноморский Флот салютовал, бля, своему шефу — Ленинскому Коммунистическому Союзу Молодежи Украины в честь его 50-летия, бля!

                Годки рванули за паникером с намерением искупать его в забортной воде, но Шурик оказался более прытким, скрывшись в одном из люков надстройки. Понемногу успокоились и, приглядевшись к окружающей темноте, прерываемой яркими сполохами салюта, поняли причину «боевой тревоги» и «аврала». Крейсер «Ленинград» менял ракетный боезапас, а эта операция, как известно каждому салабону, производится только при объявлении боевой тревоги и аврала, так-то, годочки. Война закончилась, даже не начавшись. Наши победили.