Дела чертячьи!

Ведьмак Параплюй шествовал в окрестностях Тивериадского озера. Как он сюда попал, за каким чёртом, и в силу чего, понять он не мог и не пытался. Голова гудела, во рту крутились жернова с песком, скрип которых так ввинчивался в мозг, что голова не просто раскалывалась, а с силой раскалывалась на части со звоном, с бубенцами и колокольчиками. Понять что–либо было решительно невозможно. Постепенно ведьмак приходил к убеждению о том, что его дела не просто плохи, а плохи кардинально и безвозвратно, и, если ничего прямо сейчас ему, сироте, не предпринять, сердце выпрыгнет из груди и убежит, голова разорвётся на ленточки, а мозг, как бычий пузырь, надутый горячим воздухом, взлетит и скроется за горизонтом. Совсем! И только желудок, сотрясаемый судорогами, останется на месте и будет продолжать свою разрушительную работу. Ведьмак резко остановился. Дело в том, что что-то мешало ему идти. Это что-то было очень значительного размера, булькало при ходьбе и позвякивало о карманную мелочь. Он, покачиваясь, остановился, сунул руку в карман и обнаружил дыру. Исследовав отверстие, ведьмак извлёк зело приличного размера бутылку с прозрачной жидкостью. Самодельная этикетка гласила "Сам себе трест. Рыгаловка. 47 градусов."! Произведено из отборных отбросов пищевой и перерабатывающей промышленности. Эффект гарантируется. "Во, гады", - подумалось ему как-то лениво.- " Это до какой же степени я напился, что брожу с бутылём  черти-чего?" И тут же благая мысль пришла в его такую страдающую голову, открывался путь ко спасению. Опохмелён, значит вооружён. Нет! Не так! Предупреждён, значит вооружён. Всё! И с этими словами, стукнув донышком в ладонь, ведьмак выбил пробку из горлышка сосуда! Ловкое скручивающее движение, и бурлящая жидкость струёй устремилась в пересохшее горло. Вскоре с содержимым было покончено. Уже через минуту – две наступило значительное облегчение, начали проявляться картины вчерашнего. Появились всё более ясные отдельные воспоминания. Присев и обнаружив в другом, целом, кармане семечки, Параплоюй приступил к этой исконной забаве славян. На душе постепенно воцарялось явное стремление к мировой гармонии, появилось чувство любви к ближнему и желание то ли всех прямо сейчас облагодетельствовать, то ли лечь и поспать часов пятнадцать. Победило последнее.
Мягкая зелёная трава, плеск небольших волн, наползающих на берег, да ласковое и не жгучее сейчас, утром, солнышко, действовали расслабляюще, способствовали глубокому и приятному сну. Грохот медных литавр, шум работающего механизма и крики помещали несчастному. Он с трудом открыл глаза и обалдел. По прибрежному песку лихо вышагивал искусственный заяц, колотил в литавры, гудел ртом и механизмами, короче, развлекался как мог! Над его головой, укреплённый на двух воздушных шарах, вился по ветру рекламный плакат фирмы Энерджайзер. "Не  верю", - подумал ведьмак. И гений Станиславский бы в это не поверил. Искусственно притянутые за уши псевдоперсонажи не могут существовать в одной, или даже двух мерной реальности. Отвечаю! И трёх! Наука этого не допускает. Однако, события продолжали развиваться. Тивериадское озеро внезапно свернулось таким образом, как сворачивается блин, целях его скорейшего поглощения индивидуумом, а после, выпустив крылья, нырнуло в глубокую синь Палестинского неба. То что в его голове начало было проявляться и вспоминаться, быстро исчезло в вихре цветного ядерного грибообразного взрыва, поглотившего сознание. Ведьмак мгновенно вырубился. А вот уже после, во время сна, видения сонного сознания позволили припомнить вчерашнее.
Это самое бывшее так прекрасно начиналось. К нему в гости заглянул старый друг с приятелем. И приятелем непростым. Был спутник его гостя по происхожденияю русским, и самопрозывался Анчуткой. Пришедший дружбан нрав имел нужный, весёлый, пил как лошадь, играл на всём, могущем издавать звуки и пел как жалостливые, так и препохабные песни. Короче, для застолья человеком получался ценным. Звали его Ванька Каин. А вот Анчутка оказался с норовом. Нет! Пить-то он как раз пил вровень со всеми. Тут ничего не скажешь. Да вот от выпитого мрачнел, смотрел сурьёзно и на самые вроде бы невинные вопросы отвечал с дерзостью, резко и жёстко. Так, например, пошутил было Параплюй о вольности гоноровой пановой, которая с трудом позволяем ему с лайдаками пришлыми пить, так Каин смеялся, как будто ему пятки щекотали, а Анчутка этот помрачнел, да и говорит. "К нам на Русь воин приходил, да не один, сам друг с войском огромадным. Всё веру стремился у нас ввести правильную, католическую, латинскую. Свободы обещал, после того, как пришедшие с ним поляки отбирали последнее, так мы его ухайдакали, сожгли, пепел в пушку забили и в сторону Польши выстрелили. Пущай, мол, летит, откуда пришёл!" Ведьмака, аж, вчуже тряхнуло и передёрнуло. Ну, никакого юмора не понимает, чистый хамлет, хлоп и быдло. Курва, пся крев! Лайдак! Однако, сдержался, так что пьянка продолжилась. Ванька Каин песню долгущую завёл про Садко-купца и царя морского. Да всё с матершинкой, да в лад и склад. Настроение у Параплюя подниматься стало. Тем более, гости с собой принесли корзины с выпивкой и закусью. Сначала пили лафетниками, затем стаканами, а после и плохо уж помнилось. Вроде, иногда Параплюй и к горлу бутылей присасывался! Каин плясал, Анчутка ему на гармошке подыгрывал, вроде всё хорошо было. И что за язык ведьмака дёрнуло? "Давай", - говорит он Анчутке, - "без обид. Признай, мы, поляки, нация просвещённая, вы  дерьма  кусок, в капустный лист обёрнутого! Держава святая наша простиралась от Балтийского моря до самого Чёрного. Всеми правила. Великая и гордая. Гоноровая! Все жили дружно, ну, там, литовцы неумытые, белоруссы дикие, хохлы-салоеды, и мы, поляки. Ну, так мы завсегда были превозвышеннее. Поскольку Лях, он Русу и Чеху брат старший, а хохлы и белоруссы в перечень данный если и входят, то сбоку! Анчутка гармонь отложил, стал слушать внимательно. Параплюю бы присмотреться и остановиться, несло его по кочкам пьяно. И ведьмак продолжал: "На гербе нашем орёл пястовский, и он в сторону Руси смотрит гордо и зорко. Почему? А потому, что вражины вы недобитые. А у вас на гербе не пойми что, и оно во все стороны глядит. Наш орёл вашего забьёт мгновенно, это и к гадалке не ходи." "Продолжай, друг", - попросил Анчутка, поставил стакан и пить перестал. Зато Параплюя опять несло. Маханув из горла первой попавшейся бутылки, он продолжал: Мы, паны, храбрейшие люди. Наши панёнки самые красивые в мире. Писатели, поэты и композиторы входят в мировую элиту. Когда я иду в костёл в кунтуше, шароварах и при сабле, холопы бросаются в грязь и целуют мои следы. Я - прирождённый владыка, в то время как москали, по сущности своей, рабы. При выборах каких в нашей Речи Посполитой, если я один скажу "не позволям", выборы не состоятся. Не так вот у вас, рабов, то-есть у вас, московитов. Единолично решает всё самодержец, которому вы служите, отдавая, всё что можно. Так как по сути своей рабы, и без плети не можете. Да я сейчас это тут и докажу!" И достав плеть, хотел ударить Анчутку, однако с удивлением увидел, что промахнулся. Анчутка стоял на ногах. "Не хочу я хозяина бить", - заявил он.- "Извинись, выпьем и всё забудем." Не тут–то было. Параплюй выхватил пистоль и выстрелил в Анчутку. Каким-то чудом пуля ударилась о выставленную вперёд ладонь и вернулась к стрелявшему, попав ему в голову. Уже падая на пол и лёжа там, услышал Параплюй слова Анчутки: "А пошлю-ка я его к чёртовой матери, в кривое Зазеркалье. Там таким господинчикам, зело ражим, самое место." Потом он ощутил, как что-то тяжёлое, большое впихивают в карман и потерял окончательно сознание, успев услышать: "Это ему на опохмел. Что мы звери что-ли?"
И опять пришёл в себя ведьмак! С Тивериадским озером всё было в порядке. Вот оно, простирается и голубеет. Надпись на струганой доске гласила: Генисаретское озеро. Приём в высшую школу прямохождения по водам. Стоимость курса – 30 шекелей. Обращайтесь сюда. Моментально! Научим любого фраера!" На картине расположенной ниже, человек в странных одеждах шествовал по воде, аки посуху, на что с изумлением взирали некие рыбаки, сидящие в рыбачьей лодке. Приподняв голову, Параплюй увидел чудно прикинутого аборигена средних лет. Стояла страшная жара, а незнакомец, одетый в лаковые строгие туфли, парадный чёрный, на вид шерстяной, костюм и чёрную же шляпу с полями, лихо перебирал ногами, что- то подпевал сам себе, засунув большие пальцы рук в подмышки. Затем он как-то резко остановился, подумал, набрал в свою шляпу воды и осторожно стал поливать голову Параплюя, шепча: "Мне это вот всё Бог послал!" "Пришёл в себя?" - спросил он.- " Молодец, гой!  Я таки-так и думал, не совсем верил, что ты до смерти помер. Больше так делать не будешь? Ну, вставай, пойдём."  "Куда?" - простонал ведьмак." "Как куда? В рабство тебя продавать будем! Могиканам, которые последние из Делаверов старших. Будешь за их младшими приглядывать! Горшки выносить и по дому чего. Хорошо?" Ведьмак окончательно опупел и впал в прострацию. Вот невидаль! Интересно, а что бы вы стали делать от такого предложения и прихождения в сознание? Пришелец даже помог несчастному подняться с песка, тщательно его отряхнул, привзлетел и, прихватив ведьмака руками, взмыл в жаркий воздух. "Летим, летим",- закричал человек в чёрном. Они находились почти на самой середине озера, когда человек-птица, проговорив: "Редкий аид долетит до любой середины. Устал я чего-то!" - выпустил Параплюя из рук. С приличной высоты тело, как ему и положено, полетело по дуге вниз. Воды озера сомкнулись, и на его поверхности не осталось каких-либо следов пребывания в Палестине несчастного польского ведьмака. А под водой события продолжались. Параплюй как бомба врезался в дно, которое оказалось дворцовыми покоя морского царя. Сам владыка сидел на троне, пускал радужные пузыри и был в отличном настроении. "Гляди", - заорал он.- "Пузыри-то какие красивые. Мне тут с "Титаника" утопшего пачку американского стирального порошка русалки мои подкинули, стирать у нас нечего, сами целый день в воде полощемся, а вот для пузырей зело добрая вещь оказалась! Здорово, Садко! Жив, мерзавец? А помнишь в последний раз чего ты у меня здесь учудил? Дочку огулял, так она болезная сколько лет на сносях. Всё родить никак не может. потому, не решила, кто родится? Ежели человеческое дитя, у нас утонет. А, ежели, чего водное, то на суше нельзя. И что делать? Скажи! Ты, сучёныш сухопутный, нужду свою справил и с помощью царевниной, смылся, а девка моя бедная разъёбывайся? Да я из тебя Попокатепетель сотворю и плакать не дам. Хорошо, сейчас я в игривом настроении, так что отложим." Параплюй попытался что-то ответить, но в рот тут же полилась вода, пришлось отплёвываться. Сверху вдруг спустилось нечто, состоящее из каната и огромного кованого крючка. На конце выделывал акробатические номера змей, размером с паровоз. Призывно раскачиваясь, сооружение начало медленно подниматься. Решение пришло мгновенно. Подвсплыв, ведьмак уцепился за гигантское подобие удочки. И устремился в высоту. Скоро он валялся на палубе,  идущего теплохода. В динамиках звучала песня про юнгу Дудочкина, забросившего в море лот и поймавшего на эту уду клюнувшего, очевидно в помрачении рассудка, кашалота. Подняв голову, Параплюй увидел на стеньге дико ненавистный ему российский триколор, развевающийся по ветру. "Сцапали, гады-москали", - пронеслось в голове, а затем опять темнота и спасительная потеря сознания.
Который уже раз вернувшись в состояние почти, но не полностью осмысленное, не стал и открывать глаза ожидавший всего Параплюй. Он совершенно не сомневался, что ждёт его, несчастного, очередная нелепая гадость. Поводя вокруг себя руками и ногами, пощупав твердую поверхность на которой судорожно свернулось в клубочек его тело, Параплюй всё же открыл глаза и возблагодарил всех спасителей сразу. Он был дома. Один! Наконец-то родные стены охраняли его от череды диких превращений времени и пространства. "Какое же это счастье", - тихо подумалось ему.- "Что б я ещё когда-либо пил и собеседования проводил со всякими гадами-схизматиками? Да, никогда! Невер! Увижу, ежели, так стороной обойду. Слова лишнего в адрес их не скажу, да и от необходимых воздержусь." На душе стало легко и приятно. Дома, дома! Всё было милым и родным. И  ласковый лай ручного василиска за порогом, сияющая  медью в полуденном небе почти квадратная сегодня, красная луна, да шелестенье дубов, мерной поступью перемещающихся за уходящей тенью. "Мой дом – моя крепость", - промелькнуло в голове. Параплюй резко оммахнулся ребристым хвостом и лёг спать в грязевую ванну. Хорошо, когда всё хорошо заканчивается. К вящему удовлетворению действующих лиц!