Бездна. Глава 1-3. Эпитафия

Туманная проседь неба неприметно проявилась насыщенной голубизной.

Росинки, память о первом ночном заморозке, омывали босые ноги Алексея. После пробежки между грядок он окунулся в росистую мураву, нацепив на своё полуобнажённое тело жухлые листочки. Он оценил расстояние до ручья, помножил на сегодняшнюю тоску, и зябко поёжился…

Домик, что достался Алексею от недавно умерших родителей, находился на самой окраине городка, в стороне от автобусных маршрутов, на тихой улочке, круто взбегающей в гору. После занятий приходилось долго подниматься по заросшей муравкой дороге, почти не ведающей ласки автомобильных колёс. Зато воздух чист, и с высоты открывается панорама утопающего в зелени города. По утрам так не хотелось спускаться в дымное городское марево, что Алексей старался без надобности не выходить лишний раз в суету центральных улиц.

… Сегодня Алексей не побежал, как обычно, босиком к ручью, чтобы искупаться в алмазных водах. Он вообще не хотел вставать с постели, не хотел открывать глаза, не желал просыпаться. Холодок был там, в груди, где в лёгких не хватает воздуха, где сердце сжимается тоскливо… Он ещё раз попытался не проснуться, чтобы не вспомнить: всё, чем он жил раньше, совершенно не нужно. Вся его деревня с крестьянами-героями наполнена лопающимися пузырями, он и сам раскрашенный пузырь. И его фантазии такие пустые и ненужные. Люди-титаны! Он и сам вчера стал титаном… Титанчиком… А что дальше? Пустота!

Алексей увидел в соседнем огороде Мишу, тщедушного дедка с торчащей вперёд светлой бородкой. Все соседи называли его дурачком. Алексей тоже верил, что он дурак, и серьёзные разговоры вёл с ним просто потому, что ему был нужен молчаливый слушатель. Но недавно дед неожиданно заговорил, немалой рассудительностью и некой юродствующей мудростью шокировав Алексея.

— О чём грустишь, молодец?

— Тоскливо мне, никогда ещё так не было.

Миша комично захныкал, отчего бородка, похожая на загнутый вбок старый веник, затряслась.

— Деда Миша, чем я гордился всё последнее время? — стишками для самоубийц. В них видел своё предназначение: я считал, что этими стишками спас от опасного шага больше десятка людей, непонятно как узнавших мой адрес… Они приходили, жаловались на невыносимость жизни, на жутких родственников, несчастную любовь. А я раз — и выдавал им стишок-эпитафию. Они читали, и начинали понимать, что зря сводят счёты с жизнью… Но… я же оказался виновником неудавшейся, к счастью, попытки самоубийства старшеклассника, для которого я тоже написал глупую частушку о смысле жизни. Вчера вечером мне сказали об этом родственники несчастного — и обвинили меня в шарлатанстве и пособничестве самоубийцам… Но другие-то отказывались от своего намерения!

— И все эти самоубийцы были похожи на готовых залезть в петлю?

— Думаешь, они жулики?

— Ты правильно делал, что пытался помочь людям найти в жизни смысл. Но знаешь ли ты, что две трети тех, кто к тебе приходил, могли быть суицидальными шантажистами? И твои стихи были для них козырной картой?

— Откуда вы знаете? — Алексей с удивлением посмотрел на простачка Мишу, который знает даже такие слова, как суицид, шантаж…

— Я ничего не знаю. Просто — предположил. Но помогать всё равно было необходимо! Представь, что ты врач. К тебе пришёл симулянт. Якобы инфаркт у него. Будешь лечить?

— Ну, опытный врач раскроет обман. Надо посмотреть, обследовать больного сначала…

— Кардиограмму сделать, что ли? А человек помрёт прямо теперь! Всё, что можно, нужно сделать как можно раньше. Потом разбирайся, симулянт он, не симулянт… Главное: своей ли ты мудростью спас человека, или Господь через твоё недостоинство благоизволил спасти человека, или же некто посмеялся над тобою.

Алексей понял вдруг что-то и сказал Мише:

— Вообще, всё это больше походило на розыгрыш: кто-то ко мне приходит, прямо как к настоящему психотерапевту, плачет о своих житейских проблемах, а я — вот гений-то — сразу выдаю шедевр поэтическо-психотерапевтической мысли. А если подумать, то всё это простая халтура, которая постоянно питала мои мысли о собственной гениальности и значимости.

— А после: распирающая гордость и желание, чтобы “клиенты” пели хвалу, несли вахту вечной благодарности. Чтобы в искусственном одиночестве кто-нибудь оценивал твои достижения.

— Я всегда радовался приходу гостей.

— Но только тогда ты встречал их радушно, когда они замечали ухоженные грядки, редкую книгу на столе или восторгались твоей новой идеей?! — Миша засмеялся и быстро-быстро засеменил по дорожке в сторону дома.

— Миша, пожалуйста, подожди! Мне сейчас так тошно, хоть самому иди к такому же графоману, как я.

— Ну ладно, рассказывай, что там за стихи ты пишешь?

— Да не пишу я ничего. Я не могу и двух строчек связать. Иногда лишь находило что-то… Но это было так редко. Как в первый раз. Встретил однажды человека, который здорово пил — типичный пьянчужка-неудачник. В семье от этого множество проблем было — из-за этого он, естественно, снова пил. И вздумал свои проблемы решить просто — петлёй на шее. Вроде ничего драматичного в его рассказе не было — лишь мелкие бытовые обиды, но его рассказ так тронула меня, что сами родились строчки. Я сам не ожидал, но вышла эпитафия. Он так растрогался, что просил ему подарить.

Сначала Алексей говорил несколько возбуждённо, суматошно даже. Потом он немного помолчал и с каким-то уже умиротворением продолжил:

— Пришёл Иван ко мне через несколько дней и сказал, что мои стихи так всё перевернули в его представлениях о жизни, что он не только решил не умирать, но и жизнь свою решил в корне изменить… С тех пор стали иногда ко мне приходить разные отчаявшиеся люди с просьбой о посмертных посланиях. Откуда они узнавали мой адрес — не знаю… Иногда стихи сами лились, иногда какой-то ступор находил на меня; какая-то тупость, эмоциональная холодность — мне не было дела до их проблем, их проблемы казались слишком мелкими — ведь я читал книги романтиков с их титаническими характерами и грандиозными событиями. Потом оказывалось, что никто из “моих” самоубийц не совершал задуманное.

Опять какая-то суматошная неловкость появилась в движениях Алексея.

— Я даже возомнил себя орудием в промысле Божием. И даже стал писать стихотворные наставления «молодым людям, обдумывающим житьё». Пока вдруг один восторженный десятиклассник, которого мучили сомнения: куда поступать — после моего “наставления” вдруг в петлю залез. Случайно всё обошлось благополучно. После выяснилось, что у него были свои проблемы, о которых я совсем и не знал. Я себя утешал тем, что извечное заблуждение «Post hoc, ergo propter hoc» не действует и в данном случае. Но чувство щемящей жалости, и чувство причастности к этому почти-самоубийству не оставляло меня.

Алексей хотел зайти в дом, но увидел на пороге парня с волнистыми чёрными волосами. Красивое лицо выдавало его особый успех у девушек.

Алексей всегда был рад редким гостям. Но перед сегодняшним посетителем не хотелось хвастать ни уникальной фонотекой, ни вчерашним подвигом, ни новым шедевром — написанным три дня назад стихотворением. Этот статный красавец вызвал ощущение неуютности, неловкости, и даже опасности.

— Ты, что ли, стишки кропаешь? — спросил гость, как только Алексей приблизился.

— Нет, не я… Точнее, уже не кропаю.

— Давно ли?

— Со вчерашнего дня. У меня совершенно нет поэтического дара. Это всё прелесть…

— Что за прелесть эти сказки? А почему-то говорят, что ты эпитафии пишешь. Я вот решил свести счёты с жизнью. Напиши так, чтобы сердце защемило и душа затрепетала, чтобы у всех родственников слёзки прошибло, — Денис часто вынужден был сдерживать себя, чтобы не скатиться в банальный обстрел колкостями. Он считал верхом совершенства безупречно вежливые, но хлёсткие фразы. Но обычно такие фразы находились уже после — когда он оставлял поле боя. Вот и теперь ему хотелось прищемить этого рифмоплёта. Чтобы слово било жёстко, жестоко даже. Хотя ему и нравились некоторые поэты, но то — гении. Им — можно. А этот? Неужели он тоже личность? Неужели тоже индивидуальность? — Или ты пишешь не для всех?

Алексей не знал, как объяснить свою душевную опустошенность, поэтому молчал.

Денис это понял по-своему:

— Что же за избранные такие, ради которых ты нисходишь на грешную землю со своих поэтических высот? — он определённо раздражал, этот рифмоплёт — своим неказистым видом, своим молчанием, своей дерзостью — надо же! Не для всех!

— Да я же совершенно бездарен как поэт. Я — простой шарлатан! И что ты там про меня слышал — преувеличение. Лишь однажды как бы помог одному пьянице, да и то…

— Значит, ты пишешь только для алкашей? — уколол Денис.

Алексей, казалось, не слышал издёвки.

…А может, понял, что гость правильно угадал в глубине Алексеевой души подлую натуру хищника, который ловит жертву, но не ест. Зато заставляет любоваться собой и восторгаться своими шедеврами.

— Да что я рассусоливаю перед тобой? Короче… та, которая где-то у тебя… Неужели к тебе сегодня не приходила дамочка — этакие светлые длинные волосы?… Да что я — она ведь точно у тебя где-то спряталась… Я знаю — куда ей ещё бежать? Я нашёл в её записной книжке этот адрес.

Денис в упор смотрел на Алексея, показывая четвертушку бумаги. Алексей с искренним непониманием пожал плечами. Теперь Денис говорил весьма напористо, даже агрессивно:

— Не было её, значит? Не врёшь, писака? Пытается она меня шантажировать своей разбитой судьбой. Забрасывает меня жалостливыми письмами. Теперь, похоже, решила козырную карту выложить — эпитафия несчастной самоубивицы, которую я, видите ли, соблазнил и бросил… А ведь я парень простой, и некоторые намёки понимаю слишком прямолинейно. «Вызывающее поведение жертвы… Вызывающее поведение жертвы!…» Да, она была скромна, даже слишком, но именно это было тем вызовом… Точнее, именно это я воспринял как актёрскую игру, как кокетство, возможно даже как наживку, на которую я с радостью набросился.

— Никто сегодня не был…

— Да что я, прямо, расчувствовался-разоткровенничался. Привет, писатель! А эпитафию на всю последующую жизнь я себе и сам напишу:

Я жизнь люблю!
Долой проповедников скорби!
Я жизнь люблю!
Я буду вечно жить…

Ах, слов не хватает… Ну-ка, помогай, рифмоплёт, ты же можешь. Я хорошо заплачу.

Послышался скрип калитки. Денис посмотрел в окно и неприятная ухмылка исказила его красивое лицо.

— Вон она — моя птичка — летит! Я так и знал, что она сюда припорхнёт! Неужели даже для моей птички ты не напишешь?

Тишина… Стука в дверь не последовало… Денис изнывал от нетерпения, предвкушая неожиданную для девушки встречу. Она не заходила в дом — робея, или предчувствуя что-то нехорошее. Денис со злорадством распахнул дверь и театрально воздел руки:

— Надо же, какие люди! На свидание, али как? Или стишками решила меня разжалобить?

Девушка была на пределе, поэтому заплакала почти сразу. Она вышла за калитку и, рыдая, пошла в сторону леса.

Денис в который раз подумал, что пустое это. Ещё рано утром, до подъёма в гору, он пытался убедить себя, что никуда не надо ходить, что пусть всё идёт своим ходом, что закрыть глаза и заткнуть уши — это самый мудрый китайский ход. Но он же привык по рабоче-крестьянскому — хлопнуть дверью да стукнуть кулаком по столу.

Пусть она себе идёт! Ещё занимать себя пустыми переживаниями.

— Как тебя зовут-то?

— Алексей.

— Лёха, значит, — Денис по-хозяйски прошёл в огород и набил карманы яблоками, желая ещё раз подчеркнуть превосходство.

— Для тебя не Лёха.

Денис разозлился. Этот хлюпик ещё будет мне указывать. Приёмом, отработанным на секции классической борьбы, положил Алексея на тропинку, а сам оказался сидящим на его груди.

— Ну, писака, проси пощады.

Алексей, оказавшись на земле, не собирался сопротивляться, похоже, он даже безвольно, а может, блаженно расслабился. Он, не надеясь на победу над более крупным и сильным противником, нащупывал рукой известную только ему водопроводную трубу. Наконец он, используя такую надёжную опору, ловко извернулся, подцепил ногой голову противника и даже зажал между ногами шею успевшего расслабиться Дениса. Денис от неожиданности даже ничего не предпринял, рука у него оказалась подвёрнутой. От резкой боли он уже ничего не хотел исправлять.

Алексей подал руку, от которой Денис отказался. Но подняться без посторонней помощи оказалось нелегко.

— Ладно уж, без комплексов, давай руку. Я уже всё забыл. Считай, что ничего не произошло.

Денис нехотя позволил проверить на предмет вывиха и помассировать своё плечо.

Выходя из калитки, он хотел на прощание сказать колкость. Но увидел приветливое лицо хозяина и уже не испытал к нему неприязни. Он даже пожалел, что их знакомство произошло при таких обстоятельствах. Как хорошо бы с ним встретиться в иных условиях, например, на рыбалке, или в альпинистском лагере. Обязательно в альпинистском лагере! Но Лёшка уже не сможет ко мне относиться по-человечески…