Очерк-воспоминание об удивительном человеке

Памяти Н.Н. Невтонова

Серебряные от седины волосы. Высокий лоб. Открытая, очень добрая улыбка. Яркие серо-голубые глаза, удивительно молодые на изрезанном морщинами лице… Этот образ я бережно храню в своей памяти. Мой дед Николай. Я вижу его так отчётливо, словно не прошло уже более четверти века с тех пор, как он покинул этот мир. Но наши воспоминания о дорогих сердцу людях не подвластны времени. И именно дед был главным человеком моего детства. Он проводил с любимой внучкой большую часть времени. Водил на прогулки, придумывал игры и развлечения, организовывал детские праздники. А ещё – рассказывал сказки. Потрясающие сказки! Он сам их сочинял просто на ходу. Не успевал дедушка закончить одну сказку, как я уже просила другую. И он рассказывал. Всё новые и новые. Если бы записать, наверное, на собрание сочинений хватило бы. Я помню, как заслушивалась его сказками вся дворовая детвора. Впрочем, соседские дети любили «дедушку Колю» не только за это. Дед учил нас играть в шахматы, вырезать и складывать фигурки из бумаги, делать аппликации, рисовать. Он мог починить любую игрушку. Клеил из золотой и серебряной бумаги короны, украшения и башмачки для кукол. Сам мастерил игрушки на шарнирах – клоунов, зайцев, бабочек. А уж о ёлочных гирляндах, флажках, шариках из папье-маше - нечего и говорить!
И всё это время дед продолжал работать. Правда, неполный день. И не постоянно. В те времена пенсионеры имели право на два оплачиваемых рабочих месяца в году. Хотя, помню, дедушка работал и бесплатно. Он был ревизором-консультантом ОБХСС, и никогда не отказывал коллегам в помощи. До выхода на пенсию дед занимал должность главного бухгалтера треста «Керчьметаллургстрой». Бухгалтер. А мечтал стать писателем. Но во времена его молодости мало у кого был выбор…
Мой дед – ровесник двадцатого века. Он родился в 1900 году. Детство Николаши прошло в Германии. Его отец, профессор химии, немец по происхождению, преподавал сначала в Штутгартском, а позже, в Дрезденском университетах. Примерно в 1907 году ему предложили возглавить химический факультет Тифлисского университета. И семья переехала в Тбилиси. Там Коля окончил гимназию. С серебряной медалью. Собирался поступать на литературный факультет. Но произошла революция. Всё смешалось. В силу обстоятельств пришлось перебраться в Петроград. Оттуда юный Николай ушёл в Красную Армию. Вступил в коммунистическую партию (семья Невтоновых, несмотря на своё происхождение и социальное положение в царской России, убеждённо приняла революцию). Но в Гражданской войне деду участвовать не пришлось – подвело здоровье. Именно в те годы Николай окончил бухгалтерские курсы. Нужно было, как можно быстрее начать помогать семье: отец лишился работы, младший брат ещё не вышел из школьного возраста, и имелась ещё совсем маленькая сестричка. С мечтой о литературе пришлось проститься. Но мой дед был из тех людей, которые всё, за что бы ни брались, делают хорошо. Уже через несколько лет после окончания курсов Николай превратился в настоящего профессионала. Его стали посылать на различные семинары, конференции в разные уголки Советского Союза. Однажды на таком семинаре в Москве, он встретил свою будущую жену. Моя бабушка приехала на семинар в качестве экономиста. Молодой, красивый, а главное – умный, тонкий и доброжелательный ленинградец сразу же понравился ей. А энергичная, темпераментная, очень эффектная керчанка греческого происхождения, на всю жизнь вошла в сердце моего деда. Несколько лет переписки, редких встреч (ни он, ни она не могли оставить в тот момент родительские семьи), и наконец, влюблённые соединилась. Они обвенчались в церкви Иоанна Предтече, и Николай остался в Керчи навсегда…
Молодая пара жила счастливо. Вместе работали, вместе проводили досуг. Растили дочь. Конечно, им тоже бывало тяжело. В тридцатые годы Николая за происхождение «вычистили» из партии. В тридцать седьмом был арестован брат моей бабушки. К счастью, ей, известной общественнице, депутату горсовета, удалось его «отбить». Но двоюродные братья, безосновательно обвинённые в «греческом заговоре», были расстреляны. Что ж, в те годы многим приходилось нелегко. А потом грянула война. И начался самый сложный и поразительный период в жизни моего деда. Ему, как главному бухгалтеру треста, да и не слишком молодому уже человеку, предложили возглавить эвакуацию предприятия. И дед оказался перед трудным выбором. Эвакуация или фронт? Дело в том, что Николай всегда был убеждённым пацифистом, его натура протестовала против любого насилия. А, с другой стороны, как же не пойти защищать Родину? И дед, мучаясь противоречиями, всё-таки, ушёл на фронт. Но Судьба смилостивилась над ним. Будучи начальником финансовой части дивизии, дед не участвовал непосредственно в боевых действиях. И хотя не раз оказывался на линии фронта, попадал в осаду, в окружение, ни разу за всю войну не выстрелил в человека. Сам он, впоследствии говорил об этом, как о чуде, о невиданной милости, дарованной жизнью. Дед прошёл дорогами войны до самого Берлина. И вернулся домой контуженным (с тех пор у него были серьёзные проблемы со слухом), но без ранений. Он не получил орденов, но привёз много медалей. И самой ценной наградой Николай Николаевич считал медаль «За отвагу». Да-да – именно «За отвагу». Потому что, не убив ни одного вражеского солдата, дед, всё же, совершил то, что можно без преувеличений назвать подвигом.
Это произошло во время зимнего отступления советских войск из Керчи. Почти все наши военные уже покинули город. Николай оказался среди тех немногих, которым пришлось задержаться. Он оформлял документы по снабжению дивизии. Когда закончил, в город уже вошли немцы. Пробираясь задворками, малозаметными переулками дед покинул пределы города, спрятался в селе у родственников жены. У него с собой находился портфель с документами, и никак нельзя было допустить, чтобы он оказался в руках врагов – бумаги по обеспечению армии занимали важное месте в сфере интересов противника. Необходимо было пробиться к своим. Но как? Везде – немцы, скоро они появятся в селе. Покинуть город можно было только одним способом: через, покрытый льдом, Керченский пролив переправиться на Тамань. Дождавшись темноты, Николай отправился в опасный путь. Под вспыхивающими лучами вражеских прожекторов, часто ползком, рискуя в любой момент провалиться под лёд, двигался он к своей цели. Ночную тишь разрывали автоматные очереди – были ещё люди, которые в разных местах пролива пытались пробраться к своим. Некоторые, сражённые пулями, оставались лежать на льду. К тем, кто падал неподалёку, дед подползал, чтобы, убедившись в гибели человека, забрать документы – следовало сохранить их, чтобы родные покойного могли впоследствии узнать о его судьбе. Дедушка рассказывал мне, что в тот миг думал только об одном: вдруг окажется, что человек ранен, а он совершенно ничем не сможет ему помочь. К счастью для него, такого не произошло – все были мертвы, и не пришлось Николаю мучиться от сознания своего бессилия… К рассвету дед, наконец, добрался до Тамани, и смог доставить в штаб важные документы. Его поступок оценили, и наградили медалью «За отвагу».
Окончилась война. Николай вернулся на предприятие. Вместе с рабочими, не жалея сил, отстраивал завод имени Войкова. И одновременно, снова занимал должность главного бухгалтера. А через несколько лет опять покинул родной город. Откликнувшись на призыв, уехал на строительство Куйбышевской ГРЭС. Там переболел малярией, заработал ревматизм, цинга лишила его всех зубов. Но он никогда ни о чём не жалел. И не считал, что совершил в жизни что-то особенное. Когда кто-нибудь начинал восхищаться им, дед только смущённо отмахивался. Он был скромным человеком. Кристально честным. Верным. Очень добрым. Дед принимал всё, что давала жизнь, никогда не жаловался, не подавал виду, когда было тяжело. А ведь судьба дарила ему и печальные, горькие минуты: в блокадном Ленинграде умер от голода отец, слишком рано остановилось сердце младшего брата, страшная врачебная ошибка отняла жизнь у любимой жены… Они прожили вместе около сорока лет. И дедушка всегда был верен ей. Многие мужчины гордятся своими любовными похождениями, мой же дед гордился тем, что ни разу не изменил жене. Овдовев, он, несмотря на возраст, оставался интересным мужчиной. Ни у кого не поворачивался язык назвать его стариком. Вежливый, внимательный, он до самых последних дней своей жизни, снимал шляпу при встрече с любой знакомой женщиной. И, естественно, они не обходили его вниманием. Были желающие разделить с дедом остаток дней. Но только одна женщина до конца оставалась в его сердце – моя бабушка. Это исключало возможность сблизиться с другой. Но его старость не была пустой. Дед много читал, периодическую прессу выписывал пачками. Живо интересовался политикой, хорошо разбирался в ней. Только в последние три года (а умер он в возрасте восьмидесяти трёх лет) дед перестал работать – начала подводить память. Но он никогда не пребывал в праздности, всегда находил себе какое-нибудь занятие. До самого конца оставался на ногах, что безмерного радовало человека, который больше всего боялся обременить родных..
Дедушка ушёл из жизни так же тихо и скромно, как жил. Помню, он говорил, что человек должен встречать смерть достойно. Именно так и поступил. Дед обладал сильной интуицией. Думаю, он знал, что пришло его время. Во всяком, случае, с не присущей ему настойчивостью, он выпроводил нас с мамой из дома. Говорил, что хочет остаться один, будет отдыхать. Движимые неясным беспокойством, мы не смогли уйти далеко. Вернулись, примерно, через полчаса. За это время его не стало.
Четвёртого ноября исполнилось тридцать лет со дня кончины деда, а мои сверстники и люди старшего поколения до сих пор тепло вспоминают о нём. В память о дедушке мы назвали старшего сына Николаем – другого варианта просто не существовало. А я в трудные моменты жизни думаю о нём, как об образце стойкости, порядочности, и необыкновенной доброты. В моей памяти звучит негромкий голос, рассказывающий маленькой внучке удивительные сказки.