Новгородский краеведческий феномен

                А.Н. Одиноков

                Новгородский краеведческий феномен


    Учительский кружок в Новгороде второй половины XIX столетия, стал краеведческим феноменом. Как бы сегодня сказали: «кружок по интересам», возник в Новгороде благодаря преподавателям Новгородской гимназии: Ивану Куприяновичу Куприянову, Николаю Карловичу Отто и инспектору училищ Ивану Павловичу Можайскому. Увлекаясь поиском, тщательным изучением, исследованием церковных и усадебных архивных документов, непосредственно знакомясь и описывая, ещё не утраченные народные традиции, быт новгородских земель, воспоминания очевидцев и рассказы умельцев они сумели, прежде всего, уберечь себя от «скверного городишка», как называл город Новгород узник-Герцен. В 1842 году, находясь в Новгороде, Герцен писал: «Страшно встретиться с этими седыми зданиями, пережившими свой смысл» (1).
    Но для членов кружка, особенно для И.К. Куприянова и Н.К. Отто, город Новгород, Новгородский край был местом их профессиональной реализации и любимым местом исторического познания, а также путешествий. Заметным штрихом их биографий является знакомство в Новгороде с Н.И. Костомаровым. Как описывал И.П. Можайский: «Н.И. Костомаров был в Новгороде 4 раза. Первый раз – в пятидесятых годах – он приехал один и собирал материал для «Северно-русских народоправств», второй – также в 50-тых годах – приехал с А.Н. Майковым, так как Новгород ему очень понравился, и он показывал город г. Майкову; третий раз – в 60-х годах – он был в Новгороде с книгопродавцом-издателем Кожанчиковым, а в последний раз – в 70-х годах – посетил нашего праотца городов русских с г-жою Б-скою. Первый приезд его был самый продолжительный, а именно: он прожил в Новгороде около 3-х недель.
    Ближе всех Николай Иванович сошёлся здесь с ныне уже умершим учителем русского языка новгородской гимназии И.К. Куприяновым – членом-сотрудником императорского русского Географического общества, соревнователем московского Общества истории и древностей русских и корреспондентом императорского Археологического общества, – и с ныне также умершим учителем латинского языка той же гимназии Н.К. Отто, обошедшим почти всю Новгородскую губернию пешком для собирания этнографического и другого рода материалов и, помещавшим статьи свои во многих периодических изданиях. Ранняя могила взяла и того и другого, но на каждой из них можно начертать: «здесь лежит человек».
    И действительно, – Куприянов и Отто посвящали досуги свои не картам, как это зачастую делается в провинции, а серьёзным занятиям для классов и науки. Обладая умом образованным и впечатлительною душою, как и Николай Иванович, они скоро сошлись и сблизились между собою, и в их сообществе Костомаров делал учёные экскурсии, как в самом Новгороде, так и в его окрестностях» (2).
    В своей «Автобиографии» Н.И. Костомаров уточняет детали своих научных изысканий на новгородской земле в 1862 году. «Осмотреши Псков, я отправился домой. Через две недели я выехал снова и направился в Новгород, где, пригласивши с собою бывшего учителя новгородской гимназии Отто, я пустился пешком для осмотра Ильменьского побережья; я желал ознакомиться с бытом и наречием паозерцов, как называются жители этого края, говорящие своим особым говором, в котором справедливо видят остаток древнего новгородского наречия. Мы переходили из деревни в деревню, отстоящие одна от другой на несколько вёрст, заходили в избы, вели разговоры с хозяевами, осматривали их житьё-бытьё. Их домики большею частью двухэтажные; жильё составляет верхний этаж, а нижний служит для подклета, или кладовой. Живут они замечательно опрятно, очень добродушны и приветливы. Дворы у них вообще крытые; громадные ворота с навесом…
    На пути мы посещали монастыри преподобного Михаила Клопского и Прокопия Верендинского, и нашли эти монастыри вообще бедными; братия – в незначительном числе, невежественная и не пользуется у жителей большим уважением по своей нравственности и благочестию. Воротившись в Новгород, мы поехали на обывательских лошадях по дороге вдоль реки Шелони и, прибывши вечером в ям Мшагу, случайно наткнулись на оригинальную личность.
    В окне одного домика увидали мы старика, читающего газету, и, разговорившись с ним, по его приглашению зашли к нему в дом пить чай. Оказалось, что этот старик лет шестидесяти, почтенной наружности с очень умным выражением лица, был некогда ямщиком и при врождённой любознательности получил вкус к чтению книг.
    У него увидали мы большой шкаф с библиотекою; в ряду книг красовалась история Карамзина и Соловьёва и сочинения Пушкина. Хозяин был человек в такой степени развитой, каким быть пристало бы человеку, окончившему курс гимназии. Недостаток учебной подготовки он дополнил осмысленным чтением, размышлением и житейскою наблюдательностью. Ему не чужды были современные вопросы общественной и политической жизни; он имел здравое понятие о европейских государствах, об их образе правления и особенностях общественной жизни. Он знал хорошо судьбу прошедшей русской жизни, минувшие события отечества и с сочувствием относился к недавно состоявшемуся освобождению народа от крепостной зависимости и сознавал необходимость всеобщего народного образования как первейшего блата, без которого не принесут пользы никакие благодетельные реформы.
    Беседа с этим умным стариком до того заинтересовала нас, что мы отложили выезд до утра и остались по его приглашению ночевать у него. В его домике оказалась особая чистенькая комната; невестка его приготовила нам постели со свежим бельём безукоризненной чистоты, а старик, после ужина уложивши нас, продолжал вести с нами беседу ещё около часа.
    На другой день поутру, когда мы встали, нам уже был готов чай со сливками и опрятно приготовленный завтрак. Провожаемые гостеприимным хозяином, мы уехали от него, унося с собою приятнейшее воспоминание о его образе, как бы служившем свидетельством – чем может быть и чем должен быть неиспорченный русский человек, если в нём пробудится священный огонь любознательности и страсти к умственным интересам.
    Мы ехали вдоль реки Шелони, отыскивая место, где происходила роковая Шелонская битва, погубившая республиканскую свободу Великого Новгорода. В руках у нас была летопись. Присматриваясь к местности, мы делали соображения, обращались с разными вопросами к жителям, но не так легко могли достичь желаемого. В Велебицах мы подъехали к старой каменной церкви, построенной, как говорили нам, великим князем Иваном III или, как другие утверждали, его внуком, царём Грозным.  В этой церкви происходило служение не более двух раз в год, и она была приписана к другому приходу. Мы вызвали оттуда священника, который отпёр нам церковь. Её архитектура, несомненно, старинная, никак не позже XVI века. Проехавши несколько вёрст, на песчаном берегу, поросшем кустарником, мы нашли большой, довольно высокий холм, и когда стали зонтиками копать на нём землю, то увидали, что весь этот холм состоит из человеческих костей.
    Тут текла почти высохшая речка Дрань, впадающая в Шелонь. Я сообразил, что этот могильный холм есть место погребения новгородцев, разбитых на берегу Шелони несколько выше этого места и бежавших до реки Драни, где в другой раз бегущим нанесено было окончательное поражение.
    Взявши на память два черепа, мы поехали далее и прибыли к часовне, под которою была могила павших в бою воинов; ежегодно совершается над ними панихида. Здесь, вероятно, погребены были московские воины, бившиеся против Новгорода; их похоронили с честью и построили над ними часовню, а трупы бедных новгородцев сложили грудою на берегу Драни и только присыпали песком.
    Мы доехали до посада Сольцы и стали расспрашивать о местных памятниках у духовенства одной из тамошних церквей, но оказалось, что духовные совсем не интересовались историею и не знали о Шелонской битве и о древней судьбе Новгорода даже настолько, насколько могла им сообщить история Карамзина.
    Возвращаясь назад, мы, осматривая русло Шелони с обоими её берегами, пришли к тому заключению, что переход московских войск через Шелонь произошёл немного ниже местности, на которой ныне лежит посад Сольцы, и новгородцы, сбитые с позиций на берегу реки, бежали, преследуемые москвичами, до роковой для них реки Драни, где и лежат их кости, прикрытые песком, развеваемым ветрами. Мы повернули назад к Новгороду, осмотрели церковь Рождества, где было старое кладбище, и где некогда нищий старец Жегальцо погребал несметное число утопленных и замученных новгородцев, сделавшихся жертвою свирепости Ивана Грозного. Весь двор этой церкви оказался наполненным человеческими костями; и там – стоило только копнуть зонтиком – и тотчас находились либо череп, либо рука, либо нога. В самой церкви Рождества есть другой остаток более близкой к нам старины: гробы двух князей Долгоруких, казнённых при Анне Иоанновне; над ними ежегодно в день их кончины служатся панихиды.
    Из Новгорода вместе с Отто я отправился по Волхову с намерением ехать в Петербург, но когда мы пристали к берегу в Сосновском посаде и стали дожидаться железнодорожного поезда, Отто вдруг переменил своё намерение.
    Считаю не лишним сказать несколько слов об этой оригинальной личности. Он был немец по происхождению и по религии, но по своим национальным симпатиям – глубоко русский человек, много раз более русский, чем значительная часть людей, принадлежащих к русской крови. Как учитель гимназии, он пользовался хорошей репутацией толкового преподавателя и основательно знающего свой предмет – историю, но в его личности было что-то странное. Когда он поехал со мною на пароходе, вдруг затосковал и на мои вопросы объяснил мне, что его беспокоит какое-то предчувствие о судьбе своих родных, живших в Петербурге. Казалось бы, при таком настроении духа ему оставалось спешить туда, куда уже и без того мы собирались ехать, но когда мы прибыли в Сосновку, мой товарищ со слёзным жалобным голосом объявил мне, что не поедет в Петербург, боясь узнать что-нибудь дурное о своей семье, и действительно покинул меня и воротился на пароходе в Новгород.
    Эта странность очень меня тогда поразила. Отто казался мне одним из симпатичнейших людей, с какими мне случалось встречаться; я его полюбил от души, и мне стало жаль его; я недоумевал, что с ним происходило, но достаточно было видеть, что он был грустен. Через несколько лет до меня дошли слухи, объяснившие мне случай в Сосновке: Отто впал в душевную болезнь и был заключён в дом умалишённых, но, к счастью, скоро умер» (3).
    Мнение Н.И. Костомарова о «толковом преподавателе», Николае Карловиче Отто, полностью совпадает с характеристиками бывшего гимназиста 50-х годов XIX в., новгородца Е. Г.: «Отто (учитель латинского языка): Хорош во всех отношениях».

    Николай Карлович Отто в 1850 году был принят учителем латинского языка Новгородской мужской гимназии (с 1908 года называемой – Александровской). Для тех лет характерным обстоятельством процесса обучение было редкое удовлетворение учебниками, по которым приходилось заниматься, отсутствие методик преподавания и наглядных пособий. Подобное, видимо, сказывалось и в преподавании латинского языка. Так как уже в 1857 г. Николаем Карловичем была подготовлена и издана «Латинская хрестоматия». Тем самым, он продемонстрировал свой интерес к предмету и заботу о совершенствовании обучения гимназистов.
    Вышеназванный новгородец-гимназист вспоминал: «В течение многолетней педагогической деятельности я заметил, что если преподаватель действительно трудится и дети замечают, что их учитель искренно и с любовью работает на пользу их, добивается толку не путем наказаний, а путем разъяснений, не требует от слабых больше того, что они могут усвоить, такой преподаватель делается другом учащихся, и, как бы ни был сух предмет, дети интересуются делом и трудятся по силам».
    И далее: «Чтобы не быть голословным, постараюсь совершенно беспристрастно охарактеризовать некоторых преподавателей, оставивших в нас глубокий след своею полезною деятельностью…».
    «…В числе даровитых и толковых учителей с удовольствием упомяну об учителе латинского языка, Николае Карловиче Отто.
    Латинский язык начинался у нас с 4 класса; в этом классе мы делились на филологов и юристов. Грамматика начиналась и кончалась в 4-м классе; в этом же классе начинали переводить Юлия Цезаря, как автора более легкого по слогу и доступного по содержанию. Достоинство преподавания Отто заключалось, главным образом, в том, что он требовал больше читать и больше переводить на родной язык. Он не давил нас сухой грамматикой и экстемпоралиями в течение нескольких лет. Чтение и переводы, начатые в 4 классе, продолжались во всех последующих классах, с постепенными переходами от легких произведений к труднейшим.
    По пути делались и дополнительные грамматические объяснения.
    При таком толковом преподавании, занятия латинским языком для нас были вовсе не затруднительны, и силы наши над ними не надрывались.
    Мне известно, что в очень недавнее время, спустя 20 с лишним лет существования классических гимназий, в учебном мире возбужден вопрос – какой из древних писателей наиболее пригоден для переводов после прохождения курса грамматики? По этому вопросу собирались мнения у специалистов. Многие останавливались на Юлии Цезаре. Странно, что этот мудреный вопрос был уже единолично разрешен, 40 лет назад, учителем Новгородской гимназии, Н.К. Отто.
Я выше упомянул, что Н.К. Отто вместе с тем был большой любитель совершать летние экскурсии для ознакомления с бытовыми условиями поозеров и других.
    С наступлением каникул, Отто отращивал большую рыжую бороду и усы, одевался в рубище и отправлялся в народ. Он сам рассказывал мне, как, после многих трудностей, он добился доверия в поозерщине. Долго не удавалось ему это дело, как он ни старался внешним своим видом не походить на ненавистного поозерам «нимца».
    Однажды как-то ехал он в лодке с поозерами; одет он был так, как одеваются ныне золоторотцы, на голове была одета рваная поярковая шляпенка. Поозеры долго подозрительно на него посматривали и, наконец, сказали ему: «А ведь ты, братец, нимец».
– Отчего же вы так думаете? – спросил Отто.
– «Как отчего? А у те шляпа на голове!»
Отто нашелся. Он снял картуз с одного поозера и надел на его голову свою шляпу.
– Ну, что же ты немцем сделался теперь?
Поозеры ухмыльнулись и сообразили в чем дело. После этого они стали сговорчивее, и Отто свободно ходил по их деревням и всегда встречал к себе доверие».

    За хрестоматией последовали описания в «Русском дневнике» путешествий Н.К. Отто по Олонецкой губернии, прогулки из Новгорода в Старую Руссу. Сотрудничество с «Северной Пчелой» в 1860 – 1861 годах определили серии его публикаций о русском умельце, аракчеевском крестьянине – Замыслове; новгородском Поозерье; судоходстве; описание поездки в Псков и его окрестности.
    Заметным историческим трудом для Н.К. Отто, совместно с Иваном Куприяновичем Куприяновым, стали: «Биографические очерки лиц, изображенных на памятнике Тысячелетия России, воздвигнутом в г. Новгороде» в 1862 г. В предисловии авторы отмечали, что «поводом к составлению настоящей книги послужило предстоящее в 1862 году открытие памятника тысячелетию России, воздвигаемого в Новгородском Кремле, против древнего Софийского собора. Этот памятник будет украшен группами фигур в верхней части и сплошным бронзовым барельефом внизу его с изображением великих деятелей земли Русской. Торжество тысячелетнего существования России, как государства, вероятно, привлечёт в Новгород многих представителей с разных концов России, и, без сомнения, между ними найдутся лица, которые при обозрении нашего памятника пожелают иметь под рукою, для справок, краткий биографический указатель, заключающий в себе главные черты из жизни людей, изображения которых представлены на памятнике» (4). Этот указатель был первый в ряду новгородских указателей, посвящённых памятнику Тысячелетию России.
    Исследования Н.К. Отто последующих лет затрагивали перевод записок фон Гафена из «Путешествие по России в 1736 – 1739 годах», и публикование их в газете «Северная Пчела» в 1863 г., а также издание книги: «Материалы для истории учебных заведений Министерства народного просвещения (История новгородской дирекции до 1828 г.», в 1865 г. В «Материалах для истории…» (5) Николай Карлович впервые сделал попытку собрать и обобщить известные материалы по учебным заведениям Новгородской губернии в разрезе её уездов. «Материалы…» дают возможность нам познакомиться с формированием и работой этих учреждений на рубеже конца XVIII – начале XIX вв.
    Многие годы путешествий Николая Карловича были связаны с вотчиной А.А. Аракчеева – Грузино. Интерес исследователя-краеведа не мог пройти мимо темы, раскрывающейся в архивных документах, хранящихся в усадьбе Аракчеева. В шестидесятые годы XIX столетия аракчеевский архив был практически забыт, находился на попечении ещё одного новгородца-краеведа, впоследствии основателя новгородского краеведческого музея – Н.Г. Богословского.
    Сегодня, притом, что уцелевшие и дошедшие до нас архивные дела аракчеевской усадьбы находятся в разных хранилищах, а отдельные из них, к сожалению, безвозвратно потеряны, мы с благодарностью можем найти ссылки на них в документальных описаниях Н.К. Отто. Его работа: «Черты из жизни графа Аракчеева // «Древняя и новая Россия». СПб., 1875. № 1. С. 95–102; № 3. С. 293–300; № 4. С. 376–393; № 6. С. 165–182; № 10. С. 162–185», опубликованная уже после смерти автора была написана в 1866 г. и передана для публикации братом Николая Карловича, Иваном.
    В 1874 г., в письме к редактору журнала «Древняя и Новая Россия» С.Н. Шубинскому, Отто Иван Карлович писал: «Покойный брат мой окончил биографическую статью о графе Аракчееве в марте 1866 года. Составлена она по материалам, извлечённым из Грузинского архива; причём выбор его падал преимущественно на такие материалы, которые касались частной жизни графа. Что же касается того, по какому случаю, он пользовался Грузинским архивом, то, к сожалению, в записках его не осталось никаких указаний по этому предмету, а как я могу припомнить, так кажется, что он имел открытый доступ к Архиву графа посредством Министерства Народного Просвещения, ибо он служил учителем (латинского и греческого языков) сначала в Новгородской, а потом Вологодской гимназиях».

    Видимо, Н.К. Отто писал свои «Черты…» находясь в Вологде, куда он переехал, по приглашению другого бывшего новгородца, директора училища Н.И. Красова. Кроме того здесь, в Вологде, первое, что предпринял Николай Карлович – это описал историю Вологодской дирекции училищ до 1850 г. (6), подобно материалам для истории учебных заведений Новгородской губернии.
    К сожалению, состояние здоровья Н.К. Отто (вспомним слова Н.И. Костомарова) прервало его научные изыскания. Мы даже не можем назвать год его смерти, так как это осталось неизвестным.

    Другой феноменальной новгородской краеведческой личностью 50-х годов XIX века был Иван Куприянович Куприянов (1826 – 1878). Дело в том, что И.К. Куприянову удалось не только самому внести значительный вклад в исторический пласт краеведческой науки Новгорода, но и помочь, взрастить двух замечательных историков: А.И. Никитского, будущего профессора Варшавского университета, который многому научился от И.К. Куприянова, оканчивая новгородскую гимназию; и В.С. Передольского, будущего владельца краеведческого музея, помощника И.К. Куприянова в его изысканиях, будучи гимназистом.
    Современная исследовательница новгородского краеведческого движения Н.Н. Жервэ справедливо отмечает что: «Куприянов И.К., один из первых новгородских краеведов, исследователей и собирателей новгородской старины. <…> В 1846 г. утверждён попечителем младших классов новгородской гимназии. Преподавал также русскую грамматику и географию. Автор более 50-ти статей и книг, посвящённых историческому прошлому и древностям Новгорода, печатавшихся в «Москвитянине», «Отечественных записках», «русском слове», «русском педагогическом вестнике, ЖМНП, «Вестнике императорского русского географического общества», в С.-Петербургских ведомостях, НГВ. <…> Куприянов работал в качестве новгородского корреспондента журнала «Москвитянин», направляя его издателю М.П. Погодину заметки, критические статьи, рецензии, письма. <…> В 1865 г. Куприянов переехал в Гатчину и до конца дней работал учителем в Гатчинском сиротском институте» (7).
    По свидетельствам бывших гимназистов-новгородцев: «Можно заметить, что наши бывшие преподаватели, даже из молодых, вновь поступавших, не испытывали тот или иной метод на нас, не бросались из стороны в сторону, а начинали свое дело, как будто давно уже приобрели опытность где-то на стороне. Путем долгих соображений они самостоятельно вырабатывали методы преподавания, совершенствовали их из года в год, что вызывало и в нас интерес к занятиям.<…>
    Начну с учителя русского языка И.К. Куприянова. Иван Куприянович был человек умный и в высшей степени трудолюбивый. Хорошо был знаком с русской литературой, свободно читал древние новгородские письменности и написал очень много по древней истории Новгорода.
    В 50-х годах, библиотека Софийского собора с древними рукописями находилась в Новгороде и помещалась в куполе. Куприянов, в свободное время, целыми днями просиживал в этом хранилище рукописей, читал, списывал и потом печатал. В летнее время, Куприянов один или с весьма близким другом своим, учителем латинского языка Николаем Карловичем Отто, или с учителем уездного училища Иваном Павловичем Можайским (после инспектором народных училищ, недавно умерший) отправлялись бродить по уезду для собирания этнографических сведений; их особенно интересовало так называемое «Поозерье». Поозеры плотно сидят по берегу Ильменя. Не знаю, насколько изменились нравы поозеров в настоящее время с распространением школ, но до конца 60-х годов жители поозерских селений отличались крайнею дикостью нравов, были грубы и крепко держались многих языческих обрядов и обычаев. Немца, или как они произносят - «нимца», поозеры ненавидели, а под «нимцем» они разумели всякого, кто был в пиджаке или сюртуке. Прогулки по селениям поозеров были не безопасны для жизни. Вызнать от них что-либо по религиозным вопросам или обычаям было весьма трудно. С крайним недоверием относились они ко всякому, кто являлся к ним из города, да еще в одеянии немецкого покроя. Под пьяную руку такого пришельца могли и убить. Пишущий эти строки, проходя однажды по рели из Юрьева в Новгород, встретился с партией поозеров, шедших с косами и вилами, и едва не был подсечен косой одного из поозеров, без всякого повода бросившегося на него со словами: «ах ты нимиц проклятый».
    Спасли только быстрые ноги.
    Вот к такому то народу Куприянов и Отто всячески ухитрились попасть в доверие и вызнать от них что-либо.
    Своим трудолюбием, мягким прекрасным характером, Куприянов имел на нас благотворное влияние. Если он замечал в ком-нибудь желание заниматься предметом русского языка, то сближался с таким учеником, давал ему для чтения свои книги, заинтересовывал своими занятиями по изучению древностей новгородских.
    Грамматика проходилась у Куприянова практически. Руководство Востокова, лучшая и единственная краткая грамматика того времени, своею сухостью, Куприянова не удовлетворяла. Путём чисто практическим Куприянов весьма подробно и обстоятельно знакомил нас с грамматикой русского языка. Он обыкновенно вызывал кого-либо к доске, диктовал предложение и, путем разбора, выяснял части предложения и, одновременно с этим, части речи. Так, мало по малу, к концу года все пройденное приводилось в последовательный порядок.
   Но еще более мы обязаны Куприянову тем, что он с 1-го же класса давал нам массу письменных упражнений. Мы излагали письменно прочитанное и писали небольшие сочинения на темы, поставленные самим Куприяновым. В 3 классе мы уже писали сочинения на более серьезные темы; если тема была для исторического сочинения, то указывались для прочтения и источники. Сочинения читались в классе, иногда разбирались целым классом.
    Насколько полезны были уроки, Куприянова я укажу на случай, бывший со мною.
    В 1865 году я держал экзамен в Петербургском университете на звание учителя русского языка. Экзамен производил профессор Орест Миллер. По положению, экзаменующийся должен написать сочинение на тему и дать устные ответы на несколько вопросов по грамматике, риторике, словесности и истории русской литературы. Профессор дал мне написать на тему: «о преподавании отечественного языка». Пока шел экзамен с другими, я весьма подробно, на четырех листах, изложил мысли о преподавании отечественного языка. Откуда я мог набраться опытности в преподавании русского языка? Сознаюсь теперь, я подробно изложил метод, принятый Куприяновым, и не ошибся. О. Миллер, прочитав мое изложение, пристально посмотрел на меня и сказал: «Прекрасно! Вы принесете детям много пользы, если будете держаться метода, который вы здесь указываете. Я, — продолжал он, — против существующего порядка экзаменов по русскому языку. Все, которые сдавали сегодня экзамен вместе с вами и отвечали недурно и написали удовлетворительно, — отвечали зазубренное, а для учительства они не годятся. Я предлагал ограничиваться одной письменной работой; в такой работе виден весь человек. Вот, например, я вижу, что вы понимаете дело, с пользой будете вести занятия, а потому на вас на одних пусть осуществится моя мысль устного ответа, от вас не потребую, а поставлю баллы, как бы вы отвечали».
    Такой лестный отзыв меня ободрил и еще больше укрепил в мысли, что метод Куприянова хорош, и его надо держаться всегда. Я так и делал, поступлю так и теперь и всегда прихожу к хорошим результатам в успехах учеников.
Куприянову же, как я уже упоминал в начале воспоминаний, мы обязаны подробными ознакомлениями нас с древностями Новгорода, во время загородных прогулок. Таков был Иван Куприянович Куприянов» (8).
    К отзыву гимназиста: «Куприянов (учит. русского языка). Хорош во всех отношениях. Хороший педагог, говорит тихо». Следует добавить, что Иван Куприянович вместе с тем был душой и вдохновителем кружкового объединения новгородских краеведов.
    «Истории собрания рукописей Софийского собора и характеристике некоторых наиболее значительных изданий Куприянов посвятил статьи: «Исторический очерк Софийской библиотеки», «Обозрение пергаментных рукописей Новгородской Софийской библиотеки», Списки иконописных подлинников Новгородской Софийской библиотеки» и др. Сведения о первых этапах формирования этого древнейшего книжного собрания у автора отсутствовали, он обращал внимание на пополнение хранилища в XV – XVII вв. и прилагал перечень из 87 названий с пояснениями к каждому изданию и небольшими выписками из него. Среди архивных находок Куприянова были: подлинная межевая запись Юрьева монастыря конца XIV в., Инструкция Ивану Немчинову «Об управлении домом и деревней» 1726 г., неизвестные проекты Феофана Прокоповича и Ивана Посошкова».
    «Большой интерес с информационной точки зрения представляют его статьи: «Материалы для истории и статистики Новгорода и его области из архива новгородской казённой палаты», «Материалы для истории и географии новгородских областей», «Указание на некоторые рукописи новгородских церквей и монастырей», «Исторический очерк учреждения и распространения училищ в Новгородской губернии», «Крестные ходы, местные праздники и церковные обряды древнего Новгорода».
    Интересные детали поисков И.К. Куприянова раскрывает его ученик, В.С. Передольский: «Ознакомление с Ильменской стариной я начал ещё учеником гимназии, под руководством преподавателей: Ив[ана] Купр[ияновича] Куприянова и Ив[ана] Ив[ановича] Красова, объяснявшим мне значение Велико-Новгородских и окрестных монастырских памятников вещественных и письменных. Тех и других было тогда в церквах и монастырях множество; хранились они или под церковными крышами, или в кладовых. Сопровождая Ив[ана] Купр[иянови]ча в свободное от уроков время в его прогулках, я забирался, как мальчик, в самые тёмные и тесные уголки подцерковий и надцерковий и выкидывал оттуда моему учителю всякую заваль, – он всё пересматривал и объяснял, а бумаги прочитывал. Особенно много было рукописей харатейных и бумажных на палатях Софийских, Юрьевских и Антоновских. В то же время, и сколько помнится, по сообщениям Ив[ана] Купр[иянови]ча, предписано было Свят. Синодом настоятелям церквей и монастырей, разобрать рукописи, древние предметы церковной утвари, не употребляемой при богослужении и др. и составить всему опись. В числе постриженцев Юрьева монастыря был мой двоюродный брат, соборный иеромонах, человек, по-тогдашнему, учёный и вообще любознательный, но не переносивший никакого подневольного труда. На него была возложена разборка и опись Юрьевских бумаг и древностей. Желая навестить моего родственника в какой-то праздник и пробираясь в монастырь берегом Волхова, я столкнулся с о. Сисоем у речных монастырских ворот; всегда приветливый и весёлый на этот раз он выглядел мрачно и злобно; руки и подрясник его были в пыли. Заметив о Сисою, о необыкновенном настроении его духа, я полюбопытствовал узнать причину. «Всё из-за тебя, да из-за твоего учителя», – сказал он – вам наука, а мне мука; понадобился, видишь ты, науке монастырский хлам, и велят разбирать, вот и ройся в пыли, да в птичьем помёте».
 – Что ж много разобрал, – спросил я отца Сисоя, когда мы пришли уже в келью.
 –Очень много, - отвечал он сердито. – А что в харатейных, оказалось, – допрашивал я.
 – Отстань, – крикнул соборный Иеромонах. – А буде хочешь знать, полезай в Волхов и спроси сыртей да сигов.
    Я никак не мог уразуметь значения этих слов, а потом, когда о Сисой попил чаю, поуспокоился и вошёл во всегдашнюю колею, он рассказал, как сторожа и послушники набрали по подвалам да по вышкам, т. е. под церковными крышами, кулей пять бумаг, книг и разного лому и как всё это повезли за монастырь, вверх по Волхову, да и утопили. На упрёк мой, зачем он не позвал меня для составления описей, чтобы я мог сделать за праздники, о Сисой, отвечал: «да составь вам опись, а потом и храни этот хлам, да показывай вашей братии; боюсь я только, как бы ни всплыли кули с бумагами. Говорил я, что лучше сделать по Антоновски…
 – То есть как же, – спросил я.
 – А на костёр и аминь» (9).
    «Ивана Куприяновича очень беспокоило состояние древних храмов Новгорода. Он писал М. Погодину, что за первые пять лет его пребывания было разрушено и разрушались сами три церкви на Софийской стороне: Рождества Иоанна Предтечи, Апостола Иакова и св. Дмитрия Солунского. В угрожающем состоянии находились церкви двенадцати апостолов на Пропастях, Лазаря, Николы Белого и другие (Москвитянин. 1851. Ч. 3 № IX – X).
    И.К. Куприянов считал необходимым «тщательно собирать те крупицы сведений, которые разбросаны в летописях, т.к. исторический обзор каждой из церквей важен для науки и истории».
    Почти пророчески звучат его слова: «Придёт пора, когда под пером талантливого дееписателя снова заговорят живым языком мёртвые до сих пор факты прошлого: тогда ничего не будет лишним, бесполезным. Наше дело – собирать эти факты и подготовлять почву будущим трудам, дабы не заслужить себе впоследствии укора в том, что мы не сумели сохранить тех немногих черт былого, коих не истребило ещё в нас всепоглощающее время» (10).

    19 февраля 1893 года «Новгородские губернские ведомости» сообщили на своих страницах печальное известие, «что в Новгороде, после довольно продолжительной и тяжкой болезни, на 66-м году жизни, скончался от паралича сердца инспектор народных училищ 1-го района Новгородской губернии стат. совет. Иван Павлович Можайский.
    Покойный был сын вице-губернатора артиллерийского департамента, родился в Киеве, а первоначальное воспитание получил в первой С.-Петербургской гимназии…»
    По окончании курса в гимназии – с правом на чин XIV класса, Иван Павлович поступил в Императорский С.Петербургский университет, из которого, по недостаточности средств, вышел со 2-го курса, по прошению со свидетельством от 13 июня 1850 года. С этого времени по 1855 год он занимался частными уроками в помещичьей семье в Устюжинском уезде Новгородской губернии. Потом, выдержавши специальное испытание в экзаменационной комиссии при С. петербургском университете на звание учителя русского языка в уездных училищах, он занял должность учителя русского языка в Новгородском уездном училище; это было 23 сентября 1853 года. С 14 октября 1857 года он назначен был штатным смотрителем того же училища и вместе с тем временно имел частные уроки французского языка в младших классах Новгородской мужской гимназии.
    С 1 сентября 1869 года назначен инспектором народных училищ Новгородской губернии – до учреждения дирекции народных училищ; когда же учреждена была дирекция, – он определён инспектором 1-го района, в состав которого в последнее время входят уезды Новгородский и Крестецкий; в должности инспектора народных училищ он состоял по день своей смерти.
    Таким образом, всё своё служебное поприще, продолжавшееся без нескольких месяцев 40 лет, Иван Павлович провёл в г. Новгороде. За свою «отлично-усердную» и полезную службу покойный часто получал одобрения и награды от своего высшего начальства. Между прочим. Он награждён орденами св. Станислава 3-й степ. И 2-й степ. с Императорскою короною, св. Анны 2-й степ., св. Владимира 4-й и 3-й степени; имел тёмнобронзовую медаль в память войны 1853 – 1856 года, причём не редко получал благодарности за труды по народному образованию от местных земств Новгородской губернии.
    Если вообще педагогическую деятельность считают трудною, то тем более не легка была деятельность Ивана Павловича. Его служебная деятельность продолжалась долго – почти 40 лет. Из воспоминаний, слышанных нами о покойном, видно, что на его отношениях к воспитанникам обнаруживалась родительская заботливость: он старался вникнуть в душу каждого из своих учеников, определить его индивидуальные особенности, и руководствовался этим в своей учебно-воспитательной практике, не сочувствуя тогдашней розге; он не редко призывал к себе родителей учеников, давал им советы, что и как делать им со своими детьми, указывал им пути, по которым они могут направить деятельность своих детей. Не оставлял он своих воспитанников без внимания и по выходе из учебного заведения; он долго хранил их в своей памяти, помнил даже психические особенности многих и всегда был готов оказать им услугу, если в том оказывалась нужда.
    После Севастопольской компании, со вступлением на Всероссийский Престол Царя Освободителя, когда лучшие русские умы убедились, что нам нужно многому учиться, когда многие из русских людей принимались за педагогическую деятельность, заботились о начальном образовании народа, разрабатывали методы обучения, всё это находило жаркое сочувствие в душе молодого учителя Ивана Павловича Можайского. Ещё, будучи штатным смотрителем Новгородского уездного училища, он посещал разные школы не только Новгородского, но и других уездов губернии, старался знакомить учителей существующих школ с новыми методами обучения, поселить в них убеждение в целесообразности господствовавших в школах мер наказания, причём указывал им на другие, более действительные – средства воспитания.
    Не мало трудов пришлось понести покойному и в должности инспектора народных училищ. В этот период его деятельности получили начало начальные народные училища по «Положению» 25 мая 1874 г. Уездные земства Новгородской губернии, признавая важность начального народного образования, обратили серьёзное внимание на этот вопрос и, по мере сил и возможностей, начали открывать одно за другим в разных местах земские начальные народные училища. Министерство Народ. Пр. не замедлило прийти на помощь земству, и на совместные средства министерства, земства и крестьян начали открываться министерские одноклассные и двухклассные сельские начальные училища. В непродолжительное время училищ открылось много, а лиц, подготовленных к исполнению обязанностей начального учителя, было мало; часто приходилось замещать места лицами не вполне подготовленными, и мало соответствующими требованиям хорошего начального обучения. В это тяжёлое время покойному пришлось быть инспектором народных училищ – одному на всю весьма обширную Новгородскую губернию, не редко приходилось ездить из одного конца губернии в другой, и покойный Ив. Пав., не жалея сил и здоровья. Отдавался душой и телом любимому делу, объезжал нарождающиеся школы губернии, делая в год не одну тысячу вёрст, давал, где нужно, советы и наставления неопытным учителям и устроителям школ, знакомил учителей с новыми методами преподавания, иллюстрируя иногда указания примерными уроками. Местные земства и деятели по народному образованию всегда ценили опытность и заслуги покойного И.П. по народному образованию, относились к нему с почётом и доверием и не редко обращались за советами по разным вопросам начального народного образования. Новгородское губернское земство видело, как трудно поставить правильно дело начального народного образования без опытных и знающих своё дело учителей, оно искренно заинтересовалось вопросом, как лучше устроить это дело, и, не полагаясь на свои собственные силы, обратилось за советом к покойному И. П., как лицу просвещённому, опытному и любящему это дело. И он не замедлил откликнуться на этот призыв.
    В одно из земских собраний он вносит докладную записку, в которой указывает на необходимость устройства педагогических курсов для начальных учителей и открытия земской учительской школы для приготовления новых учителей; изложенные в этой записке мысли были приняты в соображение при устройстве учительских курсов и Александровской учительской школы (11).
    Обращаясь ещё раз к деятельности И.П., в качестве инспектора народных училищ, мы должны сказать, что возникновение и развитие начального народного образования в Новгородской губернии на новых, указанных Правительством началах, тесно связано со служебною личностью покойного инспектора.
    Обращаясь к частной жизни покойного, мы не можем не обратить внимание на то обстоятельство, что И.П., ещё в молодости принадлежал к кружку лиц, которым не чужды были интересы литературные и некоторые более или менее близко стояли к покойному, это были – преподаватели Новгородской классической гимназии Отто и Куприянов, и известный археолог Новгородской земли свящ. Н.Г. Богословский; он можно сказать, до самой смерти уделял свои досуги литературным занятиям, и, по мере сил и таланта, откликался прозой и стихами на разные явления нашей общественной жизни.
    Ещё в 1885 году им издан сборник своих стихотворений под заглавием «Дядя Пахом», – из которых многие напечатаны были им в своё время в «Искре», издававшейся Курочкиным; некоторые его статейки и стихотворения печатались и после то в периодических изданиях (Паломник, Осколки, Губернские ведомости), то отдельными брошюрками, – например: «Ничего» (Легенда о железном кольце кн. Бисмарка), «Святые мученики князь Михаил Черниговский и боярин его Феодор», – последнее из его произведений. Между прочим, он составил книжку – «учебный курс Географии Новгородской губернии», для начальных училищ, вышедшую вторым изданием, для которой многие сведения почерпнуты им из личных наблюдений во время неоднократных поездок по губернии при ревизии школ.
    Покойный И.П., имел будто бы намерение, по выходе в отставку, написать наблюдения и воспоминания из своей учительской и инспекторской деятельности, в которой, надо полагать, было бы много интересного и поучительного, но, к сожалению, неутомимая смерть не позволила ему привести в исполнение этого намерения» (12).

    Добавим, что увлекаясь историческими исследованиями, Иван Павлович старался успеть встретиться и записать воспоминания очевидцев событий, связанных с известными историческими лицами Новгородчины: архимандритом Фотием («Сведения об архимандрите Фотии, собранные на месте его родины в селе Ям-Тесово Новгородской губ и уезда // «Исторический вестник». 1888. Т. 33. Июль. С. 148 – 151), генералиссимусом А.В. Суворовым («Суворов в селе Кончанском» Из рассказов местного старожила // «Русская старина». Ноябрь 1886 г. С. 408 – 411). А также событиями времён графа Аракчеева: «Времена военных поселений» (Из рассказов бывшего военного поселянина) // «Исторический вестник». 1866. Т. 25. Август. С. 350 – 364 и «Легенды о графе Аракчееве» (Из рассказов бывшего военного поселянина) // «Исторический вестник». 1885. Т. 21. Июль. С. 211 – 214.
    Характерным для И.П. Можайского педагога-краеведа было определение опубликованного им «Учебного курса географии Новгородской губернии», как предмета – «Родиноведение».

    Кружок краеведов XIX столетия в Новгороде сыграл заметную роль в изучении Новгородского края, быта и исторических событий старины. Однако нельзя сказать, что это стало определяющим примером. До сих пор их судьбы, их труды не нашли должной оценки и уважения даже в таких современных изданиях, как «Великий Новгород» (Энциклопедический словарь).


____________________
Примечания:
(1) Пришвин М. Герцен в Новгороде // «Русские ведомости» № 71 за 25 марта 1912 г. С. 3.

(2) Можайский И.П. Из воспоминаний новгородца о Н.И. Костомарове // «Наблюдатель» СПб., № 10. Октябрь. 1885. С. 236.

(3) Костомаров Н.И. Исторические произведения. Автобиография. К. 1990. С. 587 – 589.

(4) Отто Н.К., Куприянов И.К. Биографические очерки лиц, изображенных на памятнике Тысячелетия России, воздвигнутом в г. Новгороде. Новгород, 1862. Предисловие.

 (5) Отто Н.К. Материалы для истории учебных заведений Министерства народного просвещения (История новгородской дирекции до 1828 г.). СПб., 1865.

(6) Отто Н.К. Вологодская дирекция училищ до 1850 года. Вологда, 1866 (Материалы для истории учебных заведений Министерства народного просвещения);  ЖМНП. № 132. 1866 г. Октябрь.

(7) Жервэ Н.Н. Куприянов Иван Куприянович // «Великий Новгород. История и культура IX – XVII веков». Энциклопедический словарь. СПб., 2009. С. 261.

(8) Е. Г. «Из воспоминаний о Новгородской гимназии 50-х годов» // газета «Новгородские губернские ведомости» Часть неофициальная. 1895 г. № 48 – 54, 56, 58, 63 – 64, 67 – 68, 70.

(9) Передольский В.С. Краткий очерк состояния Велико-Новгородской старины в 1889 г. // Сборник Новгородского общества любителей древности. Вып 3. Новгород, 1910.

(10) Жервэ Н.Н. Новгородский краевед И.К. Куприянов – корреспондент журнала «Москвитянин» // «Новгород и Новгородская земля история и археология» (Материалы научной конференции. Новгород, 23 – 25 января 1996 г.) Вып. 10. Новгород, 1996. С. 235.

(11) Александровская земская учительская школа ныне уже закрыта.

(12) Иван Павлович Можайский // газета «Новгородские губернские ведомости» Часть неофициальная. № 15, 19 февраля 1893 г. С. 6.