Валерий Любивый. Селищенская школа авиамехаников

Валерий Любивый.
СЕЛИЩЕНСКАЯ ШКОЛА АВИАЦИОННЫХ МЕХАНИКОВ

В конце декабря 1944 года построили курсантов военной школы авиационных пилотов на переформирование.  В одну сторону тех, кто повыше, поздоровее, в другую сторону – мелких и хилых. Мишка Некрытов был покрепче меня, но перебежал ко мне во вторую группу, чтобы не расставаться. «Мелких» оказалось 42 человека. Посадили нас в поезд и повезли на станцию Горчаково, после чего 12 километров шли пешком. Прибыли в Селищенскую школу авиационных механиков, эвакуированную из-под Ленинграда в Фергану. Начальником школы был полковник Шелгунов.

Карантин 10 дней. Поселили в конюшне, дали тюк прессованного сена, раструсили его на всех. Вместо постели – гимнастёрка и брюки, вместо одеяла – шинель. Через несколько дней все «постели» были в конюшенной грязи. А там, где грязь и пыль – раздолье для вшей.

Зашёл к нам как-то майор, зам. командира по политчасти, а один из курсантов взял два камня, вытащил из-за пазухи вошь и демонстративно бьёт насекомое. «Курсант! Вы что делаете?» «Паразитов уничтожаю, товарищ майор!» Как сейчас, помню его курносую физиономию, а фамилия курсанта была Васильев.

Вскоре наша команда стала возмущаться, что нас обманули, мол, обещали лётную школу, а оказалось: привезли в школу механиков. Опять пришёл майор. Мы ему: «Посылайте нас на фронт!» Он: «Кто не хочет учиться, шаг вперёд!» Вышли все. Пришлось нас уговаривать и настраивать на учёбу. Сказал, что сейчас фронту нужны специалисты по технике, которых явно не хватает.

Потом нас постригли, помыли, провели дезинфекцию и отправили в казарму.
Дали новое обмундирование – зелёное, английское. И мы приступили к занятиям.

Началась настоящая служба. Теория, материальная часть. Вот и авиационный двигатель, 2000 деталей. Как его осилить? С моим неполным 8-и классным образованием смотреть на такой двигатель было страшно.

Скоро из мастерской стали исчезать напильники и оргстекло. Начальство было возмущено. Объявили построение. Предварительно командир роты, когда шли занятия, побывал в казарме и с помощью дневальных проверил все тумбочки. Он поставил стол посередине казармы и выложил на него всё, что было найдено. Были там и финки, и портсигары, и всякая всячина. Командир берёт нож с наборной ручкой: «Чей?» Курсант: «Мой!» Командир: «Закончишь – покажешь!» Берёт другую вещь: «Чья!» Другой курсант: «Моя!» Командир: «Не можешь – не берись!» Вечерняя поверка прошла нормально. Никого не наказывали… Занятия были серьёзными.               

23 февраля 1945 года, мы приняли Присягу. Но до Присяги был проведён кросс – 10 км – при полной боевой выкладке: противогаз, скатка, винтовка. На тот момент я стал чувствовать недомогание – давало себя знать падение в Иссык-Куль зимой во время заготовки дров. На финиш должна была прийти вся рота, а я отставал, и мне курсанты помогали добежать до финиша. На финише упал – еле отдышался – сил совсем не осталось.

У меня появился отёк ноги, и меня забрали в санчасть. Там я встретил окончание войны – 9 мая. Меня выписали, вернули в часть, где я ходил в караул. Я всё равно чувствовал себя больным. Товарищи, видя моё состояние, попросили командира взвода не посылать меня в караул. Я остался в казарме, отдыхал. Заходит в казарму дежурный офицер: «Товарищ курсант, почему вы находитесь в расположении казармы?» Я ответил, что нездоров. Через полчаса пришла медсестра, забрала меня в санчасть. Так я попал в госпиталь.

В госпиталь ко мне приходил Мишка Некрытов. Приносил виноград. А я для него экономил сахар, который был редкостью. Дружба есть дружба!

Пролежал два месяца, и с сопровождением отправили меня домой. Так закончилась моя военная служба.