Императрица

Императрица
      быль
Кто мог предположить, что Катюху из Мануровки зовут точно так же, как и Екатерину-императрицу, которая по¬мерла. И в голову не приходило, а скорее всего потому, что Катюха мель¬тешит рядом и совсем живая. Даже более чем хотели бы тихие односельчане. Она - телятница, в отличие от Екатерины Вели¬кой, но крику в ней и куражу от этого ничуть не меньше - тоже если завопит, то на всю Россею. А по части влюбляемости в разных субъектов с обложек старых журналов, пожалуй, пере-плюнет любую историческую личность женской принадлежности.
Последним стал граф Орлов.
Так-то, он, фактически, Гришан из нашего Пыхтеева, дед его Владимир Степанович Орлов по прозвищу "Каша", потом-ственный рыбак. А прозвали из-за ухи, он её назы¬вал "кашей". И рыбой, между прочим, всю войну обе де¬ревни кормил, не счи-тая начальства и пленных немцев. Гришан у Орловых седьмой, считай, поскрёбыш, вот ему и дали волю, избаловался за спи-нами шесть братьев. На¬хальным вырос донельзя.
К тому времени, когда он вернулся из строгого режи¬ма, где учился окончательной жизни за любопытство к сберегательной кассе по совокупности с грабежом, он был уже двадцатидвух¬летним белокурым красавцем с по¬темневшими навек зрачками. Но глубоко в сердце остался беспечно-весёлым парнем, умеющим из двух негодных кол¬хозных собрать третий новый совхозный трак¬тор на рези¬новом ходу. И просить не надо.
По возвращении его из мест семья смеялась и плакала три дня с участием соседей. После чего батяня хвостал его на уд-ворине забытыми цыганом Стёпкой вожжами. Шес¬теро братовьёв полчаса валили Гришу, умучились, пока сломали да привязали к плахе - гренадер навытяжку. Отец жилистый, но мелковатый, до сих пор подозревает: а не от Митрия ли зареченского Епифано-ва отросток вы¬дурил, весь родовой строй нарушает. О такой вероятнос¬ти намекала и частушка, имевшая ограниченное хожде-ние меж двух берегов:
Он пройдёт, а девки скажут:
"Это чей такой парнё-ок?"
- Из зареченской деревни
  Епифанова сыно-ок!
И кудри тоже в подозрении, все Орловы испокон с пролысью. Короче, драли вуповод. Григорий молчал, обе¬регая позазабор¬ные уши, но скыркал и зрачками грозил брательникам на потом ответными мерами.
Наконец устали все. Только маманя, Алевтина Михай¬ловна, сморкалась в чёрный платок. Старшие разошлись по своим из-бам, а младший поронец, как и заведено, ос¬тался жить с от-цом-матерью. Опять принялись за работы. Жизнь вошла в ме-жень.
И вдруг всё кувырком: наверху постановили разорить совхоз и вернуть акциями. В головах вместо мыслей на будущее у на¬рода завелись тараканы. Поганкам на сторо¬не повыскакивали пирамиды, партии, движения, они стали устраивать тараканьи бега по любому поводу, не дожида¬ясь праздников, даже в за¬будние дни стращали лозунгами да посулами. Худо и невесело, а куда от них спрячешь¬ся?
И как ни страдали от центрального реформаторства, но по-обвыкли помаленьку к смене месяцев и прави¬тельств, и даже стали по весне влюбляться. Кто в кого мог или захотел, не-смотря на новую обстановку быта.
Катюха бодро втюрилась в Григория Орлова с первой поклёв¬ки. Будто в омут на Шексне. "Мой, - поклялась, - а не то убью!" Он узнал, конечно, от матери, промол¬чал, но про себя отметил: "Интересно, какая мелочь ти¬пает?" Так и вышло, как нынче водится - без дальнего пригляда и затяжек. На третий, кажись, день, утром, вроде бы случайно, дал ей "смазку", то есть провёл пя¬тернёй по всему лицу, твёрдо и нежно. Катюха, соблюдая приличия, ответила всей душой и от полного сердца: "Ну не дурак ли ты, Гриша..." На ночь, попервости, слиняли на сено в коровник у ручья. Чтобы родителей не возбуж¬дать излишними новостями.
Словом да делом, новая, решили все, пара и семья. Хотя о свадьбе или там про загс ни слова никем не было сказано. Жизнь куда проще устраивает судьбы и лучше, чем в паспортах записано.
На Пасху купили цветной телевизор и стали жить втроём, огородившись в пустующей тёткиной избе на краю Мануровки. Завалятся на ночь и мечтают о мотоцикле с коляской, через реку, коль повезёт, на пароме станут чаще ездить в город, - кино, вокзал, магазины. Муки, сахару, макарон, гречи тоже надо. Теперь по деревням родные азербайджанцы только водку возят, соки да шоко¬ладные батоны. Всё остальное можно видеть в телевизоре за доллары по никому не ясным ценам. И так да-лее.
Рассказанное только намёк на общие обстоятельства места и времени, чтобы не с кондачка залетать в основ¬ное мокрое при¬ключение, в какое втюпались по воле рока Орлов Григорий да Катюха. Слушайте дальше.
Независимо от них и совсем на стороне в северной столице некоторые люди, оказывается, уже больше года шуршали, гото-вясь к приезду из-за моря наследного принца с мамой, чей муж претендовал, если население позовёт, на бывшую корону Рос-сийской империи. Корона имеется, наследник обнаружился, пре-стола нет. Музейное дело, если приглядеться. Но согласно статьям в газе¬тах, новым веяниям и декларациям нашлось опре-делённое количество временно безработных людей, имеющих звучные фамилии дореволюционного профиля. В каком-то спорт-ко¬митете ДОСААФ обнаружился прыгучий мастак с бумажкой, где выше пятака стояло указание считать его высокобла¬городием по линии папы. Прилагалась расписка за кар¬точный долг, а в ней прямо сказано, что князь Кильди¬баш-Сабантуев проиграл и обя-зан вернуть не позднее среды отставному поручику Кошкину Седьмому сорок де¬вять рублей без копеек. Завертелось. По те-лефонной книге обнаружили многих участников дворянского пре-фе¬ранса, напирая, в основном, на Воронцовых, Гагариных, Са-буровых.
Уговорили их стать монархистами. Обещали в награду помес¬тья с деревнями, если заведут бороды либо усы и докажут свою преданность молодому наследнику, чей папа, великий, разуме¬ется, князь уже дал всемилости¬вейшее согласие принять сидя¬чий пост, если поставят тронное кресло и попросят вслух. Но будущий царь дале¬ко, где-то в Италии, а может и в Бельгии, у него там прачечная и маслобойка, ему недосуг, вот он и пове¬лел заниматься придворными интригами спортивного князя, чтобы, значит, самому от химчистки не отрываться. По-нятное и вполне обычное дело у них в эмиграции - там ведь как заведе¬но? Не успел моргнуть - чужое бельё спёрли православные греки. А ты плати, хоть и великий князь московского розлива. Цыгане тоже воруют, был слух. Не до державы со скипетром, надо полагать.
Так и получилось, что за год с небольшим в нашей могучей стране одних великосветских балов состоялось три штуки, не считая парадов с голубыми лентами и дво¬рянских собраний с приглашением архимандрита Гаврасия, Пугачихи с мужем и пре-зидента РэФэ, который хотя и граф с ноября прошлого года, но не явился, потому что не пустила графиня: "Ты шампанское не пьёшь, - сказа¬ла, - так что нечего белую сорочку пачкать..."
А в прошлом году к майским научный департамент по гербам и штемпселям забил тревогу, мол, господа, как же мы деревню проглядели? там же могут оказаться голу¬бые утёкшие крови, только они про это не знают. Пора, милостивые государи, к поданным. Восстановим единство генофонда, а не то наши бла-городия окончательно пере¬мешаются с иными сословиями, как-то: с подлым кресть¬янством, с грубым мещанством и хотя с по-чтенным, но всё-таки купечеством. Непристойно, ваше сиятель-ство. Пора в Думе тревогу объявить. А полоумной Думе только этого и надо. Забурлила пресса.
Долго ли, коротко ли, а всем здрасти и привет - плывёт по нашей реке из рыбной Астрахани высокий теп¬лоход с членами семейства, наследником и его мамой из рода грузинских царей. Вдова. Муж, видать, не выдержал ожиданий и помер к Ильину дню. Или же просто так, безо всякой задней мысли, взял да усоп. Оставшихся везут первостепенные бароны и прочие сена-торы в сопровожде¬нии будущих бояр советского посола.
В Самаре, пишут, кормили до отвала хлебом и солью, сдела¬ли фейерверк. Царедворцы в ответ целовали сирот и крестным ходом, почитай, шарашились вокруг фундамента будущего морга, куда был заложен самодержавный кирпич на местном растворе со ЖБИка номер семь.
До Пыхтеева с Мануровкой дошли окончательно утом¬лёнными от ликований и бесед о традициях и терпеливос¬ти русского на-рода. Встали без гудков насупротив Со¬борной горки, бросили якорь на целые сутки - так сооб¬щило местное радио после тем-пературы воздуха. На ночь заперли казну и переспали без ог-ней. А наутро...
Такого в Пыхтееве с Мануровкой никто не видел отро¬дясь. К нашим сходням у рыбоприёмного склада с пеной причаливает временный императорский катер с вымпелом на корме и штандар-том на носу. И сходит на доски сам светлейший князь Потём-кин, по имени, потом узнали, Ни¬колай Павлович. С ним двое учёных то ли из Эрмитажа, то ли из центральной библиотеки имени Ленина. Тоже чи¬стокровные, что сразу видно по тонким пальцам и висю¬чим, как у жеребой кобылы, челюстям. На князе мундир, на мундире аксельбант, на аксельбанте золотой погон. Сапоги. Штаны с лампасом, но другого цвета, чем верх¬ний ки-тель.
Мальчишки с бабами расступились, а они точно, как геологи по компасу, шествуют к тёткиной избе, где Ка¬тюха с Григорием завтракают молодой картошкой с тушон¬кой из суверенной Молда¬вии и стопарём по причине яб¬лочного Спаса. У калитки депута¬ция тормозит шпорами. Потёмкин набирает воздуху, орёт: "Граф!"
- Тут я! - сразу через окошко отвечает Григорий.
Аналитики по родословным спискам чуть без чувств не дела¬ются от внезапной радости. Они потрясены до основ и глубин мировоззрения: отозвался сразу! Вот что зна¬чит, господа, ис¬торическая память! Знай наших!
Пока придворные летописцы утирали благородные слёзы уми-ления, Григорий Орлов уже во дворе восклицает: "Коляныч!" - и глубоко обнимается со светлейшим Потём¬киным. Братушки встретились, нашлись друганы, вместе отматывали в лаге. Та-кая встреча, мать-старушка, да люди-то какие. Нашего Гришана все на зоне уважали, его кликуха - "Граф". Услышав позывные, он вмиг отозвался на родной барачный голос.
- Ты только тихо, - показывает князь на академиков, - я теперь при царях роль веду.
- Понял, - кивает граф Орлов и знакомит всех с Ка¬тюхой.
Учёные обратно в поросячий визг: "Екатерина!" Она им ла-дошку суёт с предупреждением, что руки огурцами пахнут, но те прикладываются по-очереди, шаркая под¬мётками, по-великос-ветски сложив углом спины и кивая затылками. И просят милос-тиво простить, мол, удаляемся немедленно сообщить всему двору радостнейшее известие. Приняли по стопарику и засвер-кали штиблетами на катер.
Коляныч с Гришаном, ясное дело, перешли на родной русский язык. Вспомнили начлага с опером, кто из коре¬шей в какой крытой остался, где теперь лучше кормят. Катюха подливает да суетится.
- Я ведь всё помню, - крестится Коляныч, - ты меня в Ры-бинской спас, я тебе две пачки чаю должен.
- Фильтруй базар, мы же дома.
- И слушай сюда, Гришан, пошли на лайбу, там этих фрейлин - малина. Одна, ну тоже из баронесс, маникюр¬шей по ногам в Твери работала, хотя уверяет, будто па¬рикмахерша из банкирс¬кого салона.
- А я? - прицеливается из-за печи Катюха.
- И тебя возьмём, тоже в баронессы запишем.
- Я царицей хочу!
Посмеялись ещё. Пора отчаливать. Коляныч на серьёзе тя-нет:
- Гришан, кому лишняя ксива мешает? Карман не тя¬нет, а ты у нас граф настоящий - на толстой бумаге зо¬лотыми буквами, а? Его сиятельство Орлов!
- Коляныч, ты же слышал - я завязал.
Тогда встревает Катюха и напирает: "Хочу!" Ей на пароход не терпится поглядеть. Куда денешься? Оделись в нарядное и попёхали по-за коровниками, чтобы в де¬ревнях над Потёмкиным не смеялись. Им же неизвестно, кто он в самом деле. С заточ-кой за голенищем ходит.
Ой, долго рассказывать, как их на царском теплоходе в до¬машней церкви обвенчали, светлейший Потёмкин коро¬ну держал над Гришаном, кольца обручальные подарил, батюшка согласие истребовал: "Раба божия - рабу!"
Катюха на бумаге получилась графиня Орлова и кава¬лер-ственная дама.
Святые угодники, чего по-пьянке и лихости нравов не соде¬ется в Российской империи на плаву.
Очухались ночью. А теплоход потряхивает, оказывает¬ся он по фарватеру за Каргачем в Рыбинское завернул. Всё лободыр-ники перепутали и назад в Астрахань пода¬лись.
"Гриша, прыгай!" - вопит Катюха. Оба-два бултых за борт и в темноте отстали сразу. Куда плыть, если на берегу ничего не светит. Но господь спас молодых, и торнулись в коряги возле брошеной землянки, где дед Орлова "Каша" жил во время войны. Развиднелось когда, смотрят: и кладбище немецкое ря-дом. За тридцать вёрст увезли от Мануровки.
Какого лиха они там натерпелись, говорить не прихо¬дится. Отец с братовьями четверо суток бороздили все воды, пока чу-дом не заметили двоих по светящимся гла¬зам. Как ни говори, а счастье бродит по свету. Теперь Мануровка с Пыхтеевым на лю-бой святой праздник в под¬робностях вспоминают всем известные приключения.
Россия, в окружности, такая волшебная страна, где любые чудеса происходят почти каждодневно. То ли кли¬мат особый, то ли народ не сердитый...
Сами же видите, какой из всего получился вывод и резуль-тат: у нас Катюха теперь на миру Екатерина Вели¬кая, но Вто-рая. Потому как Екатерина Ивановна Глухова, главный зоотех-ник, идёт первой. Тут не поспоришь.