Волант

Громовые раскаты сотрясали черное небо, над городом, освещавшееся только вспышками многочисленных молний. Дождь лил как из ведра, просачиваясь в каждую щель между кирпичами и плитками старого города. Волант стоял на вершине мрачного готического собора у площади, испещрённого историческими узорами с изображениями древних героев и Владык, скелетов и черепов, подвигов жизни и смерти. Он с искривленным в злобной ухмылке лицом смотрел на окровавленный труп, лежащий на брусчатке около богатого крыльца собора,  вокруг которого струились ручейки красной жидкости, заполняя лужу под телом, и текли все вниз по мостовой, сливаясь с потоками дождя. Черный кожаный плащ развивался на ветру, промокший насквозь Волант едва сдерживал хохот, когда вокруг тела стали собираться люди, кто-то вскрикнул, кто-то начал шептаться и неодобрительно кивать головами, а кто-то побежал за стражей. Потоки дождя лились по его худому и бледному лицу, по его черным, зачесанным назад волосам, по плечам, затекая под плащ, и пропитывая черный строгий сюртук и рубаху под ним.
Волант с улыбкой вспоминал, как еще пару минут назад он шел следом за подвыпившим юношей, который увязался с трактира на Мостовой за одинокой барышней, как тот приставал к ней с необузданной яростью льва и повадками грязной свиньи. Он вспоминал, дикий ужас в глазах юноши, когда тот увидел его глаза напротив своих, эти пустые, бездонные белесые глаза, без чувств, без эмоций, без души. Он вспоминал, как нанес первый удар. Кулаком. Прямо в солнечное сплетение. С такой силой, что аж раздался глухой хруст. И этого было достаточно. Вся прыть мигом вышла из юнца вместе со всем тем, что он выпил в трактире на Мостовой. А затем он потерял сознание.
Волант расстроился, это не входило в его планы. Но, все же вскинув бесчувственное тело на плечи, он поднялся по потайным лазам на самую вершину Собора Сактуса. Там наверху, Волант ударами мокрых кожаных перчаток привел парня в чувства и произнес, все те же слова: «- Не горюй о своих грехах, но узри порядок». А затем, затем он схватил несчастного за грудки и медленно, почти вечно для юнца, стал спускать за край Собора, за которым расстилалась соборная площадь. Еще мгновение, и пальцы Воланта разжались, парень безмолвным криком в считанные секунды пролетел все 4 этажа собора и под звуки раскатов грома глухо шлепнулся на старинную брусчатку. Вокруг потекли струйки крови и Волант улыбнулся.
И вот он стоит опять на верху этого собора один. Внизу засуетились немногочисленные прохожие, и прибежала стража. Волант избегая ненужных глаз, скрылся в двери на крыше и побежал вниз по винтовой лестнице. Ведомый, наверное, только ему известными потайными ходами, он спустился в крипту за алтарем, затем выдвинув один из камней под гробом старого императора, как всегда предварительно поблагодарив старину Сактуса, он вышел в главный зал и запер наглухо проход, из которого только что вышел.
- Снова ты, Волант. – за спиной Воланта показался небольшого роста пожилой монах в коричневом шерстяном одеянии и стрижкой под горшок. – Кажется, я говорил тебе больше сюда не приходить.
 Мгновение назад вылезший, от куда-то из-под пола, человек тяжело вздохнул. С его рук текли капли воды, разливаясь в лужицу перед алтарем.
- А я говорил, что все равно приду. – парировал Волант и повернулся к монаху. – Пелагий, дорогой, если ты не можешь мне помешать сюда войти, то и не мешай мне делать мое дело.
- Кто на этот раз? – будто не заметив издевки в словах Воланта резко, но тихо бросил Пелагий.
- Один кутила из трактира за поворотом, я давно за ним приглядывал. Скверный малый. Алкоголик да развратник. Я хотел с ним повеселиться, но такая жалость он оказался слабее, чем я думал. Все прошло слишком легко. Даже не интересно.
- То, что ты творишь, это грех! – внезапно крикнул монах, тряся в руках фонарем. Свет фонаря пал на его лицо, не такое уж и старое, наверное, лет сорок или сорок пять, лишь усталые серые глаза выдавали в нем семидесятилетнего старца.
- Я и есть грех. – рассмеялся Волант и попытался уйти.
- Да как ты смеешь так говорить. Я тебя воспитал. Разве этому я учил тебя?! Они того не заслужили, а ты, а ты порождение зла, не имеешь права судить их. – горячо закончил свою тираду Пелагий.
- О нет. Ты ошибаешься! – возразил Волант со зловещей ухмылкой. – Ты с детства учил меня добродетелям, честности, порядочности, учил защищать невинных, учил тому, что добро всегда побеждает. Тот парень. Клавдий Юний. В свои 22 года он совершил множество грехов. Он постоянно пил и прелюбодействовал. Совратил множество невинных душ, а затем разбил… Жестоко разбил их сердца. Одна девушка перед самоубийством молила о том, что бы Юний нашел свою смерть. Я нашел его первым. Я – судья. Я – палач. Если добро не способно справиться со злом, то я буду меньшим из-зол, но не слабейшим.
- Он человек и судить его Богу, не тебе. – отрезал гневно монах.
- Он лжец вор и проходимец! Все они. Все! Заслужили смерть.
- На это есть власть, власть данная от Богов.
- Власть? – Волант рассмеялся. – Власть еще хуже. Власть полна воров и убийц, она тонет в своей грязи. Как владыки воров, убийц и насильников могут защитить от них простой народ?! Даже твоя дорогая Церковь повязла во лжи и корысти. Что там говорить о власти. Ты глуп Пелагий, и зря ты тогда приютил меня, если сейчас пытаешься мне помешать. Ибо ничто, даже ты, меня не остановит. – темный силуэт мужчины объяла тьма. Он молчал, грозно возвышаясь над невысоким монахом, и с силой сжимал кулаки опущенных вдоль тела рук.
Глаза монаха вспыхнули ужасом, но не тем ужасом, что у жертвы налетчика или того паренька при виде Воланта, ужасом не за себя, но за всех, включая самого Воланта. Но тот лишь криво ухмыльнулся, и резко развернувшись на каблуках черных сапог, ушел прочь через боковую дверь собора, минуя стражу и зевак на площади. Он прошел мокрой улочкой между грязными домами и скрылся в надвигающемся утреннем тумане.