Погоны и губная помада 1, 2, 3 гл

               
Бывают трудные минуты.
Бывает лгут, бывает ждут.
И совершают дни разлуки
И, согрешая - не поют.

Часы пролётные ведутся
Отсчётом памятных времён.
Бывает, что они сойдутся
И сядут встречей, к нам
                за стол.

И мы живём не для потери
Своих протоптанных дорог.
Мы вместе с временем сидели
В воспоминаньях и, дай Бог

Что можем вспомнить не прощаясь
С своею памятью не раз.
Мы светлых дней не забываем,
Которые живут для нас.

  Эта повесть не реальная история, а существовала она или нет, я не знаю, но всё же факт прояснился и объяснился мне, лежащему с закрытыми глазами тихой весенней ночью, спящему в наше человеческое время отдыха от перенасыщенных  будничных часов дня, когда  мы не только торопимся жить, делая, подчас, не мало ошибок или повторяем их, но и стараемся, всё же создавать себя, выражать своё - "Я" не только перед кем-то, а больше, всё же, доказывая самим себе - на что мы способны, а на что, нет.
 Скажу правду: эта история показалась мне во сне всеми, или, почти всеми кадрами сюжета, которые я хочу превратить в повесть на белых листах бумаги, зарисовывая то, что увидел.

Итак.

                I.

                «Б А З А»

                1. «Развод».

 Гарнизон полка дивизии десантников находился в заболоченных лесных местах на западных Российских рубежах, недалеко от городка «Н»… и на стратегических  картах Министерства Обороны означался вторым эшелоном боевой охраны Российской  вотчины земельных просторов. Это была боевая единица - дивизия, коей предназна- чалось в тактическом плане военных действий не столько, переводя на язык малограмотных (в отношении боевых структур), как сторожить наши  Великие границы Родины – России, в случае угрозы из вне, а именно они должны были   осуществлять поддержку первого эшелона  военных структур и своей  внезапностью появления в назначенный час не только прийти на помощь помощь, но и атаковать вне зависимости от положения действий первого эшелона, принявшего на себя удар, т.е. они должны были громить  противника, расчленяя его и, как исход этого результата, первый и третий эшелон (подмога) добивал напавшего врага.
 Тактический план этих действий был грамотно разработан не только по задаче – победить, но и, как это сделать, чем это сделать с наименьшими потерями, меньшим числом: «Главное не сколько? Главное, как!» «Не числом, а умением!»
 Манёвренность, мощь, сила, уверенность, где-то, может и отступить при  необходимости для нанесения главного удара. Это, как удар молота по ледяному шару и шар должен превратиться в брызги осколков, а брызги добивают не осторожничая остальные.
 Но история сия в своём освещении будет принадлежать не крупномасштабным операциям, не скрою – боевых, именно боевых действий, где  кровь, пот, пороховая сажа и слёзы  на глазах за  погибших: друзей;  товарищей;  боевых  соратников; «мальчишках» и  мужей,   будут насыщен но сложены в строки  письма повести, а только об одном и не малозначимом эпизоде той жизни полка № ,..  где первая роль отводилась батальону «МЕДВЕДЬ».

 Плац. Военнослужащие гвардейского полка, ожидающие построения в стройные ряды «коробочек» на утреннем солнце, ясно и безоблачно, глядевшем на молодых и взрослых, возрастных мужчин, некоторое время «мариновались». Кто курил, кто, что-то рассказывал, а другие просто смеялись по поводу анекдота, пересказанного балагурами части.
- По ротна-а! На построение-е! Становись!  –  команду громогласным баритоном объявил начальник штаба полка, п/п-к Крупнов Ефим Олегович, уважаемый и «страшный» полководец. – Равняйсь! Смирно – о!
 Он зорко оглядел выстроенные «коробочки» строевого построения  ротных редут полка  десантников и резко, чётко, повернувшись на место встречи приветствия и доклада командиру полка,  чётким строевым шагом гордого гренадёра-десантника  двинулся к вступавшему на плац командиру части, Стасову Олегу Константиновичу. Точно по времени, печатая каждый свой шаг звонко раздававшемся звуком подковками сапог в утренней тишине по асфальту плаца, начальник штаба не только показывал, но этим показом он учил своих подчинённых.
 Отрапортовав в приветствии о готовности полка и проведённой проверке личного состава подразделений для принятия плановых задач в бое -    вой и учебной подготовке, какие должен установить командир полка, п/п-к Крупнов сделал шаг в сторону, давая пространство для движения п-ка Стасова к месту отдачи приказаний – на середину плаца перед строем полка и, развернувшись пристроился рядом с ним, чуть сзади.
 Всё происходило, как и всегда: буднично, ежедневно, ежемесячно… но, как и всегда: задорно-строго, выверено по строкам устава, парадно, красиво! Даже зыбкая утренняя сонливость солнечного небесного тепла Земли, красоты, осветившихся красок по округе, разбежалась: от барабанного марша оркестровых ударников на плацу; строгости военного этикета (приводящего даже ленивого в соответствие чувства мерности службы военного, а не «заблудшей овцы»), громких и чётко произносимых команд; дыхания и без дыхания строевых порядков полка. Природное чу- до-утро (хотел сказать: испугалось…) тоже равнялось на защитников Родины и стало ещё ярче, и красивее, ещё звонче и бодрее. Но всё же, что-то было не так, что-то изменилось в будничном разводе полка. Этот день нёс открытие нового будущего, впоследствии… Подтверждалось же  фактом состояния командира полка – не тем обычным  спокойствием его  лица и стройности движения, какая-то гроза и вялость одновременно. Скорее всего это была усталость.
- Здравия желаю, други мои! – совсем  необычное приветствие, совсем необычный голос, но всё же громко на весь плац, командир поздоровался со своим войском. Произошло некоторое замешательство в рядах, но это был миг растерянности, всего лишь миг…
- Здравия желаем, товарищ полковник!..  – прогремел единым хором строй.
 Полковник Стасов опустил голову. Снял фуражку. Вытащил платок из кармана брюк и протёр внутренности  фуражного околышка, как-будто там была непростительная влага от пота, мешающая ему. Он выполнил свою миссию так, словно пролил в извинении душевные чувства перед сослуживцами, перед братьями по оружию. Одел фуражку. Поднял голову и посмотрел на ряды своего полка снисходительно с дружеской любовью к собратьям. Длилось это не долго, но, казалось, что такое поведение  командира не кончится, пока его душевное  состояние не придёт в равновесие с окружающим миром, не сольётся, как всегда со служебной   обязанностью учить, командуя своими подчинёнными. Его взгляд и осмотр рядов указывал на то, что он ищет кого-то, но нет, этот взгляд был  обращён ко всем и к каждому в отдельности, и всё, что сейчас происходило со Стасовым передавалось в мозговые  клеточки  сослуживцев. Недолго длилась эта кинофотографическая съёмка, недолго, но щемило сердце и будоражило сознание в неопределённости происходящего. Что случилось с «Батей», понимал не каждый, если вообще, кто-то, что-то понимал. Всегда строгий и жёсткий, он стал мягким, неуставным и грустным.
 Драматургия этого сюжета наполнялась не только теми чувствами, какие ощущали десантники на построении развода, но и, какой-то скрываемой тревогой за своё будущее. Всё исходило от поведения «Бати». У Стасова, то ли от солнца, то ли от воздушной утренней росы, то ли ещё от чего, на глазах появился водяной наплыв солёной капли. Этого никто не видел.
- Вольно! – скомандовал полковник и, резко повернувшись кругом, направился к месту приёма  прохождения полка  вместе с начальником штаба полка и своими заместителями, строевых колонн подразделений для убытия с плаца по местам службы, учёбы, занятий, проще говоря – военной работы.
 Когда все стали по местам, Стасов обратился без напряжения по микрофону к личному составу, по-отечески дружелюбно:
- Други мои! Сегодня я приветствовал вас не так, как писано в уставе. Простите за эту неформальность, даже можно сказать, панибратство. Есть
тому причина, а потому прошу снисхождения за расслабленность. Я, пока не могу сейчас сказать, но ваши командиры получат указания и определение выполнения этих задач, какие мы будем отрабатывать в будущем и сейчас. Я надеюсь, что всё будет выполнено с успехом и в точности точности, как велит нам присяга, как велит нам Родина, как верит в нас наш народ! Вы обязаны выложиться до конца, но выполнить работу, какая потребуется сегодня, завтра, послезавтра… - он немного кашлянул в кулак от спёртости гортани и хрипоты в его голосовых связках, продолжил, - поверьте старику, всё не просто, но надо! Мы обязаны! Мы писаны законом: дружбы, любви, чести. Законом жизни: своих близких и далёких, но наших людей, нашей Родины! Я в вас уверен и ни на секунду, даже её толику в вас не сомневаюсь. Я верю в вас! – он отошёл к начальнику штаба и, что-то сказал ему, приблизившись к уху  п/п-ка Крупнова, после  чего последний вышел вперёд и встал рядом с отключённым  микрофоном.
- Командиры батальонов собираются в 10.30 на совещание в штабе. Задачи будут поставлены там. Ещё раз  повторяю, в 10.30, при себе всё пишущее и личные документы. Полк! Равня-я…йсь! Сми-и…рно! На пра-а…во! Первая рота, левое плечо вперёд по маршруту прохождения строевым, ша-а…гом, …арш!
 Полк, под оркестровый марш «Славянки», двинулся с развода на места службы, как и всегда.
- Чего это с ним? – спросил рядовой Селезнёв своего  друга и двоюродного брата, идущего вместе с ним в одной шеренге справа,- как-будто что случилось с нашим «Батей». Совсем разнежился.
- Тебе-то, что? Хромай, пока подковы не стёрлись. Узнаем. Дыши глубже, иди ровно. Всё потом…- ответил Кулич Павел, младший сержант, с нотами наставничест- ва и руководства.
 Оба они были  снайперами роты. Сибиряки с одной неприметной деревушки в Иркут- ской области. Жили рядом там и служили вместе, рядом здесь, как говорится: «плечом к плечу, голова к голове, нога в ногу!»
 Полк проходил строевым перед командованием части с приветствием на ходу, повернув голову и прижав руки к бёдрам. После прохода, подразделения сворачивали в разные стороны или в одну, а именно туда, куда надлежало идти, для подготовки или уже на место их учебной работы, занятий, службы и т.д. Шли очень молчаливо, под впечатлением сказанного и сделанного «Батей» на построении  Без песни, без шепотливых разговоров меж собой, каких-либо  шуток-прибауток. Все были  сдержаны и серьёзны. Каждый раздумывал над происшедшим, ломая голову в догадках. Да и настроение «Бати», словно телепатическим образом передалось, гвардейцам.

                2. Дежурство в наряде

 - Слушай, «Куль», так я, что-то не пойму. Я видел или нет, как вчера «Батя» расчувствовался перед нами, - Сергей Селезнёв, - я раньше боялся его, как огня, а сейчас…
- Дурак, ты «Селезень»! Причём, такой же, как и колобок из сказки – круглый и съедобный, - ответил «Куль» без сожаления, что это не понравится брату, всё же насмешка и унижение. – Ты думаешь, что он не человек, а военная машина без души и сердца?  Салдафон? Нет, братец, это человек огромной  души и с большой буквы. «Батя», это наш! И всё тут. А, что там случилось, -  он указал  пальцем на потолок, типа-наверху… - нам не ведомо, да и надо ли знать об этом? Три пол и смотри, чтоб блестел, как вымытые яй… Сам  знаешь, не маленький, а я пойду покурю. Скучно мне с тобой, хоть вой, «нарядник» хренов.
 Они служили уже полтора года и были, как про них говорили: «Два сапога на одну ногу!». Это не «два сапога – пара» и потому, что их связывали не только родст- твенные связи. Мысль одного, если принималось решение обоюдно и выполнялась вдвоём, вместе. В их службе много выдалось приключений. Много было всего. Охотники, не балаболы, сильны духом и телом, но «Куль» владел инициативой и руководил, иногда «Селезнем» по-тихому, не настаивая на своём  мнении, правда, Сергей  этому не препятствовал, но и не  был «подкаблучником». Он  понимал, что, кто-то всё же должен брать в их дружбе большую долю ответственности, а потому и верховодил, правда «Селезень» всегда помогал своему бра ту – не  ошибиться и на своём, иногда, настаивал. «Селезень» тоже был не без таланта: его меткая и быстрая, чёткая стрельба, его холодная расчётливость, его рассуди- тельность и осторожность, была выше похвал, но оба они были весёлыми и общительными в жизни. «Куль» чаще рассматривал суждения брата, прежде, чем сделать что-либо, и чаще же принимал эти здравые мысли. Изъянов в них было не мало, но что поделать если горячность молодости – не мудрость старости! Служили. Служили по чести и совести, по присяге! Кто на них надеялся в доверии, никогда не отрекался, и обращался к ним ещё не раз и не два. Стоило того!..
- Вот, едрёноть!..- «Селезень» закончил уборку и подошёл к «Кулю», вытирая руки о форму слегка после уборки.– Давно я так не пахал, всё молодые «шлягеры» за меня «дынили», а тут!.. Эх, если бы не ротный на дороге…
- На, вот, - «Куль» протянул Сергею сигарету, - за успешно выполненный и терпкий труд. Не хрен было тащить сумку в казарму, да вечером, да
ещё не по «кривой», а на рожон попёрся… - Павел сплюнул в огорчении и затянулся, - тебя не жалко, а пиво…
- Да, чё, я-то!.. Ладно, не убудет… Ещё возьму.
- Только не ты.
- Это почему?
- Хмырь ты, ещё тот. Соображалка в этом деле у тебя тугая. Других  пошлю. Стрелянных. А ты молчи в свои сопелки. – «Куль» хмыкнул, наслаждаясь своим нравоучением, а «Селезень» сделал гримасу обиженного: губы трубочкой, а брови галочкой по – строже, но сигарету из рук брата принял без слов.
- Ну, ну… Не промахнись. Берёшь на свои, а я по факту доставки заплачу и сверху налью. Согласен?
- Точно говорят: «Селезень», которого не легко сбить на пролёте». Согласен, - примирительно улыбаясь подтвердил «Куль» и хлопнул по протянутой ладошке брата в знак дружбы и соглашения в перемирии. Сделка состоялась.
 Сергей тоже расцвёл, как маков цвет в удовлетворении, что снял с себя груз посыльного. Он не желал пытать «счастье» повторно.  Уж, лучше другие в клетку пусть попадают, чем он. Как говорится: каждому своё!
- Слушай,- затягиваясь сигаретным дымом, продолжил разговор «Селезень»,- уже вечереет, а наших на горизонте и в помин не видно, и обед им
вывозили в поле. Чегой-то я не всё понимаю. Ротный говорил, что в обед всё проверит здесь, а его и тень не появлялась. Складывается впечатление, что, что-то готовится не на шутку, а мы, просто отдыхаем. Кратковременный отпуск с тру- дом у нас сегодня. Думаю светит нам дальняя дорога, да не простое дело. Не зря же тех, кто свалит через полгода из-за этих застенок, по нарядам натыкали.
И нас, почему-то только двое поставили, а третьего не дали. В поле они уехали с полной выкладкой, с техникой. Прогревают себя и её, что ли? Наверное к учениям готовятся…
- Похоже на то. Я тоже думаю, что грядёт настоящая работа, а то, всё мелочь, какая-то… Помнишь, как выезжали на «совместку» с Псковскими мужиками и Ивановскими? Во … была заваруха! Тогда точно также было… Но, вот поведение «Бати», это крайняк  какой-то. Что-то не то, - заключил задумчиво «Куль», вглядываясь в перспективную даль – увидеть своих с полигона. – Ладно, пошли телевизор «канифолить», а то скучно как-то. Может, что интересного покажут по «телеку».
- Пойдём.
 До ужина оставалось ни мало, не много, но час был. Павел сидел перед «теликом», вытянув ноги и без интереса пялился в экран. Смотре «мультики». Сергей уселся в кубрике и готовил свои «причиндалы» к форме «дембеля». Берет он отложил напоследок. Это главное, что могло их выделять, как ВДВ, без различных опознавательных знаков, а их рассказы, конечно интересные и поучительные, были подтверждением всему, да «дембельский» альбом закреплял, ставя печать, типа: «Верно!», на всём том, что они прошли, пережили, чему научились в стенах гарнизона и в небе. А научились они многому: выживать силой  воли и не  спасаться от трудностей; прорываться там, где нельзя  жить тем, чем не живут; ви - деть то, что другим запретно было даже слышать, что они не простые ребята, а мужи, породнившиеся с Богом и с ……  ради тех, кто от них далеко и не рядом (а, как бы этого хотелось!..), ради тех, кто их кормит полагаясь на их защиту в родной и любимой стране. Родина Россия – мы её: Сила! Честь! Слава! Они – десант! Они – первые! Они – мужики!
 Солнце уже подходило к исходу дня и, даже ужин вывезли на полигон, на «поле», где полк демонстрировал или, просто проверял свою способность вести боевые задачи, профессионально. Этим десантники подтверждали качества подготовки.
 «Куль»  и  «Селезень» поужинав, ожидали  свою  смену, которая  совсем не  спешила на  подмену. Но: «Солдат спит – служба временем идёт!»   Что ж, такое бывало и не раз, но в ребятах зудил, какой-то жучок нетерпения и, в некоторой степени, растерянности – как-то не так всё было, да и долго… Тревоги не было, но неудобство в чувствах, хоть отбавляй. Один желал вволю отдохнуть от наряда вне казармы (самоход), другой то- же имел свои планы, совсем не совпадающие с данным положением дела.
 Павел отвернулся от наскучившего его телевизора. Встал и разминал поясницу верчением тела из стороны в сторону с нагибанием вниз и приседаниями, с некото- рыми другими упражнениями.
 Сергей поднялся со своего места, благо, окно было рядом и, как раз выходило на дорожку, идущую от штаба полка, где ходил развод наряда. Он легко мог посмот- реть, что и делал, дабы не пропустить момент встречи, кого-либо или чего-либо, стремящегося попасть в казарму их роты. Жаль было одного – отвлечься от такой приятной заботы, как готовиться к «дембелю» в раздумьях мечты и в тишине казар- мы.
- Атас! Смена ползёт, - он увидел строй наряда, идущего по дороге.
- Понял. – Павел лихо катнул табурет, на котором он сидел, к кровати, откуда его взял. Табурет, не спотыкаясь, в указанном направлении по полу, покрытому мастикой и блестевшему от работы Сергея в натирании этого пола, докатился точно на место и встал вровень с другими по линии в ряд, не выпячиваясь и не утопая…
- Хе, удачно, - Павел сам удивился своей сноровке, улыбнулся и бросился к месту дежурного для встречи смены, оглядывая в который раз помещение: всё ли чисто; нет ли лишнего, ненужного. Всё было, как надо.
«В норме-то в норме, но всё равно докопаются, бл…. Фиг с ними. Не каждый желает в наряд, хотя многие  только об этом и мечтают».  «Куль» поправил форму, а Сергей стоял на тумбочке в позе «оловянного солдатика», молча.
- Готов, братец? – Павел оглядел Сергея. – В норме. Ждём,с…
 Через некоторое время дверь в помещение открылась и во внутрь вошёл, сначала командир роты.
- Смирно! Дежурный на выход! – скомандовал Сергей в пустую казарму.
- Товарищ капитан! Во время моего дежурства происшествий не случилось. Личный состав роты находится на полигоне!– отрапортовал Кулич и замолчал, ожидая приказа командира роты.
- Вольно! – скомандовал ротный: гвардии капитан Соев Юрий Алексеевич.- Приступите к смене дежурства.
 Ротный ушёл к себе в канцелярию, Кулич и Бледнов новый дежурный (тоже младший сержант), приступили к своим обязанностям. Но, как  ни странно, смена прошла быстро, хотя оба недолюбливали друг друга.  Причина была давнишняя, но заскорузлая и по сей день они сторонились в  общении между собой. Не уступали ни в чём, норовя поддеть, обхитрить, насмеяться и т.д. Но в этот раз такого не произошло. И вот, стоят наши гвардейцы перед ротным после доклада о сдаче и приёме дежурства в ожидании указаний ротного, и видят не то, что раньше – грозу и привычный разгоняй от Соева, наоборот: снисходительность, дружелюбие и улыбку, что с ним  крайне редко  происходило, особенно, в последнее время.
- Что-то, добры -  молодцы, вы быстро отстрелялись. Ну, и хорошо. Извини, Кулич за опоздание, но так надо. За спиной, его прозвал «Сойка», а это быстро пронеслось по полку и приклеилось навсегда, что позволило быть позывным в эфире, кроме постоянного, выданного сверху «5-ый». Ротный понимал причину выбранного: во-первых, с крыльями; во-вторых, приятно, что не соя, какая-то, да и фамилию не портит. Жёсткости в нём было не мало, но всё уравновешивалось: справедливостью; разумностью и, неожиданно для всех - чувственной душой, но ценность его была в честности, с которой он носил погоны, выполняя свою работу, какой посвятил себя в жизни навсегда. Соев был женат и имел двух дочерей и сына. Он имел всё, что было необходимо. Отроду ему было сорок два года и двадцать четыре календарных… Их он уже «отвоевал» у Армии для пенсии. Бывал в разных точках: и горячих, и холодных, и тихих, и беспредельно  шумных. Ордена и медали  блестели с отливом и переливом. Уже седина пробилась  наружу, местами, но горячность и резкость его характера не говорило о старости, а наоборот – о молодости и живу чести.
- Ну, что, младшИе?. Отдохнули в наряде-то, а, Кулич?- ротный произнёс это, как-то горьковато с улыбкой или нечто похожим на неё.- Вот и я, о том же: хорошо, когда всё хорошо, правда, Бледнов?
- Так точно! – не сговариваясь друг с другом ответили оба.
- Вот так, мОлодцы, - не часто, если вообще, когда-то слышали они такое в свой адрес. – Хорошо, ребятки. Бледнов, ты иди, а ты,  Кулич останься. Перетереть, кое что надо. Присаживайся.
 Кулич сел на стул, когда Бледнов вышел из кабинета перед ротным. Бояться было нечего, если  сам ротный только, что его хвалил, чего уж, там.. Павел, всё же из осторожности напрягся и превратился в слуховой и глазной аппарат внимания, в полной готовности ко всему.
- Павел, как там у тебя на Родине, в Сибири? – Соев закурил сигарету, хотя Кулич не видел его курящим, потому он был  крайне  удивлённый поведению ротного. Его брови подпрыгнули вверх, а рот приоткрылся и он ответил с небольшим заиканием от неожиданности:
- Да, да… всё в норме, товарищ гвардии капитан. – Вопрос Соева прозвучал, как-то по житейски тепло, а поэтому, Кулич и ответил не по военному, уставному.
- Будь на стрёме, вместе с братом, - капитан пропустил ответ  Кулича, понимая, что тот был в замешательстве.  – Всякое может произойти в эти дни. Что именно, я тебе не могу сказать, но доверяю, потому и предупреждаю. Вы у меня золотое зерно, которое я берегу, как «зеницу ока» всеми силами. О нашем разговоре… Сам должен понять. Брата насторожи, как я тебя, но аккуратно. Понял?
- Так точно!..
- Спокойно, я не готовлю тебе и ему что - либо. Просто время наше жестокое и суровое. Сегодня так, а завтра – эдак… Ну, давай, иди на отдых.
- Есть! – Кулич встал со стула резко, стройно. Отдал честь. – Разрешите идти?
- Валяй, покуда…
 Павел развернулся и вышел из  кабинета. Когда он  оказался рядом с Бледновым, тот выказывал  нетерпение и ждал  услышать от сослуживца, что-нибудь эдакое, но посмотрев на проходившего  мимо Кулича с безучастным и хмурым  выражением лица  стальной  мимики, где все жилы лица и шеи были напряжены, а резкая походка добавляла гарантию неприступности и не желания с кем-либо говорить, он не стал пытать счастья в любопытстве и не стал спрашивать эту, не понятно, какой живучести, фигуру. «Куль» прошёл мимо, практически не замечая Бледнова.
 «Не понял, чего это он такой деревянно-железный? Не, ну его к ляду, ещё попаду под руку, а там молот, не чета мне. Не…» - помыслил Бледнов и пропустил, устраняясь от Кулича, идущего в кубрик.
- А-а!.. – Бледнов махнул рукой, как-будто  сказал: «Хрен с тобой…» Куличу надо было  расписаться в книге  приёма и сдачи дежурства. - Сам распишусь. – И пошёл к тумбочки дневального, где лежала книга. Дневальный хотел было окликнуть Кулича, но, что-то его остановило. Он обратился к Бледнову:
- Товарищ, гвардии младший сержант, а как же…
- Цыц, зелень! Давай сюда её и стой, как вековой камень, - юморнул, Бледнов. – Ты ничего не видел. Узрел?
- Так точно!
- Охлынь, зелень. Дежурь, а то сил не хватит. Ротный здесь. Вишь, как «Кулю» попало? Смотри, чтобы мне до тебя было не дотянуться руками, а там и ноги в колесо завернёшь. Усёк?
- Так точно!
 Бледнов показал кулак молодому со свирепым лицом и чувством полного неудовлетворения, что он не услышал от Кулича интересующего любопытства. А хотелось-то как!..
- Смотри у меня!- Бледнов пошёл за Куличом, всё же надеясь услыхать, хоть толику новостей, думая, что тот придёт в свою прежнюю «форму».  Но зря. Павел прошёл в кубрик, куда  Бледнову  было заказано… где на месте  был брат. Он сел  рядом (койки их были  двухярусными: друг  над другом спали).
- Серёга, ты, как всё это понимаешь? Мне сейчас ротный выдал, какую-то чертовщину для нас с тобой, но я ни хрена не понял. – И он рассказал
брату о разговоре с ротными.
- Да и я, чего-то не догоняю… Пришли  поздно. Посмотри  на них, - «Селезень» указал  головой  на ребят, лежащих, сидящих в кубрике, - даже мыться не идут. Скоро проверка, а они, как ватные. Молчат. Я спросил Федьку, а он махнул рукой и завалился, как-будто ему всё тело отбарабанили. Видимо, долго носились с полной выкладкой.
- Ладно, пойдём «причипуримся», а то сами, как заразные. Спали-то всего-ничего… Третий в наряде был  бы не лишним. Пошли. – Павел протянул брату полотенце и мыло. – Пошли, пошли… Сейчас проверка будет и отбой. Ни фига сегодня не получилось…

                3. Военная работа

 Ещё утро не расстелилось по округе своим рассветным блеском, а роса не рассыпалась для орошения корней травяного и всей растительности земельного покрытия почвы; ещё солнце, чуть забрезжило из-за «бугра», и тянуло за собой  рассветные, а затем и дневные  будни;
ещё «осколок» луны висел на чуть бледнеющем небосводе…
- Подъём! Тревога! – дневальный орал, включая свет в казарме. – Выкладка полная! Построение на улице!
- Что? Где?.. – «Селезень» свалился со второго «этажа» кровати и, чуть было не приземлился на голову Кулича, который резво кинулся к табурету с лежащей там формой.
- Бля… - «Куль», как-то по обычному смахнул, что-то со своей головы, - осторожней…
 Они одевались и экипировались по шаблону: быстро и чётко; не толкаясь и не мешая друг другу. Никто не был лишним. Тишина в раз-говорах, только ритмичное дыхание и топот сапог по полу, да лязг оружия нарушали эту тишину и на выход. Они вылетали в открытую дверь казармы на построение перед ней поочерёдно, течением ручья. Пять-шесть минут и всё было кончено. Рота стояла в строю в ожи-дании дальнейших указаний командиров.
- Хорошо, - без удовольствия сказал тихо ротный своим взводным, - но надо бы секунд на двадцать сократить выход из казармы. Быстрее надо! – уже громче, чтобы все слышали, указал ротный.
- Будем отрабатывать, - констатировал гвардии старший лейтенант, Зосимов (взводный - «Сим»).
- Если время будет работать на нас, - добавил Соев.
 Утро расходилось: солнце выпрямляло свои «космы-лучи» и красило облачные причуды облаков в золотой пурпур. Красота, тишина  и свежесть…
- Первый взвод! Прямо, бе-егом на плац, …арш! – Зосимов.
- Второй взвод! Прямо, бе-егом на плац, …арш! – гвардии лейтенант Вялых (взводный – «Ум»).
 «Ту-ту-ту-ту!... Цлак-цлак-цлак!..» - ритмично раздавался топот-шаг бега роты, сапог и набоек: носков, каблуков этих сапог. Роса обрушилась наземь, питая природу, а птицы поднялись вверх и загалдели своим гомоном, поднимая со сна всё живущее в округе по команде «Тревога!»
 С другой стороны казармы, летела вторая рота под командой её  командира – гвардии капитана, Сланец Виктора Борисовича («Слон»).
О-о! Этот боевой офицер не умел «чикаться» с нерадивыми. Сам: в два метра ростом и всё, что было в "метражном" росте, наполнено было до отказа, правда немного медлителен в принятии решений, но не на столько, чтобы упустить важные моменты в их исполнении. Да, он мало рассуждал, но приняв своё за основу, действовал согласно обстановке, не очень быстро, но это напоминало, как  «эффект» замедленного действия:  «долго запрягать, но быстро ездить!» Его решения не раз помогали и выручали собратьев по оружию. Надёжен? О! Не то слово – ещё как! Командовал он разведротой. Это они были первее первых; это они были, как минёры (в сравнении), где ошибка влекла смерть другим. Это они ставили себя под начало начал!
 Ребята были не скучными, но сдержанными во всём, хотя молодость и озорство этих крепышей, снискало неувядаемую славу: «хулиганов» в хорошем понимании, но лучше с ними не связываться по спорам, тем более доказывать свою силу. Это не прощалось…
 Почему командовал ими Сланец, в корне отличающийся характером и мышлением от своих подопечных? Потому и командовал, что на его характере и отношении к ним, молодая поросль не только училась сдержанности, но и не старались делать ветреные молодые глупости, боясь разъярённого «Слона». Вышедший из-под контроля своих чувств слон, крайне опасен и неукротим!
 Роты на плацу, согласно расчерченной графики – кто, где стоит, выстроились, готовясь к продолжению…
- Становись! - кипели команды подразделениям батальона. – Равняйсь! Смирно! – и командиры рот шли на доклад к начальнику штаба батальона, гвардии майор, Панцырь Сергей Тимофеевич, тот же докладывал о готовности рот, командиру батальона: гвардии майору, Столярову Юрию Акимовичу. После докладов и их приёма, комбат скомандовал: «Вольно!», командиры, собравшиеся в  центре плаца получали указания от комбата и начальника штаба. Приказы были короткие, но не громкоголосые, ясные и чёткие. Всё  определялось здесь же – на месте: подъём, выход из казармы, проверка боевого «скраба», т.е. амуниции десантников, с которым они должны, в случае боевых действий выступить на «тропу войны», что сейчас и предстояло выдержать каждому, невзирая на погоны и должности!
- Первая шеренга, пятнадцать шагов, вторая – тринадцать, третья – одиннадцать, четвёртая……… десятая  на месте, …агом…арш! – начальник штаба, Панцырь, скомандовал строю батальона. – Снаряжение к осмотру, оружие на плечо, …товьсь!
- Во, блин!.. А у меня в рюкзаке  пузырь пива, - «Селезень» растерялся не на  шутку, хаотично, думая: «Что делать?» (извечный  вопрос жизни). – «Куль»… - обратился он к рядом стоящему брату в надежде на помощь и глаза, так умоляюще просили этого, что Павел, не мог сдержаться и прыснул… Хорошо, что рядом, пока никого не было. Он тут же дал рецепт сквозь зубы, уже сдерживая  неукротимый гортанный хохот, что было очень и очень трудно в такой обстановке.
- Ты её проглоти или открой и вставь в з… сам знаешь, улетишь, нахрен, отсюда, заметят помашут. Летать-то ты умеешь. Ты не «Селезень», а больная  селезёнка. Под  гимнастёрку в пояс сзади заткни, да быстрей, пока нет никого. – Съязвил брат, уже, надуваясь от смеха, но владея со- бой, чтоб не рассмеяться на весь плац, и всё-таки он нагнулся, развязывая рюкзак, а головой туда – шнырь!.. Чтоб досмеяться в мешке от невозможности больше в себе хранить этот хохот. Надо было воздух выпустить.
- Ага, понял… - Серёга быстро, хаотично вскрывал свои «пожитки». Достал бутылку и на  корточках, вертя  головой, просматривая всё в округ себя, кабы, кто не  заметил, прятал  бутылку в брюки, но не  сзади, как сказал брат, а наперёд, так удобнее. Павел увидел это, но не стал отговаривать. – «Куль», посмотри, видно или нет?
- Во, бля. бестолочь. Беременный, что ли? Я же сказал назад. А-а.. уже не успеешь. Сдвинь в бок. – Сергей подчинился. В недалече шёл старшина на проверку. – Да, уж!.. Придём в казарму, я тебя… «единорог» беспутный! Если побежим, выкини её в кусты, понял? 
 - Угу… - «Селезень» был расстроен не на шутку. Он беспорядочно выкладывал вещи на досмотр, не понимая, что, как и зачем. Бутылка мешала и сильно тёрла бедренную кость, не давая сосредоточиться. А, гвардии прапорщик (старшина роты) Звягин Елисей Владимирович, умудрённый, как житейским, так и боевым опытом за свои двадцать лет службы (ему шёл сорок пятый год), приближался. Жена покинула его, умерла, ещё в двадцать восемь лет, трагически и нелепо. Её, когда она на работу шла, сбила машина. Долго не мучилась. Не приходя в сознание, скончалась на операционном столе. С тех пор он жил бобылём и не пытался  изменить свой образ  жизни. Всегда говорил, если, кто его спрашивал: «Почему не найдёшь другую?» - «Божественная заповедь! Дом семейный без любви, всё равно, что нора у него в пути по жизни и в службе!» Не мог он менять свою любовь, а она была бесконечной с Верой. Повторения не могло быть. Да и незачем. Всего хватало: дочь вырастил; дом есть;  в доме достаток; скоро, может и внуки появятся, а там… Поседел он на следующий год после тяжёлых событий в его судьбе, но был кре пок на кость, «жесть» в общении и сама же добродетель в отношениях с приятелями друзьями, которых ценил, даже если они допускали ошибки. Не любил он судить, не хотел. Это был человек, которого любили, которым гордились все.
- Ну, друзья-братья, показывайте вещички. Где, что прячете? Посмотрим, посмотрим… Ты, чегой-то, такой бледненький, Селезнёв, а? – с хит- рым прищуром глаз и, так ехидненько, спросил старшина, удручённого Селезнёва. Звягин присел на корточки около рюкзака гвардейца и медленно, как бы нехотя, стал перебирать содержимое. Сергей стоял, как вкопанный столб, а под беретом каппелировал и стекал пот. Остекленевшие глаза, хоть и смотрели куда-то вдаль перед собой, но, вряд ли, что там видели.            
 Душа-человек, Звягин, имевший ряд различных наград и ранения, даже плен был за спиной в его военной работе, не  сложившуюся  любовь в жизни, и драматическую, а может быть, в некоторой степени, и трагическую судьбу, относился к своим парням, как друг и старший брат, но не переходил границ уставных отношений, хотя и очень любил этих сибиряков, и выделял их среди всех, но молча.
- Чтой-то ты мне не нравишься, братец, - старшина встал с корточек, осмотрев скарб Селезнёва и потянулся к оружию для проверки,-ты чего такой «устаканенный»?
«Селезень» молчал. Чего ему было отвечать, когда его «стакан» был до краёв налит тем, что было под курткой? Нем и глух (кабы не раз лить свою наполненную натуру). Прапорщик это заметил и улыбался во всю широту лица. Он понимал, что у гвардейца душа в пятках.. – Вроде всё нормально, только, что-то не пойму…- Звягин осторожно провёл по  выпяченному, немного подолу  куртки и,  конечно  же наткнулся на неумело, спрятанную вещицу. – Пожалуй эта обойма у тебя будет лишней. Охлынь, давай сюда, пока нет никого. О-о!.. какое мы пиво-то любим. «Козел», называется. Браво! Не посрамил нашу «братву». Ладно, ладно… успокойся. Я тебе её верну после проверки, а то, вдруг побежим. Трудно придётся, хоть и фамилия твоя птичья, но с таким грузом тебе не подняться.
- Поднимется, если вставит куда надо… - съязвил «Куль».
- Цыц! Тебе слово не давали, - отпарировал старшина, пряча бутылку в свою планшетную сумку. – До тебя очередь дойдёт ещё, братец. Пиво-то не подстава? Свежее?
- Так точно. Истинное, товарищ гвардии прапорщик! – не громко ответил, но  выдохнул  накопившуюся массу воздуха в груди от напряжения,  «Селезень».
 «Куль» еле сдерживал смех. Комичность вида брата и назидательная медлительность старшины в выборе решения, давали повод этому состоянию, Павла. Что поделать?.. В дополнение происшедшего, Звягин крякнул-кхекнул, посмотрев на Кулича, как бы, говоря: «не хорошо, так с бра том обходиться…» Процедура передачи «финишной палочки-бутылки» прошла спокойно и потрепав Сергея за щёку, Звягин перешёл к Павлу и строго, укоризненно посмотрел на него.
- Чего ржёшь? Не хочешь побывать на его месте, так молчи. Давай показывай, «смехунчик». Всё в норме?
- Так точно, товарищ, гвардии прапорщик! – ответил «Куль».
- Молодец… Сворачивайте. Вижу, что всё в норме, - и пошёл дальше на проверку остальных.
- Фу… блин и едрёна-корень! Весь взмок… - Сергей собирал свои вещи, вытирая беретом пот с лица, - совсем про неё забыл, но и то хорошо, что лишний груз не тащить, мешать не будет.
- Во, во… Только ноша-то своя, жалко, никак, а? – Пашка посмотрел не улыбаясь. Сжалился над братом.
- Да, пошёл ты…- обидчиво ответил Сергей.

- Закончить проверку! Одеть снаряжение! К марш  броску, двадцать  кругов вокруг плаца без  перерыва, …товьсь! Командиры рот, ко – мне! – начальник штаба батальона, Панцырь.
- Сергей Трофимович, а стоит ли? Скоро завтрак. Могут не успеть, - замполит батальона, гвардии капитан Ложкин Владимир Алексеевич, не то с просьбой, не то с напоминанием обратился к Панцырю.
- Алексеич, ты, как всегда о желудке больше печёшься, чем о подготовке. Сам знаешь, времени мало и каждый день, как манна небесная в пода- рок… - с раздражением ответил Панцырь. Они уважали друг друга, но недолюбливали. Всегда были правы, каждый по своему и всегда ставили свою позицию решения дела во главу, но не перечили, понимая, что и тот и другой делают своё дело. - Успеют. Не  клячи  тележные. Это гвардейцы!
- Как знаешь. Я напомнил, просто. Я в штаб. – Ложкин повернулся, не дожидаясь ответа и ушёл.
- Иди, иди…
 Топот сапог, дыхание мужчин и бряцанье железяк заполнили тишину утренней прелести дня.
«Не хотите жрать, что ли? Как кисейные  барышни  хлюпаете  сапогами! Это не бег, это бег на месте! Быстрее!..» - изредка подгонял Панцырь своих подопечных. Батальон убыстрялся и… и опять, через некоторое время замедлял свой бег, но Панцырь не давал растяжки на отдых. Несколько отрывистых грубоватых фраз, и гвардейцы бежали по-настоящему, понимая, что «война, войной, а обед вовремя!..»
 Одни бежали и мучились, другие, просто, добросовестно выполняли приказ, третьи… а вот третьи-то думали: «Да, когда же всё это закончится?! Там… уже здесь, запахи кухни: бочков с кашей и отварным мясом, ах!.. Для богатеньких при столовый буфет с печеньем и кефиром, газировкой, ах!.. Сухофрукты, ах!.. Мороженное, ах!..» Но, пока было: «Шлёп, шлёп… и, как можно скорее… да, уж…» Успели. Двадцать кругов, как всё равно, что не было! И прямиком в казарму на сдачу поклаж, построение на завтрак, и опять бегом!.. «Тяжело в учении – легко в бою!» Завтрак, как завтрак – ничего нового. Немного отдыха в теньке и в казарму. Там скажут кому-куда. Потом обед. А после обеда… после обеда другие события.