Целинная эпопея

Татаренко Иван Петрович

 
Целинная эпопея

Роман

1990 год


Т-12

Автор Татаренко Иван Петрович
Роман "Целинная эпопея".

Роман повествует о героический работе комсомольцев-целинников по поднятию и освоению целинных и залежных земель на Алтае и Казахстане и получение нужного зерна. В романе присутствует любовная лирика между молодыми людьми так необходимая для создания крепких молоды семей.

Славному героическому Ленинскому Коммунистическому Союзу молодёжи посвящаю!


Шёл одна тысяча девятьсот пятьдесят четвёртый год. В один из зимних холодных дней, что так часто бывают в Москве, по Ново-Рязанском улице шёл человек в пальто, шапке, ботинках. Видно было по его походке, что он спешил. Но на него никто не обращал внимания. Ведь ежечасно по этой московской улица проходят многие москвичи и приезжие люди, молодые и старые, женщины и мужчины. Кому куда нужно - туда и идут, а то и спешат. Человек в пальто с тонким портфелем в руках подошёл к подъезду большого дома, вошёл в него и скрылся. А через некоторое время, радостный и возбуждённый, пошёл в свою тёплую уютную квартиру, разделся и объявил вслух своей жене:
- Лёля, в кармане у меня приказ о назначении меня директором одного из новых целинных совхозов на Алтае, номер счёта в Государственном банке СССР, гербовая печать и другие документы!
Но жена не подала даже голоса, сидя в мягком кресле у стены, склонив на подогнутую руку свою кудрявую голову.
- Лёля, начинаем укладывать нужные вещи, поспешай, - говорил муж из кухни, куда принес свёрток с колбасой.

Но Лёля - жена даже не пошевелилась, как будто для неё в это время в комнате не было мужа, а была она одна.
Муж её теперь, Иванов Евгений Игоревич, теперь бывший работник Министерства сельского хозяйства, теперь был, как тогда называли командир без войска, прошёл в другую комнату, достал с полки чемодан, раскрыл его и стал из платьевого шкафа снимать с вешалки вещи и укладывать их на дно, поторапливая жену:
- Ты будешь собираться в дорогу? – спросил Евгений, у Лёлечки.
- Никуда я не поеду из Москвы, - ответила жена. - Здесь театры, квартира со всеми удобствами, подруги, друзья, а ты что мне предлагаешь взамен всего этого?
- Но ведь другие жёны едут со своими мужьями, - продолжал Евгений.
- Пусть едут, если не знают, что такое сибирская глухомань.
- А ты знаешь?
- Да, что тут и знать, - запальчиво говорит жена, - до сих пор землю не вспахали, не то что годами, а веками лежит целина и никто её не пашет.
- Но ты пойми, - пытался втолковать Евгений своей жене, - что нас молодых и посылает партия на поднятие целинных и залежных земель, чтобы эта земля давала стране зерно,
- Ничего я не хочу понимать, - рассердилась Лёлечка, стоя у окна и глядя на московскую Ново-Рязанскую улицу, по которой беспрерывным потоком шли автомашины, а по тротуарам пешеходы с поднятыми воротниками, защищая лица от холодного ветра. - Разве у тебя здесь плохая работа? Сидишь в кабинете Министерства сельского хозяйства, подписываешь готовые бумаги, а затем несёшь их на подпись и согласование с Сергеем Сергеевичем. Тепло, уют, хорошая заработная плата в месяц, приличное общественное положение!
- Что с этого? - промолвил Евгений, укладывая рубашки, брюки, костюм, галстуки, зубную щётку, документы и другие вещи в раскрытый чемодан. - Люди работают, видят результаты своего труда, я же ничего не делаю, а перекладываю одни бумаги и бесконечные отчёты, расчёты, предложения с места на место, ношу их с одного кабинета в другой. Разве это работа?  Я не доволен такой бесконечной суетой, которая просто опустошает мою душу, делает её затхлой, обросшей мхом бесчувственности,
- Смотри, какой гений появился. Я-то и не знала, - кричит жена. - Да не я, да мой милый папочка - ты бы не кончил академию. Именно мы тебя сделали человеком и работником министерства.
- Вы с меня сделали марионеточную куклу. Как в цирке, артист дёргает за ниточки, одна поднимет правую руку, за другую - поднимет левую, за третью - сделает кивок головой. Я у тебя вот такой кукольный манекен, ты всё время командуешь мной, требуешь, а я должен беспрекословно исполнять твои капризы?

- Я не могу даже себе представить, на что ты способен. Не забывай, что я дочь известного, с мировым именем, профессора Веловского. Я работаю не хуже других!
- Да ты уж работаешь, - сердясь, сказал Евгений. - Работаешь со своими блошками и мушками, а в колхозах и совхозах эти самые блошки и мошки поедают тысячи, да что там тысячи - миллионы гектаров сахарной свеклы, гороха, капусты. Выедают начисто. Вот многолетний твой итог работы в отцовской Лаборатории!
Евгений захлопнул крынку чемодана, щелкнул замками, поднял его и поставил на пол, подумав, вынес в прихожую и поставил возле стенки у двери. Жена продолжала стоять у окна, тихо плакала, тело её вздрагивало, платочком вытирает слёзы.
- Хватит плакать, Лёлечка, - подойдя к жене и, обняв её руками, за плечи, промолвил Евгений, - повздорили, и хватит, давай собирайся.  Время-то идёт. Самолёт ждать нас не станет, - стараясь говорить как можно ласковее.
- Отойди от меня, никуда я не поеду, - и оттолкнула руками от себя мужа. - Раз я тебе не нужна, а нужнее тебе твоя целина - уезжай поскорее. Я тебя ненавижу! Сам ведь дал согласие в райкоме уехать на целину. Рад до смерти, что тебе предложили такой высокий пост директора нового целинного совхоза. А совхоза-то нет - ха-ха-ха!! Одумайся пока не поздно!
- Хватит, ты будешь собираться или нет?
- Нет! - наотрез ответила жена. - Мне в Сибири делать нечего. Раз собрался - уезжай! - в гневе вскрикнула Лёлечка. И с громким рыданием, убежала в дальнюю комнату.
Евгений вышел в прихожую, надел пальто, шапку. Взял чемодан, открыл дверь и шагнул через порог, закрыл за собой дверь и, не простившись с женой, как следует перед дальней дорогой, с гневом и тяжёлым осадком на душе, стал сходить по ступенькам лестницы с четвёртого этажа вниз.

Через два часа Евгений вылетал на самолёте из Москвы в Барнаул на Алтай, с приказом в кармане в Краевой комитет партии.

Всю ночь шёл тихий снег. Он ложился на крыши, карнизы домов, на широкие улицы, площади и проспекты Москвы, на зубчатые стены Кремля, обсыпал ели у Мавзолея Владимира Ильича Ленина, Красную площадь, а дальше - толстый слой снега лежал на крышах заводских корпусов и во дворах Московского автомобильного завода. Постепенно к утру снег прекратился, потянуло морозом.
Рабочие утренней смены, подняв воротники, шли по хрустящему и морозному снегу к заводской проходной. Все спешили, но в то же время каждому подольше хотелось подышать свежим воздухом, так бодрящим и поднимающим настроение. С таким настроением и работается лучше у станка.
Взошло солнце, своими утренними лучами осветило заводские корпуса автозавода. Уже ничто не напоминало привычней утренней суеты пересмен. Мирно дымили заводские трубы, сновали по двору автомашины, в заводских корпусах мерно стоял характерный заводской гул от тысяч работающих станков, за каждым из них стоял то старый кадровый рабочий, то молодые рабочие-комсомольцы. Основная масса рабочих много лет трудится и стали уже ветеранами труда на автозаводе. Каждый хорошо и в совершенстве знал своё дело, каждый включился в социалистическое соревнование, каждый стремится с успехом выполнить и перевыполнить сменное задание. Результатом всей работы является то, что ежеминутно из цеха во двор выходит новенький автомобиль.

Весь многотысячный коллектив Московского автозавода напряжённо трудится под впечатлением работы Февральско-Мартовского Пленума ЦК КПСС.
Каждый рабочий знал, что в его решениях партией дана критическая оценка состояния сельского хозяйства в стране. Поэтому рабочие автозавода стремились как можно больше дать автомашин колхозам и совхозам страны. Планы из месяца в месяц перевыполняли. В главном цехе красовался плакат: "Дадим стране больше автомашин!". Каждый видел этот плакат, читал его и мысленно думал: "Правильный призыв к нам рабочим. От нас всё зависит".

В обеденный перерыв во дворе завода состоялся митинг. Сюда пришли все рабочие цехов, мастерских, лабораторий. Секретарь парткома предоставил слово директору завода.
- Товарищи! - начал директор. - Все мы сегодня живём и работаем под впечатлением недавно прошедшего пленума Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, где особое внимание, - продолжал директор, - партия обратила на подъём зернового хозяйства в стране, как основы всего сельскохозяйственного производства. Главным звеном в увеличении производства хлеба является освоение целинных и залежных земель Казахстана, Алтая, Сибири и других районов страны. Подъём целины даст заметный прирост зерна в стране. Партия обращается к нашей славной молодёжи страны и в первую очередь к комсомольцам, поехать работать на целинные земли. Наша задача поддержать этот замечательный призыв партии. Я призываю всех рабочих вашего завода внести свой посильный вклад в освоение целинных земель - Центральный Комитет партии и комсомола доверили нашему заводу сформировать отряд добровольцев, который будет послан для работы на целинных землях.
Вчера состоялось совместное заседание парткома и комитета комсомола завода, на котором был обсуждён этот вопрос со всеми вытекающими из него последствиями. Рабочий класс всегда оказывал помощь нашим колхозам и совхозам. Было решено начать запись добровольцев. Я призываю всех подумать и записаться для поездки на целинные земли. Но этому вопросу уже есть решение партийного комитета и комитета комсомола. Его надо выполнить!
Каждый из присутствовавших здесь, на этом многотысячном митинге, с замиранием сердца слушал и ловил каждое слово директора, взвешивал его в своём рабочем мозгу, прикидывал все доводы за и против. Каждый рабочий понимал то, о чём сейчас сказал директор, это первейшая задача партии, её надо выполнить, во что бы то ни стало. Стране нужен хлеб. Сейчас нет более важной и ответственнейшей задачи, как взяться всеми силами за подъём целины, возродить ее к жизни, заставить работать её на коммунизм.
Последние слова директора потонули в громе аплодисментов. Директор сошёл с трибуны. Секретарь парткома произнёс:
- Слово предоставляется секретарю комитета комсомола завода.
Секретарь взошёл на трибуну, оглядел многотысячный коллектив рабочих. Воцарилась тишина. В морозном воздухе над многотысячным митингом рабочих поднималось белесое облако тумана, получившегося от горячего дыхания многих тысяч людей.
- Товарищи! - начал секретарь, - продолжу мысль нашего директора завода о том, что мы должны отправить отряд молодых рабочих на освоение целинных земель. Прежде всего, я обращаюсь к молодёжи автозавода. Комсомольцы должны первыми откликнуться на зов нашей партии. Центральный Комитет комсомола поручил мне сегодня выступить перед вами и призвать комсомольцев и молодёжь поехать в Казахстан, Сибирь, на Алтай осваивать целинные и залежные земли. Сегодня такие митинги на заводах и фабриках Москвы проходят не только у нас, а на многих предприятиях страны. Мы же, комсомольцы Московского автозавода, должны первыми показать пример всем комсомольцам Москвы, Ленинграда, Киева, Великих Лук и многих других городов поехать на целину. Прошу комсомольцев называть свои фамилии или подавать заявления в комитет комсомола для формирования отряда. Партия на нас надеется. Нам партия оказала: "Надо!", комсомол ответил: "Есть!".
Секретарь закончил говорить, сошёл с трибуны. Рабочие молчали, потом заговорили, обсуждая только что услышанные слова.
- Разрешите мне сказать, - донёсся голос до секретаря парткома. - Пожалуйста, - промолвил председательствующий. - Слово имеет Анатолий Васильев, рабочий цеха.
Из толпы поднялся молодой подвижный паренёк, быстро взошёл на трибуну, громким голосом произнёс:
-Товарищи!
Но голос его осёкся, ведь на таком многотысячном митинге рабочих ему ещё никогда не приходилось выступать. Жар пополз по щекам, под шапку, Анатолий чувствовал, как загорелись уши, что-то перехватило в горле.
- Толя, давай! - донеслось до него снизу от трибуны.
- Не робей!
- Начинай, говори смелее!
Наконец, поборов смущение, собрав силы воедино, стараясь не волноваться, Васильев начал:
- Я много говорить не умею и не могу. Уже передо мною много и лучше меня сказали. Только вот что я скажу - целину надо поднимать. Я прошу заводской комитет комсомола записать меня первым для отправки на целину. Вот моё заявление. Прошу!
Анатолий достал из нагрудного кармана гимнастёрки вчетверо сложенный лист бумаги, развернул его и подал секретарю комсомольского комитета, стоящему рядом. Тот взял заявление и крепко пожал руку Анатолию.
- Молодец, - успел промолвить секретарь.
- Благодарю за доверие! - ответил Анатолий и быстро сошёл с трибуны и слился с ребятами своего цеха.
Затем на трибуну поднимались другие комсомольцы цехов, молодёжь. Все поддержали решения партии и правительства, тут же па спине товарищей писали заявления в комитет о своём желании поехать на Алтай поднимать целинные земли.
Весь остаток дня, следующий день и всю неделю шли комсомольцы и молодёжь автозавода в заводской комитет комсомола и районные комитеты комсомола Москвы с заявлениями об отправке на целину. В райкомах комсомола еле успевали выписывать комсомольские путёвки. Славные комсомольцы-добровольцы правильно поняли важную задачу партии и шли теперь сознательно на её осуществление. Почин Московских автозаводцев поддержали комсомольцы и молодёжь области.

22 февраля 1954 года.
Большой Кремлёвский дворец. В нём открылось торжественное собрание, посвященное отъезду на целину первого отряда московских комсомольцев и молодежи. В президиуме собрания члены Центральных Комитетов партии и комсомола, комсомольцы. Зал заполнен до отказа. Один за другими выступают члены ЦК, ветераны партии и комсомола, участники строительства Днепростроя, Магнитки, Турксиба, Герои Великой Отечественной войны, отъезжающие комсомольцы. В ответ на наказ ветеранов Вася Реснянский сказал:
- Мы знаем, что на целине нас ждут большие трудности. Придётся мокнуть под дождём, мёрзнуть, недоедать, пить невкусную воду. Много встретим трудностей. Но без трудностей - нет настоящего счастья. Мы поднимем целину, чтобы веками на ней шелестела пшеница спелым колосом. Наказ партии выполним с честью.
Вася сошёл с трибуны под гром аплодисментов зала.
Председательствующий за столом президиума объявил:
- Есть предложение принять Обращение к комсомольцам и комсомолкам, к молодёжи Советского Союза.
Гром аплодисментов вспыхнул в зале. На трибуну поднялась молодая девушка-комсомолка. Овации постепенно стали стихать и когда стало совсем тихо, в зале раздался её совсем ещё юный девичий голос:
- Дорогие друзья! Уезжая на освоение новых земель, мы принимаем на себя перед лицом Коммунистической Партии и Советского правительства, перед лицом всего нашего народа высокие обязательства. Сегодня под сводами Большого Кремлёвского дворца мы торжественно обещаем - со всем жаром наших комсомольских сердец взяться за новое великое дело, которое поручают нам Коммунистическая партия и Советское правительство.
Овации вспыхнули вновь. Юноши и девушки в зале аплодировали от всей души. Они не испугались предстоящих трудностей, готовы преодолеть их.
Голос девушки звучал с трибуны властно, напористо, чётко, пламенно, он призывал ехать в далёкие края для покорения целины.

На следующий день Москва провожала комсомольцев. Казанский вокзал столицы заполнен отъезжающими добровольцами. Уезжающих пришли проводить родные, знакомые, студенты, жители столицы.
Последние минуты. Обнимают, целуют отъезжающих, не стесняясь, вытирают белыми платочками набегающие слёзы. Под звуки духового оркестра пассажирский поезд "Москва-Барнаул" тронулся, медленно отошёл от вокзала. Через открытые окна вагонов отъезжающие махали платочками, неслись радостные возгласы:
- Не беспокойтесь, трудности нас не испугают?
- Даёшь целину!
- До свиданья!
- До скорой встречи на целине! - неслись голоса парией и девушек из окон вагонов.
- Пишите нам письма!
- Вы тоже!
День был ясный, морозный. Ласковое солнце осветило своими лучами новенькие зелёные вагоны уходящего поезда. Какой сегодня торжественный, ликующий день! Корреспонденты газет, кинооператоры, фотокорреспонденты сегодня попотели. Ведь они стремились запечатлеть для истории это событие. Поэтому не жалели плёнки, бумаги, карандашей и времени: снимали, стремились запечатлеть уникальные кадры начала бессмертного подвига комсомольцев.
В вагоне-купе ехали Василий Реснянский, Николай Верёвкин, Овсов, Николай Окнев, Борис Скарлыгин, Василий Коробов, Анатолий Васильев, Алексей Сосновский, Николай Речкин и много других автозаводцев. В других купе ехали с песнями девушки - Маруся Кротова, 3оя Лопухина, Федосья Полевая...
Из купе в купе неслась задорная песня молодых голосов:

Протрубили трубачи тревогу.
Всем по форме к бою снаряжён,
Собирался в дальнюю дорогу
Комсомольский сводный батальон.

До свиданья, мама, не горюй,
На прощанье сына поцелуй;
До свиданья, мама, не грусти,
Пожелай нам доброго пути.

Прощай, края родные,
Звезда победная, свети,
До свиданья, мама, не горюй, не грусти,
Пожелай нам доброго пути.

Всё, что с детства любим и храним,
Никогда врагу не отдадим.
Лучше сложим голову в бою,
Защищая Родину свою...

Через несколько дней на стыках рельсов стучали колёса пассажирских поездов с комсомольцами, едущими на новые земли Поволжья, Северного Кавказа, Урала, Казахстана, Западной Сибири, Алтая. Почин Московских автозаводцев был подхвачен всеми комсомольцами страны. Ехали комсомольцы Ленинграда, Киева, Великих Лук, Воронежа, Курска, Брянска, Украины, Белоруссии и других областей и городов.
Целинная эпопея привела в движение миллионы комсомольцев. Желающих поехать осваивать целинные земли было так много, что райкомам комсомола приходилось тщательно отбирать лучших из лучших. В эти дни райкомы комсомола стали штабами по формированию и отправке первых отрядов на освоение целинных и залежных земель на востоке страны. Так комсомол ответил партии на её призыв.

Скорый пассажирский поезд "Москва-Барнаул" шёл без остановок на маленьких станциях и полустанках. Ему железнодорожники дали "зелёную улицу". Не снижая скорости, поезд оставлял позади себя большие и малые сёла, деревни, рабочие посёлки, станции, города. Звонко на стыках стучат колёса. Под такт их стука ночью легко спится па полках молодым парням и девушкам.
Днём в каждом купе весело. Одни читали журнал "Огонёк", газеты, разгадывают ребусы, другие углубились в толстые книги и мысленно путешествуют со своими героями под водой, по горным скалам и кручам, идут по непроходимой тайге. Чуть дальше играют в "козла" и сильно стучат костяшками о столик у вагонного окна. В последнем купе разговаривают:
- Что ж буду делать на целине? - промолвил молодой парень Верёвкин, - ведь я слесарь.
- Будешь у меня прицепщиком, - ответил Анатолий Васильев, стройный, крепкий парень с открытым лицом, широкими бровями и острым носиком.
- А что это за прицепщик?
- Это на плуге сидеть и регулировать глубину пахоты, чистить лемеха, боронки, следить за хорошей пахотой.
- Боюсь, что не смогу.
- А знаешь, как говорил Киров: "Не можешь - научим, не хочешь - заставим".
- Как-то страшновато, ведь я плуг видел только издали, как им пашут, в городе, где посмотришь!
- Что ж, ты думаешь, так тебя сразу посадят? Нет. Сначала всех запишут на технические курсы, пройдём техминимум, покажут, как заводить трактор, как надо включать скорость, ездить, сам поездишь, покрутишь, а там и научишься. Целина любит знающих, хороших людей. Ведь пашню, да и всю землю никому не позволено портить. Сам понимаешь - земля людей кормит. Плохо вспашешь - плохой урожай получишь. А на пленуме что говорили? Нужна хорошая обработка почвы машинами. В общем, не горюй, Николай. Не святые горшки лепят, а люди!
- Вроде успокоил меня, - вымолвил посмелевший Верёвкин.
Медленно течёт время в вагонах. Чем дальше от Москвы, тем реже стали попадаться сёла, станции. Из окна видно далеко-далеко, в стороне, будто медленно уплывает назад большое село с чернеющей посреди церковной колокольней, иногда проплывёт небольшая ветряная мельница с почерневшими от времени досками на тесовых крыльях.
Миновали Урал с его большими и малыми тёмными туннелями, пробитыми ссыльными каторжанами в давние времена. Большие и малые города Урала проезжали днём и ночью. Особенно красивы уральские города ночью: тысячи разноцветных электрических огней сливаются в одно сплошное море огней, высоко над городом на заводских и фабричных трубах, на мачтах радиостанций ярко горят рядами большие сигнальные красные огни. Медленно уплывают огни городов, мимо вагонов мелькают последние одиночные огни у дежурных будок и поезд погружается в ночную тьму. За окном ничего не видно, поезд, кажется, не движется, а стоит, лишь равномерное постукивание колёс о стыки рельсов напоминают едущим в вагонах, что поезд движется и не стоит на месте.
За Уралом началась Сибирь. Посёлки и станции стали встречаться всё реже и реже, длиннее стал пробег поезда от остановки до остановки на станциях. Хотя сёла были дальше друг от друга, но они были большими, многолюдными.
- Здесь уже не то, что у нас в Подмосковье, - молвил Веревкин. - Под Москвой от одного до другого села можно пешком ходить, а здесь нет. Целый час едем и не одного села, не встретили, одни бескрайние степи, ни кустика, ни деревца. Вот здесь настоящий простор. Неужели эти степи никогда не пахали, как ты думаешь?
- Доедем, увидим, - ответил Васильев. - Ведь дорога не бесконечна, где-то закончится наш путь.
- Конечно, - промолвил до сих пор молчавший Вася Реснянский. - Нам-то что сейчас, по железной дороге едем. А вот каково было отряду казаков во главе с Ермаком? Он вёл людей в неведомую землю, полную опасностей и тревог. Нам, братцы, легче. Ермаку надо было еще, и бороться с ордой хана Кучума. Это куда сложнее, чем поднимать целину.
- А целину поднять ты думаешь легче? - возразил Верёвкин.
- Не испугался Ермак орд Кучума  - громил их. Мы тоже не испугаемся, целину поднимем. Мы ведь все дали слово партии. А раз дали - будем его держать.
Реснянский достал из бокового кармана "Комсомольскую правду", промолвил:
- Её дали нам ещё в райкоме не для того, чтобы она лежала в кармане. К ней ещё нужна комсомольская совесть. На целине нытики не нужны, там требуются крепкие, здоровые парни.
- Как Ермак, - съязвил Верёвкин.
- Даже здоровее Ермака, - ответил Вася.
- Как Поддубный?
- Может даже!
- Что же мне делать на целине с моим малым ростом? - забеспокоился Верёвкин.
- На плуге будешь сидеть, туда как раз такие и нужны, трактору будет легче тебя возить! - шутил Реснянский.
- Хватит вам ссориться, - вмешался Васильев. - Посмотрите лучше на сибирскую тайгу.
Все прильнули к окнам. Чем дальше от Урала, тем суровее становилась природа. Степи сменялись перелесками, перелески - тайгой. Лес из высоких сосен, елей, пихт, лиственниц, кедра, белоствольных берёз тянулся бесконечной лентой за окном вагона. Одни деревья ветвистые, на их ветвях, особенно па соснах, елях слоем белой ваты лежит снег. До чего же красиво, как в сказке. Другие деревья потеряли свои ветви и лишь одинокие прямые, как свеча, стволы упираются острыми тонкими вершинами в голубое небо. А сколько стволов, поваленных в непогоду сильными сибирскими ветрами! Некоторые могучие стволы вековых деревьев вырваны из земли прямо с корнями и повалены. Чёрные корни, как фантастические змеи вырываются из-под снега. Смотришь и думаешь: "Какой гигантский исполин свален. Какая же нужна силища сибирского ветра, чтобы столетнее дерево одним махом вырвать с корнями из земли!".

В Новосибирске на вокзале внимание Верёвкина было обращено на людей, стоящих на перроне, которые встречали поезд с комсомольцами.
-  Слушай, Вася, почему в Сибири много мужиков с бородами? - спросил Верёвкин, когда поезд тронулся и взял направление на Барнаул.
- А, в самом деле, почему? - промолвил Реснянский. - Это интересно.
- Как почему?
- Не знаю, - зло ответил Вася. - Да и что ты ко мне пристал, что я тебе историк!
- Вот про Ермака хорошо рассказал. Я, в самом деле, подумал, что ты хорошо историю знаешь.
- Историю в школе любил. Учительница всегда за рассказ на уроке мне ставила в классном журнале отлично.
- И зря, - язвил Верёвкин.
- Ну, ты, полегче. Она знала, за что ставила!
- Я бы не поставил. Не знаешь, почему большинство сибирских мужиков зимой носят бороды.
- Может они староверы?
- Не могу знать. - Знаешь, давай спросим у проводника вагона. Вон он как раз идёт.
Подождали пока проводник - мужчина лет сорока, поравнялся с купе, Верёвкин спросил:
- Товарищ проводник! Будь добр разреши наш спор - почему в Сибири большинство мужчин носят бороды?
Проводник глянул на ребят удивлёнными глазами, стараясь понять: всерьёз или в шутку задали такой простой вопрос, наконец, промолвил:
- Не знаете?
- Нет.
- В самом деле?
- Конечно.
- Очень просто. Зимой лицу в бороде теплее, вот и отпускают с осени на зиму. А весной сбривают. Эх, вы, молодёжь. Поездите по стране, поживёте в разных местах - много узнаете интересного, любопытного. Скоро доедем, выгрузимся, и поедете по широкой сибирской земле весной поднимать целину. Много узнаете!
Поезд идёт дальше и дальше. За окном мелькает заснеженная густая сибирская тайга. Скоро конец дороге.
Было начало марта тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого года.
Месяц март считается Началом весны. Но в Сибири и в тот год на Алтае о наступлении весны в марте никто не думал и не помышлял. На Дворе гуляла, ревела, неистовствовала и бесконечно мела снежная пурга. В мутном потоке снега ничего не видно. Окна занесены снегом. Временами ветер слабел. Тогда многочисленные снежные змейки, извиваясь, переметали уже занесённую зимнюю дорогу и убегали в широкую сибирскую степь. Наконец, после недельного буйства непогоды пурга постепенно утихла. Ударил трескучий сорокаградусный мороз, ярко засияло солнце, под лучами которого засиял, заискрился всеми лучами радуги молодой снежок. Вышли гусеничные тракторы-бульдозеры расчищать дорогу. К вечеру пробились к райцентру из города первые машины с грузом и людьми.

В кабинет первого секретаря Предгоренского райкома партии вошёл молодой, статный мужчина среднего роста, чуть сутуловат, с открытым лицом, густые тёмные брови над глазами, широкий, высокий благородный лоб. На вид ему можно было дать лет двадцать семь - двадцать восемь. Без лишних церемоний представился:
- Иванов Евгений Игоревич, - протягивая руку первому секретарю райкома партии, - направлен Москвой и Алтайским Краевым комитетом партии к вам в Предгоренский район для организации зернового совхоза на целинных землях.
- Журавлёв Иван Васильевич, - ответил секретарь райкома партии.  Прошу садиться, я уже в курсе дела. Мне позвонил из Крайкома Николай Васильевич.
- Вот и хорошо. Тогда наш разговор примет более конкретный характер.
- Как самочувствие?
Иванов, прежде чем ответить на вопрос секретаря, посмотрел на стол, заваленный различными сведениями с колхозов по надоям молока, тонкими и толстыми папками, письмами, телеграммами.
- Как, самочувствие? - переспросил Евгений Игоревич.
- Хорошее, Иван Васильевич, еле добрался до райцентра, думал, чертовской пурге не будет конца.
- Здесь не Москва, а настоящая Сибирь.
- В этом уже хорошо убедился, об этом меня предупредили товарищи ещё в Москве. Кое-кто пытался отговорить, например, на юг Казахстана или на Северный Кавказ, где потеплее. Но я выбрал Алтай. Кто-то сюда тоже должен ехать, вот и прибыл в ваше распоряжение. Вот моё направление, пожалуйста.
Иванов достал из нагрудного кармана сложенный лист бумаги, развернул его и подал в руки секретарю райкома. Тот взял и начал читать.
Пока секретарь читал бумагу, Иванов осмотрел кабинет. Был он не большой, вытянутый. В центре почти у самой стены стоял стул секретаря, накрытый зелёным сукном. К столу примыкали другие столы, за ними справа и слева стояли стулья. На них садились члены бюро. У стен стояли придвинутые друг к другу новенькие стулья для приглашённых. За столом секретаря на стенке в красивой рамке портрет Владимира Ильича Ленина с чуть прищуренным взглядом.
- Итак, - произнёс Иван Васильевич, - директор совхоза есть. Осталось доставить его в совхоз, который есть пока на бумаге да в решениях Крайкома партии и на карте нашего района в виде меленькой точки.
- Как будет называться совхоз? - спросил Евгений Игоревич.
- В решениях Крайкома партии назван "Зерновой", - ответил Журавлёв.
- Хорошее название, сразу раскрывает содержание.
Так начался разговор между первым секретарём райкома партии и директором совхоза. Говорили о посевной площади будущего совхоза, об угодьях, дорогах, о фондах, отпущенных государством для организации хозяйства. В заключение разговора Журавлёв сказал:
- Начинать надо со знакомства с новым местом, где будет строиться центральная усадьба совхоза "Зерновой". Целина - ведь не Москва, где всё устроено, здесь всё надо начинать строить и создавать, как говорят инженеры, с нулевой отметки.
- Вот потому и принято постановление Центрального Комитета партии, чтобы создать новые совхозы, где их не было.
- Целину надо поднять, создать условия для жизни людей. Это очень трудная задача.
- Я понимаю. Партия уже успешно осуществляет своё постановление. Мне бы хотелось поскорее прибыть па место работы.
- Что ж, раз ты так торопишься, то сейчас поедем.
Секретарь умолк. На столе нажал пальцем белую кнопку. Через несколько секунд дверь кабинета открылась и вошла молодая красивая и стройная девушка.
- Вы меня звали, Иван Васильевич? - промолвила она.
- Да, Зоя, звал. Скажи шофёру пусть сейчас же подъедет к райкому на машине.
- Будет сделано, - ответила Зоя и вышла из кабинета.
Пока секретарь райкома разговаривал, Евгений Игоревич смотрел в окно. Со второго этажа хорошо было видно широкую улицу, освещённую ярким мартовским солнцем, шли по ней, обгоняя друг друга, люди, сновали взад и вперёд машины. Райцентр жил своей повседневной жизнью.
- На целину просится моя Зоя, - обращаясь к Иванову, сказал Журавлёв. - Уже заявление в райком комсомола подала. Да ехать ещё некуда, нет пока совхоза.
- Раз партия наметила, то совхоз будет, - ответил директор. - Побольше бы нам таких комсомолок и комсомольцев. Мы бы с ними горы перевернули.
- Хорошая у нас молодёжь. Сама просится на целину.
- Такими людьми нужно гордиться.
Секретарь встал из-за стола, подошёл к окну. Был он среднего роста, худощав. Глядя в окно и о чём-то думая, Журавлёв через некоторое время вслух промолвил:
- Тысячи гектаров веками лежали не тронутыми.
В дверь кабинета постучали. Распахнулась дверь, вошёл в кожаной тужурке и в таких же перчатках молодой шофёр, промолвил:
- Машина подана. Можно ехать.
- Хорошо, иди, мы сейчас.
Шофёр вышел. Секретарь подошёл к директору, похлопал его по плечу, сказал:
- Ну, Евгений Игоревич, поехали смотреть место, где ты будешь поднимать целину и строить новый стране совхоз. Хорошее место.
- Я готов, - ответил Иванов, поднимаясь со стула.
Выходя из приёмной райкома, Журавлёв сказал Зое:
- Кто будет меня спрашивать, говори, что уехал с директором совхоза на целину.
- Хорошо, - ответила Зоя и принялась стучать на машинке клавишами.
Вышли. Морозный воздух дохнул обоим в лицо. Дышалось легко, на душе было радостно и весело. Подошли к машине, шофёр уже сидел на своём месте и поджидал. Сели, захлопнули дверцы кабины.
- На место будущего совхоза, - бросил секретарь шофёру.
- Ясно, - ответил тот и включил скорость, дал газу, и машина рванулась вперёд. Скоро остались позади домики райцентра. Лишь одна тонкая, как спичка, труба маслозавода, из которой шёл темно-синий дымок, ещё долго виднелась даже тогда, когда село потонуло в дрожащем мареве.
Навстречу машине бежала бесконечная снежная, но уже кем-то накатанная, лента дороги, а впереди до самого горизонта раскинулись бескрайние просторы алтайских степей, залитые ослепительно яркими лучами солнца. Далеко на самом краю горизонта виднелись чёткие очертания заснеженных вершин Алтайских гор.
- Сколько лежит нетронутой земли, - думал Иванов. - Скольких трудов станет подъём целины!
Машина остановилась. Распахнулись дверцы. Из неё первым вышел секретарь райкома, за ним директор.
- Вот мы и прибыли па центральную усадьбу совхоза, - сказал Иван Васильевич. - Хорошее место, лучшего не найти.
Евгений Игоревич поглядел вокруг. Кругом, насколько хватало глаз, расстилалась заснеженная степь, среди которой протекала небольшая незамерзающая речка, даже по её берегам не было прошлогоднего камыша, одни голые берега.
- Это и есть полевая отметка? - спросил директор секретаря.
- Как раз она, по проекту здесь центральная усадьба совхоза.
- Чистое место, как в сказке. Ни одного дерева, ни одного кустика.
- Поможем. Палатки, полевые передвижные вагончики уже получены и находятся в МТС. Через день-два они будут сюда доставлены. Из МТС дадим людей поставить палатки, чтобы первые новосёлы целины могли разместиться в них, укрыться от непогоды, покушать горячей пищи. Главное - директор уже па месте, остальные скоро прибудут.
- Раз по проекту здесь заложена центральная усадьба, - сказал Иванов, - так и будет. Изменять ничего не будем.
Секретарь и директор пошли от машины, осматривая широкую поляну.
- Здесь будет водонапорная башня, - сказал Журавлёв. - Тут ремонтно-тракторная мастерская, а вот там двухэтажное здание конторы совхоза, рядом Дворец культуры с фонтаном, а чуть подальше - двухэтажное здание средней школы, - пояснял секретарь райкома партии.

Перед директором рисовалась и возникала в мыслях центральная усадьба со всеми постройками, жилыми домами, прямыми кварталами, широкими асфальтированными улицами, парком, а самое главное - фонтан. Мыслимо ли - в степи чудесный фонтан рассыпает во все стороны водяные брызги, сверкающие на солнце разноцветными алмазами...
Стали приближаться к кустику сухой прошлогодней полыни, как вдруг из-под него выскочил белый заяц-русак и помчался стрелой по снежному полю.
- Видимо косой спал, - заметил секретарь, - и не видел, как мы подъехали.
- Значит, здесь уже есть новоселы? - смеясь, промолвил Иванов. - Русаки не ждут, пока мы приедем.
Поздно вечером райкомовская машина возвратилась в райцентр.
Шофёр остановился у гостиницы "Дом колхозника". - Ну, пока, - ударили по рукам Журавлёв с Ивановым. - Отдыхай, - промолвил секретарь райкома. - Завтра предстоят новые дела.
Уже лёжа на койке в жарко натопленной комнате гостиницы, Иванов думал о том, с чего начать. Место для центральной усадьбы выбрано удачно: ровная площадка, большое озеро, берёзовая роща. Есть где можно будет отдыхать людям после работы, исплавать на лодке, поудить рыбку в светлой воде, просто походить на свежем воздухе, позагорать на солнце.
Но вскоре эти мысли и думы как-то сами собой отошли на задний план, а ярко и выпукло всплыл последний разговор с женой. "Может и я не прав, - думал он, - что не подготовил своевременно Лёлю к такому важному делу, как поездке на целину для организации совхоза. Но ведь она знала, что партия, будет посылать коммунистов для выполнения решений сентябрьского Пленума Центрального Комитета партии. Беседа с министром сельского хозяйства у меня состоялась ещё в декабре месяце, Лёлечка прекрасно знала, что я дал согласие поехать на Алтай, и она была согласна. Но Лёля почему-то потом молчала до самого отъезда, а в самый последний момент категорически отказалась уехать из Москвы и воспротивилась моему отъезду. Не поймёшь этих женщин. Сложная у них психология. Вот теперь выяснились наши отложения к таким великим событиям, которые разворачивала партия на целинных землях".
Думал, ворочался в постели, тяжело вздыхал и незаметно для себя Евгений Игоревич крепко уснул.

Усадьба Предгоренской машинотракторной станции расположилась на окраине районного посёлка. Выросли на её территории ремонтные цехи, склады, гаражи, электростанция, столовая. В летнюю пору в МТС было мало тракторов, в основном это были те, которым требовался капитальный ремонт. Зато осенью, после проведения уборки и окончания осенней пахоты, тракторы марки ХТЗ, СТЗ, ЧТЗ, "Универсал" заполняли все места в ремонтных цехах. Сюда пригоняли со всего района все хлебоуборочные зерновые комбайны для проведения ремонта. В течение осени, зимы и весны в цехах была организована круглосуточная работа. С шумом и визгом работали токарные, сверлильные, шлифовальные станки, гулким эхом отдавались в кузнице тяжёлые удары о наковальню кузнечного молота. Людей в цехах была уйма. Они приехали сюда со всех колхозов района и жили здесь до тех пор, пока отремонтируют свои машины.

Иванов пришёл в мастерскую МТС. И первый раз в жизни видел настоящую работу, которую выполняла эта, казалось ему, неподвластная масса рабочих людей. Видел он, что одни работают спокойно, другие спорят между собой, держа детали в руках, которые надо заменить или реставрировать. Но, несмотря на возникающие между рабочими конфликты, во всём чувствовалось, что вся работа подчинена определённому порядку и строгой организации.
- Такой массой людей и техники надо уметь управлять, - думал Иванов, переходя из цеха в цех. - Но надо не только руководить, необходимо ещё и знать, как управлять. Тут окриком или угрозой ничего не сделаешь. Видимо надо подходить к каждому рабочему со знанием рабочей психологии, иначе тебя люди не поймут и не пойдут за тобой. Здесь в рабочих цехах совсем другая психологическая обстановка не та, что в тихих кабинетах министерства сельского хозяйства, - думал Иванов.
Чем дальше проходил по этой огромной районной мастерской, тем больше Иванов убеждался, что ему необходимо много изучать, знать, чтобы вырасти до настоящего руководителя, а не бюрократа-чиновника.
"Надо уметь подчинить своими действиями волю и стремление людей выполнению поставленных партией задач, - думал Евгений. - Вот здесь тебе, Иванов, наглядный конкретный урок, как надо уметь руководить большим коллективом рабочих людей. Надо во всём присматриваться, учиться у опытных руководителей".
Так с мыслями и собственными рассуждениями самого с собой, Иванов дошёл до проходной. На проходной стояла миловидная девушка, одетая в фуфайку и попеременно поднимала и опускала цепь на воротах для проезда и выезда из территории МТС автомашин и тракторов.
- Скажи, пожалуйста, где мне можно увидеть директора МТС? - спросил Евгений.
Девушка, молча и внимательно, посмотрела на стоящего перед ней мужчину, небрежно опросила:
- Не здешний?
- Приезжий, - ответил он.
- Оно и видно раз не знаете. Вон контора, туда только что пошёл директор МТС.
- Больнее спасибо.
- Пожалуйста, - ответила девушка и опустила цепь на воротах для проезда уже сигналившей машины.
В двухэтажном здании конторы МТС Евгений нашёл дверь с табличкой "Директор МТС", постоял немного и решительно толкнул дверь. Она отворилась, и он вошёл в просторный кабинет, за столом сидел человек среднего роста, на вид ему было лет под сорок.
- Разрешите? - промолвил Евгений.
- Пожалуйста, - ответил директор, оторвавшись от бумаг, и поднял голову.
- Вы, Николай Сергеевич, как мне сказали?
- Да, он самый, чем могу быть для вас полезным? - в свою очередь спросил директор.
Поздоровались, обменявшись крепкими рукопожатиями.
- Садись, слушаю вас.
- Я, Иванов, назначен директором будущего целинного совхоза.
- Слыхал, а теперь вот имею честь с тобою говорить. Так о чем хотел со мною говорить?
- Не буду заходить издалека, а скажу сразу: у вас стоят передвижные вагончики и палатки. Надо перебросить их на центральную усадьбу совхоза.
- Пожалуйста, бери. Они твои, - с радостью ответил Николай Сергеевич. - Место быстрее освободится, под готовые комбайны и тракторы.
- Я бы хотел, чтобы вывезли их силами МТС. Ведь у меня сейчас нет ничего, кроме одного приказа о назначения директором совхоза.
- Да, - сказал директор МТС и замолчал, потом промолвил. - Как же это осуществить?
- Дайте тракторы и людей?
- Это сложный вопрос.
- А без них я ничего не сделаю.
- Ты был в цехах?
- Конечно.
- Видел, что делают люди.
- Работают.
- Они ремонтируют технику, чтобы она была готова к началу весенне-полевых работ. Каждый трактор и человек у меня на счету.
- Что же мне делать?
- Просить соседние колхозы района, чтобы помогли тракторами и людьми. А у меня, видишь, план горит. Ремонт затягивается.
- Но до начала весенних работ ещё далеко, а у меня уже на днях, прибывает первая партия комсомольцев-новосёлов в совхоз, а где я их буду размещать? Ты пойми. Надо помочь.
- Могу дать один трактор, больше нет.
- Этого мало, - возмутился Евгений. - Одних вагончиков ему хватит таскать до первого мая.
- Всё же советую обратиться в колхозы. Тут один выход.
- Нет, Николай Сергеевич, это не партийное решение вопроса.
Евгений замолчал. Молчал и директор МТС. Конечно, Николай, был больше всего заинтересован, чтобы отремонтированную технику быстрее отправить в колхозы и тут же скоренько отчитаться перед райисполкомом или райкомом. Глядишь, и похвалят, напечатают в районной газете хорошенькую сводку. Но в то же время Николай понимал, что просьба Иванова справедлива, кроме как опереться ему на МТС больше не на что. Но Николай медлил, считая, что время ещё не ушло. Просто с его стороны это была бюрократическая проволочка. "Лучше подождать и посмотреть, сделать всегда успею", - любил рассуждать директор МТС.
- Ну что ж, спасибо на этом, - сказал Евгений, поднялся со стула, подал на прощанье руку Николаю. - Будем считать, что ни к чему не пришли и не договорились! - С суровым лицом вымолвил Иванов и вышел из кабинета.

Как зима ни злится, какие морозы, и метели она ни посылала, как ни старалась проморозить целинную степь, ничего уже не могло задержать наступление весны. Выше поднимается каждый день солнце над горизонтом, теплее его лучи, заметнее прогревается воздух, снег становится тёмным, рыхлым. Иногда дни бывают совсем тёплыми. Но надвинется из-за горизонта тучка, за ней другая и вот всё небо заволакивают тёмные тяжёлые тучи. Рванёт ветер и разыграется пурга и, кажется, не было светлых весенних дней. Отбушует непогода, ветер разгоняет тучи, снова солнце ярко светит с голубых небес, играет снова природа, радуются люди. Всё меньше и меньше холодных дней, все больше и больше тёплых солнечных. В такие дни радостно па душе, легко работается, глубоко дышится.
Вместе с тёплыми днями неумолимо приближалась первая целинная весна. Под горячими лучами солнца уже заметно стаял снег с пригорков, вода залила и скопилась в лощинах, заметно обозначились полевые дороги. Куда ни глянь, куда ни бросишь взор, далеко-далеко простираются бескрайние целинные степи до самого горизонта. В синеве весеннего неба, где-то высоко над головой звенят радостные песни прилетевших жаворонков. С юга на север плывут по небу большие и малые косяки перелётных птиц: журавлей, лебедей, уток, гусей. Широко над степью разносятся их радостные гортанные, весёлые крики, слышен восторженный говор опустившихся на озёрную гладь диких уток, утомившихся после далёкого перелёта. Другие стаи уток и больших серых гусей опустились на болота и весенние пади целыми стаями, а более смелые облюбовали широкую с островками речку и весело хлюпаются целый день, добывая в проточной воде вкусную еду. Их ни сколько не смущает то, что на берегу уже стояли белые палатки, поставленные целинниками.
Секретарь райкома партии Журавлёв сдержал своё слово. После того, как он побывал с директором совхоза на будущей усадьбе. Уже на следующий день директор МТС сидел в кабинете секретаря райкома.
- Знаешь, зачем позвал тебя, - промолвил Иван Васильевич, хитро посмотрев в глаза директору МТС.
- Не знаю, - ответил директор МТС.
- Надо помочь директору совхоза перегнать технику, поставить палатки. У него ещё пока нет людей, Николай Сергеевич, а, если и прибудут, то ему негде их будет размещать. У тебя есть люди, дай ему их на недельку.
- Как же план, Иван Васильевич, он же сорвётся, не успеем отремонтировать все тракторы, а весна уже на носу!
Николай Сергеевич сухощавый, с острым носом и выдвинутым вперёд кадыком на шее умолк, не зная как ещё возразить и убедить секретаря, что ему люди нужны сейчас в МТС, от них зависит выполнение плана, которого осталось всего семь процентов до ста. Директор МТС склонился над столом, подставил под лоб руку, затем потёр переносицу, о чём-то думая.
- Думай не думай, Николай Сергеевич, а Евгению Игоревичу надо помочь. Так я говорю, Евгений Игоревич.
- Конечно, - подтвердил директор совхоза, - хоть часть поставим палаток для приёма людей, а там уж мы сами будем устраиваться.
Николай Сергеевич глянул на Евгения Игоревича пронзительным взглядом, что-то намеревался сказать, но директор совхоза, встал, подошёл к директору МТС, протянул ему свою сильную, мускулистую руку, произнеся:
- Ну, Николай Сергеевич, по рукам?
- В такой момент оторвать столько людей от ремонта, - процедил директор, затем резко встал, протянул руку Евгению Игоревичу, решительным голосом сказал:
- Помогу. Так требует партийный долг.
- Ну, вот и договорились, - промолвил секретарь райкома. - А теперь давай все организационные вопросы обговорим в деталях.

Через день закипела работа. В будущем месте центральной усадьбы совхоза гудели тракторы-бульдозеры, расчищая снег.
Рабочие МТС ставили палатки, вагончики, устанавливали в них железные печки, ставили в ряд пригнанные первые новенькие тракторы, тут же плуги, сеялки, бороны.
Было тепло, солнечно в небе продолжали плавно махать уставшими крыльями перелётные птицы, летели углами журавлиные стаи, своими гортанными криками напоминали о приходе весны.
К вечеру на площадке уже стояли в один ряд десять новеньких вагончиков, а против них десять новеньких на восемь коек армейские палатки, тоже с печками внутри. Образовалась между вагончиками и палатками широкая улица. В пятом вагончике от правого края, на стенке мелом написали: "Контора совхоза "Зерновой"".
- Вот тут теперь будет мой рабочий кабинет, - сказал Иванов, заходя в вагончик.
- Теперь надо решить вопрос как накормить прибывших людей, - подсказал директор МТС.
- Прежде всего, надо назначить толкового и знающего своё дело заместителя директора по хозяйственной части, - сказал Иванов.
- Есть кандидатура?
- Пока нет, - сказал Иванов.
- Рекомендую на эту должность Разгоняева Михаила. Думаю, справится со всеми делами успешно. Вон он, хлопочет возле последней палатки.
Быстро решилась судьба Разгоняева. Позвали, поговорили.
- Не работал в такой должности, - отказывался Михаил.
- А я не работал директором совхоза, - сказал Иванов, - что же нам теперь всем отказаться?
Разгоняев почесал затылок, промолвил:
- Эх, была, не была. Соглашаюсь.
- Пиши заявление, - сказал Иванов.
Михаил тут же написал заявление. Директор Иванов наложил резолюцию: "Принять в должность заместителя директора по хозяйственной части". Тут же поставил дату 5 марта 1954 года, расписался.
- Поздравляю во вступление в должность, - сказал директор МТС и крепко пожал Разгоняеву руку.
Когда все палатки и вагончики были поставлены, рабочие МТС с директором уехали, а Иванов и Разгоняев ещё остались в вагончике. Михаил разжёг печку, стало тепло. Разговорились.
- Вот у меня телеграмма, - начал Иванов. - Через два дня к нам приезжают комсомольцы и молодёжь. Они сейчас в Барнауле. Твоя задача связаться с районным комитетом комсомола и райкомом партии, чтобы выделили для встречи инструкторов, ты с ними поедешь в Бийск на вокзал за прибывшими.
- Ладно, - сказал Разгоняев. - Но во что мы оденем всех людей? Ведь как-никак ехать сто километров на машинах холодно.
Заспорили. Иванов говорил, что все знали, что едут в Сибирь и должны знать, что надо одеваться потеплее, а Михаил возражал и доказывал, что на все представляют, что такое Сибирь, иные может, приедут в лёгкой одежде. Ведь в Европейской части страны уже идёт весна.
- Я уверен, что многие не придают значения одеть тёплую одежду.
- Как же быть? - спросил директор.
- Не знаю. Но в Барнауле всех не оденут. Я это точно говорю!
- Одежду надо найти, - настаивал Иванов.
- Где?
- Завтра же езжай в райпотребсоюз и бери комплектов двести тёплой одежды, в том числе шубы, полушубки, шапки, брюки, фуфайки, валенки, сапоги. Не оденем людей - значит, проморозим их.
- Понял?
- Так ясно. Но мне непонятно, чем мы будем кормить прибывших?
- Походные кухни уже стоят на территории МТС. Завтра тоже их надо доставить сюда, одну палатку, а лучше вагончик отвести под склад продуктов, этот вопрос ты решай.
- У нас ещё нет людей, а нужны сразу будут повара.
- Из прибывших назначим.

Дела разворачивались. Их становилось все больше и больше. Все они проходили через него, это не то, что сидеть в московском тихом кабинете министерства сельского хозяйства. Чуть что непонятно - бери телефонную трубку и спрашивай, а здесь ты сам решай. Тут не то, что нет телефона - дорога представляет одну тропинку в снегу. Первым всегда трудно, но что поделаешь? Кто-то должен первым начинать!
В одном из вагончиков светилось окно. Это вагончик "Конторы", а в одном из отделений, закрытого вагонного купе была временная квартира директора совхоза. Этим купе он пользовался лишь в ночное время, когда нужно было ночью спать и отдыхать. Остальное время суток он находился в рабочем кабинете исходном вагончике. Вот и сейчас Евгений сидит за столом, у потолка горит фонарь "Летучая мышь". Его неяркий свет освещает весь кабинет, можно даже читать и писать.
В связи с прибытием новосёлов и размещением их в жилых вагончиках возникла вторая проблема: как накормить три раза в день такое огромное количество людей? Евгений понимал, что один все вопросы не сможет решить, нужно подбирать специальный штат и в первую очередь расторопного и толкового заместителя директора по хозяйственной части. Он уже присматривался к людям и обратил внимание на одного из рабочих по фамилии Разгоняев. "Думаю, подойдёт кандидатура, - размышлял директор. - Завтра надо вызвать его для разговора, - чтобы не забыть, он сделал на завтрашний день короткую запись в своем рабочем журнале".
В этот вечер до сна он много передумал в своём кабинете. А что собственно представлял кабинет директора совхоза? Это маленькая комнатка, стол, стул. Вот и всё. Как этот кабинет резко отличался от его бывшего кабинета в министерстве сельского хозяйства. Огромное помещение с большими окнами, на которых висят тяжёлые портьерные занавески, в дорогих рамках фотографии, в окнах форточки для проветривания помещения, на полу и возле стола тяжёлые ковровые дорожки от входной двери до самого стола. На столе несколько телефонов, по которым можно выйти на связь с любым городом страны - с Владивостоком и Киевом, Кавказом и Белоруссией, Воронежем и Куйбышевым, Свердловском и Ташкентом, Барнаулом и Петрозаводском.
А здесь на целинной земле кабинет директора в вагончике и даже на директорском столе нет и одного телефона. Вагончик стоит в открытой степи, обдуваемый всеми ветрами днём и ночью. Вот какой парадокс с кабинетами Иванова.
Директор долго ещё думал, по всякому раскидывал свои мысли, а они были невесёлыми. Он знал, что с Москвы уже едут комсомольцы. Пришла телеграмма из Великих Лук, что выезжают комсомольцы по путёвкам в совхоз. До конечной станции добрая сотня километров. А что значит, в зимнее время плохо одетым людям проехать такое расстояние на жгучем морозе или на студёном ветре? Евгений пододвинул ближе к себе рабочий журнал и ещё дописал: "Решить вопрос с полушубками и валенками в Предгоренском райпотребсоюзе. Решить вопрос с походными кухнями в ближайшей воинской части".
- Трудно. А что делать?
Сон смежает веки. Голова клонится над столом. Евгений поднялся из-за стола, подошёл к гудящей пламенем чугунной печке, от которой по всему вагончику разливалось такое приятнее тепло, открыл дверцу и положил в печку несколько свежих берёзовых поленьев дров и захлопнул дверцу.
- Надо спать, а то завтра рано вставать, - промолвил вслух и, раздевшись, лёг на постель, потушив фонарь.

Вместе с представителями райкомов партии и комсомола Михаил Разгоняев - заместитель директора по хозяйственной части высокий, стройный человек, в меховой шапке-ушанке и длинном черном пальто в валенках, на которые были одеты новенькие блестящие галоши, прибыли на станционный вокзал железной дороги. Машины оставили на привокзальной площади. Шоферы, пользуясь свободным временем, занялись подтягиванием гаек, внешним осмотром машин, устраняя мелкие недостатки.
До прихода пассажирского поезда "Барнаул-Бийск" оставалось ещё полчаса. Большие круглые привокзальные часы на железном столбе показывали половину одиннадцати.
- Придётся подождать, - сказал Разгоняев своим попутчикам.
- А денёк-то сегодня замечательный, - промолвил инструктор райкома комсомола.
- Можно сказать даже праздничный.
- Для новосёлов он действительно праздничный. С сегодняшнего дня вступают в новую жизнь на целине.
Было тепло, тихо. Солнце припекало, спешили куда-то говорливые дрожащие ручейки, от луж отражались яркие лучи и больно слепили глаза. В лужах купались бойкие воробьи, смывая с себя чёрную сажу дымовых труб, куда они залетают вечером на свой ночлег. На всю станцию раздавались свистки маленького маневрового паровоза, который толкал большие вагоны и платформы с различными грузами взад и вперёд, слышалось характерное для станции лязганье буферов, скрип и мягкое шипение тормозных колодок.
Маленькая, ещё несколько недель назад, малоприметная на Томской железной дороге конечная станция Бийск, где с минуты на минуту ожидался приход поезда "Барнаул-Бийск", казалась теперь довольно многолюдной и шумной и, главное, оживлённой. Маленький, приземистый вокзал не вмещал всех людей.
Станция всем ходом работы напоминала сейчас настоящий большой сортировочный узел большого города или заводскую площадку. Повсюду стоял грохот и гулкое постукивание железа о железо, раздавалось шипение пара, вырывающегося из неведомых отверстий паровозов. Медленно, словно плыли, мимо вокзала на товарный двор забитые доверху платформы с сельскохозяйственной и другой отечественной техникой. Гудела ещё не оттаявшая после долгой зимы твёрдая земля, раздавался непрерывный рокот невидимых за составами с техникой тракторных и автомобильных моторов.
Разгоняев смотрел на всё это своими глазами и не верил, что столько техники можно прислать на эту маленькую, ничем не примечательную железнодорожную станцию. Именно теперь Разгоняев увидел и убедился, как напряжённо и бурно бьётся здесь пульс и ритмично работают все службы железнодорожной станции, как сменяются ежеминутно картины жизни, волнующие всех каждодневной новизной торжествующей жизни. Куда ни глянь дружно, и слажено работают люди с явным, душевно приподнятым, настроением, с весёлым сердцем, засучив до локтей рукава. На огромной разгрузочной площадке товарного двора, в одном месте разгружали платформы с новенькими тракторами ДТ-54, пятикорпусные плуги, бороны, сеялки. В других местах, экспедиторы новых целинных совхозов, принимали по накладным прибывшие в их адреса, сверкающие краской, новенькие бензовозы. Чуть дальше, устанавливали вручную и кранами на тракторные сани цистерны для хранения горючего в совхозах. Подальше грузили в кузова автомашин стандартные детали сборочных финских двухквартирных домиков, огромные связанные тюки белых брезентовых военных палаток, чёрные лужёные котлы и зелёные армейские походные кухни, огромные катушки нового тонкого телефонного провода, ящики походных военных радиостанций, рулоны рубероида, тюки пакли, обтирочного материала и многое другое.
- Чего только здесь нет, - подумал Разгоняев. - Вот оно наше социалистическое богатство, вот она сила для наступления на вековую целину.
- Что, Михаил, загляделся? - спросил инструктор райкома. - С такой техникой можно наступать на целину. Для этого её сюда и привезли.
Да, это был драгоценный груз, присланный сюда Родиной, по велению Ленинской партии молодым посланцам партии и комсомола для успешного освоения целинных земель. Радостно было видеть, как люди бережно относятся к этому грузу, чтобы через некоторое время пустить его в наступление на целину в великой битве за превращение пустующих земель в плодородные нивы.

Издали донёсся протяжный свисток паровоза. Вокзальные часы показывают одиннадцать. К перрону подходил, постепенно замедляя ход, пассажирский поезд "Барнаул-Бийск". Через раскрытые окна вагонов прибывающие махали руками, шапками, кепками, что-то кричали. Мимо Разгоняева проходили зелёные вагоны, на которых было написано мелом, много лозунгов, он едва успевал читать: "Даёшь целину! ", "Москва целине!". На стене вокзала, как бы в ответ молодым покорителям и новосёлам красовался плакат: "Привет новосёлам целины! ". Поезд остановился, из вагонов стали выходить с сумками, чемоданами молодые парни и девушки. Все они были одеты по-разному: в пальто, фуфайки, плюшевые жакетки, на ногах сапоги, ботинки, кое-кто из девушек даже в туфлях. На головах шапки, фуражки, кепи, шапочки, платки, косынки.
- Да, - стоял и думал Разгоняев, - у этих молодых людей нет никакого представления о Сибири, о наших погодных условиях, о жизни на целине. В такой одежде и обуви у нас даже в мартовские морозы люди замерзают во время пурги и морозов. Ведь им уже сегодня придётся ехать сто с лишним километров по голой степи.
 - А молодёжь горит желанием отдать весь пыл горячей комсомольской души освоению целины, поднять целину к жизни, чтобы она под горячими лучами благодатного солнца заколосилась спелым колосом, - промолвил инструктор райкома комсомола ещё совсем молодой парень. - Правильно я говорю, - обратился он к Разгоняеву.
- Ты видишь, как они одеты? - сказал Михаил.
- А что такое?
- То, что мы не сможем их довезти до совхоза, если в пути застигнет пурга. Люди могут замёрзнуть. Вот что! – в сердцах сказал завхоз.
Только сейчас дошло до сознания инструктора то опасное дело, которое может случиться сегодня же. Он вспомнил переданную сегодня сводку погоды по радио - местами снег, порывы ветра до двадцати пяти метров в секунду.
- Что будем делать? - спросил Разгоняева.
- Без задержки усаживать в машины и увозить до райцентра. Ведь от райцентра людей везти только на санях и в вагончиках. Сколько на это уйдёт времени!

Из вагонов всё выходили и выходили, плотно заполняя привокзальную площадь. Стоял сплошной гул молодых голосов, слышалось уже наигрывание на семиструнной гитаре, кто-то запел. Среди этого несмолкаемого многообразного шума и гама властно и требовательно полились слова из громкоговорителя: "Товарищи новосёлы! Вас ожидают на привокзальной площади автомашины из совхоза "Зерновой". Просьба немедленно занимать места для отъезда в совхоз..." Далее диктор назвал номера автомашин и повторил ещё раз объявление.
Через несколько минут привокзальная площадь опустела. У машин шла толкотня, шум, гам. Разгоняев с представителями райкома комсомола осмотрели усевшихся парней и девушек в кузовах, дали брезент от встречного ветра.
- Поехали! - скомандовал Разгоняев.
Машины тронулись и плавно пошли по улицам Бийска. Молодёжь, охваченная радостным, волнующим душевным подъёмом запела сначала на одной машине, потом на второй, третьей... Скоро пела вся огромная колонна:

Родины просторы, горы и долины
Серебром одетый зимний лес грустит,
Едут новосёлы по земле целинной
Песня молодая далеко летит.

Вьётся дорога длинная
Здравствуй, земля целинная,
Здравствуй, простор широкий,
Весну и молодость встречай свою!

Припев:

Ой, ты, зима морозная,
Ноченька яснозвёздная
Скоро ли я увижу
Свою любимую в степном краю!

Зашумят метели, затрещат морозы,
Но друзей целинных нелегко сломить
На полях бескрайних вырастут совхозы
Только без тебя немножко грустно будет жить.

Ты ко мне приедешь
Раннею весною
Молодой хозяйкой
Прямо в новый дом.
С голубым рассветом
Тучной целиной
Трактора мы вместе
Рядом поведём....

Радостно, весело разносилась по улицам, кварталам города весёлая, полюбившаяся уже всем задушевная песня первых новосёлов целины. При встрече с колонной горожане замедляли шаги, а затем и совсем останавливались, долго смотрели вслед удаляющейся колонне, дослушивали затихающую от расстояния песню.
- Весёлый народ - новосёлы-целинники! - говорили горожане с уважением. - Такие не то, что целину, а черта за рога поднимут!
- Отважная молодёжь поехала, видать все комсомольцы, - говорили между собой стоявшие на тротуаре старики. - Эх, вернулись бы наши молодые годы, - сокрушался один из них, - не отстал бы от них!
- Хватит с тебя того, что был комсомольцем в Первой Конной Армии Будённого и комиссаром полка в Отечественную войну. Фашистская пуля - ещё и до сих пор сидит под лопаткой!
- Правильно говоришь, но ведь душа у меня молодая, понимаешь это!
- Не сердись! Мы отстояли Советскую власть в гражданскую войну. Защитили Родину от коричневого фашизма в Отечественную. Своё дело сделали честно и благородно.
- Нет, не таков я, чтобы в такое горячее время сидеть дома без дела. Завтра же пойду в горком партии с заявлением, чтобы направили меня на целину. Я ещё пригожусь. Мои руки соскучились по земле. Да и в душе я хлебороб.
Давно уже скрылась колонна автомашин за поворотом, а бывалые старики продолжали спорить между собой, не соглашаясь друг с другом. Они прекрасно понимали решения Пленума Центрального Комитета партии по поднятию и освоению целинных земель на Востоке страны. Во многом они были правы, только своё место в освоении целины они вынуждены были уступить комсомольцам и молодёжи младшего поколения. Не только спорили старики, спорили комсомольцы городских организаций. Многие из них решили тоже уехать на целину.

День был тёплый. Снег усиленно таял, грязные ручейки весенней воды заполнили углубления, канавы, рытвины. Сплошная вода залила глубокие колеи на дороге. Колёса автомашин катились в беспрерывном месиве грязи, воды, снега и льда. Веер грязных брызг с характерным шумом и всплеском беспрерывно вылетал из под передних и задних колёс машин. Сидящим в кузове не было никакого дела до дороги, грязи и воды. Молодёжь пела под аккомпанемент семиструнной гитары весёлые частушки и припевки. Гитарист хорошо играл, видимо, был мастер своего дела: красив лицом, в кепке, из под которой выбивался наружу залихватский чуб. Вокруг гитариста уселись девушки и подхватывали весёлый наигрыш спевшимися голосами.
Доехали до реки Катунь. Много переехали девушки и парни сибирских рек, но то было на поезде, через крепкие железобетонные мосты, перекинутые с одного берега на другой, да ещё покоящиеся на мощных бетонных быках. А через Катунь только после того, как сойдёт лёд весной, наводят понтонную переправу, делают настил и мост готов. Ездят по нему до осени, пока по реке не пойдёт ледяная шуга. В это время мост разбирают и ездят всю зиму по льду через реку до весны.
Машины замедлили свой бег, остановились. Впереди уже стояли автомашины, но ни одна из них не переезжала реку, так как были тяжело нагруженные различными грузами. Лить одни легковые машины бойко объезжая грузовые, въезжали на береговую кромку синего льда и шли по широкой ленте дороги, залитой водой от талого снега. Лёд на реке стоял, но грузовому транспорту было опасно переезжать - машина могла провалиться и уйти под лёд. Правый и левый берега реки связывали две широкие посиневшие ледяные полосы уже сплошь залитые водой. По ним, вернее по обочинам полос дороги осторожно шли в одиночку и парами пешеходы с правого и левого берегов друг другу навстречу, так как шофёры не брали с собой пассажиров при переезде через реку.
Какой-то шофер-смельчак попробовал проехать на другой берег, но тяжёлая машина ЗИС, гружённая углем, провалилась почти у самого берега.
- Куда смотрит милиция? - недовольно ворчали подъезжающие люди.
Но те, кто уже стоит здесь два или три часа, говорили другое:
- Попляшешь вот на этом голом берегу часика четыре, да ветер пронижет до костей, - так и ты попробуешь переехать па другой берег, - говорили уже изрядно продрогшие пассажиры. - Ну а насчёт милиции, так она здесь может быть в любую минуту.
- Хоть бы запрещающий знак поставили, чтобы здесь не ездили.
- Поставят, если надо будет!
Машины стояли, и нетерпеливые парни и девушки кричали с кузовов:
-  В чём дело?
- Почему не едем?
- Легковые и такси идут, а мы стоим!
Разгоняев стоит у кромки берегового посиневшего льда реки и смотрит на противоположный берег. Там, на другом берегу начинается ровная асфальтированная дорога, но вот вопрос: "Как туда попасть?" – думает он. Туда-сюда идут легковые машины, а вот хоть один порожний грузовой "Газик" – не идёт. "Что же делать?" Разгоняев услышал крик парней и девушек, оглянулся в сторону кричавших, двинулся от берега к маш¬инам. Но пройдя несколько шагов, остановился, снова посмотрел па ленту дороги, залитой водой, глазами проследил, как лихо, рассекая воду передними колёсами, удалялся на другой берег зелёный легковой "Газик".  Знакомый шофер успел крикнуть:
- Поехали в райцентр, довезу!
- Нет, у меня люди, не могу! - ответил Разгоняев.
- Ну, как хочешь.
Разгоняев резко повернулся и пошёл к машинам. Он не обращал внимания на разговоры шоферов, пассажиров, а шел и шел к своим машинам. Его уже самого начинало тревожить создавшегося положения, из которого пока нет выхода.
- Всем слезть с машин! - дал команду Разгоняев. - Всем переходить реку пешком по снежной кромке у края дороги. Все вещи бросить в кузовах, с собой ничего не брать.
- Что ты делаешь, Разгоняев? - сердито обратился к нему инструктор. - Зачем на тот берег?
- Затем, что вон на горизонте виднеется село. Если машины не удастся переправить на тот берег, то пойдём пешком в село, чтобы ночь быть в тепле. А ежели поморозим людей, то нас за это никто же простит.
-Вообще-то правильное решение, - согласился инструктор. - Неужели ты думаешь, что машины не пройдут? Тогда какого же мы черта здесь торчим уже около часа?
- Потому стоим, что каждому шофёру не хочется делать огромный крюк в объезд.
- Чем же может кончиться это стояние на месте?
- Не знаю! - зло ответил Разгоняев. - Дело уже идет к вечеру!
Назад в город возвращаться нам нет уже никакого смысла!
Новосёлы шумно покинули кузова машин, медленно и осторожно пошли за Разгоняевым по рыхлому льду могучей сибирской реки на другой берег. Все они впервые в жизни переходили с одного берега на другой, ни капельки не представляя, как своенравна эта сибирская река, если кого захватит под лёд. С весёлым хохотом и смехом, с шутками и прибаутками, помогая друг другу, медленно шли по кромке края ледяной дороги, пока нога каждого не ступила на твёрдую землю.
- Зачем быть на этом берегу, - сказал Михаил. - Я пойду за машинами.
Осторожно проходя по краю синей полосы, Михаил смотрел на залитые колеи, сделанные во льду. Вода ещё не промыла промоин, не фонтанировала в щели. Но это ничего не означало, что лёд может выдержать тяжесть машины. Он мог мигом, под тяжестью проломиться - и провалится машина. Никто из шоферов не рисковал перебраться на другой берег, но и не желал возвращаться назад или делать огромный крюк в объезд.
Тогда пришлось бы ехать и везти людей в объезд триста шестьдесят километров. В райцентр можно прибыть только лишь к утру. А что станет с легко одетыми парнями и девушками?
Разгоняев подошёл к инструктору райкома, промолвил:
- Ну что, Иван Николаевич будем делать? Дорога не важная.
- Надо искать выход из создавшегося положения. Не сидеть же нам здесь до ночи и ждать пока ударит мороз. Да и людей высадили в голую степь.
- Надо поговорить с шоферами, - предложил инструктор райкома комсомола.
- Не согласятся, - сказал Разгоняев. - Тут же верная смерть, если машина провалится.
- Да, - промолвил Иван Николаевич, - вот задача с двумя неизвестными. Решай, как знаешь, а выход находи. Пошли говорить с людьми.
Солнце уже начало клониться к западу. По небу полосами потянулись белесые облака. Временами набегал лёгкий ветерок, но так же скоро и уходил прочь. Это был признак того, что погода может испортиться, что часто бывает в Сибири, а в предгорьях Алтая том более.
- Что будем делать? - спросил Разгоняев у подошедших шофёров. - Сможем проехать?
- Опасно ехать, - сказал шофер первой машины. - Вон одна уже провалилась прямо у берега. А если на середине реки, то поминай, как звали, не успеешь из кабины выскочить.
- Так ведь она же гружёная, - ответил второй.
- Все равно, ехать опасно, - стоял на своём первый.
Остальные молчали, хмуро поглядывая на противоположный берег.
- А объезд есть? - спросил третий.
- Есть у Усть-Катунска, но и там опасно. Лёд вот-вот тронется, - сказал молодой шофёр. - Или вкруговую за триста шестьдесят километров, - добавил Колька.
- Что же будем делать, может, поедем в объезд, черт с ними с километрами, - предложил Разгоняев. - Ведь не ночевать же нам с людьми на этом берегу. Вот только новосёлы одеты как попало.
- А если к вечеру похолодает или метель начнётся, парни и девки все простынут, - сказал Колька.
- Что же ты предлагаешь? - спросил молчавший до сих пор уже немолодой шофёр Петро, одетый в кожаную тужурку, но уже изрядно запачканную машинным маслом до блеска.
- Я-то? Да ничего, - ответил Колька и умолк.
-Вот что, братцы, - сказал Петро. - Горячку пороть здесь нечего. У нас люди и мы за них в ответе. Значит, нам их и везти до места.
- Как повезём-то? - переспросил шофёр первой машины. - Я не поеду по такой ледяной ленте.
- Дядя, Петя, - сказал Колька и тут же подошёл к нему ближе. - Мой отец рассказывал мне, как вы с ним вдвоём на фронте снаряды к "Катюшам" подвозили и стояли вот так точно у реки в Польше, как мы сейчас у Катуни. Ты же фронтовой шофер и должен найти выход.
- Так то ж на фронте, - как бы оправдывался Петро, - а это здесь.
- Может, рискнём, а, дядя, Петя!
- Нет, - сказал инструктор райкома. - Рисковать мы не имеем права, а вот обследовать эту ледовую дорогу можно. У кого есть ломик, дайте мне. Сапоги резиновые тоже?
Нашли ломик, подали. Нашлись и сапоги. Переобулись.
- Пошли, кто смел, - сказал Иван Николаевич и направился с ломом к началу ледовой дороги.
Все стояли в нерешительности. Лишь Колька не выдержал, промолвил с негодованием:
- Эх вы, трусы, испугались.
Потом обернулся, крикнул:
- Пошли, дядя Петя!
Петро тоже взял ломик. Шаг за шагом продвигались вперёд, лёд долбили ломами, измеряя толщину, пока не прошли на другой берег.
- Что же это вы довезли до реки, а дальше пешком топать, - услышали все голос гитариста. Он не играл, его весёлость куда-то девалась. В голосе проскользнули нотки недовольства. - Уже целый час стоим.
- Понадобится, и два постоим, - ответил Петро, - а людей гробить не будем.
- А сколько ещё ехать? - не унимался гитарист.
- Километров девяносто.
- Ничего себе.
- Разве много?
- Но и не мало. В Москве я на меньшее расстояние всегда брал такси.
- У нас здесь, молодой человек, не Москва, а Сибирь, а поскольку вы все едете осваивать целину, то там ещё нет и дорог. Вам об этом должны были сказать в Москве. Поэтому вы едете не на такси кататься на целине, а работать.
- Выходит так, - продолжал гитарист, - пока Бийск недалеко может неплохо вернуться назад.
- Я вижу, с тебя не будет хорошего работника на целине, - отозвался Петро. - Только песенки умеешь петь, а работать думаешь, за тебя будут другие?
- Вы что стоите. Надо же засветло доехать в совхоз, - тревожились девушки. - А ты, Окнев, не мешай шоферам, - набросились девушки на гитариста.
- Верим дорогие, но нам тоже не хочется на дне лежать, милые, - успокаивал Петро.
Девчонки утихли, видимо, поняли всю грозящую машинам и шофёрам опасность от реки.
- Может чем помочь, - предложили свои услуги несколько подошедших парней.
- Нет, уж мы сами посмотрим.
- Ну как знаете, - ответили парни и отошли.
Время идёт. Солнце ещё ниже опустилось, сильнее небо затянулось облаками. Похоже, было, что к вечеру можно ожидать ветра и снега. Стало заметно холодеть, начал подёргивать ветерок.
- Как, дядя Петя, думаешь? - спросил Колька. Петро молчал, затянулся сигареткой, потом промолвил?
-Попробуем, должен выдержать лёд.
- Плохо, может вода залить свечи, - сказал инструктор Иван Николаевич. - Машину не разгонишь, как следует.
Пошли назад к машинам. На том берегу все ждали с нетерпением, когда дойдут до них с того береге разведчики.
- Когда только сделают мост через Катунь, - недовольно ворчали шоферы и продрогшие пассажиры. - Каждый год такая канитель.
- В город уедешь - оттуда не приедешь, - ворчал другой.
- Сколько грузов не довозим из-за этой коварной реки, - ворчал третий. - Теперь людей на тот берег послали, а сами на этом берегу загораем.
Подошли о того берега Петро и Колька.
- Ну, что? - спросил старый шофер.
- Да, ничего, - ответил Петро. - Сейчас попробую.
- А не станешь рядом вот с этим Зисом?
- Он же гружёный, тяжёлый, а у меня лёгкий Газик, две с половиной тонны.
- Нет, дядя Петя, дайка я первый, у меня машина полегче, - возразил Колька.
- Давай! - согласился Петро. - Только стань на подножку. Чуть начнёт трещать, - прыгай на лёд!
- Вы как хотите, а я не поеду, - угрюмо промолвил старый шофёр. - Это же настоящий риск: не то проедешь, не то нет. Притом у меня машина тяжёлая, это не то, что ваши.
- Ну как знаешь, я поехал!
Колька проворно подошел к своей машине, сел в кабину, стартером завёл мотор, включил скорость, машина тронулась, словно ощупью, медленно пошла по ледовой ленте дороги. Колька вылез из кабины. Его стройная фигура виднелась на подножке. Рядом с машиной шёл инструктор райкома партии и Разгоняев, готовые в любую минуту подать сигнал и оказать помощь. Машина шла, толкая впереди себя вал Катунской воды. Благополучно миновал середину и стал приближаться к берегу.
- В этом месте в летнюю пору вода бьет к этому берегу, - думал Колька, - осенью у этого берега дольше не замерзает вода, и лёд тоньше бывает, как бы ни провалиться.
Уже близко берег, на котором стояли новоселы и хлопали от радости в ладоши. Некоторые уже предвкушали скорое удовольствие от дальней дорожной езды до райцентра. Кто весело махал руками, кто шапкой, крича:
- Быстрей гони!
- Да не ползи ты как черепаха!
Но Колька ничего не слышал. Его внимание било поглощено дорогой. Правда, в душе он уже начал немного радоваться - уже берег близко, всего-то каких-то несколько десятков метров осталось преодолеть, а там, впереди берег, твёрдая земля.
Вдруг сквозь шум работающего мотора Кольке услышал глухой треск. Сначала ему показалось, что он ослышался. Но в эту же секунду Колька увидел, как у переднего колеса резко зафонтанировала вода. Правая нога инстинктивно нажала на акселератор - двигатель взревел, машина вздрогнула и рванулась вперёд. Сноп водяных брызг обдал радиатор, ветровое стекло, брызги полетели по сторонам, обдали Разгоняева. В это же самое время ещё раздался глухой треск, ещё раз повторился, вода стала заливать подножку, забурлила.
- Прыгай! - крикнул Разгоняев.
Колька сам видел, что уже надо прыгать с подножки, но до берега осталось рукой подать. Он с силой нажал на акселератор, надеясь выскочить на спасительный берег. Машина рванулась, лед затрещал.  Мотор заглох - вода залила свечи. Задние колёса провалились, и машина зависла на льду, опираясь на кузов. На берегу ахнули от ужаса.
- Да прыгай же ты! - крикнул Разгоняев. - Не видишь, что провалился!
Колька бледный, с выступившим холодным потом на висках, спрыгнул с подножки на кромку твёрдого льда и пошёл к берегу. "По этой дороге уже ехать больше нельзя, - думал Колька. - Что же делать будем теперь?"
-Не проскочил? - услышал Колька голос идущего навстречу шофера, только что подъехавшей машины.
- Как видишь, - ответил Колька. - Засел.
- Ну, это мы вытащим. Сейчас ещё две машины наших подойдут, выдернем.
- Я-то не горюю, - ответил Колька. - Вот что делать с новоселами, это уже вопрос. Моя машина в воде, а остальные на том берегу. Сюда они сегодня уже не попадут. Это ясно, как день.
- Что же делать?
- Не знаю.
Новосёлы обступили Кольку, загудели, закричали. Но он ничего не мог понять, так как все говорили, махали руками, показывали на другой берег.
- Перестаньте кричать, - сорвавшимся голосом крикнул Колька. - Дорога падает, что я могу сделать?
Парни и девчата притихли. К Кольке продвинулся парень с гитарой, промолвил:
- Что же вы делаете с нами? Вывезли в чистое поле и хотите, чтобы мы тут поднимали целину. Мы здесь до утра замёрзнем. От нас останутся одни сухари!
- Раньше времени не помирай и запомни навсегда: Сибирь не любит нытиков и пустозвонов. Революционеры России бежали из царской каторги и сутками шли по нетореным дорогам и не замерзали. А вы тут уже завопили при первой же трудности. Привыкайте. Это вам не Москва, а Алтай-Сибирь.
Гитарист умолк, а Колька пошёл на другой берег к оставшимся машинам, к товарищам. Он шёл, не оглядываясь, пока не достиг противоположного берега. Ступив на твёрдую землю, Колька посмотрел назад. На том берегу поднимался кверху сизый дымок костра. "Вот так бы раньше, - подумал про себя Колька. - Вот уже нашли выход, как согреться". К берегу подъехала легковая милицейская машина, остановилась.
- Вот и милиция явилась, - проговорил кто-то из пассажиров, открылась дверца. Из машины вылезли сержант и старшина милиции.
- В чём дело? - спросил сержант у шоферов.
- Разговариваем, как на другой берег попасть, - ответил Петро.
- Никто на тот берег больше не поедет, - спокойно ответил молодой стройный сержант. - Проезд закрываем.
- У нас же люди на том берегу, - промолвил Разгоняев. - А машины на этом. Новосёлов везём в райцентр.
Как ни упрашивали милиционеров повременить с постановкой запрещающего знака, какие доводы только не приводили, мол, может к утру их прихватит морозцем - ничего не хотели слушать сержант и старшина. Милиция делала своё дело, не обращая внимания па шоферов.
- Ставь Пуговкин запрещающий знак "Проезд закрыт", - сказал старшина, - а я пойду на тот берег, там тоже поставлю. Дежурь здесь!
- Есть поставить запрещающий знак и дежурить, - ответил сержант.
Старшина, Разгоняев, инструктор райкома партии пошли на другой берег, разговаривая. Михаила больше всего интересовало, как доставить новосёлов в райцентр.
- Вот так история получилась, - недовольно ворчал Разгоняев. - Кто думал, что так получится.
Затем обратился к старшине, промолвив:
- Посоветуй, что мне делать теперь?
- Не знаю, - ответил старшина. - Твои люди - ты и думай.
- Выход один: идти пешком вон до того села и там ночевать.
Может, товарищ старшина, что-нибудь можно сделать, чтобы отправить новосёлов до райцентра, - промолвил до сих пор молчавший Иван Николаевич. - Меня, как инструктора райкома партии, вопрос о людях также тревожит, как и Разгоняева.
Незаметно за разговором добрались до другого берега. Взгляд старшины упал на машину с провалившимися колёсами и висевшей на кузове.
- А это чья машина в воде? - спросил он.
- Нашего шофера, - ответил Разгоняев. - Да вот он сзади нас идёт.
- А ещё есть ваши машины на этом берегу?
- Больше нет. Одна пошла и та провалилась. Остальные на том берегу остались.
 - Не завидую вашему положению. Вот машину можно вызволить из воды, - сказал старшина. - Это мы сейчас организуем.
Старшина собрал шоферов, поговорил с ними, притащили длинный трос. Колька зацепил одним концом за крюк на раме, другой конец троса вдели в форкоп Зиса. Дергали, дёргали, но машина не хотела выходить из воды.
- Подцепляй ещё одну, - командовал старшина.
К Зису подцепили вторую машину. Дёрнули раз - машина сдвинулась с места. Дёрнули другой, третий. Взревели двигатели, тросы натянулись как струны, колеса буксуют, дымятся протектора баллонов - машина медленно выходит из воды. Сидящий в кабине за рулём Колька спокойно покручивал руль вправо-влево. Наконец, машину вытащили из воды. Колька включил первую передачу. Мотор заработал, но вспышки не давал. Старшина махнул рукой буксирующим, крикнув:
- Тащите, пока не заведется двигатель!
Протянули ещё метров сто. Из выхлопной сначала услыхали один выхлоп, потом двигатель как будто зачихал, чаше, чаше и о громкими хлопками загудел ровно и звонко.
Старшина принялся устанавливать на берегу запрещающий знак проезда.
- Вот и отъездились, - сказал один шофёр. - Теперь пока не пройдёт ледоход, здесь нечего делать.
- К первому мая только будет поставлен паром, - добавил другой. Наконец знак на берегу был установлен. Старшина отошел в сторону, посмотрел, промолвил:
- Всем хорошо видно!
На берегу уже оказалось довольно много машин, шоферов, пассажиров. Новосёлы окружили старшину:
- Видите, товарищ милиционер, как нас везут. Уже два часа замерзаем на этом берегу. Одну машину перегнали на этот берег, а остальные на том берегу остались.
- Неужели другой дороги нет!
- Что нам в глухой степи ночевать!
- У костра не согреешься, да и ночь не выдержишь!
Старшина смотрел на новосёлов и молчал, так как знал, что тут всех не перекричишь, а надо ждать, пока крики прекратятся. Тогда можно будет говорить. Так оно и получилось. Когда голоса стали постепенно стихать, старшина поднял руку, сказал:
- Тихо, товарищи, ведите себя без паники. Во всём нужен порядок. Сейчас что-нибудь придумаем.
- Что тут придумывать, если машины остались на том берегу! - кричал гитарист.
Старшина повернулся к инструктору райкома партии, спросил у него:
- Сколько здесь машин?
- Пятнадцать.
- Сможем всех рассадить в эти машины.
- Вполне.
Новосёлы слышали этот разговор и приумолкли. У каждого из них где-то в глубине души мелькнула слабая надежда на то, что все-таки не придётся ночевать в поле.
- Пошли говорить с шоферами, - предложил старшина.
- Уже говорил, - сказал Разгоняев. - Они требуют, чтобы в путевой лист сделана была пометка, что их заставили везти людей.
- Это мы сделаем, - сказал старшина. - Командуйте, пусть садятся в машины.
Много времени было потеряно из-за непредвиденных обстоятельств. Солнце ещё больше склонилось над горизонтом. Оно было почти всё закрыто облаками, заволакивавшими весь горизонт неба, машины тронулись и взяли направление в райцентр!
- Думал, в объезд придётся ехать, - промолвил инструктор райкома партии.
- Те машины пойдут в объезд, - ответил Разгоняев.
- С ними можно ехать куда угодно.
- Чем дальше ехали, тем дорога становилась хуже и хуже. Наезженная зимой грунтовая дорога совсем раскисла и превратилась в сплошное месиво, на колеса липла густая грязь, моторы сердито ревели, из-под капотов машин валил белый пар. Машины с трудом продвигались вперед, оставляя сзади километр за километром. Вода местами доходила до уровней мостов, а местами и глубже. В больших логах стояли настоящие озера из талой полой воды. Спасало то, что земля была мёрзлая и колёса кое-как с пробуксовкой шли по мёрзлому грунту.

Только в пять часов к вечеру доехали до райцентра. Колонна машин остановилась на широкой площади у райкома партии. На площади красовался плакат: "Добро пожаловать, новосёлы целины!".
Начался митинг, посвященный прибытию в район первых целинников. Перед первыми посланцами комсомола выступил первый секретарь райкома партии Журавлёв.
- Товарищи новоселы, юноши и девушки!
Мы рады вас приветствовать на нашей сибирской земле, богатой славными боевыми и трудовыми традициями. Коммунистическая партия и Центральный Комитет доверили вам большое партийное дело - поднять целину, построить на ней новый совхоз. Вам его строить своими руками, вам, мужественным людям, труженикам земли, будущим хлеборобам в нём и жить, строить новую жизнь на целине. Родина даёт вам всё, чтобы вы могли спокойно жить, работать, отдыхать, преодолевать трудности, которые, несомненно, будут на вашем пути. Комсомольцам и молодёжи партия доверяет и верит, что намеченные планы партии будут выполнены.
С прибытием Вас, дорогие товарищи!
С новосельем на целинной земле!
Громкие аплодисменты покрыли последние олова секретаря райкома
Затем выступили представители райкома комсомола и другие. В ответ выступили прибывшие товарищи Васильев, Верёвкин. Они поблагодарили за тёплый приём и заверили, что будут работать с честью.
После митинга Разгоняев всех пригласил в районную столовую. Ведь до совхоза ещё нужно, было проехать последние восемнадцать километров.
Солнце уже низко висело над горизонтом. Было оно какое-то большое, красное и то выглянуло сквозь рваное окно облаков и тут же скрылось. Дневное тепло улетучилось, стало холодно, лужицы подернулись ледяными - тонкими иглами. Начало примораживать. Только по канавам и кюветам дороги текли с шумом мутные потоки талой воды, и пока не поддавались наступающему морозу.
Кто был одет потеплее, Разгоняев посадил парней и девушек на тракторные сани. Кто легко одет - поместил в вагончики на железных полозьях. Сани и полевые вагончики потянули мощные тракторы С-80 и С-100. Тракторы гудели, натружено шли по грязной дороге, с великим трудом давался каждый километр тяжёлого пути.
Ехали долго, уже начало темнеть, потянул свежий ветерок. Первый трактор с санями остановился у широкого лога. Сидевшие на санях новосёлы увидели в логу сплошное море воды, которая шумела, текла куда-то ниже. При виде этой грозно бурлящей стихии у многих по спине побежали мурашки и, словно, тонкие электрические искры холодного пота пронзили тело.
- Как же нам переехать этот бурлящий поток, - с тревогой произнёс гитарист в кепке.
- Другой дороги нет, - ответил тракторист. - Утром совсем мало было воды.
- А если перевернёмся в промоине?
- Будете выбираться вплавь, - спокойно ответил тот же тракторист.
Первым двинулся медленно в клокочущий поток С-100, таща за собой два прицепленных вагончика. Тяжелые башмаки гусениц переваливались с направляющего колеса прямо в воду и скрывались в грязном потоке. Трактор шёл всё дальше и дальше, всё глубже и глубже погружаясь в бурлящий поток. Вода уже скрыла гусеницы трактора и теперь, казалось, трактор и вагончики не едут, а сами плывут среди этого бурного, шумящего неумолимого потока вешней воды.
Клокочущая вода подобралась до самого порога вагончиков и грозилась влиться внутрь. Бурлящий поток грозился перевернуть трактор, вагончики, захватить людей в свои объятия.
- Что будем делать, если трактор остановится, - кто-то промолвил со страхом.
- Будем репку петь, - насмешливо ответил второй голос.
- И долго? - спросил третий.
- Возможно до утра, - ответил второй.
- Не радостная песенка будет.
- Уж, какая выйдет.
Между тем середина потока пройдена. Из воды показались широкие гусеницы. Трактор медленно выходил на другой берег. У каждого в вагончиках, отлегло от сердца. Притихшие голоса вновь заговорили. Молодёжь - неунывающий народ. Остальные тракторы пошли быстрее.
Ехали долго. Два раза останавливались, чтобы поменяться - озябшие и продрогшие на санях уходили в вагончики, а из вагончиков на сани. Не хотелось уходить из тёплого вагончика, но комсомольская совесть не позволяла оставаться здесь, когда на тракторных санях замерзают товарищи такие же, как и ты. А тут ещё начал донимать холодный ветер, который разогнал на небе тучи, норовил забраться под пальто, фуфайку.
-Какое резкое изменение погоды, - шептались девушки. - Днём было совсем тепло, как в Подмосковье, а ночью настоящий мороз. - Долго ли ещё будем ехать? - спросили тракториста. - Как только приедем, так сразу вам скажу, - шуткой ответил тот.
-  Это мы и баз тебя увидим.
 - Тогда незачем спрашивать.
Проехали еще около часа. Вдруг яркие фары вырвали из ночной темноты одну палатку, вторую, третью...
- Приехали, прибыли на место - закричало несколько радостных голосов с саней.
Вагончики и сани остановились. Все начали сходить на землю.
Зазвучал нескончаемый и неумолчный весёлый и бойкий говор, звенит мелодичный, как весенний родниковый ручеёк, звонкий девичий смех.
Прибывших вышел встречать директор совхоза Иванов. На ходу давал распоряжения, которые быстро выполнялись.
- Стаканчик чая бы сейчас горяченького, - промолвил гитарист Окнев. - Внутри всё трясётся от холода.
- Может, ты захочешь спирта? - спросил кто-то из-за вагончика.
- Спирта не будет, - промолвил Евгений Игоревич, - а вот горячего чайку с котлеткой можно.
- Не верится, что здесь горячий чай и котлетки посреди степи, - говорил Окнев, - что, они с неба свалятся!
Но директор не шутил. Собрав всех вместе, объявил:
- Сейчас всем в столовую ужинать!
В палатке горел фонарь "Летучая мышь". Тут же были какие-то ящики, на которые положены пахнущие смолой толстые плахи вместо скамеек, посреди палатки из таких же плах сколочен грубый стол.
Все подходили к армейской походной кухне и получали горячий ужин: мясной суп, котлетки с картофельным пюре и подливом, по стакану чаю.
- Теперь можно жить, - промолвил гитарист, - на душе повеселело.
Через час все были накормлены и размещены по натопленным палаткам. Уставшие за долгую дорогу парни и девушки валились на койки и засыпали.
Над крохотным палаточным посёлком, затерянном в необозримых степях предгорий Алтая, властно опустилась ночная мгла. Ни света, ни огонька в степи на многие десятки километров. За каждой палаткой властвует сибирский мороз, а под палатками прижавшись друг другу, согреваясь дыханием, спят молодые парни и девчата, в груди которых бьются жаркие комсомольские сердца.
Чёрное бархатное одеяло ночной темноты скрыло из вида палатки , речку, берёзовую рощу, ближние и дальние предметы. Лишь на далёком небе ярко высвечивался Млечный путь, да время от времени небо прочертит яркий метеор, оставляя за собой тонкий светящийся след. Все уснули, чтобы завтра продолжить начатое партией великое дело освоения целины.

Весь день устанавливали новые палатки для подъезжающих новосёлов. Их ставили рядами с таким расчётом, чтобы получались настоящие улицы.
- А как их будем называть? - спросил Васильев у Реснянского.
- А я откуда знаю, - ответил тот. - Что это село, что ли?
- Как улицу назовём? - обратился Васильев к своим соседям, хлопотавшим у своей палатки.
- Никак не назвали, - ответили те.
- Как же, названия должны быть, - не унимался Васильев. - Мы свою улицу назовём Целинной. Пойдет?
- Пойдёт, - ответили товарищи.
- Вы как назовёте?
- Автозаводская!
- Прекрасно!
Так родились Московская, Великолукская, Сибирская, Комсомольская и другие. В центре посёлка поставили вагончик. Мелом написали: "Почта", на другом - "Контора", на третьем - "Столовая", на остальных - " Общежитие № 1" и "Общежитие №2". В первом жили девушки, во втором парни. У конторы, на длинном шесте, вывесили алый флаг с золотыми серпом и молотом.
- Вот теперь видно, что здесь раскинулся палаточный посёлок на целине, - сказал Разгоняев.
- Надо ещё ставить палатки, - промолвил директор. - К нам едут комсомольцы из Великолукской области.
- Им поставим палатки вон там, в берёзовой рощице, - предложил Разгоняев. - Там тише, кусты ветер будут задерживать.
- Дельное предложение, - поддержал директор. - Так и сделаем.
Вечером у рощи белели палатки. А ещё через день все они были заселены прибывшими молодыми новосёлами из Великолукской области. Директор сам лично убедился, как поставлены палатки: не поддувает ли снизу под койки, везде ли поставлены железные печки, есть ли дрова, на всех ли койках постельные принадлежности.
Намаявшись за день, Евгений приходил к себе домой в вагончик до смерти усталым. Садился на стул, а иногда сразу ложился на койку, чтобы отдохнуть. В это самое время его мысли возвращались от повседневных совхозных дел к его жене. За бесконечными хлопотами не оставалось времени написать в Москву письмо не только друзьям, но даже жене. Однако сегодня он пришёл в вагончик чуть раньше, чтобы написать письмо жене.
Евгений умылся, причесался, мельком глянул в зеркальце на стене, увидев в нём своё лицо, вымолвил:
- Хорош, хоть женись!
Тут же сел за стол, достал из ящика стола тетрадь, ручку, чернильницу - всё это разложил на поверхности стола, потом вырвал из тетради лист бумаги, положил его перед собой, взял ручку, перо обмакнул в чернила и красива написал: «Здравствуй милая Лёля!" Но дальше мысли из головы будто вылетели куда-то. В голове сделалось пусто. Он посидел, стремясь сосредоточиться, потом вдруг, как будто откуда-то издали стали наплывать одна мысль на другую, они наваливались, словно в одну больную кучу, в голове от всей этой несуразицы и неразберихи мыслей получился какой-то хаос, который некоторое время никак не хотел проходить и исчезать.
- Какая-то бестолковщина нахлынула в голову, - ворчит Евгений, но тут же вспомнил чьи-то слова, что перво-наперво надо писать первую мысль, которая пришла в голову. Следуя этому совету, он не раздумывая дальше, уже не размышляя, продолжил писать: "Вот я и на месте! Приступил к своим обязанностей по созданию совхоза "Зерновой". Уже получили вагончики, поставили палатки. Из Москвы, Воронежа, Курска, Великих Лук, Ульяновска, Куйбышева и других городов едут к нам ребята и девчата. Сейчас готовим технику к работе весной на целине.
Милая Лёля! Не скрываю, душевно признаюсь тебе, что сейчас мне трудно, но ведь не мне одному, а всем, так как всё неустроенно. Но у нас нет нытиков, комсомольцы-ребята деловой народ, думаю, с ними я сработаюсь. Не жалею, что уехал осваивать целину. Здесь я увидел настоящих советских людей с горячими комсомольскими сердцами, энтузиастами своего дела. Их не страшат трудности, понимают, что они временные.
Милая Леля!
Пойми, как я по тебе соскучился. Как здесь мне не хватает тебя. Я думаю, что нашу ссору при прощании ты уже забыла. Прошу на меня не сердиться и скорее приезжай ко мне. Работа здесь для тебя найдётся интересная, скучать не будешь. Не беда, что поживёшь со мной в вагончике, это ведь временно, пока не построим хорошие дома и квартиры.
Дорогая Леля!
От всего сердца, от всей души обнимаю тебя и целую. Жду твоего скорого приезда. Привет передай родным и друзьям, да свиданья, милая Лёлечка!
Твой Евгений".

Кончив писать, с чувством исполненного долга, Иванов глазами пробежал обе странички письма, свернул листок вчетверо, положил его в конверт, заклеил, положил на стол и на лицевой стороне написал адрес.
У него как будто с плеч свалилась тяжелая ноша. На душе стало светло и радостно. С чувством большой радости и успокоенности он лёг на койку и уснул богатырским сном.

Шли дни. Все сильнее и сильнее чувствовалось дыхание весны. Лёгкие морозные утренники с серебристым слоем инея на голых ветках деревьев держались лишь до восхода солнца. Но вставало солнце - его горячие лучи сразу грели влажную сырую землю, окружающий воздух, с веток начинали падать прозрачные, как слеза, капли от растаявшего инея. Бока машин начинали нагреваться, морозный металл отходил, делался влажным и, наконец, совсем высыхал. Днём становилось совсем тепло, по-весеннему. Но ещё лежал снег, не оттаяла целинная земля. Лишь на солнечных проталинах грелись воробьи, невесть откуда прилетевшие и тоже успевшие здесь поселиться, весело чирикали, перелетали с места на место. Некоторые из них даже пытались выкупаться в прозрачных лужах.
- Весна будет ранняя, - говорили новосёлы-целинники.
- Через недельку-две выедем в поле, - радовались трактористы. - Вот где будет раздолье, до самого горизонта раскинулись поля!
- Как бы, не перехвалить погоду - осторожно говорили бывалые новосёлы. - Сибирская погода может преподнести любой сюрприз. Это не у нас на Дону или у вас на Кубани - тут Алтай. Здесь погода диктует людям свои условия. С ней приходится считаться, - сказал вихрастый круглолицый целинник-тракторист Василий Коробов.
- Ты откуда знаешь? - спросил Анатолий Васильев.
- Мой отец бывал в Сибири и мне рассказывал. Он у меня был на Кузнецкстрое.
- Вот сам здесь поживёшь, тогда будешь рассказывать о погоде.
- Я вижу, ты не веришь?
- Конечно. Мы с тобой здесь живём от году неделю и взялись судить о погоде. Поработаем – увидим, какая будет погода, а сейчас что спорить?
Пока стояла хорошая погода, директор Иванов спешил её использовать в своих целях, так как ещё до начала весенне-полевых работ можно было много сделать для наведения порядка в палаточном посёлке и в работе уже имеющейся техники. Да и людей надо было занять работой, чтобы они чувствовали, что делают нужное дело.
Рабочий день директора совхоза начинался рано. Евгений Игоревич завёл такой порядок: утром до начала рабочего дня у него должны быть на наряде все ответственные лица за объекты и участки. Все получали на наряде соответствующие указания по выполнению работ, а затем шли к рабочим и давали им наряды на работу. Таким методом Евгений Игоревич приучил своих подчинённых выполнять необходимую работу. Весь день все были заняты делом, никто не болтался зря, все  знали что делать, куда посылать людей, у кого и что спросить, кому  требуется помощь людьми, материалами, техникой.
А ведь прошла всего первая неделя апреля жизни новосёлов на целине. Евгений Игоревич, всегда весёлый, но и требовательный ставил с новосёлами палатки, забивал в мёрзлую землю железные штыри для растяжек. У первой палатки выдолбили яму.
- Зачем она потребовалась, яма-то? - спросила Мария Кротова. - Затем, что здесь вкопаем столб, - сказал Евгений Игоревич. - Отсюда начнём строить дома.
Столб быстро закопали, а Маруся красной краской красивыми буквами вывела на отёсанном столбике название совхоза "Зерновой". Присутствовавший из города фотограф запечатлел на плёнку этот исторический момент.
На следующий день было проведено первое производственное собрание прямо на открытом воздухе, на пригорке, где уже растаял снег. Сюда притащили наскоро сколоченный из тёса лёгкий столик, поставили небольшую скамейку из плах, избрали президиум. Председатель Васильев объявил повестку собрания:
- Предлагается обсудить следующий вопрос: "Задачи новосёлов целины в предстоящих весенне-полевых работах". Докладчик директор совхоза Иванов Евгений Игоревич. Будут еще, какие добавления к повестке? - спросил Васильев.
Сидевшие на сосновых, пахнущих смолой и выстроганных добела, новых скамейках целинники с разных мест подали свои голоса:
- Пока хватит одного вопроса!
- Добавлений и изменений к повестке дня не поступило, - сказал Анатолий. - Голосуем за предложенную повестку. Кто "за" прошу поднять руку, - предложил председатель и первым поднял руку.
Все сидевшие на скамьях тоже подняли руки.
- Кто, против? Воздержался? - спросил Васильев. - Против и воздержавшихся нет, принимается единогласно, - закончил председательствующий.
- Нет, есть ещё одно предложение, - сказал Окнев. - Я предлагаю внести в повестку дня вопрос о снабжении всех рабочих спецодеждой!
Все повернули головы в сторону Окнева. А председательствующий спросил:
- Будем вносить в повестку дня предложенный вопрос для обсуждения?
- Не надо, - откликнулось несколько голосов.
- Это почему же? - стоял на своём Окнев. - Прошу, обсуждать вопрос.
- Ставлю на голосование. Кто за то, чтобы предложение Окнева внести в повестку дня прошу поднять руки и голосовать.
Проголосовали человек десять. В это время директор совхоза Иванов что-то тихо сказал председателю собрания. Тот махнул кивком головы в знак согласия.
- Кто, против?
Руки подняли более полусотни человек.
- Кто воздержался?
Никто не поднял рук.
- Предложение Окнева снимается, так как о снабжении рабочих совхоза спецодеждой будет говорить в докладе директор.
- Тогда я буду об этом говорить в своём выступлении, - не успокаивался Окнев.
- Тебе первому предоставлю слово. А сейчас продолжаем собрание.
Немного помолчав, словно собираясь с мыслями, оглядел всех сидящих, словно присматриваясь - все ли готовы слушать, объявил:
- Слово для доклада предоставляется директору совхоза Иванову Евгению Игоревичу.
Докладчик не спеша поднялся о места, чуть упершись правой рукой о край стола, встал за трибуну, начал тихо, а потом, перейдя на ровный, спокойный голос, продолжал в таком же темпе рассказывать о приближающихся весенне-полевых работах по освоению целины.
Слушая директора, каждый понимал, что поднятие целины - это новое явление и новое дело в сельскохозяйственном производстве, тут нужна глубокая пахота, ровное и качественное рыхление слежавшегося за многие века верхнего слоя земли. Тут придётся немало потрудиться каждому, пока вырастет на этой целинной земле полновесный пшеничный колос.
Заканчивая свой доклад, директор сказал:
- Нас всех прислала сюда наша славная Коммунистическая партия и Ленинский комсомол, чтобы мы своим трудом подняли целину. Центральный Комитет партии шлёт нам тракторы, плуги, бороны, строительный материал, продукты питания, одежду, обувь, чтобы мы могли здесь успешно работать и оправдали доверие тех рабочих коллективов страны, которые рекомендовали вас для работы на целинных землях, а так же не уронили чести своих райкомов комсомола, давших вам комсомольские путёвки на целину. Сейчас нам очень трудно, - продолжал Иванов, - но знайте, что первым землепроходцам, первооткрывателям всегда трудно, зато мы первые, а с первых и спрос больше. Я не сомневаюсь, что наш трудовой комсомольский и молодёжный коллектив совхоза 'Зерновой" общими силами заложит крепкий фундамент нового целинного совхоза, с честью оправдает великое доверие нашей родной. Коммунистической партии Советского Союза и с успехом проведём первый целинный сев.
- Последние слова Директора потонули в громких аплодисментах коллектива. Докладчик сел, а председательствующий встал: - У кого есть вопросы к докладчику? - спросил. - Нет вопросов, - промолвило зразу несколько голосов. - Всё ясно, скорее надо приступать к работе.
- Раз нет вопросов, переходим к выступлениям по прослушанному докладу. Слово для выступления предоставляется трактористу Окневу.
Окнев не спеша вышел к трибуне, стал, оглядел всех взглядом, начал говорить:
- Все мы прослушали доклад директора совхоза. Он обещает, что всем будет выдана спецодежда. Но вот, когда она будет выдана - он ничего не обещает. А мне сейчас, да и не только мне, а многим трактористам, надо идти к трактору, собирать плуг и сеялку, детали все густо смазаны на заводе солидолом и машинным маслом, я  свои костюм уже успел перепачкать этим маслом и солидолом. Да что говорить -рукавиц и тех нет. Будут же у нас выходные, а мне костюм придётся старый одевать. Спецодежду я предлагаю выдать завтра! - громким голосом закончи Окнев.
- Правильно говорит Окнев, но ведь всего сразу не выдашь, не доставишь, нужно время, - с места говорил председатель профкома.
- Раз докладчик пообещал, будет сделано, - сказал председательствующий.
- Конечно, - подтвердил директор.
- Только вот когда, - не унимался Окнев, говоря уже с места. - Я на такси в Москве всегда в чистеньком костюмчике разъезжал, а здесь грязь и масло сплошь кругом!
Один за другим поднимались, подходили к столу президиума только что прибывшие комсомольцы и коммунисты на целину Иван Васильевич Булкин - молодой стройный парень, Речкин Николай Васильевич - среднего роста, осанистый, крепкого здоровья парень, Сосновский Алексей Иванович - весёлый подвижный парень. Последней выступила комсомолка Маруся Кротова - круглолицая, звонкоголосая девушка:
- Товарищи. Мы сейчас прослушали доклад нашего директора совхоза. Нам очень трудно, ведь в таких трудных условиях сейчас не только мы одни. Наши комсомольцы и молодёжь в таких же тяжёлых условиях находятся в Казахстане, Кубани, в Поволжье, на Кавказе, Восточной Сибири. Да, у нас хватит сил, чтобы справиться со всеми трудностями, на то мы сюда и приехали. Не пожалеем своих сил, товарищи комсомольцы, и будем трудиться по-ленински, как требует партия и комсомол. Давайте здесь, на Алтае, создадим крепкий, здоровый, рабочий коллектив, устроим по-настоящему свою молодую жизнь и скорее приступим к весенне-полевым работам. Будем же, товарищи, работать так, как трудился Павка Корчагин. Заканчиваю своё выступление словами поэта:

Палатка, палатка - романтика юных!
Костры да зовущая даль.
Под кровлей твоею опять пламенеет,
Опять закаляется, сталь!

Гром рукоплесканий покрыл последние слова Маруси, её подхватили на руки молодые парни и девушки и начали подбрасывать вверх и на лету подхватывать.
- Да бросьте, окаянные, - вопила Маруся и кое-как стала твёрдыми ногами на землю.
Постановление собрания было принято единодушно: всем готовиться к началу весенне-полевых работ.
А на следующий день все разъехались по бригадам и стали рыть ямы. Накрывать их тёсом и плахами, готовили помещения для постоянного хранения продуктов общественного питания. Жизнь брала свое.

Уже стали забывать прошедшее время, реже вспоминали, как добирались до совхоза на автомашинах, тракторах сквозь непроглядную снежную пургу при двадцатиградусном морозе и северном ветре, как в вагончиках и санях переезжали Перебивной лог, бурлящий от весенней воды. Некогда было заниматься воспоминаниями, все теперь работали на сборочной площадке под впечатлением недавнего производственного собрания, где было принято постановление: собрать в срок все сеялки и прицепной инвентарь. Лишь временами перекидывались разговорами:
- Помнишь, как на ветру и морозе собирали первую сеялку, - молвил Васильев -высокий, вихрастый парень с карими глазами, большим чубом.
- А помнишь, как трактор на морозе никак не заводился, - добавил Верёвкин, опытный рационализатор завода.
- Это уже пройденный этап.
- Скоро увидим, что из себя, в самом деле, представляет целина.
- А что целина? Такая же земля!
- Земля, да не такая, понимаешь! Её веками не пахали, когда-то здесь ходили и паслись отары овец и баранов алтайских племён, вольно ходили табуны быстроногих коней, а при Советской власти здесь были колхозные сенокосы.
- Возражать не стану, - заметил Верёвкин. - Я не агроном.
- Осенью увидишь, какой будет урожай, - закончил Васильев, привертывая к сеялке очередной диск.
Трактористы возились у сеялок, собирали различные узлы, помогали друг другу, продолжали разговор:
- Тракторов нам дали столько, что во всей районной МТС, наверно, столько нет, - сказал Верёвкин.
- Так уж и не было! - возразил Васильев.
- А ты посмотри, - не сдавался Верёвкин.
Действительно, сверкающие на солнце свежевыкрашенной краской, как на парад выстроились в одну линию ДТ-54, С-80 и мощные С-100.
- С такой техникой можно делать чудеса и что угодно, - сказал Верёвкин.
Во вторую линию ставили готовые к работе собранные сеялки, время торопит трактористов, они торопятся собирать технику, чтобы во всеоружии встретить приход весенних работ.

Сегодня у вагончика-конторы оживлённо. Директор Иванов собрал всех прибывших в совхоз специалистов: главного агронома Федосью Полевую - молодую девушку с большими карими глазами, открытым лицом, прямым носом и благородным лбом; тут же главный инженер Руденко Петр Иванович - среднего роста, стройный, с басистым голосом, одет в синий комбинезон. Собрались все специалисты среднего звена: бригадиры четырнадцати бригад, механики, агрономы, управляющие отделениями, бухгалтера и учётчики. Многие из всех присутствовавших ещё толком не представляли своё место работы в поле, не знали где это поле находится, далеко ли отсюда, не знали круга своих обязанностей, не видели ещё полевых вагончиков в бригадах, не знали трактористов и прицепщиков, с которыми придётся работать. Вот и собрал их всех директор на первую планёрку, чтобы ознакомить всё руководство совхоза с предстоящим планом весенне-полевых работ. Поставили скамейки, расселись, где кто как мог.
Ярко светило солнце, чувствовался приход весеннего тепла, кое-кто расстегнул фуфайки, в шапках-ушанках сидеть становилось жарко. Директор Иванов - человек среднего роста, с тёмными бровями, начинающей спереди лысеть головой, обладал приятным баритоном голоса, начинал говорить сначала тихо, потом всё громче и увереннее звучал его голос во всё время разговора или выступления.
- Так вот, товарищи, - тихо начал свою речь Евгений Игоревич, - уже два дня совхоз "Зерновой" работает на законном основании, как все целинные совхозы страны. К нам продолжают прибывать коммунисты и комсомольцы, а также несоюзная молодёжь из многих городов страны. Мы всех принимаем, так как нам нужно много рабочих, чтобы освоить целину и построить совхоз. Земли нам государство отвело много. Вот посмотрите на этот документ.
Иванов взял со стола свёрнутую в трубку бумагу и развернул её.
- У меня в руках карта всех целинных земель совхоза. Прошу всех смотреть на неё и слушать, о чём я буду говорить.
Директор совхоза достал из кармана - две кнопки и приколов ими цветную карту будущих полей совхоза прямо на стенку вагончика. Отошёл чуть от неё, внимательно посмотрел, спросил:
- Ну как видно, товарищи, всем?
- Хорошо смотрится, - донеслось сразу несколько голосов с мест.
- Тогда продолжим начатый разговор. Вот вся наша земля в количестве более двадцати пяти тысяч гектаров. Это, товарищи, настоящая целина, мощные пласты чернозёма, но мощность чернозёмного слоя не везде одинакова. Это показано на карте другим более светлым тоном. Потому трактористы должны пахать целину по всем агрономическим правилам, чтобы не нарушить структурное строение почвы. Сейчас посмотрим и познакомимся, за кем из бригадиров и управляющих закрепляются поля для оперативного руководства весной всеми работами.
Евгений Игоревич долго говорил, его указка - кусок стальной проволоки - упиралась в карту, ползла по линиям, то есть по границам полей, проходила по предполагаемым полевым дорогам, останавливалась на будущих полевых станах бригад и на многом другом, каждый агроном отделения получил карту своих полей, бригадиры взяли тоже карты и стали рассматривать.
- На карте всё хорошо нарисовано, - заметил Василий Коробов - недавно назначенный бригадирам. - А поди найди где эти поля - не найдёшь, кругом степь безмерная.
- На то вы и получили карты своих полей, чтобы ориентироваться при нарезке полей и будущих севооборотов, - заметила Федосья Полевая.
Наконец, разобрались общими усилиями, карты положили в карманы и успокоились.
- У кого есть ещё вопросы? - спросил Иванов.
- А как будет поставлен вопрос с горячим питанием трактористов и прицепщиков, - спросил Коробов.
- На каждом полевом стане будет работать столовая? - спросил Овсов. - В каждой бригаде должна работать столовая, - ответил директор.
- Как будем заправлять тракторы горючим? - спросил управляющий второго отделения. - Как будет налажена работа тракторов?
- Предполагается организовать работу тракторов в две смены, - ответил Евгений Игоревич, - иначе мы не успеем вспахать и посеять. А тракторы будем заправлять в борозде, и будут заправщики в каждой бригаде.
После обсуждения всех поступивших вопросов со своими мнениями и предложениями выступили бригадиры полевых бригад. Оказалось, что они  беспокоятся за перегон всей рабочей техники в бригады или как теперь их называли станами и сроки начала полевых работ. Директору нравилось такое коллективное обсуждение общественных вопросов, он видел, что в их решении заинтересован весь коллектив.
- С распределением техники вас всех познакомит главный инженер совхоза Руденко, - объявил директор.
С места поднялся среднего роста человек в стёганой фуфайке, сапогах, в белой рубашке с галстуком в горошек. Он держал в руке белый лист бумаги, мелко исписанный синими чернилами.
- Согласно приказа директора, - начал Руденко, - вся техника между отделениями и бригадами распределяется следующим образом. Все бригады получают по два мощных трактора С-100, по два трактора С-80 и по четыре-пять тракторов ДТ-54. Ко всем тракторам даётся прицепной инвентарь.
Главный инженер долго читал свой список по каждой бригаде. Затем под роспись вручил списки техники. Тракторы все были под номерами - каждой бригаде, механикам отделений и бригадирам, чтобы они были полными хозяевами врученных совхозных машин и инвентаря.
- Как быть с водой? - спросил Коробов. - Ведь на полевых станах нет ни одного колодца, чем трактора будем заливать?
- Колодцы придётся выкопать в первую очередь, - ответил Руденко, - чтобы люди пили чистую холодную воду и такую же воду трактористы могли заливать в радиаторы тракторов.
- На это сколько времени потребуется?
- Сколько нужно - столько и затрачивайте, - стоял на своём Руденко.
- С завтрашнего дня всю технику необходимо начинать вывозить на станы, - сказал директор. - Сначала необходимо доставить на полевые станы передвижные вагончики, чтобы люди могли укрыться от непогоды, согреться. Это важно, так как вагончики и палатки пока будут служить жильём для людей.
- Да, люди потребуются, - дополнил Руденко, - потому что сборку, наладку, регулировку всей техники необходимо производить в поле, чтобы она была в полной боевой готовности.
- Думаю, что всем теперь задачи ясны, - закончил директор. Потом добавил: - От нас, товарищи, зависит: будет работать целина на коммунизм или нет. Это серьёзное дело. Мы должны заставить целину трудиться на коммунизм, как указывает нам Центральный Комитет нашей партии.
Наступило молчание. Каждый думал о предстоящем завтрашнем трудовом дне, который сулил много трудностей в работе.
Неожиданно в тишину ворвался сначала отдалённый, потом всё нарастающий гортанный, весёлый, трубный крик пролетающих лебедей, клином плывущих по чистому голубому небу.
Все подняли кверху головы и глядели на полёт красивых птиц, медленно махавших своими могучими, сильными крыльями. Косяк белых лебедей плыл в далёкой поднебесной выси под самыми облаками, возвещая скорый приход настоящей тёплой весны.
- Красиво летят, - мечтательно промолвила Полевая, - глядя на неописуемую, захватывающую и чарующую душу дружную лебединую стаю. - Весна зовёт лебедей в родные места!
Но вот старый вожак вдруг гортанно крикнул, повернул вправо и, распластав свои могучие крылья, пошёл на снижение. Вся стая повторила его поворот и пошла на снижение за своим вожаком, опускаясь всё ниже и ниже к земле, приближаясь к зеркальной глади голубого озера. Сильные красивые птицы с весёлым гоготом увеличивались в размере, вырастали в крупных птиц, с радостным криком пролетели над белым палаточным посёлком целинников, миновали берёзовый колок, и через минуту вся стая белоснежных лебедой опустилась на водную гладь Светлого озера.
- Вот они теперь и дома в родных местах, - промолвил мечтательный Иван Булкин. - Тут они теперь и выведут птенцов!
- Так и мы должны осесть на целине, как эти птицы, - промолвила Полевая. - До чего же умные птицы, многому у них нам надо учиться.
- Можете расходиться по своим рабочим местам, - промолвил Иванов. Завтра всем готовиться к выезду в поле. Планёрка закончена.
Люди спешили встретить наступление полевых работ на своих рабочих местах. Только изменчива, неподвластная людям сибирская погода, капризная, свирепая может одна все планы перепутать. Этого никто не желал, и как-то само собой получилось, что о погоде никто не думал.
Все разошлись. Директор вошёл в вагончик, сел за столик.
- Разрешите? - услышал он, и одновременно скрипнула дверь.
- Входите, - негромко промолвил Иванов.
Вошёл почтальон Иван - рослый, красивый блондин с чёрными усами.
- Вам пакеты с разных мест.
- Давай!
Директор взял в руки все пакеты и стал читать адреса.
- Это из райисполкома, этот из райкома партии. О, даже из Москвы не забыли прислать - тихо промолвил Евгений Игоревич, - наверно от друзей.
Сначала распечатал пакет из райкома партии. Прочитал.
- Вызывают на совещание, - промолвил директор. - Это хорошо. Придётся завтра отложить все дела, надо с первым секретарём решить ряд вопросов
Раскрыл второй пакет. Стал читать, и его лицо стало весёлым.
- Как раз во время прислали наряд на горючее. Триста пятьдесят тонн горюче- смазочных материалов немедленно надо получить, пока не упала дорога. Завтра же надо немедленно послать, бензовозы в город на нефтебазу и записал себе в рабочий журнал.
Евгений Игоревич прочёл следующую бумагу из райисполкома, промолвил:
- Подбрасывают нам ребята, молодцы!
Это был наряд на вывоз из кирпичного завода пятьдесят тысяч кирпича, сорока тонн цемента, десяти сборных финских двухквартирных домика, пятидесяти тонн муки, пяти тонн сахара и других товаров.
Как много дел приходилось решать ежедневно директору целинного совхоза! Как назло все дороги вот-вот окажутся не в проезжем состоянии. Надо спешить, вывозить и всё пускать в ход, чтобы не нарушить медленно налаживающийся ритм работы трудового коллектива совхоза.
Последним распечатал письмо из Москвы. Развернул лист бумаги из простой школьной тетради. Стал читать: "Здравствуй. Женя! Прочитала в газете о развёртывании работы в твоём совхозе. За работой тебе некогда написать мне письмо. Я так по тебе соскучилась, хотя бы в какую-нибудь командировку приехал в Москву. Я так тебя жду. Твоё место ещё никем не занято, если вернёшься, то будешь работать на прежнем месте. Часто встречаю твоих друзей по работе, спрашивают о тебе, как ты строишь новый совхоз...".
Евгений Игоревич дочитал письмо, повертел его в руках. Чем-то повеяло от него родным, добрым, близким. Вспомнил жену Лёлечку, когда был ещё дома в Москве, товарищей, оставшихся в Москве. Все они сейчас сидят в тёплых, светлых квартирах, вечером многие пойдут в кинотеатры, днём в музеи, на стадионы. А у нас на целине только ещё одни палатки и вагончики стоят в безбрежной степи...
- Евгений Игоревич, - услышал он знакомый голос, - горит палатка, - промолвил вбежавший, Васильев.
Раздумья над письмом как рукой сияло.
- Бежим тушить! - сказал директор, и оба выскочили из вагончика.
К пылающей ярким огнем палатке уже бежали с вёдрами парни и девчата.

Первая целинная весна бурно набирала силу. Дни становились длиннее. Было тепло, снег бурно таял, и вешние потоки мутных ручьёв спешили в низины. Уже кое-где на степных пригорках появились первые бурые от прошлогодней травы первые проталины, которые ежедневно увеличивались и, наконец, соединялись друг с другом сначала узенькими тёмными лентами земли, а потом эти ленточки превращались в широкие плешины. От этого целинная степь становилась пестрой. В солнечные погожие дни над широкой целинной степью каждодневно звенели в голубой выси заливистые, веселые голоса невидимых степных певцов - жаворонков - первых вестников весны. Сколько же их было над степью в ту пору, чтобы создать настоящий беспрерывный птичий хор на таком огромном пространстве от горизонта до горизонта, чтобы день-деньской лилась на землю эта весёлая, милая русскому сердцу и душе, песня неутомимых голосистых певцов России.
Совсем маленькая, серенькая, незаметная птичка жаворонок. Рано просыпается и ещё до восхода солнца высоко поднимается над степью, машет беспрерывно своими небольшими крылышками, стоит как точка па одном месте, словно зависла в воздухе и поёт-поёт, зовёт к себе весну-красавицу, торопит сеятеля-хлебороба, чтобы он быстрее выходил с плугом в широкое раздольное поле пахать и сеять.

Утром, согласно приказа директора совхоза, начали готовиться к выезду в поле. Засуетились люди у палаток, вагончиков, конторы. Девушки одна за другой бежали к вагончику-почте, бросая в синенький новенький ящик письма-треугольники и голубые конверты. Девушки спешили сообщать, оставшимся где-то за Уралом в Европейской части страны, своим любимым кавалерам, а парни своим любимым девушкам о том, что с сегодняшнего дня они уже выезжают на свои постоянные места работы на целине.
- Сколько будет идти письмо отсюда? - спросила Маруся Кротова свою соседку по палатке Зою.
- Дней десять пройдёт, - ответила Лопухина.
- Ты что? – удивилась Маруся.
- Хотя бы за десять дошли, видишь, всё развезло.
- Целый месяц ответ будешь ждать, недовольно ответила Маруся.
- Если любишь, то дождёшься.
На площадке у тракторов копошились люди. Тут же был главный инженер совхоза Руденко. Стройный, быстрый в движениях, в шапке-ушанке на голове, расстёгнутой новенькой синей фуфайке и синем комбинезоне он громко отдавал чёткие распоряжения бригадирам и механикам и обступившим его трактористам.
-В вагончики погрузить палатки, кухонную посуду, личные вещи, тёплую одежду, - говорил Руденко. - В первую очередь доставим вагончики на самые дальние полевые станы.
- Сколько километров ехать? - спросил Окнев.
- Смотря куда? - тоже спросил Руденко.
- В двенадцатую бригаду, - ответил Николай.
- Это километров восемнадцать будет.
- Ничего себе, - с удивление промолвил Окнев.
- За дорогу наиграешься на гитаре, сколько душа пожелает, - с шуткой в голосе промолвил Руденко.
Все засмеялись, только один Николай Окнев промолчал, посмотрел на всех и спросил:
- Нельзя ли в другую бригаду поближе?
- Что, испугался?
- Не испугался, до центральной усадьбы далеко.
- Ты сюда ехал не на усадьбе сидеть, - промолвил Васильев, - а поднимать целину. - На усадьбе её как раз не будут поднимать.
Снова все засмеялись.
- Может ему няня требуется? - шутил Скарлыгин.
- Бросьте, ребята, - сказал Руденко. - За дело надо приниматься.
Все стихли, ждали, что дальше скажет главный инженер.
- Васильев, Реснянский, Скарлыгин и Верёвкин цепляйте к своим тракторам походные вагончики и тащите их на полевые станы в бригады. Ясно?
- Не совсем, - сказал Васильев. - Где их там ставить?
- С вами поедут бригадиры, они в курсе дела, всё скажут и покажут где надо поставить. Отправляйтесь.
-А у меня ещё палатки не погрузили, - спохватился Реснянский.
- Подъезжайте и грузите, чего до самого обеда будете стоять!
День был ясный, видно было, что будет тепло, снег тоже будет усиленно таять. Это придавало силы и энергию каждому работающему, так как знали, что рано или поздно, а центральную усадьбу совхоза придётся покидать. А раз так, то грузили всё быстро, чтобы скорее быть на месте, в поле, ради чего ехали на целину за тысячи километров от родного дома. Теперь же родным домом надолго станет походный вагончик на полевом стане бригады.
Погрузка шла организованно и быстро. Грузили всё необходимое, что должно быть нужным в работе и обиходе. А какие вещи у парней и девчат? Чемоданчик в руки и готов в дальнюю дорогу хоть за тридевять земель!
- Всё погрузили? - спросил бригадир Коробов.
- Конечно, отвечали разгорячённые работой парни и девчата.
- А дрова?
- Дрова не грузили!
- Почему? Чем печки будем топить? - сердился бригадир. - Всем грузить дрова.
- Дрова, - процедил сквозь зубы Николай Окнев, - какая ценность. Кругом весна, теплынь стоит. Они могут не потребоваться, - не унимался гитарист, считавший себя образованным и самым начитанным человеком на целине, гордившегося тем, что ещё дома успел прочитать всего Пушкина и Есенина.
- Не говори, Николай, а грузи, - торопил его Верёвкин. - Придёшь ещё греться. Тут тебе не Москва, а самая настоящая Сибирь!
Через час-полтора погрузка в вагончики была закончена. Завели трактора, тронулись, медленно выехали на дорогу, построились в одну колонну, чтобы ехать след в след. Подождали, пока все выедут.
- Целая колонна набралась, - заметил Васильев.
- Поход на целину продолжается! - риторически ответил Верёвкин.
Но вот Коробов скомандовал:
- По вагончикам садись.
Все бросились гурьбой по вагончикам со смехом и гамом.
- Трогай! - крикнул Коробов Васильеву и сам полез в вагончик.
Мощный трактор С-100 глухо зарокотал, пустил облако сизого дыма из выхлопной трубы, медленно ворочая башмаками широких до бела отполированных о землю гусеницами, тронулся с места. Вагончик медленно пополз на железных полозьях по грязи и снегу. Из кабины выглянул Анатолий, посмотрел на Руденко, тот махнул рукой и крикнул:
- Пошёл!
Вслед за первым трактором тронулись в дальний путь остальные, ведомые Верёвкиным, Скарлыгиным, Реснянским. За последним вагончиком дымила густым дымом прицепленная армейская походная кухня.
Отъезжающую первую колонну вышел провожать весь посёлок. Колонна шла между двумя рядами стоящих людей, образовавших живую улицу. Из раскрытых окон вагончиков махали платками и просто руками:
- До свиданья! - кричали.
- До скорой встречи, - отвечали провожающие.

Колонна шла, словно в дни наступления Великой Отечественной войны, но только не на фронт, а в наступление на целину. Только в дни войны к тракторам были прицеплены грозные пушки, а сейчас новенькие красные вагончики. Как-то сама собой вспыхнула песня:

Родины просторы, горы и долины
В серебро одетый зимний лес грустит.
Едут новосёлы по земле целинной,
Песня молодая далеко летит.

Ой, ты, зима морозная,
Ноченька яснозвёздная!
Скоро ли я увижу
Свою любимую в степном краю?
Вьётся дорога длинная!
Здравствуй, земля целинная!
Здравствуй, простор широкий,
Весну и молодость встречай свою!

Колонна уходила всё дальше и дальше пока не скрылась из вида, только была слышна ещё долго весёлая песня целинников, слившаяся с весенним хором голосистых жаворонков. Уже издали от колонны донеслось:

Ты ко мне приедешь раннею весною
Молодой хозяйкой прямо в новый дом.
С голубым рассветом, тучной целиною
Трактора с тобою мы рядом поведём!

А ещё через день в каждой бригаде стояли вагончик с прикреплённым наверху красным флагом и белые палатки целинников, в которых расположились новосёлы целины.

Солнце с каждым днём пригревает всё сильнее и сильнее. Снег па полях осел, сделался рыхлым, серым и грязным, в ложках заблестели озёра талой воды. Весна торопится, спешит, летит на лёгких крыльях.
Теперь прибавилось работы бригадирам и механикам отделений. Стали спешно собирать сеялки, формировать сеющие агрегаты и вывозить их на полевые станы. Агрономы отделений торопили трактористов, бригадиров, механиков. Вечером докладывали директору:
- За день доставлены на полевые станы по три сеялки, плуги, сцепки для борон, - докладывают агрономы.
- На бригадах начали сборку агрегатов в рабочее положение, - докладывали управляющие.
- Как с нормой высева? - в свою очередь спрашивал директор.
- Установим, как только выедем сеять, - ответила главный агроном Федосья Полевая.
Всё шло как по расписанию. Но беда пришла совсем неожиданно и пришла от того, от чего, казалось, она исходить не должна - от главного агронома совхоза Палевой.
С первыми лучами утреннего солнца Полевая вышла из своей палатки, медленно присматриваясь ко всему, прошла по сборочной площадке, посмотрела внимательно на собранные и готовые к транспортировке сеялки. Днём съездила на полевые бригады и станы, посмотрела, как трактористы собирают в рабочее положение все сеющие агрегаты, приказала включить один из готовых агрегатов в работу. Тракторист сел па трактор, подцепил агрегат и поехал. Сеяльщики стали на свои места, включили сеялки. Агрегат прошёл метров сто.
- Хватит, - промолвила Полевая. - Езжай назад.
Тут же что-то записала в свой маленький блокнотик, уехала на другую бригаду. Потом на третью, пока не побывала на всех полевых станах.
- Только пишет, а ничего не говорит, - сетовали трактористы.
- Скажет, - отвечали другие. - Видать разбирается хорошо.
- Может она только вид делает, что понимает?
- Лучше пойди у неё самой спроси, - сказал Реснянский.
- Не беспокойтесь, хлопцы, завтра наша Федосья даст нам разгону, - промолвил молчавший Васильев. - Мне кажется, что в колхозе мы как-то не так налаживали эти агрегаты.
А главный агроном собрала все неопровержимые данные по подготовке к севу и вернулась на центральную усадьбу, думая: "Что же делать?".
Как раз у директора собрались на летучее совещание все управляющие, бригадиры, механики, агрономы отделений. Когда пришла Полевая, главный инженер Руденко докладывал директору:
- На всех двенадцати бригад закончено формирование на сборочной площадке сеющих агрегатов, на пятый бригадных стан, агрегаты уже доставлены и готовы к работе.
- Механики и агрономы отделений проверили работу агрегатов? - спросила Федосья.
- Если имеется в виду высев каждой сеялкой, - ответил Руденко, - то его агрономы установят в борозде, когда начнётся сев. Сейчас для нас главное, - продолжал главный инженер, - вывезти и как можно скорее из сборочной площадки все сеялки на бригады, чтобы они здесь не торчали и никому не мозолили глаза. Это понимают все. У всех сейчас одно желание - скорее пустить агрегаты в работу.
Главный инженер замолчал, вопросов никто не задавал, но никто и не решался говорить, вроде всем все было ясно.
- Кто хочет добавить ко всему сказанному главным инженером? - спросил директор.
С места поднялась, главный агроном Полевая. Среднего роста, одета в жакетку, на голове шапка, из под которой выбиваются приятные, мягкие локоны рыжеватых волос, лицо открытое, сосредоточенное, в больших чёрных глазах искра недовольства докладом. В руках она держала небольшой блокнотик в синем переплёте.
- Пустить агрегаты в работу - есть желание у всех здесь сидящих. Хорошее это желание, - начала Федосья Ивановна. - Только эти агрегаты не будут работать. -Федосья обвела всех сидящих взглядом, потом продолжила. - Плохо мы отнеслись к тем агрегатам, которые уже вывезли на полевые станы. Я проверила все сеялки, ни один агрегат не готов к работе. Так в агрегате номер один высевающее устройство не включается, во втором и третьем высевающие агрегаты вообще неисправны, в остальных двух не отрегулированы. Кого мы, товарищи, обманываем? Кому глаза неправдой застилаем? Самим себе, товарищ главный инженер Руденко, а ведь нас партия прислала сюда поднимать целину, чтобы получать хороший урожаи со всех полей. А у нас что получается? Плуги собраны, готовы, остаётся время за началом пахоты. А после пахоты сев. Если мы выедем в поле сеять, то день у нас пройдёт только на одни регулировки, доводки, устранение неисправностей, установку нормы высева. А ведь все эти регулировки и доводки можно устранить на месте, не выезжая со сборочной площадки.
- Кое-что можно сделать на стане или прямо в борозде, - робко промолвил агроном первого отделения Овсов - молодой круглолицый парень.
- Все серьёзные недоделки устранять на этой сборочной площадке. Здесь есть все условия, а если вы будете за пятнадцать-двадцать километров от сборочной площадки, то больше потратите времени.
- Сколько же прикажете здесь быть? - с явным недовольством произнёс Руденко.
- Сколько потребуется! Не разрешаю выезд ни одному агрегату в поле, если он не исправен. Агрономам отделений, управляющим и механикам обратить особое внимание на все прицепные орудия, которые будут введены в работу. Нужна качественная работа на целине. - Мне нужно, чтобы вся техника работала, - не сдавался главный инженер.
- А нам нужно, чтобы техника работала не как попало, а по государственному, согласно инструкций без перебоев в работе, без брака, - ответила Полевая.
- Все агрегаты собраны, готовы, сегодня все должны быть развезены по бригадам. Не стоять же нам здесь ещё целую неделю!
- Ни один агрегат не готов, - стояла па своём Полевая. - До тех пор пока агрономы и механики отделений мне не доложат о полной готовности к работе - выезд не разрешаю!

Схватились на этом совещании два сильных характера, можно сказать схватились мёртвой хваткой, да так схватились, что снова затрещали по швам все сеющие агрегаты, прицепные орудия. На главного инженера, торопившего трактористов со сборкой, посыпались все шишки. Директору Иванову стало ясно, что Руденко стремится скорее вывезти все машины в поле, а будут они там работать - его мало интересовало.
За работу тогда можно спрашивать с бригадиров и механиков отделений. "Нет, - думал Евгений Игоревич, - это не по партийному. Надо Руденко поставить в известность, что он тоже ответственный за работу всего машинного парка".
Совещание закончилось, но директор пригласил остаться для разговора Полевую и Руденко.
- Как понимать замечание Полевой? - спросил Иванов, обращаясь к Руденко.
- Евгений Игоревич, ведь я стараюсь, чтобы скорее доставить машины для работы - начал Главный инженер. - Ну а то, что есть недоделки, то их можно после ликвидировать.
- Тебя партия, зачем сюда направляла, чтобы ты недоделанные сеялки в поле отправлял, чтобы они там стояли?
- Как коммунист, тоже болею за работу техники, и чем скорее она будет в поле, тем яснее станет, что не ладится. А здесь всё равно всего не сделаешь.
- Партия тебя прислала на целину, чтобы ты всё сделал!
- Все замечания будут учтены. Сделаем к сроку, - оправдывался главный инженер.
- К какому сроку будет сделано? - спросила молчавшая до сих пор Полевая, внимательно слушавшая разговор директора и главного инженера.
- Так к какому сроку, Пётр Иванович?
- Через два дня.
- Вот и договорились, - ответила Федосья.
Руденко сердито глянул на Полевую и вышел.

На сборочной площадке раздавались недовольные голоса трактористов, направленные в адрес главного инженера.
- Сначала торопил, скорей-скорей собирайте, а теперь снова разбирать и доделывать!
- Неужели нельзя было сразу всё складывать, чтобы времени зря не тратить!
- Начальство знает, что делать, - промолвил Окнев. - Не нам его учить.
-Замолчи, - сердито произнёс Васильев. - От таких как ты и главный инженер, вот и приходится делать всё сначала.
Руденко ходил зол и хмур, опустив глаза книзу. Стыдно было от нанесённой критики. Покритиковала Полевая правильно.
Прошла добрая половина рабочего дня. С обеда солнце начало клониться к западу. Работа на сборочной площадке продолжалась. Подходили тракторы и увозили с площадки готовые к отправке плуги, сеялки, бороны, сцепки.

Директор совхоза и главный инженер ездили па Газике смотреть место под будущую нефтебазу совхоза. Теперь они возвращались к сборочной площадке. Пред ними предстала такая картина: стоит работающий трактор С-100 с тремя прицепленными к нему сеялками, а перед трактором, раскинув в стороны руки, стоит главный агроном Полевая. Из кабины трактора выглядывает тракторист Окнев и кричит:
- Пусти!
- Не пущу! - отвечает Федосья.
- Задавлю!
- Не задавишь!
- Ты знаешь мой характер. Пусти!
- Не хочу знать твой характер и не пущу дальше ехать!
Подъехали директор и инженер.
- В чём дело? - спросил Иванов.
- Утром на совещании говорили, чтобы увозили все агрегаты только в исправном состоянии, я проверила, а в третьей сеялке сошники не поднимаются. Я его возвращаю назад, а он не хочет.
- Почему не сделал? - строго опросил Руденко.
- Всё сделал, - ответил Окнев.
- Так почему же не поднимаются сошники?
- Черт их знает, на месте поднимались и опускались, ты же сам видел и разрешил выезжать.
- Ты, что, Окнев, бузу прёшь! Я тебе ясно сказал, как сделаешь, опробуешь, тогда езжай. Ты же не сделал шплинт, вот и нет сцепления, и не поднимутся сошники.
- Черт знает, куда он девался этот шплинт, - оправдывался Окпев.
- Глуши трактор. Никуда с места не сойдёшь, пока не найдёшь и не поставишь шплинт на место. Ясно?
- Понятно. Ещё час придётся возиться, а солнце вон уже где.
- А как ты думал? В поле работают, а не ремонтируют!
Окнев слез с трактора и стал возиться у сеялки. Директор и главный инженер уехали, а Полева всё-таки дождалась, когда Окнев устранил неисправность. Лишь убедившись, что сошники теперь будут работать, махнула рукой, крикнув:
- Вези. Смотри мне в другой раз!
- Окнев тронулся, а Полевая пошла к другим сеялкам, где работали молодые, как и сама Федосья, трактористы. Все работали дружно, в руках мелькали ключи, раздавался стук молотков.
- Как дела, молодые комсомольцы целины? - спросила агроном.
- Трудимся по-комсомольски, - ответил Васильев.
Прекрасна комсомольская молодость! Как ты всегда хороша, гибка сноровиста и настойчива! Сколько жаркого огня в твоём комсомольском сердце. Очень щедро и прекрасно мечешь ты свою богатырскую буйную силу. Видимо тебе, совсем невдомёк, какой бесценный дар души и горячего сердца расплёскиваешь вокруг себя. От этого жара плавятся ледники, поднимается к жизни вековая целина!

Федосья Ивановна была женщиной настойчивой и требовательной. Она знала, что в период весенне-полевых работ в поле будет учинён спрос не только с главного инженера Руденко, механиков, но и с главного агронома и агрономов отделений. Бывая на полевых станах, она видела, что техника готовится к эксплуатации, а вот про посевной материал, даже никто не ведёт никакого разговора. А он потребуется, когда придёт время сева.
Всё теплее, длиннее становились дни, выше теперь поднималось над горизонтом яркое весеннее солнце, короче становились тёмные тени от кустов и деревьев.
На бригадных станах весь день возле техники работали люди, тут же дымилась кухня. Свежей краской на солнце красовались вагончики, величаво смотрелись сказочные белые палатки среди необъятного пространства целинных степей. То, что здесь есть хоть какое-нибудь жильё - это хорошо, но настораживало главного агронома другое - отсутствие на станах хоть каких-нибудь примитивных токов для приёма с элеватора семенного материала, о котором сейчас никто даже не думает. А ведь засевать придётся большие площади в несколько тысяч гектаров.
- Конечно, машины привезут зерно, но ведь их надо разгружать, чтобы снова доставили новую партию семян, стоять и ждать пока сеяльщики высеют зерно из сеялки, они не будут. Всякий раз, когда Федосья Ивановна приезжала на полевые станы с главным инженером, или с директором совхоза, она непременно заводила разговор с управляющими и бригадирами отделений о токах на бригадах. Те обещали достроить, но время шло, а тока не делались под видом быстрее собрать, наладить технику и пустить её в работу. Правда, управляющие и агрономы отделений вместе с бригадирами не отказывались и обещали в разговоре с Полевой, к её следующему приезду, сделать ток для семенного зерна.
Теперь Федосья Ивановна проверяла, как выполнены обещания. Из четырнадцати бригад тока имелись только в пяти, остальные были в состоянии приготовления.
- Вы понимаете, - говорила она агрономам отделений, - что когда в поле выйдет вся техника, тогда на станах некому будет работать, там просто не будет нужных людей, останется один лишь повар да учётчик. Сейчас же надо готовить тока, чтобы смогли они просохнуть, и только тогда можно будет ссыпать потом семена на сухую землю. А с тока до сеющих агрегатов семена ведь легче доставить, нежели за сотню километров с элеватора.
- Людей, же хватает, - оправдывались управляющие.
- В избытке рабочих никого не будет. Надо делать немедленно! - стояла на своём Федосья.
Одновременной Полевую тревожило другое. Пока есть время, надо возить с элеватора семенной материал. Она пошла с этим вопросом к заведующему гаражом.
- Слушай, Овражкин, - спросила Федосья, - когда ты думаешь возить в совхоз на тока семенное зерно?
- А я тут причём? - ответил завгар вопросом на вопрос.
- Как ты не причём?
- Очень просто!
- Но ведь ты должен беспокоиться, что в совхозе для посева нет зерна?
- Вовсе это меня не касается. Мне какой наряд поступает от директора, я его выполняю. Мне нужно, чтобы ежедневно весь транспорт был на работе.
- Ну, это ты не прав.
- Очень даже прав я, со своими обязанностями справляюсь, главный инженер мной доволен.
- У тебя, Овражкин, автотранспорт к перевозкам семенного зерна не готов.
- А что его готовить? Давай наряд, и привезём, - сердился Овражкин.
- А машины твои загерметизированы, кузова уплотнены, чтобы в дороге через щель не текло зерно?
- А что их герметизировать? Как пришли с завода машины, так и работают!
- Нет, дорогой, кузова надо возле бортов по углам загерметизировать, а гружёные кузова закрывать палатками.
- Это твоё дело, мне поступит наряд - я выделю автомашин столько, сколько будет нужно. А вот насчёт герметизации это не моё дело...
Этот разговор не утешил Федосью. Она поняла, что Овражкин, этот сбитый крепкий парень с угловатыми чертами лица и грубоватым голосом, не желает брать на себя дополнительные хлопоты по перевозке семенного материала. Ведь будут страшные потери при транспортировке. В конце разговор принял бурный характер, и Федосья поспорила с Овражкиным, который не хотел вести разговор с Полевой.

С невесёлыми мыслями Федосья встретилась с главным инженером, но разговор получался не такой, какой был нужен ей. Руденко всё же согласился, что нужно перевозить семенное зерно, но сослался па отсутствие герметизационного материала для кузовов. На вопрос Полевой:
- Когда в гараже начнут готовить автомашины к перевозкам семенного зерна? - Руденко категорично ответил:
- Не знаю и нечем делать!
Для главного агронома стало ясно: о своевременной доставке семян на бригадные и отделенческие тока не может быть и речи. Вопрос оказался сложнее, чаи думала первоначально Полевая. Федосья тут же приняла конкретное решение: "Надо поставить этот вопрос в дирекции совхоза и ввести её в курсе дела! "
Через полчаса времени главный агроном была уже в кабинете директора совхоза. Её встретила секретарша, которая бойко стучала на машинке:
- Где директор? – спросила.
- Уехал на первое отделение, - ответила секретарша Алла.
- Он мне нужен!
- Вот там его найдёшь, - спокойно ответила девушка.
- Долго он там будет?
- Этого я сказать не могу.
Однако добраться быстро до первого отделения оказалось не так-то легко. Как раз туда уехали  с прицепной техникой все трактора. Федосья постояла у дороги, но ни одна машина, ни тем более трактор, больше туда не ехали.
Время шло, а главный агроном не могла ничего предпринять. Стоять на ветру не так уж было приятно, стыло тело, руки, ноги. Да и сколько ещё придётся ждать? Между тем рабочий день кончался. Солнце низко висело над дымным горизонтом. Его косые лучи уже не так сильно грели, как это было в середине дня. Ждать больше было бесполезно, поэтому Федосья, всё же надеясь дождаться директора, пошла в вагончик-контору, чтобы не стыть на ветру.
Когда главный агроном вошла в контору-вагончик, Алла уже закончила печатать приказы на принятых на работу рабочих, прибывших новосёлов, но не спешила вынимать печатный лист из машинки, а глазами просматривала напечатанные строчки.
- Так и не уехали? - спросила Алла.
- Не на чем было доехать, - хмуро ответила Федосья.
- Мне тоже нужен директор, приказы необходимо подписать, иначе в отделе кадров их не примут.
- Что же будешь делать?
- Придётся подождать.
Оставшись вдвоём, девушки сначала перекинулись несколькими фразами и замолчали. Разговаривать о производственной работе не имело смысла, да и не хотелось повторять уже известные факты из жизни совхоза, притом рабочий день уже кончился. Молчание нарушила Федосья:
- Где живёшь?
- В третьей палатке на улице Целинной, - ответила Алла.
- Это рядом с Сосновским?
- Да, как раз там.
- Ну и каков он парень?
- Вроде, хороший с виду.
- Нравится тебе?
- Мне-то он нравится, а я ему не знаю. В близких отношениях с ним не была, а встретимся - поздороваемся и расходимся, куда кому надо.
Так постепенно, слово за словом, девушки нашли себе тему для разговора, а время неумолимо текло. Солнце уже скрылось за дальним горизонтом, стало заметно темнеть. Тема о кавалерах-женихах была для разговора уже исчерпана полностью, поэтому разговор между девчатами иссякал. Неожиданно дверь вагончика открылась и в него, через порог, шагнул директор совхоза. Прямо с порога спросил:
- Чего не расходитесь по своим палаткам? Рабочий день давно окончен.
- Вас ждём, Евгений Игоревич, - ответила Алла. – Надо приказы подписать в отдел кадров, а то вы завтра можете уехать.
Евгений сел за стол, предварительно сняв с себя полушубок и повесив его на гвоздь у стены, туда же поместил свою шапку, подвинул к себе книгу приказов.
- Ничего не вижу, Алла. Зажги фонарь.
Секретарша быстро нашла коробок спичек, зажгла фонарь, подвесила его над столом, отошла от него.
- Хорошо и быстро у тебя получилось, - заметил директор.
- Пора уже научиться, - оправдалась секретарша. - Это не в Москве, подошла к выключателю, щёлкнула, и свет загорелся. Тут же опять подошла к столу, осторожно поднесла руки к фонарю, выкрутила светлее пламя.
- Вот теперь видно, - и стал читать, потом молча, подписал все выписки приказов и отдал их секретарше.
- Я могу быть свободной? – спросила Алла.
- Не держу, да и рабочий день давно истёк, - ответил директор.
Алла, молча, надела пальто, на голову - шапку-ушанку и вышла из вагончика.
- Слушаю тебя, Федосья, - начал директор и посмотрел прямо в глаза девушке.
В душе главного агронома уже стал проходить гнев от разговора с заведующим гаражом и главным инженером, но то, что накипело за день, продолжало стоять в душе твёрдым комом. Услышав слова директора, не могла быстро сообразить, с чего же всё-таки начать свой серьёзный разговор. Но через некоторое время собралась с мыслями и поставила перед директором прямой вопрос, хотя раньше намеревалась поставить его на заседании дирекции, в партийном комитете или заседании профкома профсоюза.
- Евгений Игоревич, вы думаете сеять? – твёрдым голосом сказала Федосья.
- Что за вопрос?
- Самый настоящий и неотложный.
- В чём же его суть?
- В том, что нам, когда придёт пора сеять, нечем будет сеять. Ни в одной бригаде нет ни одного килограмма посевных семян. А сеять придётся не менее четырнадцати, а то и пятнадцати тысяч гектаров.
- За семенной фон я думаю, отвечает главный агроном.
- А где же находится в это время директор? Неужели в стороне? – повышенным голосом промолвила Федосья.
Наступило неловкое молчание. Евгений видел, что главный агроном на него просто наступает, а ещё проще, как говорят, берёт за горло. Но и вопрос поставлен правильно. "В самом деле, - думал директор, - всё внимание сейчас обращаем на подготовку техники, выводу её на полевые станы, а про семена никто не говорит ничего. А ведь доставка семян за сто километров – дело не лёгкое, да ещё по нашему бездорожью".
Молчание нарушила Федосья.
- Весь автотранспорт бросили на вывозку стройматериалов, а мне ничего нет.
- Разве они нам не нужны?
- Нужны, но их можно привезти и по дождю, после сева. Кирпич и лес не раскиснут! - громко доказывала Федосья.
- Но фонды на строительные материалы надо выбрать в срок.
- Семенной фонд тоже надо вывезти в срок. Уже давно надо возить, а не возим.
- Что ты предлагаешь? – спросил директор.
Федосья умолкла и не спешила с ответом. В её мозгу пролетели мысли разговора с заведующим гаражом, главным инженером. Все, взвесив, сказала:
- Прежде чем вывозить зерно с элеватора, надо весь автотранспорт подготовить к перевозке зерна. Машины не готовы к такой работе.
- Это почему же? Каждый день посылаем их на работу, в райцентр, Бийск за грузами!
- Вот в том-то и дело, что в щели между бортами кузова не могут провалиться сошники или лемеха для плуга, а зерно просто вытечет из кузова, - с жаром доказывала Федосья.
- Какой же выход?
- Такой. Немедленно произвести герметизацию кузовов машин, которые будут возить семена, только после этого их можно посылать на элеватор.
- Да, одна голова думает нормально, а если две, то уже хорошо, - промолвил Иванов вслух.
Разговор на высоких тонах продолжался ещё несколько минут. Евгению нравилось то, что эта девушка так хорошо разбирается в деталях своей работы. "Вроде бы тихоня, а вот поддала жару, так что хоть веничком парься", - думал про себя директор. Потом взял, пододвинул к себе рабочий журнал, быстро что-то записал на завтрашний день.
- Так что будем делать завтра? – спросила сердитым голосом Федосья. – Может мне обратиться в партком или профком?
- Ты мне все планы на завтра сломала, - недовольным голосом ответил директор и замолчал.
- Как я рада, что Евгений Игоревич не мой муж, - вдруг громко смеясь, ответила Федосья.
- А я счастлив тем, что ты не моя жена! - быстро ответил Евгений. - Иначе всю ночь бы спорили по производственным вопросам. Завтра всё уладим!
Федосья встала со стула и, сказав до свидания, вышла из вагончика. Директор долго ещё сидел за столом и о чём-то думал и размышлял, прикидывал в уме, расчёты записывал на бумагу.

Как часто бывает в предгорьях Алтая стоит хорошая погода, светит солнце, тепло, душа радуется - всё живое торопится, спешит. Но через час-другой из-за высокой горы выползает лохматая серо-тёмная туча, за ней, как за поводырём, медленно ползут уже сплошные тучи, которые в один миг застилают всё небо, солнце тут же скрывается за облаками. Набегает сильный ветер. Клонит к земле голые стебли прошлогодней серой травы. Так получилось сейчас. Сильный ветер с силой рвёт и треплет стенки и крыши палаток, силясь сорвать их с колышков и разметать по бескрайней целинной степи.
После привычных тёплых дней вдруг стало настолько холодно, что трактористы, отворачивая открытое лицо от студеного северного ветра, спешили от тракторов в палатки, чтобы отогреть озябшие руки, пальцы рук, погреться у железной печки, в которой ярким пламенем горели с потрескиванием и характерным щелканьем сухие берёзовые дрова. Почти вся бригада Василия Коробова собралась в палатке, проклиная погоду, хотя вторая палатка была рядом, но почему-то все оказались здесь в одной. В вагончике находились девушки.
- Какая прекрасная стояла погода, - говорит Реснянский, и вдруг испортилась.
- Как раз перед генеральным наступлением на целину, - добавил Васильев.
- Вот когда она нас подсидела, как раз перед самым началом полевых работ, - возмущался Вася.
Лишь один Окнев был спокоен. Всё время ходил в кепке. Вездесущий. Весёлый. Считавший себя самым образованным и начитанным человеком среди трактористов бригады. Был он не большого роста, круглое лицо, почти девичий голос. Про него говорили, что хотя и молод он уже успел жениться, но неудачно. Не то жена от него ушла, то ли сам сбежал от нее. Об этом никому не рассказывал. Зато был он быстр в движениях, сообразительный и напорист по отношению к девушкам и делал вид, что страдает и сгорает от любви к девчонке.
- Задержит пас такая погода надолго, - сетовал бригадир Коробов.
- Малость отдохнём, - за всех ответил Окнев.
- Не успели ещё умориться, - в сердцах произнёс Васильев. - Ведь по-настоящему ещё ни одного дня не работали.
- А ты, Окнев, приехал на Алтай отдыхать из Москвы или на целинный курорт, - язвил Коробов. - Может тебя в Белокуриху на радоновые ванны отправить?
- Не отказался бы, - огрызнулся Окнев. - В такую погоду в тёплой ванне можно сидеть, а ты пойди и посиди в такой холод на тракторе или на плуге на месте прицепщика, где дует в лицо, сверху, снизу и черт знает откуда. Весь на ветру сидишь! Тебе в кабине хоть немного затишье, а каково мне на плуге сидеть того и гляди кепку ветром с головы снесёт и унесёт черт знает куда.
- Что с ним говорить, - вмешался молчавший до сих пор Скарлыгин, - испугался, вот и бузит что попало. Ему бы в Москве только на такси ездить, да на гитаре играть, он же у нас знаменитый учёный гитарист, поклонник Пушкина и Есенина. Но, до них не дорос, - съязвил Борис.
Окнев обиделся, отошёл от печки в угол палатки, сел на свою койку, взял гитару, ударил по струнам, потом запел:

Всю-то вселенную проехал
Нигде я милой не нашёл...

Потом резко встал, вышел на улицу и ушёл в вагончик к девушкам. Спустились сумерки. Все улеглись спать на койках. К полуночи Палатка стала остывать, так как железная печка уже не топилась. Встать, разжечь дрова никто не хотел, так как никому не хотелось вылезать из-под тёплого одеяла. А штормовой ветер трепал и рвал зыбкие стены и потолок палатки, неистово гудел в степи. Начавшийся ещё утром моросящий дождь шёл до вечера. Целинная степь теперь казалась новосёлам совсем потемневшей, неприветливой и угрюмой. Ночью дождь превратился в жёсткую крупу, она сильно барабанила теперь по потолку остывающей палатки.
Ночью явился Окнев, тихо прошёл к своей койке, лёг, поворочался и уснул.

Крупа сменилась снегом. Утром вся степь сделалась белой, от наступавшей весны не осталось никакого следа. Первым из палатки вышел бригадир Коробов, долго не возвращался.
- Куда девался наш Василий, - промолвил Васильев. - Пойду, посмотрю, - тоже вышел. Проснувшиеся начали закуривать. Задымили папиросы, палатка наполнилась дымом и запахом сгоревшего табака. Наконец, Коробов и Васильев вернулись. Вместе с ними ворвался в палатку свежий холодный наружный воздух.
- Снег, братцы, выпал, такой молодой, мягкий, - сказал бригадир. - Ох, и натёрлись мы этим снежком. Красота!
- Так уж красиво, - недовольно промолвил Окнев. - Выходит по Крылову:

Оглянуться не успели
Как зима катит в глаза!

- Брось, Окнев, душу бередить, - рассердился Скарлыгин. - Так тошно, время идёт по-пустому, лежим и не работаем.
Окнев, будто не слыша слов Скарлыгина, продолжал:

Помертвело чисто поле.
Нет уж дней тех светлых более...

Потом взял гитару, заиграл и стал подпевать:

За рекой, на горе,
Лес зелёный шумит
Под горой, за рекой
Хуторочек стоит

В том лесу соловей
Громко песни поёт;
Молодая вдова
В хуторочке живёт...

- Ну и парень неугомонный, - с досадой произнёс Васильев. - Посмотрим, какой ты будешь на пахоте и в работе.
Окнев промолчал, но продолжил играть и петь:

Не стерпел удалой,
Загорелась душа!
И - как глазом моргнуть-
Растворилась изба...

И с тех пор, в хуторке,
Никого же живёт;
Лишь один соловей
Громко песню поёт...

Весна запаздывала. Погода долго ещё куражилась над молодыми новосёлами, будто показывая свой сибирский нрав, испытывала их волю и терпенье. Кое-кто из менее сильных духом и выносливых постепенно надували губы, чесали затылки и тревожно вздыхали по привычной сердцу родной, но теперь уже далёкой московской,  великолукской, воронежской земле, где уже давно отцвели подснежники...
В таких непривычных условиях трудно было московским и великолукским парням и девушкам сохранить свои силы и сплочённость только что рождающегося молодого коллектива на целинной земле. Куда исчезла былая жизнерадостность, молодой задор, кое у кого в таких непривычных условиях в то время, когда весенняя пора со своими лютыми, до костей пронизывающими ветрами, похожа была на самый обыкновенный октябрь или ноябрь. Снег идёт и идёт, нет ему конца и края. Уже белыми ватными снежными хлопьями покрылись плуги и бороны, непривычно под снежным покрывалом выглядели тракторы, пухлый слой мягкого снега, лежит на гусеницах и капотах. В такую непогоду тракторы, казалось, окоченели от холода, и нет никакой силы, сдвинуть их с места. А ветер гудел, несло позёмку на восток, на десятки километров расстилалась теперь необозримая, мёртвая, безжизненная степь целины.
Бригадир Василий Коробов понимал, что в такие минуты необходимо чем-нибудь надо занять всех работой. Чтобы от безделья не портились ребята, и чтобы это вынужденное стояние на месте не повлияло на ещё только начавший складываться трудовой коллектив.
После вкусного завтрака Василий объявил:
- Сегодня делаем контрольную проверку всего прицепного инвентаря. Где нужно подтянуть, подрегулировать и смазать солидолом, чтобы все били уверены в работе закреплённой за нами технике, чтобы потом не стоять в борозде, когда другие будут работать.
- Так ведь на дворе ветер, - промолвил Окнев. - Как же там работать?
-  Как все, так и ты будешь трудиться, - ответил Коробов.
- Мы же замёрзнем.
- Придём и отогреемся.

Ветер треплет стенки палатки, и дрожит и ходит туда-сюда потолок. Жарко в печке горят берёзовые поленья. Тепло разливается по всей палатке. Первым вышел Коробов, за ним Реснянский и Скарлыгин.
- Ну а ты чего сидишь, - спросил Васильев у Окнева.
- Твоё какое дело? - ответил тот.
- Сиденьем крепость не возьмёшь, говорили в старину, - промолвил Васильев. - Пошли, не отставай.
- Не пойду, - упорствовал Окнев. - Что не будет больше хорошей погоды?
- Будет, только для той погоды, уже будет другая работа.
- Я не пойду, - стоял на своём Окнев.
Васильев вышел из палатки, за ним тронулись все остальные. Оставшись один в палатке, Окнев поглядел в маленькое окошко в стенке палатки. Там у машин работали его товарищи, будто не замечая никакого ветра. Сел на койку, взял гитару, заиграл, потом запел:

На призывный звон гитары
Выйди милая моя...

Трудно работать при такой погоде. Мороза всего-то три-четыре градуса, но на сыром пронизывающем ветре казалось двадцать три градуса. От ветра стыли руки, коченели пальцы, ключи выпадают из окоченевших рук, а ветер, как назло, поддувал в рукава, под фуфайку, ухитрялся всячески найти голое место или добраться до тела, чтобы сыпануть на него добрую горсть холодного снега. Вместе с парнями тут же работали девушки-прицепщицы. Работали напористо, ожесточённо крутили гайки и болты. Тут же находили время для шуток:
- А ведь можно работать, хоть и ветерок, - шутил Васильев.
- Подует и перестанет!
Васильев помогал ребятам правильно привернуть предплужники, прицепить катки к сеялкам, крепким словцом подбадривал трактористов, стремился всеми силами развеселить коллектив. От его тёплых слов на душе у каждого становилось как-то теплее, радостнее.
- Ведь не всё время будет дуть такая скверная погода, - говорил Анатолий. - Вот буду биться в заклад, что перестанет гулять по нашим полям эта старая ведьма-непогода. Сами видели: лебеди, журавли, утки, гуси прилетели, как славно пели жаворонки!
- Слушай, Васильев, так это, наверно, в здешних местах, как говорят, сибиряки, буран на птиц, - сказала Мария Кротова. Маленькая, щупленькая девушка с озорными глазками и маленьким носиком.
- Заодно и на нас, чтобы привыкли к месту? - добавил находчивый Васильев.
- Если погода будет устраивать нам такие шуточки каждый день, - ворчал Скарлыгин, - то мы превратимся в сосульки.
Кто-то засмеялся.
- Как же веками здесь живут сибиряки, - не сдавалась Мария. - Они такие же люди, как и мы.
- Такие, да не похожие на нас, - сердился Реснянский. - Нас везли сюда ещё сильнее был буран да при двадцатиградусном морозе, так со мной сидел рядом старик-сибиряк с вот такой белой, холеной бородой /показал руками чуть ли не до пояса бороду/, сидит хоть бы что, а я сижу и места себе не нахожу - всего затрясло, а ему хоть бы что. Спрашиваю его:
- Дедушка, тебе не холодно?
- Нисколько, - отвечает дед. Потом спросил:
- Издалека едете?
- Из Москвы.
- А пошто рукавиц не взял?
- В Москве уже все раздетые ходят в это время.
- То ж в Москве. В сорок первом я на параде шёл по Красной площади мимо мавзолея Владимира Ильича Ленина и сразу на фронт. Вот такая же погода была тогда в ноябре. Устояли, сынок, не отдали супостатам нашу родную Москву.
Старик замолчал, видимо, что-то припоминал из фронтовой жизни. Потом спохватился:
- Да ты, сынок, совсем замерзаешь в этаком пальтишке и кепчонке можно запросто простыть. Возьми, одень мои собачьи рукавицы. Надевай согрей руки, -говорит. Я стал отказываться.
- А старик, что? - спросил посиневший от холода Васильев.
- Одень, погрей руки.
- Я стал одевать, а пальцы совсем стали деревянными, понимаете, братцы, ничего не чувствуют. Кое-как одел, согреваю руки в собачьих рукавицах, стараюсь шевелить пальцами туда-сюда, сожму пальцы в кулак, разожму. Минут пять занимался такой физической зарядкой. Смотрю: начали отходить, почувствовали тепло. Я в рукавицах еду, а дед-сибиряк достал кисет самосаду и крутит на ветру голыми руками огромную самокрутку "козью ножку". Гляжу на его руки, а он хоть бы что: сидит себе спокойно покуривает, руки у него не мёрзнут. Вот кто такие сибиряки. Нам надо у них учиться закаляться.
- Лет двадцать поживём в Сибири, - смеясь, промолвила Мария, - тоже будем сибиряками.
- Больно долго ждать, - заметил Васильев.
- За один день не сделаешься, - ответил Реснянский. - Разве когда всю целину поднимем, тогда может, будем похожи на сибиряков. Может, я совсем на целине останусь.
- Что же ты тогда первого бурана испугался, - наступала Мария на Реснянского. - Смотри, какие орлы ветерка испугались, не стыдно вам перед девчонками?
- Это мы испугались, - с раздражением в голосе почти крикнул Васильев.
Ветер рвал полы фуфаек, свистел в ушах, гудел в поле. Завязался спор, говорили уже все, не жмурясь от ветра, яростно доказывали один другому, что на таком ветре работать можно. Васильев, стройный крепкий парень, с открытым лицом, широкими бровями, острым носом и маленькими губами, говорил больше всех.
- Не сразу Москва строилась, не в один миг мы сделаемся сибиряками. Тут надо годы прожить, - чтобы усвоить культуру и порядки сибиряков. Здесь веками складывалась самобытная сибирская культура. Чтобы попять её - надо побыть здесь, посмотреть, освоить сибирские обычаи, - говорил Васильев. - На что потребуется время.
- За какое же ты время собираешься стать сибиряком? - спросил Окнев.
- Ты откуда взялся, - с недоумением в голосе спросил Васильев. - Ты же играл на гитаре в палатке?
- Надоело, - ответил Окнев, - все ушли, а я один остался.
- Ну и сидел бы там. Тут же ветер во какой, а там тихо и тепло!
- С вами веселее, - ответил Окнев.
- С нами, брат, всегда весело, - сказал Васильев и сурово нахмурил брови. - Весело тому, кто работает и приехал поднимать целину.
- Ты уж больно сильно критикуешь, Васильев, - заступилась Маруся за Окнева. - Парень по комсомольской путевке приехал на целину, что ты к нему пристал?
- Уж не влюбилась ли наша Маруся в Окнева? - промолвил Васильев. - Не понимаю?
- Может и влюбилась, - косо поглядела Маруся на Анатолия, затем зло добавила, - твоё какое дело.
- Вот в меня не влюбилась, - смеялся Васильев.
- За что тебя, Васильев, любить? Ты же на гитаре играть не умеешь, - говорил Реснянский. - А наш Окнев мастер исполнения цыганских романсов.
- Маэстро, - процедил сквозь зубы Анатолий и умолк.
Окнев смотрел на Марусю. Она чем-то ему нравилась такая маленькая, щупленькая, звонкоголосая, круглолицая совсем ещё юная девушка.
Несколько раз Окнев уже встречался с Марусей как бы невзначай, вечером находил причину, чтобы пойти в вагончик, где жили девчонки. С собой всегда брал гитару и, конечно, играл девушкам на гитаре цыганские романсы и песни, громко напевая в такт гитаре: "Очи чёрные, очи жгучие..."
Пел так, что голос дрожал, кажется, кому-то надо было сожалеть, словно страдал от неудавшееся любви. На девушек глядел такими умиленными глазами, что они сами будто говорили девушкам: "Полюбите вы меня!" Под таким взглядом, при таком завораживающем голосе девушки вздыхали, таяли, каждой казалось, что лучшего кавалера здесь не найти. Повариха Паша просто успела уже влюбиться в этого гитариста, неравнодушная была и Маруся, да что там Маруся. Все мечтали привести приятные минуты с таким прекрасным парнем, когда он играет на гитаре. Но Окнев не кидался на всех. Он приворожил Пашу, так как повариха через день ездила на центральную усадьбу в магазин за продуктами. Окнев давал ей деньги, и Паша привозила ему папиросы, махорку, одеколон. Короче, привозила всё, что наказывал Окнев. Ребята стали временами замечать, что Окнев бывал навеселе, глазки его как-то масляно блестели, неестественно. Утром после умывания всегда лицо смазывал одеколоном. Тогда целый день от Окнева несло запахом тройного одеколона. Паша души не чаяла от Окнева, а Окнев поддерживал дружбу с ней и старался привлечь к себе Марусю. Он уже давно приметил её и преследовал ее, как хищник преследует свою жертву. То вовремя вступит с ней в разговор, то поддержит её в споре, то поднимет нечаянно оброненный Марусей гаечный ключ или посоветует как сделать регулировку плуга, чтобы он пахал на заданную глубину. Осторожно, незаметно завоёвывал Окнев доверие Маруси к себе, старался не оттолкнуть её от себя, её разгорающихся к нему чувств. А Маруся тоже заступалась за Окнева, чтобы ребята сильно не подвергали его критике. Так получилось и сейчас при работе.
- Что вы не него все накинулись, - промолвила Маруся. - Есть бригадир, он и скажет, что делать и укажет Окневу, а не вы.
- Бригадир для руководства, а коллектив должен быть одной семьей, - сказал Васильев. - У нас же, получается, по басне Крылова:

Лебедь рвётся в облака,
Рак пятится назад,
А, щука тянет в воду.

- Грамотный, ты, Васильев, - со злостью промолвила Маруся.
- Семь классов не зря кончил, - ответил Анатолий.
- Бросьте вы спорить, - сказал бригадир Коробов. - А ты, Окнев, иди к своему трактору и инвентарю и работай, а не отвлекай людей от работы.
Незаметно прошёл остаток дня.
Вечером после вкусного ужина, на который повариха Паша - весёлая, с полной грудью и пышными волосами девушка, приготовила суп с фрикадельками, котлеты в томатном соусе, с горчицей, сладкий компот на третье блюдо. При свете керосинового фонаря "Летучая мышь" по совету бригадира Коробова вое принялись за учебу, читали учебник по агротехнике, поясняли непонятное, спорили, находили истину. Ведь поднятие целины требовало не только умения пахать, но и сеять на новой земле. Поэтому учились основательно каждый день, чтобы знать всю технологию обработки целины.
Лишь один Окнев не принимал деятельного участия, считая, что это пустая трата времени.
- Что я не знаю, как пахать, - возмущался Окнев. - Вспашу не хуже вас.
Он лежал на койке и раскуривал папиросу за папиросой.
- Окнев, ты бы на улицу шёл курить, - сказал Скарлыгин. - Смотри, дым коромыслом в палатке.
- Тебе, не всё ли равно, - сердито ответил Окнев.
- Целую ночь придется дышать табачным дымом, утром голова будет раскалываться.
- Смотри, какие нежности, - язвил Окнев.
- Если тебе всё равно, - вмешался Реснянский, то нас хоть уважай.
- Это моё дело, - угрюмо промолвил Окнев, - что хочу, то и делаю, а вы мне не указчики.
Раздались недовольные голоса с разных углов палатки, ясно стало, что Окнев ведёт в разговоре на обострение.
- Сидим здесь одни-одинёшеньки целыми днями, а что толку, - сердито ворчал Окнев. - Я приехал сюда работать, а не валяться на койке в палатке и ждать, когда перестанет этот дикий ураган. Понимаете, я не могу быть в таких условиях, я не могу переносить такое положение, не привык. Лежу, а ведь в Москве я бы на такси ездил?
- Тогда зачем ты ехал на целину? - спросил Васильев.
- Так, романтика. Все едут и я поехал.
- Думал, что на целине в Сибири белые булки и калачи на былинках растут, - уже сердито сказал Анатолий. - За каким чертом в райкоме брал комсомольскую путёвку? По ней мог бы поехать другой парень, а ты бы сидел дома. Ты думал, здесь манная крупа с неба падает? А здесь ледяная крупа и снег сыплются за ворот.
- Трудностей испугался, Окнев, - с гневом промолвил Василий Коробов. - Без трудностей нет и романтики, дорогой товарищ.
Начался спор, чтение никому уже не шло на ум, да и читать было невозможно. Все шумели, кричали, спорили. Окнев поднялся с койки, встал между решетками весь ладный, сильный, но испугавшиеся трудностей. Он что-то пытался доказывать, но его уже не слушали, так как не принимал товарищеских советов, а Маруси не было, которая смогла бы хоть немного защитить его от критики товарищей, она была в вагончике с девушками.
- Да что с ним говорить! - кричал Скарлыгин. - Не хочет быть у нас, пусть идёт на стройку, а нам душу не тревожит.
- Идти мне или не идти, - отговаривался Окнев, - это я подумаю без вас. В этом вопросе вы тут мне не советчики. Прошу в мою личную жизнь не вмешиваться.
- Видели? - промолвил Васильев.
- А что здесь видеть, - не унимался Окнев. - Два дня сидим как барсуки в норе, никаких вестей нет ни откуда, нет газет, журналов, нет даже приёмника, чтобы послушать последние известия. Живем мы здесь оторванные от всего света, не знаем, что делается, в стране.
- Не велика беда, - отозвался Васильев. - Страна готовится поднимать целину, заводы работают, Центральный Комитет партии намечает новые задачи на весну. Перестанет ветер, съездим на усадьбу за газетами и кинопередвижку привезём. На почте уже каждому по письму лежит. Так что, Окнев, не расстраивайся, все новости узнаем. Это не такая уж сложная проблема.
Слова Анатолия о письмах на всех подействовали отрезвляюще. Постепенно спор стих, трактористы улеглись на койки и каждый погрузился в раздумья: как там, в Москве, в Великих Луках живут любимые девушки. Как там они? Может тоже уехали по комсомольским путёвкам на целину. Как без них живут родные мать и отец...
Раздумывая же о прошлом, с разными мыслями, один за другим новосёлы целины засыпали. И виделись им во сне последние встречи с любимыми девушками, их горячие жаркие поцелуи в губы и щёки, сплетённые на шее на прощанье объятия ласковых девичьих рук, прикосновение тугих девичьих грудей, жаркое дыхание при расставании, снова объятия и слёзы в доверчивых девичьих глазах... Во сне видели милых подруг.
- Я буду ждать тебя, милый мой, - шептали девичьи губы...

Окнев поднялся с койки. При свете фонаря "Летучая мышь" увидел спящих своих товарищей, еще недавно таких суровых и беспощадных при споре. Но он знал их другими - ласковыми, добрыми и отзывчивыми, всегда готовыми прийти в любое время на помощь, готовых постоять за себя и за него. Но не оценил великодушия своих товарищей, подвергших его критике днём, решил бежать от них, бросить всё, силы его оказались напряжёнными до предела, он боролся сам с собой. Страшновато ему показалось здесь, ведь раньше он не был в таких условиях, в какие сейчас попал.
Окнев полез под койку, открыл чемодан. Но крышка стукнулась о койку - дремавший Коробов разомкнул веки и увидел, как Окнев что-то достал из чемодана, завёрнутое в газетку, быстро сунул в карман брюк, поднялся и вышел из палатки.
Ветер по-прежнему не утихал, с яростью разъяренного рвал палатку, дрожали её зыбкие стены, ходуном ходила крыша. Окнев зашёл в подветренную сторону палатки, достал из кармана сверток, развернул его.
Газету пустил по ветру, а бутылку с недопитым содержимым оставил в руке. Судорожными движениями пальцев сорвал пробку, поднёс горлышко ко рту, перевалил бутылку и начал глотать обжигающую жидкость, льющуюся из бутылки в рот. Попил и силой швырнул пустую бутылку в гудящий буран. Затем достал сигарету, закурил. О чём он думал в это время? Ни о чём, так он делал всегда, когда товарищи указывали на его недостатки в работе или критиковали его за плохую работу. Вместо исправления Окнев успокаивал нервы вином. Он всегда считал себя во всём правым. Так он сделай сейчас.
Докурив сигарету, Окнев вложил остаток сигареты между двумя пальцами, а третьим выщелкнул её в гудящее пространство ночи и пошёл к вагончику, где находились девушки. Ветер сбивал его с ног, сыпал снег в лицо, несколько раз он  падал, чертыхался прямо в сугроб, снова поднимался и шёл пока не достиг вагончика.

Василий Коробов уже не спал, но продолжал лежать с открытыми глазами, прислушиваясь к завыванию ветра. Ему не нравилось сегодняшнее поведение Окнева. "Сколько с ним уже говорили все члены бригады, - думал Василий, - чтобы изменил свой характер, не действует. Сам с ним говорил наедине - нет толку, жаловаться директору? Не хорошо, директор обязательно скажет: "Что, сами не могли справиться с одним человеком?". Придаётся провести ряд других воспитательных мер, чтобы не дать развалиться ещё молодому, неокрепшему коллективу. Какой подход найти к Окневу? Ведь надо мирить его с ребятами".
Медленно текло время. Окнев не возвращался. Василия вдруг охватила страшная мысль:
- Не ушёл ли в такой буран Окнев на центральную усадьбу. Замёрзнет. Ведь надо пройти почти пятнадцать километров в снежную пургу. Заблудится парень, пропадёт ни за что. А ведь дома у него есть отец и мать!
Василий полежал еще несколько минут, решительно встал, накинул на плечи стеганую фуфайку и вышел из палатки. Ветер сразу хлестанул снегом в лицо. Было темно, лишь смутно сквозь пелену снега виднелся свет в окне полевого вагончика, где жили девчата. Кругом темно.
Весили" постоял с минутку, чтобы привыкли к темноте глазам, обошел кругом свою палетку, затем соседнюю, подошёл с ветреной стороны ко входу в вагончик, взялся рукой за ручку, чтобы открыть дверь с мыслью:
-  Кроме как у девушек ему больше негде быть.
Неожиданно сильный порыв ветра куда-то ускакал и не то почудилось, не то, в самом деле, Коробов услышал голос. Да, в самом деле, голос! Но явно голос не из вагончика. Хотел ещё послушать, но набежавший порыв ветра погасил всё.
- Что за чертовщина? - выругался Василий и бросил держаться за ручку. Неужели у меня начинается галлюцинация, не пойму, что со мною происходит. Страшное дело, если тебя начинает преследовать галлюцинация. Не схожу ли я с ума, в самом деле. Надо немедленно к ребятам, - подумал Коробов и поспешил в свою палатку. Довольно испуганным, вошел в неё. Слабый свет фонаря осветил бледное лицо Коробова. Он стал у входа и осмотрелся: койки стояли рядами, на них спят в развалку ребята, на лице Скарлыгина улыбка, видимо снится приятный сон. Коробов потрогал себя руками:
- Чувствую, - глянул в зеркало, мое лицо. Ничего не изменилось, всё на месте как было, нет одного Окнева. Неужели мне почудился голос.
Тут он вспомнил слова матери, слышанные когда-то давно:
- Если чудится голос, то будет беда!
- Не должно быть, я нормальный, всё чувствую и понимаю. Что же делать? - думал Василий, садясь на край, койки.

Если бы кто из ребят видел сейчас, как Василий исследовал сем себя, то мог бы сказать:
- Что это сегодня делается с нашим бригадиром? Но к счастью все спали. Это радовало Коробова, но в то же время настораживало. Окнева нигде не было, куда ушёл - неизвестно. В самом деле, мать говорила, что будет беда, - подумал бригадир. - Как что так, скажет директор, среди ночи ушёл человек, и никто не знает куда. А вот представь, товарищ Иванов, что не знаю.
Ветер гудел и не думал переставить.
В затишье вагончика с подветренной стороны Окнев уже прижимает к себе Марусю. А у самого голова кружится, мысли и разговор какие-то путанные... Сильнее прижимает к себе хрупкое легкое тело Маруси к своей груди. Он слышит, как в тесной девичьей  груди бьётся живое трепетное сердечко, чувствует на холоде её горячее дыхание и оттого ему становится дышать то совсем трудно, то вдруг легко. И что им ветер, непогода. Пусть бесится, гуляет пурга!
Сегодня слова у Маруси какие-то запоминавшиеся, ласковые:
- Ты не обижайся на ребят, - молвит Маруся. - Ты же сам виноват. Они тебя уговаривали, им очень жаль тебя как товарища, как члена нашего коллектива. Они все добрые, хорошие. А то, что сегодня тебя критиковали, так сам на себя пеняй. Правильно они делали тебе проработку. Делай как все. Ты же приехал на целину работать, а не бездельничать. Скоро начнётся такая горячая пора, что отдыхать будет некогда. Всё станет как в песне:
С голубым рассветом, тучной целиною
Трактора с тобою мы рядом поведём!
- Красиво говоришь, Маруся, - вымолвил Окнев. - А ты лучше скажи: любишь меня?
Маруся, застигнутая такими словами врасплох, на мгновение растерялась и не могла даже промолвить слова. Ведь всё так полечилось неожиданно.
- Так любишь меня или нет? - снова услышала Маруся.
Она поняла, что её любимый ждет ответа от неё. И оттого, какой она даст ответ, будет зависеть их дружба в дальнейшем.
- Мы так мало знаем друг друга, - промолвила Маруся.
- Чепуха, - ответил Окнев. - Разве мало наших встреч было?
- Дружить только начали.
- Вот и скажи: любишь меня или нет?
- Люблю, - тихо промолвила Маруся и не узнала своего голоса.
Ветер гудел, завывал со свистом в какой-то щели вагончика.
Маруся говорит и говорит ласковые слова, воркует как горлинка, чтобы Окнев примирился с товарищами. Но не может уговорить она упрямого кавалера, чтобы он понял всю доброту товарищеских слов, не хочет она его ругать, так как полюбила этого парня всем своим горячим девичьим сердцем, полюбила до глубины души.
- Я рад, что ты меня любишь,- услышала Маруся.
- Что с тобой происходит, - спросила девушка, - расскажи толком, - допрашивалась она.
- Видишь ли..., - и язык сделал какой-то непроизвольный заскок, - мне надо с тобой по душам поговорить.
- Ну и говори, здесь мы одни!
- Не могу, понимаешь. Сидим здесь без дела в этой медвежьей берлоге, а над нами эта пурга страшный сибирский хоровод поёт.
- Ну и что же, пусть бесится, перестанет.
- Жаль, время зря пропадает, сидим, я бы в Москве на такси ездил, а тут выйти даже некуда. Одна степь. Бросить всё, да вот тебя встретил, полюбил.
Окнев сильнее прижал Марусю к себе, приблизил своё лицо к Марусиным губам, и, вдруг, жарко, жарко стал целовать мягкие, чуть-чуть холодноватые губы, всё крепче и крепче прижимая к себе девушку.
Маруся сначала не сопротивлялась поцелуям, только тихо молвила:
- Хватит, хватит, с ума сошёл, что ли?
Но скоро Маруся поняла, что поцелуи могут привести к неприятностям. Откуда-то у неё взялась сила, и она оттолкнула от себя Окнева:
- Отойди, если будешь приставать, крикну!
- Что кричишь? - промолвил Окнев, пытаясь снова захватить Марусю в свои объятья.
Пурга бушевала, мела снег, неистовствовала. Казалось, ей не будет конца.

Бригадир встал с койки, ещё раз глянул в зеркало на шатающейся стенке палатки.
- Пора бы возвратиться, - думал бригадир. - Может, засиделся Окнев у девчат. Надо поглядеть.
Он вышел из палатки. Чуть наклонившись вперёд, чтобы легче преодолеть сопротивление ветра, Василий пошёл к вагончику девушек. Опять дойдя до двери Коробов услышал уже ясную речь, донёсшуюся из подветренной стороны вагончика. Бригадир остановился, прислушался.
- Значит, бежать с целины, бежать с комсомольской путёвкой, бежать от трудностей, от своих товарищей, от своей любимой? - с горьким упрёком говорила девушка.
- Чей это голос? - подумал бригадир. - Да это же Маруся!
- Бросаешь меня. Ещё обнимал. Требовал признания в любви. На, получай, подлец! - и звонкая пощёчина долетела до уха Василия.
- Ах, так, - взревел Окнев и бросился с яростью на Марусю, занося кулак над её головой.
- Трус! - бросила девушка в лицо Окневу.
Страшный удар Окнева не пришёлся на голову девушке. Чья-то сильная рука неожиданно схватила мёртвой хваткой руку Окнева, а ещё через миг Окнев кубарём полетел в сугроб.
- Так вот что ты задумал, Окнев. Решил сам сбежать, да ещё с собой девушку прихватить, - услышала Мария голос своего бригадира.
Ветер неистовствовал, кажется, ещё сильнее кидался снегом в лицо, в брезентовую палатку. На миг приоткрылся полог одной палатки, в мутном проёме мелькнула тень Окнева, за ней бригадира.

Коробов не мог уснуть. Он знал от других бригадиров, что в полеводческие бригады попали такие залётные птицы вроде Окнева. Одним не нравится жить в поле, другим не по душе была неустроенность, отсутствие клубов, где бы можно было потанцевать, проводить девушку, третьих пугали погодные условия. Были и такие, кто ехал на целину ради спортивного интереса. Но таких были единицы. Здоровый молодой коллектив сразу же давал им знать, что для них не будет поблажки. Вся эта неурядица - временное явление. На целину в Казахстан, в Алтай ехали многие. Но по пути одни отбились от своих коллективов прямо же не первых порах в дни жизни в открытой степи, другие искали хороших мест, иные метили в шофёры и ждали на центральной усадьбе машин или шли в строительные бригады. Были и такие, кто ждал романтики на целине, но столкнувшись с настоящей целиной, не выдержали. Бригадир думал, думал и незаметно уснул.
- Да проснись же ты, слышишь, - тормошил за плечи Васильев своего бригадира. - Ну и сон!
Коробов открыл глаза, увидел перед собой стоящего Васильева. - В чём дело?
- Завтрак простывает.
- Ну, это не беда.
- Паша сказала, что горячий суп приятнее кушать, чем холодный.
- Встаю.
Василий поднялся с постели, прислушался - не гудит за стенкой непогода, спросил:
- На дворе как, дует?
- Утихла пурга, потеплело. Это хорошо.
- Не совсем хорошо.
- Это почему же?
- Грязи наделает теперь.
- Высохнет, ведь уже весна.
Коробов смотрел на своих товарищей, которые обступили его и не мог понять, почему не расходятся.
- Что-нибудь случилось? - спросил.
- Окнев ушёл из бригады, - ответил Васильев.
- Как ушёл?
- Бросил даже чемодан, все свои вещи, а сам ушёл.
Бригадир посмотрел в угол, где стояла койка Окнева. Она была аккуратно заправлена, под койкой из чуть приподнятой крышки чемодана выглядывал рукав белой рубашки. На постели лежала гитара.
В середине дня на полевой стан бригады приехал директор совхоза Иванов.
- Почему выгнали парня? - спросил.
- Сам ушёл, - ответил бригадир. Тут же невольно глянул на Марусю. Она стояла угрюмо, невесёлой. Уход Окнева был для неё сильным душевным ударом и она сильно переживала случившееся. Жаль было на неё смотреть.
По небу низко шли угрюмые, мутно серые тяжёлые облака. Снег прекратился, заметно потеплело. На вершинах сопок сидели серые степные орлы, угрюмо сторожа свою добычу в целинной степи, подстерегая себе на завтрак зазевавшегося зайца или птицу.
- Как у тебя с техникой? - спросил директор.
- Всё готово, - ответил бригадир, - только семенной материал некуда принимать.
- Что-нибудь надо придумать. Из райкома передали, что ожидается резкое потепление.
Директор уехал.

К обеду сквозь рваные тучи пробились яркие лучи солнца. Ветер окончательно стих. Все трактористы разошлись по своим рабочим местам, готовясь к решительному бою.
Все забыли об Окневе – как о случайном попутчике в большой целинной эпопее.

В повседневных трудах и заботах неудержимо проходили напряжённые трудовые дни. Уже выросли целые штабеля строительного леса, на делянах лежали аккуратно сложенные доски, балки, кирпич. На отдельной площадке, застланной толью, уже начали ссыпать семенное зерно. Это произошло после того, как Полевая побывала в райисполкоме и на элеваторе. Произошло всё это таким образом. Директор совхоза собрался срочно съездить по неотложным делам в Предгоренскую машинно-тракторную станцию. Он уже садился в свой директорский Уазик, как подошла Полевая и сказала:
- Мне нужно в райисполком и на элеватор, чтобы ещё выделили фонды на семенное зерно.
- Садись, - сказал директор.
Полевая села на переднее сиденье. Директор хлопнул дверцей кабины, нажал на стартер, он завизжал, и в то же самое время завёлся двигатель. Евгений включил скорость, заревел мотор и машина тронулась. Дорога раскисла неимоверно. Веером из-под колёс по сторонам разлетались фонтаны грязной талой воды. Машину качало на промоинах, ухабах, рытвинах и ямках. Евгений беспрерывно крутил руль вправо и влево, сердито ворча:
- Ну и дорога, чёрт бы её побрал!
В Перебивном логу дорогу совсем размыло, образовалась промоина, но она была под водой, и её не было видно. Директор продолжал нажимать ногой на акселератор, двигатель натужно ревел, и машина двигалась вперёд. Перед тем, как переехать ручей, он сильнее газанул, Газик передними колёсами въехал в  промоину, по сторонам полетели брызги, машину сильно тряхнуло раз-другой. Полевую сначала бросило назад, потом вперёд, она больно ударилась лбом в переднее лобовое стекло машины.
- Нельзя ли потише! – сердито промолвила она. – Может от плеч отлететь голова.
Директор нажимал да педаль акселератора, двигатель ревел, но машина остановилась. Евгений переключал рычагом скоростей. "Газик" то порывался двигаться назад, то вперёд, но из проклятой промоины никак не хотел выезжать. После нескольких бесплодных попыток выехать из этого предательского места, машина совсем остановилась. Вода хлынула по полку кабину. Федосья невольно чуть приподняла ноги в сапогах. Вода бурлила, текла мутным потоком по полку, выбиваясь из щелей у дверцы.
- Долго мы так будем стоять? – промолвила Федосья.
Пока не выедем, - ответил директор.
- Как же мы выедем, когда из промоины не выберемся.
- Где-то тут на дороге есть дежурный трактор.
- Но его нигде не видно?
Значит, в другом месте вытаскивает машины.
Время шло. Несколько раз Евгений заводил двигатель, пытался рывками взад и вперёд вырваться из промоины, но всё было напрасно. Газик осел ещё сильнее в воду. На полку вода забурлила ещё сильнее.
- Можно добуксоваться до того, что машина скроется под водой, - с насмешкой в голосе промолвила Федосья.
- Но это ты брось, - недовольно промолвил директор.
- Да уж видно, что без помощи нам отсюда не выбраться.
Директор молчал, но в душе был расстроен. Но что он мог поделать? Весеннюю талую воду, которая пошла по логам и буеракам он же остановить не может. Да и дорог осенью прошлого года никто не готовил и ничего не делал, так как никто не знал, что здесь будет организовываться новый совхоз. Часа через полтора из-за пригорка показался трактор ДТ-54. Он быстро приближался, отполированные до блеска траки гусениц блестели на солнце. Трактор подъехал к краю широкого ручья, на ходу развернулся, остановился, потом стал медленно пятиться задом, шлёпая траками по воде.
Трактор подошёл почти вплотную к Газику, остановился. Из кабины по гусенице вышел молодой тракторист, одетый в резиновые сапоги на ногах. Он осторожно сошёл с гусеницы на землю прямо в бурлящий поток, снял с крючка конец стального троса, одел его на крюк Газика, крикнул Евгению:
- Заводи!
Сам поднялся в кабину, включил скорость и медленно тронулся с места. Трос постепенно натянулся, колёса Газика вертелись на месте, но вот трос выпрямился, ещё сильнее натянулся и Газик тронулся с места, выезжая на противоположный берег промоины. Трактор остановился, тракторист быстро отцепил трос, промолвил:
- Вас ждать?
- Придётся, сами мы не переедем назад по этому месту, - сказал директор.
- Только не задерживайтесь долго.
- Хорошо.
Тронулись дальше. Машина преодолевала вязкую раскисшую дорогу, но уверенно продвигалась вперёд.
- Разве это езда? – недовольно сказала Федосья. – Можно просидеть в логу до утра.
- В следующий раз выедешь на тракторе? – ответил Евгений.
Замолчали. Машина продолжала преодолевать раскисшую дорогу. Лишь когда стали подъезжать к райцентру, здесь ехать стало более сносно.
- Хотя бы вот такая до совхоза была дорога, а то одна сплошная грязь, - недовольно ворчала главный агроном.
-Сделаем асфальтированное шоссе, дай только обосноваться, - промолвил директор.
Так, перекидываясь короткими разговорами, через час доехали до райцентра. Как раз было время обеда.
- Может, зайдём в столовую пообедаем? – предложил директор.
- Не возражаю, так как домой приедем, видимо, только к вечеру, - ответила Федосья.
Здание столовой райцентра было деревянное, срубленное из толстых стволов лиственницы. В обеденный перерыв в столовой ежедневно скапливалось много проезжего люда из всего района. Но обслуживание клиентов в столовой шло быстро. Иванов и Полевая заняли столик. Официантка-девушка выполнила заказ: принесла свежие дымящиеся щи, отбивные котлетки из натурального мяса, по стакану кофе, ломтиками нарезанный на тарелке хлеб.
Ели с удовольствием, так как изрядно проголодались.
- Хороший обед, вкусно готовят, - сказала Федосья, когда они вышли из столовой на улицу.
- Не уступают повара райцентра нашим совхозным, - добавил директор.
С разговорами дошли до машины, остановились, посоветовались:
- Я поеду в МТС, - сказал Евгений, а ты в райисполком. Тут недалеко, вон том видно, а после добежишь на элеватор. Сбор в четыре часа. Устраивает?
- Думаю, что успею всё сделать, если нужные люди будут на своих рабочих местах и не в командировках, - ответила Федосья. – Документы все у меня, - и ушла.
Директорский Газик с гулом рванулся с места и покатил по дороге, оставляя позади себя сизое облачко дыма.
Уже давно подмечено людьми, что за работой незаметно проходит время. А когда работа требует приложения всех максимальных человеческих сил, то, тем более что за временем не следят, а спешат скорее решить нужные вопросы и задачи. Долго ли, коротко Иванов был в МТС и успел всё сделать, что намечал, только глянув на часы, удивился:
- Неужели без четверти четыре? – промолвил Евгений. Директору МТС. – Мне пора уезжать. Спасибо за помощь.
- Чем можем, всегда поможем, - ответил Николай и крепко пожал руку директору совхоза.
Иванов доехал до столовой, но Федосьи в условленном месте не было.
- Значит, Федосья не успела всё сделать, - решил директор.
Он стоял и ждал, но уже прошло, полчаса условленного времени, уже час, а Полевая не шла. Тогда он поехал к райисполкому. Но и там её не было.
- Ты не видел Полевую? – спросил Иванов знакомого работника горисполкома.
- Видел, - ответил тот.
- Где же она сейчас?
- Она спешила на элеватор. Видимо, там до сих пор. Наверно кого-то ожидает, раз не пришла.
Евгений постоял ещё несколько минут и поехал к элеватору. Подъезжая к воротам, увидел выходящую из ворот Полевую. Он подъехал к ней вплотную, остановился, открыл дверь кабины, крикнул:
- Садись!
Дал газу, машина побежала по центральной улице районного центра на выезд к дороге на совхоз. Ехали молча, каждый думал о своих делах, хотя эти дела касались не их двоих, а всего нового совхоза на целине. Лишь отъехав километров пять от райцентра, Иванов спросил:
- Как с фондами на семена?
- Выбила с горем пополам, - ответила главный агроном.
- Сколько?
- Двести центнеров дополнительно.
- Это хорошо.
Замолчали. Усилившаяся тряска, не давала возможности сосредоточенно вести разговор. Выбрав удобный момент, Федосья спросила:
- А у тебя, чем дела закончились?
- Кое-что успел сделать, но не всё. Нужных деталей пока и в МТС нет.
- Ну, хоть зря день не прошёл, кое-что всё же сделали.
Дорога ещё более испортилась, поехали тише, трясти стало меньше. Заговорил Иванов, повернув голову к девушке:
- Сколько мы с тобой работаем вместе, а друг о друге ничего не знаем, - начал он. - О себе хоть немного расскажи.
- Думаю, от этого ни мне, ни тебе легче не станет, - ответила Федосья.
- Это почему же.
- Просто так. За работой часто сами себя забываем, иногда даже не видим, кто на нас смотрит, а тем более думает.
- Что-то я не могу понять куда ты, Федосья, клонишь разговор?
- А что тут понимать. Мы все тут собрались молодые люди. Ведь жизнь берёт своё - парням нужно жениться, девушкам необходимо выходить замуж. А мы только ежедневно спорим друг с другом из-за вечных неполадок в работе, да ещё до такой степени, что порой своему противнику в глаза смотреть не хочется. Что толку, порой думаешь о себе, что я с отличием закончила Воронежский Государственный сельскохозяйственный институт. Знания есть, а вот как их применить на практике – это очень сложное дело. Вот, Евгений Игоревич, я всё о себе рассказала.
- Мало. Что, у тебя родителей не было?
- Родителей? Отца нет, погиб при штурме Берлина. Дома осталась в городе Россошь одна мать. Она там, я здесь на Алтае. Вот так и живём.
- О чём мечтаешь?
- Как все девушки, выйти замуж!
- Что же мешает?
- Одна причина - жених не находится.
- А я вот женат, да не всё ладится как у добрых людей.
Дальше разговор прервался, Газик подъехал к трактору, дежурившему у промоины.
Тракторист подцепил директорскую машину и перетащил на другую сторону бунтующего весеннего потока. Через полчаса Газик въехал в совхозный палаточный посёлок…
…Уже среди ночи, проснувшись на постели, Евгений мысленно проанализировал ещё раз весь разговор с Федосьей и запали ему в память её слова: "Жизнь берёт своё, парням нужно жениться, девушкам необходимо выходить замуж".
- Как это всё просто, - роились в голове мысли, - но в то же время очень сложно решиться на такой шаг в жизни. Не пойму, почему она мне так нравится, - и уснул.

Секретарша Алла положила па стол директора серый конверт.
- Из райкома партии прислали, - промолвила и тихо ушла, чтобы не мешать.
Иванов оторвался от бумаги, которую читал, положил её перед собой, взял в руки конверт, разорвал его и вынул оттуда белый лист бумаги с машинописным текстом, стал читать: "Товарищ Иванов! Прошу явиться в райком партии на заседание бюро по вопросу партийного руководства в совхозе "Зерновом". Начало работы бюро в два часа дня. Явка обязательна.
Секретарь райкома партии Журавлёв".
Евгений Игоревич ещё раз прочитал бумагу, про себя промолвил:
- Приглашают, значит надо ехать. Коммунисты есть, а вот о партийном руководстве надо решать.
День выдался ясный, тёплый. Во всём уже чувствовалось наступление настоящей весны, которая настойчиво вступала в свои права. Сновала, как раньше до холода, побежали ручьи, по ложкам забурлили шумные, вешние воды. Пополнела и заметно вышла из берегов речка Кокша. Под горячими лучами солнца уже начала париться чернозёмная целинная земля. Потеплел воздух. День-деньской неугомонно пели жаворонки.
Дорога от усадьбы совхоза до райцентра шла по полю, вся раскисшая, разбитая, с ухабами и выбоинами. Восемнадцать километров нужно проезжать по сплошной грязи, чтобы добраться до райкома партии.

В райцентр директор выехал перед обедом на тракторе ДТ-54. Ехали, месили грязь более двух часов. Остановились на берегу реки, так как мост был разобран. Далее пошёл пешком. Без четверти два прибыли, в райком партии. Вошёл в коридор. Тут уже были председатели соседних колхозов, секретари партийных организаций.
- По какому вопросу вызвали, - спросил Иванов парторга Кузнецова, гладко выбритого, курившего сигаретку, работавшего в соседнем колхозе.
- На приём в кандидаты и в члены партии привез молодых парней: тракториста и скотника.
- Тебя по какому вопросу вызвали?
- По вопросу партийного руководства в совхозе.
- Хороший вопрос, актуальный.
Дальше поговорить не удалось. Ровно в два часа началось заседание бюро. Раскрылась дверь кабинета, где сидели члены бюро, вышел инструктор - уже немолодой человек с папкой под мышкой, сказал:
- Кузнецов, заходи по приёму!
Кузнецов скрылся за дверью с молодым трактористом, второй, молодой парень скотник, ходил взад и вперёд по коридору. Иванов смотрел на него и видел, как парень волнуется, переживает, мнёт себе руки.
- Так и я переживал в своё время, - когда принимали в партию. Есть за что волноваться. Ведь в партию принимают кристально честных сознательных и хорошо политически подготовленных людей, способных разбираться в сложной политической обстановке, быть первыми в труде, нести в массы слово Ленинской правды, всеми силами бороться за претворение в жизнь Ленинских идей строительства коммунизма. Давно меня принимали в партию, а теперь уже седина в волосах появилась, В райкоме партии при заседании бюро был издавна такой порядок работы - сначала вызывали тех, кто приезжал на приём в кандидаты и члены партии. После них начинали рассматривать другие вопросы. Пока Евгений Игоревич сидел и думал о своём, вышел из кабинета Кузнецов, затем входили другие люди. Лишь в шестом часу инструктор пригласил директора совхоза в кабинет.
Евгений Игоревич вошёл в уже знакомый кабинет первого секретаря райкома партии. За столом сидел уже заметно уставший Журавлёв, члены бюро расположились по обеим сторонам длинного стола, застланного зелёной бархатной скатертью. В глубине кабинета на стенке в красивой рамке портрет Владимира Ильича Ленина.
- Садись, Евгений Игоревич, - сказал секретарь райкома. - Знаешь, зачем мы тебя вызвали?
- По вопросу партийного руководства в совхозе, - ответил Иванов.
- Правильно. Хватит тебе одному работать. Надо привлекать коммунистов и комсомольцев.
- Разве я плохо работаю?
- Нет, мы об этом пока не говорим, лучше расскажи, как идут дела в совхозе?
- Люди работают на совесть, коммунисты и комсомольцы не считаются со временем, отдыхом, Вся техника уже на местах. Люди горят желанием скорее включиться в настоящее дело.
- Это хорошо, а каков настрой у рабочих?
- Патриотический!
Журавлёв встал из-за стола, подошёл к окну, посмотрел в него, повернул голову в сторону директора, спросил:
- Как с дисциплиной у рабочих?
- Дисциплина налаживается, все понимают задачи, поставленные партией и правительством.
- Кто занимается массово-политической работой?
- Бригадиры, механики, управляющие, главные специалисты. Но их работы явно недостаточно для такого совхоза. С некоторыми товарищами надо основательно работать в области разъяснительной работы, так как ехали осваивать целинные земли без малейшего представления, чем будут здесь заниматься.
- Много таких приехало? - спросил член бюро, заведующий отделом культуры.
- Немного, но есть уже такие, кто сбежал с полевых бригад как раз перед началом наступления на целину.
- Как думаете в дальнейшем вести политико-массовую работу? - задал вопрос заведующий отделом пропаганды и агитации райкома партии Рыбаков.
- Надо создать в совхозе "Зерновой" партийную и комсомольскую организации, - ответил директор.
- Правильно, Евгений Игоревич, - промолвил Журавлёв. - Вот за этим мы вас вызвали на бюро. Есть такое мнение райкома и бюро, - продолжил Иван Васильевич Журавлёв.
Иванов внимательно слушал слова секретаря райкома.
Журавлёв взял со стола лист бумаги, посмотрел в него, заговорил:
- На сегодняшний день на партийном учёте в райкоме партии стоит тридцать один коммунист, и в райкоме комсомола стоит на учёте двести пятнадцать комсомольцев. Это большая сила. На руках у меня список всех коммунистов, прибивших в совхоз "Зерновой". Но в совхозе пока не созданы ни партийная, ни комсомольская организации. Этот вопрос уже обговорен в краевом комитете партии, где поручили окончательно решить вопрос о создании партийной организации в совхозе на бюро райкома партии. К решению этого вопроса надо подойти по-деловому, по партийному.
Иван Васильевич на минутку умолк, собираясь ещё что-то сказать, посмотрев на директора совхоза, промолвил:
- Послушаем мнение Евгения Игоревича.
Иванов встал с места, ответил:
- Я считаю, что первичная партийная организация в совхозе "Зерновой" должна быть создана и чем скорее, тем лучше, чтобы во всей работе чувствовалось партийное руководство. Не откладывая, надо создать "комсомольскую организацию. Молодёжь у нас замечательная, но требуется хороший комсомольский вожак.
- Правильно, - сказал Журавлёв. - Не смог бы ты, Евгений Игоревич, сказать, кого можно рекомендовать в состав партийного бюро?
- Пусть сами коммунисты избирают.
- Тогда кого можно рекомендовать коммунистам секретарём партийного бюро?
- Это воля коммунистов, кого изберут, тот и будет работать.
- А не может так получиться, что коммунисты изберут, а он не сможет по-настоящему руководить всей партийной организацией в таком большом совхозе, как ваш. Тут надо такого коммуниста, который уже имеет опыт партийного руководства, знал в совершенстве партийное хозяйство, сельскохозяйственное производство.
- Вот в том-то и дело, - продолжал Иванов, - что большинство коммунистов приехали в совхоз от станка, из предприятий, заводов и фабрик.
- Вот мы тебя ж пригласили на заседание бюро потому, что ты лучше знаешь своих коммунистов, видел, как они работают, ведут себя в обществе.
- По-моему мнению секретарём всей партийной организации можно рекомендовать Речкина Николая Васильевича. Работает хорошо. До приезда в совхоз работал секретарём партийкой организации прокатного цеха. Опыт и знания есть, а сельское хозяйство изучит па практике.
- Благодарю, Евгений Игоревич, - сказал Иван Васильевич Журавлев. - Мнение бюро совпало с твоим.
- Товарищ Иванов, - задал вопрос первый секретарь райкома комсомола Анатолий Васильевич Берёзкин, - кого можно рекомендовать на пост секретаря комитета комсомола?
- Думаю, что самой подходящей кандидатурой на этот пост можно рекомендовать комсомольца Сосновского Александра Ивановича. Работает хорошо, дисциплинирован, имеет авторитет у товарищей, хороший спортсмен-разрядник, образование среднее. Думаю, что комсомольцев и молодёжь сможет повести за собой. Толковый парень.
- Кого предлагаете на пост председателя рабочего комитета, - спросил Журавлев?
- Я уже думал над этим вопросом, - ответил Иванов, - по-моему, надо рекомендовать на обще-совхозном профсоюзном собрании на пост председателя рабочего комитета коммуниста Булкина Ивана Васильевича. Активный товарищ, с людьми может поговорить, хороший организатор.
- Спасибо, Евгений Игоревич, над кандидатурами Речкина, Сосновского и Булкина подумаем. Пошлем к вам инструкторов райкома партии и комсомола. Они этот вопрос изучат на месте, и свои соображения доложат членам бюро, - сказал Иван Васильевич. - Садись, пожалуйста, Евгений Игоревич.
Журавлев умолк. Поискал глазами на столе какую-то бумагу, нашёл и взял её в руки.
- Ещё один вопрос, Евгений Игоревич, крайисполком отпустил совхозу наряд на получение строительного леса. Его надо вывезти немедленно, так как нужно строить людям квартиры.
Иванов изложил перед членами бюро свои соображения, которые сводились к тому, чтобы совхозу была оказана помощь автотранспортом. Без такой помощи нечего думать о доставке на место тысяч кубометров леса, пиломатериала, так как совхозный автотранспорт сейчас занят вывозкой семенного материала из "Заготзерно" и вывозкой других материалов.
Разговор затянулся. День уже близился к концу, когда директор вышел из райкома партии. Солнце уже скрылось за горизонт, но его лучи ещё ярко освещали на небе дальние облака.

Иванов сел в "газик" и машина, оставив на месте облако сизого дыма и запах горелого бензина повезла директора на край райцентра к реке, где его ожидал работающий трактор.
Директор сидел и покачивался на мягком диванчике тракторной кабины. Тракторист, молодой парень, в кепке, то и дело дёргал рычаги, направляя трактор по грязному месиву полевой дороги. От гусениц в кабине стоял сплошной грохот, но это не мешало думать. Евгений Игоревич осмысливал вопросы, обговорённые сегодня на бюро райкома партии. "Молодец, Журавлёв, вовремя умеет решать вопросы, - думал директор. - Одному тут не справиться и ничего не сделать. Нужна партийная организация".
- Поздно приедем, - промолвил тракторист.
- Ничего, зато все вопросы решены, - ответил директор.

Ушла, отбушевала непогода. На её смену пришли ясные, тёплые солнечные дни. Под горячими лучами солнца быстро растаял снег. Куда ни глянь в любую сторону центральной усадьбы совхоза - повсюду широкий степной простор. Ещё красивее картина там, где уже живут и работают полевые бригады. Повсюду далеко-далеко до самого горизонта простираются бескрайние, залитые вешними потоками грязной воды, необозримые пространства целинной степи. Поднявшиеся в поднебесье к солнечным лучам неутомимые жаворонки пели день-деньской в свои серебряные свирели весёлый, торжественный гимн целинной весне, громко, на всю округу, славя во весь свой голос наступление тёплых весенних дней. Прошло ещё несколько дней и мутными потоками стекла вешняя вода в низины, образовав широкие степные синие озёра, в которых чётко, со всей небесной красотой, отражалось весеннее голубое небо, да одиноко плывущие по нему белые облачка. Земля поспевала и быстро сохла, радуя трактористов.
- Вот, ребята, когда пришла настоящая весна, - говорил радостно Васильев.
- Через день-два выедем пахать, - шутил бригадир Коробов.
- А может, попробуем на косогоре, - шутя, предложил Скарлыгин. - Страсть хочется попробовать пахать целину.
- Не могу разрешить, - упорствовал бригадир. - По началу пахоты будет приказ директора совхоза.
Дни проходили один другого красивее. Тёплый ветерок высушил степь, земля впитала синие озёра воды. Все теперь ждали приказ со дня на день. Каждому трактористу хотелось на целине проложить первую борозду. Ведь это же так интересно, да и здорово! Вот когда начнётся романтика.

Наступило утро двадцать четвёртого апреля, то самое утро, которого так долго ждали все тракториста полевых бригад совхоза, прицепщики. Бригадиры объявили: "Начать пахать целину!"
День выдался как по заказу - солнечный, яркий. Вся степь залита потоком тепла и света, лучезарным сиянием солнца. Запели ещё с раннего утра свою чарующую, не утихающую звонкоголосую песню жаворонки. Образуя неутомимый хор вешних певцов широкой российской степи, в этот радостный для всех день. Будь он холодным или ветреным, он всё равно был бы радостным. Радостным потому, что сегодня в первый раз выходят трактора на эту веками не паханую землю, на которой также веками шумел степной серебристый ковыль. Все радовались тому, что сегодня будет проложена первая борозда на целине.
Земля размякла от весеннего тепла и света. На краю поля выстроились в ряд, как на парад, новенькие тракторы ДТ-54, С-80, С-100 с прицепленными плугами и боронами. Здесь же сбоку пристроился директорский "газик". Иванов с самого утра в поле в бригаде Василия Коробова, так как в этой бригаде быстрее всех подошла к пахоте земля. Идёт короткое производственное бригадное собрание с трактористами и прицепщиками.
- Товарищи целинники! - сказал, обращаясь к ребятам директор. - Партия оказала нам высокое доверие - оживить эту целину, - Евгений Игоревич рукой обвёл вокруг себя, указывая на целинные просторы. - Сделать эту, землю краем богатейших урожаев. Мы должны приложить всё от нас зависящее, чтобы оправдать великое доверие нашей родной Коммунистической партии. Кому поручим проложить первую борозду па целине?
- Я предлагаю поручить это дело Васильеву с Верёвкиньм, - предложил выступивший вперёд Реснянский. - Они толковые ребята, работают на одном тракторе.
- Пусть будет так, - поддержал директор Реснянского. - За работу, товарищи! Совещание окончено!
Все поднялись со своих мест, быстро пошли к тракторам.
Анатолий Васильев сел в кабину своего трактора, оглянулся па прицепщика Николая Верёвкина, крикнул:
- Как ты там, готов?
- Валяй?
Трактор медленно двинулся по полю, острые лемеха вонзились в целину, выворачивая чёрные пласты земли. Верёвкин сорвал со своей головы кепку, замахал ею над головой и закричал что было силы громко, молодо, счастливо и радостно:
- Даёшь целину! Ур-а-а-а!
Люди, стоившие у края поля, словно завороженные, смотревшие на узкую полосу вспаханной целинной земли, словно, вдруг, очнулись от голоса прицепщика. Каждому дошло до сознания, что целинная эпопея началась. И началось то, ради чего сюда приехали за тысячи километров - начался подъём целины. Все сразу, без какой бы то ни было команды, побежали вслед за трактором, что-то радостно закричали. Взлетела к небу песня:

Ой, вы, кони, вы кони, стальные
Боевые друзья, трактора.
Веселее гудите родные
Нам в поход отправляться пора.
Мы железным конём
Все поля обойдём.
Соберём, засеем и вспашем,
И врагу никогда не гулять
По республикам нашим...

А с голубых небес песне людям вторили свои песни жаворонки. В этот хор вливается гул мощного тракторного двигателя сначала одного, потом второго, третьего ...
Эта первая борозда стала, образно говоря, межой или гранью между вчерашним и завтрашним днями целинной земли, между её прошлым и будущим. Мощный гул трактора радостно извещал разбуженную целинную степь о начале большой заботы.

Душа Анатолия Верёвкина радовалась, пела, а сердце ликовало.
Ещё бы! Именно ему доверили товарищи проложить первую борозду на целинной земле совхоза "Зерновой". А ведь, сколько замечательных парней-комсомольцев и девушек-комсомолок в их бригаде!
- Сегодня они тоже проложат первые борозды на целине, - думал Анатолий. – Какая радость!
- Да, посмотрели бы сейчас на Анатолии его мать и отец, сестрёнка с братишкой.
- Настоящий герой! - сказали бы наверно.
- Какой я герой, просто люблю эту землю, эту ковыльную степь, свой трактор, свою работу, делаю дело с душой, - думал Анатолий.
А люди идут и идут за трактором, машут руками, что-то друг другу говорят. Из-за гула и грохота трактора Васильев  и Верёвкин не могут слышать их разговор, но понимают, что разговор радостный, весёлый. Оба широко улыбаются, подставляя лица ласковому весеннему солнцу. За плугом шли и шли люди, пригоршнями захватывали чёрную жирную землю целины, растирали на ладонях, рассматривали. Главный агроном совхоза Федосья Полевая растерла на ладони ком земли, любовалась крупно-структурными комочками земли и сыпала их сквозь пальцы на чёрную борозду.
- Вот это земля, - радостно говорила агроном. - Здесь будет настоящий урожай, товарищи! Это же великое наше богатство, Евгений Игоревич, вы только посмотрите, - обращаясь к директору.
- Замечательная земля, - промолвил Иванов. - Очень даже!
А трактор всё шёл и шёл, из-под плуга выходила вспаханная полоса земли - целинной земли. Не заметил Анатолий, как кончился четырёх километровый гон. Поворот. Анатолий развернул трактор и замер. Перед ним захватывающая картина: серая, с пробивающейся первой зеленью степь, разрезана надвое чёрной полосой. Как стрела вытянулась эта первая борозда до самого горизонта. Над жирной, курившейся тёплым паром землёй, уже кружились чёрные грачи.
- Победа! - кричит с плуга Верёвкин.
Трактор возвращается назад. Полоса делается шире. Люди ждут.
Вот и край поля, откуда начинается полоса. Васильев остановил трактор, вылез из кабины, Верёвкин встал с плуга. Их окружили и начали качать, подбрасывая и ловя их на лету.
Снова короткий напутственный митинг, всего на одну минутку.
- Дорогие товарищи! На этой земле мы проложили первую борозду. - Это мы сделали по воле нашей партии, тем самым мы оставим вечную память о себе, память целинников. Поздравляю с первым успехом!
Все тракторы зарокотали мощными моторами, двинулись в наступление на целину. Захватывающее зрелище!

Бригадир Коробов идёт за плугами и смотрит, как пашется целина, как переворачиваются бархатисто-чёрные пласты. Земля слегка шипит, дымится под лучами солнца.
В работе не заметили, как прошёл этот радостный день. Последние заходящие лучи солнца осветили первое свежевспаханное поле на бывшей вековой целине. Вечером была пересмена.
- Как целина? - спросил Реснянский.
- Замечательная, - ответил Анатолий. - Можно пахать.
После пересмены в поля вышла пахать ночная смена. Степь озарилась десятками ярких электрических огней. Битва за первый целинный урожай началась успешно.
Вечером этого же дня директор совхоза доложил в райком партии:
-Сегодня утром бригада Василия Коробова первая в совхозе начала подъём целины!
Скупой рапорт директора совхоза подтверждался трудовой песней десятков моторов, гудящих в степи, которую теперь слушала целина и, которую раньше не слышала за всю свою многовековую историю.
Над степью опустилась ночь. Крепко спят в брезентовых палатках уставшие ребята-трактористы из Москвы, Великих Лук. Но по степи, в ночном мраке ползают ночные огоньки-светлячки, да слышится слаженная песня десятков дизельных моторов мощных тракторов. Они продолжают подъём целины: трактористы из Великих Лук и прицепщики из Москвы.
- Сегодня сделали новый шаг в своей жизни, - думал Коробов, сидя на ящике у железной печки и подкладывая в нее сухие берёзовые поленья, которые горели ярким пламенем, а по палатке шёл от нагревшейся печки тёплый воздух.
Василий глянул па уставших, спящих ребят и ему стало, как-то жаль прошедших дней, даже обидно, что так тогда не работали. Но они прошли.
- Да, прежняя юность осталась позади за этими днями, за первой бороздой на целине, - думал бригадир. - Началась новая неизведанная жизнь.

С каким напряжением человеческих сил работали новоселы-целинники в совхозе "Зерновой"! Радовались первыми успехами. Да и как не радоваться, если каждый в совхозе видел результаты своего труда всего молодого коллектива. В те короткие перерывы между работой, которые получались же иногда по не зависящим от людей капризами природы, целинники старались использовать тоже для пользы дела. Они занимались стиркой белья, другие садились в автобус и уезжали в райцентр в баню, чтобы хорошенько отмыться от грязи, пота и пыли, а тело похлестать в горячей парной берёзовым веничком. Другая часть целинников возилась у машин и прицепных орудий, производя регулировку рабочих узлов, проводя смазку в положенных местах агрегатов и тракторов, проводили мелкий текущий ремонт, технический уход.

В свободные минуты садились за стол, а то и просто в кабине трактора писали письма домой с целины. Ребята писали родителям о своих успехах и неудачах на первых шагах самостоятельной личной жизни, об успехах трудовых коллективов бригад и отделений и в целом всего совхоза. Конечно, писали задушевные письма своим любимым, которые остались в родных краях. В эти редкие минуты отдыха письма писались парнями и девчатами в таком больном количестве, что утром, вынимая их из почтового ящика, почтальон восхищался:
- Вот это написали наши комсомольцы целые тома целинной эпопеи!
Тут же все письма аккуратно складывал в стожки, перевязывал верёвочкой, вкладывал в мешок и на лошади вёз в райцентр.
Уже несколько дней Иванов носит в кармане письмо, полученное из Москвы от жены Лелечки. Он его за эти дни уже успел несколько раз перечитать и почти запомнил содержание письма наизусть. Жена писала: "Здравствуй дорогой Женя! Сегодня пишу тебе письмо и хочу высказать в нём всё, что наболело у меня на душе за все дни твоего отсутствия в Москве.
Во-первых, ты мало пишешь, и всё время ссылаешься на уйму работы, которая поглощает всё твое время. Я с этим категорически не согласна. Для своей жены, чтобы написать ей письмо, время всегда можно найти. Никаких твоих оправданий я не желаю больше читать в письмах.
Во-вторых, в воскресенье и праздники все жёны со своими мужьями уезжают или уходят куда-нибудь на отдых или прогулки. А я весь день одна-одинёшенька в квартире, как тонкая былинка в поле. Знакомые подружки всё время спрашивают меня:
- Скоро приедет с целины твой муж?
А я ничего не могу ответить.
Уже несколько раз слушала по радио репортаж московских корреспондентов, побывавших в твоём совхозе "Зерновой". И даже слышала в записи твой разговор. Другие бы, услышав голос родного мужа, только бы обрадовались, а у меня от этого, словно по сердцу кошки скребут острыми когтями. Даже не дослушала репортаж и выдернула штепсель из розетки радиосети. Мне не нужен твой разговор по радио, мне нужен ты, чтобы был всегда рядом со мной и был в жизни для меня крепкой опорой. Что толку с того, что ты меня позвал на целину? Сам живёшь в вагончике, ты думаешь, что я буду в нём жить среди поля на твоей целине? Нет уж, я со своей квартиры, из Москвы, никуда не поеду, а ты приезжай. Целину поднимут и без тебя, не такое уж ты там яркое светило, на этой целине, что без тебя не могут обойтись.
Кончаю писать. Жду от тебя не письма, а окончательного твоего приезда. А как приедешь, я тебя очень и очень крепко расцелую.
До свидания.
Твоя Лёлечка".

Несколько раз Евгений пытался написать жене ответное письмо, даже успел, как он всегда фигурально выражался, набросать целую страничку тетрадного листа, но его оторвали от дальнейшего написания срочные и неотложные дела.
Он сложил тетрадный лист вчетверо и положил в карман, да так и носил с собой уже несколько дней.
Евгений был один в комнате. Он побрился перед зеркалом, умылся, подошёл к окну, глянул в него: на берегу речки стирали бельё девушки, были они веселы, смеялись, между ними были и парни – это те, кто уже успел жениться. Весёлая картина на берегу реки так захватила его внимание, что он не выдержал и в одном костюме вышел из вагончика и пошёл на берег реки.
Девушки в весёлом смехе встретили директора и окружили его: кто с охапкой мокрого белья на руке, кто с тазиком, а иные, просто так, из любопытства. Все были босиком с покрасневшими от холодной воды пальцами на ногах. Солнечные лучи играли на лицах молодых девушек, они казались ещё лучше, красивее лицами, а от этого и день казался замечательным. Звенели молодые, задорные, весёлые голоса.
- Евгений Игоревич, давайте вам постираем рубашки! – предлагали они.
- Несите, брюки, мы быстро их вымоем!
- Может носки вам постирать?
Евгений только успевал отвечать:
- Ничего не надо, милые!
- Я и сам себе постираю!
Потом ещё долго шутили, разговаривали. Девушки, никогда неунывающий народ, хоть может и бывает иногда и скверно на душе, но терпят, а когда приходит весёлая минута, то тут их не удержишь. Если бы заиграла гармошка, то обязательно пустились бы в пляс.
Евгений медленно шёл по берегу. Его внимание привлекла фигура девушки, которая стирала за кустами. Он подошёл ближе. Узнал, это была Полевая. Она стирала свою фуфайку. Густо намылила и, положив её на плоский камень, стала бить по ней деревянным вальком, да так, с усердием, что брызги летели от фуфайки во все стороны.
- Здравствуй Федосья! - весело промолвил Евгений.
- Здравствуй, коли не шутишь, - сказала Федосья, не отрываясь от своего занятия.
- Стираешь?
- Как видишь!
- Это хорошо. Но уж сильно по фуфайке колотишь вальком, как будто она чем-то перед тобой провинилась.
- А что, завидно?
- Можешь попортить одежду.
- Ничего, это я при тебе ещё нарочно так колочу, чтобы ты знал, как я буду этим вальком заставлять своего будущего мужа меня любить! - смеясь, оказала Федосья.
- Думаю, что после такой обработки ему будет уже, не до любви, хотя бы дух в теле сохранить.
Оба рассмеялись. Евгению нравилась шутка Федосьи, которая так непринужденно была ею сказана? Она стаяла в речке у камня, босая с подоткнутым к поясу подолом юбки и полоскала в проточной воде уже чистую синеватого цвета фуфайку. Затем вынесла её на берег, закинула на куст и стала выжимать из мокрых рукавов воду, которая бежала светлыми струями на землю.
- Чего стоишь зря, бери, выжимай второй  рукав, - в шутку сказала Федосья.
- Это можно, - и тут же принялся скручивать злополучный рукав.
На что Федосья заметила!
- У тебя медведя сила в руках, а так можно и рукав оторвать.
Выжав воду из рукава, Федосья, разложила на куст фуфайку, посмотрела, промолвила:
- Давай сложим её пополам, затем вчетверо и начнем из неё выкручивать воду, что не успела стечь на землю.
Так и сделали. Крутили, окручивали всё сильнее, но разве в руках хрупкой девушки столько силы, нежели у молодого мужчины.
Евгений все сильнее скручивал и скручивал фуфайку как толстую веревку, Федосья старалась удержать её, но Евгений ещё крутнул - образовалась большая скрутка-узел на середине, Федосья не удержалась на месте. И она, не поняв как, мигом очутилась лицом к лицу с Евгением. А Евгений, недолго думая, тут же воспользовался удобным моментом, взял да и поцеловал в щёку Федосью.
- Ты что очумел? Выдохнула Федосья. Люди ведь увидят и засмеют сегодня же!
- Извини меня, уж так получилась нечаянно, - оправдывался Евгений.
- Уходи от меня, знаем мы как у вас кавалеров всё получается, вроде нечаянно, но с намерением! - сердито говорила Федосья, - не уйдёшь - закричу!
- Не вздумай! - тоже резко ответил Евгений.
- Не оправдывайся, уходи немедленно, я тебе не какая-нибудь шлюха.
Повинуясь девичьей настойчивости, Евгений с непонятной обидой, ушёл от реки к своему вагончику.
-Ну и девка, - ворчал он, - не девка, а гром настоящий. Этой пальцы в рот не клади - откусит.
Постепенно неприятное волнение и ощущение в душе улеглось, сел за стол, на нём между бумагами увидел ручку. И тут он вспомнил про недописанное письмо жене.
- Надо дописать и отправить, - подумал.
Из кармана пиджака достал вчетверо сложенный тетрадный лист, он уже заметно помялся, а на углу даже протерлась бумага да дыры. Расправив на столе лист, глазами пробежал написанные строчки, перевернул чистой стороной, стал писать: "Между прочим, ты меня упрекаешь, что я долго по твоему мнению на целине. Но ведь её подъем, мы только начинаем. Ведь это настоящая романтика в моей жизни и в жизни комсомольцев - парней и девчат. Как же позорно в это время бежать с целины!
Ты пишешь, что целину поднимут и без меня. Верно, что поднимут, обойдутся без меня, а мне-то потом как смотреть в глаза моим товарищам, которые рекомендовали меня для поездки на освоение целины? Я помню, как наш соотечественник Иван Сергеевич Тургенев писал из Парижа друзьям, что Россия без нас может обойтись, а мы без неё не можем. Так и я с целины уже не могу уехать, не могу бросить всех тех, кто со мной рядом. Кто мне верит, не жалея сил возрождают к жизни целинные степи.
Дорогая Леля! Прошу тебя скорее приезжай. Трудности переживем вместе со всеми. Будут ещё в нашей жизни светлые и радостные дни.
Пиши, жду. До свиданья.
Твой Евгений".

Кончив писать, снова сложил вчетверо лист, положил его в синий конверт, запечатал. Тут же взял пакет и унёс его на почту, опустил его в почтовый ящик со сложат:
-Пусть идёт!

Загудела над целинными просторами металлическая песня сотен моторов. Сплошной гул многочисленных тракторных агрегатов стоит над землёй днём и ночью. От первых проложенных борозд на вековой целине стали, как речка выходит из берегов и затопляет сначала прибрежные пространства, а затем дальние. Так от первой проложенной борозды по обе стороны от неё больше и больше расширялось вспаханное пространство. Радость охватила всех, по совхозу только и разговоров:
- Начали пахать целину!
- Идёт подъём целины!
Но вскоре радость преждевременно омрачилась неудачей. Целина не хотела подчиняться воле комсомольских сердец, воли напористых целинников. На деле оказалось, что ни агрономы, а тем более трактористы не знали, как всё же надо быстро и качественно вести вспашку вековой целинной земли. Целина упорно сопротивлялась людям, тормозила их работу. Это грозило срывом плана пахоты по всему совхозу.
На рацию, установленную теперь в легковой машине главного агронома, со всех четырнадцати бригад пришли тревожные сообщения:
- Целина не пашется как обыкновенное поле! - сообщала первая бригада.
- Пласты целины не укладываются в борозду! - сообщали с другой бригады.
- Вспаханное поле целины похоже на мокрую ворону с торчащими перьями во время дождя! - сообщали с третьей.
- Не понимаю, что надо сделать, чтобы плуги хорошо пахали целинную землю, и поле было бы с ровной пахотой, - сообщали с седьмой бригады.
- Совсем плохо пашем, ни к черту не годится такая пахота! - с возмущением докладывал по рации агроном и бригадир двенадцатой бригады.
Сколько таких неприятных сообщений пришлось выслужить Полевой по своей рации от тех, кто непосредственно занимался подъёмом целинной земли.
Сначала во всём винили трактористов, что они не хотят пахать хорошо и добротно, а занимаются только волынкой, чтобы больше за смену вспахать и соответственно заработать. Газик главного агронома мчался от одной бригады до другой, останавливался у пашущих агрегатов. Полевая нервничала, сердилась, не знала какой же дать совет, чтобы улучшить пахоту. Из-за этого не раз на полевых станах возникали споры. Забеспокоился директор, а вместе с ним управляющие, бригадиры, агрономы отделений и трактористы.
- Пашем целину и тут же странный брак делаем, - недовольно говорили прицепщики.
- Целина не разбаранивается как надо, - доказывали в спорах трактористы - что тут можно сделать - не знаем!
- Такие поля нельзя в этот год засевать, надо дать возможность полежать этой пахоте целый год до следующей весны! - говорили управляющие.
- Кто же это нам позволит, чтобы вспаханное целинное поле лежало не засеянным? - говорила Полевая.
- А раз так, то скажите нам, как надо пахать целину? - требовали трактористы.
Вопрос оказался довольно сложным, никто не мог его решить. Даже специалисты сельского хозяйства районного масштаба на запрос главного агронома совхоза "Зерновой" не дали сколько-нибудь вразумительного ответа на поставленный перед ними вопрос. Пригласили даже главного агронома района. Тот приехал, посмотрел пахоту, дал неопределённый обтекаемый совет:
- Попробуйте пахать па пониженных скоростях!
Пригласили главного агронома МТС. Долго ходил по исковерканному полю, предложил:
- Уменьшите глубину вспашки с двадцати семи до двадцати сантиметров.
Главным агрономам МТС и района Полевая доказывала:
- Тракторы и так пашут на малых скоростях, но дернина целины верхнего слоя, не укладывается на дно борозды, не рассыпается, не рыхлится. Нет положительного в пахоте и от изменения глубины вспашки. У трактористов страшный пережёг горючего.
- Тогда снимите у каждого плуга по одному лемеху, - говорил главный агроном МТС Матвеев, уже не молодой человек, лет пятидесяти пяти, в очках с большим острым носом.
- Пробовали, ничего не получается, - говорила Полевая.
- Тогда я не знаю, какой ещё дать совет, - закончил Матвеев, сел и уехал домой.
Аналогичный разговор состоялся с районным главным агрономом сельского хозяйства Угольниковым, человеком в районе уважаемом, умудрённым опытом за тридцать лет своей работы в земледелии. Он советовал Полевой:
- Найдите оптимальные условия пахоты на целине и пашите. Ведь сроки сева уже подпирают, план проваливается, тысячи гектаров ещё не подняты. У нас в районе нет соответствующей инструкции, как пахать целину. Но ведь в дореволюционное время наши крестьяне брали себе участки целины и распахивали, не кричали, не жаловались. Ведь люди как-то умели пахать, а вы не можете! Урожаи получали отменные. Советую, Федосья Ивановна, попробовать опытным путём изменить технологии вспашки.
- Как это сделать? – спросила она.
- Это дело ваше, на эксперименты время найдёте! - сел в машину и укатил в район.

Такой неопределённый ответ районного специалиста очень сильно не понравился Полевой. Об этом доложила директору совхоза, а тот недовольно ответил:
- Заблаговременно никто из специалистов сельского хозяйства не подумал, как же надо пахать вековую целину, а теперь спохватились.
Чему только вас учили в институтах и академиях?
- Верное замечание, Евгений Игоревич, - ответила Полевая с явным недовольством в голосе. - Камешки вы умеете бросать в чужой огород, но они летят и в ваш. Почему вы, работник министерства сельского хозяйства протирали на стуле в кабинете министерства свои штаны, а не интересовались раньше вопросом - а как же пашется целина. Уж кто, а вы, Евгений Игоревич, должны знать, как работник министерства сельского хозяйства! А если не знать, то хоть бы инструкцию взяли у министра и увезли бы с собой при получении приказа о назначении вас директором нового целинного совхоза. Вы знали, что придется этой весной пахать вековую целинную землю! – выпалила Федосья. - Надо ещё посмотреть в корень этого вопроса, кто виновен? - и отошла от директора, так как от него она не получила поддержки. Директор косо поглядел на главного агронома Полевую, сказав:
-  Экспериментируй!- и ушёл к рации, где его вызывал управляющий третьего отделения.
Федосья постояла, посмотрела ему в след и тоже ушла к только что остановившемуся по её сигналу агрегату, с досадой в голосе крикнула агроному отделения:
- Что стоишь, руки в брюки? Пошли экспериментировать!
Тракторист Борис Скарлыгин с прицепщиком Фёдором уже стояли возле плуга, очистив  ломиками лемеха до блеска. Подошла Федосья, промолвила:
- Пашете?
- Стали, как было велено, - ответил Борис.
- Пошли смотреть пахоту.

- Что её смотреть, - возразил тракторист. - Всем нам стыдно за такую работу, - сзади нехотя плёлся прицепщик Федя,  который с подавленным настроением считал себя виновником плохой вспашки.
- Вот сейчас начнёт придираться к пахоте, - думал Фёдор.
 Но к великому удивлению Фёдора, Полевая не сделала ему никакого замечания. Ходили все вместе по свежевспаханному полю долго, присматривались, замеряли глубину вспашки, руками разгребали твёрдые не развалившиеся пласты земли.
- Твои выводы, Овсов? - начала Федосья.
- Считаю, что тракторы ДТ-54 и "НАТИ" пахать целину не могут.
- Это почему же?
- Малосильные для такой работы.
- Что предлагаешь?
- Пахать только мощными тракторами С-80 и С-100.
- А где мы столько наберём на все бригады?
- Не знаю.
- Эта не выход! - категорически ответила Полевая.
- Не знаю больше, что ей проклятой целине ещё нужно, - со злобой высказался Овсеев.
Наступило неловкое молчание. Шли дальше. Федосья захватила не разрыхленный ком целинной земли, повернулась к Борису, сказала:
- Ты как думаешь, Скарлыгин?
- Что-то надо делать, - ответил тракторист. - Вот если все предплужники прикрепить на раме плуга, на одной линии, чтобы они одновременно на всей ширине захвата плуга равномерно укладывали одиннадцати сантиметровый слой верхней дернины?
- По-моему они и так на одной линии, - ответил Борис.
- Пошли, посмотрим.
Начали делать замеры высоты предплужников и оказалось, что их регулировка не одинакова.
- Видишь, Федя, как ты привернул, - сказал Борис.
- Виноват, - оправдывался прицепщик.
- Давай перекручивай!
- Это можно, - не торопясь ответил Федя, взял ключи и стал крутить гайки хомутов, а Скарлыгин регулировал посадку на местах предплужников на заданную глубину.
Когда всё было сделано, Полевая сказала:
- Пробуй, паши!
Скарлыгин сел в трактор, Федя на плуг, тронулись. Плуг врезался в целину, она шевелилась, каждый лемех оставлял за собой не разрыхленный пласт с дерниной. Предплужники не помогали.
- Стой! - крикнула Полевая. - Поднимай плуг!
Разговор перешёл в спор, который, то вспыхивал, то затихал. Раздражённый Овсов подбежал к полосе, присел на корточки, долго молча, глядел на пласт, а потом, не глядя ни на кого, словно причитая, молвил:
- Эх ты проклятая дернина в пласте, пронизала ты его своими толстыми корневищами, как проволокой и не даешь ему развалиться в комковую структуру.

- Хватит, Овсов, причитать. Твоя молитва здесь ни к чему, - говорила главный агроном. - Лучше думай, что ещё можно сделать?
- Что тут можно сделать, - умолкая, промолвил Овсов.
- Дело в том, - начала Полевая, - что все плуги рассчитаны на простой оборот пласта и поэтому ещё на заводе так настроены, а на местах отрегулированы на обычную пахоту.
- Разве это плохо, - не удержался Овсов.
- Не плохо. Но у нас сейчас необычная пахота, - продолжала Федосья, - мы пашем целину, а наши плуги к ней явно не приспособлены.
- Значит, нужны другие плуги, - дополнил Борис.
- А где их взять, да и есть ли они вообще?
- Пахать нам придется всё равно с этими плугами, но надо найти удачный вариант настройки этих плугов.

Прицепщик Федя, молчавший всё время и внимательно слушавший все разговоры и споры, тихим голом промолвил:
- А что получится, если все предплужники отрегулировать на различную глубину перевертывания верхнего пласта с дерниной. Может эта противная дернина тогда не будет торчать, как попало в борозде, и ляжет. А сейчас она торчит прямо, вкось, вкривь, как ей хочется.
- Ты, яснее говори, - допытывался Овсов, - что конкретно предлагаешь?
- Отрегулировать по типу прямоугольного треугольника с острым углом у первого предплужника.
- Во, куда загнул, встрепенулся Овсов. – Видно, что в школе учился неплохо, раз знаешь ещё треугольник!
- Обожди, не смейся, остановила Полевая. – Парень вносит дельное предложение. Продолжай, Федя.
Путано рассказал Фёдор, как по его мнению, надо поставить предплужники на раме плуга, приняв балку плуга за один катет. Последний предплужник опустить на всю возможную глубину, и он составит меньший катет треугольника. А, первый предплужник, совсем поднять, лишь бы чуточку срезал пласт с дерниной. Он составит начало острого угла и гипотенузы. Затем, на всём расстоянии от начала гипотенузы до конца второго катета, по прямой линии гипотенузы, привернуть предплужники.
- Ишь ты куда гнёшь! – воскликнул Овсов. – Пахоту целины хочешь поставить в математическую зависимость. Голова не дура!
Тут же расхватали имеющиеся ключи, стали отворачивать и приворачивать предплужники, регулировать их посадку на раме. Получалось так, что первый предплужник уложит на дно борозды совсем тонкий слой дернины, второй чуть больше, третий ещё больше, а последний уложит, чуть ли не половину пласта.
Когда всё было сделано, разгорячённый Овсов, обратился к прицепщику и громко сказал:
Ну, Федя, если из твоей затеи ничего не выйдет, то от меня, собственноручно, получишь хороший подзатыльник. Столько времени мучились. Крутили гайки! Понял?
- Я же только предлагаю, - оправдывался Фёдор.
- Хватит тебе, Овсов, скулить над парнем. Езжай, Скарлыгин, а мы посмотрим, что получится, - сказала Федосья.

Трактор тронулся, Федя вскочил на плуг, включил автомат в работу, плуг начал пахать. Оба агронома шли рядом молча, не спуская глаз со свежевспаханной полосы, оставляемый плугом. На первый взгляд, на ней ничего нельзя было понять, пласты от лемехов укладывались в самых невероятных положениях. Внимательно присматривается к пахоте каждого предплужника и лемеха Федя, Не выдержал Овсов:
- Творится под плугом черт знает что!- бросил реплику да ходу. Одни лемеха вреде пашут как следует, а другие продолжают ковырять целину.
Трактор пропахал метров сто. В свежевспаханной полосе обнаружились разновспаханные полоски от лемехов. Полевая махнула рукой - Борис остановил трактор и вылез из кабины, подошел к плугу, спросив:
- Ну как?
- А черт его знает, что тут творится! - ответил скороговоркой Овсов. - Пахать-то пашет, да как пашет?
- По-моему здесь есть что-то обнадёживающее, - сказала Полевая, рассматривая уложенные пласты в борозду. - Как ты думаешь, Федя?

А прицепщик залез под плуг. И уже разрывал руками землю возле каждого лемеха. Он слышал вопрос главного агронома, но молчал, медлил с ответом, продолжал своё дело. Петом вылез и сказал:
- По-моему лучше всех дернину в борозду укладывает вот этот предплужник. Он её хорошо срезает в верхнем слое, переворачивает, кладёт на дно борозды, а лемех присыпает её мелкозернистым слоем земли. След пахоты от этого лемеха идёт нормальный, - закончил Федя
- Понял, Овсов? - спросила Полевая, уловив правильность рассуждений прицепщика.
- Пока мало понятного, а больше непонятного, - ответил Овсов.
- А раз непонятно, то замеряй посадку третьего предплужника. Он вонзается и режет дернину целины толщиной около семи сантиметров. Вот на такую глубину среза отрегулировать надо все предплужники.
- Опять двадцать пять - с явным недовольством в голосе проворчал Овсов. Подними-ка плуг, чего стоишь, - сказал Феде.
Снова началась всё сначала. Опять отвёртывали, привёртывали на раме предплужники. Но теперь с одним и тем же замером поездки на раме. Когда работа над регулировкой была закончена, Овсов, вытирая пот на лбу, глянул на солнце, проворчал:
- Во, сколько времени провозились, скоро обед! - Не умрешь без обеда, успеешь пообедать, - сказала Полевая. - Скарлыгин, трогай!
Загудел трактор, плуг углубился в слой целины. Как и прежде Федосья с Овсовым идут позади плуга, о чём-то переговариваясь между собою. Овсов говорил, бурно размахивая руками.
- Ура! Ура! - услыхали громкий голос Феди сквозь гул работающего трактора и тут же на ходу прицепщик соскочил с плуга, отбежал в сторону и с ещё большей радостью закричал:
-  Ура! Ура! Плуг пашет! Целина сдалась комсомольцам!
Недоумевающая Полевая и любопытный Овсов смотрели на радостного прицепщика и не могли пенять, что с ним случилось. А Федя подбежал к ним, радостный, весёлый, закричал ещё громче:
- Смотрите, какая прекрасная пахота. Наверху весь разрыхленный мелкозернистый слой чернозёма пахотного горизонта!
Полевая обхватила Федю обеими руками и тут же без всякого стеснения поцеловала его в щёку.
- Какой же ты молодец, Феденька! - приговаривала Полевая.
- Настоящий академик пахотных наук! - не замедлил сказать Овсов.
Недоумевающий Скарлыгин из кабины оглянулся назад и, не понимая, что случилось, тут же остановил трактор.
...Ровно в двенадцать часов, когда на полевых станах во время обеденного перерыва собрались за столом вое трактористы на обед, во всех четырнадцати полевых бригадах из репродукторов включенных раций, сквозь характерное шипение, раздались слова:
- Внимание! Внимание! Говорит главный агроном совхоза "Зерновой" Полевая. Всем трактористам, прицепщикам, бригадирам, управляющим! Для проведения качественней пахоты па целине, на всех плугах отрегулировать предплужники на заглубление в слой земли на глубину около семи сантиметров. Регулировку произвести немедленно после окончания обеда. Без задержки и каких-либо оправданий. Об исполнении бригадирам лично доложить мне по рации.
Голос Полевой умолк. А через некоторое время, сквозь шипение, в репродукторе раздался требовательный голос главного агронома:
- Смотрите мне, чтобы пахота была ровной и чёрной, как крыло грача!
Слышал по своей рации это распоряжение главного агронома и директор совхоза, находившийся в это время на другом конце совхоза. Когда её голос в репродукторе смолк, он вымолвил:
- Настоящий специалист своего дела. Молодчина!

Весенне-полевые работы в разгаре. День и ночь стоит неумолчный гул моторов, по всей округе летит трудовая песня машин и людей, не смолкая ни днем, ни ночью. Уже целую десятидневку идёт борьба за будущий урожай на целинной земле. Вспаханы тысячи гектаров целины. Степь преобразилась, и стала неузнаваемой. Из пепельно-серой она превратилась в черные поля, тянущиеся от горизонта к горизонту. Но пахота не останавливается, а продолжается и продолжается. Интересно было целинникам смотреть: на одном поле пашут, а на другом, находящимся рядом, засевают золотистым зерном пшеницы.
Комсомольцы работают: не покладая рук. Они все загорели, лица их сделались тёмно-бронзового цвета, загар заметно виден на лицах девушек, куда девалась белизна их прекрасных лиц. Вместо розового румянца на щеках появился тёмный солнечный загар. Лица покрылись лёгким налётом сероватой пыли, такая же пыль постепенно ложилась на платки, фуфайки, руки, но молодёжь не замечала её. Все были охвачены единым порывом - быстрее провести весенне-полевые работы, скорее вспахать и в самые сжатые сроки высеять семена в благодатную землю целины, чтобы из семян пошли зелёные ростки.

Чуть остановился трактор, сосед кричал трактористу:
- Давай, давай, чего стал?
- Лемеха забились.
Соскакивал с трактора тракторист, хватал ломик. Втроём давай ковырять землю с упорством и настойчивостью, пока лемех не блестел на солнце. Садились на трактора, и с удвоенной энергией шли по загонкам вровень, не отставая, друг от друга. Для всех важен был фактор времени. Не упустить время - получишь урожай! Это знали все и время было дороже сна, отдыха, развлечений. Все помнили слова директора совхоза, сказанные им накануне начала полевых работ:
- Знайте, товарищи, - обращаясь к комсомольцам, - на вас смотрит комсомол всей страны. Поэтому, мы должны работать с удвоенной силой и энергией, помня всегда народную пословицу: "Весенний день - год кормит!".
Работали без отдыха, не жалуясь на трудности, знали - надо выдержать!
Временами не хватало людей на пересмену. Тогда садились па тракторы комсомольцы уже отработавшие дневную смену, садились, чтобы не стояли тракторы - в такое горячее время. Был дорог каждый день, был он у каждого на счету. Работали так, что потом при новой пересмене с трудом выходили из кабины тракторов и валились с ног от непомерной усталости. Но никто не роптал, никто не упрекал бригадира Коробова в нераспорядительности. На бригадном полевом стане никого не было, все были на своих рабочих местах. Так велела каждому комсомольская совесть и комсомольская честь. Так было не только в бригаде Василия Коробова, так было во всех бригадах совхоза. Коммунисты и комсомольцы работали плечом к плечу, рука к руке. Одни пахали - другие тут же и засевали. Все делали одно большое важное государственное дело, дело партии и комсомола.

Директор сидел в конторе и смотрел сводку весенне-полевых работ. Она и радовала его и настораживала. Радовала потому, что всё как будто укладывалось в рамки плана, пахота шла с опережением плановых заданий почти на пятьсот гектаров, настораживало то, что сев зерновых только что начат. Если такими темпами будет продолжаться сев, то хватит до июня месяца.
- Июнь, - думал директор, - хоть сей, хоть плюнь, говорят старики. Сев надо ускорить. Но как? Прекратить пахоту и навалиться всей техникой на сев, - продолжал думать Иванов, - не сможем поднять тогда всю целину, и время упустим пахоты и тем более сева. Ясно будет, что сроки сева затянутся на неопределённое время, рассуждал сам с собою. Надо искать другой, более подходящий выход, надо подумать, ведь безвыходных положений не бывает.
Евгений Игоревич открыл окно. В помещении повеяло прохладой, так как окна вагончика-конторы были доступны ветру от реки. Глянул в раскрытое окно. На берегу реки стояли девушки и стирали платки, косынки, платья в хрустально-чистой прозрачной воде реки.
Между собой о чём-то бойко переговаривались, смеялись. Одни стояли на берегу реки, другие по колено в воде. Выстиранные вещи вешали сушить тут же на верёвках, протянутых вдоль берега на вбитых кольях.
Повесив вещь на верёвочку, девушки возвращались в воду и снова начинали полоскать, веером во все стороны разлетались брызги. Девушки были так усердно заняты своим делом, что не обращали никакого внимания ни на вагончик-контору, ни на дорогу, что проходила по другому берегу реки. Евгений Игоревич так засмотрелся на девушек, что не заметил, как к нему подошла секретарша Алла, не смея произнести слово, чтобы отвлечь Иванова от окна.
- Веселый народ эти девушки, - думал директор. - Пришли с ночной смены, поспали по три-четыре часа и снова на ногах, такие весёлые, жизнерадостные, усталость как рукой сняло. Вот это настоящие комсомолки.
- Евгений Игоревич, вас можно на минутку отвлечь, - услышал Иванов сзади себя голос секретарши, осмелившейся оторвать директора от окна.
- В чём дело?
- Вот посмотрите бумаги.
- Приказы на подпись есть?
- Есть, на прибывших из соседних районов.
- Сколько человек?
- Сорок два.
- Хорошо, нам люди позарез нужны. Среди них коммунисты и комсомольцы есть?
- Не знаю, Евгений Игоревич, это надо спросить у заведующей кадрами она их всех оформляла.
Иванов подписал приказ, и скоро секретарша застучала, дробной трелью, на печатной машинке.
Внимание директора привлёк гул автомашины. Он снова глянул в раскрытое окно. Из окна открывался прекрасный вид на реку и большое озеро. На озере, по его зеркальной глади плавали и ныряли утки и не боялись близкого присутствия людей. По дороге шла машина. Поравнявшись с девушками, новенький ЗИС остановился, из кузова вылезли в новенькой военной форме солдаты.
- Смотрите, девчонки, к нам солдаты приехали поднимать целину, - спохватилась одна из девушек в цветастой косынке.
- Где? - спросила другая, не разгибая спины, продолжая полоскать платок в чистой прозрачной воде.
- Вон па дороге. Какие красавцы, просто чудо-кавалеры! - шутила в цветастой косынке.
Солдаты тоже смотрели на занятие девушек. Потом один высокий парень крикнул:
- Может вам помочь выкручивать бельё?
- Мы уж сами как-нибудь справимся, - в ответ закричали девушки.
- Может, вы нам портянки постираете?
- Как вам стирать, когда вы к нам боитесь подойти, - язвила крайняя девушка в платье с синим горошком. - А ещё называетесь солдатами!
Все девушки весело захохотали и стали выходить из воды на сухой берег реки на зелёную травку.
- Мы уже не солдаты, а демобилизованные.
- Тем белее.
- Видать, ты смелая девушка, - сказал высокий солдат и стал подходить к берегу реки.
- Полина любит смелых, - ответила, смеясь, девушка в цветастой косынке.
Тем временем демобилизованные солдаты подошли к берегу реки с хрустально чистой водой и по зыбким доскам мостика стали переходить на другой берег реки под громкий хохот и шутки девушек.
- Вот как упадёшь, - кричала одна из них, - сразу воды в реке прибавится!
- Смотрите сапожки намочите, - закончила другая.
- Здравствуйте, девушки, - поздоровался первым высокий парень-солдат.
- Здравствуй, солдат, - промолвила девушка в цветастой косынке. - Познакомимся, что ли?
- Это можно, - ответил высокий стройный солдат и подал девушке руку. - Иваном зовут.
- А меня Валей называют. Устраивает тебя?
- Вполне.
Быстро по-солдатски знакомились. Ребята подавали девушкам руки, а те, вытерев, раз-два о свои бока платьев и юбок ладони подавали парням влажные, холодные чистые руки.
- Руки как ледяшки, - шутили солдаты.
- Зато у вас горячие, как у меня сердце и кровь, - шутила одна.
- Куда едете?
- К вам в совхоз на целину.
- Таких можно принять.
- А где же вы живёте, девушки?
- Вон, гляди, сколько палаток поставили, целый палаточный городок.
- Палатки мы видим, ваши где?
- Это секрет. Придёте вечером - узнаете.
Директор стоял у окна. Смотрел на забавную молодёжную встречу.
- Вот они и познакомились, - думал Иванов, глядя на молодых посланцев комсомола - демобилизованных солдат из рядов Советской Армии, пожелавших работать на целине. - Молодёжь никогда и нигде не унывает. Это настоящие комсомольцы. Такие будут строить совхоз.
- Они тоже к нам? - тихо спросила секретарша Алла, наблюдавшая за берегом.
- Да, - ответил Иванов. - О них мне сообщили ещё вчера. Все будут работать у нас. Всех оформить и принять на работу сегодня же.
- Хорошо, я скажу завкадрами, - тихо ответила Алла.
Дверь вагончика отворилась, и показалось лицо шофера.
- Евгений Игоревич, машина подана, - промолвил молодой шофер директорского "газика".
- Иду, - ответил Иванов.
Директор вышел и сел в машину.
- Куда ехать?
- В третью бригаду.
Машина рванулась с места и, оставив облако пыли, умчалась по дороге.

В напряженном труде прошёл ещё один весенний день на целинной земле, день, обласканный тёплым весенним солнцем. Прогретая за день земля постепенно остывает, отдавая тепло холодному вечернему закату. На вспаханную землю опускается вечер. Постепенно умолкают звонкие голоса жаворонков. Отцветает всеми лучами радуги в далёких облаках вечерний закат солнца.

На бригадном стане идёт пересмена. Ночная смена трактористов и прицепщиков принимают машины от трактористов дневной смены. Ключами подтягивают гайки, шприцами запрессовывают жёлтый вязкий солидол в катки тракторов, в ступицы колёс, во втулки заднего направляющего колеса тракторных плугов. Проверяют регулировку автоматического включения плугов, натяжение ремней на вентиляторах, доливают воды в радиаторы, заправляют машины горючим, дизельной смазкой, бензином, замеряют щупами уровень масла в картерах тракторов, включают и выключают фары для ночного освещения. Парни помогали девушкам - девушки парням. Бригадир Коробов, одетый, как и все трактористы и прицепщики, в новый синий комбинезон, подходил к каждому трактору и проверял. Убедившись, что всё в порядке, говорил:
- Можешь заводить!
Долго осматривал бригадир подготовленный трактор Николая Верёвкина и Зои Лопухиной.
Николай Верёвкин среднего роста, коренастый, с чуть продолговатым носом, чёрными бровями, в синем, уже чуть запачканном синем комбинезоне, заканчивал всю подготовку трактора к работе в ночную смену. Ему помогала Зоя Лопухина -юная, молодая и красивая девушка с приятным голоском, тоже одетая в такой же синий комбинезон, как и Николай, заканчивала шприцовку заднего колеса в плуге.
- Ну что, бригадир, можно заводить? - спросил Николай,
- Всё сделал?
- Конечно, чтобы ночью не стоять, а работать.
- Тогда заводи.
Звонко захлопал, завизжал пускач, глухо затарахтел двигатель трактора.
- Садись, Зоечка, на своё место, - промолвил Веревкин. - Поехали.
Он влез в кабину трактора, посмотрел назад - села ли Зоя на своё место прицепщика на плуге и, увидев, что она сидит, включил скорость. Трактор медленно тронулся, затем развернулся и пошёл прямо к началу кромки поля, где была начата борозда. Зоя включила автомат плуга, острые, отполированные о землю сверкающие ослепительной белизной металла острые лемеха врезались в плотную целину. Плуг шёл на заданной глубине. Зоя внимательно смотрела, как из-под всех пяти лемехов с шипением перевёртываются чёрные пласты вековой целины. Характерный запах свежевспаханной земли, такой чуть горьковатый, кружит Зое голову. Видя, как пласты целины ложатся ровным слоем, Зою охватила такая радость, что ей захотелось петь. На ум пришли слова песни:

Где найдёшь страну на свете,
Краше Родины моей?
Все края земли моей в расцвете
Без конца простор полей!

Жаль только, что не видел Раю в этот момент Николай из-за вечерних сумерек, а свет от фары мало освещал её радостное, весёлое девичье лицо.
- Что это я такая сегодня весёлая, - подумала про себя Зоя, - или хорошо выспалась и отдохнула за день?

Из кабины в заднее стекло посмотрел Николай, кивнул головой, улыбнулся, крикнув:
- Смотри лучше за глубиной вспашки, да чтобы бороны не забились, видишь, какие корневища вывёртываются!
Зоя сама время от времени соскакивала с плуга, на ходу поднимала бороны, корневища оставались па поверхности пахоты, чтобы за ночь завяли. Днём их высушит жаркое весеннее солнце. Очистив бороны, Зоя снова садилась на своё место и любовалась, как от лемехов непрерывно отваливаются с шипением пласты, веками спрессованной целинной земли.
Было уже далеко за полночь. Высоко в небе ярко светила спутница влюблённых серебристая луна. Далеко видно кругом: вдали и рядом гудят трактора Васильева, Скарлытина, Феснянского, Волошина, Карпенко - ярко освещая фарами черную целину. Зоя почувствовала, как перед утром заметно посвежело, стало легче дышать, в такую пору и спать не хочется, а работала бы и работала. Нравилось ей работать в паре с Николаем. Незаметно для себя Зоя вспомнила прошлое время, когда ехали на машине в совхоз, и Николай оказался рядом с ней. Сначала долго посматривали друг на друга. Николай заметил на её шее красный шарф, сказал:
- Ну как, греет?
- Немножко, - ответила Зоя.
Но разговор тогда не клеился. Не нашлось больше слов ни у Зои, ни у Николая. Так и ехали километров пятьдесят. От большой скорости сначала стали стыть руки, затем щеки, глубже кутались в пальто, просовывали руки в рукава, чтобы согреть озябшие пальцы.
- Замёрзла? - спросил Николай.
- Пока нет, - ответила Зоя. - А ты?
- Ноги начинает прихватывать, - чистосердечно признался Верёвкин и постучал ботинком о ботинок.
- Скоро доедем.
- Сама-то откуда?
- Из Великих Лук, а ты?
- Я из Москвы.
- Значит москвич, - засмеялась Зоя. - Первый раз с москвичом рядом сижу.
- Чему удивилась?
- Представляла московских парней совсем не такими. А они самые обыкновенные.
- Мы тут все с Московского автозавода.
- Смотри, уже доезжаем, - промолвила Зоя. - Вон уже палатки видны. Переехали быстротечную речку с хрустально чистой водой.
- Вот и первые палатки. Здесь мы будем жить, - промолвила Зоя.
- Наверно здесь, - ответил Николай.
Машина остановилась. Шофер крикнул:
- Приехали, вылезай!
Так произошло первое знакомство в виде простого разговора Зои и Николая, которое ещё ни о чём не говорило. Знакомство, каких бывает много во время поездки в вагонах или на автомашинах из одного места в другое. Люди знакомятся, разговаривают весь путь, а потом расстаются и, может так быть, что больше не встречаются.

Комендант совхоза забрал девушек и разместил их по палаткам, ребят увели в другие палатки. С этой поры Зоя больше не видела Николая, так как на другой день его увёз бригадир на самую далёкую полевую бригаду. Зоя стала ходить работать на строительство. Больше о своём прежнем попутчике она не вспоминала, да и не было надобности о нём помнить. Ведь это была просто случайная поездка, простой был разговор попутчиков. На строительстве Зоя познакомилась с новыми подругами, такими же юными, как и сама, весёлыми и жизнерадостными комсомолками и строителями-парнями, тоже приехавшими с разных городов по комсомольским путёвкам на целину.
- Нравится работа? - как-то спросила подружка Кухова, тоже каменщика.
- Привыкаю, тяжеловато, но работать можно.
- Ничего, работай, станешь знаменитым каменщиком совхоза "Зерновой".
- Не всё получается у меня гладко, мастер ругает: это не так и то не так.
- Научишься. Не боги горшки обжигают, - смеясь, промолвила Ренкова.

Вскоре Зоя познакомилась с девушками-каменщиками Николаевой и Смирновой - весёлые подружки. При встрече с парнями во время разговора за словом в карман не лезли, а как отпечатают резким словцом - так и парням хоть стой, хоть падай. Все три подружки остры па язык. Косо поглядывают на них парии, приехавшие на тракторах с поля за горючим.
- Ну и девчата, - сказал Верёвкин и начал приглядываться к девушкам.
- Видать московские, языкастые, - промолвил друг Николая Саша - круглолицый парень в серой кепке.
- Что-то я в Москве таких не видел, - отозвался Николай.
- Тогда великолукские.
- Может быть. Всё-таки с ними стоит познакомиться. Весёлые девушки. С такими вечером весело проводить время.
Веревкин стал пристальнее присматриваться к одной из девушек. Ему казалось, что где-то он её видел, но где - никак не мог припомнить. За долгую дорогу от Москвы до Алтая сколько лиц пришлось увидеть!
- Всё-таки где-то я её видел, - думал Николай. - Но где? Ещё раз перебрал все моменты, когда разговаривал с девушками, но разве всё припомнишь.
- Нет, не могу вспомнить!
- Ты ни с кем не знаком здесь? - спросил Саша.
- Нет, но вот с той, что в красном шарфике, мне, кажется, где-то встречался.
- Как зовут её?
- Не знаю.
- А говоришь знакомая! - тогда пошли, познакомимся.
- Нет,- возразил Веревкин, - сначала надо получить горючее, а потом заедем. Всё равно мимо будем ехать.
- Согласен.

Они сели на тракторы и поехали на нефтебазу. Там залили бочки соляром и дизмаслом и через час поехали обратно. Подъехали к стройке, а от девушек и след простыл. Один паренёк тут был и мешал лопатой в ящике цемент с песком.

- Слушай, друг, - спросил Верёвкин парня, - куда девались девушки?
- Прораб посадил всех на машину, - ответил парень, - и увёз с собой на кирпичный завод нагружать кирпич.
- Скоро приедут?
- Теперь не раньше, как вечером.
- Вот тебе и познакомились, - мрачно промолвил Саша.
- Поехали!
Долго потом сердился Верёвкин сам на себя, что не подошёл к девушкам, видно, как говорят, не судьба была. Вспомнил, что это была та самая девушка, с которой ехал в машине.
- Хоть бы звать-то знал, - ворчал сам на себя Николай, - а то ещё товарищу сказал, что знакомая. А он сейчас едет сзади меня и наверно посмеивается надо мной.

Целую неделю, сидел Николай в бригаде. От непогоды стонали и дрожали брезентовые стенки и потолок палатки. А Веревкин не замечал ничего, из головы не выходил знакомый образ девушки. Но вот отбушевал ветер, растаял снег, высохла земля. Душа Николая тоже успокоилась.
Наступило безмятежное утреннее затишье. Из-за далёкого, изрезанного силуэта горных гряд горизонта, медленно выполз большой огненно-красный шар, алмазным блеском заискрилась целинная степь. Утреннее солнце заиграло в каплях утренней росы всеми цветами радуги. Мглистая синева ушла на запад и постепенно скрылась за горизонтом. В радостном сиянии утренних красок начался новый трудовой дань на целинной земле.
Целую декаду пахал Веревкин целину со своими товарищами Ганьшиным, Пустоваловым, Волжениным, Горащенковым, Касютиным и другими у бригадира Бердникова. Но поступил приказ директора: "Николая Веревкина перевести трактористом в бригаду Василия Коробова". Делать было нечего. Приказ не обсуждают, а выполняют. Как ни тяжело было расставаться с товарищами, но производственная необходимость требовала перехода в другую бригаду. Так Николай оказался в бригаде Коробова. Встретили хорошо, дали трактор, сказали:
- Работай как мы!
Так начал свою работу Николай в новой для него обстановке. Плохо было дело с прицепщиками. Их не хватало. Это усложняло работу. Трактористы требовали с бригадира, а бригадир обращался к директору, чтобы обеспечить все тракторы прицепщиками. Вопрос решался трудно. Везде нужны были люди, а их не хватало. Коробов снова поехал к директору совхоза.
К началу пересмены подъехала машина. Из кузова прямо через борта стали вылезать девушки, а из кабины бригадир Коробов.
- Ребята, привёз прицепщиц, - сказал Василий, - разбирайте.
- Где ты их взял? - спросил Васильев.
- Директор снял со стройки.
Трактористы стаяли молча, думали, что бригадир зачитает список, кто кура будет закреплён. Но такого списка не оказалось.
- Ну, что стоите, девушки, - сказал Коробов, - вон трактора, идите по одной к каждому.

Верёвкин смотрел на девушек. Что-то знакомое показалось в одной из них, которая подошла уже к самому дальнему трактору и уже успела заговорить с трактористом Реснянским.
- Где-то я её видел, - мелькнуло в голове у Николая.
Тем временем все уже разошлись. К трактору Веревкина тоже подошла молоденькая, стройная, красивая девушка, начала осматривать плуг.
- Ты где их взял? - переспросил Николай у бригадира.
- Я же тебе русским языком сказал, что директор со стройки снял и послал всех в нашу бригаду.
- Так это же моя знакомая, - догадался Николай и, что есть силы, бросился бежать к крайнему трактору.
Ничего не понимающий бригадир и трактористы от удивления вытаращили глаза и разинули рты. Ведь таким Верёвкина они не видели. Все засмеялись.
- Ну, даёт наш Верёвкин, - шутили. - Стоял, стоял - раздумывал, а потом как с цепи сорвался, в один миг очутился у чужого трактора.
- Ты, что же не узнаёшь, - спросил Верёвкин у девушки. - Помнишь, как ехали в кузове машины вместе?
- Много тогда ехало, - свободно ответила девушка, припоминая ту поездку. - Разве всех запомнить?
- Но ведь разговаривали мы только вдвоём.
- Что же с этого?
- Прошу со мной на мой трактор, - и подставил полусогнутую руку в позе, словно приглашал её на очередной тур вальса.
Реснянский смотрел и ничего не мог понять: оказались у его трактора какие-то знакомые. Странно!
- А если я не пойду?
- Тогда понесу!
- Ещё этого не хватало! Чтобы нас осмеяли!
- В таком случае пошли!
- Посмотрю, что ты за парень, - вымолвила девушка и оба, под ручку, пошли к трактору.
- Куда повёл, Веревкин? - сказал Реснянский.
- Просто поменяемся. Эта девушка ко мне, а что у моего трактора - к тебе. Иди забирай её!
Трактористы смотрели на парочку идущих, и отпускали шуточки:
- Видать понравилась Николаю! Может с одного завода, - предполагали другие.
- Может, ухали вместе!
Но Верёвкин не слышал этого разговора и шёл к своему трактору вместе с девушкой.
- Давай хоть познакомимся, - сказал Верёвкин. - Как звать-то тебя?
- Зоя Лопухина, - ответила девушка.
- Я, Николай Веревкин.
- Вот и познакомились, - ответила Зоя. - Это твой трактор?
- Этот.
- А почему такой грязный?
- Так на нём же работали днём.

- Машина всегда должна быть чистой, тогда она будет хорошо работать.
- Ты откуда это знаешь?
- Мне отец говорил, он у меня тракторист.
- Тогда с тобой говорить бесполезно.
Николай взял веник и стал сметать пыль, Зоя начала осматривать плуг. Так она стала прицепщицей.
Проходили дни. Прибавлялась пахота. Вспахивали одно поле - начинали другое. Благо позволяла погода. Ежедневная забота и общение друг с другом постепенно сблизило молодых людей, они стали друг другу чем-то нравиться.
Теперь, сидя на пружинистом сидении прицепщика на плуге, Зоя вспоминала, как часто она сидела с Николаем на берегу Светлого озера, любовались вместе белыми лебедями, дикими утками которых здесь было много в этом крае "непуганых лебедей и змей". Вспомнила рассказ Николая, который говорил о себе:
- Как только услышал по радио и прочитал в газетах постановление Февральско-Мартовского пленума Центрального Комитета партии, сразу решил ехать на целину. Пошёл с заявлением в заводской комитет комсомола, а мне отказали, говорят, если все уедут, то на заводе некому будет работать. Такое меня горе взяло. Я со вторым заявлением - снова отказ. Тогда пошёл в райком комсомола, говорю:
- Желаю добровольно поехать на целину, отправляйте, иначе так уеду.
Посмотрел на меня секретарь райкома и говорит:
 - Оставляй заявление, рассмотрим. Завтра приходи.
Ушёл, и такое волнение взяло меня за душу.
- Ребята с нашего завода едут, а меня не отпускают. Всю ночь не спал, ворочался с бока на бок на койке, кое-как уснул. А как проснулся - быстрей в райком. Захожу - секретарь смеётся, подаёт мне комсомольскую путёвку, крепко жмёт мне руку и говорит:
- Желаю успеха. Не подкачай!
Поблагодарил я секретаря, попрощался с товарищами по цеху. Многие мне завидовали тогда, многие имели желание, но райкому виднее кого посылать. На другой день я уже ехал из Москвы на Алтай. Так оказался здесь, потом на берегу этого красивого Светлого озера да ещё вместе с тобой, - закончил говорить Николай и прижал к себе Зою сильными крепкими руками. Это нравилось Зое.
- А мы тоже приехали вшестером из одного цеха, - говорила Зоя, - попали на стройку, а потом перевели прицепщицами на трактора. Так попала с тобой в одну бригаду. Всё вспоминала тебя, как ехали в машине.
- Неужто, вспоминала? - спросил Николай.
- Не думала больше увидеть, а видишь, как пришлось - вместе на одном тракторе работаем.
- Видно полюбил тебя всей душой, - промолвил Николай и как-то пристально поглядел в Зоины глаза, а затем снова крепко прижал её хрупкую тонкую фигуру к своей груди.
За воспоминаниями Роя не заметила, как приехали на дальний край загонки, яркие фары осветили железную бочку воды. Зоя выключила автомат плуга, соскочила на землю.

- Какие-то длинные гоны у тебя стали, - промолвила вылезшему из кабины трактора Николаю. - Усталость к утру, что ли сказываться стала. С вечера, кажется, от одного края до другого быстрее доезжали.
- Ты наверно дремлешь, вот так тебе кажется, - ответил Николай.
- Даже на секундочку веки не сомкнула.
- Воды в радиатор надо долить.
Он снял с правой фары ведро, зачерпнул из бочки, в которой было вырублено днище, холодной воды, открыл крышку радиатора и стал лить воду. Скоро она побежала через край, снова завернул крышку, резко соскочил с гусеницы и пошёл к бочке.
- Жарко в кабине, в сон клонит. Полей холодной воды на голову! Верёвкин зачерпнул воды и подал ведро в руки Зое. Сам снял рубаху, наклонился и сказал:
- Лей!
Зоя лила воду на голову, шею, струи потекли по спине. Николай работал руками, отфыркивался, пока вся вода не вылилась из ведра. Струя живительной бодрости прошла по телу, разогнала сон. Николай надел рубашку, вплотную подошёл к Зое и неожиданно, обхватив её тонкую талию своими руками, произнёс:
- Молодец, Зоечка! - и поцеловал её в губы.
Всё это произошло в один миг, так что девушка не успела даже разинуть рта и даже попытаться вырваться из могучих объятий.
- Ты что, очумел? - сердито промолвила Зоя.
- Я так, пошутил, - оправдывался Николай.
- Такие шутки не бывают, - и оттолкнула Веревкина от себя. - Не смей ко мне больше подходить!
- Нельзя и пошутить, - обижено промолвил Николай.
- Не нужны мне такие шуточки. Ненормальный ты!
- Кто же скажет, что я ненормальный?
- Люди! - сердито ответила Зоя.
- Так они же не видели!
- Я им расскажу!
- Вот ты тогда будешь действительно ненормальная.
- Вот что, кончай разговор, - с гневом в голосе произнесла Зоя и уселась в железное кресло прицепщицы на плуге. - Шутить вздумал!
На востоке заалела светлая полоска зари. Она всё расширялась, увеличивалась в размере, затем захватила полнеба, угоняя на запад ночной мрак. Свет далёких звёзд померк, а ещё через некоторое время совсем стал не виден. Стало светло, вот-вот взойдёт солнце.
Зоя постепенно огляделась кругом, и поле ей показалось совсем не знакомым, хотя рядом пахали трактористы, закричала Веревкину, но он не мог её услышать. Тогда Зоя соскочила с плуга, схватила рыхлый ком земли и с силой швырнула вперёд трактора. Ком попал на капот и рассыпался, трактор остановился:
- Зачем кидаешь, - сердито крикнул Николай, - теперь сама начала шутить!
- Не до шуток, милый мой!
- В чём дело?
- Где пашем?
- Поле, не видишь, что ли?

- Поле-то не наше, погляди хорошенько.
- Не может быть!
- Подъезжай вон к ним и спроси.
Оказалось, что всю ночь Веревкин и Лопухина пахали поле соседнего колхоза "Родина". Когда и в какой час ночи переехал не чужое поле - Николай не мог представить.
- Надо было не о поцелуе думать, а вперёд смотреть, - с укором вымолвила Зоя. - Теперь что бригадиру скажешь? Эх, ты, растяпа-любовник. На пересмене, главный агроном Полевая, в счёт тебе всю пахоту поставит. Вот тебе будет сладкий поцелуй! - и засмеялась.
Николай стоял смущённый, не зная, что же делать. Теперь он ясно видел, как сошлись загонки его и соседа-тракториста из колхоза, вот и след, где он переехал на колхозное поле.
- Что скажешь Полевой, - язвила Зоя.
- Так и скажу, что в темноте не разобрался и заблудился, - ответил Верёвкин.
- Какая же темнота, когда всю ночь светила луна, было видно, хоть иголки собирай.
- Я же этого не хотел!
- О поцелуе думал, я так Полевой и скажу.
- Этого ещё не хватало?
- Не оправдывайся, всё равно виноват.
Солнце взошло, серебристые лучи засверкали на отполированных до бела острых лемехах.
Нужно было ехать в полевую бригаду на пересмену.

Третий день висит объявление о проведении первого партийного собрания в совхозе. Весть о партийном собрании быстро разнеслась по совхоз. О нём говорили повсюду – в бригадах, на строительстве, в конторах, на пересменах. Красиво написанное объявление было прикреплено на красном походном вагончике конторы. Оно гласило:
"9 мая 1954 года в 6 часов вечера состоится партийное собрание. Сбор в конторе.
Повестка дня:
1. О задачах, стоящих перед коммунистами совхоза.
Докладчик директор совхоза Е.И.Иванов.
2. Выбор партийного бюро.
Оргбюро"

- Да, - прочитав объявление, говорили подходившие новоселы, - первое партийное собрание на целине.
- Сколько же у нас коммунистов в совхозе? - спрашивали друг у друга.
- Директор есть нужен и парторг.
- Нужен и рабочий комитет.
- Ты хочешь всё сразу, - возразил Васильев. - Сначала надо создать в совхозе первичную партийную организацию, чтобы она руководила и направляла всю массово-политическую и хозяйственную работу. Партия у нас руководящая и направляющая сила общества.
- Братва, а про комсомольскую организацию пока тоже никто не говорит, - промолвил Ганьшин.
- Комсомольцев тоже много приехало, подтвердил Пустовалов.
- Не беспокойтесь, сначала надо партийную организацию создать. А потом комсомольскую, - доказывал Ленский. – Народная пословица как говорит: "Мал золотник, да дорог". Коммунистов может ещё мало у нас в совхозе, но это настоящие люди. Каждый из них носит у сердца партийный билет. Его надо заслужить своим трудом. Нам без партийной организации никак нельзя.
Свежий тёплый ветерок дул с запада. С утра небо чистое, светлое. Яркое солнце, несмотря на вечер, ещё высоко в небе над горизонтом.
В совхозе была жаркая пора весенне-полевых работ. Одновременно пахали и сеяли, поэтому на рабочем месте дорог был каждый человек. Но интересы совхоза требовали, чтобы коммунисты явились на партийное собрание. Этого требовала партийная дисциплина и Устав партии.
В половине шестого к конторе начали подходить прибывшие в совхоз члены ленинской партии. К шести часам вечера собрались все.
На поляну поставили стол, перед ним скамейки и стулья, сели на них, а некоторые уселись прямо на полянке.
Партийное собрание – это настоящий трудовой праздник для коммунистов, тем более что собрание первое. Здесь все коммунисты познакомились друг с другом, узнали друг друга по именам и фамилиям. Пока не началось собрание, говорили о пахоте, севе, работе.
- Тихо, - раздался голос. – Начинаем партийное собрание. На партийном учёте сейчас числится тридцать один коммунист. Все присутствуют на данном собрании. Какие будут предложения? – сказал директор.
Открыть собрание, - донеслись голоса с мест.
- Для работы партийного собрания надо избрать президиум. Прощу называть кандидатуры.
Президиум избрали. Директор предложил:
- Я предлагаю избрать в состав президиума нашего партийного собрания первого секретаря райкома партии Ивана Васильевича Журавлёва.
В состав президиума ввели и секретаря райкома партии.
Рядом с Ивановым сел Журавлёв, затем Речкин, Полевая, Руденко.
Председательствующий Речкин представил слово директору совхоза Иванову для доклада, согласно повестке дня.
- Товарищи! Сегодня партийное собрание проходит в очень напряжённое для нас время. На огромной площади идёт освоение целины, то есть идёт одновременная пахота, боронование и сев зерновых культур.
Иванов говорил не спеша, чтобы всем было понятно. Его плотная, среднего роста фигура была спокойна, но голос выражал тревогу за судьбу будущего урожая. Начинал говорить, как обычно, сначала тихо, а затем его приятный бархатный голос становился громким и понятным каждому.
Директор продолжал говорить. Стояла полная тишина. Иванов говорил о задачах коммунистов и всех рабочих совхоза на данный период, как самый важный и тяжёлый. Но этот период необходимо преодолеть, чтобы заложить основу будущего урожая, а от урожая будет зависеть весь дальнейший ход работы и вся жизнь совхоза на целине.
То, о чём сейчас говорил директор, уже делалось, но ведь можно сделать ещё быстрее и качественнее. Это знал каждый и понимал, что директор не зря беспокоится, ведь сейчас дороги сроки сева, а сев идёт ещё не совсем хорошо. Между пахотой и севом большой разрыв в две с половиной тысячи гектаров. Нужно семена быстрее заделать в почву, ведь ещё неизвестно, какая будет погода и сколько будет дождей в летнюю пору. Нужно чтобы семена все дружно взошли и пошли в рост, тогда сухая погода им не будет страшна. Правда, в предгорьях Алтая, почти никогда не бывает засухи, но как говорят, чем черт не шутит, ведь может случиться. Поэтому сейчас надо спешить сеять в хорошую погоду, пока позволяет время. Это основная задача для коммунистов и всех рабочих.
Затем, как бы вскользь, директор нарисовал перспективу строительства совхоза перед коммунистами:
- У нас будет свой Дом культуры, средняя школа, ремонтная мастерская для ремонта тракторов и комбайнов, комбинат бытового обслуживания, каждая семья получит тёплую уютную квартиру, будет проложен водопровод, улицы будут асфальтированы, начинаем строить одно и двухэтажные дома с благоустроенными квартирами для рабочих. В центре совхоза посадим парк для отдыха, сделаем фонтан, разбрасывающий по сторонам серебряные искры из хрустальной чистой воды.
В заключение своего доклада директор сказал:
- Мы все должны помнить, что мы являемся хозяевами этой земли и всем надо относиться к ней по-хозяйски, так как на этой земле мы будем жить, трудиться и будет жить и трудиться наше молодое поколение целинников. Нам сейчас трудно, очень трудно, но несмотря на все эти трудности, мы заверяем Центральный Комитет партии и даём обещание нашему районному комитету партии, что совхоз будет построен.
Иванов кончил говорить. Никто не нарушал тишины, видимо каждый старался до глубины души понять сказанные директором слова, осознать смысл всего сказанного.
- У кого есть вопросы докладчику, - спросил председательствующий Речкин.
Все молчали, слышно было, как по камням и, перекатам шумит речка, крякают утки, да вдали громыхает гусеницами трактор.
- У меня есть вопрос, - раздался голос из середины сидящих. А когда человек поднялся, то все узнали тракториста Верёвкина.
- Говори, - сказал Речкин.
- Как же быть с заправкой горючего, так и будем с бочек лить в вёдра, а потом в тракторы?
- Нет, так не будем заправлять машины, - сказал директор, - нашему главному инженеру надо подумать, как лучше производить заправку, чтобы не разливать топливо.
Вопрос Верёвкина был только началом. Не успел директор ответить на один вопрос, как задавали второй, третий, четвертый. Всех волновали весенне-полевые работы, их ход, дальнейшая жизнь на целине. Докладчик еле успевал отвечать, а вопросы сыпались и сыпались.
- Вот я решил жениться, - вставая с места, снова задал вопрос Верёвкин, - а не знаю, куда невесту вести – квартиры нет.
Взрыв смеха пронесся по рядам. Кто-то из молодых бросил реплику.
- В палатку поведёшь!
- Сейчас можно спать и под кустами!
- Можно подождать с женитьбой!
Директор встал, поднял руку, требуя тишины, потом сказал:
- Вопрос о женитьбе правильный. Надо приветствовать рождение семьи в нашем целинном совхозе. Это же, товарищи, замечательно, что мы пускаем уже глубокие корни на целинной земле. По закону - молодожёны получат квартиры в первую очередь.
- Как быть уже женатым?
- Построим общежитие. И пока там придётся пожить по пословице: "Не до жира, быть бы живу".
На первый взгляд вопросы били смешными, но все они были жизненно важными, требовали немедленного решения. Затем постепенно все вопросы стали носить производственный характер. Коммунист Овсов спросил:
- Сколько нам еще потребуется дней, чтобы вспахать все пятнадцать тысяч гектаров?
А с другого конца поступил такой вопрос:
- Сколько дней будем ещё сеять?
Поднялся небольшой шум, усилился разговор.
- Товарищи, тише! - сказал председатель. - Кто хочет выступить со своими предложениями и замечаниями, пожалуйста, сюда выходите?
Голоса на местах умолкли, смелых не оказалось. Но потом слова попросила Полевая.
- Здесь Веревкин говорил и задал вопрос о заправке тракторов и автомашин горючим, - начала Полевая. – Правильный вопрос. Что же это получается, товарищи трактористы и все здесь сидящие? Не успели начать пахоту и сев, как мы уже начали портить землю. Горючее льём на пахоту, масло выпускам из картеров в борозду, нарушаем глубину вспашки, пашем где глубоко, где мелко. Этим мы портим землю. Все мы должны беречь нашу землю, потому что зам и нашим детям, внукам и правнуками, придётся жить и работать на этой земле, чтобы будущие поколения не обижались на нас за бесхозяйственность. Февральско-Мартовский пленум Центрального Комитета партии призывает нас возродить целину к жизни, чтобы она жила и работала на коммунизм. Земля должна цвести, как красивая роза. Главному инженеру совхоза надо немедленно ввести закрытую заправку горючим всех тракторов и автомашин. От этого будет только польза.

Долго ещё говорила Полевая. Слушая её, каждый сознавал свою долю ответственности в этом великом всенародном деле подъёма целины. И основная задача заключалась в том, чтобы к земле все относились бережно, сохраняли её плодородие, не нарушали будущие севообороты. В ответе за это не только одни коммунисты, но и комсомольцы, молодежь, все новосёлы целины.
Желающих выступить оказалось много. Председательствующий Речкин давал каждому выступающему десять минут. Если кто хотел сказать больше и сильно разговорился, и видно было, что в десять минут не уложится, тогда предупреждал:
- Осталась одна минута!
Выступающие просили ещё одну минуту.
- Умей вложиться в десять минут, - отвечал председательствующий. - Кто следующий?
- Разрешите мне, - раздался звонкий голое девушки, - а то не достанется выступить.
- Пожалуйста, Кротова.
К столу президиума вышла маленькая, щупленькая девушка, с озорными глазками, маленьким носиком. Говорить начала звонким голосом:
- Правильно здесь говорил директор о задачах коммунистов совхоза и все выступавшие, - сказала она. - Наш коллектив бригады Колобова правильно понимает задачи, поставленные перед нами и работает по-настоящему на пахоте и севе. Безусловно, были и есть трудности, но без трудностей и без труда ничего не бывает. Однако, трудности бывают разные. Вот такой пример. У нас в бригаде работает тракторист Ильин. Он хорошо пашет, сеет, но почти каждый день заводит скандал за скандалом, ему всё кажется, что его одного обсчитали, мало начислили, но успел уже проявить себя в хулиганстве, сквернословии. Правильно я говорю, товарищи? - обратилась девушка к сидящим.
- Правильно, - отозвалось несколько голосов. - Говори дальше. Крой его хулигана.
- За Ильина надо взяться воем коллективом, чтобы сделать из него хорошего человека и рабочего парня.
- Одна минута осталась, - объявил председатель.
-Дать ещё, пусть говорит, - послышалось с мест. Мария почувствовала поддержку, осмелела, стала продолжать:
- Был в нашей бригаде тракторист Окнев - весёлый гитарист, так ведь ушёл и говорят видели его в городе на вокзале. Трудностей испугался, но и без него обошлись, а коллектив бригады стал ещё сплочённей и крепким как гранит. Вот что делает дружба и товарищество. С нашим коллективом мы справимся со всеми задачами, - закончила Маруся под дружные аплодисменты сидящих и пошла на своё место улыбающаяся довольная, жизнерадостная.
Ильин сидел, низко наклонив голову, словно пришибленный. Все смотрели на него, а он не смел поднять голову - жар и краска расплылись по всему лицу и стыдно было смотреть в глаза товарищам. Уж больно сильно задето было его самолюбие, да ещё так прямо и громко перед людьми критиковала его Мария Кротова, что от стыда готов был проваляться сквозь землю.
- Хорошо задела, - шептались сзади.
- Так ему и надо!
Ильин все это слышал и сильно переживал все критические замечания в его адрес. Был бы он один, конечно, то с Марусей поспорил бы, но ведь здесь не поспоришь - всё правда.
- Слово предоставляется первому секретарю райкома партии Ивану Васильевичу Журавлеву.
Секретарь встал у стола стройный, молодой, подвижный. Живые глаза в один миг оглядели всех сидящих, громким, чистым голосом сказал:
- Время идёт к ночи, а завтра всем надо на работу. Поэтому я буду краток, - начал Иван Васильевич.
Многие коммунисты видели секретаря впервые, а если раньше кто и видел, то не знал кто он. Теперь же все внимательно слушали то, о чём он говорил.
 - Я внимательно прослушал доклад директора совхоза и всех выступивших товарищей, должен сказать, что все коммунисты правильно понимают задачи, стоящие перед ними в этом важном году. Каждый тракторист и рабочий совхоза должен в полной мере своей коммунистической сознательности ощущать свою тесную причастность в выполнении поставленных задач в строительстве нового совхоза. Это главная задача и её надо во что бы то ни стало выполнить с честью.
Журавлев говорил спокойно, уверенно, все слышали его слова и осмысливали в своём мозгу.
В заключение секретарь райкома сказал:
- Мне понравилось выступление Кротовой. Хорошо сказала. Есть у нас такие, которые тормозят всему ходу, но они не остановят всего созидательного процесса и жизнь их поправит по-своему.
Ильин, сидевший сзади, снова опустил голову и ждал, что секретарь райкома будет говорить и дальше в его адрес такие же неприятные слова, как Маруся. Но, к великому удивлению Ильина, Иван Васильевич не упоминал его фамилии, а заострил вопрос на решении стоящих задач перед всеми коммунистами и совхозом в целом. Хотя Журавлёв больше же касался Ильина, но последний чувствовал, что его всё также касается, как и всех, что он должен идти в ногу со всеми, не отставать и никому не мешать.
- Трудно и тяжело переносить такую критику, - думал Ильин. - Но раз критикуют, то значит заслужил. Тут уж обижаться нечего.
Ильин не заметил, как закончил своё выступление секретарь райкома, как с заключительным словом выступил директор совхоза, он говорил страстно, убеждённо. Под тёмными бровями поблескивали строгие глаза, начинавшая лысеть голова чуть поблескивала в лучах заходящего солнца.
- Считаю, что коммунисты нашего совхоза сделают всё возможное, чтобы выполнить решение Центрального Комитета партии по освоению целины и строительстве нового совхоза "Зерновой". Для этого все возможности у нас есть. Мы можем заверить партийный комитет партии, что со всеми весенне-полевыми работами справимся, и будем продолжать дальнейшее строительство на целине. Совхоз будет построен, - закончил Иванов.
После этого председатель зачитал проект постановления партийного собрания. Обсудили, дополнили необходимыми пунктами и поставили не голосование.
- Кто за данное постановление прошу голосовать, - предложил председатель.
Ильин глянул па президиум и по сторонам: все голосовали. Проголосовал вместе се всеми и Ильин.
- Единогласно, - промолвил Речкин. - Против и воздержавшихся нет, - постановление партийного собрания принято.

Так был решён первый вопрос. Не теряя времени, приступили ко второму вопросу - к выбору партийного бюро. Речкин предоставил слово секретарю райкома партии Журавлёву:
- Товарищи! Согласно Устава партии, - начал Журавлёв, - должны избирать бюро первичной партийной организации совхоза. Прошу называть кандидатуры.
По рядам сидящих прошёл тихий разговор между собой: - Иванов Евгений Игоревич, - назвали фамилий директора.
-  Речкин Николай Васильевич.
- Веревкин Николай Александрович.
- Полевая Федесья.
- Коробов Василий.
- Подвести черту, - предложили коммунисты.
Избрали счётную комиссию и начали голосование.
Вечерело. Солнце уже висело над горизонтом большое, красное. Его лучи ярко освещали полевой вагончик, людей, белые палатки.
После итогов голосования состоялось первое заседание партийного бюро. Секретарём партийного бюро был избран единогласно коммунист Речкин. Секретарь райкома партии крепко пожал руку Речкину и пожелал успехов в работе.
Партийная организация была создана в совхозе "Зерновой". И стала руководящей и направлявшей силой в молодом трудовом коллективе рабочих.
Несколько дней спустя прошло на этом же самом месте общесовхозное комсомольское собрание. Секретарём комитета комсомола был избран тракторист Сосновский Александр Иванович. Комсомольская организация в двести пятьдесят три члена стала одной из крупнейших в районе.

Вместе с рассветом родилось молодое, звонкое утро. Над палаточным посёлком тонкая белесая полоса утреннего тумана. Вот из-за горизонт медленно поднимается румяное, умытое утренней росой, яркое солнце. Улыбается солнышку молодая зелёная трава. Прекрасное утро - вестник начала трудового дня в совхозе. В народе говорят: "Как утро начнётся - так и дело повернётся" или "Весенний день - год кормит.
На стенке вагончика-конторы вывешен наряд на предстоящие работы. Подходят рабочие, бригадиры, механики, управляющие - читают, переговариваются.
- Куда сегодня? - сеять у Перебивного лога.
- Мне прикатывать посевы - влагу надо беречь. Вчера агроном Полевая предупредила.
- Успевать надо сеять, вишь как сушит землю.
- С самого утра уже начало припекать!
Дымя нещадно махорочными цигарками, уходили трактористы к своим тракторам.
Подошли девушки. Тоже стали читать наряд.
- Что написано?
- Все на стройку общежития.
- Дальше что?
- Окраска полов и окон в щитовых домах.
Всем есть работа. Ожил целинный поселок. Через раскрытое окно вагончика-конторы слышно, как главный бухгалтер совхоза щелкает косточками счёт. Всюду говор, уж больно звонки голоса молодых девушек, просто чарующие голоса.
В совхозной столовой, что расположилась тут же рядом с конторой, слышно как повар гремит тарелками и ложками с вилками - он моет посуду после завтрака. Всё пришло в движение.
Солнце поднялось ещё выше - совсем опустел поселок. Директор Иванов с секретарём партбюро Речкиным вышли из конторы и направились к директорскому "газику".  Директор был чем-то недоволен, лицо суровое, движения руками резкие.
 - Как же получилось? - спросил он главного агронома Полевую, уже ожидавшую у "газика".
- Ночью сеяли, не видно, свет плохой от фар, - ответила Федосья.
- Много забраковано?
- Гектаров тридцать.

- Почти дневная норма, - сердито ответил директор.
- Кто набракодельничал?
- Известно кто, Ильин.
- Придётся с ним серьёзно поговорить, - чётко выговаривая каждое слово, махнув рукой, словно рубил, сказал директор. - Работать, так работать на совесть, а не хочет - пусть на все четыре стороны идёт. Сколько семенного материала загубил, горючего зря сжёг, - возмущался Иванов. - Нечего ему было доверять сеющий агрегат, - промолвила Федосья.
- Может, его нужно было тебе доверить? - сказал директор Полевой. - Ильин не мальчик, а настоящий тракторист. Работать может, по две нормы давал.
- Когда захочет, - добавила Полевая.
- Управляющий знает?
- Он-то и сообщил мне утром.
- Поехали и на мосте разберемся - сказал Речкин. - Тут что-то не так. Умышленно Ильин не мог допустить брак на севе, он не такой, чтобы работать, как попало.

"Газик" сердито зарычал мотором, помчался в поле, оставляя за собой пыльный шлейф. Посевную нужно было закончить минимум за декаду - срок очень мал, тому была виновницей жаркая погода, которая сильно сушила готовую землю и пахоту. Над черной вспаханной степью стояло все эти дни дрожащее марево - влага неумолимо испарялась, земля высыхала. Все знали - надо спешить с севом, тем более, что пахать осталось всего на три дня.
Это понимали директор, главный агроном и парторг, они торопили людей, чтобы выиграть битву за урожай. В последние дни Иванов сильно похудел, осунулся, на лице сильно и резко виднелись скулы, глаза округлились от недосыпания, стали большими, лицо загорело до бронзового загара, голос стал хрипловат. Директор скорее был похож на бригадира, так как сам проверял сомнительную работу высевающих аппаратов, вместе с сеяльщиками регулировал, а иногда вместе с сеяльщиками  на сеялке давал круг-два, чтобы лично убедиться в нормальной работе сеющего агрегата. Глядя на директора, главный агроном Полевая, секретарь партбюро Речкин, из-за нехватки людей, тоже становились на сеялки и сеяли.
- Нечего быть наблюдателями, - говорил директор, - надо своим личным примером показывать, как надо работать.
За это люди уважали директора. Если приходилось, что директор ругал за что-нибудь, то на него не обижались - знали, что ругает правильно.
Целые дни Иванов в поле с людьми. Его машина успевала побывать на всех полях. Даже шофёр измотался от непрерывной, почти круглосуточной езды. Не успеет остановиться шофёр, чтобы подтянуть ослабевшие гайки, как директор торопит:
- Быстрей, быстрей, надо попасть ещё в самую дальнюю бригаду?
Его возбуждение передавалось агрономам, управляющим, механикам, бригадирам, а от них всем рабочим. Работа спорилась, кипела, упорно продвигалась вперёд.

Под стать директору, в постоянном напряжении, работала главный агроном совхоза Полевая. Молодая, красивая женщина, одетая в стеганную синюю фуфайку, повязанная зелёным платком старалась побывать во всех бригадах, как днем, так и ночью, чтобы быть всегда в курсе дела всех событий. За весну похудела, загорела от горячит лучей весеннего солнца, стала еще красивее. Сидя теперь в директорском "газике" подсчитывала в уме: сколько осталось гектаров пахать и не засеянной площади. Ну, а на счёт брака Ильина вопрос решится на месте.
Машина остановилась на краю поля, где заправляясь агрегаты семенами. Сеяльщики таскали на себе мешки с зерном и засыпали его в ящики сеялок.
- Здорово, ребята, - сказал Иванов, - как дела?
- Помаленьку идут, - ответили хором.
- Где бригадир!
- Вон на том агрегате у Ильина?

Пока Ильин ехал, директор успел рассмотреть всех сеяльщиков, трактористов. Все они были одеты в синие комбинезоны, но через распахнутые вороты проглядывались военные, зелёного цвета гимнастерки.  Тут директору припомнилась картина у реки перед вагончиком, где протекала река с хрустально-чистой водой в которой девушки стирали бельё и свою одежду, а на другом берегу остановилась новенькая машина и из неё слезли демобилизованные из рядов Советской Армии. Молодые ребята в военной форме. Все они служили танкистами в армии в одном взводе. Так вместе стали работать в одной бригаде на целине с теми девушками, что встретили у реки. Сеялки заправили семенами, и агрегаты ушли снова в поле, а агрегат Ильина подъехал на заправку. Из кабины вылез грязный и запылённый Ильин, с сеялки сошёл бригадир Бердников, тоже весь в серей пыли. Он отряхнулся, подошёл к директору, поздоровался со всеми.
- Как не так, Бердников, получилось тридцать гектаров брака у Ильина за ночь?
- Лучше спросить у самого Ильина, - предложил бригадир. – Ильин, иди сюда!

Подошёл Ильин невысокого роста, широкоплеч, одет в синий комбинезон, лицо серое от пыли, потное, со следами маслянистых пятен.
- Расскажи, Ильин, как сумел посеять браком тридцать гектаров, - спросил директор.
- Не знаю, - спокойно ответил тракторист. - Как же ты не знаешь, ведь ты же сеял?
- Что ж я сеял, - медленно ответил парень.
- Толком хоть поясни, - настаивал директор.
Сеяльщики уже успели заправить сеялки семенами и все теперь подошли ближе, чтобы слышать, о чём идет речь.
-Я не виноват, что получился брак, - спокойно ответил Ильин. - Что, я этого хотел? Нисколько.
- Странно, получается, засеял поле с браком и но признает вины, - молвил директор. Интересно получается, Ильин? Кто сеял с ним ночью? - спросил Иванов у сеяльщиков.
-Я, - ответила молоденькая девушка в сером клетчатом платке.
- Расскажи, как было дело, - попросил Речкин.
- А, что рассказывать? Сеяли о вечера, - поясняла девушка, - сначала всё было нормально. Потом вдруг сгорела одна лампочка, свет в фаре потух. Ильин  хотел бросить сеять, но бригадир и агроном отделения Овсов не согласились. Говорят, теперь взошла луна, езди и присматривайся за контрольной бороздой. А сеяли не поперек пахоты, а вдоль. Вот и сеял Ильин до рассвета, а когда рассвело, то сразу обнаружили, что на поле три больших огреха. Вот и брак.
- Всё? - спросил директор.
- Утром управляющий и агроном посмотрели и забраковали наш сев.
- Так было? - обратился Иванов к Бердникову и Овсову.
Бригадир замялся и посматривал на агронома Овсова. Каждому из них не хотелось брать вину на себя. Оба медлили с ответом.
- Так, так было, - закричали все сеяльщики с трёх сеялок. - Хотели скорее посеять.
-Вот и набракодельничали, - сказала Полевая.
Все посмотрели на Полевую.
- Решай, ты главный агроном, - сказал директор, - но так решай, чтобы брака не было.
- Послушаем, что скажет Ильин, - сказала Полевая.
- Не знаю.
- В таком случае семена, горючее я поставлю тебе в счёт.
- Почему мне одному? - с недовольством спросил Ильин? - А бригадиру и агроному ничего? Ведь они заставили меня. Если считаешь, что они не виноваты, а только я, тогда ставь в счёт. Я рабочий, что мне скажут, то я должен выполнить.
- Бердников, что ты скажешь, - спросил Речкин.
- Придётся огрехи подсеять.
- Ты, Овсов, что предлагаешь? - сказал директор.
- Мы виноваты, мы и исправим брак. Не велика беда. Огрехи еще могут быть. Их не бывает там, где не сеют. Промежуток в сутки - не большая беда, все семена взойдут почти разом, ничего не будет заметно.
- Под вашу персональную ответственность, - строго сказала Полевая. - Завтра проверю, если не устраните брак - разнесу вас в щепки.
- Может сделать подсев, - спросил Речкин. - Сколько возьмете сеялок?
- Одной засеем, - ответил Ильин.
- А ты, Бердников, закроешь наряд Ильину и его сеяльщикам после того, как устраните брак, - добавил директор.
- Понял, люди по должны зря работать!

Разговор смолк, лишь тишину нарушал приглушенный шум работающего трактора на малых оборотах. Все стояли с серьезными лицами. А ласковее солнце освещало запылённые и грязные лица сеяльщиков - демобилизованных ребят, Ильина, яркие, цветные косынки и платки девчат. А сверху, с неба лилась на землю весёлая песня неутомимых жаворонков.
- Пошёл! – скомандовал Бердников.
Натужено загудел трактор, двинулись с места сеялки, посыпались через семяпроводы во влажную землю янтарные зёрна пшеницы, чтобы осенью обернуться обильным урожаем золотого зерна.
- Деловой народ, - промолвил директор и пошёл к машине.
Речкин и Полевая отчитывали бригадира и агронома отделения Овсова за ночной брак в севе.

- То, что во время ночного сева допущен брак, - говорила Полевая, - полностью виновны вы оба. Вы гнались за количеством, а качество сева вас не интересовало. Этот вопрос я поставлю на обсуждение дирекции.
- Не только, - добавил Речкин, - придется рассмотреть на заседании партийного бюро, чтобы другой раз вам и другим не было повадно делать! Понятно?
- Ясно, - хмуро ответил Бердников. - Постараемся исправиться.
Машина уехала в другие бригады.
Солнце высоко поднялось над землёй. Сильней задрожало марево. Шло интенсивное испарение. Целина, накопившая весенней воды до отвала, теперь отдавала её в атмосферу, пока не заходило солнце за горизонт. Так весь день.

Наступила чудесная ночь. Умолкли железные голоса мощных стальных дизелей. Удивился наступившей тишине на полях полный яркий месяц, залил он лунным светом ближние и дальние поля. Всего лишь один трактор вышел в поле и начал бороздить взад и вперёд огрехи, таская за собой одну сеялку. Месяц заглянул в кабину Ильина, подсветил ему дневные огрехи. К середине ночи смолк железный гул одинокого трактора. Снова наступила тишина, лишь время от времени нарушаемая сонным криком перепёлки или дикой утки на Светлом озере. Бригадный тракторный стан спал. На мокрой от росы траве золотой месят разбросал повсюду серебряное монисто ярких лунных бликов.

Возчик почты, он же начальник почтового отделения, подъехал на коне к полевому вагончику, на котором висела вывеска "Отделение связи". Остановил лошадь, слез с тележки, спокойно взял засургученный почтовый брезентовый мешок, на боку которого фиолетовыми чернилами было написано "Зерновой", пошёл с ним в вагончик.
Было ясно, тепло и солнечно. Зеленела молодая травка, неугомонно пели птицы.
Возле полевого вагончика царило большое оживление. Толпились парни и девчонки. Ведь целую неделю не было почты, так как почтальон уехал на свадьбу и вернулся только вчера. За почтой никто не ездил. Наконец на пороге вагончика показался почтальон Иван Зацепин - тонкий, худой, красивый парень с лихими вьющимися кудрями пепельных волос, верткий в движениях парень:
- Пляшите, девушки, ох и писем привалило, - весело промолвил Иван, - кому одно-два, а кому сразу три, - подняв над головой большую кипу писем.
Письма! Синие, белые конверты, треугольнички - на всех марках этих конвертов стоят штемпеля различных городов Советского Союза, районных центров, сёл и деревень. Они связывают тонкой незаметной нитью парней и девушек с родными местами, отцом и матерью, со знакомыми и любимыми. Сколько в них весёлого и радостного, сколько огорчений. Но что бы там ни было - их всегда ждут. Ждут настойчиво, терпеливо, долго. Потому что в письмо каждый автор вкладывает часть своего размышления, правду о самом близком и любимом человеке, важною новость интересное событие, кто вышел замуж, кто женился, на ком женился и многое другое. Письма всегда желанны, потому их так ждут, а когда придут - радуются.
- Сколько же плясать? - спросил кто-то.
- Одно письмо - раз сплясать, два письма - два раза плясать, - ответил Иван.
Все засмеялись, закричали:
- Согласны, быстрей давай!
- Вываливай на стол - разбёремся, - кричали.
- Нет, так не пойдёт, - шутил почтальон. – Не увидим, как пляшут некоторые московские, великолукские, а также украинские, белорусские, молдавские девушки!
- Что только нам плясать, - кричала Сергеева. - Пусть и парни попляшут.
- Не возражаю, - подтвердил Иван и, подмигнув глазом парням, стал развязывать шпагат, связывающий стопку писем.
- Не томи душу, почтальон, - торопили голоса,- быстрее развязывай.
- Успеете, мои хорошие, получить и прочитать, наконец стопка писем была развязана и почтальон бережно взял синий конверт, громко промолвил:
- Кротова, пляши!
- Так давай!
- Нет, был какой уговор? Плясать!
- Пляши, Маруся, - раздались голоса и к великой радости кто-то сзади запиликал весёлую плясовую мелодию на губной гармошке.
- Пляши, видишь, гармонист старается, - шутил Васильев, - а то я пойду!
Маруся с улыбкой на лице вышла в образовавшийся круг и под музыку и хлопки в ладони пошла плясать по кругу раз-другой взмахивая косынкой.
- Хватит, Мария, хватит, - неслось со всех сторон, - молодец.
- Получай, - умеешь танцевать, - промолвил почтальон.
Мария с большой радостью схватила синий конверт, отошла в сторону, распечатала, достала оттуда исписанный лист бумаги и стала читать.
А почтальон снова и снова выкрикивал фамилии целинников: - Реснянский, Васильев, Волошин, Скарлигин, Коробов, Просычев, Веревкин.
Все пляшут. Кто раз пройдёт по кругу, а кто пустится в настоящий пляс с присядкой, а кто вывернет такие коленца, что все со смеха падают и животики надрывают. В пляс пошла Полевая, подпевая?

Почтальон у нас хороший,
Почтальон у нас красив.
Почтальона полюбила -
Домой письма мне носил.

-Веснин, - кричит почтальон. - Получай!
Веснин вошёл в круг, встряхнул руками и под аплодисменты пошёл по кругу да так, что трудно было усмотреть за его движениями рук и ног. Вот он правой рукой касается носка полуботинка левой ноги, миг - и левой рукой касается носка правой ноги. Так это у него быстро получается.
- Ловко, Веснин, ловко, - подбадривают ребята.
 - Хватит, - кричит Скарлатин, - а то нам не достанется. Веснин взял письмо, обратился к товарищам:
-Пошли читать.
Человек пять отошли в сторону, Веснин читает - остальные слушают, что отец пишет сыну из дому.
Постепенно почтовый мешок худел и худел. Бока его почти совсем спали, но и целинников возле почтальона становилось всё меньше и меньше.
-Гаврилов Владимир, - крикнул почтальон.
- На смене, - ответили.
- Речкин!
- В поле еще!
- Директору совхоза, - кричал Иван, - секретарю партийной организации, секретарю комсомольской организации!
- Давай мне, - сказала секретарь директора Алла. - Я им передам, - и взяла пакеты.

- А кто за них будет танцевать?
- Я и ты, - сказала Алла и подхватила Ивана по кругу.
Сколько у всех в этот день было радости, разговоров, воспоминаний.
Особенно тревожились матери. Васильев вечером еще раз перечитал письмо. Мать писала: "Милый сыночек, как ты живёшь на целине? Каждый день слушаю радио из Москвы, чтобы услышать радостную весточку о тебе или о совхозе "Зерновой". Кто тебе, сынок, стирает рубашку и брюки, кто жарит тебе на сковородке на подсолнечном душистом масле твою любимую картошку, которую ты так любил кушать дома? Как мне хочется хоть одним глазком посмотреть на тебя, какой ты сейчас есть, душа моя бы успокоилась. Пиши, сынок, чаще письма, - закончила мать".
Такие письма шли в те дни всем. Только сыновья и дочери с ответом задерживались - спешили поднимать целину, строить новый совхоз, чтобы данное слово партии и комсомолу выполнить с честью - возродить целину к жизни.

А матери продолжали беспокоиться; присылали новые письма. "Милая, Зоя, что-то уже давно нет от тебя письма, - читает вслух подружкам письмо Зоя Лопухина. - Может ты уже на целине вышла замуж, так милости прошу - приезжай к нам в гости с мужем. Для такого случая я припасла для встречи твое любимое сладкое вишнёвое варенье. Если не вышла замуж, то напиши, с кем дружишь. Подружки твои Вера и Аня так жалеют, что не уехали с тобой на целину. Вспоминают тебя, как ты, Зоинька - звала их с собой пойти в райком комсомола за комсомольскими путёвками на освоение целинных земель. Большой, большой привет тебе от меня, папы, а также от подруг".
Смеялись, радовались приходу писем, прочитывали - порой на душу ложится лёгкая грусть по далёкому, родному, привычному дому, где так весело прошло твоё босоногое детство. Но, что может сравниться с настоящими днями, где сейчас проходит боевой дорогой целины твоя комсомольская юность. Были такие ребята, а их большинство, кто выдержал, выстоял, вытерпел все невзгоды первый целинной весны и стали настоящими героями целинной эпопеи. Были и такие, кто, спасовав перед трудностями, не сумели выстоять, сникли духом, скисли. Так уж построена жизнь, что среди великих дел один сразу находит своё место в жизни, идёт с ней в ногу с самого начала до конца, другой, не увидев себя в великом потоке жизни и времени, превратился в бегущую тень от облака. Бегут до поры, до времени, когда жизнь перед ними ставит новую задачу. Тогда они останавливаются, оглядываются назад, говорят:
- Стоп! Хватит бежать! Прекратить бег...

В просторном светлом кабинете, только что выстроенной из красного кирпича конторы совхоза, сидят двое: директор и секретарь партбюро Речкин.
- Что ты предлагаешь, чтобы ускорить строительство, - сказал директор секретарю.
- Надо поставить две бетономешалки и на отдалённые объекты подвозить уже готовый бетон на машине, а не на лошади.
- Дельное предложение, - согласился директор.
- Тогда рабочие не будут простаивать.
В Дверь постучали.
- Входите, - сказал директор.

Распахнулась дверь, в кабинет вошёл молодой парень лет девятнадцати - двадцати, небольшого роста, круглое лицо, фуражка на голове. При входе в кабинет снял фуражку. На костюме видны следы недавней дорожной пыли.
- Здравствуйте Евгений Игоревич, - промолвил вошедший.
- Здорово, - ответил директор. - С чем и откуда пожаловал?
- Вернулся я, - тихо промолвил парень. - Хочу работать.
- Постой, постой, что-то припоминается мне, где-то мы с тобой уже виделись. Не ты ли шёл весной по распутью и бездорожью с бригады и повстречался мне на дороге. Кажется Фамилия Окнев?
У директора было, хорошая память. Он помнил почти всех своих рабочих по именам и фамилиям. Это сильно ему помогало в работе.
- Я, - смущенно ответил парень.
- Где же ты был?
- Долго рассказывать, Евгений Игоревич.
- Что же с тобой делать?
Директор посмотрел на секретаря партбюро Речкина, промолвил:
- Может ты, Николай Васильевич, поможешь?
Секретарь окинул взглядом с ног до головы Окнева, посмотрел ему в глаза, немного помолчал, затем сказал:
- Вот что, Окнев, давай на чистоту говорить, хочешь работать?
- Затем и вернулся.
- А ты подумал, как тебя встретят комсомольцы твоей бригады?
- Виноват я перед ними, - медленно ответил парень. - Спасовал тогда.
- А теперь как?
- Решил к ним вернуться, если примете. Перед комсомольцами бригады готов ответ держать за свой низкий поступок. Только перед ними я виноват, - с явным душевным волнением говорил Окнев.
- Когда приехал?
- Вчера.
- Значит полтора дня уже здесь.
- Выходит так.
-Почему вчера не явился в контору?
-Совесть, поверьте, грызла, - чистосердечно ответил парень.
Речкин встал, прошёлся по кабинету, постоял молча у окна, о чём-то думал, потом промолвил:
- Думаю, Евгений Игоревич, парень будет работать. Надо принять.
- Ну, раз о тебе, Окнев, сам секретарь так говорит, - принимаю, - строго глянул директор в глаза парню. - Пойдёшь в свою бригаду и на свой трактор.
Окнев слушал и не верил своим ушам, что слышит - ему снова дали трактор, снова в родном коллективе. Ему показалось, что солнце как будто засмеялось, день стал яснее:
-Пусть теперь хоть как наказывают в тракторной бригаде. Все перетерплю, всё вынесу, как бы мне не было трудно, - думал Окнев, лёжа на койке в общежитии, куда его принял комендант на ночь. - Там ли еще работает Маруся?
Душа радовалась, хотелось петь... Но, уставший за несколько суток езды в поездах в жёстких вагонах, организм теперь расслабился, незаметно смежились веки и Окнев уснул.

Бывает же так: оступился человек, не понял вовремя своей доли ответственности, покривил своей совестью перед товарищами, хотел навсегда уйти от них. Но какая-то неведомая внутренняя моральная сила держит и не даёт полностью порвать невидимые тонкие нити, идущие к коллективу, в котором ты жил, работал, вместе с ним мужал и рос, встречал радость, переносил невзгоды. Со временем человек осознаёт всё им совершённое, неведомая внутренняя сила всё сильнее натягивает живые нити и человек приходит в трудовой коллектив, где его знали, уважали как товарища и человека, доверяли ему, любили его и он любил, знали его до последнего поступка.
Было три часа ночи. Окнев открыл глаза, протёр их кулаком. Потом поднялся с койки, оделся и вышел на улицу. Утренняя прохлада отряхнула с глаз ночные грезы, тут же умылся, стало хорошо.
- Надо идти, чтобы успеть к пересмене, - подумал Окнев и зашагал в поле.
Весь остаток ночи шёл Окнев, сжимая в руках приказ директора, размеренным шагом, отмеряя километр за километром. Он видит красивое рождение рассвета, восход утреннего солнца, работу тракторов ночной смены. Он шёл, не чувствуя усталости, и, казалось, не шёл, а на крыльях летел на крыльях мечты. Давно уже оторвалось яркое солнце от сонной земли. Окрасив бледно-голубое небо в пурпурный цвет. Окнев подходил к полевому стану бригады, где белели палатки и стояли вагончики. Вон, то место у трактора, где расстался с Марусей в тот вечер дикого урагана. Так ему стало не по себе, что в груди, будто что-то шевельнулось, в горле пересохло и перехватило дыхание, по виску покатилась горячая капля пота. Все вспомнилось. Теперь, словно чувствуя горячее дыхание Маруси, её мягкие прекрасные губы, будто только-только сейчас их целовал, - зашагал быстрее к полевому стану, где уже стояли трактора ночной смены, возле них суетились трактористы. Вот Окнев уже у крайней палатки. И могло же такое случиться - откинув полог - из неё вышла Маруся, красивая, румяная, весёлая, с прекрасной распущенной косой, в белой кофточке.
- Маруся, - вырвалось радостнее восклицание из груди Окнева. Девушка оторопело остановилась, глянула на Окнева, пристально поглядела на парня. Её лицо меняло выражение. Весёлая улыбка сошла со щёк, лицо сделалось серьёзным.
Окнев поравнялся с ней.
- Здравствуй, Маруся! - промолвил он и почувствовал на себе тяжёлый взгляд девушки.
- Это ты? Здравствуй, - сурово промолвила Маруся, - что вернулся, беглец.
- Как видишь!
- Ну, мне некогда, - промолвила Мария и снова шмыгнула в палатку.
- Вот как меня здесь встречают подлеца, - подумал Окнев. - Значит заслужил этого.

Ноги вдруг налились свинцовой тяжестью, от усталости заныло тело, захотелось пить. Окнев подошёл к деревянному бочонку, зачерпнул ковшиком воды и выпил с жадностью. Из палатки снова вышла Маруся, но уже одетая в синий комбинезон, направилась к своему трактору.
Окнев положил ковшик на пузатый бочонок и вышел из-за вагончика, где обычно собиралась вся пересмена.

- Никак Окнев явился! - крикнул Васильев. - Здорово, Николай, какими судьбами? - весело проговорил тракторист.
- Явился, - мрачно ответил Николай.
- Ну, здорово, - протянув руку, промолвил Васильев.
- Здорово, братцы! - со всеми поздоровался Окнев.
- К нам в бригаду? - спросили обступившие трактористы.
- Вот приказ.
- Иди к бригадиру.
- Где он?
- Вон у трактора, - сказал Васильев и показал рукой в сторону, где возились у машины тракторист и бригадир.

Весть с возвращении Окнев а быстро облетела весь полевой стан. Как раз на пересмене были все новоселы. Постепенно парни и девушки подходили и окружали со всех сторож бригадира и Окнева, разговаривающих между собой.
- Пусть решает вся бригада - принимать тебя или нет, держа в руке приказ директора, говорил Коробов. - Дирекция издала приказ, а коллектив будет сам решать, что с тобой делать, - говорил бригадир, оглядывая всех стоящих. - Вот твой бывший трактор, на котором ты работал, а сейчас он закреплён за Марусей.
Все стояли молча и глядели на бригадира и Окнева.
- Так что будем делать? - обратился Коробов к комсомольцам. - Есть предложение провести экстренное короткое комсомольское собрание, так как он стоит ещё у нас на учёте, - предложил Васильев.
- Не возражаем, - поддержало несколько голосов.
- Скарлыгин, веди собрание, это по твоей части, - ответил бригадир.
Как-то само собой получилось, что Окнев оказался в образовавшемся круге. Он никак не ожидал, что прямо с дороги попадёт на комсомольское собрание бригады. Но что сделаешь, этого требует коллектив, этого требует комсомольская дисциплина.
- Собрание считаем открытым. На повестке дня один вопрос: "Разбор персонального дела комсомольца Окнева Николая". Кто за данную повестку, прошу голосовать! - предложил Скарлыгин.
Все подняли руки. Скарлыгин внимательно посмотрел, затем объявил:
- Единогласно. Против нет, воздержавшихся нет. Слово предоставляется комсомольцу Окневу Николаю. Окнев, выходи на середину, чтобы всем было слышно.
Окневу перехватило горло, в голову не приходила ни одна порядочная мысль для оправдания. Да и что оправдываться.
- Пусть расскажет, где был, - предложил Васильев.
- Известно где, мотался, - еле выдавил из себя Окнев.
- Почему вернулся? - спросил Скарлыгин.
- Не могу без вас, поверьте.
- Тогда выкладывай, где был, чтобы все знали.
- В Бийске, Барнауле, Новосибирске пришлось постранствовать. Дома три дня прожил.
- Почему там не остался?

- Там встретили плохо. Мать и сестра говорят: "Иди куда хочешь, а нас не позорь". Я извинился перед своими родителями и вернулся к вам в совхоз. Если допустите, то буду работать. Готов понести любое комсомольское наказание потому, что перед вами всеми виноват. Свою вину признаю, струсил тогда, теперь постараюсь исправиться.
Стало тихо. Окнев умолк, обвёл взглядом всех присутствующих. Он не просил ни у кого прощения, знал, что виновен сам. Тут никто не сможет ничем ему помочь. Остаётся один выход: что заработал-то и получай.
- Кто будет говорить? - сказал секретарь.
- Разреши мне, - попросил слова Васильев.
- Говори!
- Как-то просто всё объяснил здесь Окнев, - начал Анатолий. - Выходит так: не захотел работать – взял и уехал. По-моему нас райкомы комсомола сюда посылали не за тем, чтобы убегали с целины. Затем, чтобы поднимали целину, работали на ней, строили новый совхоз. Мы тут вспахали, провели первый сев на целинной земле, а Окнев разъезжал по стране, ища хорошее местечко и длинный рубли. Как же это, Окнев, получается. Если трудно - то в кусты, если полегчало, то и я с вами по пути. Выходит так. Просто как в крыловской басне. Вол пахал, а муха на рогу сидела. Когда пахать закончил вол, то муха хвалилась: "Я тоже пахала!"
Все засмеялись. Кто-то даже сказал:
-Тебе бы, Васильев, Крыловым быть!
- Ничего, - в шутку отвечал Анатолий, - хватит с меня того, что я тракторист.
- Дальше вали!
- Что дальше? - отозвался Васильев. - За весну, сколько бы Окнев вспахал и засеял. Теперь, когда основные работы выполнили, он, видите, приехал к нам. Выходит так, как говорил Чапаев: "Что, к чужой славе хочешь примазаться?" Так и с Окневым получается. Притом, товарищи, мало того, что Николай вернулся к нам. Пусть скажет нам, что его заставило приехать опять сюда. Вот скажи, Окнев, товарищам, - предложил Васильев.
- Комсомольская честь заставила, - ответил Николай.
- Как мы тебе поверим? - сказал Васильев.
- Пусть покажет комсомольский билет, - предложил Реснянский. - Может он его в дороге потерял!
- Покажи билет, - предложил секретарь Скарлыгин. Смущённый Окнев полез во внутренний нагрудный карман пиджака. Достал тёмные красные корочки с надписью золотом тиснёной краской: "ВЛКСМ".
Все молча и с напряжением следили за каждым движением руки Николая и когда он развернул корочки, то как-то сам собою получился облегчавший вздох. Окнев передал корочки секретарю. Скарлатин посмотрел первую страницу билета, полистал листики, поднял так, чтобы все видели, сказал:
- Билет комсомольский Окнева. Все увидели?
- Все, - ответило несколько голосов.
- Бери билет и храни, - ответил секретарь, - подавая Окневу.
- Вношу предложение, - продолжал Васильев, - ограничиться обсуждением данного вопроса по делу Окнева. Считаю, что он прочувствовал все до конца.
-Кто следующий? - сказал секретарь.

- Дайте, я немного скажу, - сказала Лопухина.
- Говори!
- Не знаю Окнева. Мы приехали на помощь в эту бригаду, когда в самом разгаре был весенний сев. Как нам было трудно, вспомните все! У нас не хватало людей, а этот Окнев где-то ездил и болтался без дела. Теперь он перед нами и мы должны решать его судьбу. А что за него решать, когда он сам ее решил. Все же вношу предложение: объявить Окневу выговор. Он его заслужил.
-Кто следующий? - произнёс Скарлыгин.
Говорили многие.
Окнев выслушивал все справедливые упрёки комсомольцев. Они были правы, нанося критику в его адрес. Тяжёлые минуты переживал Николай, но он не сердился. Есть же справедливая русская пословица, которая гласит: "Не тот друг, что речи мёдом мажет, а тот, кто правду в глаза скажет". Такую горькую правду сейчас говорили Окневу комсомольцы.
Маруся было тут же. Тяжёлые воспоминание прошлого сейчас нахлынули на неё. Она вспомнила, как познакомилась с Николаем ещё в поезде, как он ей нравился своей игрой на семиструнной гитаре, как задорно пел под аккомпанементы музыки. Тогда ей казалось, что лучше его и красивей нет никого из ребят, вспоминала, как сидели вечерами на берегу быстрой речки и, смеясь, бросали камешки в хрустально-чистую воду, как устраивали и устанавливали первые палатки на стане, как перевозили плуги, бороны, сеялки, как в кабине трактора первый раз в жизни Николай ее поцеловал.
- Как я его любила, - думала Мария.
Потом она вспомнила последнюю встречу в ту бурную ночь у вагончика, его горячий поцелуй и страшное, искажённое гримасой лицо, занесённый кулак над её головой. Это было страшным моментом. Если бы не бригадир-то не известно, чем бы все это могло кончиться. Но об этом знали только двое - Мария и Коробов.
- Может это был порыв гнева, - дальше думала Мария. - Ведь раньше я не видела Николая таким.
- Что скажет Маруся? - услышала она голос Скарлыгина.
Мария подняла глаза, посмотрела на Окнева. Он стоял бледный, растерянный, руками медленно мял скомканную кепку.
- Пусть сначала покажет себя, раз пришёл в нашу бригаду и напишет о своём поступке в газету, чтобы все комсомольцы совхоза прочитали.
Началось голосование за предложения. Чаша весов колебалась то в одну, то в другую сторону. На весах комсомольской совести взвешивали все "за" и "против". Но, видимо, с давних времён от наших древних предков пришёл к нам старый обычай - бесстрашен и грозен русский человек, беспощаден он в драке, но тут же отходчив и великодушен к поверженному. Чаша совести комсомольских весов перетянула и все проголосовали за предложение Васильева - ограничиться обсуждением.
- Вон твой трактор, иди и работай, - сказал бригадир.
- Спасибо, братва, - радостно вымолвил Окнев и пошел к трактору.
Ярко светило утреннее солнце, его лучи отражались на отполированных до блеска гусеницах тракторов, в стёклах кабин. Над головой весело пели жаворонки. Легко стало на душе у Окнева, словно с него свалилась непомерная тяжесть.

В один из воскресных тёплых солнечных дней в совхозе состоялись спортивные состязания по футболу между командами "Тягач" и "Буксир". В команду "Тягач" входили трактористы, в команду "Буксир" шоферы. Возле Светлого озера наскоро соорудили на ровной площадке ворота, натянули на них сетки и стадион готов. По краям поля вкопали столбики, прибили на них доски, чтобы зрители могли сидеть и наблюдать ход игры. О начале футбольного матча заблаговременно извещали расклеенные объявления и совхозная малотиражная газета "За урожай" Объявления расклеили на стенах палаток, на вагончиках и Доске объявлений. Матч назначался в шестнадцать часов.
К назначенному сроку на стадион стали стекаться все свободные жители совхозного посёлка. Шли с песнями стайки девчат, одетых в новые цветастые платья, парни в белых рубанках и выглаженных в стрелочку брюках, на ногах туфли. Играли гармошки, подпевали девушки. Шли парами и в одиночку. Тут же на стадионе занимали свободные места. А на стадионе обе команды делали разминку, а зрители тем временем зря не теряли времени. Парни-гармонисты играли на гармошках, а девушки пели и плясали. Смех, хохот, веселье царили вокруг. Подошли Иванов, Сосновский, Руденко, Булкин, Речкин, Овсов. Коробов прекрасно играл на гармошке. Ему подпевала Федосья:

Говорят, я не красива -
Вовсе не красавица,
Но не всех красивых любят,
А кому кто нравится...

После Федосьи подпевали другие. Явно было по всему, что здесь царит молодёжное веселье и радость.
- Оказывается ты хорошо поешь, - услышала Федосья позади себя голос Иванова.
- Природа меня голосом не обидела. Подпела бы и тебе, если бы ты умел так прекрасно играть на гармошке, - ответила она.
- Вот как раз и умею, - сказал Евгений.
Он подошёл к Коробову, шепнул ему:
- Дай, Василий, я сыграю, а ты отдохни.
-Пожалуйста, - и подал гармошку.
Иванов сел на место гармониста, одел на плечо ремень, растянут меха, пальцами по ладам прошёлся вниз и вверх, наклонив голову, как бы прислушиваясь и голосам гармошки.
-Ну что, плясовую сыграть? - спросил девушек и парней.
- Давай! - закричало несколько голосов.
Евгений растянул меха и полились замечательные звуки мелодии молодёжного танца "Полечка". Девушки вспорхнули со своих мест, как птички, и началась пляска. Жаль только, что не на деревянном полу - не слышно, как каблучками выбивали дробь. Подхватив девчат, в паре танцевали Сосновский, Руденко, Булкин, Речкин, Овсов. Коробов подхватил Федосью и слились все в кружащем общем танце. Так до начала матча Иванов успел сыграть ещё и вальс.
Но вот ведущий футбольного состязания объявил о начале матча.
- Зрителей прошу занять свои места. Матч начинается!
Иванов подошёл к Полевой, пригласил:
- Давай присядем. Вот свободное место есть.
- Не возражаю.

Присели. Теперь они вместе со всеми смотрят, как капитаны команд поздравляют друг друга, как в игру вводится мяч и начало матча. Футболисты обоих команд подобрались крепкие и сильные. Не жалеют своих сил для интересной игры. Когда игроки забивали мяч в ворота своего противника, зрители громом аплодисментов и криком приветствовали игроков. Евгений тоже аплодировал вместе со всеми также активно, как и все. Федосья болела за команду "Тягач" и приветствовала аплодисментами игроков-трактористов.
После окончания матча зрители постепенно стали расходиться.
- Может, погуляем по берегу Светлого озера? - предложил Евгений. –Полюбуемся как плавают белые лебеди.
-Пошли, если они не улетели, - ответила Федосья.
Взяв её под руку, они медленно шли по мягкому травянистому берегу озера, небольшие волны ласково плескались у берега.
- Как тебе понравился наш матч? - спросил Евгений.
- Прекрасно играли. Я болела за команду "Тягач", она и победила; - сказала девушка.
- Счёт мал, - добавил Евгений. - Всего два-один в пользу команды "Тягач".
- Я считаю, что раз счет мал, то команды играли хорошо, а это значит, что тренировка у всех была организована настоящая. Вот только стадион наш больно уж не привлекательный.
- Ничего, Федосья. Со временем построим хороший настоящий стадион, Дом культуры со стационарной установкой, среднюю школу.
- Вообще ты фантазировать можешь!
- Честное слово сделаем. Дай только окрепнуть. Много хорошего уже у нас делается. Вот запомни мои слова. Сегодня первая ласточка.
- Верю, что ты, все уже в перспективе видишь, а вот меня даже не замечаешь.
- Да ты что? - изумился Евгений. - Каждый день встречаемся на работе, даже ссориться приходится, а ты уж меня такими словами оскорбила.
- Ничего. Думаю на пользу.
- Смотря кому?
Так в разговоре прошли вдоль берега озера в самый дальний конец. Белых лебедей не увидели, видимо, улетела куда-то на кормёжку. Теперь возвращались тем же путём к своим палатками вагончикам.
- Как тебе сегодняшний выходной понравился? - спросил Евгений.
- Просто весело прошёл, - ответила Федосья. - А больше всего меня удивило то, что ты, оказывается, умеешь хорошо играть на гармошке!
- Удивилась? Да ведь я с детства люблю играть на гармошке. Дед и отец играли, от них научился.
-Весёлый муж кому-то достанется, - со смехом и весёлой улыбкой промолвила Федосья.
- И если бы такая же жена! - отпарировал Евгений. - Не жизнь была бы, а малина. Просто семья артистов собралась бы!
Так дошли до палаточного посёлка. Остановились возле палатки, где жила Полевая.
- Вот и вся наша любовь кончилась, - весело промолвила Фадосья. - Теперь ещё буду ждать такого же прекрасного выходного дня. Пока! - и скрылась за пологом палаточного входа.

Стояли жаркие июньские дни. С утра еще было прохладно, но к полудню солнце поднималось и стояло почти над головой, нещадно паля. Земля быстро сохла, пыль на дорогах поднималась столбом от автомашин. Всходы удались на славу, они подросли, успели раскуститься и широкими зелеными листьями прикрыли землю. Уменьшая тем самым испарение влаги из почвы. Сказалось майское прикатывание посевов.
- Может отразиться эта жара на урожае, - говорили опытные трактористы. - Недельки две посевы еще могут выдержать, больше не устоят.
В просторном светлом кабинете директора совхоза собрались на совещание все главные специалисты совхоза, механики, бригадиры, помощники бригадиров, агрономы, прораб, мастера строительного участка, заведующие гаражом и ремонтно-тракторной мастерской.
Совещание открыл секретарь партийной организации Речкин. Он предоставил слово главному агроному совхоза Полевой.
Федосья Ивановна встала из-за стола, бросила взгляд на сидящих в кабинете, взяла в руки исписанный белый лист бумаги, начала говорить:
- Товарищи! На первое июня в совхозе было засеяло зерновыми восемнадцать тысяч гектаров. Мы работали в период весенне-полевых работ тридцать один день. 3а это время молодые патриоты целины вспахали эти восемнадцать тысяч гектаров, заборонили и посеяли, затем прикатали посевы тяжёлыми катками. Вся площадь покрыта сейчас хорошими всходами, которые бурно пошли в рост. Хорошо трудились на весеннее-полевых работах трактористы бригадира Коробова - это Анатолий Васильев, Борис Скарлыгин, Василий Реснянский, Николай Веревкин, Зоя Лопухина и многие другие. Замечательно трудилась бригада Бердникова. Между этими бригадами было организовано социалистическое соревнование. Они первыми в совхозе закончили как вспашку, так и все посевные работы.
Но, как мы видим, товарищи, весна была не благополучная, лето тоже. Наступила сильная жара. Создавшиеся условия могут повлиять на дальнейший рост растений, - продолжала Полевая. - Нас выручило прикатывание.
Не обошла стороной главный агроном организаторскую работу. Она подвергла критике всех управляющих и бригадиров, особенно второго отделения, за слабое руководство, досталось механикам и агрономам долго возившимся над регулировкой высевающих агрегатов, коснулась также горячего питания.
Полевая закончила, воцарилась тишина. Каждый присутствующий думал над только что услышанными словами и старался полностью осознать свою долю вины или заботы в законченном весеннем севе.
- Что же так и будем молчать? - промолвил Речкин.
- Разрешите мне, - сказал Коробов.
- Пожалуйста, Василий, начни, - промолвил Речкин.
- Здесь нас всех правильно критиковала главный агроном, - вставая с места, начал говорить Коробов. - Есть наши грешки. Но ведь в любом большом деле возможны ошибки. Вот, к примеру, поля мы все изучили по карте, - Василий указал рукой на карту, висевшую на стене. - Но одно дело знать карту, другое дело ориентироваться в степи, где нет видимых предметов. Куда ни глянь - всюду степь. Полей по сути дела мы не знали - где их начало, где конец. Ведь были случаи, когда не только с плугами, но и с целыми сеющими агрегатами заезжали трактористы на соседние поля колхозов и там работали. Пока разберемся в чём дело – глядишь - время ушло и час-два потеряли. Вечером учётчики наставят вешки, а ночью ветер их свалит, вот и ищем их, или на другое поле заедем.
Резину тянули с заправкой сеялок семенами, - продолжал Коробов. - Как бы то ни было, а надо признать честно, что это дело у нас было плохо организовано. Аналогичное положение и с заправкой тракторов горючим. На последующее время все эти недостатки нам надо учесть и не допускать. Вчера я проехал по всем полям - душа радуется, радуется от того, что мы заложили первый урожай на целинной земле, - закончил Коробов.
Затем выступил бригадир Бердников, инженер Руденко, механики, они подняли вопрос о подготовке комбайнов, так как все они стояли на сборочной площадке ещё законсервированными. Как привезли их с товарного двора железнодорожной станции, так к ним ещё никто не подходил.
- Вопрос правильно подняли, - сказал секретарь Речкин. - Готовиться к уборке надо, но есть ряд других вопросов, которые требуют сейчас безотлагательного решения. С первой задачей мы справились - урожай на целине заложили. О следующей, не менее важной задаче, скажет директор совхоза. Пожалуйста, Евгений Игоревич.
Иванов встал из-за стола, кашлянул в кулак, правой рукой пригладил волосы на лысеющей спереди голове, начал говорить:
- Мы все вместе решили только одну главную задачу: вспахали целину и засеяли землю семенами, то есть заложили основу первого урожая. На повестку дня жизнь выдвинула вторую важную задачу - это строительство квартир для рабочих, зерносклада, ремонтной мастерской для тракторов и автомашин, гаража, хорошего магазина, совхозного клуба, средней школы и много других объектов. Но в первую очередь нам необходимо начать строительство квартир для рабочих. Нам партия и государство, - продолжал директор, - дают в достаточном количестве строительные материалы, сборные Минские двухквартирные домики, лес, кирпич. Но теми строителями, которые у нас сейчас работают, мы не можем выполнить огромный объём строительных работ. Правильно я говорю, товарищи? - обратился Евгений Игоревич ко всем присутствующим.
- Правильно, - ответили присутствующие.
- Нам надо найти внутренние резервы. К нам всё время прибывают и прибывают из соседних с нами районов молодые комсомольцы и молодежь с комсомольскими путёвками. Но этих людей нам мало. А рабочих рук надо много, чтобы к сентябрю-октябрю у нас все новосёлы жили в тёплых квартирах, потому что сибирское лето короткое и здесь рано начинаются холода. Сейчас для коммунистов и комсомольцев нашего совхоза нет более важной и ответственной задачи, как построить к осени дома и дать жильё людям. Мы уже приступили к строительству домов на улицам Автозаводской, Великолукской, Алтайской, Целинной, Комсомольской, Сибирской. Но нужны люди. Если мы до наступления холодов не сможем всем дать квартиры, то люди просто разъедутся кто куда, мы ничем их не сможем удержать. Наша задача закрепить всех новоселов на целине, чтобы они работали вместе с нами так, как призывают партия и правительство.
Евгений Игоревич снова поправил волосы на голове, сел. Теперь всех волновал вопрос о строительстве. Пока тепло можно жить в вагончиках и палатках. Летом в них, конечно, лучше, чем в квартире. Вокруг чистый свежий воздух, в реке хрустально-чистая холодная вода, да такая холодная, что зубы ломит, стакан речной воды сразу утоляет любую жажду даже в самую сильную жару. Но это пока лето. Не за горами долгая холодная сибирская зима с её сорока и пятидесяти градусными морозами. Дикими ураганами, штормовыми леденящими ветрами, снежными заносами, когда голые руки без меховых рукавиц через пять-десять минут на морозе застывают так, что приходится их оттирать снегом. Придёт зима, не остановится на полпути и не будет ждать, когда будут построены квартиры, а скуёт морозом реки и озёра, белым снежным покрывалом оденет землю, в норы загонит до весны всё  живое. Как быть? Как всем новосёлам создать уют и тепло в квартирах, как зажечь электрические лампочки Ильича?
Слово для выступления взял секретарь комитета комсомола совхоза Алексей Сосновский:
- Нам необходимо до начала зимы построить пятнадцать четырёхквартирных дома, два уже строится из сборных частей, заложено десять фундаментов под двухквартирные финские домики, требуется построить два общежития для мужчин и женщин на сто человек, построить баню, столовую, пекарню, магазин, два зерносклада, мастерскую. На это строительство требуется сейчас не менее двухсот человек строителей. У нас пока работает сейчас всего двадцать семь человек. Как прораб ещё раз повторяю - надо не менее двухсот человек.
Сосновский сел. Зашевелились присутствующие, зашептались.
- Где же мы столько строителей наберём? - задал вопрос Коробов не то директору, не то Сосновскому.
- Другого выхода нет, надо двести человек, - ответил комсорг-прораб.
- Дал нам задачу, - не унимался Коробов.
- А сколько у нас индивидуальных застройщиков? – спросил Булькин, недавно избранный председатель профсоюза рабочего комитета совхоза.
- Свои дома строят двадцать шесть хозяев на улицах Комсомольской, Луговой. Десять домов уже подведены под крыши, ведутся внутренние отделки.
- Не густо, - мрачно промолвил Бердников. - До белых мух хватит строить.
На некоторое время воцарилось молчание. Каждый обдумывал работу на своём производственном участке. Особенно хмурились бригадиры и механики. Их тревожили состояние уборочной техники, а людей не хватает. С места поднялся Бердников.
- Строить, конечно, надо, - начал бригадир. Но кто будет готовить уборочную технику, если сейчас двести человек снять со всех бригад. С такими предложениями я не согласен.
- Что же ты своих людей собираешься держать зимой в палатках? - промолвил Булкин.
-Не знаю, но всех людей я не отдам, - зло ответил Бердников. - Кто будет собирать комбайны?
Бригадир сел на свое место и продолжал мять в руках замасленную кепку.
Выступление Бердникова всех задело за живое. Заговорили, зашевелились, начали переговариваться друг с другом, дело дошло до спора.

Поднялся главный инженер Руденко. Его больше всего беспокоило состояние уборочной техники, нежели строительство.
- Надо строить, но технику к уборке тоже необходимо готовить, - с ноткой недовольства в голосе начал говорить инженер. - Может обратиться к колхозам, они чем-нибудь нам помогут, у них есть люди. Можно даже обратиться в районную МТС, чтобы дали рабочих.
- Этот вопрос мы тебе и поручим решить, - сказал Речкин.
Обстановка накалилась. Уже кое-кто из бригадиров и механиков стали выступать второй раз, отстаивая свои интересы.
- Хоть спорьте, хоть нет, а жильё надо строить и технику выборке надо готовить, - с твёрдостью в голосе сказал председатель рабочего комитета Иван Булькин. - Директор правильно обрисовал всю обстановку в перспективе. Я понимаю, что восемнадцать тысяч гектаров нам убирать, но ведь у нас новая техника, ремонта она не требует, нужно только собрать комбайны и проверить. На это не так уж много потребуется времени. А вот на строительство квартир, действительно, потребуется много людей и времени. Я предлагаю снять пока с бригад столько людей, сколько можем и передать всех Сосновскому на строительство, - закончил Булькин.
Спор разгорелся.
- Хоть бы по десять человек с каждой бригады взяли, - ворчал Карпенко, - а то всех почти трактористов, с кем же работать?
- Хватит спорить, - сказал директор. - Послушаем секретаря партийной организации Речкина.
Тот встал, вышел из-за стола и стал говорить:
-Вчера состоялось общесовхозное партийное собрание. Коммунисты совхоза обсудили вопрос о строительстве квартир для рабочих и приняли такое постановление: "До начала массовой уборки всех трактористов, прицепщиков, а так же занятых на второстепенных работах людей направить в строительные бригады", - закончил Речкин.
- Что решил комитет комсомола? - спросил Бердников.
С места поднялся Сосновский.
- Комитет комсомола полностью поддержал решение коммунистов нашей партийной организации. Комсомольцы готовы сейчас трудиться там, где важнее. А важным сейчас является вопрос строительства. Комитет решил направить всех комсомольцев в строительные бригады. Думаю что это самый правильный выход из создавшегося положения.
- Другие предложения будут? - спросил директор.
- Все ясно, - промолвил Коробов. - Завтра на стройку всех направлю. - Без людей в бригадах механикам нечего делать будет, - сказал Руденко.
- Всех механиков тоже на стройку, - сказал Речкин. – И так, заканчиваем наше совещание. С завтрашнего дня объявляется общесовхозная стройка. Прорабу обеспечить всех работой на строительстве инструментами, заведующему гаражом направить все автомашины на подвоз строительных материалов на все объекты. Часть людей завтра направить в лес, каменный карьер, на подвоз глины, песка, кирпича, раствора. Все бригадиры и помощники бригадиров по приказу директора временно передаются в подчинение прорабу Сосновскому, - закончил Речкин. - Совещание закончено.

- Ну, Сосновский, развернись, - с иронией в голосе промолвил Коробов. – Жарковато тебе придётся.
-Ничего, из речки холодной водички попьём, чтобы остыть, - отшутился Сосновский.
Все вышли из кабинета.
Вечерело. Солнце уже село за дальний горизонт. На землю ложилась вечерняя прохлада. После жаркого зноя теперь дышалось легко и свободно, ароматный запах вечернего воздуха бодрил всё тело. Жёлтые одуванчики закрылись на ночь, чтобы с рассветом, завтра, с первыми лучами июньского солнца, снова раскрыться и показать свои золотые головки яркому утреннему солнцу.
Со Светлого озера сильнее потянуло прохладой, запахло камышами, гнилой водой. Вечерний небосвод очистился совсем от облачков-барашек. Ночью, на молодую зелёную травку, выпала лёгкая роса - верный признак хорошего завтрашнего дня.

Проходили день за днём, но каждый новый день не был похож на пройденный. Новизна жизни на стройке пронизывала всех работающих. Вносила своё новшество в работу, отношения молодых новосёлов друг к другу, в новые знакомства между парнями и девушками, в рождение нового трудового коллектива.
Каждое утро слабый ветерок доносил с полей ароматный запах медоносных трав, из-за далёкого горизонта вставало медленно утреннее солнце, чтобы радовать людей, согревать их своими ласковыми лучами.
Будущая центральная усадьба совхоза "Зерновой" была хорошо начерчена работниками строительного института на большем белом листе ватмана, но сейчас она представляла собой огромную строительную площадку. Здесь, на пространстве в один квадратный километр, было навалено столько всякого строительного материала, что человеку, не сведущему в деле строительства совершенно не понять, что к чему. Повсюду лежит разбросанный лес, штабеля свежераспиленного тёса, плах, брусьев, пахнущих свежей смолой, кучи красного кирпича, камня, рулоны толи, стопы шифера, половой рейки, навалены вороха серого песка, глины, сырой земли из-под котлованов и фундаментов. Всякий человек, прибывающий сюда на строительство, непременно восклицал:
- Здесь сам черт себе ноги сломает!
Среди всего этого кажущегося хаоса, неподвластного никаким законам времени, копошились люди, ездили автомашины, на прицепах лес тащили тракторы, тащились с тяжёлыми телегами упитанные кони. Над всей огромной строительной площадкой стоял непрерывный гул машин, людской говор, лёгкий визг пил, стук топоров, ветерок поднимал облака цементной пыли, которая поднималась кверху, а затем медленно оседала на землю, кирпич, лес, всё окрашивая в серый цвет.
Прошла неделя общесовхозной отройки. Уже начали вырисовываться очертания кварталов и улиц центральной усадьбы совхоза. Прораб Сосновский еле успевал охватывать в целом все дела на стройке.
- Куда кирпич? - кричали шофёры.
- Везите на Великолукскую, - отвечал Сосновский.
- Куда битый камень?
- Везите на строительства зерноскладов.
- Сосновский, принимай песок, цемент!
- Выгружайте возле бетономешалки!
А сколько требовалось от Сосновского советов молодым строителям, показа как надо делать кладку. Молодой, подвижный, всегда веселый прораб находился тут же и учил всех профессии каменщика.
- Ничего у меня не получается, - как-то сказал Васильев прорабу, тот подошёл к парню, взял у него топор, попробовал остроту лезвия топора ощупью пальцев, поплевал себе в ладошки, сказал:
- Вот так держи топор, - учил мастер молодого тракториста, видимо ещё никогда по серьёзному не державшего в своих руках увесистого и острого плотницкого топора. - Сильней делай размах, чтобы щепки не отлетали в сторону. Только запомни: здесь сила нужна не для потехи, а для дела. Вот так обтёсывай, не спеши, присматривайся и делай, как я тебе показал.
- Ловко у тебя получается, - наблюдая за прорабом, как он быстро обтёсывает бревно, - промолвил Васильев.
- Научишься и ты, - подбадривал Сосновский Васильева. - Я тоже так начинал.
Так начал свою новую работу тракторист Васильев. Трудно привыкать к новой работе. Это не рычаги трактора дёргать. Потянул рычаг на себя - трактор послушно поворачивает в сторону, отпустил от себя - трактор идёт прямо. А тут надо умело класть кирпичик к кирпичику, мастерком поддевать раствор цемента и класть его на кирпичи для связки.
В Другом месте Сосновский учил молодых трактористов умению выкладывать стену.
- Чтобы стена получилась прямой, - рассказывал он, - сначала выкладывают угол стены. Вот кладу один кирпич, второй, третий в первый слой, на них второй и сверху ещё один. Получился угол. На другом конце стены тоже так же выкладываем и получаем такой же точно угол. Между этими углами натягиваем белую нитку и начинаем кладку. Один ряд выкладываем, второй таким же образом, чтобы между кирпичами была связка, кладём мастерком раствор цемента, - пояснял прораб.
Молодые трактористы робко начинали делать кладку стен, мастерок был непослушным в их руках, раствор цемента сваливался с мастерка от неумелого движения рукой. Но постепенно от земли кверху росли степы домов, приходило и росло мастерство у молодых каменщиков - вчерашних трактористов и прицепщиков.

Сосновский был на улице Целинной, где возводился дом. К его высоким стенам были приставлены бревна-покаты, по которым рабочие верёвками поднимали кверху тяжёлое бревно-матку для настила на нее потолка. Но, как-то неумело всё получалось у ребят: то слева сильно тянули, а справа отставали, то наоборот. Подошёл Сосновский.
-Стой, ребята. Надо поднимать под команду. Взяли верёвки, слушай команду: раз-два - взяли, раз-два - взяли!
Тяжёлая матка медленно поползла по скользким брёвнам-покатам, перевалилась сверху через края брёвен и с глухим ударом легла на толстые стены дома. Её уложили как раз на середине дома.
- Легла матка - будет теперь и хатка, - весело промолвил Скарлыгин.
- Не хатка, а настоящий дом будет, - добавил Волженин.
- Ну и тяжела эта матка, как шапка Мономаха, - утирая рукавом пот с липа промолвил Коробов. - Матку полагается обмыть.

- Не до стакана вина, братва, - строго сказал Сосновский. - Так быстро нигде не строят. Видно, ещё не один пот прошибёт лицо, и не один раз выжмешь рубаху, пока построим себе квартиры. Надо спешить, братва!
- Слушай, Сосновский, - сказал подошедший Васильев, - ты уже работал с сибиряками. Вот расскажи, как дома строят сибиряки.
- Самым обыкновенным способом, как и мы, - ответил Алексей.
- Не то говоришь. Мне рассказывал вчера один дед из соседнего колхоза /он приезжал за сахаром к нам в магазин/, что под матку кладут круглый пятак, серебряный полтинник, а то и золотой рубль.
- Это ещё зачем? - с удивлением справил Скарлыгин.
- Затем, что верит в счастье, - ответил Алексей. - Кто будет жить в таком доме - будет счастлив всю жизнь. Такое было поверье у старых сибиряков.
- Ну и были счастливы?
- Кто работал - был счастлив, но таких было мало. Счастливыми были до революции те, кто имел деньги. Они и не трудились, а жили, куда тебе с добром.
- А в этом доме будут счастливы?
- Не только в этом, но во все дома придёт настоящее счастье. Его дала нам в руки великая партия Ленина. Наше счастье - в наших рабочих руках. Поэтому никаких медных пятаков под матку уже при Советской власти никто не кладёт. Вздор всё это. Нам какое ещё счастье надо? Мы его на целине сами себе делаем, а наши сыновья и внуки внесут в него свою прибавку.
- Во куда Сосновский уже добрался, - промолвил Скарлыгин. - Еще под дома только фундаменты заложили, а он уже про внуков заговорил.
- Как ты думал? Мы строим не только для себя, но и нашему будущему поколению. Ведь мы обосновываемся здесь навсегда!
- Это верно.
- Хватит, братва, покурили, теперь снова за работу, - властно промолвил Сосновский.
Застучали топоры, остро вгрызаясь в стволы брёвен, пахнущих сосновой смолой, в стороны полетели, кувыркаясь в воздухе, белые большие и малые смолистые шепки, толстые брёвна сосен и кедров отдавали ослепительной белизной и смолистым запахом.

Все работали с азартом. Девушки и парни умело орудовали мастерками. Ловко укладывали кирпичи, обильно смачивая их раствором. То тут, то там вспыхивала весёлая задорная песня. Её подхватывали остальные. Вот разудалая песня на своих лёгких крыльях-невидимках над всей огромной строительной площадкой, подхваченная сотнями молодых голосов, уносилась вдаль степи:

Розпрягайты, хлопци, коней
Тай лягайты спочивать,
А я выйду в сад зеленый
Там крыйныченьку копать.,.

Хором пели на стройке первого дома. На лёгких неведомых крыльях песня летела дальше и звучала весело и громко на строительстве второго дама:

Копав, копав крыйныченьку
Во зеленому саду,
Чи ны выйде тай дивчина
Утром вранци по воду...

Песня подхватывали и продолжали петь дальше с такой же силой и бодростью про дивчину и козака на следующей улице Комсомольской:

Ой ны выйшла та дивчина
Выйшла еи маты:
-Здравствуй, здравствуй милый зять
Пожалуйты в хату...

Песня перекинулась на Автозаводскую улицу, там её подхватили:

А я хату ны пийду,
А пийду в свитлыцу
Разбужу я крепкий сон
Красной девицы...

Наконец, песня долетела до улицы Алтайской. Звонкие девичьи голоса девушек-украинок подхватили:
А девица встала
Сон свой рассказала.
Правой ручкой обняла,
Шей поцеловала.

Так бы и слушал эти молодые, весёлые и задорные голоса украинских, белорусских, чувашских и многих других комсомолок и комсомольцев страны, работающих на этой стройке, создающих своё счастье.
За день, каких только песен не услышишь! Вместе с песней лучше работалось, быстрее проходило время, как в сказке росли стены новых домов. А песня каждый день звучала с новой силой, звала молодёжь за собой на новые подвиги.
Идя домой со стройки, Васильев сам себе напевал:

Ты ко мне приедешь
Раннею весною
Молодой хозяйкой
Прямо в новый дом...

Каждый день до самого заката стучали молотки и топоры, тонко визжали пилы, гудели машины. С наступлением темноты все эти звуки замирали. Над строительной площадкой воцаряется тишина.
Всходит и поднимается над горизонтом полная июльская луна, высоко в небе мигают крупные зеленоватые звёзды, которые отражаются и дрожат в хрустально-чистой проточной воде реки и в зеркальной глади светлого озера. Где-то далеко на берегу реки у дальней палатки тихо играет баян. Нежный девичий голос поёт о чистой любви к своему возлюбленному.

Суров и строг суд комсомольской чести. Это не то, что поговорили и разошлись, а через некоторое время совсем забыли и больше никто не возвращался к обсуждённому вопросу. Прошедшее экстренное бригадное комсомольское собрание, вроде бы большого значения для всех комсомольцев совхоза и даже для бригады не имело, но его никак не мог забыть Окнев.
- Вроде бы ничего такого страшного со мной не сделали, - думал Николай, - а вот не могу забыть суровые липа и взгляды парней и девчат. Какими глазами они смотрели тогда на меня, что обо мне думали, когда я один стоял перед всеми комсомольцами бригады. Наверно выглядел я тогда перед ними не иначе, как жалким трусом. Ведь они выдержали всё, а я не мог. Черт меня дёрнул уйти в тот день из бригады, - ругая в душе самого себя и, продолжая дальше размышлять. - Ведь все остались живы, здоровы и невредимые, а я получил одни неприятности, от которых теперь некуда деться.
Развернув трактор на краю парового поля, Окнев посмотрел назад: не растерял ли бороны. Но сцепка была в нормальном положении, все бороны шевелились и были на месте, поднимались, опускались, вздрагивали на неровностях, разбивая железными зубьями подсохшие комья черной земли. За боронками шло неотступно облако пыли.
Пустив трактор по прямой линии, Окнев снова задумался. На ум пришёл вчерашний разговор девушек-прицепщиц, свидетелем которого он невольно стал, так как прицепщицы Катя и Маруся за вагончиком не видели Окнева.
- Читала, как наш Окнев в газетной статье оправдывается? – спросила Катя Марусю.
- От слова до слова прочитала, - ответила та.
- Как ты думаешь теперь о нём?
-Опомнился, но поздно.
- Лучше позже, чем никогда.
- Что толку?
- Смотри, парень за дело серьёзно взялся. Вчера учётчик даже в "МОЛНИИ" написал: "Николай Окнев сегодня выполнил дневное задание на сто пятьдесят процентов. Берите с него пример!"
- Работать он может, этого у него не отнимешь.
- Чего же тебе надо, прекрасный парень, старается во всём?
- Мне от него ничего не требуется.
- Что ты говоришь, Машенька. Ведь он из-за тебя одной вернулся, ты посмотри на него - он в тебе души не чает. Готов за тебя пойти в огонь и воду. Ведь любит он тебя.
-  Меня! - переспросила Маруся.
- А кого же ещё?
- А почему ты у меня не опрашиваешь: люблю ли я его?
- Разве это так важно? Лишь бы он любил.
- А сердцу что прикажешь делать?
Об этом как раз Катя ни разу не спросила свою подружку. Она просто не придавала большого значения их размолвке. Ведь у молодёжи часто бывают такие случаи: расходятся, потом снова сходятся и дружат ещё лучше, чем прежде.

Проходили дни, недели с того дня, как Окнев ушёл с бригады и не было ни одного часа, чтобы Маруся не думала о нём. Она его полюбила всем сердцем, всей душой, считала, что лучше и красивее нет парня, чем её возлюбленный. Ведь первая любовь всегда сильна и она на всю жизнь остаётся в памяти, сильны и первые любовные порывы, которые нередко приводят к отчаянию. Но у Маруси до отчаяния не дошло. Подружка Катя сумела в первые же дни немного повлиять на Марусю, рассеять её горе, вернуть её к нормальному состоянию. Это стоило больших трудов и старания.

Вроде бы ничего особенного не сделал для Марии Николай, не говорил ей высокопарных слов, всегда разговаривал обыкновенно, смеялся, шутил как и все парни. Но почему-то Маруся не обращала особого внимания на других, а вот на Николая всегда пристально посматривала и невольно прислушивалась к его словам. Ведь чем-то сумел же ей он понравиться, но чем, так Маруся не смогла понять, но его полюбила.
Каким страшным, долгим, однообразным и нудным днём Марусе показался первый день разлуки. Мария не знала, что делать, за которую работу приняться, с кем поговорить. Обо всём знал один лишь бригадир Коробов, но ведь он мужчина и с ним не поговоришь по душам, не выплачешься горячими девичьими, горькими слезами, не поделишься горем.
Парням легче, у них как-то всё быстро проходит. Вот девушкам тяжелее. На душе было скверно, горло сжимала тяжёлая спазма, трудно дышалось, на глаза навёртывались напрошенные слёзы, которые Маруся старалась прятать от окружающих любознательных подруг. Ни с кем не хотелось говорить. Всё раздражало, всё на свете опостылело. А тут ещё как на зло стоит ужасная погода, хоть бы в работе можно было рассеяться, и тогда быстрее проходило бы время. Не раз над бригадным полевым станом проходили тяжёлые снежные заряды, лохматые облака. Шли так плотно одно к другому, что между ними не было видно ни малейшего просвета голубого неба, ни яркого солнышка. Зло шумел, гудел и рвал брезентовые палатки весенний ветер.
Целую неделю Маруся была как не своя. Это заметили подруги. Катя сначала уговаривала, но это не действовало - ещё больше замкнулась Маруся, тогда Катя начала ругать:
- Ты что с ума по нему сходишь, - резко бросила Катя. - Он был уже, на такой как ты, женат. Раз бросил - значит, не любил. А любил бы так не ушел. Значит твой Коленька с ветерком, а ты в него втюрилась с головой. Раскрой глаза, да осмотрись кругом. Мир так прекрасен, что лучше твоего Окнева. Подумаешь, твой Коленька умел играть в гитаре, да мне наплевать на это. Был бы он настоящим человеком - не удрал бы отсюда. Почему другие парни как Васильев, Реснянокий, Скарлыгин, Коробов не скисли, выдержали, а твой Коленька трус настоящий. Нечего по нему расстраиваться, опомнись пока не поздно и образумься.
- Брось расстраиваться, не одну тебя бросили, - промолвила белокурая Шурочка. - Скоро два месяца, а мой ни одного письма ещё не прислал. Вот так они все любят.

Как-то после того, как утихла непогода и готовились к первой борозде, к трактору, где находилась Маруся подошёл бригадир Коробов.
- Как настроение? - спросил Василий.

- Как будто ты не знаешь, - хмуро ответила Маруся. - Я бы на твоем месте не спрашивала. Ты же всё знаешь.
- Вот потому и спрашиваю.
- Ты меня лучше отпусти в другую бригаду, не могу я здесь, понимаешь!
- Даже не думай. У меня, что хлопцы хуже, чем в других бригадах. Смотри, какие орлы. Быка за рога возьмут голыми руками и на землю свалят.
- Ребята хорошие, да не по сердцу мне они.
- Я тебя ни к одному не посылаю и не приказываю быть с ним вместе. Только парни у меня во! - и Коробов показал Марусе большой палец в подтверждение сказанных слов. - Все они комсомольцы-добровольцы покорители целины. О каждом из них писатели будут писать целые поэмы о их героическом труде. О тебе тоже.
Маруся стояла и молчала, она не находила подходящих слов для продолжения разговора. Но слова бригадира она восприняла серьезно, как-то душевно и тепло говорил Василий, слушать было его приятно.
- Вот что, Маруся, - как-то сурово и по-товарищески, после недолгого молчания, промолвил Василий, - делай что хочешь, как твоё сердце пусть кошки не скребут, чтобы я тебя хмурой и угрюмой больше не видел.
- Хорошо, постараюсь.
-Вот так бы давно, а то совсем пала духом.
Подошёл комсорг бригады Скарлыгин.
- Помочь что-нибудь?
-Не надо, уговорил, кажется. Правильно? - и обратился к девушке.
-Кажется, да, - и первый раз за целую педелю Маруся улыбнулась.
-Стоит о нём расстраиваться. Ушёл, без него целину поднимем и засеем вот этими могучими комсомольскими руками, - сказал комсорг, завтра выезжаем в поле, будем прокладывать первую борозду на целинной земле.

Проходили дни. В повседневной работе быстро летело время. Марусе некогда было думать об Окневе. Подъём целины захватил все думы и помыслы комсомольцев. Никто уже не вспоминал и даже не заводил разговора об Окневе. Был Окнев, и не стало Окнева, а дело движется вперед.

Тёплые весенние солнечные дни придали радость комсомольцам, руки крепче сжимали рычаги тракторов, шли мощные ДТ-54,С-80 и С-100 тащили за собой сеющие агрегаты. Проворные руки девчат быстро засыпали в железные ящики сеялок семена, которые золотым потоком по резиновым семяпроводам текло влажную тёплую землю. Мария стояла на полевой доске сеялки и протыкала палочкой забивающиеся гнёзда сеялки, чтобы не было просевов на земле. В работе Маруся перестала думать об Окневе, всё реже и реже приходили о нём мысли, она стала забывать о его существовании. Теперь в её голове осталось лишь смутное воспоминание, о котором ей не хотелось думать. Васильев, толкавший посевной агрегат, был весёлым, жизнерадостным парнем всякий раз при заправке сеялок подходил к Марусе, спрашивал:
- Как сеялка?
- Хорошо сеет, - отвечала девушка.
- Гнёзда часто забиваются?

- Сегодня, ни одно не забилось, семена чистые привезли. Когда приходилось ехать Марусе в кабине трактора с Васильевым, то он всегда шутил с ней, смеялся. С ним было весело работать, в часы короткого обеденного перерыва успевал рассказать ей забавные смешные случаи из своей жизни. Невозможно было только понять, с ним все эти случаи были или он умело их пересказывал, чтобы смешить своих собеседников. Что-то такое привлекало в нём Марусю.

В выходной день нарядная, красивая вместе с подружками Маруся была на спортивном празднике совхоза. Там играли парни в футбол, волейбол, участвовали в бегах. Марию пригласили играть в городки, - покажи, как умеешь сшибать фигуры, - весело говорили игроки.
- Не испугаюсь, - отвечала Мария и, размахнувшись, бросила палку в фигуру пушки.
Удар – и пушка разлетелась, второй - разлетелся колодец, третий удар - разлетелась змейка.
- Тебя, Маруся, надо на краевые соревнования послать. Метко бьёшь, - промолвил весёлый и довольный удачными ударами секретарь комитета комсомола Сосновский.
- Думаешь, там испугаюсь?
- Не думаю.
- То-то же. Пошлёте, буду защипать честь совхоза.
- Где же ты раньше была?
- Целину поднимала, - смеясь, ответила Маруся.
До самого вечера с подругами гуляла Маша по берегу Светлого озера: шутили, смеялись, пели. Весело прошел день отдыха после многих трудовых будней. Об Окневе она даже не вспомнила.
Вечером сама над собой смеялась; после того, как умылась перед сном холодной водой.
- Какая же я дура была. Хорошо, что девчонки и парни вовремя меня отругали, не иначе с ума бы сошла. И радостно запела:

Солнцу и ветру навстречу
На битву и доблестный труд.
Распрямив упрямые плечи
Вперёд комсомольцы идут.

Песню подхватили подруги: - припев:

Комсомольцы беспокойные сердца.
Комсомольцы - всё доводят до конца.
Друзья, вперёд! Нас жизнь зовёт
Наша Родина кругом цветёт!

Тем, кто тревог не боится,
Кто Ленина сердцем прочёл,
Кто смело к победе стремится
Такие идут в комсомол.
Припев.

Верим всегда мы в удачу,
В мечты нашей светлой полёт,
Недаром большие задачи
Нам партия наша даёт.

Припев.

Как-то на полянке у вагончика образовался хоровод. Вместе с девушкам взялись за руки парни и, подпевая, шли в хороводе. Маруся посреди хоровода кружилась на ровной полянке, заросшей зелёным бархатом молодой травы. Легкая, подвижная, как бабочка, стремительная как ласточка, красивая, как роза, голосистая как соловей. Цветное платье веером разошлось по сторонам, в поднятой руке плещется на ветру лёгкая цветная косынка, а над головой летнее небо, усыпанное большими яркими звёздами. Марусе казалось, что вместе с ней поют не только парни и девушки, а поёт ветер, поёт весь мир! На душе так легко весело и привольно. Как ты хороша молодость в эту пору!
… Холодно встретила Мария возвращение Окнева. Комсомольцы бригады бурно обсуждали его поступок, справедливо называли трусом. Много могла сказать тогда она в адрес незадачливого бегуна, но сказала всего несколько слов. Даже после того, как бригадир сказал Окневу:
- Вон твой трактор, иди и работай.
Она не обрадовалась, не огорчилась, встретила это просто без лишних слов. Окнев стал работать с Марусей.

Звенели дни голосами жаворонков, гудением мощных тракторов, звонкими песнями девушек, по не долго. Решение комитета комсомола позвало всех на общесовхозную стройку.
Окнев работал на совесть, без передышки, перекусов, словно, хотел наверстать упущенное Даже заметно повеселел, освоился с новой профессией каменщика и плотника. В короткие минуты обеденного перерыва, будто впервые смотрел на зеленую траву, на дальние силуэты и контуры гор и сопок. С высокого голубого неба, словно ему, пели трепыхающиеся голосистые жаворонки. Теперь он жил одной жизнью со всеми комсомольцами, жил счастьем, потому что это счастье зависело от него самого. Комсомольцы простили ему прошлое и поверили.
Сидя в тени под стеной дома Окнев встретился взглядом с Марусей, сидевшей как-то рядом. Ему вдруг показалось, что не было между ними того рокового дня весной в непогоду, что разделил их обоих по разным полюсам. Он протянул Марусеe руку, тихо промолвил:
- Прости!
Маруся чуть заметно улыбнулась, взяла его шершавую руку. Всему этому мог наступить конец и станет хорошо, но вдруг в груди что-то захолодело, заныло и она почувствовала, как где-то глубоко-глубоко в душе ноет неприятная заноза - обида за прошлую неудавшуюся первую любовь. Прощать было не за что, да и вряд ли прощают за такие поступки. Ведь остывшему сердцу не прикажешь вновь полюбить.
- К прошлому возврата нет, - ответила Маруся, поднялась и ушла к подружкам.

Отшумела весна своими буднями. Сначала зазеленели посевы робкими тонкими стеблями зерновых культур. Под благодатными лучами тёплого солнца посевы подросли, затем заколосились. Ветер погнал по бесконечным полям ровные волны, забились на ветру, заметались и зашептались друг с другом туго набитые янтарным зерном пшеничные колосья, хлеба поспевали.
До начала уборки Окнев и Маруся работали на стройке. Маруся не хуже Окнева владела мастерством кладки. Поэтому прораб Сосновский поставил их обоих на кладку кирпичных стен. Окнев оказался мастером своего дела. Он быстро и ловко укладывал кирпичи. И за смену его стена заметно вырастала вверх.
- Отстаешь напарница, - шутил Николай.
- Где уж мне за тобой угнаться, - оправдывалась Маруся.
- Меньше лишних движений делай, больше клади и чаше.
- Изо всех сил стараюсь.
- Раньше работала каменщиком?
- В глаза не видела этой работы.
- Тогда учись, вот так делай.
Николай подошёл к Марусиной кладке, брал кирпич, мастерком клал раствор цемента, укладывал один за другим кирпич за кирпичом. У него, как по конвейеру работали руки, мастерок ходил туда-сюда. Приятно со стороны было смотреть на его работу. Но возьмется Маруся - куда-то быстрота и ловкость деваются. Снова она отстала.
- Коли так будешь класть, то к зиме стены не сложим, - шутил Окннв.
- Быстро не научилась работать.
- Ты что, шут окаянный, хочешь совсем девушку замучить, - вступились за Марусю девушки. - Разве она за тобой поспеет?
- Я же не требую, а только говорю, чтоб быстрей шевелилась, - оправдывался Николай.
- Она тебе не машина, чтоб успевать за тобой, - продолжали ворчать подружки.
Всеми средствами Николай стремился заставить Марию заговорить с ним. Иногда это удавалось быстро, иногда нет. Дело в том, что Маруся в последнее время стала с ним какая-то замкнутая, неразговорчивая.
А ведь Николай её знал раньше совсем не такой – это была хохотунья, веселая девушка. Между прочим, замечал уже не раз Николай, что она молчат только с ним, а с девушками и парнями, особенно с Васильевым, такая весёлая, подвижная, первая шутница. С парнями, работающими рядом на другой стороне улицы, шутит, находит с ними общую тему для разговора, а то и спорит с ними. Заметил это давно, но ничего не мог сделатъ. Маруся, волей-неволей, с каждым днём, всё больше и больше в отношениях и разговорах отдалялась от него. Если работала рядом, то молчала больше. От неё можно было за смену услышать всего несколько слов.
-О чём ты всё думаешь? - спросил Николай.
- Ни о чём. Просто мне не хочется говорить, - ответила  Маруся.
- Тогда хоть песни пой, что ли.
- Не хочется, да и не больно-то весело с тобой.
Так каждый день. Николай чувствовал, что Маруся делает это всё нарочно.
- Не иначе хочет меня рассердить, - думал Окнев. - Но какое удовольствие она от этого получит.
Как-то перед самым окончанием смены, Николай подошел к ней и сказал:
- Приходи сегодня в кино.
- Как подружки. Пойдут они, пойду и я.
- Ты разве без них дорогу не знаешь?
- Знаю, но одна идти не хочу.
- Заблудишься, что ли?
- Могу, конечно!
- Я провожу, тебя прямо до твоей палатки.
- Ладно, посмотрю, - неуверенно ответила Маруся.
Кинофильмы в то время привозили в совхоз из райцентра. Так как ни клуба, ни тем более Дворца культуры ещё не было, то киномеханик устанавливал свою киноаппаратуру на площадке у конторы совхоза, на столб вешал большой белый экран, под ним ставил громкоговоритель. Новосёлы совхоза приносили с собой из палаток стулья, ящики из-под деталей и продуктов, табуретки, а иногда в летнюю пору прямо ложились на землю. Киномеханик проходил по рядам, собирал деньги, отрывал каждому билеты. После этого начинал демонстрировать кинофильм. На фильм приходили все. Это был настоящий праздник и отдых для всех новосёлов. Ровную, покрытую бархатной - зеленой травой площадку, где показывали фильмы, в шутку целинники называли "Летним театром".
- Такого кинотеатра нет даже в Москве, - шутили при разговоре.
- Смотреть хорошо, чистый свежий воздух, просторно, только комары донимают.
Начался кинофильм - вое разговоры стихли. Все с полным вниманием смотрели игрой героев, артистов на экране.
Так было и в этот вечер.
Стемнело. Фильм киномеханик не показывал, что-то у него не ладилось со звуком.
Николай ждал Маруси, раздобыл два стула: один для себя, другой для неё. Смотрел по рядам, но желанной девушки нигде же было видно.
- Неужели не пришла, - думал Окнев. - Не может этого быть. Ведь пообещала же придти.
Сеанс начался. Чапаев стоит на мосту, а в реке ныряют красноармейцы и достают винтовки. Окнев посмотрел дальше, вот уже комиссар отряда здоровается с Чапаевым. Дальше развираются замечательные сцены фильма, но Николаю не сидится, он смотрит по сторонам, пытаясь увидеть Марусю, строит различные догадки:
- Где она может быть, почему не явилась?
Сидевшие сзади Николая девушки шикнули на него:
- Не можешь сидеть что ли? Что вертишься?
- Окнев, не мешай смотреть!
- Ведь можно же тихо седеть.
Окончилась первая часть. Киномеханик включил лампочку, чтобы зарядить новую часть. Николай встал и увидел при ярком свете на третьем ряду знакомое лицо:
- Маруся, сюда иди, радостно крикнул Николай и подошёл к ней.
- Мне и здесь хорошо, правда, ребята? – обратилась она к парням.
- Сиди Маруся, отсюда тоже видно хорошо, - ответил Васильев.
Киномеханик выключил свет, лампочка погасла и на экране замелькали кадры: Петька показывает Анке щёчки у пулемёта и неожиданно огрел Анку первым поцелуем… Но Окневу было не до них. Он взял стулья и незаметно ушёл.
Утром Маруся не появилась на строительстве дома. Вместо неё Сосновский прислал белокурую Катю.
- Почему не пришла Маруся? – спросил Николай.
- Не знаю, она мне не докладывала, ответила Катя. – Наверно на другом объекте работает. Ей с тобой не весело.
Целый день Окнев молчал, не проронил ни одного слова, был раздражителен, на вопросы девушек не отвечал и ничего ни у кого не спрашивал.
- Видно, так тяжело было Марусе весной, как мне сейчас, думал он. Медленно укладывая кирпич за кирпичом. – Какой же я дурак! Потерял такую девушку!
Между прошлым и настоящим пролегла глубокая грань, которую уже нельзя было ничем стереть или уравнять.

Весь июнь продолжалась стройка. Уже стояли на Автозаводской, Комсомольской, Целинной и других улицах новенькие щитовые дома под шифером. В некоторых домиках уже на окнах висят, белые как снег, занавески с кружевами, ввысь к небу взметнулись на высоких тонких шестах антенны радиоприёмников. От дома к дому или от дома к шесту уже натянуты тонкие бельевые верёвки, на которых сохнет чисто выстиранное бельё.
В разгар строительства приехали из Москвы корреспонденты. Одни из них высокий, сухой, в больших роговых очках, одетый в серый клетчатый костюм, в начищенных до блеска красных полуботинках, с распахнутым воротом белой рубанки шёл впереди. А за ним, семеня гусиными шажками, спешил небольшого роста второй корреспондент, одетый в чёрный костюм, такие же полуботинки, круглолицый, молодой. На головах у обоих чёрные береты, через плечо ремни от фотоаппаратов, в руках лёгкие дорожные саквояжи.
Директора совхоза встретили у конторы. Любезно поздоровались.
- Мы к вам приехали, товарищ директор из Москвы, - сказал высокий корреспондент. - Скворцов Василий Иванович. Это мой коллега Кожевников Андрей Иванович.
Оба пожали руку директору.
- Очень хорошо, что приехали, - сказал Иванов. - Прошу в кабинет.
Корреспонденты не церемонились, а быстро вошли в кабинет и сели на стулья у стола, чтобы удобно было вести беседу с директором.
- У вас здесь можно закурить? - спросил Скворцов.
- Курите, все окна раскрыты. Такая жарище сегодня.
- Немного устали за дорогу.
- Как добрались к нам?
- На попутных машинах, - сказал Ведерников.
- Надо бы сообщить было, Василий Иванович. За вами послал бы свою машину. - А мы. Евгений Игоревич, сами решили всю дороги от райцентра до совхоза проехать самостоятельно и всё увидеть своими глазами. Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. Так, кажется, говорит русская пословица, - промолвил Скворцов.

- Это верно, - ответил директор. - Только у нас ещё смотреть нечего. Начинаем мало-мальски устраиваться и обживаться. В других совхозах края были?
- Нет, с вокзала прямо к вам.
- А до этого, где были, если не секрет?
- В Казахстане, в знаменитом совхозе "Комсомольский".
- Как там у них?
-Тоже устраиваются, поднимают и засевают целину. Дела у них идут семимильными шагами. Как раз присутствовали на севе.
- В других совхозах тоже такие же трудности, как и у нас?
- Везде сейчас трудно, ведь все совхозы создаются на голой целине. Трудности неимоверные. Но коммунисты и комсомольцы героически переносят все невзгоды и успешно работают там, куда их направила наша партия и комсомол.

Над целинным посёлком появился сначала 0тдалюнный, а потом всё более нарастающий гул самолёта. Вскоре он и сам появился. Сделав один круг, затем другой, стал опускаться всё ниже и ниже, над ровной площадкой снизился и пошёл на посадку самолёт. АН-2 сел.
- Кто прилетел? - спросил Скворцов.
- Сам первый секретарь Алтайского Крайкома партии. Пошли встречать!
Идя к самолёту, продолжили разговор.
-Как ты думаешь, с какой целью прилетел секретарь Крайкома? - спросил Скворцов.
- Думаю, чтобы конкретно ознакомится на месте с ходом строительства в совхозе и оказать помощь, - ответил директор.
- У вас раньше кто был из партийных работников?
- Недавно приезжал секретарь райкома партии.
- Кстати, нам в райкоме партии предложили машину, но мы отказались, на попутном транспорте, ведь, больше увидишь и услышишь подробностей о том или ином вопросе, да и настроение людей лучше узнаешь.
- Что же вас у нас интересует?
- Первый вопрос: мы сможем у вас несколько дней побыть и здесь ночевать, или нам вечером каждый день придётся уезжать в райцентр в гостиницу? - задал вопрос переставший писать Ведерников.
- Дело ваше. Можем для таких дорогих московских гостей как вы, предоставить пару коек в новом общежитии. Если желаете, то дадим палатку прямо на берегу нашей речки Кокши, в которой течёт хрустально-чистая, всегда холодная, светлая, как девичья слеза, вода.
- Рыбу там можно поудить? - спросил скворцов.
- Это уж по вашему желанию.
- Как, Андрей Иванович, устроит нас такая квартира? - спросил у своего коллеги Скворцов.
- Вполне! После болтанки к воздухе - на свежем воздухе отдохнуть, да ещё на бережку речки - это же настоящее удовольствие;
- Тогда собирайтесь. Сейчас комендант вас поведёт в палатку, сказал Иванов.
- Там есть койки?
- Есть.

- А хоть маломальский столик, чтобы нам можно было поработать.
- Столика как раз нет.
- Может можно что-либо приспособить?
- Ящик подойдёт?
- Если нет стола, то хоть ящик какой-нибудь.
- Скажу коменданту. Что-нибудь найдет.
Так были встречены в совхозе первые московские корреспонденты газет "Правда* и "Известия". О их приезда сразу разнеслась весть по всему совхозу, особенно на строительной площадке.
- Слахал, газетчики из Самой Москвы к нам приехали! - сказал всезнающий и любознательный шофёр Иван Анатолию Васильеву.
- Слахал, - ответил тот.
- А о чём писать-то будут. Ведь ещё только строим?
- Вот об этом и напишут. А ежели построим, то тогда уж поздно будет всё описывать.
- Ежели бы лет через двадцать приехали, вот тогда б написали, сколько душа пожелает.
- Тогда приедут другие. Они и напишут?
- Вот бы почитать!
- Хватит болтать, Иван. Надо работать. А ты валяй за кирпичом. Иван уехал, а Васильев взял мастерок в руки, стал выкладывать из кирпича прямой простенок между двумя окнами будущего клуба совхоза.
Работавшая рядом на кладке второго простенка Маруся спросила:
- А про кого эти корреспонденты хотят написать, ты слышишь, Толя?
- Могут про тебя в газете написать, а может и про меня, - ответил Васильев.
- Только ни я, ни ты не попадём туда - не заслужили еще. - А от какой они газеты, от "Правды" или "Известий"?
- Этого я не знаю, спроси лучше директора.
- Нет, у директора я спрашивать не буду, - ответила Маруся. - А вот придут сюда -спрошу у них сама.
- Настоящая героиня. А я не знал, что работаю рядом с такой отважной девушкой.
- Не смейся, вот возьму и спрошу!
- Так они тебе всё скажут.
- Ответят, я уверена, что тут особого.
- Вот лучше мне скажи, кто тебе нравится из наших парней?
- Это ты хочешь потом корреспондентам оказать?
- Зачем? Я просто спросил из-за интереса,
- Ты мне нравишься. Хватит тебе этого ответа?
- Не думаю, есть получше и покрасивее у нас парни, чем я.
- Знаю и вижу, но ты мне нравишься. Мне с тобой приятно работать. Сегодня ты посмотри сколько выложили стены. За недельку все стены доведём до потолочных перекрытий.
- Если такое случится, то обязательно мы попадём в газету.
- Ты всё шутишь? Не бывать этому, - возразила Маруся.
- А я вот что думаю, возьмут да и сфотографируют нас в газету, да напечатают. Дома родители развернут газету и ахнут:
- Смотри, это же наш Анатолий, - скажет отец матери. - А рядом какая- то незнакомая девушка с мастерком в руках стоит.
- Какая же это девушка?
- Конечно, ты!
- Фантазия всё это.
- Тогда давай от фантазии отойдём, а ближе к жизни станем. Скажи, придешь вечером после работы купаться на реку?
- Не знаю, - ответила Маруся.
- Кто же за тебя будет знать?
- Поговорю с подружками,
- Вместе позагораем, поплаваем.
Так, разговаривая между собой, клали кирпичик по кирпичику, и выложили по простенку. Принялись класть по второму, но был уже конец рабочего дня. Можно бы ежё поработать, но остановилась бетономешалка, так как автомашины не подвезли песка, и ушли в гараж.
Домой Анатолий и Маруся шли вместе. Навстречу ехал директорский "Газик", вот он миновал прохожих, обдав их дорожной пылью, помчался дальше в поле, оставляя за собой облако пыли.
- Корреспонденты поехали смотреть пшеницу, - говорили между собой девушки.
- В них можно влюбиться, особенно в круглолицего, - шутила белокурая Катя.
- Смотри, Катюша, чтобы он тебя с целины не увёз!
- Зачем же меня, пусть лучше он остаётся со мной?
Все дружно засмеялись.

На другой день до самого обеда не ладилось на строительной площадке. По чьему-то указанию автомашины явились не все. Что могли сделать две автомашины на такой огромной площадке. Надо было подвозить песок, гравий, развозить раствор. К  Сосновскому шли люди и спрашивали:
- Как же работать, нет раствора, бетономешалка вот-вот остановятся!
- Ничего, - отвечал Сосновский, - на день хватит воем работы.
- Нам нужна машина под кирпич, - говорили пришедшие из Целинной улицы.
- Есть у вас кирпич, а машины не будет, так как все ушли на межрайбазу за цементом. Пятьдесят тонн цемента пришло. Его надо вывезти! Никто не хочет ничего понимать, - сердился Сосновский. - Если не выберем цемент, то завтра нам уже нечего будет делать на всей стройке!
Как раз в этот самый острый момент спора кто-то промолвил:
- Корреспонденты идут!
- Их только здесь сейчас не хватало, - сердито промолвил Сосновский, - не могли прийти они вчера!
Скворцов и Ведерников не спеша шли по улице и внимательно всматривались во всю работу и строительство. Они о чём-то говорили между собой, то у одного, то у второго, вверх, взлетали руки, как у дирижеров, только руками указывали на стены кирпичных коробок домов и новенькие щитовые деревянные финские домики, из которых кое-где из труб шел лёгкий дымок.
- Всем по своим рабочим местам, немедленно, - строго промолвил Сосновский, -чтобы ни одного здесь не было. Всем работать, как вчера!
Люди быстро разошлись и принялись за дело. А корреспонденты уже подошли к Сосновскому. Поздоровались, разговорились.
- Вы, кажется, здесь главный руководитель стройки? - спросил Скворцов.
- Пока мне доверили такой важный участок работы, - ответил Сосновский.
- Речкин сказал, что вы еще являетесь секретарём комитета комсомола, - добавил Ведерников.
- Избрали недавно на комсомольском собрании.
- С работой справляетесь?
- Трудно работать, надо спешить со строительством жилья.
- А как у вас работают люди? - продолжал скворцов.
- На строительстве работают вое комсомольцы, хорошие ребята.
- С кем мы можем поговорить?
- Можете с любым товарищем.
- Здесь есть такие, кто с самого начала строит?
- Здесь все начали строить сразу после окончания посевной.
- Есть уже отличившиеся в этой заботе?
- Здесь работают не для того, чтобы отличиться, а для того, чтобы до наступления холодов и заморозков все получили тёплые квартиры.
Скворцов посмотрел вдоль улицы, где работали строители, и приметил дом, где уже заканчивали пристройку стеклянной веранды.
- Кто там работает, - спросил он.
- Николай Верёвкин и Борис Скарлыгин, - ответил Сосновский.
- А вот в этом доме?
- Давайте лучше пройдём к ребятам, и вы с ними сами поговорите, -  предложил Сосновский.
- Прекрасное предложение, - оказал Скворцов. - Как ты не возражаешь, Андрей Иванович, - обратился он к Ведерникову.
- С большим удовольствием, - ответил тот.
Все трое двинулись с места и направились к большому строящемуся дому, где рабочие-каменщики уже заканчивали кладку стен. Корреспонденты ловко перешагивали через бревна, кирпичи.
-Осторожно, - проговорил Сосновский, - здесь можно ноги поломать.
- Ничего, мы народ из рабочих, - знаем технику безопасности, - ответил словоохотливый Скворцов. - Уже приходилось бывать на всяких стройках.
Корреспонденты ловко начали взбираться по лесам. По их движениям и манерам, можно было легко догадаться, что корреспондентам уже не впервой приходится быть в таких местах. По гибким доскам они быстро взобрались наверх к работающим.
- Как самочувствие? – спросил Скворцов.
- Хорошее, - ответили сразу несколько голосов. - Решили нас проведать?
- Посмотреть, как работаете, - ответил Ведерников.
- Работаем как все, кирпич не успевают подвозить, давно бы стену выложили.

С высоты дома хорошо было видно всю панораму строительства центральной усадьбы совхоза. Тут были уже готовые домики, другие были без крыш, а некоторые  начинались только строиться.
- А это что за длинное здание будет у вас? - спросил Скворцов у девушек.
- Там будет совхозный клуб, - ответила Лопухина.
Корреспонденты разговаривали, и одновременно шелками фотоаппаратами, снимая девушек на кладке кирпичной стены. В объектив фотоаппарата попали многие кадры, запечатлевшие не только кладку стен, но и размешивание цементного раствора, подачу кирпича. Корреспонденты собрались уходить, но Лопухина со смехом промолвила:
- Вы, хотя бы нас всех вместе сфотографировали на память, как работаем на кладке стен.
Тем временем все девушки стали у стенки с мастерками в руках, в запачканных глиной и раствором комбинезонах, весело улыбающиеся. Стояли на лесах из досок рядом со стопками красного кирпича. Ведерников щёлкнул фотоаппаратом, промолвил:
 - Всё, девушки, готово!
- Только и всего? - когда сделаете фотографии?
- Только уж не сегодня.

Корреспонденты ушли и направились к клубу. Осмотрели расположение будущего клуба. Спросили у Сосновского, где будет сцена, зал, библиотека, киноаппаратная комната. Затем поднялись к строителям.
- Здорово, комсомольцы, - промолвил Сосновский. - Как идут дела?
- Как видите, - ответил Васильев. - Хвалиться ещё нечем, только строим.
- Это хорошо, - ответил Ведерников. - Надо строить.
- А вы целину поднимали, - спросил Скворцов.
- Всю весну пахали и сеяли, - ответил Васильев. – Вот с прицепщицей Марусей работали.
- Как оказались здесь на стройке?
- По решению комитета комсомола. У нас дисциплина хорошая.
Васильев повернулся лицом к корреспондентам, держа в руке мастерок, а в другой - кирпич. В разговоре Маруся повернула голову, рука кладёт кирпич. В это время щёлкнул фотоаппарат раз, другой.
- Вы хотя бы предупреждали, что фотографируете, - смеясь, говорила Маруся, а то не выйдем на плёнке.
- Нечего, так лучше, естественнее, - ответил Скворцов.
- Вы хоть одну нам на двоих сделайте, чтобы посмотреть на себя, - шутя, промолвила Маруся.
- Через недельку вся страна на вас будет смотреть, - ответил Ведерников. - В газете дадим крупным планом и ещё подпишем, как комсомольцы и молодёжь Советской страны строит, работает и живет на целине. Это же подвиг во славу Родины вы совершаете, - продолжал Ведерников.
- Молодцы, так и трудитесь, - сказал Скворцов и крепко пожал всем комсомольцам-каменщикам их сильные рабочие руки.
Три дня жили корреспонденты в совхозе, исписали сотни листов бумаги, засняли фотоаппаратами десятки метров фотопленки, взяли интервью у многих новосёлов и уехали в Москву.
Через неделю вся страна читала в газетах о героических делах молодых новосёлов-комсомольцев на целине, как строится целинный совхоз "Зерновой" в предгорьях Алтая.
- Молодцы корреспонденты, - говорили комсомольцы стройки, - своё слово сдержали. Они предоставили радость не только нам, но и нажим родителям на родине, чтобы они не расстраивались о нас.

Была середина жаркого сибирского лета. Солнце нещадно палило с высоты небес. Одно спасение было в тени. Но в тени долго не просидишь, так как никто за тебя не будет работать, и выполнять твой наряд, который ты получаешь утром от прораба стройки. Стройка на центральной усадьбе сильно расширилась, многие щитовые сборные домики уже были подведены под крышу, во многих уже поселились новосёлы. Спешили строите ли, но не хотела ждать окончания строительства хлебная страда.
Под лучами жаркого алтайского солнца колосились поля, шелестели поспевающие, полновесные колосья пшеницы.
Ежедневно со стройки снимали теперь комбайнеров и отправляли в полевые бригады для подготовки комбайнов к сборке.
Заметно уменьшилось рабочих на строительстве. Правда, фундаменты под новые дома временно прекратили закладывать, а старались оставшимися силами рабочих закончить те домики, которые были еже не готовы, но к осени должны быть сделаны.
- Надо, девушки, спешить, - говорил комсорг и прораб строительства Сосновский. - Как начнется страда, то будет не до строительства.
- Ведь не успеем, - говорили Зоя Лопухина, юная, молодая и красивая девушка. Со штукатуркой не поспешишь! Подружки её поддержали:
- Мало нас осталось.
- Надо успеть подвести под крышу каждый из оставшихся домов, а отделочные работы можно вести и в непогоду. Тут одна штукатурка стен, сколько времени требует, - сетовал Алексей.
- Пока штурвальных не разослали к комбайнам надо всех подключить к штукатурным работам, - предложила Зоя.
- Это верно, - поддержали подруги.
- Надо создать из комсомольцев звено штукатуров. Как раз все дома поштукатурим до начала уборки. Хлеб пойдём убирать, а стены будут сохнуть. Хлеб уберем, и стены высохнут, - продолжала Зоя.
- Хорошо, - ответил Алексей, - поговорю с директором и парторгом.
После того, как был снят со стройки и послан в бригаду к комбайну Николай Веревкин, Зоя Лопухина начала ощущать, что ей как будто теперь стало кого-то не хватать. Когда был рядом Николай, Зоя видела ежедневно его скуластое красивое лицо с черными густыми бровями, широкие плечи, могучие руки, его сосредоточенный строгий взгляд - ей было легко, весело. Над Николаем можно было пошутить, на шутку отвечал шуткой. У обоих сложились странные отношения. Они были давно между собой знакомы, работали всю весну на тракторе. Николай к ней относился хорошо, ни разу не обидел, не сгрубил. Но Зоя в слишком близкие отношения не вступала с ним, почему-то стеснялась и не позволяла то ли совесть, то ли ещё что-то непонятное в её характере.
До окончания рабочего дня оставалось всего несколько минут. Явился комсорг Сосновский и предложил?
- Может, часик-два ещё поработаем, девушки, - сказал Сосновский. – Уж очень хорошая погода стоит. Вы штукатурите, и почти сразу подсыхает.
- Как с комсомольским звеном? - спросила Зоя.
- Директор и парторг согласились. Завтра будет такое звено у ваз на стройке.
- Тогда согласны, - ответили девушки.

Девушки работали напористо. Работы было ещё много, но раз согласились работать после смена, то надо закончить штукатурку.
Сегодня Зоя казалась быть весёлой, с подружками шутила, смаялась. штукатурка стены шла быстро и работа заметно подавалась на виду. Подружки перешли в другую комнату, Зоя осталась доделывать угол. Незаметно для себя стала вспоминать прошлое, работая молча.
Зоя никак не могла простить, с самой весны, Николаю за его неожиданный поцелуй у железной бочки с водой на краю чужого поля. То ли Николай дремал за рычагами трактора, то ли не обратил внимания на поворотную полосу своего поля или в его буйной голове бродила в ту ночь романтические масли о любви к Зое. Непонятно, но как бы то ни было, а на рассвете догадалась сначала Зоя, а потом и сам увидел, что порядочно вспахал не своё совхозное поле, а землю соседнего колхоза. Здесь бала широкая вспаханная полоса, а там, где начинал с вечера пахать, виднелась узенькая голосочка свежевспаханной целинной земли. Как получилось - Николай не смог сказать, но факт на лицо - целую ночь пахал не свое поле. Ох и досталось же ему от Зои:
- Куда ты глядел, - кипятилась она на Николая. - Разве ты не видел расставленные на краю поля вешки. Учётчик целые снопы травы навязал па шесты и поставил, чтобы не спутать и мог видеть, где конец поля!
- Поверь, Зоя, я же этого не хотел, - оправдывался смутившийся Николай.
- Хотел ты или нет, а за горючее с тебя и меня учётчик высчитает из зарплаты.
- Не шуми, заплачу один за все.
- Без зарплаты сегодня протарахтели ночь не в пользу, а в убыток совхозу.
- Нам убыток, а колхозу польза за мой счёт, - пытаясь отшутиться молвил Николай.
- Сегодня за твой счёт, завтра тоже, а в конце месяца что получишь? Какой ты будешь муж своей жене, если домой не принесёшь ни гроша! Поди жениться надумал?
- Конечно, - оправдывался Верёвкин.
- Не завидую твоей будущей жене.
- Это почему же?
- Вечно в долги будет влезать. Зарплату не будешь приносить домой, как, например, сегодня.
Зоя повернула голову к Николаю, её тонкие, красивые в разлет брови сдвинуты, из-под белесых густых ресниц сердито глядели тёмные глазки.
- Сегодня ночью заехал на чужое поле, а завтра заедешь в гости к другой девушке, скажешь, что дорогу потерял.
- Ну, это ты брось, - вскипел Николай. - Не из таких, как ты думаешь!
- Мне не о чем думать, пусть тогда твоя жена подумает, - также резко ответила Зоя и села в железное кресло прицепщика на плуте. - Уезжай отсюда быстрей от стыда!
С этого памятного для Николая разговора прошло уже много времени. Сколько различных дум передумал, но ничего хорошего но придумал, сколько раз пробовал говорить с прицепщицей, но Зоя отвечала сухо, односложно, иногда даже с подковыркой, чтобы больше не приставал. Бывали случаи, когда прицепщица ругала Николая за промахи в работе не только наедине или в бригаде, но и на общесовхозном комсомольском собрании. Крепко ему доставалось, но чувствовал, что зря Зоя не сказала на него ни одного лишнего слова, критиковала правильно. Страннее чувство охватило Николая, чем сильнее Зоя ругала его за всякие промашки, тем больше она ему нравилась. Даже когда умолкал ее певучий мелодичный девичий тонкий приятный голосок, Николай думал про себя: "Ну, ещё за что-нибудь ругай, люблю же тебя такую строгую".
Как-то Зоя ведром заливала воду в радиатор трактора. Вода тонким ручейком лилась в узкую горловину, из которой вырывался пар. Когда вылила всю воду, быстро закрыла горловику крышкой. Отошла в сторону и вдруг ни с того, ни с чего молвит:
- Двигатель весь в грязи, проводка болтается, детали в масле, да и сам-то в промасленном насквозь грязном комбинезоне, наверное, два месяца не стирал, грязь с маслом пополам скоро будет отваливаться с твоего комбинезона. В общем какой трактор, таков и тракторист, - спокойно оказала Зоя и села на свое место прицепщика па плуге. - А еще комсомолец-целинник!
Последние слова прицепщицы взвинтили Николая, он чувствовал, как тяжелый комок подбирается к горлу, по спине, словно, ударила сильная электрическая искра, кровь подступила к вискам, в щёки ударил жар, они покраснели, сорвавшимся голосом крикнул:
- Ты еще мне будешь указывать. Что делать!
- Я не берусь указывать, а сделала лишь замечание как комсомолец комсомольцу.
- Какое ты имеешь право, трактористу не ты. Трактор работает как часики. Сменную норму перевыполняю, а что трактор в пыли, так он не стоит, а работает.
- Ты передовой тракторист, о тебе выпускают "Боевые листки", "Молнии" пишут в районной и краевой газетах, передают по радио, как ты поднимаешь целину.  Только корреспонденты, не посмотрели и не передали, в каком состоянии у тебя трактор. На него гадко смотреть. А еще передовой тракторист совхоза "Зерновой". Красный вымпел председатель рабочего комитета прикрепил к радиатору за первенство в социалистическом соревновании и за хорошее качество работы. Я бы тебе не присудила, ведь ты боишься ручки замарать о грязь и пыль!
-Это я? - горячился Николай. - Да эти руки крутили ручки станков, вытачивали сложнейшие детали, не знали брака в работе, станок всегда был чистый, блестел как иголочка!
- Зато теперь трактор зарос весь грязью от этих рук. Ты же целинник, посланец комсомола, и к технике должен относиться по-комсомольски. С тебя другие пример берут, в работе стараются на тебя равняться.
- А, - махнул Николай рукой, - с тобой только говорить, и полез в кабину трактора, не находя больше подходящих слов для оправдания. Со злостью нажал педаль муфты сцепления, включил первую передачу. Потянул на себя рычаг, глянул в заднее стекло кабины по технике безопасности - на месте ли прицепщица. Зоя сидела на своём месте и держалась одной рукой за ручку автомата, другой за рулевое колесо, её лицо было спокойно и, как показалось Николаю, на её губах улыбка.
- Отчего это она смеется, - подумал Николай и опустил плавно педаль. Трактор медленно пошёл вдоль борозды. В голове Верёвкина гнездился – целый рой различных мыслей от такого неприятного разговора.
- Завтра же скажу бригадиру, чтобы он убрал от меня её, - продолжая думать и негодовать по адресу Зои. - Будет мне ещё указывать, как будто сам не знаю, что мне надо делать.
Он сидел надутый, недовольный, сердитым взглядом время от времени поглядывая назад. Замечания по небрежному отношению к трактору вывели Николая из себя, и он не хотел даже смотреть на свою прицепщицу и он бы это сделал, если бы не техника безопасности. Время от времени он дёргал то правый, то левый рычаг - трактор послушно дёргался туда и сюда. Двигатель ровно гудел, трактор идёт вровень с бороздой, плуг пашет на заданную глубину, спокойная наглая прицепщица сидит, улыбается, внимательно следит за работой плуга. Сидя в кабине, Веревкин думал:
- Чего она хочет от меня. Я ей кто? Не брат, не муж, чтобы указывать и так отчитывать. Хорошо, что по близости никого не было, а то бы засмеяли: девушка парня на лопатки положила...
Прошла половина дня. Много передумал Верёвкин. Злость его постепенно стала проходить, и стал думать над всем сказанным Зоей. Думал, гадал и пришёл к выводу:
- Вообще в её замечаниях есть доля правды. Когда был дома у родителей, то мать всегда подскажет, а ведь здесь нет родителей и не кому подсказывать. Отвыкли мы все от культурного досуга, знаем только одну работу, на себя некогда поглядеть, - рассуждал сам с собой Верёвкин. В самом деле: передовой тракторист, слава идёт не только по совхозу, по всей стране, а к трактору этого передовика нельзя дотронуться - везде пыль, грязь, подтёки масла, горючего. Какой я передовик, если не борюсь за культуру. Точно подметила мои недостатки Зоя. Видимо в её понимании так должно быть: раз ты передовик, так за тобой не должно быть никаких замечаний ни в работе, ни в тракторе, ни в тебе самом. Вот за это она меня и ругала. Правильно сделала, - решил Николай. – Эх, расцеловать за такую критику надо, да разве она позволит!
Тут же глянул назад: прицепщица сидела на своём месте, смотрела на пахоту и не замечала, что на неё смотрит с кабины тракторист.

Зоя любила Николая. Он ей нравился такой сильный, здоровый, был красив лицом. Особенно шли к его лицу чуть рыжеватые волосы, нравился басистый молодой голос. Но с той памятной ночи на краю поля у железной бочки с водой, она стала еще более осторожной. Ей сразу же на ум пришла мудрая народная пословица: "Береги платье снову, а честь смолоду". Сколько было после всяких встреч с Николаем, но она не позволяла ему так легко прикасаться к себе, как получилось тогда, даже так неожиданно на краю поля.
Верёвкин любил работу, если нужно было, то трудился весь день и ночь, не чувствуя усталости. Уснув час-другой - просыпался, снова шел к трактору и ключами подтягивал болты, гайки, проверял натяжение ремней вентилятора, генератора, одновременно давал Зое шприц с солидолом. Она шприцевала все положенные места смазки трактора и плуга. Тщательный осмотр и своевременный уход, почти совсем исключали поломки в борозде, как на пахоте целины, так и на севе. Устройство трактора Николай знал как свои пять пальцев на руке. Это сильно ему помогало. Но в последнее время как-то ослабил внимание по осмотру трактора, считая, что трактор - это не станок. Эта черта у Николая сразу на понравилась Зое. Зоя же, наоборот, была приучена к тому, чтобы рабочее месте всегда было чистым. Заканчивая смену, Зоя очищала плуг от прилипшей земли, смазывала, проверяла регулировку автомата, режущие части лемехов и предплужников, не сломался ли железный зуб у борон, правильно ли отрегулирован высевающий аппарат у сеялок, и на заданную ли глубину заделывается зерно. На это уходило время, зато на работе не было непредвиденных остановок.
- Хватит тебе возиться, - как-то заметил Веревкин.
- Тебе не нравится, не делай, - ответила Зоя. - Тебе нравится, чтобы ремонт производили в борозде?
-Я этого не говорил.
- Тогда помолчи или иди, помоги подкрутить.
Зоя видела, как могучие руки Николая легко справляются с работой, ей нравится быть с ним рядом, она уже привыкла к нему. Но ей хотелось, чтобы Николай, числившийся в передовиках совхозного производства, был примером во всём для других трактористов. Делала различные замечания, он сердился, ворчал, но постепенно исправлялся, замечая:
- Как это я раньше не додумался!
Вот и теперь, после очередного критического замечания Зои, Николай в пересмену каждый день начал очищать трактор от пыли и грязи. Наливал в ведро солярки, веником обмел налёт пыли. Обтирочным материал смоченным в солярку, стал обтирать бока трактора, двигатель, капот. Возился до тех пор, пока не добирался до сине-стальной заводской краски. Трактор блестел, приятно было на него смотреть.
- Стал как новый, будто только что с завода получен, - промолвил Николай.
- Давно тебя надо было заставить следить за трактором, - молвила Зоя. - Не трактор был, а трубочист.
- Это благодаря твоему мудрому совету.
- Не моему, а сам должен делать уход вроде бы санитарного!
Так бывает в таких случаях на второй день в бригаду приехал главный инженер совхоза. Сегодня Руденко был хмурый, злой. Он только что приехал от трактора Васильева, у которого вышел из строя топливный насос и форсунки. Руденко начал смотреть трактора, начав сразу с крайнего, устал разносить трактористов за грязные машины, что не следят за нормальным техническим состоянием.
- Не верю глазам, - с удивлением промолвил Руденко, осматривая трактор Веревкина. - Вот это я понимаю, что человек любит машину. Молодец, Веревкин.
На другой день после осмотра бригадир Коробов привёз от директора приказ по совхозу, который поместил рядом о "Боевым листком". В приказе говорилось: "За хорошее отношение к технике трактористу Веревкину Николаю объявить благодарность.
За халатное отношение к тракторам подвергнуть штрафу в размере по десять рублей следующих трактористов..."
Зоя прочитала приказ.
- Не я, так и тебя бы на десять рублей оштрафовал бы главный инженер.
- Ты же у меня настоящий провидец, - зло огрызнулся Николай.
- Совесть комсомольская нужна в каждом деле. Машину надо так же любить, как мать своё дитя.
За что полюбила Зоя Николая - не могла толком сказать. Для неё он казался самым красивым из всех ребят, добрым, обходительным. Он умел как-то незаметно привлекать себе внимание окружающих, и через минуту-две, уже просто разговаривал как с давним другом о незнакомым человеком ,мог легко заводить знакомства. Зоя тайно в душе завидовала Николаю, но никогда об этом никому не говорила.

Когда по приказу директора всех трактористов и прицепщиков перевели на строительство домов на центральной усадьбе, Веревкин, решительным голосом, не терпящим возражения, сказал Зое:
- Ты будешь работать со мной!
- Может, я желаю к девушкам?
- Я заберу тебя оттуда?
Так вместе работали на строительстве кирпичного дома, щитовых домиков. Николай клал стены, Зоя с девушками подносила кирпичи, цементный раствор, воду, песок. Вместе шутили, смеялись и отдыхали в обеденный перерыв после вкусного обеда в совхозной столовой, которая ещё работала под открытым небом.
После обеда, когда рабочий день подходил к концу, к строителям подошёл сначала комсорг Сосновский, а затем подошли парторг совхоза Речкин и два корреспондента из Москвы.
- Здорово строители. Как дела? - спросил Речкин.
- Идут нормально, - ответил Веревкин.
- К вам пришли корреспонденты посмотреть, как идёт строительство, гак как вы держите первенство в социалистическом соревновании, - сказал Сосновский. - Это самое лучшее комсомольское звено.
- Прошу всех пять-десять минут поговорить с корреспондентами, - сказал парторг Речкин.
- Что говорить, строим, все видят, - сказал Николай.
- Вот, например, как ваша фамилия, - спросил корреспондент Скворцов.
- Верёвкин Николай.
- Кем вы работаете?
- Сейчас каменщиком.
- Кто с вами работает на пару?
- Зоя Лопухина, моя прицепщица.
- Так вы тракторист? - спросил корреспондент Ведерников.
- Тракторист, а потребовалось быть каменщиком - стал строить дом.
- Зоя ваша жена?
- Нет, ещё не успели жениться.
- Жаль. Всё равно, разрешите сфотографировать вас для газеты.
- В таком виде?
- Вы же работаете на объекте.
Скворцов навёл фотоаппарат, щелкнул затвор. С другого места уже успел сделать несколько кадров Ведерников.
Только когда опомнился Верёвкин, то увидел, что момент был сам подходящим для фотографов-корреспондентов: у него в руке мастерок, в другой кирпич, в руках у Зои ведро с цементным раствором, у девушек на носилках красные кирпичи.
Обступили корреспондентов, загалдели:
- Фотографии на память нам пришлите!
- Ждите из Москвы, недели через две, - отвечал Скворцов.
- Быстрее всего увидите в газете, - сказал Ведерников.

Вечером, после рабочего дня, Николай и Зоя сидели на берегу речки Кокша. Хрустально-чистая вода быстро текла по галечному дну. Недалеко от них у самого берега была кем-то вырыта маленькая луночка, со дна которой бил светлый ключик воды. Он шевелил мелкие песчинки, поднимал их и отбрасывал в сторону, пульсировал пузырьками. Тоненький ручеек спешил тонкой струёй к большой воде.
Зоя опустила ноги в воду и булькала ими от нечего делать. Николай сидел рядом и смотрел то на Зою, то на далёкий горизонт, то на быстро текущую воду реки. Как только Зоя переставала шевелить в воде пальцами и руками, к ним устремлялась туча маленьких сереньких рыбёшек, которых в здешних местах называют мулями. По дну они движутся медленно, целыми косяками или стаей. Рыбки подплыли к белым Зоиным ногам, тыкаются о них ртами, но ничем не могут полакомиться.
- Коля, смотри какие смешные рыбки, не боятся человека, - весело промолвила Зоя.
- Они знают, что ты им ничего не сделаешь.
Зоя бросила камешек в воду. Стайка рыбок мгновенно исчезла.
- Почему ты сегодня молчишь? - спросила Зоя.
- Думаю, - тихо ответил Николай.
- О чем?
- Когда мне дадут квартиру.
- Что, разве в общежитии плохо?
- Хорошо, но всё время там не будешь жить. Сегодня был у директора,
просил квартиру.
- Что же он ответил?
- Пока не дал, сказал, что придётся немного подождать.
- Вот и жди.
- Ещё оказал: "Одному не дам - женись. Пускай на целине глубокие корни!" Вот я и думаю - на ком жениться.
- Этот вопрос ты должен сам решить.
Зоя молчала, потом встала, одела туфли, прошлась по берегу реки и остановилась у обрывистого берега речки. Лучи яркого солнца осветили ее стройную, словно выточенную на станке, фигуру, одетую в легкое цветастое шелковое платье, тугие девичьи груди, заплетённую и закинутую через правое плечо длинную косу, за которую держалась правой рукой, взволнованное молодое, красивое девичье лицо.
Какая-то неведомая сила подняла Николая с земли, и в один миг он оказался перед Зоей, обхватил её руками, крепко прижал её лёгкое тело к своей груди, поцеловал. Жаркий поцелуй окрасил багряным румянцем её щёки и она стала от этого ещё красивее.
- Милая, как я тебя люблю, - шептал Николай на ухо Зое и ещё раз поцеловал, ещё крепче обнимая и целуя свою возлюбленную.
Любовь! Сколько о ней уже сказано красивых слов, сколько писали и поэты исписали листов бумаги, стремясь разгадать загадочные таинства любви. Любовь! Как ты всегда хороша в пору пылкой юношеской поры, как ты всегда желанна, чиста и трепетна. Сколько в тебя вложено жаркого огня молодых сердец, сколько в тебе смелости и молодецкой силы, той силы, которая скрепляет собой навеки горячие сердца молодых людей!
Но, вовремя опомнилась Зоя. Минутная слабость прошла. Спросила:
- Может это всё ты выдумал?
- Что ты, Зоечка!
- Может, ты меня просто испытываешь, а я к тебе прильнула, в самом деле, поверив в твои слова?
- Я со всей серьёзностью.
- Ладно, пошли отсюда.

...Зоя закончила штукатурку угла.
- Победа! - донеслись громкие слова из соседней комнаты. - Штукатурка
закончена.
-Кончай работу, уже восемь часов!
-Айда, на речку купаться! - слышала Зоя.
Зоя опомнилась от нахлынувших воспоминаний и, встряхнувшись, от давно прошедших мыслей, посмотрела на свою работу, осталась довольной.
- Иду, девчонки! - крикнула Зоя, и вышла к ним.
А еще через полчаса все звено штукатуров весело плескалось в хрустально-чистой воде речки, оглашая веселым смехом всю округу правого берега реки. После трудового жаркого дня и напряжённой работы легко дышится под освежающими струями прохладной речной воды.

На планёрку в кабинет директора совхоза были приглашены все управляющие, механики, бригадиры, агрономы, главные специалисты совхоза для обсуждения вопроса готовности хлебоуборочной техники в предстоящей первой целинной страде. Присутствовали на планёрке парторг Речкин, комсорг Сосновский, председатель рабочего комитета Иван Булькин. По установившейся традиции планёрку открыл парторг Речкин.
- Все в сборе, можно начинать, - сказал он. - Слово предоставляется директору совхоза Евгению Игоревичу.
Иванов встал из-за стола, правой рукой пригладил на голове редеющие волосы, откинул руку назад, окинул всех взглядом, произнёс:
- Товарищи?
Посовещавшись с членами партийного бюро, комитета комсомола, рабочим комитетом, дирекция совхоза решила провести широкое обсуждение вопроса готовности хлебоуборочной техники к предстоящей страде на данной планёрке с таким расчётом, чтобы всех ознакомить с предстоящими работами в период хлебоуборки, чтобы все были в курсе дела.
На наших целинных полях совхоза "Зерновой" созревает богатый урожай зерновых культур. Наш главный агроном Полевая, в восторге от вчерашней поездки по всем полям. Всюду зреет полновесный колос. Где-то через недельку начнём косовицу хлебов, а это значит, в поле выйдут работать комбайны. Но сейчас пока не все машины в бригадах. Часть комбайнов уже собрана и готовы к уборке, другая часть стоит на площадке. Часть комбайнеров и трактористов уже снята по приказу со строительства и работают по сборке комбайнов в полевых бригадах. Но, при всём их полном желании и комсомольском задоре, они не смогут, то есть не в силах физически справиться с большим объемом работы по сборке хлебоуборочных машин. Мало собрать комбайн – его надо опробовать, отрегулировать работу узлов, проверить регулировку, поставить его в боевую готовность. Для этого нужны комбайнеры, которые сейчас работают на строительстве. Практически сейчас у нас столкнулись два вопроса: строительство квартир и уборка хлеба. Тот и другой вопросы важны во всех отношениях и требуют правильного ленинского подхода к решению предстоящих задач и от того, как мы их решим, будет зависеть дальнейший ход дела па стройке и в предстоящей хлебоуборочной кампании. Как строительство, так и уборка хлеба - это партийное дела.
Иванов говорил дальше и в его словах была сущая правда. Каждый присутствующий на планёрке видел, какие огромный трудности стоят перед каждым из них, потому, что всюду еще неустроенность, нет подсобных помещений, механизированных токов, не хватает зерноочистительных машин, а главное не хватает людей. Все работы предстоит сделать теми рабочими, которые есть сейчас в наличии в каждой бригаде. Зачитанный директором план предстоящих работ был жёсткий и требовал максимального использования всей техники и имеющихся уборочных средств: автотранспорта, гужевого транспорта, зерноочистительных машин, бесперебойной продажи зерна государству. Каждый присутствующий чувствовал, что молодому коллективу целинников предстоит решить гигантскую задачу в самые сжатые сроки. Тут придётся недоспать не одну ночь, может даже придётся работать без отдыха, но задача, поставленная партией, должна быть выполнена быстро и в срок.
- Прошу всех высказать свои замечания и предложения, - закончил Иванов.
- У кого есть вопросы? - спросил Речкин.
Но вопросов не последовало, каждый думал о только что сказанных словах директора совхоза, прикидывая в уме возможности своей бригады, отделения.
Директор сел на своё место. В кабинете воцарилась тишина. Каждый из присутствующих понимал важность поставленного вопроса.
- Снять со строительства всех комбайнеров и поставить их на сборку комбайнов, - остановятся дела в строительстве. Не снимать комбайнеров - некому убирать хлеб, -думал каждый из присутствующих. - Так не хорошо и этак тоже. Получается какой-то замкнутый чертов крут. Но выход надо искать и решать по-партийному.
- Прощу высказываться, - сказал Речкин.
Но молчание продолжалось. Все понимали, что больно щекотливый вопрос поставлен на обсуждение данной планёрки. Тут требовалось дельное высказывание, чтобы то или иное предложение заслуживало внимания и стоило чего-то. Ведь впопыхах тут не решить, а нужно подойти к вопросу с партийной позиции.
- Так кто будет говорить? - настаивал Речкин.
- Разрешите мне, - промолвил Сосновский.
- Пожалуйста.
- Конечно, я отвечаю за строительство в совхозе, поэтому буду говорить об этом. Все вы знаете, что до осени нам нужно всех целинников вселить в квартиры, поэтому надо именно сейчас строить и строить. Когда я шёл сюда на планёрку, то у меня в голове родилась мысль: нельзя ли часть шоферов снять в гараже и послать их ко мне в строительство. Теперь же выясняется, что часть людей у меня снимается на сборку комбайнов. Понимаю - убирать надо хлеб, но надо и строить, чтобы до наступления холодов всех переселить из палаток в тёплые, уютные квартиры. Согласен: пусть будут сняты со строительства  - оставшаяся часть комбайнеров, но дайте мне часть шоферов и слесарей.
- Какое решение по обсуждаемому вопросу принял комитет комсомола? - спросил у Сосновского бригадир Коробов.
- Решение комитета комсомола, всех комбайнеров снять со строительства.
Сосновский сел, посмотрел на директора. Тот что-то быстро записал карандашом на листе бумаги.
- Мы здесь только что слышали выступление прораба Сосновского, поднимаясь с места, начал говорить главный агроном Руденко. - У него выходит по русской пословице: "У кого что болит, тот о том и говорит". Без сомнения - строить надо, но кто будет убирать хлеб? Нива поспевает и через недельку позовёт хлебороба к себе. Мы уже затянули подготовку комбайнов к уборке и надо немедленно навёрстывать упущенное время. Предлагаю снять со стройки всех комбайнеров и завтра же поставить их на сборку и расконсервацию. Все комбайны у нас новые, только что с завода, их следует собрать, отрегулировать. За неделю мы справимся и начнём уборку. Только таково должно быть партийное решение. Наша задача собрать весь хлеб до единого зернышка, с поднятой нами целины и своевременно засыпать зерно в закрома нашего Советского государства. Уборка может длиться месяц, от силы полтора, с ссылкой на неблагоприятную погоду и дожди. А строить можно до самого ноября. Сроки строительства значительно длиннее, нежели хлебоуборки. Комбайнеры завтра должны быть у своих машин, - закончил Руденко.
- Кто следующий? - спросил Речкин.
- Наверно моя очередь, - сказал мастер Гарявин, поднимаясь с места. Через неделю совхоз вступает в хлебоуборку. Это важная и ответственная пора в нашей жизни, пора, ради чего мы приехали сюда и работаем здесь. Одновременно с уборкой хлеба встаёт ещё одна задача: где его хранить? Часть отправим государству, а где засыплем семенной фонд. Для зерносклада сделаны ещё только одни стены, а на эти стены нужна непромокаемая крыша. На этом объекте люди работают почти весь световой день, они измучены, уставшие. Большинство из них юноши и девушки, но их там мало. Мне надо ещё человек двадцать рабочих, чтобы успеть накрыть зерносклад к началу засыпки семенного фонда. Вторая задача, - продолжал Гарявин, - при массовой уборке наш автотранспорт не в состоянии будет справиться с огромными автоперевозками зерна. Ведь ближайший к нам элеватор находится за сто километров, а к нему одна только грунтовая дорога. А вы все знаете, что такое грунтовая дорога в дождь и слякоть. По ней машины идут с большим трудом. Поэтому нам необходимо подумать о строительстве в поле или в бригадах открытых площадок для хранения чистого зерна. От комбайнов можно отвозить зерно на эти площадки, дав возможность комбайнам работать без остановок. Пока таких площадок нет ни в одной бригаде.
Выступление Горявпна задело бригадиров, управляющих отделениями. Выступали с предложениями один за другим теперь уже без вопроса Речкина: "Кто будет выступать?" Строители защищали свою линию, механизаторы - свою. Долго так не проходила ни одна планёрка, ни на одной не было такого бурного обсуждения вопроса.

За окнами кабинета уже давно потемнело. На столе директора давно уже стояла зажжённая керосиновая лампа - десятилинейка с пузатым стеклянным пузырём, чуточку закоптившимся сверху. На дальней белой стене, как на экране, отражались тёмные тени сидевших людей.
- Давайте закругляться, - сказал директор совхоза. - Послушаем, что окажет парторг совхоза Николай Васильевич Речкин. Пожалуйста!
Парторг встал, начал говорить громко и убедительно.
- Я много не собираюсь говорить, - начал Речкин. - Коммунисты совхоза этот вопрос обсудили и приняли такое постановление: комбайнеров и прицепщиков снять со строительства и отправить всех, готовить комбайны. Строительство продолжать имеющимися рабочими. Автотранспорту усилить автоперевозки грузов, чтобы вывезти строительные материалы и продовольствие до начала хлебоуборки.
- Что решил комитет комсомола? - спросили у Сосновского.
- Комитет комсомола поддерживает коммунистов и рекомендует директору совхоза направлять всех комсомольцев, прибывающих к нам по комсомольским путёвкам, только на стройку, так как комбайнеров и трактористов пока хватает.
- Может, кто имеет возражение? - спросил Иванов.
- Все ясно, - отозвалось несколько голосов. - Правильное решение.
Шумно вышли из конторы и, переступив порог, растворялись в ночной тишине. Вдали на, самом берегу речки Кокши, ярко освещены оконца палаток. Сосновский шёл по берегу реки. Чем сильнее густели сумерки, тем красивее казалась река, приятнее шум воды по галечному дну.
Взошла луна. Вода в реке была тёмная, но к середине постепенно светлела и от лунных бликов казалась оранжевой. Отражение луны качалось в мелких зыбких волнах реки. Палатки, река, луна, чистый воздух, тихий вечер. До чего же приятно смотреть на всё это неописуемое создание природы и человека!
Свежий ветерок набежал неожиданно и пахнул в лицо Сосновскому запахом поспевающих хлебов.

На сборочной площадке ровными рядами стояли новенькие комбайны СК-6,  поблескивающие свежей краской. Прибывшие к ним комбайнеры начали расконсервацию. Снимали деревянные щиты, ограждения, раскрывали забитые ящики с деталями, начинали сборку мощных машин. Через пару дней зарокотал двигатель сначала одного, потом другого комбайна, дав пронзительный свисток, приделанный к выхлопной трубе, уходили по своим бригадам в поле.
Уход ежедневно все новых и новых комбайнов в полевые бригады радовало главного инженера Руденко. На сборочной площадке осталось всего несколько машин, которые стояли неподвижно.
- В чём дело? - спросил Руденко, подходя к комбайну у комбайнера Василия Реснянского.
- Двигатель не заводится.
- Всё проверил?
- Конечно.
- Тогда должен завестись.
- Должен, но не заводится.
Руденко залез на комбайн, осмотрел двигатель, попросил ключ "десять на двенадцать", покрутил им какой-то болтик, слез с комбайна, промолвив:
- Заводи!
Через минуту двигатель загудел. Радостный Реснянский включил молотилку и стал проверять работу узлов комбайна. Главный инженер был уже возле комбайна Васильева.
-Как, Анатолий, двигатель заводится? - спросил Пётр Иванович.
- Двигатель работает как зверь, - ответил Васильев.
- Почему не выезжаешь в бригаду?
- В таком состоянии не поеду, там мне делать нечего.
Как это делать нечего?
- Какой толк, что я приеду, и там буду стоять! Ещё недоделан комбайн.
- Там доделаешь, сам знаешь приказ директора совхоза и решение партийного собрания, чтобы машины все были в бригадах.
-Партийное собрание приняло постановление, чтобы в поле были выведены все исправные комбайны. Об этом говорится тоже в приказе директора. Зачем мне ехать за восемнадцать километров, когда я на месте всё могу сделать без лишней траты времени. Давно можно было бы привернуть выгрузочный шнек, а вот болтов в ящике не оказалось. Что же мне за ними ездить с бригады. Давайте болты, сейчас приверну, -сердился Васильев.
- Механику говорил?
- Ответил, что заказал, а сделаны они или нет - неизвестно.
- Заводи и езжай в бригаду.
- Я не буду заводить, так как комбайн не готов к уборке, - стоял на своём Анатолий. - Это будет нарушение приказа директора.
- Болты будут доставлены. Не можем же мы держать здесь комбайн из-за четырёх болтов и шнека, - настаивал Руденко.
- Комбайн не проверен, да и технически не готов, - уже сердясь, промолвил Васильев. - Тебе надо, чтобы все комбайны были в бригадах, а мне надо, чтобы комбайн был готов к работе. Иначе может так получиться, что товарищи будут убирать урожай, а я буду разбирать да собирать. Куда ехать, если не готова машина к уборке. Не поеду!
Выполняя приказ директора о сборке комбайнов и быстрейшей отправке их по бригадам, главный инженер совхоза Руденко старался быстрее освободить сборочную площадку, чтобы создать видимость, что все машины уже в поле. Но на практике получилось наоборот: кто первым выехал в поле - теперь ездили на центральную усадьбу за различными болтами, гайками, зубчатыми колёсами, шпонками, так как у бригадиров и механиков бригад ещё ровным счётом не было в запасе ничего, да и откуда ему быть, когда комбайны первый раз пришли с завода на эти поля.
Бригадиры нажимали на механиков, те, на управлявших отделениями. Последние шли к директору:
- Почему главный инженер гонит комбайны по бригадам в неисправном состоянии?
- Хорошо, разберусь, - отвечал директор.
В кабинете директора главный инженер докладывал: - Ежедневно со сборочной площадки отправляю по семь-восемь комбайнов по полевым бригадам.
- Почему комбайны приходят на места в неисправном состоянии? - спросил Иванов.
- Мелкие неисправности и регулировку сами комбайнеры устранят в работе.
- Где же лучше устранять неисправности здесь на месте, или в бригадах, где нет никаких условий. Здесь ремонтные машины могут съездить в мастерскую МТС, а в полевых условиях как устранять недоделки? Люди уже напрасно теряют дорогое время. А время для нас сейчас дороже самого золота. Ты понимаешь, в чем дело?
- Я выполняю ваш приказ, - пытаясь оправдываться, промолвил Руденко.
- Я не издавал приказ о доставке в бригады неисправных комбайнов.
Главный инженер молчал. Он чувствовал, что хватил лишку в своих распоряжениях, а это может дать определённые последствия перед самим началом сборки и в период массовой уборки хлебов.
Молча слушавший разговор директора и главного инженера парторг Речкин,  промолвил:
- Настоящая задача заключается в том, чтобы полностью подготовить всю уборочную технику к работе во время страды. Если с подобными недоделками ты будешь выпускать в поля комбайны, то это тебе мало делает чести. Я был у комбайна Васильева и в разговоре с ним выяснил, что ему нужны болты. Из-за болтов он простоял вчера и сегодня, ты подумай, сколько Васильев и многие такие же парни как он, смогли бы выложить кирпичную стену дома. А они стоят по твоей вине. Простоев не должно быть, нужна оперативность в работе. У тебя целый штат механиков! - закончил парторг.
- Сколько ещё комбайнов осталось на сборочной площадке? – спросил директор.
- Два уйдут сегодня, а Васильев, стоит из-за болтов.
- Из-за болтов, - медленно протягивая слова, молвил директор и, глядя в упор в глаза Руденко, добавил, - стоило ли его держать два дня? Бери любую машину, чтобы через два часа болты были у Васильева!
Весь покрасневший, недовольный таким исходом разговора, главный инженер вылетел из кабинета директора и побежал в гараж.
Руденко был не плохим работником. Он прекрасно разбирался во всех неисправностях машин, мог по гулу работающего двигателя безошибочно определить раннее или позднее зажигание, богатая или бедная рабочая смесь подаётся карбюратором в цилиндры, почему греется двигатель и многие другие причины, которые непременно возникают в ходе работы той или иной машины. С трактористами, комбайнерами, шоферами всегда был строг, но справедлив. Поэтому главного инженера побаивались, но и уважали, а когда и "прижмёт", то не обижались. Но так было в Великих Луках до поездки на целину. А вот здесь в совхозе "Зерновой" на целине не так идут дела, как хочется Руденко, как будто под ногами зыбкая земля, нет твёрдости в работе, никак не привыкнет Руденко к новым порядкам. Некоторые его методы руководства требовали нового отношения к людям, так как здесь был новый коллектив, на восемьдесят пять процентов состоящий из коммунистов и комсомольцев, прекрасно знавших стратегическую линию партии в вопросах сельскохозяйственного производства продуктов питания и сырья для промышленности.
Директор совхоза Иванов и парторг Речкин поправляли главного инженера Руденко в его работе с кадрами. Постепенно он освоился с коллективом и люди стали более доверчиво относиться к его распоряжениям. Только никак не мог Руденко ещё полностью отказаться от неприятней черты своего характера - ему всё нужно было сделать скорее.
После обеда разразился не долгий, но сильный ливень. Интересное это было явление природы: над центральной усадьбой висит тяжёлая чёрная туча, а у самого края тучи светит яркое солнышко. На землю капают беспрерывно тяжёлые капли дождя, кажется, что само солнце сверкающими брызгами прыгает по крышам брезентовых палаток. Воздух очистился от пыли, стал чистым, прохладным. Раза два над посёлком целинников сильно загрохотал раскатисто гром. Побежали мутные ручейки.
Набежал ветерок, прогнал тучу, сильнее засияло солнце. Земля впитывала живительную влагу. А туча повисла над совхозными полями. Из неё лились на землю косые струи дождя. Постепенно туча уходила на восток. Разноцветная большая красивая радуга стала огромным коромыслом над полями совхоза, охватив пол неба...

К комбайну Анатолия Васильева подъехала измоченная ливнем, забрызганная грязью автомашина. Из кабины вылез главный инженер Руденко.
В руках нёс свёрток.
- Бери болты и делай, - сказал он Васильеву.
- Это уже другое дело, - обрадовано промолвил Анатолий, беря свёрток.
- Сможешь сегодня сделать?
- Буду стараться.
Солнце клонилось к западу. Дневная жара спала. В бригаде Коробова с удивлением смотрели на приближающийся комбайн.
- Приехал, Толя! - радостно воскликнула Маруся.
- Как видишь, - ответил Васильев, слезая с комбайна.
-Я совсем заждалась. Весь ужин простыл.
- Но это не беда.
- Сколько ещё осталось комбайнов на сборочной площадке?
- Завтра не будет ни одного.
Постановление партийного собрания выполнялось в совхозе безукоризненно и в намеченный срок. Это всем нравилось.

Минуло ровно полгода с тех пор, как директор совхоза Иванов вместе с прибившими целинниками-комсомольцами вкопали на будущей центральной усадьбе совхоза обыкновенный лиственный столб с надписью: "Совхоз "Зерновой". А сейчас уже выстроились целые улицы: Целинная, Комсомольская, Автозаводская, Сибирская, Великолукская, Алтайская, Автозаводская. Ежедневно директора Иванова и председателя рабочего комитета Булькина новосёлы осаждали заявлениями о выделении квартиры или отдельной комнаты. В первую очередь квартиры предоставляли семейным.
- Пришёл просить квартиру, - подавая заявление, промолвил Николай Верёвкин, обращаясь к директору.
- Холостым пока не даём, - ответил Евгений Игоревич.
- Я хочу жениться, - настаивал Николай.
- Вот когда женишься, тогда приходи, - добавил Булькин.
- Сейчас, где живешь?
- В палатке.
- На той неделе сдадут дом в эксплуатацию и посмотрим.
Проходили дни. Одни новосёлы получали квартиры, другие ждали. Странно было смотреть, как от палаток отъезжали автомашины, а в кузовах торчали вверх ногами перевёрнутые столы, стулья, табуретки, звенели железные койки, чугунки, вёдра, шевелились на ухабах большие и малые узлы, а ни них, держась друг за друга, ехали радостные, улыбающиеся дети и довольные мамы.
- Куда нас везут? - спросил малыш у мамаши.
- В новую квартиру.
- А я хочу жить в палатке.
- Почему?
- В ней лучше.
В один из прекрасных дней к конторе подкатил директорский тазик. В него сели директор, парторг, секретарь комитета комсомола и председатель рабочего комитета совхоза Булькин.
- Куда ехать? - спросил директора молодой бравый шофёр Коля.
- По полям, - ответил Иванов.
Директор хотел лично убедиться и посмотреть, как идёт уборка хлебов по отделениям и бригадам. Это было знать очень важно, чтобы на очередной планёрке говорить можно было более конкретно и по-деловому. Правда, о начале и ходе хлебоуборочной кампании можно было посмотреть по сводкам, которые давали ежедневно учётчики полевых бригад. Но, как говорит пословица: "Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать".
За целый день директор со своими спутниками успел побывать в бригадах Бердникова, Касютина, Ильина. Иванов сам проверял, как комбайны вымолачивают зерно, не сыплется ли она в солому, брал горсть половы в руку, поднимал вверх и сыпал так, чтобы ветер относил в сторону полову и солому. Если не падало зерно, то директор был доволен, переходил к другому комбайну.
К вечеру добрались к комбайнам бригады Василия Коробова. Внимание директора привлекли два комбайна, работавшие на краю поля, один из которых стоял, другой медленно подходил к первому.
- Стой, - сказал шофёру и пошёл к стоящему комбайну.
Первое, что увидел Иванов - это ноги, синие брюки комбинезона. Сам же комбайнер до половины находился в приёмной камере барабана, и позванивал там ключами, что-то подкручивая.
Директор обошёл комбайн, взял в руки из кучки соломы горсть половы, подбросил вверх. Янтарные зёрна пшеницы, обгоняя лёгкую полову и солому зашелестели по скошенному жнивью.
- Почему стоит комбайн? - спросил Иванов.
Фигура комбайнера зашевелилась, двинулась задаем из приёмной камеры барабана и показалось грязное от серой пыли лицо комбайнера. Директор узнал Васильева.
- Сначала здравствуйте, Евгений Игоревич, - промолвил Анатолий. - Комбайн стоит потому, что сзади теряется зерно.
- Это я проверил. - Почему теряется?
- Потому, что главный инженер Руденко не дал своевременно отрегулировать деки. Вот теперь и маюсь с ними.
- Механику говорил?
- Знает.
- Почему не помог?
- За запасными частями уехал в райцентр.
- Сам сможешь отрегулировать?
- Смогу, только немного надо мне помочь.
Подъехал второй комбайн. Директор махнул рукой - комбайн остановился. С комбайна по лесенке не спеша слез Окнев, поздоровались.
- Как успехи? – спросил Иванов.
- Работаю, - ответил Окнев.
- Потери есть?
- Можете проверить, только что бригадир на том конце проверял, - значит всё в порядке?
- Девять бункеров уже набил.
- Помоги Васильеву отрегулировать деки и барабан.
Окнев поглядел на директора каким-то непонятным взглядом, хотел что-то сказать, но не стал, а как-то нехотя повернулся и пошёл к комбайну.
- Что тут у тебя? - спросил Окнев.
- Не пойму, - сказал Васильев, - не то зазор большой в деках и барабане или плохо вытрясается солома в молотилке. Зерно идёт взад, - давай проверим то и другое.
Директор уехал только тогда, когда сам убедился, что комбайн Васильева больше не гонит зерно в солому.
- Если бы не директор, - сказал Окнев, - не стал бы тебе помогать.
- Это почему же, - спросил Анатолий.
- Ты у меня Марусю отбил! Понимаешь? – стукнув себя кулаком грудь.
- Кажется, я тут не причём?
-Она у меня вот здесь находится, - постучал пальцем по сердцу.
- Наверно, не считает тебя нужным любить, вот и не хочет с тобой' встречаться. Ты же сам виноват, зачем обижал её.
- Выпивши был, всё по глупости получилось, а тут ещё погода такая была! - зло промолвил Окнев.
- Для всех такая погода, но мы же не испугались, выдержали. А девушкми, видимо, любят сильнее личности.
- Ты мне её отдай'.
- Маруся не какая-то вещь, а прекрасная девушка, понимающая. Притом, я у тебя её не брал. А то, что она со мной всю весну и лето работала, и ещё с завтрашнего дня будет опять работать. Так то посылал её ко мне бригадир Коробов.
- Я вижу, что она тебя любит.
-Может и любит. Хватит, Окнев, - резко промолвил Васильев. - Надо хлеб убирать, а не баланду травить, как говорят матросы. Директор может снова приехать.
- Всё равно я отберу Марусю у тебя, - зло, почти крикнул Окнев и сердито пошагал к своему комбайну.

Директорская машина уже остановилась возле комбайна Николая Веревкина. Сюда подъехал на лошади бригадир Коробов.
- Как работает комбайн? - спросил Иванов.
- Отлично, Евгений Игоревич, - ответил Верёвкин.
- Сколько намолотил?
-Уже двенадцать бункеров выгрузил, - ответил за Николая бригадир. - Отлично трудится.
- А как с потерей зерна? - спросил Речкин, а директор тем временем искал зерно в куче выгруженной соломы.
- Хорошо вымолачивает, - промолвил директор после проверки. - Может какие замечания есть у председателя рабочего комитета, - обратясь к Ивану Булькину, сказал Иванов.
- По условиям социалистического соревнования за хорошую работу полагается премия. Но с премией ещё рановато, только ещё начали убирать. Лучше скажи, Николай, как думаешь жить дальше?
- Жениться думаю, только жену некуда вести, целина стала теперь второй родиной.
- Не шутишь, - вмешался молчавший до этого комсорг Сосновский.
- Не привык трепаться.
- Ну что ж, Веревкин, за хорошее начало уборки поздравляю, - промолвил Булькин. - Премию тебе полагается дать, но я вручаю тебе ключ от новой квартиры.
Булькин полез в карман и достал оттуда новенький блестящий ключ, и отдал его смутившемуся от неожиданности Веревкину.
- Поздравляю, - протягивая руку, сказал Булькин.
Тепло поздравили Николая и все остальные.
- Не забудь пригласить на свадьбу, - смеясь, промолвил комсорг.
- Спасибо, всех приглашу, - ответил Веревкин.
В тот же день поздно вечером Николай после работы подговорил знакомого шофёра Кольку и на машине перевезли из общежития в новую квартиру койку, чемодан, постельные принадлежности, и в двенадцатом часу ночи приехал в бригаду.
- Что не весёлая? - спросил Веревкин встретившую его Зою, которая днём тоже ездила с бригады на центральную усадьбу.
- Так себе, - уклончиво ответила Лопухина.
- А я тебя потерял, где была?
- К подружкам ездила.
- Как они живут?
- Все на строчке работают.
Не сказала Зоя, что была у директора, в рабочем комитете и просила квартиру. Директор не отказал, но скоро и не пообещал, так как готового дома к сдаче ещё не предвиделось, а обманывать девушку не хотел.
- Как сделают строители, так дадим, - ответил Булькин. К зиме все получите прекрасные квартиры.
С подавленным чувством вышла Зоя из совхозной конторы и пошла к машине, которая шла к комбайнам за зерном. Зоя не то, чтобы обиделась, а просто так решила прозондировать почву насчёт квартиры. Теперь стало ясно, что, в самом деле, где взять квартиру, если её ещё не сделали. Нужно было - ждать.
Теперь, сидя под вагончиком, 3оя колебалась: говорить ли не говорить Веревкину, что она была у директора совхоза и председателя рабочего комитета, но подумав, сказала:
- Знаешь что мне посоветовали подружки : сходить к директору и попросить квартиру.
- Что же ты сделала?
- Пошла к директору и в рабочком.
- Что же сказали?
- Не дали, сказали немного подождать придется.
- Правильно сделали.
- Как же это правильно, - сердясь, ответила Зоя.
- Не нужна тебе отдельная квартира.
- Как же не нужна? - вспыхнула в голосе искра недовольства. - Что ж я по-твоему всё время должна жить в общежитии. Так мы с тобой никогда не сможем пожениться!
- Не сердись, ох и свадьбу мы с тобой отгрохаем.
Тут Николай попытался обнять Зою, но она легонько оттолкнула его от себя.
- Брось шутить, мои подружки уже скоро месяц, как живут замужем, а мы с тобой только всё собираемся.
- Хочешь, завтра давай распишемся, - предложил Николай и протянул Зое свою могучую сильную руку.
- Чего расписываться, а где жить будем?
- В квартире!
- Брось меня дразнить!
- Я же, в самом деле, говорю, - с обидою в голосе промолвил Николай. - Не веришь, значит?
- Нет, не хочу большее об этом говорить.
- Дело твоё. Хочешь, верь, хочешь не верь, что я говорю, а ключ от моей квартиры уже лежит у меня в кармане.
Зоя посмотрела на Николая, ничего не сказала, отвернулась в сторону и посмотрела вдаль.
На востоке всходила полная румяная луна, заливая лунным светом всё пространство от горизонта к горизонту.
Николай полез в карман, долго шарился там, среди болтиков и гаечек, вынул руку и протянул её Зое:
- Смотри, а то не поверишь!
Зоя не верила своим глазам. В руке Николая - её любимого - при ярком лунном свете блестел ключ. Зоя взяла маленький ключик в руки, посмотрела, действительно ли это был ключ - какой она часто видела от квартир у своих подруг.
- Я думала, ты шутишь! - радостно промолвила Зоя и неожиданно, обхватив голову Николая своими руками, поцеловала его в щёку. От неожиданности Верёвкин смутился и успел только промолвить:
- Что ты делаешь?
Свадьбу отложили до седьмого ноября, чтобы сыграть её в день Великой Октябрьской социалистической революции - в этот памятный день нашей Советской Родины.
- Свадьба не уйдет, - сказал Николай, - надо хлеб убирать!

Уборка хлебов, первого длинного года, в совхозе шла полным ходом. Более сорока комбайнов, которые с утра до позднего вечера, прихватывая ножные часы, бороздили необозримые хлебные массивы совхозных полей. Ровными рядами лежали на полях кучки соломы, выброшенной из копнителей. Ни на минуту не останавливались степные корабли, они неумолимо продвигались вперёд и вперёд. Над машинами стоял столб густой пыли, неотступно следовавшей за комбайнами, но люди не обращали на неё внимание и с удвоенной энергией продолжали убирать хлеб целины.
Главный агроном совхоза Федосья Полевая - женщина среднего роста с чёрными большими глазами - верхом на лошади, как заправский донской казак, с утра до вечера успевала за день объезжать все бригады. И была всегда в курсе дела, как идёт уборка. Если же конь уставал, то садились на машину, и ехала прямо к комбайнам на поле.
- Как идет молотьба? - спрашивала комбайнера.
- Хорошо, - отвечал ей.
- Много зерна гонишь в солому?
- Нисколько.
Для убеждения подходила к куче соломы и проверяла, поддевала целую охапку, становилась против ветра и начинала трясти. Убедившись, что зерна нет в соломе, говорила:
- Езжай дальше!
Тут же подходила к другому комбайну. Снова такая же процедура. Если на землю падали янтарные зерна пшеницы, то говорила:
- Ну-ка, голубчик, подойди сюда и посмотри сколько теряешь дорогого зерна. - Почему зерно гонишь в солому? - строго спрашивала агроном.
- Не знаю, - виновато отвечал комбайнер.
- Немедленно отрегулируй соломотряс.
- Уже регулировал.
- Значит плохо. - Механику или бригадиру говорил?
- Никого не видел.
- Тогда выгоняй комбайн из полосы и регулируй сам, как тебя учили.
Смущённый комбайнер от такого неожиданного решения агронома стоял на месте не двигаясь.
- Чего стоишь? Сказано выгоняй - значит выезжай, хлеб никому не позволено терять. Слишком дорогой ценой его выращиваем.
Комбайнер выгонял свою машину из полосы и принимался за регулировку, а Федосья уже мчалась на машине, отыскивая бригадира или механика. Если находила, то одному из них, а иногда сразу обоим доставалось столько, что, казалось, небу становилось жарко. Бригадир обычно сразу уходил к машине, механик обычно выслушивал все замечания, а потом пытался оправдываться. Но всё было напрасно. Федосья была неумолима.
- Что хочешь, то делай", - говорила она строго, - а зерна в соломе не должно быть! Тебе ясно?
- Так ведь завод не даёт полной гарантии. Вот и потери.
- Завод хлеб не убирает и не молотит. Мы же должны весь урожай, до единого зёрнышка собрать!
От комбайнов приезжала Полевая на ток. Там тоже находила непорядки. То плохо расчистили площадку, то не успели отправить вовремя машины с зерном на элеватор, то плохо отрабатывается семенной материал, то, вообще, на току плохая организация труда. Тогда Федосья мчалась к директору совхоза.
- На центральном току нужен настоящий хозяин, - говорила Полевая.
- Где же я возьму старого человека, если у нас все молодые.
- Нужен тогда, комсомолец, разбирающиеся в отработке зерна.
- Что ты предлагаешь?
- Если не сможем найти парня, то нужно поставить заведующим током серьёзную девушку.
- Заведующий током должен иметь агрономическое образование. У нас таких людей пока нет.
- Но ведь трактористы учили агротехнику на курсах? - настаивала на своем Полевая. - Их знакомили и с агрономией.
Директор замолчал, кулаком потер лоб, подумал:
- Есть у меня на примете одна комсомолка, но она работает трактористкой, знаешь, такая круглолицая, миловидная девушка в двенадцатой бригаде, кажется, её фамилия Кротова Мария. По-моему девушка с характером. Работала с Анатолиев\м Васильевым.
- Я её мало знаю, - ответила главный агроном.
- Ничего, узнаешь лучше. Завтра будет приказ не неё.
Интересно построена жизнь каждого человека. Каждый её жизненный шаг отмечается, как вешками, теми или иными событиями. Вот он бегает малышом, беззаботно играет в песке, потом сел за школьную парту, научился считать сначала до десяти и написал первое в своей короткой жизни слово "мама, родина, партия". Ещё через несколько лет бежит домой, и маме с папой показывает на своей гордой груди пионерский галстук:
- Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик! - докладывает папе.
С каждым годом человек взрослеет, становится сознательнее. В один прекрасный день приходит домой, из нетрудного кармана достаёт маленькую красную книжечку с силуэтом Владимира Ильича Ленина, показывает родителям и говорит:
- Я вступил в Ленинский комсомол!
С этого времени у молодого человека начинается славная комсомольская юность, начинается суровая проверка и закалка его характера. Способен ли он отдать комсомолу и Ленинской партии весь огонь своего комсомольского сердца, весь свой организаторский талант, свои знания.
Такой момент наступил для многих тысяч комсомольцев-целинников, в том числе и для Марии Кротовой.
- Ты назначаешься заведующим центральным током совхоза, - сказал Марусе директор Иванов.
- А как же трактор?
- Передай бригадиру.
-Я же никогда не работала завтоком.
-Я тоже никогда не работал директором совхоза, но партия поставила - вот и работаю.
- Не справлюсь я, - умоляюще промолвила Марусе.
- Дать государству чистое зерно, засыпать на семена сортовое зерно – это тоже партийное дело. Справишься! Не сможешь – поможем!
Не ладилось сначала у Маруси. Но Полевая ввела её в курс дела, научила работать. Вскоре дела пошли в гору. Заработали круглосуточно на току сложные зерно-очистительные машины. Грузовики, как пчёлы, один за другим уходили с тока на элеватор с чистым отборным зерном, успешно пошла отработка и засыпка семенного фонда.
- Как идут дела, спросил парторг Речкин, приехавший на зерноток.
- Как видите, бойко отвечала Маруся.
- Молодец Кротова. Ток работает как часики!
Полина вознаградила новоселов богатым урожаем. Поток золотого зерна шёл непрерывно с совхозных полей на бригадные тока. Автомашины еле успевали отвозить зерно от работающих комбайнов. Комбайнеры-комсомольцы, штурвальные, шоферы, разгрузчики, рабочие токов трудились днём и ночью, не считаясь со сном, отдыхом, иногда даже с едой. Подвиг на целине продолжался, на его боевых позициях били коммунисты и комсомольцы.
О ходе уборки зерновых в совхозе "Зерновой* знала Москва. Утром в один из дней жители совхоза услышали по батарейному приёмнику:
- Говорит Москва. Слушайте последние известия. Алтай успешно ведёт жатву и уборку хлебов на целинных землях. Труженики зорносовхоза "Зерновой" уже засылали в закрома Родины первую тысячу центнеров зерна, выращенного на целинной земле. Продажа зерна государству продолжается...
- Про наш совхоз Москва передает,  - говорили целинники.
Главный агроном совхоза Полевая всегда помнила, у какого комбайна были какие неполадки,  через день она снова появилась в бригаде Василия Коробова. Остановила комбайн Анатолия Васильева:
- Опять гонишь зерно в солому? - строго спросила Федосья.
- Нисколько, уверяю, - ответил комбайнер.
- Проверю!
Вверх поднялась солома, полова, подброшенные главным агрономом. Но ни одно зерно не упало на землю.
Вот это теперь по-комсомольски, смеясь промолвила Федосья. – Езжай!
- Почему она у тебя проверяла? - спросила Катя, закреплённая на комбайн Васильева штурвальной.
- Комбайн был неисправен, зерно терялось!
- Один или с кем другим регулировал?
- Окнев помогал.
Штурвальная замолчала и отвернулась в сторону. Она не хотела о нём ничего даже слушать.
Подъехала автомашина. Из зернового выгрузочного шнека в кузов полилось, непрерывным потоком, янтарное золотое зерно.


Шли напряжённые дни уборки урожая. Вороха добротного зерна ссыпали теперь на те самые бригадные тока, о которых так беспокоилась Полевая ещё перед началом весеннего сева. Теперь эти тока очень пригодились. Вороха добротного зерна росли и ширились на глазах, словно как трудолюбивые пчёлы несут сладкий нектар в свои ульи. Так и совхозные автомашины днём и ночью везли зерно тока бригад и отделений. То, что уборка хлеба из целины идёт успешно - это радовало главного агронома. Ведь её труд вместе с трудом сотен комсомольцев, молодёжи и коммунистов окупился сторицей. Прекрасная погода способствовала почти проведению круглосуточной уборки.
Но как получилось на практике хлебоуборки, что наряду с успешным обмолотом и доставкой зерна на тока, обозначилась сильнейшая неувязка с вывозом готового зерна нового урожая в государственный элеватор, ближайший из которых находился за доброй сотней километров от совхоза. Машин не хватало не только под комбайны, уже не говоря о вывозке зерна государству. Это сильно беспокоило в первую очередь главного агронома Полевую. Хотя весь автотранспорт беспрерывно работал на полях, но как она считала - этого далеко недостаточно, чтобы успешно вести косовицу, уборку, обмолот хлебов и вывозку зерна. Она металась на своём Газике по полям, бригадам, чтобы вся техника устойчиво работала, пока позволяет погода. Но этого явно было недостаточно, требовался ещё автотранспорт.
Утром на наряде в гараже Полевая забирала все машины, которые можно было взять на работу.
- Чем я буду вывозить совхозные грузы?- сердился заведующий гаражом.
- Себе машину найдешь, - отвечала Полевая и стояла на своём.
Не обходила стороной и главного инженера.
- Давай все транспортные тележки под комбайны, - требовала она.
- Уже всё отдал! - доказывал Руденко.
- Нет не все! - упорно доказывала Полевая. - Почему на стройке уже второй день стоит с кирпичом неразгруженная тележка? Вот оно и выходит, как ты следишь за прицепными тележками. Она стоит, а я задыхаюсь от нехватки транспорта!
- Действительно положение в совхозе с уборкой и особенно с вывозом зерна государству на элеватор создалось критическое. Вечером на совещании Полевая поставила ребром вопрос об ускоренной доставке зерна с полей. Ведь от недостатка транспортных средств, в полях целыми часами простаивают комбайны, не говоря уже о поездках на элеватор.
- Я требую увеличения количества транспорта на хлебоуборку, - прямо заявила Полевая директору совхоза и секретарю партийного бюро. - Пока в этом вопросе мне не оказали должной помощи ни дирекция, ни Партийная организация совхоза во главе с Речкиным!
- Что ты конкретно предлагаешь? - поставил вопрос перед главным агрономом Иванов.
- Прежде чем предлагать надо знать общее состояние сложившейся конкретной ситуации в совхозе. На сегодняшний день она такова, - говорила Полевая. - Постараюсь показать вам всем на моём математическом расчёте. У нас уборка ведётся на восемнадцати тысячах гектаров. Допустим, что каждый гектар в среднем даст по двадцать пять центнеров, но есть поля, где урожай составляет сорок два центнера, даже с расчёта по двадцать пять центнеров, то картина вырисовывается такова: мы получаем четыреста пятьдесят тысяч центнеров или сорок пять тысяч тонн. Такое количество зерна нам в совхозе хранить негде, так как нет зерноскладов. Всё зерно придётся вывозить и даже семенное. В совхозе сейчас работает двадцать машин, да пятьдесят военных. Это семьдесят. Пусть каждая из них будет грузить в кузов по три тонны. Одновременно они поднимут двести десять тонн зерна. От совхоза до элеватора сто километров. Машины смогут сделать лишь по одному рейсу. Подвожу итог: чтобы вывезти всё готовое зерно нам потребуется ровно двести четырнадцать дней.
Даже допустим, что каждый шофёр будет в сутки делать два рейса и тогда потребуется всё равно более ста семи дней. Но не надо опускать в расчёте ещё одну существенную сторону - каждая машина должна за это время пройти четыре тысячи триста километров без ремонта, без отдыха шофёра, при условии непрерывной хорошей погоды и дорог.
-Да, нерадостная картина нарисована, - с горечью в голосе вымолвил главный инженер Руденко, болеющий больше всего за автотранспорт.
- Но это ещё не всё, - начала Полевая. - Прежде чем вывозить зерно на элеватор, его сначала надо доставить от комбайнов на тока. А это ещё более удлиняет срока, а ведь хлеб надо убрать за десять-двенадцать дней. - Если бы нам удалось сократить сроки уборки, то мы бы получили дополнительно ещё несколько тысяч центнеров, так как оно не успело бы осыпаться на землю. А если мы будем тянуть уборку пятнадцать-двадцать дней, то, сколько зерна потеряем? Это же будет просто преступление перед народом. За потерю зерна нас никто по головке не погладит! Тогда кое-кому придётся нести персональную ответственность в партийном порядке!
- Пусть возят военные машины, - промолвил заведующий гаражом.
- Какая же это воинская часть согласится, чтобы её машины работали на износ? В каком техническом состоянии машины возвратятся в гарнизон?
Полевая умолкла, но потом продолжила:
- Я предлагаю дирекции совхоза и партийному бюро вступить перед вышестоящими организациями, чтобы к нам из города или нескольких городов прислали автоколонну. Как это сделать - я не знаю. Но как коммунист заявляю, что хлебоуборку мы должны закончить за десять-двенадцать, минимум за пятнадцать дней. Целина дала нам зерно, комсомольцы вложили в неё свои силы и уменье, вырастили богатейший урожай и стыдно будет нам всем, товарищи, если мы его не соберём! У меня всё, - закончила главный агроном и села.
- У кого есть конкретные предложения? - спросил сидящих на наряде специалистов директор совхоза.
Время текло. Слышно было как на столике перед директором тикали часы.
- Что же так и будем сидеть молча? Агроном, Овсов, что ты можешь оказать, ведь у тебя одного на току скопилось более десяти тысяч центнеров зерна?
- Против железной логики и расчётов главного агронома я ни одного её довода не могу опровергнуть. А с её предложениями согласен.
Очень туго шло совещание. Никогда так долго не заседали специалисты на наряде. Одни выступающие старались говорить обтекающими, ничего не значащими фразами и предложениями, другие вдавались чуть ли не в фантастику. Тех и других директор останавливал:
- Ты конкретно говори, а не лей воду!
Вечерний наряд затянулся до темноты. Расходились молча. Каждый думал только об одном: "Ну и задала нам задачу главный агроном!".
Утром следующего дня в срочном порядке директор совхоза Иванов и парторг Речкин уехали выбивать автотранспорт.


День клонился к вечеру. Солнце уже висело над самым горизонтом. Директорский "газик" ехал по полевой дороге между двумя стенами  высокой спелой пшеницы, вымахавшей в человеческий рост. Низко склонились к земле крупные граненые колосья, туго набитые спелым янтарным зерном.
- Смотри, парторг, какую пшеницу вырастили, - оказал директор, обращало к Речкину. - Стоит за это низко поклониться земле.
- Выросла пшеничка на вес золота. Вот было бы замечательно одним махом сразу всё убрать. Никаких бы потерь не было. Вчерашний ветер меня обеспокоил не на шутку. Может осыпаться много зерна. С уборкой надо спешить.
- Но и пора думать о зяби. У нас уже есть поля, освободившиеся от жатвы. Через недельку надо поднимать зябь под урожай будущего года. Наша задача заключается не в том, чтобы собрать богатый урожай нынешнего года, но мы должны думать и об урожае следующего года. Радо поставить этот вопрос па очередную планёрку.
- Главный агроном Полевая уже с этим вопросом приходила ко мне. Я уже запланировал этот вопрос на заседание очередного партийного бюро.
Директорский "газик" мчался дальше. Впереди узкой лентой бежала навстречу полевая серая дорога. Иванов о чем-то думал, глядя на высокие хлеба. Вспомнилась ему ранняя весна, холодная, ветреная как молодые комсомольцы-целинники день и ночь пахали веками нетронутую землю, временами сеяли под непрерывным дождём, ветром, холодом, затем ухаживали за посевами. С чувством великой радости все смотрели на рост молодых зелёный стеблей пшеницы, радовались первым выбившимся светло-зеленым колосьям, но тут же с тревогой смотрели на безоблачное голубое небо, на раскаленное солнце, дышавшее нестерпимым зноем. Все ожидали дождя, но его долгое время не было, как раз наступила пора цветения хлебов. Слабый ветерок гнал тучи желтоватой пыльцы над полями. Колосья сухо шептались друг с другом, вздох облегчения наступил, когда на горизонте показались тёмные тучи, засверкали молнии, раскаливая надвое блеклое небо, загрохотал гром. Дождь пришёл в самую пору налива и созревания зерна. А что может быть радостнее для хлебороба, как видеть результата своего затраченного труда, обернувшиеся сторицей. Вот теперь какая вымахала пшеница. Стань - не увидишь края, в рост человека.
Неожиданно - газик замедлил ход, заскрипели тормоза, шофёр остановил машину. Впереди тоже показалась машина, медленно шедшая навстречу.
- Райкомовская, - промолвил молоденький шофёр Коля.
Из неё вылез первый секретарь райкома партии Иван Васильевич. Уму навстречу пошли Иванов и Речкии.
- Здравствуйте товарищи, - сказал секретарь Журавлев и стал обоим пожимать руки, тут же задав вопрос, - как идёт уборка?
- Хорошо, все комбайны в работе, хлеб отрабатываем, возим на элеватор, засыпаем семена, - ответил директор.
- Сколько гектаров убрали?
- Тринадцатую тысячу распечатали.
- За сколько дней думаете убрать?
- Ещё дней десять потребуется, если не помешают дожди.
- Многовато, - промолвил Журавлёв, - можете не успеть.
- А в чём дело?
- В том, что синоптики обещают в ближайшие дни дожди и начало сильных ветров. Для предгорий Алтая это характерно в особенности. А раз пойдут дожди, ветер, то намолот с гектара резко упадёт. Надо спешить.
- Это уже не желательно, - медленно промолвил директор.
- Что для этого нужно сделать, - обратясь к парторгу Речкину, сказал Журавлев, - необходимо усилить политико-массовую работу среди всех рабочих, работающих на уборке, повести широкую разъяснительную работу среди комбайнеров, штурвальных, работников токов, шоферов. Провести короткие летучие собрания, чтобы люди поняли важность фактора времени, чтобы погожие дни в оставшееся время были использованы для скорейшего завершения уборочных работ. Когда зерно будет на токах, то это уже не так страшно. С токов можно возить хлеб государству в любое время.
- Хорошо, Иван Васильевич, сделаем всё возможное, что в наших силах, - ответил Речкин.
- Как с соревнованием?
- Каждую декаду подводим итоги.
- Усилить действенность и, главное, гласность соревнования через стенные газеты, беседы агитаторов, вручение передовикам переходящих вымпелов, выдачу премий прямо у комбайнов, чтобы люди видели результаты своего труда и дальше были заинтересованы в повышении своей производительности труда. Резервы повышения труда у вас есть, только смелее надо их изыскивать и пускать в ход. Не сдерживайте, а развивайте творческую инициативу рабочего класса.
- Всё это у нас делаете, - пытался оправдываться Речкин.
- Я нарочно сегодня проехал по всем вашим бригадам и политико-массовая работа среди людей желает иметь лучшие результаты. В бригаде Коробова вывешена "Молния" четырёхдневной давности. Там написано, что комбайнер Анатолий Васильев уже намолотил восемь тысяч центнеров зерна. Берите с него пример. А последующие четыре дня он у вас молотил?
- Убирал, - ответил Речкин.
- А об этом ничего нигде больше не сказано, а ведь человек трудится, старается. До каждого рабочего, товарищ Речкин, надо подходить, показывать всем и ему самому его результаты работы, чтобы рабочий ещё больше был заинтересовав в выполнении порученного дела. В этом и заключается ленинский принцип руководства.
Журавлёв сорвал несколько колосьев пшеницы, положил их на ладонь, старательно растёр их, пересыпал с одной ладошки на другую и подув так, что в сторону отлетела мякина, сказал:
- Вот она золотая пшеница. Настоящее богатство страны, надо собрать, не смотря ни на что. Хлеб - наша сила страны Советов.
- Постараемся убрать в самые сжатые сроки, - ответил директор.
Пшеница обступила людей со всех сторон: высокая, с туго начиненными колосьями, тихо покачивалась волнами от набежавшего ветерка.
Машины разъехались по своим направлениям. Молоденький шофер Коля, беспрерывно вращая руль вправо о влево по дороге, тихо, но весело вполголоса напевал:
Стеной стоит пшеница золотая,
А ей конца ж края не видать...


 Успешно шла уборка хлебов. Комбайны, как степные корабли, словно плавали по широким пшеничным массивам, неумолимо и безостановочно двигались взад и вперёд по отрезанным загонкам. Время от времени то один, то другой комбайны подавали черев специальные приспособления у выхлопных труб протяжные свистки. Тогда к ним подъезжала автомашина. Янтарное зерно через выгрузной шнек золотым потоком сыпалось в просторный кузов автомашины.
- Всё! - кричал комбайнер. - Давай дальше!
Шофёр отъезжал и подъезжал к другому комбайну. Так целый день. Одна за другой автомашины везли с поля на ток отборное зерно. С каждым днём всё больше и больше росли на токах совхоза вороха зерна. Отгружать на элеватор не успевали.
После разговора с Журавлёвым по вопросу быстрейшей уборки, директор имел разговор с главным агрономам Федосьей Полевой.
- Сколько нам надо в этом году посеять озимых?
- Четыре тысячи гектаров, - отвечала Федосья.
- Сколько посеяли?
- Всего четыреста семьдесят гектаров.
- Мало.
- Так ведь сеют всего пять агрегатов.
- Почему мало?
- Потому что трактористы работают на комбайнах. Вместе с ними работают их прицепщики штурвальными.
- Что же делать! Если такими темпами будем сеять озимые, то мы до снегов не справимся с планом.
- Я предлагаю часть тракториста снять вместе с прицепщиками и поставить их на сеялки. Выход из создавшегося положения только такой. Надо сделать так, чтобы в каждой бригаде работало на севе не менее двух агрегатов. Людей надо снять с поломавшихся комбайнов. Всё равно они не работают. Уборку закончим оставшимися комбайнами.
- Убирать надо, - промолвил вслух Иванов, - и сеять озимые надо. Ведь именно сейчас надо уже думать об урожае будущего года. К вечеру что-нибудь решим.


Стояли осенние дни. Солнце еще светило ярко, но уже не так грело, как в летнюю пору. По ветру полетели белые длинные паутинки с пауками-путешественниками. Паутины прилипали к одежде, цеплялись за руки, а то и за нос, вызывая неприятное ощущение и раздражение ножи.
Комсомольцы и молодёжь, участвовавшие в весеннем севе уже не боялись трудностей осеннего сева озимых культур. Теперь девушки и парни весело шутили, смеялись, ничто не выдавало их волнения. Начавшийся сев озимых для них теперь знакомее дело. Весной были всякие недоразумения, временные размолвки. Разные по характерам люди, каждый имел свои привычки, навыки, взгляды. Теперь всё это обобщилось и сколотилось в единый крепкий Комсомольско-молодежный коллектив. Спаянные на целине едиными мыслями и задачами, воспитанные Ленинским комсомолом, в целинном трудовом коллективе все девушки и парни были почти похожими друг на друга своей душевной простотой, внутренней собранностью характеров. Великая цель - освоение целины - придавала им силу и бодрость. Все они были одной судьбы, одного великого подвига. Наряду с общими, выработанными взаимоотношениями, всё-таки били ещё у каждого и индивидуальные черты, которые нет да нет, и напоминают прошедшие дни.
Так случилось и на сей раз.
Окнев тронул с места свой сеющий агрегат и плавно повёл его по ровному полю. Девушки-сеяльщицы стояли на полевых досках сеялок и следили за работой высевающих агрегатов, чтобы они не забивались. Окнев посматривал на девушек из кабины - те никакого внимания не обращало на тракториста.
- Сев идёт нормально, - думал Окнев. - Ещё ни разу не остановились в борозде для чистки.
В небе светило солнце. Стало жарковато. От трактора и сеялок поднималось густое облако пыли, которое никак не хотело отставать от агрегата. Она пропадало лишь на самом краю поля, когда останавливался агрегат для очередной заправки сеялок семенным зерном.
До обеденного перерыва Окнев успел сделать восемь кругов, и был доволен работой, так как ни одна сеялка не барахлила и не ломалась.
- Если так будем работать, - промолвила белокурая Аня, - то за день две нормы дадим.
- Две, может быть не дотянем, а полторы уж наверняка сделаем, - добавила ясноглазая Леночка.
- Надо, девчата, дать две нормы, - твердо промолвил Окнев.
Он хотел ещё что-то сказать, но в это время, с очередное партией семенного зерна подъехала машина. Окнев увидел в кузове на зерне сидящих девушек и среди них Марусю Кротову - заведующую центральным током совхоза.
- Надо семена? - громко закричала с кузова Маруся.
- Конечно, Марусенька, - ответили подбежавшие сеяльщицы.
- Тогда получайте! - начали деревянными лопатами, сбрасывать с кузова зерно на расчищенную земляную площадку.
Было время обеда. Подъехала не машине повар, открыла термоса. Запахло вкусней приправой, супом и котлетками. Во всех сразу появился аппетит. Девушки подходили к поварихе толстой Надюше, подставляли тарелки, она наливала горячий суп с мясом, давала по увесистому куску хлеба. Кто получил - отходил в сторону, садились прямо на тёплую землю и обедали.
Маруся Кротова с девушками так дружно выгружали, что через несколько минут кузов оказался опорожненным.
- Молодцы, девчонки, - промолвила толстая Надюша. - За такую работу я вас покормлю вкусным обедом. Подходите, - и начала наливать в тарелки дымящийся горячий суп.
Девушки уселись на площадке со всеми вместе, начали кушать, тихо переговариваясь между собой.
Окнев был сам не свой. Чтобы найти какой-нибудь предлог и встать со своего места он попросил добавки.
- Пожалуйста, - промолвила Надюша и налила полную тарелку.
Окнев постоял, посмотрел, но не пошёл на своё место, а присел рядом с Кротовой, поставив свою тарелку рядом с её.
- Как живёшь? - тихо спросил Окнев.
- Как все, хорошо, - весело ответила Маруся.
- 3ачем приехала?
- А что, разве к вам нельзя ездить? - ответила вопросом на вопрос.
- Почему же, можно. Вон уже столько засеяли, - и показал рукой вдаль.
- Вот приехала посмотреть, а то на току всё время нахожусь и не знаю, что в полях делается.
- Почаще приезжай.
- Это зачем же, а кто за меня на току будет работать?
- Мне с тобой поговорить надо, - тихо промолвил Окнев и перестал кушать.
- А мне с тобой не о чём говорить, - промолвила Маруся и обратилась к поварихе. - Надежда, дай, пожалуйста, котлетку с подливом и стаканчик компота?
Надя поднесла котлетку и компот.
- Ты стала совсем другой, - промолвил Окнев.
- И ты тоже, - ответила Кротова.
- Приходи сегодня к Светлому озеру, поговорим, погуляем. Там каждый вечер молодёжь собирается.
- Ты это о чём намекаешь? Думаешь, буду петь под твою гитару?
- Просто говорю.
- К старому больше возврата нет. Гитарой меня больше не завлечёшь.
Маруся встала, отнесла поварихе посуду и отошла в тень.
- Шофёр, поехали! - крикнула Маруся.
- Какая ты скорая! - ответил шофёр. - Я ещё не пообедал.
Окнев подошел к Кротовой. Видно было, что он что-то хочет сказать, но какая-то внутренняя сила его сдерживает. Со стороны, если на него смотреть, то, кажется, он был сильно чем-то подавлен.
- До вечера видать собрался обедать, - недовольно промолвила Маруся.
- Ну не глотать же целиком, - огрызался шофёр. - Что говорит медицина, ты знаешь? Пищу надо хорошо пережевывать, тогда проглатывать.
- Не знала, что ты такой у нас академик медицинских наук.
- Может я стану академиком!
Все засмеялись, пустились в разговор.
Окнев поддержал шофёра:
- Успеешь приехать, не торопи. Лучше скажи, как проводишь эти дни?
- В работе воё время с утра до позднего вечера нахожусь.
- Я ждал тебя в тот вечер на киносеансе.
- И не дождался? - спросила Маруся. - Я видела тебя, как ты держал два стула.
- Почему же ты не подошла?
- Потому, что больше тебя не люблю, понял?
- Почему же ты так сделала, можно было всё-таки подойти.
- Не я, а ты так сделал ещё весной, в последнее наше с тобой свиданье у вагончика, а потом твой побег с целины, сердце мне пополам расколол, - со вздохом промолвила Кротова. - С тех пор вся моя любовь к тебе остыла, все чувства притупились к тебе, больше не хочу с тобой встречаться, не хочу сердце вновь будоражить.
- Извини меня, Маруся, - сожалея промолвил Окнев.
- Дело теперь уже прошлое, что тут извинять, сам виноват. Ты думаешь мне тогда было легко? Нет, Коленька, к старому больше возврата нет.
Что ты посеял, то и жни! Плохим гитаристом оказался на деле.
- Ну что, поехали, - раздался голос шофёра. - Наговорились!
Маруся села в кабину машины, двигатель сердито зарычал, машина тронулась и поехала. Окнев медленно пошёл к трактору.
-Вот она расплата за минутную слабость и подлость, - думал Окнев. - Это далеко хуже того, если бы она, пусть даже при народе, отшлепала меня по щекам. Ведь коллектив бригады простил, а она не простила: Как легко ранить девичье сердце!
Слишком долго от обеда до вечера для Окнева тянулся остаток дня. Была засеяна большая площадь озимой пшеницей. Трактор пришлось заглушить уже поздно ночью, когда совсем не стало видно контрольной борозды на чёрной площади поля. Медленно пошёл мимо озера на вентральную усадьбу с тяжёлыми, невесёлыми думами. В окнах новеньких домиков, вагончиков и палаток уже не было видно ни одного огонька. Лишь откуда-то из открытой степи или от берега речки Кокши до Окнева донеслись приглушенные, рассеянные звуки баяна, которому подпевал частый девичий голос, певший о нежной прекрасной любви. Что-то знакомое было в этой голосе. Окнев остановился, затаив дыхание, жадно слушал. Ему показалось, что вместе с ним этот голос слушает воя усадьба.

В августе стояла прекрасная погода. Ярко светило солнце, на небе ни единого облака. Весело в небе пели жаворонки. В начале сентября погода начала портиться. По небу поплыли сизоватые облака. Временами набегал ветерок, дни стали прохладнее, жара спала, и только в обед ещё сильно припекало солнышко.
Уборка шла полным ходом на огромном пространстве совхозных полей. Работать начинали рано - заканчивали глубоко ночью. На сон и отдых оставалось всего несколько часов, а проснувшись и подождав, когда высыхала роса, снова садились на комбайны и работали весь день. Даже в баню некогда было съездить, чтобы хорошенько вымыться и попариться берёзовым веничком натруженное тело. Спешили комбайнеры, чтобы быстрее закончить уборку, но как на зло в сентябре небо начало хмуриться от облаков.
Парторг Речкин объездил все полевые бригады и проводил беседы с комбайнерами, штурвальными, рабочими токов, шоферами.
- Мы хорошо работали и работаем. Через десятидневку должны закончить уборку зерновых культур. Но погода может нам помешать. Вы сами видите, что с неба может политься дождь. Об этом мы получили предупреждение из райкома партии. Пока есть время мы должны усилить трудовое напряжение и максимально использовать на уборке все комбайны, автомашины, чтобы не было ни одного простоя техники. Соревнование должно стать той ведущей силой, которая позволит работать напряжённо, производительно. Мы должны выиграть битву за первый целинный урожай, иначе какие же мы будем целинниками и покорителями целины, - закончил Речкин.
- Ясно, - послышалось несколько голосов. - Нечего тут много разговаривать, надо быстрее убирать хлеб.
- Заводи, ребята, комбайны, - сказал Васильев. - Поехали!
- Слышишь, Коробов, - сказал Николай Веревкин, - пусть повара обед везут прямо к комбайнам.
- Будет сделано, - ответил бригадир.
Николай Верёвкин со штурвальной Зоей Лопухиной работали на комбайне с самого начала уборочной страды и соревновались с Анатолием Васильевым, Реснянский со Скарлыгиным, Окнев с недавно прибывшим Глущенко – молодым, подвижным и вёртким парнем.
Соревнуясь между собой Верёвкин и Васильев уже смолотили по девятой тысяче центнеров зерна, не далеко не отставали от них, а как говорится, наступали па пятки, остальные комбайнеры. Оба шли ровно, ни тому ни другому не удавалось вырваться вперед хотя бы на двести-триста центнеров. Чаще всего било так: сегодия вперёд по итогам дня выходил Васильев, завтра Веревкин. Чаша весов колебалась незначительно в ту и в другую сторону.
Вчера Веревкин в выпущенной бригадной "Молнии" - стоял па первом месте по намолоту, а Васильев на втором. Сегодня Николай мог с уверенностью обогнать Васильева, так как у последнего согнуло камнем зуб барабана. Веревкин подошел к товарищу и предложил свою помощь:
- Давай быстрей сделаем вдвоём, - сказал он.
- Лучше помоги мне вывернуть этот проклятый зуб, так как одному здесь неудобно. Надо и держать барабан и отвёртывать, - ответил Васильев.
Взяв ключи и ломик, Николай принялся помогать другу и сопернику по соревнованию. Вдвоём подложили ломик в барабан, быстро отвернули согнутый зуб.
- Ты теперь дальне езжай, а я сам приверну новый зуб, - предложил Васильев.
- Нет, давай сделаем вместе, тогда начнём работу.
- Зря, Колька, теряешь время. Мне всё равно ещё придется стоять, а ты хоть одним комбайном будешь косить нашу загонку. Иначе нас обгонят. Я прошу тебя!
- Ну коли так, то пошёл убирать, - ответил Верёвкин и сев на комбайн, пустил его но загонке.
Николай сделал круг, когда увидел, что Васильев тоже двинулся с места и вклинился в уборку.
Целый день упорно работали все комбайны на широком ровном пшеничном поле. Автомашины еле успевали отвозить намолоченное зерно на ток, но там, уставшие рабочие тока, не могли быстро производить разгрузку. Тогда за деревянные лопаты брались шоферы и сами начинали помогать выгружать. Выгрузив, снова спешили к комбайнам.
 

- Обошел тебя сегодня Николай в намолоте, - промолвила Катя, присланная бригадиром на комбайн к Васильеву после того, как Маруся Кротова была взята на центральный ток.
- Не велика беда, - ответил Анатолий. - Кому-то быть впереди всё равно надо. Главное, что уборка идёт хорошо.
Солнце было уже на закате. Стало прохладно. Но машины ходили по загонкам. Над комбайнами стояло облако пыли, которое неотступно двигалось следом, и никак не хотело покидать гремящий комбайн. Вдруг Васильев увидел, как неожиданно остановился комбайн Верёвкина, шедшего впереди его на целых полкилометра, но только по другую сторону загонки.
- Что бы это значила, - подумал Васильев, - глядя, как Верёвкин двинулся с места и совсем выехал из загонки на свободное место.
- Давай зерно! - услышал Анатолий сквозь грохот и увидел автомашину. Пришлось остановиться и выгружаться, тем временем Зоя опросила у Николая:
- Что случилось?
- Цепь натяжная лопнула. Ты, наверно, плохо смазала её?
- Что ты, Коля, всё сделала как надо.
- Какого же ей лешего надо было, - выругался Николай.
- Может с дефектом была?
- Нет, порыв свежий.
Нет, не повезло в этот день Николаю. Цепь лопнула так, что нужно было новое соединительное звено, а его в запасном ящике для деталей не оказалось.
-Всё, Зоя, отработались, - с горечью промолвил Николай. Если выбросить ещё одно звено, то совсем же хватит, и не оденем на зубчатки. Глуши двигатель!
- Что же теперь будем делать?
- Ждать машину и с ней уеду в бригаду, там должно быть звено. Через час-полтора приеду и поставлю.
- Ничего уже ты не поставишь, к тому времени будет уже совсем темно. Солнце уже село.
- Как не хорошо, - с досадой в голосе промолвил Николай. - Нажимаешь, а тут, как назло, поломка. Попробуй тут посоревнуйся. Не только Васильев, но все комбайнёры сегодня меня обгонят в намолоте.
Действительно, справа и слева от Верёвкина шли комбайны.  Густая пыль двигалась за ними ничуть не отставая. Вот мимо прошёл Реснянский, крикнув:
- Почему стал?
- Цепь порвалась. Нужно соединительное звено!
- Вчера отдал Глущенке.
Остановил Окнева, но и у него не оказалось злополучного звена. Николай влез на комбайн, чтобы посмотреть, сколько зерна в бункере, если много, то надо звать автомашину для разгрузки и с ней ехать в бригаду за звеном. Николай заглянул в бункер - зерна оказалось ещё меньше половины бункера. От Окнева отошла машина, и Николай пошёл ей навстречу. Но сделав всего несколько шагов, он увидел, как напротив, только по другую сторону загонки остановился комбайн Васильева.
- Почему не работаешь? - кричал Анатолий.
- Цепь порвалась! - тоже кричал Николай, но за шумом работавшего двигателя и молотилки Анатолий ничего не мог расслышать и разобрать.
- Не слышу, - донеслось до Васильева.
-А ты не кричи, а лучше сходи и узнай, - посоветовала Зоя, - а я остановлю автомашину.
Васильев слез с комбайна и пошёл прямо по полосе навстречу Верёвкину, раздвигая руками по сторонам густую рослую пшеницу, тугие колосья которой хлестали по лицу, но на них не обращал внимания.
- Что там у тебя? - спросил Васильев.
- Цепь лопнула, надо соединительное звено, - сказал Верёвкин. - Уже хотел ехать в бригаду.
- Обожди, пошли у меня посмотрим. Вроде у меня было в ящике.
Уже через десять минут Николай и Анатолий возились со злосчастной цепью, пока не одели её на зубчатку.
- Знаешь, почему рвёт звенья, - промолвил Анатолии, - похоже, что в одном месте звенья растянуты, и при работе зубья зубчатки не совпадают со звеньями цепи. Раз начала рваться, то пока не поломал вал, завтра же смени эту цепь. Она только тебя будет мучить.
- Ты прав, - ответил Веревкин.
Николай отошел от комбайна, рукавом вытер пот со лба. Его синий комбинезон, на котором были видны жирные масляные пятна, был весь в пыли, такая же пыль осела на кирзовых сапогах. Сам он был чем-то похожий на крепкий молодой дубок, крепко стоящий на земле. Грязный подбородок и лицо, прямой острый нос, широкий лоб, из-под мохнатых бровей блестели умные, выразительные большие карие глаза - а на лице твердая воля. Николай посмотрел на комбайн, потом взгляд перевёл на Анатолия, понимая оказанную помощь друга, и подал ему руку:
-Благодарю!
-Не стоит. В другой раз мне поможешь.
Через минуту два мощных степных самоходных богатыря зарокотали моторами, двинулись с места и пошли каждый по своим загонкам. Золотые янтарные зёрна пшеницы непрерывными потоками потекли в железный бункер комбайна.
Когда стал комбайн Верёвкина, то Васильев мог бы преспокойно себе работать и работать, чтобы опередить товарища в соревновании. Но комсомольская совесть не позволила того сделать Васильеву. В любом деле должна быть взаимовыручка, чтобы в равной борьбе, в равных условиях шло соревнование. Это уже будет по-комсомольски.
В этот день Верёвкин работал с Зоей до поздней ночи, хотя знал, что не догонит Анатолия по намолоту. Работал до выпавшей росы - стало наматывать на подборщик.
- Всё, отдыхаем Зоя, - промолвил Николай и заглушил двигатель
Наступила приятная слуху тишина. Верёвкин еле держался на ногах, от усталости и бессонной ночи начали слипаться глаза. Сильно давило в плечах, тупо ныло в составах рук, ног, позвонках шеи. Медленно дошёл до полевой межи, где проходила дорога, опустился на мягкую кучку соломы и прилёг лицом вниз, вдыхая всей полной грудью прекрасный, бодрящий душу хлебный запах соломы. Ласковая остывавшая земля, душистая трава, наполненная приятными одурманивающими медовыми запахами, словно морская губка вбирали в себя дневную человеческую усталость и снимали её со всего утомлённого тол. Николай лежал и наслаждался всеми этими прекрасными запахами травы. Широко распластав в стороны свои уставшие  натруженные руки.
- Коля, вставай, - промолвила Зоя, сидевшая рядом. - За нами машина идёт.
Николай поднялся, усталость прошла, как рукой сняло. Подъехала автомашина, осветив фарами двух молодых людей.
- Лезьте в кузов на зерно, - крикнул из кабины шофёр. Вдвоём залезли в кузов. Там уже полудремали на зерне Васильев, Катя, Реснянский, Скарлыгин и ещё несколько человек.
Фыркнул двигатель и машина с людьми, мигнув красными огнями стоп-сигнала, скрылась за ближайшим поворотом...
Над полями властвовала волшебница-ночь. Поздний тёплый вечер зажёг на тёмном небе большие яркие звёзды, остановил комбайны, уложил на отдых уставших ребят и девчат. Поздно взошла волшебница-луна. Задрожала лунная мозаика ещё на неубранных полях, растворявшаяся в дали в нахлынувших волнах тёплого ночного белесого пара. Тихая, с чудесными лунными бликами сентябрьская ночь, время от времени роняет на пшеничные поле редкие звуки полусонных птиц и зверюшек. Эти звуки играют, поют, переливаются и перекликаются в лунном свете как виолончель и, кажется, нет прекрасней на свете прекраснейшей картины редкой - природы, как эта!

Между двумя стенами вымахавшей в человеческий рост яровой пшеницы луна освещает узкую наезженную дорожку, которой всего несколько месяцев - здесь её раньше не было даже в помине на целинной земле. И, кажется, будто по такой лунной дорожке, через серебряную россыпь лунных бликов, через темные ямки и рытвины, через заросли колючек, дорожную мягкую пыль и грязь, через весенние и летние, после ливневого дождя лужи, прошло твоё беззаботное весёлое детство. Но быстро оно отплескалось в безмятежных весёлых детских играх, прошло, оставив в памяти новосёлов-целинников далёкие дорогие воспоминания, перенесенные в юность.

Целина! По зеву родной партии и комсомола, позвала ты к себе Комсомольскую юность со своими заботами и тревогами. Труд на целинной земле чудесный ювелир. Работая на бескрайних целинных полях, такие как Коробов, Васильев, Веревкин, Лопухина и многие сотни других комсомольцев выковали у себя замечательный характер трудовых людей. Показали себя на целине на что они способны, если позовёт партия и комсомол! В тяжёлой работе комсомольцы загорались внутренним светом, их нелёгкий прекрасный труд лучится теперь на целинных землях лучистым ярким немеркнущим светом, восхищая окружающих, проходит в юной комсомольской жизни, сверкающим самоцветом яркого алмаза.
Спят безмятежным, глубоким сном целинники-комсомольцы под брезентовыми палатками, а то и просто на куче пахучей соломы, что в копнителях привезли в бригаду, спят после напряжённого трудового дня, а волшебница-ночь навевает им сладкие романтические сны. Да месяц - сторож с неба, охраняет их покой!
 

Утром во всех бригадах и отделениях учётчики вывесили "Молнии" и "Боевые листки». Подходили, читали, обсуждали события вчерашнего дня.
- Васильев обогнал в соревновании Веревкина.
- Как же это всё получилось!
- Не всё время Веревкину быть впереди
- Васильев тоже не отставал?
- В последние дни Веревкину на пятки наступал!
- А теперь вырвался вперёд! - говорили рабочие.
Уборка подходила к концу, осталось убрать пшеницу на последней неполной тысяче гектаров.
Директор совхоза издал приказ:
- По мере окончания работ в отдельных бригадах, все освободившиеся комбайны и автомашины перебросить на уборку в остальные бригады. Работы усилить, но не забывать о качестве уборки урожая.
Для главного агронома Полевой прибавилось работы. Теперь надо было следить не только за ходом уборки, но и организовать вспашку зяби на убранных площадях. К тому же необходимо выделить несколько машин для ежедневной транспортировки зерна на элеваторы, так как на токах скопилось много тонн хлеба. Без сна и отдыха работала Федосья, не давая покоя отделенческим агрономам. Они тоже жили все в бригадах и вместе со всеми поднимались утром и поздно ночью ложились отдыхать.
В бригаду Василия Коробова, как самую большую, согнали три десятка комбайнов. Два дня стояла хорошая погода. Люди напрягали силы, спешили, но небо быстро стало затягиваться тучами. Подул холодный ветер, за облаками скрылось солнце, на ветру заволновались нескошенные поля пшеницы, закачались на ветру тугие колосья. Началось противоборство непогоды и людей. Как ни боролись люди, как не спешили, стремясь отвоевать гектары - на третий день полил дождь. Все комбайны стали. В бригады съехались автомашины. Шоферы, пользуясь непогодой, одетыми спали прямо в кабинах машин, накрывшись фуфайками и подложив под голову свои сомкнутые руки.
В вагончиках на нарах и в палатках спали уставшие комбайнеры и штурвальные. После недосыпания многих ночей, сон в такую погоду бил чрезвычайно приятен.
Косые струи дождя хлестали железные бока комбайнов, вода грязными струями бежала по угольникам и падала, рассеивающимися на ветру брызгами и каплями на стерню. Тяжелые капли дождя барабанили по кабинам автомашин, смотровым стеклам,  железным капотам. В плотных кузовах стаяли лужи воды. Мутные потоки грязной воды бежали по дорогам, которые скоро стали не в проезжем состоянии. Бурные потоки воды скоро стали смывать на току бригады зерно в ворохах.
Бурный поток воды устремился с поля прямо на ток, где лежали тысячи центнеров пшеницы, увлекая с собой зерно, унося его вниз по течению.
Тревогу поднял Васильев, случайно вышедший из вагончика.
- Э, так может унести весь ворох зерна, - промолвил он и побежал в вагончик.
- Братва, беда, подъём! - закричал он.
- В чём дело? - спрашивали спросонья комбайнеры.
- Что кричишь, не даёшь уснуть!
- Вода зерно уносит!
- Как уносит?
- Выйди и погляди, - добавил бригадир Коробов. - Скорей!

Выскочили из вагончиков парни и девушки. Отворачивая лицо от хлёстких капель дождя, люди хватали железные и деревянные лопаты и бежали на край тока.
- Надо копать отводную канаву для воды, - распорядился Коробов, - чтобы направить поток воды в обход тока.
Неумолимо хлещет холодный дождь, ветер рвёт полы фуфаек, все в один миг промокли до нитки, но никто не уходит, все работают с лопатами.
- Кто это дал такое указание сделать ток в лощине, - ворчали ребята.
- Неужели не видели, что здесь течёт вода!
- Никто не подумал об этом!
Парни и девушки молча теперь работали с усилием, копали землю, отбрасывали ее в сторону, углубляя канаву.
- Быстрей, ребята! - торопил Васильев. - Наш труд вода уносит. Это же наше народное добро.
Все дальше и дальше копали канаву. Вода заполнила её, не но текла, до уклона было ещё далеко.
- Скорее, ребята, скорее, - торопил Коробов, который тут же рядом со всеми копал мокрую землю. Наконец, тонкая мутная струйка воды потекла по уклону. Канаву углубили, расширили, прокопали ещё дальне и пошёл мутный поток воды по новому руслу.
- Ура-а-а! - закричали парни и девушки.
- Наша взяла! - вверх полетели лопаты.
Поток у вороха стал ослабевать, замедлил свой бег и начал иссякать, а через несколько минут совсем пропал. Только уносимое им зерно, оставленное на его пути, виднелось широкой полосой на земле.
- Пошли сушить одежду, - сказал Васильев.
- Как ты её просушишь в такую погоду? - промолвил Окнев.
- А печки на что?
Ветер и дождь шумели, не переставая целый день. Правда, дождь то усиливался, то заметно ослабевал. Тогда в душе каждого рождалась робкая надежда, что может совсем перестанет. Но проходил час-другой и дождь с новой силой обрушивался сверху и лил немилосердно. Прошёл день, второй, третий. Люди возмущались, сердились.
- Прорвалось небо что ли?
- Льёт как в тропиках!
- Никакого снисхождения нет!
- Даже пахать зябь не даёт?
Лишь на четвёртые сутки ночью ветер начал стихать. На небе появились в облаках просветы. Утром брызнули яркие лучи солнца. Лишь па пятый дань, хотя ещё по небу плыли лохматые, рваные облака, дождь совсем прекратился, и засияло солнышко. К обеду поля обдуло и обсушило.
- Заводи тракторы! - дал команду Коробов. - Зябь уже можно пахать.
Один за другим ушли тракторы с бригады.
Лишь во втором часу дня комбайнеры сели на автомашины и поехали к своим комбайнам, которые стояли на прежних загонках до дождя.
То, что увидели Васильев, Веревкин, Реснянский и все остальные омрачило их душу. Рослая, высокая прежде в рост человека пшеница, не имела прежнего вида. Она стояла понурая, низко к самой земле свисали колосья. Неделю назад с мостика комбайна каждый видел колыхающееся море пшеницы, а сейчас она стаяла вся перепутанная, покрученная, поваленная ветром и дождем. Жалко было глядеть на изуродованное непогодой пшеничное поле. Было сильно жалко вложенного труда.
- Всё равно уберем, - промолвил Васильев.
- До единого зернышка, - поддержал Верёвкин.
Комбайны медленно пошли по полю. Золотое зерно непрерывным потоком сыпалось и сыпалось в бункера, а потом в кузова машин. Сильно радовались люди перед чувством выполненного комсомольского долга перед партией, комсомолом и Рединой на целине.
Последние гектары пшеницы подобрали к вечеру следующего дня. По такому торжественному случаю приехали директор, парторг, комсорг, председатель рабочего комитета, главный агроном и инженер. Все стояли у узкой загонки и наблюдали, как комбайны ведут обмолот последних гектаров пшеницы. Последний гектар подобрали Васильев и Веревкин.
Вот и конец! Комбайны остановлены. Состоялось короткое чествование комбайнеров.
-Товарищи!
Разрешите вас всех поздравить с успешным окончанием первой хлебоуборочной кампании на целине, - сказал Иванов.
- Ура-а-а! - закричали парни.
Иван Булькни и Федосья Полевая стали преподносить каждому комбайнеру по букету ярко красных цветов.
- Наша задача, - оказал Речкин, - теперь поставить комбайны на хранение и включиться в пахоту зяби под урожай будущего года.
Гремели аплодисменты, перекрывая голос парторга в знак одобрения.
А высоко в небе, курлыкая, летели к югу большим клином журавли. Их радостный крик долетал до земли и людей.


Солнечные лучи заливают ярким светом центральный ток, на котором огромными ворохами лежит янтарное зерно. Лучи словно плавятся в огромных ворохах хлеба, отсвечивают алмазным светом на каждом зёрнышке. Радуется глаз такому богатству. А хлеба здесь лежит ни много ни мало, а более пятидесяти тысяч центнеров. Если перевести это на тонны, то будет два тяжеловесных железнодорожных состава. Круглые сутки работают вимы, очищая зерно, слышится характерный шум падающего зерна на металлические сетки. Как трудолюбивые пчёлы с полевых цветов несут нежный душистый, сладкий нектар в свои ульи, так совхозные машины с хлебной нивы одна за другой идут на ток с золотым янтарным зерном.
- Куда выгружать! - кричат шоферы.
- Вон туда, - отвечает Мария Кротова и указывает рукой на дальний ворох, начавший расти на глазах в длину.
Под коцец уборки стало больше людей на току, быстрее разгружались машины, девушки раскрывали борта, деревянными лопатами, сделанными из фанеры, и железными плицами работали споро. Ловкие руки девушек не знали усталости. На току звенит радостный смех, говор, шутки, прибаутки. Зерно прибывает, а вот отправление зерна на элеватор не производится, так как не хватает автотранспорта.
- Зерно скоро будет некуда сыпать, - несколько раз говорила Кротова главному агроному и директору.
- Не могу же я на себе весь хлеб отправить на элеватор, - отвечали директор.
- Надо просить машины, - не унималась Маруся.
- Просим, да не дают,  - отвечала Полевая. - Не только у нас тяжёлое положение с автотранспортом. У всех так. Вчера ездил парторг в город к директору автоколонны - не дали. Сегодня тоже поехал в горком партии, и ещё неизвестно с чем приедет, - продолжала Полевая. - Не дадут, своими машинами будем возить.
- Нашими машинами придётся возить всю зиму, - с неуверенностью промолвила Кротова. - Машин-то всего двадцать.
- Уборка через два-три дня закончится - машины освободятся, - промолвил директор.
- Зерно надо давно уже было возить, а так три машины в день отправляю, а оно и не убывает, - говорила заведующая током.
К вечеру из горкома партии вернулся парторг Речкин.
- Чем порадуешь или огорчишь? - спросил директор.
- Долго рассказывать, - промолвил Речкин. - А коротко так: был в горкоме партии, оттуда поехали в воинскую часть к полковнику. Выпросил пятьдесят автомашин, которые будут работать у нас до тех пор, пока всё зерно вывезут на элеватор.
- А где же эти машины? - спросил директор.
- Машины прибудут дня через два. Так сказал полковник. Задача заключается в том, чтобы солдат-шоферов накормить ужином и за ночь им нагрузить хлебом машины.
- Ну, накормить солдат это мы сможем, - раздумывая, говорил директор. - А вот как мы нагрузим пятьдесят машин - это вопрос. Те рабочие, которые сейчас работают на току - уже устали, других нет. Грузить придётся только завтра. Другого выхода я не нижу.
Выходит так, что ночь машины простоят, - сказал Речкин. - Завтра сможем их нагрузить только примерно к двум часам дня. Не раньше. Нет, это не выход.
- Как парторг, что ты предлагаешь?
- Тут быстро не придумаешь, что предложить! Лучше было бы собрать членов партийного бюро и провести заседание.
- Члены партийного бюро сейчас все на комбайнах и на тракторах пашут зябь, и сеют озимую рожь в полях. Они сейчас от нейтральной усадьбы за двадцать километров. Я не против, чтобы собрать членов партийного бюро, но мы упустим дорогое нам время.
Время шло, разговор тянулся, но определённого решения не было достигнуто. Слух о том, что с минуты на минуту ожидается приход пятидесяти воинских машин, быстро облетел всю центральную усадьбу. Рабочий день дневной смены на току уже закончился, но девушки не уходили на отдых, а легли на вороха тёплого прогретого солнцем зерна и ожидали автомашины. Они смеялись, шутили, кое-кто даже тихо напевал:

Ты учти, что немало других
На меня обращают внимание...

- Машины идут! - закричала одна из девушек, стоявшая в кузове автомашины, только что пришедшей из поля с зерном для разгрузки.
Все поднялись со своих мест, и пошли к дороге встречать военные машины.
- Вот что, Евгений Игоревич, надо поднять весь посёлок на ноги, - сказал Речкин. -  Это будет самое правильное партийное решение. Объявление сделаем по репродуктору, который вчера приделали на столбе. Все услышат.
Длинная колонна автомашин вошла в посёлок и рядами стала выстраиваться у центрального тока...
На ток вышли все жители посёлка. Каждый считал своей честью помочь нагрузить пришедшие автомашины хлебом. Работали всю ночь: одни насыпали в мешки, другие носили в кузова и высыпали. В ход пошли лопаты, вёдра, плицы. Один единственный механический погрузчик с моторчиком тарахтел без устали. В общее дело погрузки включились армейские шофёры. Они быстро находили общий язык с девушками для разговоров. Люди трудились на совесть, не считаясь с усталостью. Одна за другой уходили с тока гружённые зерном машины. Уставший Речкин и комсорг Сосновский подбадривали парней и девушек, сами работали вместе с ними.
Начало светать. Последняя гружёная машина ушла с тока и стала в хвосте огромной колонны. Шоферы, закрывшись в кабинах, прилегли чуточку вздремнуть перед дальней дорогой. Не спала только заведующая током Мария Кротова. Она переписала все номера машин, фамилии шоферов и теперь сидела, выписывала каждому шоферу накладную квитанцию на зерно. Молоденький сержант, с чуть отпущенными чёрными усиками, в новенькой гимнастёрке помогал, называя к номерам автомашин фамилии шофёров.
Взошло солнце. Своими лучами оно осветило колонну автомашин, просыпающийся посёлок. Шёл восьмой час утра, когда всех шофёров пригласили на завтрак в совхозную столовую.
Подъехал директорский "газик". Из него вышли Речкин, Сосновский, Полевая, Булькин.
- Привезли? - спросил директор.
- Все сделали, - ответил Речкин.
- Начинайте оборудовать колонну? - промолвил Иванов.
Речкин, Сосновский, Полевая, Булькин, подошедшие девушки стали прибивать на борта автомашин транспаранты. Скоро вся колонна приобрела красочный, нарядный и праздничный вид. На транспарантах читали вслух:
- Родина! Получай первый целинный хлеб!
- Хлеб родной стране от комсомольцев-целинников!
- Хлеб с целины!
- Хлеб дала целина!
На первой автомашине прикрепили Красное Знамя, а на бортах прибили красное полотнище со словами:
- В закрома Родины от целинного совхоза "Зерновой"!
Состоялся короткий митинг. Выступил директор совхоза Иванов.
Товарищи! Сегодня наш совхоз отправляет нашему родному Советскому государству Красный обоз с зерном, которое нам дала целина... Громкие аплодисменты покрыли слева директора, а когда аплодисменты умолкли – продолжил.  - Мы заставили целину по воле партии и народа работать на наше государство. Красный обоз - это, товарищи, только первая ласточка большей работы по засыпке зерна в закрома государства. Получай, Родина, наш целинный урожай.

Вновь вспыхнули аплодисменты. Солнце освещало радостные лица солдат-шоферов, рабочих, парней и девушек. Ласковые лучи солнца, словно, играли в весёлых улыбках целинников.
- Пошёл! - дал команду директор совхоза.
Захлопали кабины, зарычали двигатели, с места тронулась головная ведомая машина. Над нею во всю свою ширину развернулось красное полотнище знамени и заплескалось на ветру. За первой машиной пошли все остальные. Колонна шла по живому коридору ликующих людей, гордых своим подвигом в этой целинной эпопее, шли и шли автомашины под непрекращающиеся аплодисменты и возгласы целинников:
- Пошёл!
- Даёшь хлеб Родине!
- Слава целинникам!
- Слива ленинскому комсомолу!
- Слава нашей партии Ленина!
Машины медленно вышли из живого людского коридора, прибавили газу и взяли курс на элеватор. А люди ещё продолжали махать руками, кепками, платочками, косынками вслед удаляющемся вдаль машинам.
Пошёл хлеб целины родному государству, ради чего было так много положено труда, сил и энергии первыми комсомольцами-целинниками и коммунистами Ленинской партии.



- Федосья Ивановна, ты знаешь, зачем я тебя позвал к себе? - спросил директор совхоза Иванов, когда она явилась в кабинет.
- Откуда мне знать, - ответила главный агроном.
- Вот у меня документы из элеватора и здесь сказано, что вчера привезли зерно с повиданной сорностью.
- Но я его не грузила и не отправляла, - строго сказала Федосья. - На току есть заведующий, он зерно подрабатывает, загружает машины, взвешивает, выписывает накладные и отправляет на элеватор.
- Согласен, но факт остаётся фактом, что с нашего совхоза на элеватор зерно пришло сорным с пятьсот пятидесяти центнеров в зачет пошло лишь четыреста шестьдесят. Зачем же мы будем в машинах возить полову, жечь бензин, да ещё и людям платим зарплату? Это не порядок с твоей стороны.
- Хорошо, разберусь с этим заведующим током и по этому факту отправки засоренного зерна.
- Надо сейчас разобраться.
- Не могу я сегодня побывать на всех токах.
- Это почему же?
-Машина моя сломалась, стоит на ремонте в гараже уже третий день.
- Тогда садись со мной, и поедем разбираться.
Федосья села в директорский газик и скоро он запылил на дорогах совхозных полей. За день объехали все тока. Нашли виновника вчерашней отправки зерна. Это был заведующий током восьмой бригады, самой отдалённой, в шутку называли "Камчаткой", Крапивина - сутуловатого, лицо заросло жёсткой щетиной от того, что уже долго не брился. Поздоровались, разговорились.
- Как же ты, Иван Иванович смог неочищенное зерно вчера отправить на элеватор? - опросил директор.
- Не знаю, как получилось, - виновато оправдывался Крапивин. - Пригнали перед вечером десятка полтора машин из автоколонны на ток.
Начали грузить. До самой полночи шла погрузка. А ведь на току ничего не видн,о хоть в глаз коли. Даже нет ни одного фонаря. Грузчики не разобрались и погрузили неочищенное зерно.
- Ты же знал, что зерно не отработано, не провеянное? - сердилась Федосья, - а отправил!
- А день-то какой был, Федосья Ивановна, - оправдывался Иван, - того и гляди пойдёт дождь. Да и пошёл. Прибежали девчата, закричали: дождь начался. Я махнул рукой - мол, догружайте. Вот так и получилось. Виноват, но зерно не осталось под дождём...
Разговор ещё долго продолжался. Крапивин хоть и оправдывался, но его требования были справедливы: машины часто до него не доходят, едут туда, где поближе тока, людей для подработки зерна бригадир присылает мало, их не хватает, на"камчатоком" току скопилось больше всего невывезенного зерна. Свой разговор с совхозным начальством Крапивин закончил короткой фразой:
- Хлеб - наше богатство целины. Присылайте мне больше машин и людей. Всё зерно отправлю хорошим в закрома государству!
Уже совсем стемнело, когда директорский газик покинул "камчатку". Несмотря на то, что Полевая утром давала наряд в совхозном гараже, до "камчатского" тока к вечеру не дошла ни одна машина.
- Крапивин прав, - промолвила Федосья, - вот при нас в ночную смену бригадир прислал только четырёх девушек.
- Конечно, мало, - заметил директор. - Надо завтра же. Дать сюда больше людей.

Яркие фары директорского газика вырывали из тьмы узкую ленту полевой дороги. Неожиданно на дорогу выбежал заяц. Он видимо спал под кучей соломы, но, перепуганный гулом двигателя, соскочил и бросился бежать, выскочив на освещенную дорогу.
- Сейчас косой я тебя догоню, - с азартом лихого всадника сказал директор и дал газу. Мишина рванулась, стала догонять зайца, расстояние между ними быстро сокращалось. Косой бежал по прямой и еще бы миг и колёса накрыли бы его.
- Не надо давить, слышь, может, зайчата где-то маленькие остались, - настойчиво потребовала Федосья.
- Жалко тебе косого.
- Он ведь тоже хочет жить.
Газик всё ближе и ближе к зайцу.
- Как красиво бежит бедный зайчик, - любуясь его бегом, промолвила Федосья. - Уши прижал к спине, мордочку вытянул вперёд, задние ноги во какие делают прыжки, не зря говорят в народе, что бежит так стремглав.
Газик почти уже настиг зайца, как Евгений увидел метраж в четырёх от машины впереди на дороге глубокую канаву от промоины, он не успел даже притормозить, как передние колёса вскочили в канаву. Машину сильно тряхнуло, Федосья больно стукнулась лбом в переднее ветровое стекло Газика, руль в руках директора закачался из стороны в сторону, но удержал машину на дороге, невольно сбавив скорость. Сбоку дороги куча соломы, выброшенная из соломокопнителя. Косой попал в тень от фар и, свернув набок, исчез в темноте. Всё это произошло, как говорится, в один миг. А пришедшая в себя Полевая, почёсывая рукой лоб, начала пробирать директора:
- Как озорной мальчишка устроил погоню за зайчиком! А если бы и машина перевернулась? Ты думал об этом? А ещё с трактористов и шофёров требуешь соблюдение техники безопасности при работе, сам же во как тут нарушил, за такое лихачество надо права отбирать! Как я завтра выйду на работу с шишкой, да ещё синей, на лбу, что ж скажу людям? Хоть стекло целое осталось, а то осколками ещё больше порезало бы кожу. Солидный мужчина, директор совхоза, а погнался как бешенный за крохотным зайчиком! Срам, да и только! - закончила Полевая.
- Потешный зверёк, - в оправдание промолвил Евгений.
- Вместо вкусного супа с зайчатиной, ты присадил мне изрядную шишку на лбу, даже в глазах посыпались искры.
Разговор не клеился. Ехали молча. Евгений крутил руль вправо и влево, Федосья время от времени рукой щупала шишку на лбу, которая начала пухнуть и увеличиваться в размере.
- Из-за несчастного зайчика мог меня лишить жизни, - ворчала она.
- Извини меня, Федосья, я же не хотел, чтоб так получилось.
Долго ехали молча. Чтобы хоть как-то загладить свою вину перед Полевой а отвести мысли от случившейся неприятности, Евгений решил начать разговор.
- Ты, кажется, вчера получила письмо, - нарушив молчание, сказал Евгений.
- Да, мамочка прислала.
- Если не секрет, что же она пишет?
- Обо всём понемножку: работает в колхозе "Дружба". На колхозном огороде ухаживает за помидорами, огурцами. Спрашивает, когда я приеду в гости, уж больно соскучилась. Пишет, что как поспеют абрикосы и вишни со сливами насушит их в печке и в сухом виде пришлёт в посылке на камлот.
- Вишнёвый камлот я уважаю, замечательный напиток, - сказал Евгений. - Когда находился в Москве, то всегда его покупал в магазине.
- Вот, кстати, ты упомянул Москву, - оказала Федосья. - Что пишет тебе твоя жена?
- Разве тебе так интересно?
- Тогда зачем мы затеяли и ведём разговор о письмах? - ответила Федосья вопросом на вопрос директора.
Помолчав, Евгений медленно вымолвил:
- Редко присылает письма моя Ляля. Зовёт меня в Москву. Скучает она.
- Она хорошенькая у тебя?
Евгений поглядел в лицо Федосьи чуть бледневшее при свете фар и ничего не ответил...
Ехали молча. Свет фар машины осветил первую палатку целинного посёлка.


Странное чувство возникло у Зои после жарких объятий Николая на берегу речки в прошлое воскресенье. С ней случилось такое, чего раньше не было. При встрече с Веревкиным на улице, а чаще всего за работой, её ни с того, ни с чего брал смех, появлялась какая-то непонятная гордость собой, говорила ему всякие неприятности, колкие словечки, от которых её возлюбленный сначала терялся, потом совсем смущался и прекращал разговаривать.
- Что ты надо мной смеёшься? - иногда спрашивал Николай. – Неужели я такой смешной!
- Ничуть не смешной, а вот ни с того, ни с чего берёт смех, - оправдывалась Зоя. - Не могу с собой ничего поделать.
- Я тоже могу тебе сказать для успокоения души что-нибудь такое колкое.
- Попробуй!
Однако, от его колких слов ничего не получалось, они выходили какими-то безобидными, не могли разобидеть молодую душу Зои. Скорее всего, получалось, что сам Веревкин начинал говорить такую околесицу, в которой ничего нельзя было понять. Такие встречи стали заканчиваться тем, что Николай сердился и уходил в кабину трактора, и потом, молча работая целый день, не обращая никакого внимания на Зою, не смотря на то, что сидела рядом с ним в кабине. Почему так получалось, Зоя не могла. Объяснить. Вместо того, чтобы приветливо улыбнуться при встрече со своим любимым, она обязательно скажет ему несколько колких словечек, от которых Николай сердился, а Зоя была довольна.
Как-то раз в период уборки Зоя рассердила Веревкина. Он ушёл к комбайну, завёл двигатель, включил скорость и поехал без неё. С утра до обеда Николай работал один без штурвального. Трудно было ему, но он работал. Зоя не выдержала и хотела на ходу заскочить на комбайн, но Николай не остановил на повороте загонки, а, выбросив из копнителя большую копну колючей пахучей соломы, поехал дальше, даже, как показалось Зое, не оглянулся. Зою взяло зло. Она подошла к этой кучке и с размаху упала липом в солому и зарыдала горькими слезами, в гневе искусала себе губы, сознавая, что наговорила Николаю незаслуженные слова.
- Вот дура, - ворчала про себя, - ни за что обидела человека.
Лежа на соломе, она думала о первом поцелуе на краю поля, о разговоре у вагончика, когда Николай сказал так мило и приятно:
- Давай поженимся.
От его слов тогда сделалось как то неловко и страшно, слишком получилось так неожиданно.
- Дай мне немного подумать, - весело, со смешком в голосе промолвила тогда Зоя.
С этими словами расстались.
Наутро следующего дня Николай, идя на работу, догнал Зою, шедшую по дороге с подружками, тоже на работу, взял её под руку, весело заговорил с ней:
- Как спала?
- Как всегда.
- Может, отстанем немного? - предложил Николай.
- Разве вместе нельзя идти?
- Можно, но так надо мне.
- Смотри, чего захотел, - но уменьшила шаг.
Стали отставать от весёлой девичьей кампании. Подружки не стали мешать. Одна крайняя промолвила:
- Уйдём вперёд, пусть про любовь поговорят.
Все засмеялись и ушли вперёд на значительнее расстояние от влюбленных, весело напевая плясовой мотив песенки.
-Ну как, что мне ответишь на вчерашний вопрос? - спросил Николай.
- Много передумала.
- Значит женимся?
- Сегодня, что ли? - с недоумением просила Зоя.
- Что здесь особого, сойдемся и будем жить как муж и жена. Ведь сейчас, посмотри, многие так делают.
- Многие уже успели, и разойтись. Только насмешили людей.
- Что же ты предлагаешь?
- Надо сначала подать заявление в ЗАГС. Там зарегистрируют наш брак, выдадут настоящее Свидетельство о браке.
- Можно обойтись и без ЗАГСА, ведь сейчас некогда ехать - работа.
- Без регистрации брака я не согласна. Какое это будет замужество, это просто будет сожительство и больше ничего.
- Поживем и зарегистрируемся после.
- А если ты поживёшь, а потом бросишь меня? Нет, так я не согласна и больше не уговаривай. Надо делать всё по закону, как записано в нашей Конституции.
-Ты шутишь?
- Нет, вполне серьёзно. Здесь вопрос касается не только замужества , а и нашей Комсомольской чести! Я не хочу, чтобы надо мной смеялись!
Зоя почувствовала, как горячая, сильная рука Николая ослабла, её руку. Зоя глянула в лицо Николая, но встретила холодный, суровый взгляд его карих глаз. Как на грех с ними поравнялась машина, из кабины выглянул шофер и закричал, притормаживая:
- Николай, в бригаду?
Верёвкин махнул рукой, машина остановилась.
- Садись, как раз туда еду!
Сердито фыркнув, задымил двигатель, хлопнула дверца кабины, машина тронулась, оставив позади себя облако пыли. Поравнявшись с девушками, шофер успел крикнуть им:
- С добрым утром, девоньки! - покатил дальше.
В этот день больше не было встречи у Зои с Николаем. К вечеру она оказалась в бригаде. Зашла в полевой вагончик. За столом сидел один учётчик Михайлов. Молодой паренёк с зачёсанными набок волосами, щёлкал косточками счёт.
- Не знаешь, где Верёвкин?
Михайлов оторвался от нарядов, удивлёнными глазами посмотрел на Зою, подняв кверху брони, промолвил:
- Николая послали в командировку вон туда в горы, за лесом для совхоза, на строительство, и показал ещё рукой в сторону гор.
- Когда приедет?
- Этого я не могу сказать, - склонился над нарядам.
В глазах у Зои помутился свет, ещё не много и она чуть не упала на пол, присев на стоявшую рядом скамейку. Она чувствовала, как будто у неё что-то оборвалось в груди, дышать стало тяжело, лицо побледнело.
- Ты что, больная? - спросил Михаилов, глядя на неё.
- Нет, так, - тихо ответила Зоя. - Сейчас пройдёт.
- Смотри, а то я скажу бригадиру, так мигом доставит в больницу.
- Не надо.
Отсутствие Николая показалось Зое вечностью. Все, что начинала делать - валилось из рук. Как назло, долго не могла завести трактор. Пускач ревел во всю свою силу, дизель махал крыльями вентилятора, из выхлопной трубы вырывалось и растекалось грибом над трактором белое густое облако. Рука на рычаге пускача подскакивала, дизель давал хлопки в трубу и, казалось, вот-вот заведётся, но пускач нагрелся, задымил - сделав несколько резких выхлопов - заглох. Подождав некоторое время, пока пускач остыл, Зоя снова принялась заводить дизель. Опять взревел пускач, дизель начал снова делать, обнадёживающие хлопки в выхлопную трубу - пускач снова заглох и даже заклинил так, что маховик не стал проворачиваться ни вправо, ни  влево.
- Чтоб ты провалился сквозь землю, - зло вымолвила Зоя, снова наматывая ремень на маховик пускала.
Дёрнула ремень раз, другой, но пускач, издал характерные хрюкающие хлопки из выхлопной трубы - не завёлся.
- Этого ещё не хватало, - думала Зоя.- То дизель не заводился, теперь и пускач.
Зоя нажала на кнопочку утопителя в карбюраторе - розовая струйка бензина потекла вниз, дёрнула снова за ремень, маховичёк завертелся, потом дёрнулся взад-вперёд и остановился. Что делать дальше - Зоя не знала.
- Не заводится? - услышала сзади голос бригадира.
- Не пойму, в чём дело, - ответила Зоя.
- Уехал Верёвкин и трактор перестал заводиться, не стал тебя слушаться. Как же это так?
- Ты Николая здесь не подсовывай мне, - сердито ответила Зоя. - Может он всегда так заводился, я только не знала.
-Значит, не вникала в заводку. Как тракторист заводит, что делает - не следила. А теперь вот и весь результат налицо. Чему вас только на курсах трактористов учили, - спокойно говорил бригадир, не обращая совершенно никакого внимания на прицепщицу. Отлучился Верёвкин на несколько дней и трактор встал как вкопанный. А помощница руки сразу опустила.
Последние слова бригадира больно сильно задели Зою за живое. Ей так хотелось сказать что-нибудь такое сильное, чтобы бригадир замолчал, не говорил слов о Николае, даже не напоминал. Но, как назло, ни одного подходящего выражения на язык не приходило, в голове образовалась какая-то пустота, Зоя стояла и выслушивала назидательную речь Коробова, а он, работая ключами и отвёрткой у карбюратора, всё говорил и говорил, пока, наконец, Зою не взорвало:
- Вот что, Коробов, - гневно промолвила Зоя, - не хвали Верёвкина. Я не хуже его. А что двигатель не заводится, так он иногда при нём не заводился.
- Верёвкин находил причину и устранял, а ты руки опустила, не можешь посмотреть карбюратор. Что, не можешь вот так разобрать и прочистить, смотри - сколько в нём пыли, жиклёр совсем забился грязью, не пропускает бензин. А отсюда пускач не развивает обороты и не заводится дизель. Плёвое дело, а сделать не можешь, трёшь в кармане удостоверение тракториста зазря.
- Не твоё же, - огрызнулась Зоя.
- Видно мало того, чтобы иметь удостоверение, нужно ещё разбираться в технике. Небось замуж за Веревкина собралась, а заменить мужа не сможешь, если придётся?
Бригадир посмотрел на Зою: она стояла и плакала, глаза налились слезами, в руке ослепительно белый носовой платочек был уже мокрый от слёз.
- Твоя жена много уж понимает?
- Сколько понимает - не знаю, вот такой, как ты сейчас у трактора я её никогда не видел. Вон моя Любочка пашет, - и показал в сторону работающего трактора.
Коробов закончил сборку карбюратора, вытер о ветошь грязные руки,
промолвил:
- Вот что, хватит показывать свою гордость. Заводи и езжай работать. А об этом случае я напомню Верёвкину, чтобы он тебе показал, как чистят от грязи карбюратор.
Со злости Зоя намотала на маховик ремень, рванула - пускач взревел в одну секунду, развил бешеные обороты, дизель захлопал, затрещал и загремел - выпустив перед этим из выхлопной трубы облако чёрного дыма.
Весь день Зоя работала без остановок. Трактор работал как часики, легко повинуясь воле трактористки. Зоя чуть-чуть натягивала на себя рычаг и трактор словно понимал её и шёл туда, куда надо.
Солнце склонилось над далёким горизонтом. Широкая полоса свежевспаханной земли лежала на поле. Зоя приехала на пересмену. Ночная смена помогала делать смазку, проверяла узлы, заправляли горючим. - Как работал трактор? - спросил у Зои Анатолий Васильев.
- Хорошо, - ответила Зоя.
- А ты сама, почему такая бледная?
- Не знаю.
- Болеешь, что-ли?
- Да что ты!
- Мне кажется не такая ты всегда была.
- Конечно изменилась, - вмешался в разговор Окнев. - Верёвкин уехал вот и загрустила.
- Нужен мне твой Верёвкин, - огрызнулась Зоя.
- Может, со мной вечерком в воскресенье на танцы сходишь! Приглашаю, язвил Окнев.
- Отстань, тут и так не до тебя!
- Смотри, дело твоё. Слишком много гордости, - и отошёл к ребятам, стоявшим поодаль, и следившими за их разговором.
- Ну что, договорился? - спросил Скарлыгин.
- Видели, как она тебе показала поворот от ворот, - добавил Реснянский.
- Пойди, она и тебе покажет, - зло ответил Окнев. - Сегодня она не в духе. Уехал её любимый.
- Оказывается она тово, - с серьезной миной лица промолвил Васильев и растопырил пальцы поднятой кверху правой руки, поднёс к правому уху и повертел рукой из стороны в сторону. - Никого не хочет менять на Веревкина. Вот это настоящая девушка!
Не взглянув на парней, Зоя пошла в вагончик к своим подружкам на отдых после дневной смены.


Была осень. Уже целыми днями моросит мелкий дождик. Стало на дворе холодновато, дует ветер. Дороги раскисли, грязь прилипает к колёсам автомашин.
Маруся Кротова маленькая, щупленькая, но звонкоголосая девушка, одетая в новенькую стеганую фуфайку и, повязанная шерстяным платком на голове, спешила отправить с токов последние сотни центнеров зерна на элеватор.
Шоферы воинской части сделали большое дело. Их автомашины работали на вывозке круглые сутки, перевезли горы зерна. Почти целый месяц шли непрерывно одна за другой с центрального, а потом с бригадных токов машины о отборным зерном. Сейчас весь транспорт стал и когда поедет - неизвестно.
- Как мешает непогода, - жаловалась Маруся главному агроному совхоза Полевой, - не дождь, так уже все зерно вывезли бы на элеватор.
- Не расстраивайся, Маруся, - успокаивала Федосья. - Не всё же время будет идти дождь, придут и хорошие деньки. Земле влага тоже нужна. А что зерно не успели вывезти, так это наша нерасторопность тут нас всех подвела.
- Мне бы скорее очистить все тока, чтобы на них не было ни единого зёрнышка, тогда можно будет идти работать куда угодно, - сказала Кротова.
- Разве тебе здесь плохо работается? - ответила Полевая.
- Не по мне эта работа.
- Если не секрет, то когда хочешь уйти?
- Пойду на трактор, и в поле буду работать, как все.
- Нет, пока всё зерно не отправишь на элеватор, - серьёзно промолвила Полевая, -никуда с центрального тока не уйдёшь.
- Душа тоскует, трактор по ночам во сне снится каждую ночь. Я сюда ехала не торчать на току, а по комсомольской путёвке поднимать целину.
В страдную пору весело было на току. Каждый день здесь было людно, работали парни и девчата, смеялись и шутили с военными шофёрами. Это нравилось Кротовой, но её тянуло в поле, где тракторы её бригады уже поднимали зябь под урожай будущего года.
А тут ещё Окнев стал почти через день появляться на центральной усадьбе. Сутки работал на тракторе, потом на сутки уходил отдыхать. И вот в это время отдыха он курсировал из бригады в центральную усадьбу. Обязательно приходил на ток и старался завести разговор о Кротовой. Когда она заканчивала свой рабочий день и шла с подружками в общежитие, то Окнев был тут как тут, не отставал от неё, старался проводить.
- Когда ты отдыхаешь? - смеясь, спросила Кротова.
- Отдыхаю в свободное от работы время, - ответил Окнев.
- Не надоело тебе торчать целыми днями у нас на току?
- Нисколько.
- Шёл бы к девчатам, поговорил бы с ними, пошутил, поиграл.
- Мне они не нужны.
- Кто же тогда тебе нужен у нас на току?
- Мне нужна ты!
- Это почему же?
- Потому, что я тебя люблю.
- А я нет, - резко ответила Кротова. - Мне хватит твоей любви от весенней поры. Не хочу с тобой говорить на эту тему!
Маруся быстро зашагала и, оставив Окнева позади себя, поспешила в общежитие.
Шли дни. Такие встречи не нравились Кротовой. Она спешила отгрузить последнее зерно на элеватор, чтобы уйти с тока, и больше не встречаться с ненавистным Окневым. Так уж он ей надоел своими приставаниями и признаниями в любви. Сначала Маруся думала, что Окнев шутит, но она ошиблась. С каждым новым приходом Окнев всё настойчивее приставал к Марусе, чтобы склонить её на продолжение несостоявшейся было весной дружбы. Но Кротова всё время не соглашалась. Чем меньше оставалось зерна на токах, тем настойчивее Окнев подступал к девушке, так как знал, что как только Маруся отправит на элеватор последнюю машину зерна, она убежит в бригаду на трактор. В бригаде труднее будет уговорить Марусю продолжить дружбу. Уж больно понравилась она и не хотел её выпускать из рук, хотел сделать её своею женой.
- Давай забудем прошлое, - как-то сказал Окнев при очередной встрече. Не будем большое вспоминать о прошлом.
- В том-то ж дело, что прошлое не забывается, - ответила Маруся.
- Сегодня не отпущу тебя от себя, пока ты мне не скажешь, что будем снова дружить.
 - Я тебе ничем не обязана и таких слов ты от меня не услышишь. Через два дня я буду работать в нашей бригаде.
- Я тебя буду преследовать на каждом шагу, пока ты не согласишься со мной дружить.
- Отстань от меня, - с гневом промолвила Маруся, резко повернулась и хотела уйти. Но Окнев успел схватить её за руку и удержал.
- Я тебя люблю и никому больше не отдам! - выпалил он. - Ты меня понимаешь!
- Брось руку, - решительно промолвила Кротова. - Я тебе не жена и не имеешь права так со мной обращаться!
От негодования к Окневу у Маруси сделалось скверно на душе, на глазах появились слёзы. Она рванула свою руку и ушла, не оглядываясь, лишь издали промолвила:
- За подлость любовью не платят!
Окнев смотрел ей вслед и думал: "Всё равно ты будешь моя".


Стоял по-осеннему прекрасный денёк. Стояла прелестная погода с таинственной, чуть влажной синеватой дымкой, поднявшейся с земли после небольшого ночного дождика. Яркие солнечные лучи освещали на деревьях уже начавшие желтеть листья, дома, проникая через окна в кабинет первого секретаря райкома партии, в просторную приёмную райкома.
Утром нарочный привёз извещение и отдал его директору совхоза. В нём было написано следующее: "Прошу сегодня явиться в райком партии для решении ряда важных и неотложных вопросов. Кроме директора должны явиться парторг, секретарь комитета ВЛКСМ, председатель рабочего комитета. Явиться к 2 часам дня.
Первый секретарь райкома партии И.В.Журавлёв".

- Зоечка, ты не знаешь, зачем нас вызвали к первому секретарю райкома, - спросил Сосновский. – Что от нас потребовалось?
Зоя - секретарша и машинистка небольшого роста, с кругленьким личиком и остреньким носиком, стуча на машинке, спокойно ответила:
- В райком зря не вызывают. Значит, нужны для дела. А какие дела будете решать - там скажут, -  показала рукой на дверь кабинета Журавлёва.
- Если бы знали, то хоть подготовились бы к ответу, - продолжал Сосновский.
- Без подготовки лучше ответите, а то можете запутаться.
Все четверо сидели в приёмной на стульях и тихо между собой обсуждали причину вызова в райком, но так и не могли угадать. Вчера в совхозе был сам Журавлёв, объехали вое поля, всюду люди работали с большим напряжением сил. Иван Васильевич беседовал с трактористами и прицепщиками, пахавшими зябь, разговаривал с секретарями бригадной партийной и комсомольской организаций, особенно много говорил с девушками-комсомолками, расспрашивал их о новой жизни и работе.
- Значит, ты не знаешь, зачем нас вызвали к первому секретарю райкома спросил Сосновский. - Что от нас потребовалось?
В этом году, о планах на будущее. Вроде бы и нечего вызывать, а вот вызвали.
Легко распахнулась дверь кабинета, на пороге показался инструктор Кузнецов, высокий, стройный парень в солдатской гимнастёрке и галифе, в начищенных до блеска хромовых сапогах.
- Заходите, - промолвил он. - Вас ждёт секретарь райкома.
Все четверо поднялись и пошли в кабинет Журавлёва. Иванову этот кабинет был знаком, ему приходилось здесь уже бывать много раз, а ват остальные были первый раз. Поздоровались, пожали друг другу руки.
- Садитесь, - сказал Журавлёв. Выждав несколько секунд, продолжил. - Знаете, зачем я вас вызвал?
- Нет, не знаем, - ответил парторг Речкин.
- Вчера я был у вас и много беседовал с вашими рабочими совхоза,
интересовался их работой и жизнью. Не скрою от вас - патриоты работают на подъёме зяби, тон в работе задают коммунисты и комсомольцы, но возникла тревога, что не все рабочие к зиме получат квартиры. Парни и девушки просили меня побеспокоиться, чтобы вопрос о жилище был решён правильно, чтобы никто не уехал из совхоза перед наступлением зимы. Хотелось бы узнать ваше мнение по вопросу жилищного строительства, как он решается и как думаете встречать с людьми первую зиму на целинной земле? - сказал Журавлев и сел за стол, застланный бархатной красной скатертью. - Хотелось бы узнать, что делает партийная организация, комитет комсомола и рабочий комитет совместно с дирекцией по быстрейшему строительству квартир в совхозе.
Иван Васильевич умолк, давая возможность каждому сосредоточиться на поставленном вопросе. Затем промолвил:
- Слушаем тебя, парторг Речкин.
Николай Васильевич встал, посмотрел на Журавлёва. Тот сидел и что-то писал на белом листе бумаги.
- Я слушаю, говори, - промолвил секретарь.
- Этот вопрос мы обсуждали уже на общесовхозном партийном собрании с коммунистами. В настоящее время уже все палатки сняли, людей переселили в общежития и щитовые домики, но в полевых бригадах люди ещё живут в походных вагончиках. К началу зимы закончим строительство десяти щитовых домиков и переселим последних рабочих в квартиры.
- Что скажет директор совхоза? - промолвил Иван Васильевич.
Евгений Игоревич встал, привычным движением руки зачесал волосы, на лысеющей голове, начал говорить:
- Парторг нарисовал правильную картину. Зима не должна нас застать врасплох. Строительство мы будем вести и в зимнее время.
- А в каком состоянии находятся достраиваемые щитовые домики сейчас? - спросил Журавлев.
- Несколько домиков уже под крышей и ведутся внутренние отделочные работы, а остальные ещё выросли до потолка. В некоторых настланы потолки, в других нет.
- Ясно, - промолвил секретарь, садись, Евгений Игоревич. - Послушаем секретаря Комитета комсомола, да, кстати, он же прораб строительства. Почему медленно идёт достройка домиков для рабочих?
-Мы стараемся строить изо всех сил, Иван Васильевич, - но у нас не хватает строительных материалов. Во время уборки все машины были брошены под комбайны для вывозки зерна, люди были тоже на уборке. Сейчас часть машин отправлена в лес за пиломатериалом, другая часть занята завозом продуктов для рабочих, так как скоро дорога в город будет нарушена - через реку Катунь будет снят понтонный мост. Рабочих рук не хватает, так как ещё идёт подъём зяби. Теми силами и машинами, которые находятся в моём распоряжении, быстро не сможем производить строительство, их недостаточно и при таком положении мы строим, чтобы дать всем людям жилую площадь.
- Что может предложить председатель рабочего комитета? - обратился Журавлев к Булькину.
- Я могу только сделать одно предложение, - сказал председатель, - нам нужна помощь машинами, чтобы завезти строительный материал до того, как упадёт дорога через реку. После завершения вспашки зяби у нас будет достаточно рабочих и дело у нас тогда пойдёт быстрее. Я бы просил, Иван Васильевич, помочь нам, ведь у соседей есть транспорт.
- Хорошо, - сказал Журавлёв. - Я вас внимательно выслушал, все ваши претензии справедливы, но ведь зима не будет нас ждать, она придёт. Давайте теперь вместе посоветуемся, как найти одно правильное решение данного вопроса с партийных позиций.
Долго говорили в кабинете секретаря, перебрали всевозможные варианты, коснулись колхозов района, различных организаций, взвесили возможности районной машино-тракторной станции, соседних районов. Лишь часа через два закончилась беседа в кабинете первого секретаря райкома партии. В заключение Журавлёв сказал: - О ваших предложениях я сообщу в Краевой комитет Партии сегодня же, но и вы сами не сидите сложа руки, зиму надо встретить во всеоружии.
Задача была не из лёгких. Хотя обещано много, но из многого может быть дано мало или совсем ничего.
Все покинули кабинет Журавлёва с надеждой на помощь.



Шли дни. Давно уже возвратился из командировки Николай Верёвкин. Также как и раньше работал на тракторе, поднимая зябь. Чуть ли не в каждом номере "боевого листка" или "молнии" упоминалось его имя, как передовика социалистического соревнования на вспашке зяби. Его фамилия гремела на весь район, не сходила со страниц районной газеты. На него равнялись другие трактористы полеводческих бригад совхоза. По работе всё было хорошо, но вот с Зоей Лопухиной никак не мог наладить прежние отношения. Целыми днями работал с Зоей, иногда за весь день не обмолвились друг с другом ни одним словом. Не хотели друг другу покориться, показывая свою гордость.
Как-то один раз Верёвкин остановился в борозде: что-то начал троить двигатель. Посмотрел Николай и начал смотреть, не забивается ли солярка. Зоя не принимала никакого участия, так как Николай не поручал ей ничего делать или помогать. В это время подошёл Окнев, который пахал другую загонку и, увидев, что Верёвкин остановился, пришёл ему на помощь.
- Что случилось? - спросил Окнев.
- Троит и плохо тянет, - ответил Николай. - Горючее наверно забилось.
- Пошто один проверяешь, а Лопухина стоит, смотрит. Я бы таких прицепщиц гнал бы от себя в три шеи. Здесь надо работать, а не стоять.
- Знаешь что, Окнев, я тебя не просил, чтобы ты тут давал характеристику моей прицепщице. Это я могу без тебя сделать. Убирайся отсюда. Мне такие помощники не нужны!
- Я просто сказал, - оправдывался Окнев. - Нельзя и пошутить.
- Это не шутки, убирайся, я и без тебя справлюсь.
- Как хочешь! - ответил Окнев и пошёл к своему трактору, крикнув на ходу. - Вон подъезжает Васильев, так его возьми на помощь, если мной брезгуешь!
Трактор Окнева сердито зарычал, тронулся с места и пошёл вдоль борозды.
- В самом деле, что стоишь? - сердито промолвил Верёвкин. - Помогай! Держи трубку!
Зоя молча подошла и стала помогать Николаю. Вскоре подъехал Васильев и спросил:
- Нужна помощь?
-Сами уже управились, фильтр забился, прочистили.
- Тогда я поехал дальше!
- Валяй, - ответил Верёвкин и стал заводить двигатель.
Много передумал Николай за это время. Но никак не мог понять: почему у него складываются такие странные взаимоотношения с Зоей. "Может, в самом деле, сна права насчёт регистрации брака, - думал Веревкин, - может я поспешил с женитьбой?"
Один раз даже нечаянно поссорились из-за того, что мало вспахали за смену из-за поломки трактора. Зоя обвинила в этом Николая. По вечерам даже перестали встречаться. Думал, что после этой размолвки больше никогда не встретятся и не будут вместе, так как Зоя пор просила бригадира Коробова, чтобы он перевёл её на другой трактор.
- По какой причине я буду переводить тебя от Веревкина? - спросил бригадир.
- Не хочу с ним работать, - отвечала Зоя.
- Приказом директора ты закреплена на тракторе Верёвкина. Иди и работай.
- Я с ним поссорилась, - доказывала Зоя.
- Теперь сумей помириться, - ответил Василий, - что вы малые детки!
Но, видимо, у любви, есть свои какие-то другие неведомые законы. Если ты бежишь от любви, то она следует за тобой, или наоборот, идешь к ней - она бежит от тебя, не отстаёт ни на шаг, не перегоняет, не отстаёт ни на шаг, а так преследует неотступно, вот-вот сама попадёт в руки, а начни ловить её – убегает, и не догонишь. Ты отказываешься взять её в руки - она сама идёт тебе навстречу. В конце концов понял Верёвкин, что он влюбился в Зою и уже нет такой силы, чтобы смог разлюбить её. Но ему не хватало не то смелости, не то мучила гордость, чтобы изменить взаимоотношения.
С Зоей тоже творилось что-то невообразимое. То она была спокойна, весела - вдруг какое-нибудь слово Верёвкина её раздражало, и тогда она сыпала и сыпала Николаю целый день колкие неприятные слова. А если он оправдывался, то, ещё пуще, наступала на него. Ежели он умолкал, то целые часы терзалась, не зная, что делать, досадовала на себя.
 Но, если на Верёвкина кто-либо нападал незаслуженно, то Зоя в обиду его никогда не давала, смеяться над ним никому не позволяла.
- Что за такая натура такая, не раз говорил сам себе Николай. - Никак не могу понять, чего же в конце концов ей надо.
Сегодня поссорились из-за пустяка. Учётчик Михайлов вывесил "Молнию". Написал он от всей души такие слова: "Товарищи трактористы! Равняйтесь на Николая Верёвкина, сделавшего за день две нормы!"
"Молнию" прочитала Зоя, а потом подошла к Николаю и сказала:
- Раз ты дал две нормы за день, то сам теперь работай! А где же я была? Не с тобой ли?
- При чём тут я, - оправдывался Николай,- пойди к Михайлову и разберись.
- Не нужен мне твой Михайлову. Сам теперь паши!
Зоя отошла в сторону и села на кучу соломы. Николай не стал умолять Зою, а сел и поехал пахать загонку. Зоя легла на соломе, раскинула в стороны руки, ласковое осеннее солнце заиграло на её румяных щеках, Зоя закрыла глаза и чему-то тихо улыбнулась.
Вдруг она резко взмахнула руками, соскочила и посмотрела вдаль. Николай подъехал и делал разворот. Он видел Зою, как она стоит и ждёт его, но он решил не останавливаться и поехал дальше.
Зоя кинулась за ним, догнала и заскочила вперёд трактора, раскинула в стороны руки и стала, как вкопанная.
-Ты что, с ума сошла, - крикнул Верёвкин, нажимая ногой на педаль муфты оцепления.
Трактор остановился, а двигатель сердито зарычал, словно был не доволен тем, что остановили трактор.
- Сам тоже хорош, - промолвила Зоя, садясь на своё место на плуге.
До конца смены работали молча, остервенело, без остановок.
На другой день в бригаду приехал председатель рабочего комитета Иван Булькни и секретарь комитета комсомола Алексей Сосновский подводить итоги работы и социалистического соревнования за декаду по вспашке зяби.
- Первое место занял в соревновании Николай Верёвкин и его прицепщица Зоя Лопухина, - сказал Булькни. - За декаду вспахали сто гектаров. По такому случаю вручаю премию, - сказал Булькни.
-И по букету цветов, - добавил Сосновский и вручил им обоим букеты ярко-красных осенних цветов.
Премии и букеты вручали прямо в бригаде у тракторов при пересмене, когда все трактористы и прицепщики были все вместе. Вручение премий и букетов сопровождалось весёлыми возгласами и аплодисментами со стороны трактористов.
- С такими букетами можно в ЗАГС ехать, - тихо промолвил Николай.
- Я бы на твоём места так и сделала, - также тихо ответила Зоя.
- Пойдёшь за меня замуж?
- Пока мне такого предложения никто ещё же делал.
- Разве этого не достаточно?
- Пока это только разговор.
- Ну хватит, а то опять поссоримся, - сказал Николай. - Пошли принимать трактор.
Утро было тёплое, солнечное. Чистое небе светилось тонкой, нежной лазурью, и на фоне его темнели стройные молодые тополя. На одном из них ещё держались пожелтевшие и не опавшие листья. На ветке сидел желтопузый жулан и весело насвистывал свою весёлую песенку.



Трактор Анатолия Васильева стоит в борозде свежевспаханной загонки. Земля чёрная, рассыпчатая, крупнокомковатой структуры так и рассыпается на ладони Анатолия. Он мнёт целинную землю и не может налюбоваться ею. Пятикорпусной плуг врезался в верхний пласт земли и теперь стоит как вкопанный. Васильев смотрит па него, но ничего не может сделать, так как всего несколько минут назад прицепщика увезли в районную больницу с острым приступом аппендицита.
- Что делать? - вслух промолвил Анатолий. - Одному пахать - огрехов наделаешь, да и брака не миновать. И не пахать нельзя - время идёт, норма не делается, кому-то придётся пахать после мою загонку.
Посмотрел кругом - все его товарищи пашут, двигатели натружено гудят, временами из выхлопных труб вылетает чёрный дымок. Тяжело пахать, но трудяги-тракторы неумолимо идут и идут вперёд без остановок. После каждого такого прохода взад и вперёд по загонам чёрная полоса свежевспаханной земли становится шире. От нечего делать Анатолий сел на гусеницу и запел:

Степь раздольная
Далеко вокруг
Широко лежит
Ковылём-травой
Расстилается.
Ах, ты, степь моя,
Степь привольная
Широко ты степь
Пораскинулась...

Анатолий пел и наслаждался этой песней. Так она ему полюбилась, что иногда даже во сне иногда напевал куплеты. "Хорошую песенку написал поэт Кольцов, - подумал Васильев. - Словно про нашу целину сложено. Наверно сам Кольцов раньше меня был на целине. Не мог он так верно сказать в своей песне!"
Вдали показалась бригадная машина рем-летучка. Она держала направление к стоящему трактору. "Наверно бригадир послал ко мне механика", - подумал Васильев.
Летучка остановилась на дороге у края загонки. Отворилась дверца кабины, из неё вылезла небольшого роста девушка, и направилась к трактору.
- Принимай, - крикнул шофёр, - бригадир велел, - и уехал.
Анатолий, сидя на широкой отполированной о землю до белого блеска гусенице трактора издали видит, как к нему приближается маленькая, круглолицая, молодая, стройная и красивая девушка, одетая в фуфайку, на ногах кирзовые сапоги, на голове шапка-ушанка, из-под чёрных бровей сверкнули чёрные глаза.
Девушка подходит всё ближе и ближе. При её приближении Анатолий встал с гусеницы, сделал шаг вперёд, и ему показалось, что он где-то уже видел эту девушку.
- Что не узнаешь? - промолвила она громким и приятным голосом.
- Кротова, - радостно промолвил Анатолий. - Какими судьбами сюда тебя принесло?
- Бригадир прислал к тебе прицепщицей.
- А как же твой центральный ток и зерно?
- Вчера всё увезли, а сегодня сдала отчёт и прямо в бригаду. Соскучилась по земле. Подружки уже стали скулить надо мной: "Так ты на своём току и присохнешь!" говорят. Я им сказала, что всё равно буду на тракторе.
- Молодец, что нового на центральной усадьбе?
- Я тебе, что - радио, что ты спрашиваешь у меня о последних известиях? - Я приехала работать, а не лясы точить. Заводи и давай пахать, - сурово промолвила Маруся.
Трактор ходит по загонке взад и вперед. Вспаханная полоса земли заметно расширилась. "Если так будем пахать, - думал Анатолий, - то норму сделаем".
Двигатель работал в полную силу. Позади плуга оставались перевёрнутые мощные пласты чёрной целинной земли. Анатолий случайно обратил внимание на прицепщицу, пристальнее поглядел на неё. Она сидела в своём железном кресле плуга и плакала. Грязным маленьким кулачком вытирала на щеках слёзы, перемешивая их с серой пылью. Анатолий остановил трактор, вылез из кабины.
- В чём дело? - спросил.

-Твоё какое дело, - с явным неудовольствием ответила Маруся. - Не видел, как девчата плачут?
- Если тебе тяжело, - сердясь ответил Анатолий, - можешь идти в бригаду и скажи бригадиру. Он даст другую работу.
- Иди ты сам к нему!
- Мне там делать нечего.
- Мне тоже.
- А чего же ты нюни распустила?
-Тебе что, - сказала сердито Маруся, - моих слёз жалко?
-Слёз не жалко. В народе как говорят: "Девичья слеза, что утренняя роса - до жаркого солнышка!"
Прицепщица посмотрела па Васильева, промолвила:
- Смотри, ты умеешь разбираться в девичьих слезах!
- Первый раз в жизни разбираюсь, - сердито оправдывался Васильевой думал, что ты...
Но не договорил Васильев, что думал. Махнул рукой и пошёл к трактору, вскочил на гусеницу. Какая-то внутренняя неведомая сила заставила его глянуть снова на прицепщицу. Она сидела в своём железном кресле, лицо грязное, запачканное пылью, только глаза светились яркими горящими угольками. Васильеву стало как-то не по себе, он снова соскочил с гусеницы на мягкую свежевспаханную землю, медленно подошёл к прицепщице. Что делать в такой ситуации - он не знал, но видел, что девушка начала успокаиваться. Спросил:
- Успокоилась, что-ли?
- Не совсем, - ответила прицепщица.
- Чего разревелась?
- От негодования и ненависти.
- Меня ненавидишь, можешь идти к другому трактористу. Я тебя не держу. Можно, например, к Окневу. С ним никто же может сработаться.
- Вот через твоего Окнева я и плачу, - ответила Маруся. - Мне он опостылел ещё с весны, а ты меня хочешь снова свести с ним. Я его видеть не хочу и сегодня бригадир хотел послать меня к нему, но я поехала к тебе, а ты не спросил, почему я пожелала с тобой работать?
- Не догадался, - сурово ответил Васильев.
- А я плачу от радости, что послали работать с тобой!
- Лицо вытри, смешно глядеть на тебя. Окневу я тебя не отдам. Не беспокойся. Давай работать, а не плакать из-за чепухи. Чем тебя обидел Окнев?
- Пристаёт и пристаёт, чтобы я с ним дружила, проходу мне не даёт.
- Но, это можно проще решить. Насильно мил не будешь,- говорит пословица. - Дай ему отказ - вот и всё!
К концу смены приехала главный агроном Полевая. Она слезла с лошади, долго ходила по пахоте, измеряла глубину пахотного слоя. Строгая, придирчивая Федосья с железным складным метром в руках не могла терпеть брак в работе. Её любимой поговоркой были слова: "Не можешь пахать землю - не порть её".
- Везде заданная глубина выдержана, молодец, Васильев, - сказала Полевая.
- Не я, а она, - и указал рукой на Марусю.
- Тогда оба молодцы. Только почему ты, Кротова, такая грязная?
- Была уважительная причина для этого, - ответила прицепщица.
- Не понимаю, что ещё за причина, - ответила Федосья, села верхом на лошадь и уехала.
Васильев и Кротова погнали трактор в бригаду на пересмену.



Вечером, как обычно так было заведено, после доставки почты из райцентра, почтальон начинал разносить письма по палаточному посёлку целинников. Но кроме палаток новосёлы жили в вагончиках на центральной усадьбе, но и на полевых станах. Теперь письма разносила, недавно принятая на работу почтальоном, молодая девушка Таня - круглолицая, с миловидным личиком, получив у начальника потового отделения почтовую корреспонденцию, теперь разносила её по адресам. Но часто адресатов не было дома. Тогда Таня несла письма на строительные площадки, где стройка шла полным ходом. Строились кирпичные, каменные, деревянные дома, закладывали прочные фундаменты, слитые цементным раствором, на них ставили целые стены финских домиков с оконными и дверными проёмами. Многие такие дома уже были под крышей, другие отделывались изнутри. Большие бараки-общежития возведены уже до крыши.
- Вот как быстро строят, - думала Таня. - Неделю назад был один фундамент в земле, а сейчас уже дом стоит, да ещё и с окнами. Осталось сложить печку и переходи в новый дом, зима уже не будет страшна, до наступления зимы все целинники будут в квартирах.
Так, разнося письма, газеты, телеграммы по адресатам, Таня через своё девичье, сознание пропускала всё строительство.
- Вот делают домик для директора совхоза, - рассуждая сама с собой, в дверную ручку сунула вою корреспонденцию, которая пришла сегодня директору из разных мест. - Квартира замечательная, но на окнах ещё нет ни одной шторы, да и крыльцо не достроено. Но Евгений Игоревич перешёл сюда жить. Известно мужчина один живёт. Была бы жена - она давно бы на все окна повесила шторки.
Евгений Игоревич поздно явился домой. Первое, что он увидел подходя к дому, это свёрток газет в дверной ручке. Он выдернул его, развернул:
- Одни газеты, - промолвил он, но неожиданно из середины одной из газет на землю выпало письмо. - От кого бы это пришло?- вымолвил и, нагнувшись, поднял его.
Мельком глянул на обратный адрес: Москва, а отправитель Иванова Л.
- Наконец, жена вспомнила обо мне.
Он открыл ключом дверь замка, вошёл в квартиру. Первым делом разделся, зажёг керосиновую семилинейную керосиновую Лампу, подвешенную с абажуром на ламповом стекле под потолком, сел за стол, распечатал конверт и стал читать вслух: "Здравствуй Женя! Получила от тебя письмо, и осталась крайне недовольной. Как я поняла, ты надолго увяз на целине".
Евгений читал, а мысли в голове возникли другие: "Уже с первых строк пошла на меня в атаку. Это, Лёлечка, твой верный и испытанный приём, чтобы оправдать себя и обвинить во всех погрешностях меня".
Пробежав глазами строчки письма, теперь уже тихо на первой странице листа, где кроме упрёков в нежелании мужа вернуться назад ничего не было, Евгений перевернул лист и продолжил чтение. Лёля писала: "Милый Женя, о тебе не только я беспокоюсь, но даже папочка выразил сожаление, что ты ему не прислал ни одного письма".
-  Да, папочка хорош, - комментируя прочитанные строки письма. - В самый последний день отъезда не пришёл даже пожать руку на прощанье!
Письмо заканчивалось обычной фразой: "Жду, Женечка! Приезжай, поверь, как я соскучилась, дорогой мой. До свиданья.
Твоя Лёля".

Хотя конец письма был лирически-романтический, то начало было сумрачным упреком, ставившим его в самое тяжелое положение. Выходило в представлении Лёли, что он и не настоящий мужчина, не видит, а тем более не знает, настоящей жизни. Только вот Лёля с папочкой являются всевидящими провидцами, хозяевами всего положения.
- Кем я был в этой семье, - сам себе задал вопрос Евгений, - на протяжении нескольких лет? Кем я был для Лёли и её отца?
Письмо его расстроило окончательно. Решил немедленно написать ответ Лёле. Он одновременно послужит ответом и её отцу.
Он встал со стула, отошёл от стола, подошёл к окну, глянул в него, но за стеклом, по ту сторону, была сплошная темнота. Затем медленно отошёл от окна, походил медленно по комнате взад и вперёд, остановился посреди комнаты и, глядя на окно, вслух промолвил:
- Сколько лет я прожил вот в такой темноте. Даже трудно поверить, но факт.
Тяжело вздохнул, подошёл к стенке, где была прикреплена двумя маленькими кнопками фотография, девять на двенадцать сантиметров, жены, постоял, поглядел ей в глаза:
- Всё-таки я напишу тебе, Лёлечка, письмо со всей откровенностью, не откладывая ни минуты! - прошептал и отвёл от фотографии глаза.
Тут же решительно отошёл от стены, сел за стол, из ящика достал ручку, бумагу, чернила. Обмакнув перо в чернильницу, размашисто на листе написал: "Здравствуй милая Лёлечка! Сегодня получил от тебя долгожданное письмо и тут же вечером пишу тебе ответ. Прочитал, и всё что у меня на душе нагорело, излагаю тебе, как самому близкому человеку и другу жизни, чтобы ты знала, кто ты и кто я с моего понимания нашей семейной жизни!
Прежде всего, как я жил с тобой до поездки на освоение целинных земель. По-моему, очень ужасно. Я был тобою унижен, я не смел подать свой голос в свою защиту. Ты всегда гордилась своим учёным папочкой, а я для тебя был всего лишь как муж для жены. Спрашиваю сам себя: кто же я в самом деле? Тут же отвечаю: я был слепым исполнителем чужой воли, желаний и прихотей. Я никогда до этого не знал, даже не предполагал, какие во мне имеются нравственные и моральные силы, как в мужчине, так и в муже для своей жены.
Не поехал бы на целину, я бы так и не увидел сам себя на деле. Но меня увидели товарищи и друзья-коммунисты нашей славной Коммунистической партии Советского Союза, вселили в моей душе уверенность в достижении поставленных целей. Партия послала меня туда, где сейчас вершится важное государственное, а значит и партийное дело. За это ей я от всей души благодарен. Сейчас нахожусь в самой гуще жизни, с нашим прекрасным народом, комсомольцами и молодёжью всей нашей страны. Нет, я не буду кривить душой перед партией, и этим самым народом из-за твоих, Лёлечка, прихотей и бесконечных взываний. Хватит, Лёлечка, я теперь мыслю и думаю как самостоятельный человек. Находясь вдали от тебя, Лёлечка, на расстоянии тысяч километров, я увидел в себе не разбуженные благородные силы, которые во мне сейчас проявились в полном смысле этого слова. Я их отдам народу, партии, комсомолу.
Если хочешь, милая Леля, идти всю жизнь рядом со мной, идти нога в ногу - приезжай на целину. Квартира почти готова, а к твоему приезду, конечно, будет полностью сделана. В ней даже сейчас не хватает только тебя, чтобы ты была молодой хозяйкой в этом доме. Времени для твоих размышлений у тебя достаточно. Жду. До свиданья, Лелечка.
Твой муж Евгений".
Утром письмо с утренней почтой пошло в Москву.


Осень одела все деревья в разноцветные красивые сарафаны. Только не поддаётся ель и сосна - они не хотят сбрасывать своё тёмно-зелёное убранство, гордо подняв кверху свои островерхие вершины, чтобы в эти последние осенние дни насладиться вдоволь солнечными лучами. По утрам уже случаются лёгкие заморозки. Под ногами мягко похрустывает снежок, похрустывает тоненько, будто хрусталики тонкого звонкого стекла. Начинает светать. Розовеют щёки у зари...
Утром уже прохладно, тянет холодным ветерком.
Грязные осенние лужи после обильного дождя спрятались под хрустальные большие зеркала прозрачного тонкого льда. Кажется, ушла за ночь вода из луж в ещё непромерзлую пашню, оставив матовую белую пустоту тут и там. Но, ступишь ногой на это красивое хрустальное зеркальце, с тонким звоном рассыпается на множество тонких кусочков льда, вспыхивающих под лучами ослепительного солнца алмазными россыпями. Ярко блестят многочисленные осколки холодного ледяного хрусталя ослепительно сверкающими радужными бликами огней. Каких только нет здесь россыпей алмазных цветов! Так и хочется взять в руки, подержать и полюбоваться яркими переливами голубого, - словно в нём отразился кусочек осеннего неба, розового - от восходящих утреннего солнца лучей, оранжевого - от багряного убора осенних рощ.
Но поднялось над горизонтом солнце, пригрело своими теплыми лучами тонкий хрустальный ледок, раздался тонкий пронзительный треск хрустального зеркальца - погасли яркие алмазы, заиграли в воде яркие лучи солнца.
По замёрзшим лужицам бегут в новую школу ребятишки. А в школьном дворе уже раздаётся звук пионерского горна. Горн играет серебряно и нежно, тонким чистым металлическим голосом, созывая в школу пионеров и октябрят на занятия, где начали с первого сентября свой первый учебный год дети целинников. Этот приятный утренний звук пионерского горна, ласкающий слух, таинственно извлекаемый из серебряной трубы, кажется, звучит с ещё большей силой вдохновения и радости. Так как этот пионерский горн созывает первых учеников, отцы и матери которых герои целины - коммунисты и комсомольцы, сумели в короткий срок не только поднять целину, но и построить школу.
Высоко в небе послышался крик летящих к югу журавлей. Стая курлыкала и, словно, проплыла в голубой выси неба. За первой потянулась вторая, растекаясь огромным живым углом на небе. Птицы устало махали могучими крыльями, но в их голосах было много радости и веселья. В небе они слышали отчётливые голоса работающих тракторов на земле, видели многочисленные чёрные вспаханные поля целинной земли и голубую гладь многочисленных озёр. Многочисленные стаи перелётных птиц весной пролетали над широкими бескрайними целинными степями, а теперь, возвращаясь, теми же путями узнавали и не узнавали преображённые степи, которые теперь превратились в поля.
Осень торопит целинников. Указание Краевого комитета партии надо выполнить. День и ночь гудят тракторы на бескрайних полях - план осеннего подъёма зяби должен быть выполнен. С утра до вечера раздаётся неумолимая песнь моторов. Лишь поздно вечером всё стихает, чтобы с приходом утра следующего дня снова начать трудовой день.


Двигатель высасывал из топливного бака последние капли солярки. Вот-вот он должен заглохнуть. Но не хотелось Анатолию останавливаться среди поля, а хотелось дотянуть до края загонки, так как там проходила дорога, по которой ездил заправщик. Если остановиться здесь, посреди поля, то заправка будет долго ползти по мягкому полю. Это беспокоило Анатолия и он старался хоть на последних литрах горючего доехать с плугом до дороги. Трактор лязгал гусеницами, таща за собой пятикорпусной плуг, за которым оставалась чёрная полоса свежевспаханной земли. Прицепщица Маруся Кротова вертела вправо-влево железную баранку плуга, регулируя глубину вспашки. От этого трактор как будто сердился, злее рычал, выбрасывая из выхлопной трубы облако чёрного дыма.
- Где же заправщик, - ворчал Анатолий. - Не иначе как лошади убежали, и не может поймать. Они у него норовистые, не хотят поддаваться никому. Пора бы давно ему приехать.
Васильев с надеждой смотрел на дорогу и увал, откуда должен выехать заправщик. Вася Галкин, всегда весёлый и никогда не унывающий парень, всякий раз, подъезжая к трактору, говорил со смехом трактористу:
- Знаешь, какой у тебя в баке остаток горючего?
- Откуда мне знать, - отвечал тракторист.
- А я знаю.
- Так уж и знаешь, - недовольно отвечал тракторист. - Будто ты измерял остаток после каждого круга.
- Не измерял, а по твоей пахоте вижу.
- Давай спорить, что не угадаешь!
- Угадаю, - стоял на своём заправщик Вася. - Разница будет в пятидесяти килограммах.
Спорящие ударили по рукам. Затем брали мерку и измеряли остаток горючего в баке.
- Точжо,- молвил изумлённый тракторист.- Угадал! Знаешь, Галкин, тебе надо быть не заправщиком, а каким-нибудь контроллером на нефтебазе!
- То-то же. Знай с кем спорить!
Редко ошибался Вася. Но сегодня где-то запропастился, на дороге пусто. Анатолий глянул по сторонам - уже кое-какие трактора остановились, где кто: одни у дальнего края загонки, другие в центре.
- Значит в баках пусто, - промолвил Анатолий, - не сбавляя ход своему трактору.
Васильев доехал до края загонки поля, развернулся в отбивной поворотной полосе и поехал к другому концу загонки, но, проехал всего несколько десятков метров. Двигатель сердито затарахтел с перебоями, как стараясь набрать полные обороты, но сделал несколько напрасных выхлопов, остановился и трактор замер на месте.

- Всё, отпахались, - крикнул Анатолий Марусе, вылезая из кабины. - Куда же девался заправщик! Не провалился же он сквозь землю! Куда смотрит бригадир Коробов! - сердился Васильев.
- Давай я схожу в бригаду, - робко предложила свои услуги Маруся.
- Что ты говоришь? Гон от горизонта к горизонту тянется! Туда и обратно знаешь сколько километров будет? К концу смены только сюда придёшь, - сердито промолвил Анатолий.
- Что же делать будем?
- Не знаю. Ты бы сейчас на моём месте побыла!
- Не собираюсь, у меня своё место на плуте. Лучше пойдем, посидим на бережку Светлого озера, смотри, какая красота! Благодать! Заправщика увидим, когда подъедет!
- Мне не до твоего озера. Красиво - иди, любуйся, - сердито ворчал Анатолий. - Мне надо сменное задание сделать, а не на бережку сидеть!
Действительно, небо голубое, тут и там медленно плывут в небесной голубой лазури белые облачка, словно молодые беззаботные барашки, отбившиеся от стада. В зеркальной глади озера чётко отражалось далёкое голубое небо, плывущие облака, прибрежные колышущиеся на ветру камыши, а там, вдали, как на блюдце, плавала стайка диких уток. Отсюда Марусе видны они были большими тёмными точками.
- Тут надо скорее пахать, чтобы норму сделать, а она вздумала на бережку озера посидеть, - кипятился Анатолий. - Ну и женщины же. Неужели вы все такие!
- Смотри, какая я есть, такая и буду! - ответила Кротова. - Я без тебя знаю, что надо делать норму. А чем делать, когда бак пустой? Воды, что-ли принести ведро и залить.
- Не смейся, - ответил Анатолий и полез сначала на гусеницу, потом на капот, затем на кабину трактора и стал глядеть на злополучный увал и дорогу в надежде увидеть заправщика.
- Как знаешь, я пошла. Долго ещё твоего заправщика Васю придётся ждать!
- Дождусь, не твоего ума дало, - буркнул Васильев и начал слазить с трактора.
Маруся молча пошла к озеру - благо оно было всего в нескольких десятках метров от трактора. Села у берега на траву, сняла сапоги, чулки, сбросила с плеч фуфайку, с головы платок. Поднялась и пошла тихонько в светлую воду, остановилась и стала умываться, мыть руки, ноги. Сверкающие на солнце брызги воды полетели по сторонам. Вымылась, сложила ладони лодочкой и начала пить светлую, холодную воду. Вышла из воды, присела на траву и стала расчёсывать на голове русые волосы, подставляя весёлое лицо ласковым осенним лучам солнца. Напевая весёлый мотив какой-то песни, Маруся стала заплетать волосы в косу.
- Какая ты сегодня красивая, - услышала сзади себя голос Анатолия.
- Я всегда такая была, - не оборачиваясь ответила Кротова, продолжая заплетать косу.
- Что-то раньше твоей красоты я не замечал?
- Плохо, значит, смотрел.
- Может быть.
- Ну, что - остыл?
- Тебе что?
- Ничего, только зря нервы трепал себе.
- Глядя на тебя, теперь успокоился.
- Вот так бы давно. Подумай, что без горючего сделаешь?
Анатолий сел рядом. Ещё посмотрел в лицо Маруси.
- Ты сегодня совсем другая, - промолвил Анатолий. - Хоть замуж отдавай!
- За кого? - смеясь, спросила Маруся, закидывая назад за плечо свою уже заплетённую толстую косу.
- Ну, хоть за меня пойдёшь? - присев рядом, промолвил Анатолий.
- Нет, не пойду, - ответила девушка.
- Почему?
- Ещё рано.
- Рано? - переспросил Анатолий. - Вроде бы и нет. Сколько уже вместе работаем, сколько целины подняли, сколько зерна получили! Можно давно друг в друга влюбиться. А мы с тобой так себе, проработали смену и разошлись.
- Кто же в этом виноват?
- Знаешь, милая, как я тебя люблю, - промолвил Анатолий, и умолк. Он испугался произнесённых слов, испугался того, что назвал Марусю словом "милая". Ведь до этого момента сам язык не поворачивался так говорить. А тут, вдруг, слово вылетело как воробей из гнезда. - Может не так сказал?
- Хорошо сказал, от всей души. Только сейчас замуж не пойду, - отрезала Маруся.
- Почему? Может меня не любишь?
- Люблю, Толя. Хороший ты парень. Но меня комсомольский комитет послал на целину не для того, чтобы я раскисла перед парнем и скорее выскочила за него замуж. Меня послали товарищи-комсомольцы, чтобы выполнить призыв партии - общими усилиями поднять миллионы гектаров земли, заставить целину работать на коммунизм. Вот что сейчас главное.
- Что ты говоришь? Весной подняли более пятнадцати тысяч гектаров целины, сейчас после зяби поднимаем уже третью тысячу. К концу осени пять тысяч ещё вспашем целинной земли.
- А совхоз построили?
- Не всё же сразу, ведь центральная усадьба строится.
- Вот когда построим совхоз, выполним наказ наших товарищей-комсомольцев, тогда пойду замуж. За кого ты меня принимаешь?
За разговором Васильев и Кротова не видели, как из-под увала выехал на заправочной телеге с двумя бочками заправщик, как подъехал к трактору и остановил лошадей.
- Хватит вам обниматься, - совсем некстати раздался весёлый голос Васи-заправщика. - Горючее привёз, пошли заправлять.
Через полчаса трактор Анатолия Васильева уже шёл по загонке. Сзади оставалась свежевспаханная полоса земли, над которой уже кружились и кричали грачи - непременные спутники пахаря.


Киносеанс "Три мушкетёра" шёл долго. То рвалась кинолента, то сгорела кинопроекционная лампа - всё это задерживало демонстрацию. Зрители кричали киномеханику:
- Сапожник, сапожник!
Но под конец демонстрация фильма наладилась и все успокоились. Поздно ночью все вышли из конторы, где шел киносеанс и пошли по квартирам. Васильев и Кротова чуть поотстали от остальных и шли позади всех, комментируя кинофильм.
- Вот что, значит, делает любовь, - неожиданно промолвила Маруся. - Никакие преграды влюблённым не препона. А ты меня любишь?
- Конечно, люблю, - ответил Анатолий. - А ты?
- Тоже люблю.
- Тогда пойдёшь за меня замуж?
- А что бы ты хотел услышать от меня на этот вопрос?
- Конечно, твоего согласия.
- А если я не дам?
- Тогда рассержусь на тебя.
- А ты помнишь, что я тебе говорила раньше?
- Помню. Ведь не одну же тебя послал твой комсомольский комитет поднимать целину и строить совхоз. Меня также послал комитет. Значит вместе будем продолжать строить с нашими товарищами. Я всё время следил за тем, как растёт и благоустраивается наша центральная усадьба совхоза. Вчера мне квартиру дали. Но одному она ни к чему. Получается, как в песне поют:

Только без тебя мне
Грустно будет жить...

- Хорошая песня. От души написана, со знанием жизни.
- Так пойдёшь замуж? - уже вполне серьёзно промолвил Анатолий.
- Не знаю, что и делать, что тебе ответить?
- Вот, дура. Руку и сердце своё предлагаю тебе. Как в картине "Три Мушкетёра".
- Мы же с тобой не в картине, а в действительной жизни живём. Дай подумаю. Не могу сразу решиться дать ответ на твой вопрос. Надо поговорить с мамой.
Анатолий и Маруся шли по тёмной улице посёлка и тихо говорили. Над посёлком опустилась тёмная ночь - на небе яркие россыпи звёзд. Время от времени набегающий ветерок слабо шелестит одинокими, не опавшими листьями клёна. Яркая звёздочка прочертила на тёмном небе яркий тонкий светящийся след.
- Вот мы и дошли, - промолвила Маруся. - Здесь я с мамой живу, - и указала рукой на ещё светящееся окно. - Видно мама меня ждёт!
- Ну как подумала, что мне ответить? - спросил Анатолий. - Может без мамы обойдёмся. Надо же когда-нибудь и самой за себя решать вопросы уже самостоятельно.
- Всё же надо поговорить с мамой. Она у меня такая добрая. Давай зайдём и поговорим с ней вдвоём.
- В другой раз. А ты-то сама согласна пойти замуж за меня?
- Я-то что, согласна и люблю тебя!
От такой радости Анатолий обнял своими руками тонкое, хрупкое тело девушки и начал целовать Марусю в губы, щёки. В это время для Анатолия не существовало в целом мире никого, никто ему не был нужен, он видел перед собой даже в темноте ночи ласковое, милое лицо любимой девушки, чувствовал её горячее, учащённое дыхание, мягкие девичьи губы. От такого счастья Анатолий не знал, что с собой сделать, что сказать Марусе, каким нежным именем назвать её, чтобы не отторгнуть любимую девушку от себя, не обидеть словом. Он целовал её, а она, казалось ему, даже не сопротивлялась, как бывало раньше, лишь тихо говорила:
- Толя, хватит, ...ну хватит... кто-нибудь увидит...
Неожиданно над самой головой раздалось громкое ку-ка-ре-ку-у-у...
- Фу ты, черт, перепугал, - промолвил Анатолий, - надо же было нам остановиться у сарая.
- Приходи завтра, - сказала Маруся. - Пусть мама посмотрит на зятя!
- Странно как-то звучит - посмотрит на зятя, - промолвил Васильев. - Приду.
Шло время. Уже облетели листья с деревьев. На полях совхоза давно завершились осенние полевые работы. Низкое осеннее солнце светило, грело уже слабо. Время от времени дыхнёт осенняя погода холодным ветром, ясное небо покрывается тяжёлыми тёмными тучами и, кажется, вот-вот из них на замёрзшую землю посыплется мелкая колючая снежная крупа. Но через день-два набегал ветерок, разгонял тучи, снова светит яркое солнце и его лучи отражаются в окнах новеньких совхозных домов.

Состоялось заседание комсомольского комитета совхоза. На обсуждение был поставляя один вопрос: "О проведении в совхозе "Зерновой" первой комсомольской свадьбы".
- У кого есть свои предложения по проведению свадьбы? - спросил комсорг Сосновский у членов комсомольского комитета, с интересом слушавших выступление своего комсорга.
Все молчали, так как такой вопрос приходилось всем решать впервые. Притом все были молоды, не имели достаточного опыта в этом вопросе. Легче было решить вопрос о посылке любого комсомольца в любую командировку куда угодно, чем решить вопрос о проведении свадьбы.
- У меня есть вопрос, - промолвил присутствовавший здесь парторг Речкин.
- Пожалуйста, Николай Васильевич, - сказал Сосновский.
- Когда молодожёны хотят сыграть свадьбу? - спросил Речкин.
- Разрешите сказать, - промолвил Васильев.
- Говори, - ответил Сосновский.
- Мы бы хотели сыграть свадьбу в день Великой Октябрьской социалистической революции - седьмого ноября. Это памятный день для всего нашего Советского государства и для нас будет вдвойне.
- А как думают остальные? - промолвил Сосновский. ^
- Спроси их!
- Что вы скажете?
- Все согласны с предложением Васильева, - как-то сразу в один голос промолвили Кротова, Верёвкин и Зоя Лопухина.
- Я думаю, товарищи, предложение молодоженов надо принять, - сказал Сосновский. - Кто за данное предложение, прошу голосовать.
Проголосовали единогласно. Проведение свадьбы обсудили в деталях после голосования и разошлись.
На следующий день весть о начале подготовки к комсомольской свадьбе разнеслась по всему целинному посёлку. О пей говорили в общежитиях, конторе, в магазине, на стройке, шоферы в гараже. Кое-кто с сожалением замечал:
- Мы сошлись без всякой свадьбы!
- Неплохо придумали в комитете комсомола!
- Нужное дело. Ведь это первая комсомольская свадьба будет на целине!
- У нас сейчас всё впервые: сюда прибыли первые, дома на целине ставим первые, пахали целину первые, урожай с целины убрали первый, теперь свадьба комсомольская будет у нас тоже первая!
- Это прекрасно! В целину пустим глубокие корни!
Короткий осенний день быстро угас, наступила темнота. Но ярко освещены окна совхозной конторы. Здесь проходит занятие политкружка комсомольского просвещения, где слушатели - комсомольцы и молодёжь, слушают лектора, читающего лекцию о марксистко-ленинской теории и коммунистическом воспитании молодёжи. Лектор-пропагандист Листов Александр Васильевич - молодой, начитанный парень, инструктор райкома комсомола, читал лекцию понятно и интересно, приводил замечательные, запоминающиеся примеры из жизни. Его слушали с интересом. В конце своей лекции Александр Васильевич порекомендовал всем слушателям изучить работу Владимира Ильича Ленина "Задачи союзов молодёжи", а потом законспектировать для проведения собеседования по этой ленинской работе. Закончив лекцию, Листов сказал:
- У кого есть вопросы - прошу задавать.
Наступило минутное молчание. Никто не осмелился задать вопрос. Но вот Васильев поднял руку и сказал;
- Вот вы тут нам говорили о коммунистическом обществе. Но я не всё понял, что значит учиться коммунизму? Разве мы сейчас не учимся коммунизму?
Лектор записал вопрос Васильева, промолвил:
- У кого есть ещё вопросы?
- Расскажите подробнее о буржуазной и коммунистической нравственности, - промолвил слушатель из самого заднего ряда.
-Как понять выражение - союз коммунистической молодёжи должен быть ударной группой? - сказал слушатель Овсов. - Разве все наши, здесь сидящие комсомольцы, создавшие новый совхоз на целине не входят в ударную группу?
Вопросы сыпались один за другим, а лектор успевал только записывать. Когда они иссякли, Листов начал отвечать на заданные вопросы. В конце концов получился настоящий научный диспут, в котором участвовали все слушатели, спорили, не соглашались, приводили свои примеры, опирались на Маркса и Энгельса, цитировали Ленина.
В конце занятия Листов, довольный и улыбающийся, сказал:
- Сегодняшнее политзанятие кружка прошло очень хорошо. По вашим ответам можно судить, что вы все отлично усвоили материал сегодняшней лекции. Это меня радует, что все вы хорошо понимаете марксистко-ленинское учение. На следующем политзанятии мы продолжим собеседование по нашей теме.
Домой по квартирам расходились уже ночью. Анатолий взял под ручку Марусю и повёл её домой. Сначала говорили о политзанятии, лекторе, а потом незаметно перешли на вольный разговор.
- О нашей комсомольской свадьбе говорит весь совхоз, - сказал Анатолий.
- Люди говорят, а вот моя мама и слушать не хочет, - промолвила Маруся. - Говорит ещё молодая, и повременить можешь.
- Ты ей что ответила?
- Рано или поздно всё равно выходить замуж придётся.
- Правильно ответила, - промолвил Анатолий и ещё крепче прижал к себе любимую девушку.
дошли до дома, остановились. В это время скрипнула дверь, на крыльце появилась чёрная фигура.
- Маруся, это ты там стоишь? - спросил ласковый женский голос.
- Я, мама, - ответила Кротова. - Не пора ли спать, время позднее?
Маруся ничего не ответила матери. Только шепнула на ухо Анатолию:
- Хватит обнимать, можешь совсем задушить
- Завтра, жди сватов, - вымолвил Анатолий.
- Ты что, шутишь?
- Никак нет, серьёзно.
- До свиданья, милый, - промолвила Маруся, поцеловала Анатолия в щёку и побежала к калитка.
- До свиданья, - ответил Анатолий.
Домой Васильев шагал сам не свой, с приподнятым настроением, весело напевая:

Рос на опушке рощи клён
В берёзку был тот клён влюблён
Берёзка к другу на плечо
Не раз склонялась
Берёзка к другу на плечо
Не раз склонялась горячо...




С наступлением весны, когда оттаяла земля, Предгоренский районный узел связи стал прокладывать от райцентра до центральной усадьбы совхоза "Зерновой" телефонную линию. Всю весну, лето и осень рабочие рыли ямы, ставили столбы, натягивали на них железную проволоку. Последний столб вкопали у нового здания конторы совхоза, куда провели проводку и подключили в кабинете директора совхоза, парторга и бухгалтерии телефоны. Подключили телефон и в здании сельского Совета совхоза  "Зерновой", почты. Теперь можно было связаться с райцентром в любое время, а также, по желанию, отправить в любую точку страны телеграмму из совхоза. А, главное, не надо было ехать по вызовам в райцентр для междугородних телефонных разговоров. Хотя работы по телефонизации целинного совхоза "Зерновой", ещё долго продолжалась, но к началу ранней зимы на Алтае, первые телефоны уже заработали.
На дворе уже вторую неделю установилась холодная погода. Сначала шёл холодный нудный долгий осенний дождь, от которого дороги кисли, а колёса транспорта тонули в глубокой грязи. То вдруг дождь сменялся снежной крупой или снегом. В природе шла борьба, как говорили новосёлы целины, кто кого переборет - тепло или холод. Но всё явственнее с каждым днём вырисовывалась картина, что зима становится хозяйкой в природе.
Вот и сегодня, когда взошло солнце, все новосёлы целины впервые увидели в посёлке ранний первый молодой снег на улицах, крышах домов, дорогах и полях. Сквозь рваные облака, гонимые ветром с севера на юг, временами проглядывало солнце, и его яркие лучи ослепительно блестели в отраженных кристаллах холодного снега.
Чтобы согреться на работе, новосёлы теперь шли на свои рабочие места, одетые потеплее. В первое время большинство целинников были одеты в обыкновенные фуфайки на вате, стёганные ватные брюки, шапки-ушанки, на руки надевали меховые рукавицы. Так все одевались поначалу и девушки и парни. Одежда лёгкая, свободная, даже на холодном ветру хорошо держит тепло и согревает тело.
Целинники радовалась первому слегу, но грязь на дорогах смешалась теперь со снегом. Стало ещё хуже ходить по улицам, особенно недовольны были шоферы, так как приходилось на машинах часто буксовать на таких дорогах.
Часа в три дня зазвонил телефон в кабинете директора совхоза. Секретарша Алла подошла к нему, сняла трубку!
- Алло, совхоз слушает, - промолвила она в чёрную трубку.
- Мне нужен директор совхоза, - услышала Алла грубоватый женский голос.
- Его сегодня нет, он уехал в "Ило" договариваться насчёт заготовки для совхоза строительного леса.
- Как же мне добраться до совхоза? - спросила женщина на другом конце провода.
- Не знаю. Но в больнице есть наша машина-грузотакси, она там будет стоять, и ждать людей до пяти часов вечера. Можете пойти туда и на ней приехать.
- Буду я ходить по незнакомому селу и искать какую-то машину, - сердитым грубоватым голосом сказала женщина. - Что, у вас автобусы тут не ходят по маршрутам?
- Нет у нас ещё автобуса, - спокойно ответила секретарша.
- Как же вы живёте в такой глуши? - не унималась недовольная женщина.
Алле начало надоедать такое нравоучение, ведь в посёлке целинников ещё многого не хватает, но люди как-то мирятся с таким положением, понимают, что со временем всё будет устроено к лучшему. А тут какая-то женщина, даже не представившись, кто она, прямо с ходу начала разговаривать на повышенных тонах. Алла уже оторвала от уха трубку и хотела её повесить на крючок, но спросила ещё:
- Вы к кому едете?
- Я жена директора совхоза, а он меня не соизволил даже встретить как надо, - громко и требовательно ответила женщина.
- А Евгений Игоревич про ваш приезд никому ничего утром не говорил. Мы бы организовали вашу встречу, - спокойным голосом ответила Алла. - Вы позвоните нашему парторгу, может он в курсе дела.
- Не буду я ему звонить, если можешь - позови его к телефону, - властным голосам потребовала приехавшая.
- Сейчас, подождите минуточку, а сбегаю за парторгом. Тут же положила телефонную трубку на стол и вышла из комнаты. Увидем во дворе конторы среди рабочих парторга Речкина, она крикнула:
- Николай Иванович, вас требуют к телефону, срочно. - А почему не зовут, а прямо-таки требуют? - недовольно промолвил парторг. - Что там пожар случился?
- Хуже, Николай Иванович, жена директора совхоза приехала!
- Что ты говоришь! - подходя к секретарше, промолвил Николай.
- В самом деле! Сразу видно по голосу, что хорошая пройдоха, всё подай ей прямо на ладошки. Видать зебра хорошая!
- Ну, ты, Алла, такую характеристику женщине дала, что на месте можно провалиться.
Вдвоём вошли в кабинет. Николай взял трубку, крякнул для чистоты голоса, громко произнёс: - Парторг Речкин слушает!
О чём долго говорил парторг, с приехавшей женщиной, Алле некогда было слушать. Она спешила печатать на машинке какую-то срочную бумагу. Её пальцы рук только мелькали по клавишам, по комнате от ударов по бумаге раздавался громкий, как пулемётная стрельба, звук. Наконец Речкин повесил трубку на крючок настенного телефона, недовольно промолвил:
- Ну, Аллочка, видать у нашего директора жена не простая залётная птичка!
- Я же тебе сразу сказал.*
- Ладно, поеду за ней и привезу. Тем более, что ключ от директорского дома у меня. Перед отъездом мне отдал и сказал:
- Возьми на всякий случай, может, потребуется. А он действительно потребовался.
- А в квартире у него хоть тепло? - спросила Алла. - А то привезёшь в холодный дом?
- Что она печку не умеет топить? Дров целая поленница наколота и сложена. Возьмёт и растопит печку. Не в пустыне же выросла?
- Сам гляди. Ты будешь в ответе.
- Ни в коем случае, - расхохотался Николай Иванович.
- Езжай, а то ведь женщина ждёт.

Только в пятом часу вечера Речкин приехал в райцентр к назначенному месту встречи возле здания районного узла связи, откуда звонила приехавшая. Николай Иванович, сразу приметил жену директора, ещё не вылезая из кабины газика. Тонкая, одетая в лёгкое пальто, на голове модная, плюшевая шапочка, на руках чёрные тонкие перчатки, худа лицом, впалые щёки, глаза чёрные, лицо вытянутое вперёд, тонкий подбородок, губы подкрашены в розовый цвет, еле прикрывают выступающие из-под них большие зубы, лицо усыпано многочисленными мелкими рыжими веснушками.
Изумило Николая Ивановича то, что у неё не было никаких вещей кроме чёрной лакированной маленькой ручной дамской сумочки. На ногах были мягкие чёрные туфельки.
- Да, - подумал про себя Николай, - по нашему посёлку только сейчас осталось ходить по грязи и снегу в таких туфельках. Неужели не знала, куда едет?
Николай развернул Газик перед зданием районного узла связи, остановился, открыл дверцу кабины, не спеша вылез и пошёл по направлению к стоящей у калитки женщине. Подойдя к ней, спросил:
- Вы звонили в совхоз?
- Конечно я, - ответила она.
- Тогда здравствуйте, я Речкин, с вами уже имел честь разговаривать по телефону, прошу садиться в машину.
- Благодарю за беспокойство. Я уже думала, что никто не приедет, - женщина села на переднее сиденье.
- А где же ваши вещи?
-У меня их нет и брать их не собиралась.
- Тогда поехали, - сказал Николай, хлопнул дверцей. Тронулись в обратный путь.
Долго ехали молча. Речкин не находил подходящую с его точки зрения тему для разговора, понимая, что всё-таки жена директора. По его мнению, она бы начала первой разговор о том, как живёт ее муж, чем занимается, как начинался строиться совхоз, как поднимали целину, убирали хлеб, как идёт сейчас стройка, как живут комсомольцы-целинники. Да мало ли о чём ещё можно вести разговор, ведь любопытство женщин всегда толкает их к активному разговору. Но она молча. Время от времени Николай поглядывал на женщину сбоку - она сидела рядом с ним хмурая, глаза и лицо выражали недовольство скверной дорогой. Наконец, после долгого молчания, уже почти перед самым въездом на усадьбу совхозного посёлка, женщина спросила:
-А что директор совхоза не мог послать в лес и в какое-то "Ило" другого человека, что сам уехал?
- Нет, Евгений Игоревич не мог. Важные дела решает он сам. Там ведь надо договариваться.
- А что, ваш директор совхоза такой уж большой начальник здесь?
- Как же, ему государство доверило организацию совхоза, он за него отвечает головой.
- А я-то и не знала, - замолчала совсем.
В последних словах женщины парторг почувствовал иронию к делам всеми уважаемому директору. Не вступая больше в разговор с непонравившейся ему женщиной, Николай подъехал к домику директора. Остановился.
- Вот квартира Евгения Игоревича. Приехали, прошу и подал ей руку.
- Как же я в этот дом попаду? - небрежно спросила вылезшая из машины женщина.
- Очень просто, вот ключи. Возьмите, пожалуйста. Открывайте дверь, заходите. Теперь вы дома!
- Спасибо.
Она взяла ключи и пошла, оставляя на снегу след от летних туфлей к крыльцу, а Речкин, громко хлопнув дверцей кабины, тут же уехал.

До наступлений темноты Николай Иванович со своего окна дома посматривал. Ждал - не замаячит ли над трубой сизый дымок от из растопленной печки. А в окнах - свет от керосиновой лампы? Но ничего не было. Дом погрузился в полную темноту.
- Что же в ней такое хорошее, что Евгений Иванович в неё влюбился, а потом и женился? - думал Николай.
Директор совхоза домой с "Ило" вернулся на второй день поздно вечером. Подъезжая к дому, немало удивился: дверь на крыльце открыта, на снегу следы от туфель.
- Что ещё за чертовщина? - в недоумении проворчал Евгений Игоревич. - Наверно парторг забыл закрыть дверь на ключ. А следи туфлей чьи?
Директор быстро взошёл на крыльцо, вошёл в квартиру. Первое, что он увидел - это была его жена Лёлечка. Она сидела на диване, завернувшись в овчинную шубу, чтобы хоть как-то согреться, так как ни вчера, ни сегодня не топила печку.
- Здравствуй Лёля! - с вытянутыми вперёд руками, радостный бросился к жене, чтобы обнять её и расцеловать. Наконец, приехала?
- Так-то ты встречаешь свою жену? - недовольным голосом промолвила Лёля, освобождаясь от шубы.
Евгений подхватил на руки лёгкое тело жены, стал целовать её в губы и щеки. Когда минута встречи прошла и они сели рядом на диване, Леля сказала:
- Как ты здесь живёшь. В квартире идиотский холод, я чуть совсем не превратилась в обледенелый труп. Почему же до сих пор не нагрелись батареи?
- Леля, милая, ты с Луны свалилась, - силясь быть спокойным и вежливым, говорил муж. - Здесь ещё нет центрального отоплениям? Здесь печки стоят в каждом доме.
- Так их надо топить?
- Конечно, а как ты хотела?
- Так что же ты сидишь, топи, не видишь, что жена совсем замёрзла!
- Завернись пока в шубу, а я сейчас мигом разожгу дрова в печи.
Муж старался для жены по-настоящему. В печку наложил дров, облил их керосином, поднёс спичку, пламя затрещало, дрова загорелись, и загудела печь. Часа через полтора или два в комнате стало тепло. На раскалившуюся до красного цвета плиту, Евгений поставил чайник с водой, достал из хозяйственной сумки только что привезенной при возвращении из "Ило" через Горно-Алтайск копчёной колбасы, порезал её на сковородку ломтиками, положил масла, разбил несколько штук куриных яичек, сковородку поставил на плиту, рядом поместил чайник.
- Через несколько минут будет готов вкусный ужин, - весело сказал Евгений.
Шло время. В комнате стало совсем тепло. Леля сбросила с себя шубу, поднялась с дивана, прошлась по двум комнатам. В последней немного задержалась.
- Это детская, - сказал муж.
- Ты думаешь, я в этой комнатушке буду рожать детей? Ни за что!
- Их пока у нас нет, - осторожно промолвил Евгений.
- Хоть и будут, так не здесь же их мучить.
- Сейчас в таких условиях живут все новосёлы-целинники нашего совхоза. Со временем построим квартиры со всеми удобствами, выстроим больницу с родильным отделением.
- Этого надо еще ждать лет десять... А почему бы в Москве сейчас не жить нам, в уже готовой квартире?
Евгению не нравился весь этот разговор с женой. Но он терпел, ибо не хорошо сразу при встрече вступать в спор. Поэтому он терпел.
В комнате запахло жареной колбасой, затарахтела от кипения крышка чайника. Евгений снял его с плиты, снял сковородку и поставил на стол. Из шкафа достал хлеб, вилки, стаканы для чая, бутылку шампанского вина, у стола поставил два стула.
- Ужин готов, садись, Лелечка! - и стал в тарелочки накладывать их сковороды. - Это хорошо, что ты приехала, - радовался Евгений. Увидишь, как мы живём на целине, что делаем, чем занимаемся, как расширяется и благоустраивается наш совхоз...
После ужина при свете керосиновой лампы оба сели на диван рядом, Евгений обнял жену, она тоже прислонилась к нему так, что он чувствовал тепло её тела и даже биение сердца.
- Ну расскажи, как работает папочка, издал ли свою книгу, как твои успехи в лаборатории по защите от насекомых плантаций сахарной свёклы, как живут друзья и товарищи, чем занимаются? - спросил Евгений.
Леля поела вкусного ужина, повеселела, на щеках загорелся яркий румянец.
- Папочка жив, здоров, а его рукопись вернули из Академии на доработку. А мои дела не движутся - не могу найти в природе такой живой экземпляр насекомого, который смог бы бороться с блохами ещё в самом первоначальном их зарождении.
- Конечно, в Москве их не найти. Надо искать у нас на полях, - сказал Евгений.
- Но на это надо потратить уйму времени.
- А как же ты хотела?
Долго говорили между собой муж и жена в этот вечер. С Лёли слетел, казалось, первоначальный гнев, но теперь она говорила, говорила, даже часто смеялась. Лишь глубокой ночью потух свет в окнах директорского дома.
...Два дня Леля прожила у своего мужа. Ходила, смотрела, как идёт новое строительство, как закладываются фундаменты под новые дома и производственно-технические объекты. А тут, как назло, сначала пошёл снег, а затем разыгралась настоящая снежная пурга, от которой невозможно устоять на месте. Лёля возвратилась в дом, и весь остаток дня просидела в квартире одна, через оконное стекло глядела, как бушует и неиствует сибирская погода. Вечером под конец второго дня она объявила мужу:
- Завтра я отсюда уезжаю. Мне здесь не нравится, да и смотреть тут нечего, а заняться тем более.
- Хочешь, я найду тебе работу, - упрашивал жену Евгений. - Будешь работать с девками, с ними веселее.
- Как их, так ты и меня оденешь в фуфайку, стеганые брюки, шапку, сапоги или сибирские валенки. Да ты представляешь, на кого я буду похожа - на огородное чучело, - почти кричала Леля. - Я хочу жить, а не пропадать в этой сибирском дыре, которую ты так тут мне хвалишь!
-Но ведь привыкли же комсомольцы-новосёлы, привыкнешь ли ты, как, например, жена Руденко, многих других. Прекрасно чувствуют себя жёны Сосновского, Булькина, Овсова и других. Теперь отсюда не выгонишь, еще хвалятся:
- От мужа никуда не уеду!
- Если ты не согласен, то я уеду одна, - зарыдала жена.
Как ни упрашивал и уговаривал Евгений свою жену, она была неумолима, стояла только на своём. Как и ещё до поездки мужа из Москвы, когда ей чего-нибудь так хотелось иметь или сделать что-либо, а Евгений не соглашался, тогда в ход Лёля пускала свой испытанный метод - рыданье и слёзы. Плакала до тех пор, пока муж приходил и соглашался с женой. Тогда она торжествовала, брала своё. Вот и сейчас она рыдала, взахлёб, причитая:
- У других жён мужья как мужья, а у меня муж похож на осла, упрётся и ни с места не сдвинешь.
Проплакала Лёля весь вечер. Но странное дело, муж перестал ее уговаривать, спокойно переносил её рыдания, а под конец начал над ней подтрунивать:
- Поплачь, поплачь - может легче станет!
Такое поведение мужа окончательно вывело из психического равновесия Лёлечку.
- Ты, в конце концов, будешь меня слушать и делать то, что я тебе говорю, или нет? - закричала жена.
- Я всё слышу, но того, что ты, желаешь и требуешь, я делать не буду.
- Ах, так, ты ещё увидишь на что я способна. Ты ещё пожалеешь обо мне! - истерическим голосом закричала Лёля и свалилась спиной на диван, плача так, что её грудь то высоко вздымалась, то опускалась.
Евгений потушил в лампе огонь, разделся и лёг на койку. Ведь завтра утром надо быть на работе…

...Секретарша Алла пришла утром на работу и удивилась - Евгений Игоревич уже был в своём кабинете и пробирал инженера по технике безопасности за нераспорядительность по гаражу. Алла собрала бумаги и понесла их на подпись директору.
...Утром Иванов ушёл на планёрку, да так по неотложным делам задержался до самого обеда, пробыл на строительстве совхозной мастерской и магазина. Домой возвратился в обеденный перерыв. Вошёл в квартиру - тихо, пусто. На столе увидел вырванный из тетради лист бумаги, исписанный карандашом. Подошёл к столу, взял листок в руки, прочитал: "Уехала, как говорила, раз не пожелал уехать со мной. Ты обо мне ещё пожалеешь. Лёля".
Прочитав записку, Евгений Игоревич не испытал ни чувства горечи, ни чувства радости...

Утром следующего дня по всему совхозному посёлку распространился слух о том, что жена директора уехала. Кто к этому отнёсся с сожалением, кто с издёвкой, говоря:
- Много тут всяких бывало, да не все остались на целине.
Слух дошёл и до секретарши Аллы уже почти перед самим окончанием рабочего дня, когда из отдела кадров пришла Маша и потихонько шепнула на ухо секретарше:
- Слышала новость?
- Какую? - спросила Алла.
- Жена директора совхоза уехала обратно.
- Неужели?
- Мой муж сказал. На машине до райцентра довозил её.
- Сейчас я к директору зайду в кабинет и спрошу его, - сказала секретарша.
Алла собрала выписки приказов на приём рабочих и понесла на подпись. Вошла в кабинет, сказала:
- Надо для отдела кадров подписать приказы на принятых рабочих,
- Давай, - сказал директор.
Когда приказы все были подписаны, Алла, как бы, между прочим, сказала:
-Евгений Игоревич, по посёлку идут слухи, вроде ваша жена уехала?
- Улетела птичка и следа не оставила! - ответил Иванов.
- Что ей не понравилось у нас?
- Видишь, Алла, испытания на целине не все выдерживают. На целине уживаются люди только с чистой совестью, светлым умом, любящими свой труд хлебороба, настоящие патриоты нашей Родины. Целина как решето: она просеивает через себя человеческие характеры, дрянь отсеивается, а мужественные люди продолжают двигать дальше великие дело партии.
- Как хорошо сказано, - ответила Алла и, взяв приказы, вышла из кабинета.


Бригаду лесорубов формировали исключительно из добровольцев. По решению дирекции, партийного бюро и комитета комсомола было поручено комсоргу Сосновскому и заместителю директора по хозяйственной части Разгоняеву, подобрать нужный людей. Сосновский не скрывал, что работа в ласу не лёгкая, требует сильной воли и выдержки. Лес нужен для строительства в зимних условиях.
- В лесу воздух чистый, свежий, - говорил он, - но на этом воздухе придётся так работать, что с плеч не одна слезет рубашка и не один раз солёный пот выступит на лопатках.
- Сколько дней быть на лесозаготовках - спросил Васильев.
- До тех пор пока на центральной усадьбе у стройцеха не будет лежать тысяча кубометров, - отвечал Сосновский.
- Это до белых мух в лесу придётся загорать, - недовольно промолвил Скарлыгин.
- Может быть, - ответил Разгоняев. Поэтому поедут только добровольцы. Нытики там не нужны. Подумайте сами, да хорошенько.
- Работы не страшно, только долго придётся в лесу рядом жить с медведями. А они, брат, шутить же умеют, - говорил Реснянский.
- Один раз и поздороваешься с лохматым с глаза на глаз, так это ничего, - острил Васильев. - Можно с косолапым даже побороться и силы померить.
- Боюсь медведей. Как схватит, начнёт ломать, ворочать, только косточки затрещат, - гаворил Окнев. – Помните, как у Крылова:

Крестьянин ахнуть же успел
Как на него медведь насел
Подмял Крестьянина, ломает,
И, где б его почать,
Лишь место выбирает.

- Ну, знаешь, Окнев, если тебе страшно, то можешь не ехать, - сердито промолвил Васильев. - Подумаешь, медведя испугался!
-Я же, братва, пошутил, - виновно оправдывался Окнев.
- Это плохие шуточки, - ворчал не успокаивающийся Анатолий. - От этих шуточек страдает общесовхозное дело. Сосновский, пиши меня первого в бригаду, - обращаясь к комсоргу сказал Анатолий.
- Меня пиши, - промолвил Верёвкин.
- Вы что, ребята, - промолвил Алексей Иванович, - а как же со свадьбой?
- Это личное дело, а мы сейчас решаем общесовхозное дело, - ответил Васильев. -Даже больше - дело комсомольской чести тут задето. А насчёт свадьбы - как-нибудь договоримся с директором - отпустит по такому случаю.
- Вообще-то правильно, - поддержал Сосновский.
- Меня запиши, - крикнул Реснянский.
- Тебя заведующий ремонтной мастерской не пустит, - возразил Коробов.
- Как это так не пустит, - вскипел Реснянский. - Тогда зачем набирают добровольцев?
- Не кипятись, - спокойно заметил Веревкин, - а комитет комсомола на что?
- Комитет возражать не будет, - промолвил Сосновский.
- Тогда пиши! Я ничего не хочу знать!
- Пишу. Кто ещё?
- Коробов, Волошин, Карпухин, - кричали со всех сторон.
- По одному, - взмолился Сосновский, - а то не успеваю писать.
- Меня тоже запиши, - сказал Окнев.
- Он медведей боится, - со смехом промолвил Васильев.
- А не подведёшь? - спросил Сосновский.
- Как все, - неопределённо ответил Окнев.

На другой день вся бригада выехала в лес, который находился далеко в горах Алтая. Целая колонна автомашин, взяв разбег, быстро мчалась по знаменитому алтайскому Чуйскому тракту. Машины шли по ровной ленте асфальтированного шоссе, которое временами извивалось то вправо, то влево, то шли машины по ровному как стрела тракту. Мимо пробегают телеграфные столбы, временами машины въезжают в коридор из боковых насаждений, уже сбросивших с себя листву деревьев. Потом снова вырываются на прямую ленту тракта.
- Братва, так это и есть тот самый тракт, о котором поют:

Есть по Чуйскому тракту дорога
Много ездят по ней шофера...,

- промолвил Верёвкин.
- Тот самый, - отозвался Васильев. - До самой Монголии проложен.
- По такому тракту можно смело возить лес.
- Конечно.
За алтайским селом Маймой пошли в гору, потом спустились в большую горную долину и все увидели столицу Горного Алтая - Горно-Алтайск. Над городом возвышалась высокая радиомачта, трубы заводов и фабрик. За городом дорога пошла по горам.

Красивы Алтайские горы в осеннюю пору. Высоко в небо упёрлись острые пики каменных вершин, склоны гор покрыты хвойным тёмным лесом. Дорога идёт по широкой горной долине, то у самого подножья высокой горы, тогда машина идёт у самой стены у нависшей скалы. Сорвись машина с этой узкой каменной ленты дороги и загромыхает в пропасть. Долго, натужено ревёт и воет двигатель, преодолевая большой перевал на первой передаче.
- Страшновато, братцы, - промолвил Окнев, глядя через борт вниз в ущелье, - как только не боятся ездить по такой дороге шофера?
- Кому страшно, тот не ездит, - отозвался Васильев.
- А мой отец в отечественную войну по этой дороге возил из Монголии военные грузы, - отозвался до сих пор молчавший Волошин.
Чем ближе подъезжали к селу Ило - конечному пункту назначения, тем ближе к дороге подступал высокий горный хвойный лес. Наконец, дорога пошла по лесу. Натружено гудя двигателями, медленно шла колонна автомашин, преодолевая километр за километром.
Мрачен сибирский горный лес. Столетние сосны, кедры и лиственницы обступили со всех сторон, низко к земле опустили свои тяжёлые хвойные ветви-руки, которые так и норовят ударить по лицу. А дорога вьётся, петляет и, кажется, никогда не вырваться из этого лесного мрачного чрева.
- Тут действительно можно встретиться с медведем, - промолвил Реснянский и поглядел на Окнева.
- Здесь есть и рыси, - язвил Васильев. - Того и гляди спрыгнет с ветки прямо в кузов. А рысь знаете она какая? Залезет на дерево, притаится и сидит, ждёт. Как только подходит, кто к этому дереву, или подъезжает на лошади - рысь прыгает с дерева и моментально набрасывается на свою жертву.
- На нас тоже может броситься? - с явным испугом спросил Окнев.
- Если голодная, то обязательно бросится. - Рысь, братва, хитрый зверь.
- Раз ты, Окнев, боишься, на тебя обязательно нападёт рысь или медведь, - шутил Анатолий. - Они сразу видят боязливых.
Все засмеялись, лишь один Окнев молчал. Он в самом деле боялся, никогда не видел живых медведей, кроме как на картинке или в кинофильме. Но там медведи были ласковые, послушные. А тут в лесу настоящие бандиты, сами нападают на людей. Того и гляди живьём слопает этот медведь или кошка-рысь. Окнев глядел по сторонам - не покажется ли из-за дерева в мрачном лесу раскрытая пасть медведя, не приготовилась ли к прыжку с нависшей ветви рыжая рысь? Но пока всего этого не было, лишь мимо машинного борта проплывали огромные стволы деревьев, густые заросли кустарника, сваленные бурями деревья, вывернутые из земли корнями.
Наконец, лес стал светлеть, отступать дальше от дороги, а ещё через некоторое время совсем отстал от машины.
- Братва, гляди, - радостно крикнул Окнев, - село какое-то показалось! - Это и есть самое Ило, - сказал Сосновский, - здесь мы будем работать, и указал рукой в сторону, где уже лежали неизвестно кем заготовленные штабеля спиленного леса.
Вечерело. Солнце скрылось за гору. Стало холодно.
- Заночуем в бараках, - сказал Сосновский. - Через час здесь уже будет совсем темно. Пошли устраиваться и готовить ужин.
Ночь в горах наступает быстро. Не успело яркое солнце скрыться за гребень скалистой горы, как в долине появился белесый морозный туман, из щелей и ущелий, из леса и кустов, из-за камней и расщелин стал наползать на село тёмный мрак. Постепенно исчезли из вида дальние горбатые вершины, а ещё через несколько минут во мрак погрузились близкие предметы и кусты, скоро всё село окутал ночной мрак. Над головой в тёмном небе загорелись большие яркие звёзды, в селе то тут, то там затявкали вяло собачонки, и вскоре совсем перестали, из леса время от времени доносится крик сонной птицы. Тихо стало в селе, тихо в ближайшем лесу. Спят звери и птицы, не шелохнутся ветки деревьев. Лишь за селом в горах, где-то из расщелины скалы бьёт звонкий ключ и его вода шумит, клокочет, борется с наступающим морозом, шуршит по камням, нарушая ночную тишину.
Погасли огни в окнах барака. После дневной тряской дороги по горам утомленные люди быстро уснули.
Перед утром за скалу зацепился и повис на самом кончике острого камня двурогий месяц, залив серебристым, чудным светом всю горную долину и спящее село. Волшебные сны в это время видят спящие люди.
Прошла ночь, уступив свои права светлому дню-труженику...

Уже, целую, наделю, работают в лесу комсомольцы. Каждый день с раннего утра Васильев с Окневым, Реснянский с Верёвкиным, Скарлыгии с Сосновским и ещё пятнадцать пар пильщиков совхоза ручными пилами пилят вековые лиственницы, сосны и кедры. От непривычной работы болит спина, ноет всё тело, с лица градам катит солёный пот, рубахи мокрые, прилипают на спине к телу, лопаткам. Пилы визжат зиг-зжг-зиг. Подпилив ствол с одной стороны - подставляли подпорку, начинали пилить с другой стороны. Пилят пилы, выбрасывая из стальных зубов мелкие пахучие желтоватые опилки. Вот уже срез до среза дошёл, а вековая лиственница стоит не шелохнётся как свеча и, кажется, не думает падать. Но вот ребята берутся за подпорку, толкают ею в ствол. Сначала раздаётся слабое пощёлкивание, затем треск сильнее и сильнее.
- Давай, сильнее дави, - командует Васильев.
Пила завизжала, сильнее запела. Треск усилился, великан-ствол чуть наклонился, дрогнула вершина ствола и пошла.
- Отходи! - кричит Васильев, выхватывая пилу из среза и убегая в сторону. - Пошла, матушка!
- Берегись, как бы, не сыграл, комель вверх! - кричит Сосновский.
Все кинулись в разные стороны. А стройная вековая лиственница медленно начала валиться на соседнюю сосну. Упала на неё, крутанулась по её сосновым ветвям так, что с гулким треском отлетели от ствола сосновые ветви. Ударилась вершиной о землю, подняв вверх тяжёлый толстый комель, который с силой грохнулся, сломав многочисленные ветки на своём стволе и гулко ударив мёрзлую землю, успокоился. Гулкое эхо удара отозвалось в дремучем лесу.
- Велика дура, - промолвил Васильев, - метров тридцать будет в длину!
По всей поляне раздавался визг многочисленных пил, раздавались глухие удары стволов о землю. Так целый день все работали на совесть.
Спилив ствол, обычно делали перекур, чтобы отдохнуть, а после окончания перекура начинали обрубать ветки со ствола. Обрубленные сучья складывали в большую кучу и поджигали. Так требовала инструкция, чтобы старые ветки не могли мешать молодой поросли весной. Затем распиливали ствол на части.
Подъезжает возчики с лошадями. Веревками обвязывают стволы деревьев и увозят вниз. Там другие рабочие складывают их в штабеля.
- Быстрей, быстрей, - торопит Васильев возчиков, помогая им связывать брёвна.
- И так спешим, еле успеваем за вами, - отвечают возчики.
Тяжело лошадям. С силой упираются ногами о землю, напрягают сильные мускулы.
-Но, но, пошёл, - понукают лошадей.
Медленно переступают лошади, останавливаются, отдыхают, снова тащат тяжёлые хлысты деревьев до места штабелевки.
- Таким дедовским способом долго нам придётся таскать, - ворчал недавно приехавший Овсов на остановившуюся лошадь. - А ведь ты знаешь, что на нашей совести лежит тысяча кубометров?
Но лошадь только тяжело вздыхала. Отдохнув, пошла дальше.
На погрузке работала специальная группа ребят. К кузовам машин подставляли слеги, по ним закатывали брёвна руками и верёвками.
- Раз, два - взяли! - кричал один из грузчиков.
- Раз, два - взяли, - кричал другой.
Медленно, как бы нехотя, перекатывались с бока на бок по слегам под напором рук тяжёлые брёвна. Как струна балалайки натягивается верёвка.
- Ещё разик, ещё раз!
Бревно скатывалось со слег и с грохотом падало на дно кузова. От тяжести машина вздрагивала, оседая на рессорах. Нагрузив по девять-десять кубометров на машину, брёвна увязывали веревками, и машина отъезжала в сторону. Затем грузили вторую, третью пока не нагружали целую партию. Тогда тяжело-груженные машины утром уходили из села Ило с лесом в совхоз. Так было каждый день.
- Лес пошёл! - радовались ребята.
-На стройку надо много леса!
-Всю тысячу надо вырезать и перевезти!
В горах уже выпал снег. Работать стало хуже. Зато лошадям стало легче. По снегу удобнее было тащить брёвна. Лес сделался как-то немного светлее, прозрачнее.
Трудно, тяжело, но работать надо. Ребята обросли щетиной, исхудали, почернели лица, но на это не обращали внимания. Работали с чертовским упорством и напряжением, так как всем хотелось попасть на празднование Великой Октябрьской социалистической революции домой. Поэтому не считались со сном и отдыхом. От тяжёлой работы ребята обессилели, работали из последних сил, но не падали духом, так как знали, что весь лес нужен их родному совхозу. А, главное, справиться со всем к седьмому ноября.
В горах часто меняется погода. То светит солнце, то начнёт затягивать небо и сыплется мелкий снег. Хорошо тем, что в лесу никогда не бывает ветра. Глянешь на вершину горы - вся в белых клубах метели, а в низине только падают хлопья снега. Но сегодня с утра небо заволокло низкими тяжёлыми тучами. Некоторые облака медленно ползут по склонам гор, блуждают по лесу.
Васильев и Окнев пилят вековые стволы деревьев, валят на землю. Перекурив, стали обрубать ветки со ствола. Обрубают один по одну сторону ствола, другой по другую сторону.
- Слышал я, - промолвил Окнев, - что ты сделал предложение выйти замуж Марии Кротовой. Так ли это? - спросил Николай.
- Думаю на ней жениться, - ответил Васильев. - Мне кажется она хорошая девушка.
- Она тебя любит?
- Конечно. Не любила, значит, не согласилась бы замуж за меня.
- А ты знаешь, кого она раньше любила?
- Откуда мне знать, - ответил Анатолий.
- Меня любила, - ответил Окнев и бросил рубить ветви, вплотную подошёл к Анатолию. - Я хотел на ней жениться, ты понял?
Анатолий тоже бросил рубку и, не выпуская топор из руки, выпрямился и стал по другую сторону ствола.
- Почему же не женился? - спросил Васильев.
- Потому, что ты с ней стал дружить и сейчас навсегда отнимаешь её у меня! - с негодованием промолвил Окнев.
- Зачем ты мне всё это говоришь? - стараясь более спокойно и хладнокровно держать себя в разговоре с Николаем.
- Затем, чтобы ты знал, что у неё есть жених!
- Не было бы меня, она полюбила бы другого, если у тебя с Марусей ничего не получилось.
- Ты у меня её отнял, - сурово промолвил Окнев. - За такие штучки знаешь, что делают?
Рука Окнева зашевелилась, и он поднял топор, плоским обухом направленный в сторону Васильева. Потом повернул остриём лезвия топора и промолвил:
- Пополам голову развалю!
Анатолий тоже насторожился и следил за каждым движением руки Окнева, чтобы быть готовым отбить удар в любое мгновение ока.
- Попробуй! - ответил Васильев.
В это время из-за куста вышел Овсов и, доставая на ходу из пачки папиросу, промолвил:
- Дайте прикурить, спички кончились?
Подойдя ещё ближе, с удивлением воскликнул:
- Вы, что, спорите?
Окнев зло глянул в сторону подходящего Овсова, бросил в лицо Васильеву:
- Мешают лишние свидетели! - и опустил топор. - Работатъ с тобой не желаю! - и повернулся на место.
- Проваливай, я тоже не желаю работать тобой!
- Что вы, ребята, скандалите, всем леса хватит, - промолвил подошедший с папироской Овсов. - Дай прикурить, - обратился он к Анатолию.
Васильев достал спички и подал Овсову.
Окнев медленно удалялся по склону вниз к штабелям,г де стояли уже готовые к отправка гружёные лесом автомашины.
До окончания работы оставалось около часа. Анатолий острым топором обрубил все ветки со ствола, сложил их в кучу и поджёг. Яркое пламя от вспыхнувшей бересты начало лизать зелёные иглы веток лиственницы, они дымились, скручивались и тоже вспыхивали ярким пламенем, огонь переходил от одной ветки к другой, пока не вспыхнул ярким пламенем весь костёр.
Вечером все вернулись на отдых в бараки. Окнева уже не было здесь. Он уехал с попутными машинами.
- Где же Окнев? - спросил Овсов у поварихи Ани.
- Медведей и рысей испугался в лесу и удрал в совхоз, - ответила круглощёкая девушка. - Боится, чтобы с медведем не пришлось побороться.
Все засмеялись. Через минуту об Окневе все забыли и никто о нём уже больше не вспоминал.



Зима наступила рано. Ещё вчера ярко светило октябрьское солнце, день был прекрасным. Но к вечеру горизонт заволокло тучами, солнце закатилось за плотные облака и так не показалось до самого захода. А утром все улицы, крыши домов, деревья были покрыты слоем мягкого пушистого снега. Как-то непривычно выглядели среди первого снега улицы поселка - кажется, они стали шире, прямее, строже, чётко вырисовывались щитовые домики на белом фоне снежного покрывала. Деревья принарядились в снежное пушистое одеяние. При малейшем дуновении ветерка, снежок осыпался с веток и падал на землю. Великолепно распевали на ветках красногрудые снегири, чирикали желтопузые синички-жуланы, перелетали с ветки на ветку серые вёрткие воробьи, важно восседали на телеграфных столбах серые вороны, лениво поглядывая на беспокойных своих пернатых сородичей, хором распевавших на деревьях свои весёлые хороводы песен.
Жители-целинники посёлка радовались тоже первому снегу. Бодро шагали по мягкому снежному покрывалу, спеша на работу. Но больше всего радовались первому снежку дети. Они выбежали во дворы, на улицу и стали друг друга катать на санках, кое-кто пробовал лыжи, а у кого не было санок и лыж пробовали лепить снежную бабу.
- Какой хороший снег - кричали дети. Катя перед собой огромный ком снега.
- Хорошая будет баба! - говорили другие, ставя один ком на другой.
Скоро баба была слеплена. На голову одели ведёрко, вместо глаз - две картошки, вместо носа - красная морковка.
- Славная баба! - восхищались прохожие.
- Молодцы ребята! - продолжайте лепить, - подбадривали ребятишек взрослые.
По первому снегу прибыли к вечеру гружённые лесом автомашины из села Ило. Они подъехали к разгрузочной площадке. Пришли рабочие и стали разгружать автомашины.
- А ты почему приехал? - спросил Речкин у Окнева.
- Приболел немного, - ответил Николай.
- Что-то мало вероятного, что ты болеешь, - продолжил Речкин.
- Хочешь, верь, хочешь нет, - ответил Окнев.
- А ты случаем не пьян?
- Я сегодня триста километров проехал, еле на ногах держусь, - ответил Окнев. - Да и что ты ко мне пристал? Взял и приехал, кому какое дело!
- У нас с тобой общее дело, - стоял на своём Речкин. - Совхозу нужен лес. Если сейчас пока нет снега не заготовим, зимой не сможем этого сделать. Значит, сорвётся всё строительство квартир. Нам квартиры нужны позарез. Было бы сейчас у нас сто домов - все были бы заселены. Достаточно было бы и рабочих рук. А сейчас куда не кинь - всюду не хватает людей. Один человек за пятерых работает, и ничем не поможешь.
- Что я не понимаю, - ответил Окнев, и пошёл прочь от машин.
В этот же день по всему посёлку разнеслась весть, о которой говорили всюду:
- Приехал из леса наш весёлый гитарист!
- Почему так скоро вернулся с машинами Окнев?
- Не сбежал ли Николай из Ило? - делали предположения другие.
Вечером Окнев одел новенький чёрный костюм, подвязал цветной модный галстук, одел новенький непромокаемый синий плащ, одел фетровую кепи, побрызгал себя из флакона тройным одеколоном, взял в руки свою спутницу-гитару и отправился на квартиру к Марии Кротовой с вечерним визитом. Николай вышел на улицу и пошёл вдоль неё. Скоро увидел ярко освещенные окна квартиры Маруси. Сердце как-то трепетно забилось, шаги сделались шире. Окнев не шёл, а летел к Марусе на крыльях романтической мечты. На крыльце старательно вытер о мешок свои калоши, вошёл в маленький коридорчик, снял калоши и в начищенных до блеска хромовых ботинках, постучал в дверь и вошёл в квартиру.
- Здравствуй, Маруся, - радостно промолвил Николай и подал ей руку.
- Здравствуй, - ответила Кротова. - Какими судьбами? - освобождая свою руку из руки Окнева, который крепко жал её и не хотел выпускать эту маленькую, милую тёплую ручку милой девушки.
- Здравствуйте, Валентина Сергеевна, - обратился Окнев к матери Кротовой и протянул ей тоже свою руку.
- Здравствуй, - ответила мать. - Присаживайся. А ты,что стоишь, Маруея, дай парню стул, пусть присядет. Ведь он в гости пришёл.
Маруся не спеша подала стул, промолвив:
- Садись, будь гостем, коли пришёл.
- Спасибо, - ответил Николай и присел.
- Что-то раньше я тебя не видела, - промолвила мать.
- Я был в горах на лесозаготовках. Утром приехал, а остальные ещё там.
- Как там Анатолий Васильев, - не выдержав, спросила Маруся, - чем он занимается?
- Работает, как все, - неохотно ответил Николай. - Ты бы лучше спросила, как я о тебе переживал или нет?
- Причём тут ты. Об этом сам расскажешь, коли приехал.
- Маруся, ты не ласково разговариваешь с молодым человеком, - вмешалась мать. - Надо быть вежливой, тогда и он сам сможет многое рассказать о себе и о своих товарищах. Правильно я говорю, Коля?
- Очень правильно, Валентина Сергеевна, - ответил Николай. - Вы не сердитесь, Маруся всегда со мной так разговаривает. Никак не могу ей угодить.
- Вы давно знакомы с моей Марусей?
- С самого начала освоения целины.
- Так вы оба настоящие целинники.
- Конечно. Так вместе и работаем.
- Постой, Коля, я вспоминаю первые письма.
Потом обратилась к дочери, спросила у неё:
- Так это ты об этом Николае писала мне в письмах?
- Да, то было раннею весной, а потом перестала.
- Это почему же? Разве друг другу не понравились?
- Я же тебе писала, что как устроимся, так тогда подробнее всё опишу.
- Разве вы до сих пор не устроились?
- Как видите, Валентина Сергеевна, не устроились, только встречаемся.
- Эх вы, молодые люди, всё ждёте романтики, приключений. Так ведь прошли рыцарские времена. В наше время всё это делается проще. Ну ладно, поговорите друг с другом, а я пойду на кухню приготовлю чайку, - сказала мать и ушла в другую комнату.
- Расскажи, как там работают в лесу, - сказала Маруся. - Никто даже писем не написал домой.
- Пилят, рубят, штабелюют, грузят на машины лес и увозят в совхоз, - ответил Николай. - Вот и всё, никакой романтики.
- Что делает Анатолий?
- Работает, как и все.
- Ну а ты, когда уезжал в совхоз он тебе ничего и не сказал?
- Представь, Маруся, что ни слова не обмолвился о тебе.
Мария замолчала и не знала, что ей сделать: не то дальше спрашивать об Анатолии, не то перевести разговор на другую тему. Всей своей душой она чувствовала, что не мог же Анатолий не сказать хоть несколько слов Окневу, если он уезжал домой. Не таков Анатолий, чтобы молчал.
- Что замолчала?
- Ты же ничего не говоришь!
- Я всё сказал, ничего не утаил. Мне ничего Васильев не сказал, даже я его не видел перед отъездом.
- Так он тебя даже не проводил?
- Нет же, я тебе говорю всё, что было перед отъездом.
-Всё как-то странно получилось. Ты приехал, Анатолий остался. Не понимаю. Тогда почему все не приехали?
- Всем сразу нельзя. Кто же работать будет? Давай бросим этот разговор. Ни к чему он. Давай лучше споём.
Окнев ударил тонкими пальцами по струнам гитары, запел:

Спалило ивушку грозою,
А подругу-девушку - бедою.
Ты скажи, скажи подруга, сделай милость,
Как же в бессердечного влюбилась?

А совсем недавно нам казалось,
Что повсюду с вами ходит радость.
Встречами и солнышком согрето,
Промелькнуло, как зарница, лето.

Не простился милый друг с тобою,
Он назвал другую дорогою.
Он роднёю знатною доволен,
Но любви твоей он недостоин.

Опалило ивушку грозою,
А подруту-горькою тоскою.
Будет ивушка весной красивой,
Будешь снова, девушка, счастливой.
О таком, подруга, на жалей!

- Молодец, Коля, - промолвила слушавшая исполнение песни Валентина Сергеевна. - Люблю я эту песню Шведова на слова Титова. Это, кажется, песня "Опалило ивушку"?
- Да, она самая, Валентина Сергеевна.
- Эту песню любил петь мой муж. Ох и пел, бывало, заслушаешься!
- Может ещё исполнить для вас, Валентина Сергеевна? Я это смогу!
-Благодарю. Пусть споёт лучше Маруся. Ну-ка, дочка, спой, а я послушаю. Давно ты не пела.
- Все песни забыла!
-Так уж забыла! Не скромничай, доченька, уважь!
Маруся поглядела на мать, но ничего не сказала. В это время Николай ударил по струнам, гитара звенела. Маруся тихо запела:

Тихий омут спит - не шелохнется.
Я сижу над самою водой.
Ох как мне тебя увидеть хочется,
Одиноко, грустно мне одной.

У меня любовью сердце тронуто,
А в любви такая глубина,
Что она, пожалуй, глубже омута:
Не видать ни берега, ни дна.

Где-то там дорожками счастливыми,
За туманной синею грядой,
Под большими, под густыми ивами
Бродит где-то ненаглядный мой.

Жду его ночами соловьиными,
Им одним дышу я и живу
Тихий омут, не пугай глубинами:
Всё равно до счастья доплыву.

Маруся пела, а Николай старательно подыгрывал на гитаре. Он поднялся со стула, подошёл к Марусе и внимательно смотрел ей в лицо, в глаза. А сзади из кухни, через открытую дверь смотрела на милую пару молодых людей, любовалась ими Валентина Сергеевна. "Не беда, что я раньше не видела Николая, - думала она. - Видать по всему хороший парень. Но уважает ли его моя доченька? Как-то она не так с ним разговаривает, какие-то натянутые отношения. Или я совсем старая уже стала? Ничего не понимаю!"
Между тем Окнев перестал играть, а Маруся петь. Валентина Сергеевна подошла к Марусе, обняла её сзади и поцеловала в щёку.
- Милая, доченька, я раньше не слышала исполнений тобой этой песни. Какая это песня?
- Песня называется "У омута", милая мамочка, на слова Палкина, музыку написала Маркова, а на гитаре исполнил для меня наш знаменитый совхозный гитарист Николай Окнев.

- Оба молодцы. Ах, да что же я стою. Маруся, накрывай стол. Давайте чай пить.
Сидя за столом, за чашкой горячего чая, который пили с малиновым вареньем, сливками и молоком по-сибирски, Валентина Сергеевна расспрашивала:
- А у тебя, Коленька, родители есть?
- Мать и сёстры.
- Далеко отсюда проживают?
- За Уралом, недалеко от Москвы.
- Не думают ехать сюда?
- Что им здесь делать?
- А я вот приехала. Сегодня приглашали в контору к директору, работу давали. А я ответила, дайте мне сперва оглядеться. А на работу обязательно пойду. Так и сказала директору.
- Это хорошо. Только зачем идти работать. Маруся получает приличную зарплату. А там, гляди, замуж выйдет. Двое одну мать и без работы прокормят.
- Нет, я без работы не могу. Даже если Маруся замуж выйдет, я всё
равно пойду работать. А чего дома сидеть-то? Со скуки пропасть можно!
- Нравится мне Маруся, много с ней работали, - стремясь отвести разговор от работы, начал Окнев, но тут же поглядел на Кротову.
- Не знаю, какие у вас складывались отношения, - продолжила Валентина Сергеевна, - только с конца мая дочка перестала писать в письмах о тебе. А что за причина - так я до сих пор не знала до сегодняшнего дня. Только сегодня узнала и увидела тебя.
- Может, забывала писать?
- Не знаю! Вот ты лучше сама, доченька, о том времени расскажи.
- Что вам мешать? Вы и так разговариваете, - ответила Маруся. - А прошлое больше не вернуть.
Нравилось Окневу разговаривать с Валентиной Сергеевной. С ней он говорил обо всём. Она многое знала, умело поддерживала, казалось, совсем угасающий разговор. Только Маруся была не разговорчива, невесела, больше всего отвечала односложно или: да, нет. Не смутило Валентину Сергеевну признание Окнева, что он был женат, но бросил жену и уехал на целину. Теперь души не чает к её дочери.

Шло время. Снег тихо ложился на незамёрзшую землю, его становилось всё больше и больше. Ударил небольшой морозец. Снег стал шершавый, с коркой наверху от мороза, ветер уже не мог сдуть его с земли. Наступил ноябрь. Сильнее повеяло холодом, подул ветерок, начало мести через дорогу снежную пыль, заметая прежние натоптанные следы.
Теперь Окнев приходил каждый день к Кротовым. Ему необходимо было склонить на свою сторону Валентину Сергеевну, потом мать уговорит дочь пойти за него замуж. Ему казалось, что своего уже добился. Сегодня он решил действовать наверняка. Дождавшись вечера, взяв свою неразлучную спутницу-гитрау, отправился знакомой дорожкой по улице. Ему припомнилось, как вчера и позавчера ходил по этой дорожке с Марусей и гулял с ней до поздней ночи. На прощанье даже позволила обнять себя. Тут же воспользовался этим и успел поцеловать Марусю в горячую щёку. Правда, она его оттолкнула от себя за это, но не беда. Главное сделано: мать согласна, а вдвоём легче будет уговорить Марусю. По такому случаю ещё днём Окнев взял в магазине бутылку водки, бутылку шампанского, поставил в карманы и пошёл. Днём переговорил со своим дружком Лёшей-земляком, чтобы он составил ему свата. Теперь Окнев зашёл за ним. Лёша - молодой, не женатый парень, лет двадцати, среднего роста, широкоплеч с гладко причёсанными волосами на голове, при появлении Николая промолвил:
-Я думал, ты шутишь?
- Какие тут шуточки? Я, в самом деле!
- Плохой с меня будет сват. Я в таком деле ещё не был.
- Ничего. Поучишься.
- Ну коли так, то пойдём.
Маруси дома не оказалось. Дверь открыла сама Валентина Сергеевна. Гостей пригласила в квартиру.
- Вот какое дело, - начал Лёша-сват. - Николай решил просить руку вашей дочери, чтобы жениться на ней. Что вы скажете, Валентина Сергеевна, на этот вопрос?
-Мне Николай наравится, а вот как Марусе - не знаю.
- Может, втроём мы её уговорим как-нибудь?
- Не знаю, мои дорогие.
- Что ей одной у вас быть, - промолвил Николай. - Всё одно когда-нибудь надо выходить замуж. На седьмое ноября свадьбу сыграем.
- Это верно. Я не против. Дело за Марусей.
- Уговорим, - промолвил Леша. - Ставь шампанское на стол. А вы, мамаша, что-нибудь закусить приготовьте.
Время шло. На кухне уже скворчит на горячей сковородке яичница с салом, в нос ударяет запах жаренной на масле картошки, сваренного мясного супа, на тарелке ломтиками круглыми нарезаны румяные огурчики. Уже почти всё готово. От нечего делать стали смотреть Марусины фотографии на стенке.
- Красивая девушка, - шепнул на ухо Николаю Лёша. - Не упускай из рук.
Всё пересмотрели, но Кротова не приходила.
Где же она может быть? - беспокоилась Валентина Сергеевна. - Как раз перед вашим приходом минут за десять ушла, даже не сказала куда!
- Ничего, дождёмся, - сказал жених. - Не провалилась же она сквозь землю, да и дальше посёлка никуда не ушла.
Действительно, Кротова была в посёлке, никуда не собиралась уходить. Но от подружек она узнала, что часиков в девять вечера из лесного села Ило приедут с лесом машины. В надежде узнать что-нибудь от шофёров о Васильеве, на разгрузочную площадку стройцеха ушла Маруся с подругами. Ждали долго. Вот уже прошло девять часов вечера, начался десятый час, но ни одной машины не было. Лишь в одиннадцатом часу ночи показались яркие огни фар сначала одной, потом другой автомашины, за ними следовали другие. Через полчаса машины подошли к разгрузочной площадке стройцеха и остановились. Из кабин стали вылезать шофёры и грузчики леса. Девушки кинулись к прибывшим с расспросами. Маруся подбежала к первому попавшему грузчику и чуть не налетела на него:
- Ты что-ли, Кротова? - промолвил знакомый голос в темноте.
- Вроде Овсов, - сказала Маруся. - Здравствуй, ты не видел Васильева?
- Видел, а что?
- Он ничего не говорил?
- Для тебя, что ли?
- Конечно.
-Нет. Велел передать тебе привет. Вот и всё.
- Когда приедут все из леса?
- Завтра вечером будут дома. Сегодня нагрузят машины лесом, утром выедут, ну а к вечеру приедут, если всё будет нормально в дороге.
- Спасибо, Овсов. Пойду теперь домой.
Весёлая, радостная она поспешила быстрым шагом по знакомой улице к своему дому, радуясь тому, что завтра будет встреча со своим возлюбленным. Так она ждала Анатолия, что даже соскучилась по нему. Весёлая, жизнерадостная запела:

Плещут лучи заката
В синей крутой волне…
Знаю, вернётся скоро
Милый опять ко мне.

Там, в стороне сибирской,
Где Баргузин течёт,
Он по таёжным тропам
Группу свою ведёт.

Ветви сплели, как руки,
Сосны на их пути,
В тёмных пластах гранита
Ярко слюда блестит…

Смелым, отважным парням
Стужа и зной - родня.
Только таким откроет
Клады свои земля.

Им на лесных дорогах
Светят глаза подруг…
С каждым таёжным шагом
Ближе ко мне мой друг...

Ходит волна крутая.
Бьётся о берега...
Песню мою простую
Милому пой, тайга!...

Навстречу Марусе попадаясь редкие прохожие, парочки влюблённых, но она ни на кого не обращала внимания и спешила домой, чтобы поделиться радостной вестью с мамой.
А дома Марусю ожидали. Уже всё остыло на сковородке, пришлось Валентине Сергеевне снова ставить на плиту всё приготовленное, чтобы подогреть.
- Слушай, Николай, сыграй что-нибудь на гитаре и спой, пока есть время.
Окнев взял гитару, резко ударил по струнам, запел:

Над полями да над чистыми,
Месяц птицею летит,
И серебряными искрами
Поле ровное блестит.

Ну, дружней, звончей, бубенчики,
- Заливные голоса!
Эх ты, удаль молодецкая,
Эх ты, девичья-краса!

Гривы инеем кудрявятся,
Порошит снежком лицо.
Выходи встречать, красавица,
Друга мила на крыльцо.

Ну, дружней, звончей, бубенчики,
- Заливные голоса!
Эх ты, удаль молодецкая,
Эх ты, девица-краса!

Глянут в душу очи ясные –
Закружится голова.
С милой жизнь, что солнце красное,
А без милой - трын-трава.

Ну, дружней, звончей, бубенчики,-
Заливные голоса!
Эх ты, удаль молодецкая,
Эх ты девица-краса!

От такой песни Лёша встал, похлопал в ладоши и подпел:

Эх ты, удаль молодецкая,
Эх ты девица-краса!

На крылечке послышался стук. Распахнулась дверь - в комнату вошла в заиндевелом от мороза пуховом платке Маруся, закрыла за собой дверь и остановилась, глядя на стол, где стояли шампанской и водка.
- Проходи, доченька, - промолвила Валентина Сергеевна. - Заждались тебя ребята.
Окнев встал и подошёл к Марусе, пытаясь взять её пальто, чтобы отнести и повесить на вешалку.
- Я и без тебя повешу, - ответила Кротова.
Она разделась, повесила пальто, подошла к столу и села на стул.
- А это, по какому случаю? - спросила Маруся и указала, рукой на бутылки, стоящие на столе.
-Тебя ждём, - ответил Окнев.
- Зачем?
- Видишь, какое дело, Маруся, - начал говорить Леша, - Тебе надо выходить замуж, а Николаю надо жениться. А раз такое дело, то Николай просит твоей руки, чтобы ты вышла за него замуж.
Маруся, молча, слушала Лёшу. Окнев внимательно смотрит на Марусю и старается понять - согласится или не согласится. Валентина Сергеевна стоит на пороге у кухни и слёзы навёртываются сами на глаза.
- Валентина, Сергеевна согласна отдать тебя замуж за Николая, - продолжал Лёша. - Колька парень хороший, ты это сама знаешь, он тебя сильно любит, и ты его тоже любишь. Ну, что - согласна?
- А ты меня спросил - люблю ли я Николая? - сказала Маруся. - Я прежде любила, а сейчас не люблю. Я разлюбила его за ту подлость, которую он сделал надо мной весной. Вон из комнаты! - выкрикнула Кротова. - Я не хочу тут вас видеть. Уходите, чтобы вашего тут духу не было! Вон!
Ошеломлённая неожиданным поворотом дела Валентине Сергеевна окрестила на груди руки и промолвила:
- Доченька, опомнись. Счастье тебе попадает, само в руки пришло:
- Мама, замолчи. Такой муж мне не нужен!
- Ты шутишь, Маруся? - спросил Лёша.
- Я сказала вполне серьёзно. Вон отсюда со своим шампанским!
Сконфуженный жених покраснел как рак, что-то хотел сказать, но махнул рукой и стал по карманам расставлять бутылки, взял шапку, пальто и быстрее ринулся из комнаты. Раскрыв дверь в коридоре, бросил:
- Ещё пожалеешь!
- Это моё дело! - крикнула Маруся и, закрыв двери, щёлкнула крючком и ушла в комнату.
- Такого парня упустила, - промолвила мать. - Не парень, а золото!
- Мне не сорок лет, мама, женихи найдутся! - ответила Маруся.
- Как знать-то?
- Я-то уж его знаю, мама. Даже очень хорошо знаю: жену бросил, весной с целины убегал, когда мы начинали поднимать и пахать необозримые целинные степи, из лесозаготовок тоже недавно сбежал, так как трудно и тяжело ему показалось, а ведь другие работают, несмотря на неимоверно тяжёлые условия труда. Нет, такой мне жених не нужен! Больше, мама, мне о нём не напоминай.



Трудно, тяжело работать в лесу. Снега подвалило по самое колено. При малейшем прикосновении к стволу дерева, с него целыми ворохами сыплется холодный снег, который попадает на руки, плечи, за воротник, вызывая мгновенную дрожь от холода. Мёрзнут руки, но ребята работают, не считаются со сном и отдыхом. Надо выполнить плановое задание, во что бы то ни стало, иначе как глядеть в глаза своим товарищам-комсомольцам. Ведь все ехали в лес по желанию и добровольно. От непосильной работы ребята обессилели, работали из последних сил. К вечеру так уставали, что еле хватало сил добраться до барака, наскоро поужинать. Засыпали крепким богатырским сном до самого утра. Утром поднимались и снова за работу. Одна за другой уходили в совхоз гружённые лесом автомашины.

В один из таких дней совсем уже выбились из сил. Вечером еле нагрузили машины, сели отдохнуть, перекурить.
- Как думаешь, - сказал Верёвкин, обращаясь к Анатолию, - придут сегодня машины?
- Не должны, - ответил Васильев. - Эти только утром пойдут. Другие придут только завтра к вечеру.
Но неожиданно в лесу послышался гул моторов, чем ближе, тем яснее становилось, что подходят автомашины. Все. Насторожились, звук нарастал, приближался. Вдруг из леса вынырнула новенькая блестящая краской автомашина, за ней другая, третья. Через полчаса машины остановились. Из кабин вылезли молодые ребята-шофёры.
- Что насторожились? - спросил шофёр первой машины.
- Не сможем мы сегодня вас всех нагрузить, - ответил Васильев .- Вон пять машин стоят ещё не ушли.
- Дело ваше, не настаиваем. Завтра нагрузимся.
- Что новенького в совхозе?
- Новенького нет ничего, но совхоз уже готов отметить первый раз празднование на целине Великой Октябрьской социалистической революции. Нас послали в последний рейс за лесом и вас привезти домой, - ответил тот же молодой шофёр.
К отдыхающим на перекур присели прибывшие шофёры. Начали рассказывать о дорожных приключениях. Все смеялись.
- Да, Васильев, - неожиданно промолвил весельчак-шофёр Костя, - для тебя есть интересная новость!
- Какая? - спросил Анатолий.
- Не знаю, рассказать или не надо, - промолвил Костя. - Ладно, приедешь, сам узнаешь!
- Нечего тогда было говорить, - ответил Васильев.
- Коли начал - то расскажи, - вмешался комсорг Сосновский. - Что парня расстраивать.
- Твой дружек Окнев приходил сватать Кротову, сказал он Васильеву.
- Вот как? - промолвил Сосновский, - пошла?
Эти слова словно ударили Анатолия по голове. Он молча сидел и не знал что делать: спрашивать дальше или встать и уйти отсюда, чтобы не слышать продолжение разговора. В голове мелькнула мысль: "Вышла!". Все смотрели на Анатолия, и как будто ему показалось, что все ждут его слова или вопроса. Но он молчал и не спрашивал ничего. Что-то слишком тяжёлое давило на сердце.
- Так что же женился Окнев? - переспросил Сосновский.
- В том-то и дело, что Кротова выгнала его из квартиры вместе со сватом.
- С каким сватом ходил?
- С Лёшкой, - ответил Костя. - Он нам всем и рассказал.
Все засмеялись от такого неожиданного поворота дела. Приговаривая:
- Вот так Окнев!
- Вот так Кротова!
- А вроде такая тихонькая, а дала от ворот поворот:
У Анатолия отлегло от сердца, сделалось как-то легче, увидев весёлые лица ребят. Спросил:
- Что же она сейчас делает?
- Известно что, тебя ждёт. Перед самим нашим отъездом в Ило пришла и велела передать тебе привет. Вот я при всех тебе и передаю её привет, лично тебе самому, чтобы ты был спокоен за неё. Во девушка!
- А Окнев?
- Что Окнев? - промолвил Костя, встал и, выражая, будто играет на гитаре, медленно начал шагать, закинул назад голову, как это всегда делал Окнев, запел голосом Николая:

Извела меня кручина
Подколодная змея.
Ты гори, гори, моя лучина
Догорю с тобою я...

Все разразились смехом. Уж больно правдиво изобразил Костя незадачливого жениха Окнева. От такого весёлого настроения как-то все забыли про усталость.
- А что, ребята, может, нагрузим последние машины, чтобы всем вместе завтра утром двинуться домой в совхоз, - предложил Сосновский.
- Тяжеловато, - ответил Реснянский. - Завтра нагрузим и поедем!
- Что ж мы будем ещё сутки здесь сидеть, - ответил Васильев. - В дороге отдохнём. Я за то, чтобы сейчас нагрузить, а утром вместе все выедем.
- Давайте, братва, - поддержал Скарлыгин Васильева, - грузить сейчас.
Началась погрузка леса на автомашины. По покатам покатили тяжёлые брёвна. Они падали на дно кузова, глухо ударяясь о настил из досок. С каждым новым бревном заметно оседали рессоры у колёс.
- Раз-два взяли! - командовал Анатолий.
Бревно медленно катилось по слегам вверх и грохалось в кузове. К одиннадцати часам вечера все машины были нагружены, увязаны верёвками, скручены проволокой.
Измученные ребята сразу все легли и замертво уснули...

Быстро бежит навстречу широкая лента Чуйского тракта, припорошенная первым мягким молодым снежком. Машины идут то на подъём, то катятся вниз с перевала мягко и легко. Васильев сидит в кабине, его укачало, и он полудремлет. Голова катается из стороны в сторону. На ухабах и выбоинах хорошо тряхнёт, Васильев откроет глаза, едет дальше. Но через полчаса его голова снова клонится вниз, сон одолевает. Лишь с обеда ему стало легче, сон прошёл. Теперь он ехал и смотрел по сторонам.
Ближе и ближе родной совхоз. Чем быстрее сокращалось расстояние, тем всё чаще и чаще приходили мысли: "Как там Маруся, чем она занимается, как будет встречать".
Ехали без остановки. Вот уже за низкий горизонт закатилось солнце, погасли его яркие вечерние лучи, потускнели высокие облака. Ночь рассыпала по небу мириады ярких звёзд. На небе показался двурогий месяц-пастух, стерегущий ночные россыпи звёзд и яркий Млечный путь. В одиннадцатом часу ночи, наконец, приехали на разгрузочную площадку стройцеха совхоза. Не успели остановиться и раскрыть кабины как подступили встречающие.
- Приехали, приехали, - кричали повсюду.
Кротова подбежала к первой машине, заглянула в кабину, спросила шофёра:
- Васильев приехал?
- Приехал, - отвечал шофёр.
- Где же он?
- Там, сзади.
Кротова побежала дальше, пока, не добежала до последней машины. Из кабины вылез Анатолий. Кротова подбежала к нему.
- Здравствуй, Толя, - промолвила, тут же моментально обхватила голову руками и быстро поцеловала Анатолия в щёку, - приехал?
- Приехал, - ответил Васильев. - Здравствуй, - и крепко пожал ей руку, - Что же мы стоим, пошли домой. Анатолий обнял Марусю и оба пошли по улице.
- Соскучилась? - спросил Анатолий.
- Конечно, я так ждала тебя, что если бы ты не приехал, то сама поехала бы к тебе. Поцелуй меня ради нашей встречи.
Анатолий прижал Марусю к себе, прикоснулся своими губами её горячих, тёплых губ... Какие же мягкие и нежные девичьи губы... Наверное, - только у тех молодых девушек, которые так сильно любят, всегда бывают такие приятные, ласковые губы -мягкие, горячие, старающиеся в такое время молчать, чуть вздрагивают при поцелуе от долгой разлуки и тоски по любимому человеку.
Целуй, Анатолий, не стесняйся эти сухие, мягкие девичьи губы! Целуя, Анатолий почувствовал, как его щека стала влажной от горячей девичьей слезы, которая катилась по её щекам. От радости Маруся плакала и радовалась встрече с её любимым и дорогим сердцу человеком. Слёзы сами текли из глаз.
- Ты меня ждала?
- Как ты думаешь?
- За тебя не могу ответить, тут ответ должен - быть от самого сердца.
- А ты ждал этой встречи?
- Ждал, но думал, что её никогда не будет.
- Это почему же?
- Думал, что ты стала женой Окнева.
- И ты поверил?
- Маруся ты моя, как мне все эти дни было трудно без тебя, любовь ты моя. Ты не можешь себе представить, как я мучился и даже порой ненавидел сам себя, за свою несмелость.
- А сейчас?
- Никому не отдам тебя, любовь моя. Ты у меня самая прекрасная и желанная.
Они шли по улице, а месяц освещал им дорожку в снегу, широкую улицу Целинную, квартиру Маруси.
Скрипнула дверь коридорчика. Из тени послышался голос: - Маруся, ты?
- Я, мама.
- Пора, домой!
-Иду.
Снова скрипнула дверь. Исчезла чёрная фигура матери за дверью, а молодые люди продолжали разговор между собой. Они не могли наговориться после долгой разлуки.
Пусть поговорят. На душе будет легче.
Ещё на рассвете уехал Анатолий на вокзал встречать отца с матерью. Они тоже спешили, чтобы попасть на свадьбу сына, поэтому дали ещё из Новосибирска телеграмму, чтобы сын приехал на вокзал встретить родителей. Ведь в Сибирь они едут первый раз, хотя много слышали об Алтае, но как-то берёт какая-то робость от непонятного слова Сибирь, потом Алтай, хотя Анатолий много писал писем о своей работе в новом совхозе на целине. Но одно дело читать письмо - другое дело поехать за тысячи километров от дома к родному сыну, да ещё на свадьбу, которую придётся играть в чужой стороне. Как это получится.
- Раз сын зовёт, - сказал отец Анатолия, - то, мать, поедем. Ведь люди ездят, никто не пропал. А наш Анатолий что хуже других? Как же это играть свадьбу без родителей. Поедем!
- Может дома бы женился наш Толя на соседской девушке Арине, - говорила мать отцу. - Такая хорошая девушка, работящая, всё в руках горит. Хорошая была бы жена Толечке.
- Видно не судьба нашему Толе жениться на Арине, - сказал отец. - Я-то на тебе как женился, помнишь?
- Помню.
- Так и Анатолий.
- Хоть бы написал или прислал в письме фотографию посмотреть невесточку: красивая или нет.
- Вот приедешь и посмотришь на месте, - говорил отец матери. - Поцелуетесь, поговорите. А сейчас о чём говорить, когда мы её не видели. Я думаю Анатолий выбрал такую девушку, которая ему нравится.
За окном вагона мелькали заснеженные поля, телеграфные столбы, станции и полустанки, большие и малые сибирские сёла, перелески и густая хвойная тайга, снова заснеженные степи. Так весь длинный путь до самого вокзала.
Поезд медленно подходит к вокзалу. На перроне масса встречающих людей. Мать смотрит в вагонное окошко и сокрушается:
- Разве увидишь здесь нашего Толечку.
- Он нас раньше увидел, - ответил отец. - Смотри, вот он рядом с нашим вагоном идёт.
- Правда, наш Толя, - промолвила мать, и слезы потекли из её глаз. Она махала ему рукой, а Анатолий, улыбаясь, весёлый шёл и не отставал от вагона, тоже махал рукой.
Заскрипели тормоза, поезд замедлил движение и остановился.
- Выходи! - крикнул проводник и открыл дверь вагона.
Пассажиры хлынули на перрон. Вместе со всеми вышли отец и мать Анатолия. Поздоровались, обнялись, расцеловались, а потом стали говорить.
- Далеко, сынок, ещё ехать в ваш совхоз? – спросила мать.
- Более сотни километров отсюда, - ответил Анатолий.
- Как далеко заехал, сыночек.
- Не я там один, а нас много комсомольцев, мама, приехало тогда весной. Теперь все устроились хорошо и живём.
- А на чём же мы поедем?
- Вот наша машина, - сказал Анатолий. - Вот на ней и поедем.
- Вот как ты далеко заехал, сыночек, что надо ехать целую сотню километров. Я на машине так ещё далеко не ездила.
- Вот садись в кабину, - сказал отец Анатолия, - и проедешь.
Молодой, весёлый шофёр Костя, потрогал рукой дверцу кабины, крепко ли закрыта. Промолвил:
- Не бойтесь, мамаша. Я вас довезу на самый край света, и ничего с вами не случится.
Анатолий и отец одели сибирские тулупы, отвернули вороты, одели меховые рукавицы, поудобнее уселись в кузове.
- Поехали! - крикнул Анатолий.
Машина зарычала двигателем, тронулась и понеслась по дороге.
А тем временам дома Маруся, весёлая, жизнерадостная, с песней на устах носится по комнатам, помогает матери Валентине Сергеевне па кухне. Ведь сбывается её желание. Надо готовиться к свадьбе. Мать ворчит на дочь:
- Не вертись под ногами. Помешаешь - пироги пригорят, румяными не будут. А, пироги без румяна, что девка без кос.
- Я хочу, как лучше сделать, а тебе не угодишь.
- Все закуски на стол сразу не ставят. Это не у цыган, там делается по пословице: "Вали кулём - после разберём!" Мы-то русские.
- Незнаю, мама, я старых порядков, - сказала Маруся. - Только на нашей свадьбе будут не только русские, а и украинцы, белорусы, татары, немцы, чуваши и многие другие. У нас весь совхоз интернациональный.
- Свадьбу справить - не навоз по речке сплавить, - говорят в народе.
- Ладно, - соглашается дочь. - Мама, скажи лучше тебе нравится зять?
- Не мне с ним жить, а тебе.
- Мне нравится, я его ох, как люблю!
Маруся в новеньком нарядном платье выглядит красивой, молодей. То и дело напевает весёлые песенки. Её приятный звонкий голосок звенит по всем комнатам. Щёки горят ярким румянцем, весёлые глаза, довольное лицо.
- Ну и непоседа ты у меня, - ворчит мать. - Сваты придут, а ты бегаешь как коза.
- Что же мне сидеть у окна и вздыхать, что ли? - и весёлая закружилась по комнате, напевая:

На солнечной поляночке,
Дугою выгнув бровь,
Парнишка на тальяночке
Играет про любовь.

Про то, как ночи жаркие
С подружкой проводил,
Какие полушалки ей
Красивые дарил.

Играй, играй, рассказывай,
Тальяночка, сама,
О том, как черноглазая
Свела с ума....

Вечером Анатолий с отцом и матерью пошли сватать Марусю в жёны...
Мирно беседуют сватовья за столом. Рождается новая семья. Хозяином её должен стать Анатолий, но не только хозяином - стать хорошим отцом детям, опорой для Маруси на всю жизнь, чтобы с её пухленьких щёк долго не спадал алый румянец девичьей красоты.
Молодая комсомольская семья! Страшно, в тоже время чертовски хорошо, интересно. Сколько счастья и радости сегодня привалило в дом Маруси Кротовой! А как счастлив Анатолий! Думали ли молодые люди, уезжая на целину по комсомольским путёвкам, что им придётся обзавестись семьёй. Нет, не думали, дальнейшие шаги подсказала им сама жизнь, комсомол.
Свечерело. Над посёлком опустились сумерки. В квартире Анатолия зажёгся яркий электрический свет. Завтра у Васильевых свадьба.
- Марусю Кротову засватал Анатолий, - говорят девушки, проходя мимо дома Васильева. - Завтра поедут в ЗАГС регистрировать брак.



- Едут, едут, - кричат ребятишки, завидев празднично украшенные тройки лошадей. Кони покрыты цветными ковриками, дуги перевиты красными лентами, под дугами мелодично звенят бубенцы, в кошевах сидят молодожёны. В первой сидит Васильев с Кротовой, во второй - Верёвкин с Лопухиной. По обычаю тройки проехали по центральной улице посёлка, потом по остальным, чтобы все видели, что в совхозе начинается свадьба.
Комсомольская свадьба состоялась в знаменательный день Советского государства - в день Великой Октябрьской социалистической революции - седьмого ноября. В столовой рядами накрыты белыми скатертями столы. На них поставлены холодные закуски, угощения. Для молодожёнов особый стол - с закусками и шампанским.
Подъехали тройки, с них валит пар, лошади постукивают копытами, под дугами звенят колокольчики. Из кошев вылезли молодожёны. Женихи Васильев и Верёвкин бережно поддерживают своих невест, одетых в длинные белые платья. Родные, гости, приглашённые все входят в зал и рассуживаются за столы. Возле женихов и невест садятся дружки, родители, а дальше гости - все покорители целины. Здесь же секретарь комитата комсомола Сосновский, парторг Речкин, председатель рабочего комитета Булькин, директор совхоза Иванов, агроном Полевая и все те, кто был приглашён на свадьбу. Когда все уселись за столами, с места поднялся комсорг Сосновский, поднял руку, требуя тишины. В зале постепенно стихли голоса.
- По случаю такого торжественного праздника в нашем целинном совхозе разрешите комсомольскую свадьбу считать начатой, - сказал Алексей Иванович.
Гром аплодисментов разорвал тишину зала. В этом громе рукоплесканий каждый старался выразить свою радость происходящим событием, гордился тем, что является участником такого важного дела, как рождение новой комсомольской семьи на целине. Комсорг снова поднял руку. Аплодисменты постепенно утихли.
- Очень приятно, что вы все, товарищи, так прекрасно приветствуете наших молодожёнов, - сказал Сосновский. - Я думаю, что каждый из нас запомнит этот день на всю жизнь, а молодожены тем более. Сейчас предоставляю слово нашему директору Евгению Игоревичу.
Директор встал, пригладил рукой лысеющий лоб и виски, глянул на всех присутствующих, потом на молодых, сказал:
Товарищи! Сегодня у нас торжественный день. Мы справляем на целине первую комсомольскую свадьбу нашим молодым целинникам.
- Снова раздались рукоплескания присутствующих, покрыв последние слова директора. Иванов подождав некоторое время, продолжил:
- Родились новые две комсомольские семьи. Это же, товарищи, прекрасно. Пусть таких семей у нас с каждым днём всё больше и больше. А ведь весной мы все приехали на пустое место, строительство совхоза начали с нулевой отметки, а сегодня у каждого из нас есть уже крыша над головой, квартира. Собран первый богатый целинный урожай хлеба. Его вырастили вы своими руками и засыпали в закрома государства. Мы с вами построили целинный совхоз - нам в нём и жить. Но не только нам, а нашим сыновьям, внукам и правнукам быть хозяевами на этой земле. Мы счастливы тем, что нам первым пришлось строить наш совхоз наравне с тысячами таких же комсомольцев и коммунистов страны в других местах. Пусть эта первая комсомольская свадьба будет началом новой жизни. Пожелаем, товарищи, нашим молодожёнам хорошей верной любви, прекрасного семейного счастья, крепкого здоровья, кавказского долголетия и, как говорят, кучу детей. Я обращаюсь к родителям наших молодожёнов и говорю им от всего нашего прекрасного коллектива совхоза - большое вам спасибо за то, что вы вырастили таких замечательных сыновей и дочерей, которыми сейчас гордится весь наш совхоз. Будьте счастливы, молодожёны, на всём длинном жизненном пути!
Гром аплодисментов вспыхнул в зале. Директор сел. Но тут же встал Речкин.
- Товарищи! Минуточку внимания попрошу, - начал он.
Но рукоплескания раздавались и раздавались. Уж больно хорошо сказал директор, всем понравилось. Сказал, как думали все, но не могли сразу сказать, так как это невозможно было. Наконец, аплодисменты улеглись, стало тихо. Николай Васильевич продолжил:
- Товарищи! Мы все сегодня собрались такой дружной семьёй в этом зале. Добрая слава по всей округе о нас коммунистах и комсомольцах идёт. Целинники заслужили эту славу своим трудом, руками вот этими строили совхоз на целине. Пройдут годы, но то, что мы по воле партии, создали целинный совхоз, будет жить в веках. Не всё у нас ещё гладко, но много хорошего времени у нас, впереди. Самое дорогое для нас - это строительство коммунизма. Мы его строим и построим своими руками для всего человечества. Сколько могли и сколько ещё сможем мы отдадим свой труд нашей партии и советскому народу. Придёт пора и нас сменит новое молодое поколение советских людей. А это поколение рождается сегодня в ниши дни, от нас самих. Наша первая комсомольская свадьба в совхозе - это начало продолжения наших дел. Родятся другие люди - наши наследники - поглядят на нашу жизнь и скажут: трудно было первым целинникам - но это было прекрасное начало. Придут художники - нарисуют картины про тех, кто первый тут зажигал огонёк, кто вкопал в целинную землю первый столбик, нарисуют тех, у кого весной к мозолистым рукам прилипала жирная чернозёмная земля целины, кто обливался потом, поднимая веками нетронутые пласты земли. Мы исполнили свой долг перед партией и комсомолом - построили совхоз, подняли к жизни целину. Мы теперь вправе сыграть первую комсомольскую свадьбу так, как подсказывает нам наше желание и обстановка. Пусть может что-нибудь будет немножко не так, но я думаю, что родители наших молодожёнов нас простят. Желаю молодым счастливых лет долгой супружеской жизни, а стариков обрадовать внуками и внучками.
Снова раздались аплодисменты. Но поднялся отец Анатолия - Сергей Васильевич, выждав момент, сказал:
- Большое спасибо за хорошие слова в адрес наших детей. Предлагаю, поднять тост за наших молодых!
Мелодично, тонко зазвенели бокалы. Заговорили гости, веселее стали, разговорчивее. Сосед с соседом припоминали прошлое, одни хмурились, другие смеялись от минувших дней. Пока суть да дело явились купцы - с блинами, промолвили:
- А теперь, дорогие гости, просим попробовать румяных блинов и посмотреть, каких блинов напекли наши молодые. Только наши блинчики надо выкупать. Каждый из вас блинчик купите, чарочкой запейте, да доброе слово молодым окажите!
- А дорогие у вас блинчики? - спрашивали гости.
- По сходной цене продаём, - отвечали купцы.
Продают блины, а молодым кладут платья, рубашки, детские коляски кладут всё, что считают нужным в жизни. Наложили целые вороха на руки купцам. А главный купец хвалит блинчики, приговаривает:
- Тесто делал ловкий спец, в сковородку лил мудрец, пёк на печке Аверьян, на тарелку клал я - Иван, каждый блинчик, ох, румян. Те блины молодые притомили, на кусочки разделили и велели продавать и по чарке наливать!
Гости смеялись, покупали блины, подспрашивались ещё, но купцы шли дальше по рядам...
Зазвенели мелодичным звоном тонкие стеклянные бокалы с искристым вином, захлопали пробки из-под шампанского вина. С разных сторон посыпались голоса:
- Горько, горько!
Молодожёны поднимаются со своих мест, женихи нежно обнимают своих невест и целуют их в разгорячённые уста.
Веселы гости, всюду разговор, смех. Но вот робко один мужской голос запел:

Родины просторы, горы и долины,
В серебро одетый зимний лес грустит.
Едут новосёлы по земле целинной
Песня молодая далеко летит.

Голоса подпели, песня зазвучала во всю свою богатырскую ширь:

Ой, ты, зима морозная,
Ноченька яснозвёздная.
Скоро ли я увижу
Свою любимую в степном краю...

Пели эту песню и у всех перед глазами вставали картины уже прошлого, уже ставшего историей, таким далёким и таким близким, незабываемым в душе каждого целинника. Внушительный хор пел свою любимую песню слаженными, громкими голосами. Казалось, вот она вырвется через окна и понесётся на простор по широкой степи и начнёт гулять по необозримой бывшей целинной земле.
Не успела эта песня улететь на широких крыльях из зала, как вспыхнула другая, тоже полюбившаяся всем комсомольцам и молодёжи новая песня, только уже вместо слова колхоз распевали совхоз:

- Идёт парнишка с девушкой любимой,
Из-под кубанки вьётся чёрный чуб.
Поёт гармонь на улице Целинной,
Зовёт девчат на вечер в новый клуб.

Поёт гармонь про ласковое лето.
Про ширь полей и красоту берёз,
И про любовь, про золото рассвета
Над целиной, где встал родной совхоз...

Зимою здесь построили посёлок,
Ловили в письмах строчки новостей,
На первых свадьбах первых новосёлов
Стаканов не хватало для гостей.

Мы шли сюда дорогой очень длинной,
По необжитой мёрзлой целине...
И вот сейчас на улице Целинной
Поёт гармонь о милой стороне.

Смолк баян, кончилась песня. Но в углу зала уже сидят музыканты со скрипками, бандурами, балалайками, мандолинами. Подтянуты струны, натёрты канифолью длинные смычки, проверены медиаторы. Смолкла песня, а через миг заиграл струнный оркестр. Звонкий девичий голос запел:

Меня милый разлюбил
Сам уехал на Алтай.
-А я дурой не была
Тем же следом прибыла...

 Звонкая дробь каблучков разнеслась по залу, её подхватили другие, и началась пляска молодёжи. Припевки следовали одна за другой, и, казалось, им не было конца. Плясали пока не устали. Кому-то пришло в голову послушать песни. Стали все в один голос звать:
- Костя, спой! - Ну, что тебе стоит.
Шофер Костя отказывался:
- Какой я певун. Пусть другие споют, а я послушаю.
Костю стали просить молодожёны Анатолий с Марусей и Николай с Зоей:
- Видишь, как тебя просят, - сказал Анатолий. - Спой!
- Для молодых, пожалуйста, - сказал Костя. - Оркестр, музыку!
Костя молодецки прошёлся по кругу, топнул ногой, ковыльнул в воздухе носком хромового сапога, начищенного до алого блеска, запел:


Ты казала в поныдилок
Пийдым рано на барзынок.
Я прыйшов - тебэ ныма -
Пидманула,пидвыла.

Припев:
Ты ж мэнэ пидманула,
 Ты ж мэнэ пидвила,
Ты ж мэнэ молодого
З ума, з разума звыла.

Ты казала во вивторок,
Поцелуешь, разив сорок.
Я прийшов - тебэ ныма -
Пидманула,  пидвила.

Припев.

Ты казала у середу
Пийдем разом по череду
Я прыйшов - тебе ныма -
Пидманула, пидвила.

Припев.

Ты казала у ныдилю
Пийдым рано на высилью.
Я прыйшов-тебе ныма -
Пидманула, пидвыла.

Припев.

Ты казала що умру-
Я прынжо пвисть труму.
Я прыйшов, а ты жыва –
Пидманула-пидвыла...

Песня так всем понравилась, что припев пели все вместе, а под конец все пустились в пляс. Молодожёны ушли, чтобы не мешать гостям. Снова сделался круг и в кругу оказался молодой, круглолицый Овсов.
- Петя, тряхни, чтобы половицы заскрипели! - кричали Овсову.
- Что я один?
- Начинай, другие помогут. Подзадорь девчат!
Пошёл по струнам смычок, скрипка издала волшебные звуки, ей вторили мандолина, балалайка, бандура. Повёл оркестр весёлую плясовую. Вышел на круг Овсов. Понесла музыка плясуна, только гул идёт от половых реек, словно играет молодое тело Петра легко и быстро. Ноги выбивают дробь, руки ходят из стороны в сторону в такт музыке, словно он не пляшет, а исполняет цирковой номер на сцене, то на носках, то на каблуках начищенных сапог, то присядет, и, выбрасывая вперёд ноги, идёт по кругу.
- Ну,  даёт! Всю музыку под ноги стоптал!
- Ему бы не целину поднимать, а быть артистом!
В этот самый прекрасный момент звонкий девичий голос закричал:
- Невесту воруют!
Все кинулись к дверям. Получилась свалка, двери закупорились, кто-то упал на самом пороге. А Окнев, со своими дружками, уже тащили Марусю к выходу из дома. Момент был напряженный. Маруся отбивалась, как могла, но её подхватили, приподняли и понесли. Но в это самое время вырвались вперёд из толкучки дружки молодожёнов, догнали, уцепились за Марусю, стали отбирать её у дружков Окнева, те сопротивляются. Но подбежали ещё, отбили Марусю, и повели в комнату.
- Ну и Окнев! Выбрал удачный момент!
- Ещё бы не много и своровал бы невесту!
- Кто успел заметить!
- Куда смотрели дружки?
- А куда смотрел жених? - говорили, смеялись, шутили.
Ведь на свадьбе положено так делать, чтобы жених не зевал, а берёг свою невесту.
Заиграл баян, его поддержал оркестр. Свадьба продолжалась до рассвета.
Сколько было потом ещё таких комсомольских свадеб! Но это была первая, запоминающаяся, целинная!



Снег покрыл толстым покрывалом все совхозные поля, хлопьями повис в ближних и дальних рощах на суках деревьев, припорошил сверху разлапистые ветви сосен, елей, пихт и кедров сначала тонким слоем снега, а потом, словно, ватой окутала все ветви сосен и елей. Светлое озеро покрылось толстым слоем зеркально гладкого синего льда, застыли малые и большие ручьи, только река Кокша с её хрустально чистой и прозрачной водой с шумом боролась против мороза, от реки поднималось облако пара, прибрежные кусты и камыши покрылись серебристым морозным инеем, который ярко блестел под лучами низкого зимнего солнца. В январе и феврале ударили сорока-пятидесяти градусные морозы. Казалось, замерло всё живое на земле и в степи. Но так только казалось. Если присмотреться повнимательнее, то увидим, как  над незастывающей рекой кружатся чирки, садятся на воду, весело ныряют в воду - достают себе пищу со дна реки. В рощах щебечут красногрудые снегири, желтопузые жуланы. Кажется, им нипочём пятидесятиградусный мороз. К берегу реки подползла на брюшке хитрая лиса, притаилась за кустиком, лукаво посматривает на чирков и терпеливо ждёт, когда чирок сядет на лёд. Ох и хитрая кумушка-лиса!
Над целинным посёлком кверху тянутся сизые столбики дыма. Это из каждой трубы идёт дым - в каждом доме жарко топятся печки, целинники пекут блины да посмеиваются над сибирской зимой.
Солнце поднялось высоко на небе - спал мороз. На улице Комсомольской стучат топоры. Это бригады плотников строят новые дома под квартиры.
Идёт время. Мороз сменяется сибирской пургой. В такие дни ничего не видно на улице. Пурга дует день-два, а может дуть и целую неделю. Но как не бесится пурга, а в марте утихает. С крыш капают со звоном частые капели, за ночь намерзают у крыш хрустальные сосульки льда. Но, пригреет солнышко, и они падают на землю, если раньше палками не собьют ребятишки.
Весной вода струится ручейками, быстро тает грязный снег, чавкают под ногами лужи со снегом и грязью, а, весеннее солнышко греет всё теплее и теплее. Всё меньше и меньше становится снега и, наконец, земля освободилась от грязных луж и запарила под благодатными лучами весеннего солнца.
Все поля покрылись прозрачным, дрожащим весенним маревом, проснулась после зимней спячки, отдохнула за долгие зимние месяцы. Теперь она заходила, заколыхалась в ней великая мощь живых корней, заструилась вокруг неведомая сила, и поднимается по корням, с великим напряжением выталкивает из земли сначала маленькие, робкие стебли выправляет их листья в каждой травинке, в каждом злаке, в каждой берёзовой веточке. Успевают в это время хлеборобы-целинники сеять зерно на полях. Живой ток неведомой силы даёт жизнь посевам и через недельку-полторы все поля целины зеленеют нежными ровными всходами.
К осени все посевы созрели, колышутся на тонких стеблях тяжёлые полновесные гранёные колосья, низко кланяясь земле-матушке за её труд. Пришли комбайны, и золотым потоком, полилось зерно из бункеров в кузова автомашин.
Один за другим проходят годы. Растёт целинный посёлок центральной усадьбы, духовно вырастают люди. В целом целинный совхоз занял теперь в районе ведущее место по производству зерна. Казалось, что ещё нужно - задание партии выполнено. Но коммунисты совхоза уже думали о том, что имея такую мощную кормовую базу, надо развивать другую отрасль народного хозяйства. Думали, гадали и, наконец, решили: совхоз должен получать не только зерно, но целина должна дать молоко и мясо своему родному государству...
Строится, растёт, ширится совхоз "Зерновой", далеко о нём шагнула добрая слава. Приезжают из разных мест в совхоз комсомольцы и молодые парни и девушки, целыми отделениями прибывают сюда демобилизованные солдаты Советской Армии, чтобы работать с вдохновением и познать радость труда на целинной земле.

В просторном светлом кабинете секретаря партийного комитета совхоза идёт заседание парткома.
Партийный комитет избран в этом году в связи с увеличением коммунистов, прибывших из разных колхозов, предприятий и строек для работы на целине. Также из числа лучших рабочих, которые были приняты в члены партии на месте. Численность партийной организации совхоза перевалила за сто человек. Это дало возможность на очередном отчётно-выборном партийном собрании уже избрать не партийное бюро, а партийный комитет совхоза из девяти членов партии. Секретарём партийного комитета единогласно был избран Речкин Николай Иванович.
Заседание партийного комитета должно было обсудить вопрос дальнейшего развития хозяйственной деятельности в соответствии с последними указаниями Центрального Комитета партии в области сельско-хозяйственного производства и увеличения производства продуктов питания для населения. Доклад по этому вопросу сделал директор совхоза. Заканчивая своё выступление, Евгений Игоревич сказал:
- Постановление Пленума Центрального Комитета партии обязывает нас увеличить производство зерна, молока, мяса. Что касается зерна, то мы эту проблему решили, а вот о производстве молока и мяса сегодня надо этот вопрос всесторонне нам обсудить, взвесить, чтобы на очередном общесовхозном партийном собрании можно было рекомендовать коммунистам наши предложения для внедрения в практику. Вопрос сложный и трудный для нас. Тут одним росчерком пера не решишь возникшую перед нами проблему. Районный комитет партии нам ещё не дал пока прямого указания на развитие в нашем совхозе животноводства. Но это не значит, что мы должны быть в стороне от этого вопроса. Соседние с нами колхозы, эту проблему, уже решают. Но об этом подробнее скажет нам присутствующий здесь секретарь райкома товарищ Журавлёв.
Директор сел на своё место. Присутствующие члены партийного комитета невольно посмотрели на Ивана Васильевича. Но тот сидел спокойно, что-то записывал в свой малюсенький блокнотик, который всегда носил в правом нагрудной кармане.
- Прошу членов партийного комитета, высказывать свои предложения по докладу директора совхоза, - сказал Речкин.
Наступило молчание. Каждый думал над только что услышанными установками директора в докладе. Тут надо говорить толково, конкретно с деловыми предложениями. Поэтому брать слово для выступления никто не спешил. Тем более, что в совхозе всё хозяйство и машины приспособлены только для ведения зернового хозяйства.
- Так кто будет говорить? - снова спросил Николай Васильевич.
- Разрешите мне, - промолвил Коробов.
- Пожалуйста, говори.
- Я так, товарищи, думаю. Для того, чтобы получать мясо и молоко надо развивать животноводство. Я не против этого направления. Но давайте посмотрим на наши возможности. У нас нет ни одного скотного двора, а ведь коровы на мороза не будут давать молоко. Сейчас у нас тепло, но придёт зима. Куда поставим наших бурёнушек. Я так считаю: прежде всего надо начать строить скотские помещения, а уж когда построим, тогда надо будет говорить о коровах. Пока в докладе директора не сказано даже где предполагается строить скотские помещения, сколько их, на каком отделении, на сколько голов. Вопрос этот сложный, тем более, что у нас нет пока ничего подходящего для развития животноводства. Я за то, чтобы сначала построить скотные дворы. Тогда вопрос о животноводстве можно будет решить быстрее. Я заканчиваю, может, ошибаюсь, пусть меня поправят другие.
Коробов сел, но в это время попросил слова агроном совхоза Овсов.
- Я вот так думаю. Центральный Комитет партии правильную даёт нам установку на развитие животноводства. Посмотрите, что делается на практике. У нас ежегодно соседние колхозы покупают грубые корма, везут их на свои фермы, кормят свой скот, получают молоко и мясо. А почему мы не можем? Этим вопросом у нас ещё никто на занимался всерьёз. Это первое заседание партийного комитета по данному вопросу и его надо поддержать. Иначе, что получается: сначала мы солому продавали колхозам, потом стали предлагать им брать без всякой оплаты, так как она оставалась и нынешней весной. Мы сами её сжигали, чтобы очистить поля. Практически, мы  уничтожали корм, и, тем самым, сужали искусственно свои возможности. Я с некоторыми положениями Коробова согласен, что надо строить помещения. А вот ждать, пока они будут построены, а тогда решать вопрос о животных - я не согласен. Вопрос о закупке тёлок и коров надо уже решать в этом году, чтобы конкретно знать, на сколько голов надо строить скотские помещения.
Члены партийного комитета выступали один за другим. Чувствовалось, что все коммунисты обеспокоены обсуждаемым вопросом. Но сразу решить этот вопрос не так-то было легко, так как нужен был проект коровника, нужно было добиться внесения строительство в титульный лист, а это обозначало, что строительство животноводческих дворов начнётся только в следующем году. Слово для выступления взял Анатолий Васильев.
- Я тут слушал и пришёл к такому выводу: в этом году не будет начато строительство скотных дворов по вышеуказанным причинам. А не лучше ли поехать в соседний совхоз "Пролетарский" и в "Комсомольский" и посмотреть, как у них обстоит дело, взять у них проекты и начать строительство. Леса у нас достаточно, а если ещё потребуется, то можно съездить в лес и заготовить. Мне кажется, так быстрее будет дело идти, а Сосновскому сейчас предложить быть делегатом для поездки по совхозам. Ему строить скотские помещения, пусть он заранее знакомится с их внутренним и внешним видом.
Вот тут сразу второй вопрос напрашивается. Раз мы решаем вопрос о животноводстве, то тут же необходимо обговорить кадры, какие будут работать с животными. Коровы, это не трактора, а живые организмы. Уход за ними потребует научной организации труда, а у нас в совхозе нет ни одного специалиста с зоотехническим образованием, нет ветеринарных работников. Как решить этот вопрос - я не знаю. Тут без районного комитета партии нам не решить этого вопроса.
Обсуждение затянулось, чем больше говорили, тем больше возникало проблем и трудностей. Одни, казалось, разрешимы, другие - неразрешимы. Неразрешимы, в том смысле, что не было пока подходящей базы и возможностей. В заключение поднялся с места секретарь райкома Иван Васильевич и сказал:
- Я много не буду задерживать вашего внимания, товарищи. Всем ясна установка Центрального Комитета партии на увеличение сельскохозяйственной продукции в стране. Рост должен увеличиваться, качество продукции повышаться. Это непреложный закон марксистко-ленинского диалектического развития нашего общества. Вследствие этого мы должны всемерно развивать сельское хозяйство.
Обсуждение на заседании вашего партийного комитета вопроса развития животноводства в совхозе вызвало среди некоторой части рабочих, да и членов партийного комитета неверие в свои силы и возможности быстрого развития животноводства. Но в целом все согласны, что животноводство надо развивать, как наиболее прибыльная часть хозяйства. Вопрос Васильева о зоотехнических кадрах для работы в  совхозе правильный. Мы в райкоме партии на бюро постараемся положительно решить этот вопрос. Думаю, что бюро райкома партии поддержит решение вашего партийного комитета по строительству животноводческих помещений, в выделении леса, кирпича и других строительных материалов. Целина должна дать не только стране хлеб, но и мясо, молоко и другие продукты. Таково сейчас веление времени, требование партии.
Иван Васильевич кончил говорить. Потом спросил:
- Может, кто хочет у меня спросить о чём-нибудь, пожалуйста.
- Все ясно, - промолвил Василий Коробов. - Надо начинать строить помещения для скота.
- Правильно, - поддержал Васильев. - До осени ещё далеко так, что на каждом отделении можно построить по одному скотному двору. Заседание партийного комитета закончилось. А ровно через неделю в совхозе началось строительство животноводческих дворов. Сосновский еле успевал бывать то на одном, то на другом объектах. Строители требовали материала, и его нужно было доставлять, подвозить. По всему совхозу разнеслась радостная весть:
- Все на строительство скотных дворов!

Вся планета готовилась к проведению в Москве Всемирного Шестого фестиваля молодёжи и студентов. Радио, газеты мира информировали молодёжь о составе молодёжных делегаций для поездки в столицу страны Советов. Это было величайшее событие в жизни народов всего мира, так как каждая страна мира стремилась послать в Москву свои лучшие народные таланты из молодёжи и студентов, чтобы в Москве показать своё народное искусство. Весь мир серьёзно готовился к успешному  проведению всемирного молодежного форума.
Радиокомментаторы по радио своих слушателей, корреспонденты газет своих читателей знакомили с составом французской, английской, итальянской, болгарской, чехословацкой, монгольской и многих других молодёжных делегаций. Особое внимание уделялось приезду в Москву делегаций из Африки, Южной Америки, Юго-Восточной Азии. То есть из только что освободившихся из колониальной и полуколониальной зависимости, из векового рабство и, ставших на путь некапиталистического развития.

Проведение Всемирного фестиваля в Москве молодёжи и студентов планировалось не только как знакомство молодёжи мира с культурой и искусством народов стран и континентов, но и как важное общеполитическое мероприятие, где бы молодёжь капиталистических стран и стран, недавно вышедших из колониальной зависимости познакомилась бы с жизнью, работой, культурой и искусством советской молодёжи, чтобы в результате проведения форума молодёжи мира смогла увидеть своими главами достижения социализма, чтобы убедилась на что способен свободный советский человек социалистического общества.
Сделан форум мира ещё и для того, чтобы молодые парни и девушки, разъехавшись после фестиваля из Москвы по своим странам, смогли своими устами на своей родине на встречах с такими же своими сверстниками как сами, говорить правду о великих достижениях страны советов в строительстве коммунистического общества, своими глазами видевших страну великого Ленина.
Сознавая величайшую ответственности перед молодёжью мира с полной серьёзностью готовились все комсомольцы и молодёжь советской страны. Комсомольские организации избирали делегатами на Московский форум своих лучших производственников. Быть избранным на фестиваль - великая честь.
Центральный Комитат Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодёжи обратил особое внимание на избрание делегатов на фестиваль из комсомольцев и молодёжи, работающей в целинных совхозах
Стоял ясный июньский день. Солнце светило по-летнему. С полей лёгкий ветерок нёс пьянящий медовый запах, запах колосящихся хлебов; в воздухе стояло неумолимое пение невидимых жаворонков, треск кузнечиков.
Анатолий Васильев был на стройке скотного двора на двести голов. Неожиданно его позвал к себе мастер Сосновский.
- В чём дело? - спросил Анатолий.
- Не могу в чертежах разобраться, - сказал Алексей Иванович. – Не пойму, где надо ставить кормушки, все цифры расплылись.
- Тут всё ясно указано. Для ясности возьми рулетку и измерь.
Алексей ещё раз глянул на проект, сдвинул брови, буркнул:
- Не понимаю, зачем даны такие размеры.
-Вот в том-то и дело, если всё сделаем по проекту - мало останется места для стоянки коровам, - сказал Васильев.
- Ошибка в расчётах, - в сердцах промолвил Алексей. - Куда глядели проектировщики!
- Не знаю, - ответил Анатолий. - Ты ездил за проектом, смотрел уже построенные скотные дворы, ты и разбирайся теперь.
- Как надо исправить ошибку в проекте?
- Я тебе уже говорил: давай произведём замер, потом посмотрим.
- Давай складной метр!
Начали делать замер - выяснили, что цифры перепутаны. Вместо нужной цифры сто восемьдесят шесть стояло расплывчатое сто тридцать шесть.
- Вот теперь ясно, - промолвил Сосновский.
 - Теперь давай закурим, - предложил Анатолий. - Это можно, - согласился Алексей, доставая из кармана сигареты. Закурили, а потом снова заговорили.
- Читал о делегации болгар на фестиваль? - спросил Васильев.
- Читал, - ответил Алексей.
- Хорошо готовятся.
- Сейчас все готовятся, ведь к нам в СССР не пошлют, кого попало - все передовики производства.
- Кончай курить, - промолвил Анатолий. - Надо работать.
Визжат тонким голоском пилы, стучат по брёвнам, балкам и рейкам топоры и тяжёлые молотки, повсюду пахнет свежей корой и щепками.
Часа в три подъехала машина. На неё никто не обратил внимания. Но из кабины вылез шофёр Костя и пошёл по коровнику, спрашивая:
- Где Васильев?
- Иди дальше, - отвечали ему.
Наконец, в будущем цехе кормокухни увидел Анатолия.
- Приказано найти тебя и доставить в райком комсомола целым и невредимым, - промолвил Костя.
- Это зачем же так быстро?
- Не могу знать, - ответил Костя.
- Приказал Речкин. Да садись в кабину быстрей, не упирайся.
- Ты шутишь?
-Какие могут быть шутки!
Через полчаса Анатолий стоял перед секретарём партийного комитета.
- Вот что, Васильев, - сказал Речкин. - Ты у нас делегат на Шестой Всемирный фестиваль молодёжи, тебя избирали наши комсомольцы. Сейчас райком комсомола требует тебя, чтобы ты через два часа был у них в райцентре. На сборы тебе даю час времени. Придёшь, Костя тебя отвезёт. В райкоме всё что надо скажут. Ясно?
- А что тут не понятного?
- Тогда иди. Не забудь захватить с собой документы.
- Нельзя ли на день отложить выезд? - спросил Анатолий.
- Это почему?
- На стройке двора не хватает плах. Там через день станет пиломатериала.
- Твою просьбу передам прорабу, а сам собирайся, и через час ты должен выехать из совхоза.
Васильев быстро вышел из кабинета и ушёл. Дома была Маруся, она сидела на стуле и кормила грудью маленького сына, напевая:

Спи, моя радость, усни!
В доме погасли огни.
Пчёлы затихли в саду,
Рыбки уснули в пруду.
Месяц на небе блестит.
Месяц в окошко глядит.
Глазки скорее сомкни!
Спи, моя радость, усни!
Усни! Усни...

Анатолии вошёл в комнату. Подошёл к Марусе.
- Тише, ребенок засыпает, - шепотом промолвила она, отнимая его от груди и кладя в коечку.
- Маруся, меня в Москву посылают на фестиваль, - промолвил Анатолий.
- Когда? - спросила Маруся.
- Велено через час выезжать.
- Не пущу, - ответила жена. - Что других не было, ты обо мне подумал, с кем я останусь!
- Других не посылают, а мне велено через час выезжать.
- Это Речкин всё делает, почему не послать Овсова. Он не женат, да и работы у него нет такой ответственной, как у тебя.
Анатолий обнял жену, сели.
- Причём тут Речкин. Ты же сама на комсомольском собрании голосовала. Ты бы тогда всем сказала, что Васильева надо отставить, а заменить его надо другим.
- Ах, да, я об этом забыла. Нет, я против решения не пойду.
- Тогда вопрос решён.
Ровно через сутки после этого разговора комсомольско-молодёжная делегация Алтая выехала скорым поездом "Барнаул-Москва" на Шестой Всемирный фестиваль молодёжи и студентов в столицу нашей Родины. На вокзале провожали делегацию представители Крайкома комсомола, рабочие, колхозники, студенты, комсомольцы.
Поезд идет сутки, вторые... Анатолий стоит у открытого окна вагона. За окном мелькает молодой хвойный лес, светлые поляны с копнами свежескошенного душистого сена, стайки белоствольных русских берёз. Временами поезд вырывается на бескрайний сибирский простор. Тогда Анатолий видит жёлтое море волнующихся на ветру поспевающих хлебов.
Меняются перед глазами Анатолия картины родной страны. Вся страна в трудовом ритме. Идёт грандиозное строительство на всей громадной территории.
Стучат, стучат колёса о рельсы. Поезд ускоряет свой бег. С каждым часом всё ближе и ближе столица нашей Родины – Москва. Анатолий с волнением думает:
- С чем вернусь к вам, дорогие товарищи-комсомольцы совхоза, из Москвы, что расскажу?



По всему совхозу был объявлен выходной, которого ждали с нетерпением. День был прекрасный. Ярко светило солнце. На берегу светлой реки Кокши собрались все новосёлы. Только не пошла из дому Маруся и теперь через раскрытое окно смотрела на берег, где собрались рабочие совхоза - ребята, парни. Сын Серёжа играл - сидя верхом на коне, понукал:
- Но, но Карый, - подхлёстывая его плеткой.
- Ну и баловник ты у меня, - говорила Маруся. - Никак не можешь спокойно сидеть.
В дверь тихо постучали.
- Войдите, - промолвила Маруся.
Отворялась дверь и в комнату вошли Зоя и Николай Верёвкины, держа за руки дочь Верочку. Маленькая девочка остановилась у порога и не двигалась, зорко оглядывая же знакомую комнату. Пухленькие щёчки, чёрные глазки, маленький курносый носик приятно сочетались на её лице. Верочка устремила свой взгляд на качающегося на коне Серёжу.
- Подойди к Серёже, - промолвила Зоя. - Смотри, как он прекрасно скачет.
А Серёжа, видя, что вошли люди, продолжал заниматься своим делом, как лихой буденовский кавалерист гордо восседал па красном коне, крепко держал его под узды. Сережа - толстенький, кругленький - остановил свою скачку и поглядел в сторожу Верочки, слез с коня и подошёл к девочке. Поглядев на неё, взял за руку и повёл к лошади, но Верочка остановилась и не хотела отходить от матери.
- Иди, иди, - промолвила Зоя. - Поиграйте вдвоём.
- Проходите и садитесь, - сказала Маруся, приглашая Веревкиных и поднеся им стулья. Далеко собрались?
- На берег, - ответила Зоя. - Сейчас все там гуляют и отдыхают.
- А ты, что не собираешься? - спросил Николай.
- Ты что? - ответила Маруся. - Анатолия нет, а я пошла бы гулять.
- А мать где?
- Уехала утрам в город за покупками.
- Собирайся, - настаивал Николай. - С нами прогуляешься. Денек-то, какой прекрасный. Как по заказу.
- Нет, я никуда не пойду, - стояла на своём Маруся. - Была бы дома мама, а то куда я Серёжу дену. Не таскать же его за собой.
- Мы же взяли с собой, - поддержала Николая Зоя. - Пусть ребёнок свежим воздухом подушит.
- Нет, мама приедет, и будет ругаться.
- Не заругает, а ещё похвалит, собирайся, - не отходила от Маруси Зоя. - Чего одна будешь сидеть. Погуляем, отдохнём и придём назад.
- Разве с моим Серёжей отдохнешь, того и гляди в грязь залезет на берегу реки.
- Мы же смотреть будем. Ты думаешь наша Верочка лучше. Гляди и гляди, а чуть проглядел - смотришь уже куда-нибудь ушла. Давай, Маруся, собирайся, - говорила Зоя.
- Никуда не хотела идти без Анатолия.
- Что он ругать за это будет?
- Да, кстати, нет вестей от Анатолия? - спросил Николай.
- Как же нет, есть, - промолвила Маруся и, порывшись в шкатулке, нашла жёлтый листок. - Прислал телеграмму из Москвы, читай!
Молодец, - промолвил Николай, ещё раз перечитав короткую телеграмму: "Доехал хорошо. Живу в гостинице. Привет из Москвы".
- Вчера передавали по радио об открытии Шестого Всемирного фестиваля молодёжи. Но одно дело услышать - другое дело увидеть.
- Приедет - расскажет, - промолвила Маруся.
- Собирайся, - стояла на своем Зоя. - Смотри, что на берегу творится, весь берег усыпан людьми. - Одевай Сереже легкий костюмчик и пошли.
На берегу было действительно оживлённо. Играли в волейбол, городки, мяч-лапту. Всюду раздавался весёлый звонкий смех, крики. Николай сразу влился в одну из волейбольных команд. Болельщики шумно реагировали голосами на удары мяча:
- Реж сильней! - кричало несколько голосов, когда Веревкин подпрыгнув к самой сотке, ударом по волейбольному мячу. Отбил его от сетки вглубь площадки противника. Реснянский пытался подхватить мяч, и промахнулся.
Волейбольный мяч летел над туго натянутой сеткой  в другую сторону, вверх и вниз, раздавались сильные хлопки от ударов. Судья Овсов успел объявлять:
- Одиннадцать в пользу правых!
- Семь в пользу левых!
Когда ситуация обострялась болельщики ещё сильней реагировали, стремились поддержать своих игроков криками:
- Бей живей!
- Отбивай!
- Глуши о землю!
- Эх  разиня!
Другая часть новосёлов на другом берегу Кокши вела непринужденный разговор друг с другом, кто тихонько напевал о чем-то своём, близком и дорогом, кто смеялся от рассказа о делах минувших на целине. Особенно были прекрасны девушки в лёгких цветных летних платьях. Парни держали под руки девушек и тоже подпевали. Зоя и Маруся шли от одной группы к другой, ведя за руки своих малышей.
- Зоечка и Марусенька, к нам присоединяйтесь, - пригласил Коробов.
- Мы уж посмотрим и послушаем, - отвечала Зоя.
- У нас весёлая кампания, - продолжал Коробов и ударил пальцами по струнам гитары, напевая?
Эх, яблочко,
Да на тарелочке
Надоела мне жена
Пойду к девочке.

- Давайте споём общую, - предложил Коробов.
Сам собой организовался самодеятельный молодёжный концерт художественной самодеятельности. Благо артистов собралось много из Москвы, Великих Лук, Украины, Белоруссии, Литвы, Молдавии, Урала, из Алтая.
Спели любимую "Катюшу".
- Попросим нашу Зою спеть украинскую песню "Стоит гора высокая", - сказал Коробов.
- Да что вы, я не могу спеть, девать ребенка некуда, - отказалась Зоя.
- Ничего, мы подержим твою Верочку, закричали несколько голосов.
Коробов заиграл на гитаре. Зоя  вышла в круг и запели:
Стоит гора высокая,
А пид горою гай…
Её чистый, звонкий голос звенел и разливался по всему берегу и улетал далеко-далеко в необозримую целинную степь, шумящую поспевающими колосьями пшеницы. Все слушали и представляли себе высокую гору, лес-гай, медленно текущую воду в раке, зеркальную поверхность реки.
Когда голос Зои умолк, то сделалось тихо, все молчали, словно завороженные волшебным пением невиданной певицы. Потом вдруг вспыхнул гром аплодисментов, послышались голоса:
- Молодец, Зоя!
- Ещё спой что-нибудь!
-Вот это голосок! Целина веками не слышала такого исполнения!
- Хватит, хватит, - кричал Скарлыгин. - Послушаем Петра Руденко.
Дружные аплодисменты приветствия раздались в адрес Петра.
- Я не смогу, - отказывался Руденко. - Уже сколько не пел, да и слова перезабыл.
- Не оправдывайся - кричали девчата.
- Спой, Петро!
Смущённого Петра вытолкнули в круг. Он вышел на середину импровизированной сцены. Все с интересом смотрели на его чуть скуластое лицо, вихрастый, вьющийся чуб. Руденко обвёл всех взглядом, посмотрел на чистую гладь светлой хрустально чистой воды Кокши, глянул в даль целинную.
- Какую же спеть вам песню?  спросил Петро.
- Твою любимую давай, - сказал Реснянский.
Руденко сделал серьезный вид, глаза будто потемнели, насупил брови, с лица сошла улыбка смущения, сосредоточился, вдохнул в себя воздух, чистым басом запел:

Реве та стогне Днипр широкий,
Сырдытай витер завива.
Додолу вербы гнэ высоки,
Горами хвылю поднима.

Голос гремел над широкой целинной степью, всем представился гневно бушующий Днепр, сердитый ветер, яростные волны, гнущаяся верба... Песня звучала и звучала, завораживая слушателей своим содержанием, с каждым словом она становилась роднее, ближе, как будто все слышали плескание днепровских волн далёкой украинской реки здесь в целинных степях Алтая.
Руднико кончил и сошёл с круга. В тишине слышался шелест листьев прибрежного камыша, а там вдали, через целину, на западе, казалось, плещутся и бьются о берег суровые днепровские волны... Петра подхватили и начали качать, приговаривая:
- Настоящий Шаляпин!
- С таким талантом только по радио в Москве выступать надо!
Заиграл баян. Начались на зелёном берегу танцы.
- Танцуем полечку! - крикнул Овсов.
Закружились пары. И не было никакой разницы для танцующих, что они пляшут на зелёной лужайке речного берега или танцевали бы в зале Дома культуры. На свежем воздухе даже было легче и лучше танцевать.
После полечки станцевали гопак, краковяк, вальс "Амурские волны".
Зоя и Маруся тоже танцевали в одной паре. Маленькие Серёжа и Верочка, спокойно сидевшие на руках у подруг, никак не могли понять, почему их мамы так сегодня веселы и почему здесь так много оказалось нянек.
Подошёл Николай.
- Ну, девушки, замужние, хватит, - сказал он. - Поплясали, пора домой.
- Подожди, ещё один вальс станцуем, - попросили Зоя и Маруся.
- Хватит, а то дети будут плакать.
Николай взял ребятишек, одного посадил на правую руку, другого на левую руку и понёс. Зоя и Маруся пошли следом, обсуждая прошедший  выходной.
А девушки и парни продолжали веселиться, танцевать до самого вечера. Какая славная молодёжь комсомольцы-целинники, сколько в них энергия. Если нужно было без сна и отдыха трудиться - трудились, никто не хныкал. Если надо веселиться - веселились, отдыхали. Им по плечу любое задание партии и комсомола. Умеют трудиться, умеют и отдыхать.



Шло время. Фронт строительных работ - в совхозе значительно расширился в связи с тем, что было организовано четыре отделения. По решению бюро райкома партии нужно было теперь строить коровники в каждом отделении, и необходимо было так спланировать всю работу строительного цеха, чтобы рабочие не простаивали от недостатка леса, и пиломатериала. Со стороны строительного цеха, организованного теперь на центральной усадьбе во главе с Сосновским нужна была большая плановая работа и оперативность. Но не хватало лесовозов, людей. Дело в том, что шла уборка, и машины были отправлены к комбайнам для отвоза зерна.
- Хлеб убирать надо, - думал директор совхоза, держа в руке трубку телефона.
Евгений Игоревич несколько раз пытался дозвониться до райцентра, но на станции почему-то не соединяли его с нужным абонентом.
-Алло, алло, станция, - кричал он в трубку.
Но станция почему-то молчала, лишь слабое гудение мембраны и непонятное потрескивание слышалось в трубке. Он положил её на аппарат, снова покрутил ручку телефона, потом снял трубку и промолвил сердитым голосом:
- Станция, алло, станции!
В дверь кабинета, постучали. Директор положил трубку телефона на чёрный аппарат и промолвил:
- Войдите!
В кабинет вошёл заведующий почтой - он же и почтальон Иван с сумкой на боку. Порывшись в сумке, он достал запечатанный синий конверт, промолвив:
- Получите пакет и вот здесь распишитесь - подавая в руки директору пакет и журнал.
- Спасибо, Иван, за доставку, - сказал директор и расписался.
- Пожалуйста, моя такая обязанность, - промолвил Иван и вышел, тихо прикрв за собой дверь директорского кабинета.
В дверь слова постучали настойчиво и резко.
- Входите, - произнёс директор и отложил в сторожу пакет, не успев даже распечатать его.
В кабинет вошёл Сосновский.
- Вот какао дело Евгений Игоревич, - прямо с порога начел говорить Алексей Иванович, - мне нужен круглый лес, а на складе у меня уже почти нет ничего. Нужен пиломатериал, плахи на настил полов и потолков.
- Чем тебе помочь, - спросил директор. - Сейчас нет ни одной машины свободной.
- Это меня не устраивает. Послезавтра остановится вся стройка, время дорогое упустим. А придёт зима - она спросит, чем занимались летом.
- Что ты предлагаешь?
- Снять с уборки в каждом отделении по одной машине и послать в Ило за лесом и пиломатериалом. Да и вообще эти машины надо передать строительному цеху, пусть всегда возят лес.
- А знаешь, сколько эти четыре машины за сутки перевезут зерна от комбайнов или с тока на элеватор! - с негодованием промолвил директора
- Что же делать!
- Предлагай что-нибудь другое.
- Не знаю больше, что сказать и что придумать. Остаётся только послать трактора в лес, иного выхода больше нет.
- Это за триста километров гнать тракторы? - промолвил директор с удивлением в голосе. - Нет, это не выход из создавшегося положения!
Зазвонил телефон. Иванов снял трубку, поднёс к уху, промолвил:
- Слушаю!
- Это говорит Веревкин. Евгений Игоревич у вас в кабинете нет случайно Сосновского?
- У меня. В чём дело!
- Он срочно нужен сейчас на объекте, не можем разобраться в проекте.
- Хорошо, отпускаю, сейчас будет у вас на отройке
Директор положил трубку на аппарат. Подумал о чем-то, спросил:
 - Придумал что-нибудь получше?
- Нет, чистосердечно ответил Сосновский.
- Ладно, иди, а то люди ждут. Будем искать выход из создавшегося положения.
Сосновский встал и направился к двери. Директор что-то вспомнил - спросил:
- Как работает у тебя Веревкин?
- Хорошо, в строительном деле разбирается. В чем дело?
- Не назначить ли его мастером?
-Так ведь у нас мастер есть Васильев.
- Знаю, но есть директива послать одного тракториста в техникум на учёбу очно, или заочное отделение на механика.
Евгений Игоревич, вы у меня всех хороших людей забираете, кто же строить будет!
- Пока не взял, а с тобой советуюсь. Не даёшь Васильева - тогда Верёвкина.
- Не знаю, что сказать. Ребята хорошие, честно трудятся, к деду относятся по-комсомольски.
- Вот нашему совхозу такие ребята и нужны. Ну ладно, иди, а то тебя ждут. Посмотрим, посоветуемся в партийном комитете.
Сосновский ушёл, а директор взял голубой конверт, распечатал его, вынул вчетверо сложенный белый лист бумаги, развернул его и стал читать: "Седьмого августа в два часа дня в зале райкома партии состоится совещание директоров совхозов и председателей колхозов по вопросу: "Подготовка животноводческих помещений к предстоящей зимовке скота".
Вы должны подготовить информацию - О ходе строительства животноводческих помещений в совхозе.
Явка обязательна.
Секретарь райкома партии Журавлев".
Директор отложил в сторону лист бумаги, промолвил:
- Час от часу не легче. Был бы строительный материал и отчитываться можно, а тут вот попробуй, составь информацию, когда лесоматериала осталось на два дня работы. Вот какая история получается.
Целый день директор звонил по разных учреждениям, разговаривал с председателем райисполкома, с секретарём райкома партии, дозвонился до управления и траста совхозов. Везде обещали помощь транспортом, как только будет подходить уборочная к концу. Выхода из создавшегося положения не нашёл. А ждать обещанных машин - это значило потерять полмесяца дорогого времени. Но другого выхода не было.
-Что же делать? - думал директор, и не находил ответа.
К концу рабочего дня Евгений Игоревич позвонил в рабочую комнату райкома партии.
- Зоечка, скажи, пожалуйста, завтрашнее совещание, к случаю, не отменяется?
- Нет, - ответил в трубку звонкий девичий голосок Зоечки. - Приезжайте, Евгений Игоревич.
- Спасибо, - и положил трубку. - Надо готовить информацию.
За работой Иванов не заметил, как подкрался вечер. Только лишь когда стало в кабинете темнеть, тогда директор оторвался от бумаги и глянул в окно. Солнце садилось за хмурый горизонт, затянутый тучами. Через полчаса совсем солнце скрылось, и вечерний мрак стал окутывать и обволакивать сначала дальние, а потом и ближние предметы. По небу стали ползти облака, где то далеко-далеко в ночном небе вспыхивали сполохи далёких грозовых разрядов.
- Как бы ночью не было дождя, - подумал директор. - Уборку может прервать.

На следующий день совещание началось в ровно назначенный час. В зале сидели все приглашенные председатели колхозов, секретари партийных организаций колхозов. Иванов с Речкиным прошли вперёд и сели на незанятые стулья. Внимательно осмотревшись по сторонам, директор увидел, что в зале находятся и председатели сельских Советов депутатов трудящихся.
- Значит будет важное совещание, - подумал Евгений Игоревич, - раз пригласили всех ответственных работников района.
Совещание начал секретарь райкома партии Журавлев.
- Многие здесь сидящие могут быть удивлены до некоторой степени тем, что идёт страда, надо быстрее убирать хлеб, а тут поставлен вопрос о ходе подготовки животноводческих помещений к зимовке скота. Удивляться нечему, всё правильно, - начал Иван Васильевич. - Дело в том, что уборочная кампания в районе идёт полным ходом, а вот недавняя проверка состояния животноводческих помещений показала, что в некоторых колхозах за подготовку помещений для скота ещё не брались. Поэтому районный комитет партии наряду с вопросами уборочной кампании счёл провести настоящее совещание со всеми хозяйственными, советскими и партийными работниками по вопросу подготовки к зиме. Ставить этот вопрос после окончания уборочной кампании будет слишком поздно, и практически не все хозяйства за оставшееся время смогут своевременно подготовиться к зиме. Этот вопрос недавно слушался в бюро райкома партии, теперь решили заслушать ход подготовки и строительства животноводческих помещений к зиме на данном совещании. Особенно тревожное положение складывается в колхозе "Вперёд", "Пролетарский луч", в ж совхозе "Зерновой" и других хозяйствах. Слово предоставляется председателю колхоза "Вперёд" Николаю Афанасьевичу Ненашеву. Нет возражения ни у кого?
- Нет, - ответило несколько голосов.
- Тогда начнём, пожалуйста, товарищ Ненашев.
С места встал и пошёл к трибуне высокий, стройный мужчина лет сорока, одетый в синий пиджак и синие штаны-галифе, в начищенных до блеска хромовых сапогах. Он стал за трибуну, надел очки, достал из нагрудного кармана маленький блокнотик, стал отчитываться, бойко называя цифры.
Директор Иванов слушал внимательно отчёт Ненашева, который от бойкого названия цифр перешёл теперь к освещению состояния помещений для скота, а затем обратил внимание на ход хлебоуборки, стало ясно, что в колхозе всё внимание обращено на уборку, а ремонтом и подготовкой помещений в бригадах и фермах по существу ещё не занимались.
- Мы знаем, что животноводческие помещения готовить надо, - сказал Ненашев. - Иначе как же мы будем содержать в них скот зимой. Правление нашего колхоза на следующем заседании обсудит этот вопрос, и приступим к подготовке. Ведь надо людей, а они все заняты на уборке, - закончил председатель.
Последовали вопросы.
- Сколько комсомольцев занято в строительстве?
- Сколько требуется пиломатериала?
- Когда же конкретно начнётся ремонт помещений?
- Какой ремонт и в каких дворах, что надо сделать и многие другие вопросы.
Ненашев отвечал на все вопросы, но как-то неуверенно.
- Ясно, - сказал Журавлёв. - В колхозе ещё не думали заниматься подготовкой помещений к зиме.
После Ненашева заслушали председателя колхоза "Пролетарский луч" Ивана Ивановича Николаенко. Но из отчёта было ясно, что всё усилие колхозников направлено на уборку хлебов. Затем были заслушаны информационные отчёты председателей сельских Советов и секретарей колхозных партийных организаций. Картины подготовки к зиме были примерно одинаковы во всех колхозах района.
- Послушаем, что нам скажет по данному вопросу директор совхоза Иванов, -сказал Журавлёв.
Евгений Игоревич встал с места и стал за трибуну, но пока достал из кармана нужные бумаги, спокойно начал говорить:
- Все вы, товарищи, знаете, - начал Евгений Игоревич, - что наш совхоз молодой, целинный. Основное направление хозяйства - зерновое. Но партия призывает нас заняться и животноводством, чтобы наше государство получало от нас на только зерно, не и молоко, мясо и другие продукты.
Я внимательно слушал отчёты председателей колхозов нашего района. Должен вам честно признаться, что в колхозах пока дело с помещениями для скота обстоит лучше, чем у нас в совхозе.
При этих словах директора Иванова секретарь райкома Журавлёв повернул голову к выступающему, и внимательно стал смотреть не него.
А директор продолжал!
- В каком смысле! В том, что в колхозах уже есть, хотя ещё и не полностью отремонтированы и подготовлены к зиме все скотские помещения, то у нас нет и таких помещений, как у вас, товарищи председатели. Мы только строим сейчас. У нас в стадии строительства четыре скотных двора. В них будут коровы размещены. Строительство идёт полным ходом, через день-два остановимся, так как у нас нет круглого леса и пиломатериала. Все машины на хлебоуборке. Если у вас в колхозах убирать зерновых культур на четырех-пяти тысячах гектаров, то у нас двадцать пять тысяч. Весь автотранспорт брошен под зерно, а имеющиеся у нас автомашины-лесовозы не могут обеспечить всю стройку нужным лесоматериалом. Люди у нас тоже все заняты, лишних нет, каждый человек на счету, но на строительство выделили достаточное количество рабочих. Сейчас совхозу нужны машины для вывоза леса и пиломатериала, который у нас есть по парадам райисполкома. Я прошу районный комитет партии оказать нам содействие, чтобы до начала зимы мы смогли принять скот, но прежде всего, помочь автотранспортом сейчас, - закончил директор.
- Сколько нужно автомашин? - спросил председатель райисполкома Синицын, блеснув на солнце стеклами очков.
- В течение месяца, чтобы ходили десять автомашин, - ответил Евгений Игоревич.
- Как будет с погрузкой леса в Иле.
- Рабочие будут. Из комсомольцев и молодёжи создадим специальную комсомольско-молодёжную бригаду, она будет зажиматься погрузкой.
- Сколько вам требуется леса сейчас?
- Около, тысячи кубометров круглого леса и пятьсот кубометров пиломатериала.
- Многовато, - промолвил председатель райисполкома Василий Васильевич. - Наде подумать.
- Садись, Евгений Игоревич, - сказал секретарь райкома партии.
Затем выступили председатели сельских Советов, а после них взял слово товарищ Журавлёв.
- Судя по информационным отчётам председателей колхозов и директора совхоза "Зерновой" товарища Иванова по обсуждаемому вопросу, как видно, вопрос подготовки животноводческих помещений к зиме нигде не обсуждался на заседаниях правления, только в совхозе "Зерновой" придают этану вопросу должное внимание, -сказал секретарь.
Далее Журавлёв остановился на вопросе необходимости ускоренными темпами вести уборку, но одновременно начать подготовку помещений для зимнего содержания скота уже сейчас, пока есть время. В заключение Иван Васильевич сказал:
- Насчёт помощи совхозу подумаем и немедленно окажем. В районе автомашины есть, готовьте рабочую бригаду.
Возвращался директор совхоза домой чуть взволнованный. Ему пообещали помощь. Но ведь обещали помощь и другие, но как будет, в самом деле - неизвестно. Одно дело пообещать, другое дело выполнить.
Вечерело, от реки тянуло сыростью и свежестью. Стало легче дышать, дневная жара спала. Солнце большим красным шаром медленно опустилось за горизонт. Тёплый вечер зажёг первые звёзды. Вскоре ночь разбросала по тёмному небу многочисленные яркие звёзды. В глубокую полночь из-за горизонта вышел серп луны и медленно поплыл среди звёзд...
Через день к конторе совхоза стали подходить обещанные автомашины. Секретарь райкома сдержал своё слово.



Быстро пролетели в Москве дни Шестого Всемирного фестиваля молодёжи и студентов. Отгремели на улицах и широких площадях славной советской столицы песни и пляски многочисленных молодёжных делегаций мира, прошли встречи одних делегаций с другими. Теперь всё осталось позади и в воспоминаниях Анатолия Васильева, да ещё навеки для советской и мировой истории кинооператоры засняли и записали на киноплёнку дни Московского фестиваля.
Стучат колёса о рельсы. Всё ближе и ближе конец дороги. Анатолия почему-то охватило сильное волнение: смотрит в вагонное окошко - насколько хватает глаз - простирается бескрайняя степь и волнующееся море спелых хлебов. Как корабли в море, так комбайны в полях медленно движутся по необозримым полям, а следом за ними неотступно движется облако густой пыли. Началась уборка. Руки просятся к работе, соскучились.
Но вот замелькали знакомые станционные постройки, вдали показался вокзал. Поезд замедлил ход, заскрипели тормоза, остановился. Анатолий вышел из вагона, прошёл по перрону, вошёл в вокзал. Кто-то сзади его окликнул:
- Васильев, не спеши!
Оглянулся назад - улыбающиеся ребята подходили к нему.
- Как ты быстро успел проскочить в вокзал, - сказал Костя-шофер.
- Мы его ждём у одного вагона, а он сошёл с другого, - добавил Овсов.
Поздоровались, обнялись.
- Почему долго не возвращался с фестиваля? - спросил Костя.
- В Москве земляка встретил, так у него на квартире пришлось некоторое время побыть, - ответил Анатолий. - Где же машина?
- На площади.
- Что нового? - спросил Овсов.
- Много. Всё сразу не расскажешь. Дайте, братцы, собраться с мыслями.
- Поехали, - сказал Костя. - Дорогой поговорим.
Широкая лента дороги бежит навстречу под колёса. Шины шуршат, машина вздрагивает на неровностях дороги.
- Что нового в совхозе? - спросил Анатолий.
- Все ждут тебя, - ответил Костя.
- Это почему же?
- Потому что на послезавтра намечено проведение комсомольско-молодежного вечера. Ты на нём должен выступить с рассказам о том, как прошёл фестиваль молодёжи.
- К такому рассказу я не готов.
- За день подготовишь, - сказал Овсов. - Нашим комсомольцам и молодёжи будет интересно послушать. Конечно, мы в газетах читали и по радио слушали. Но когда ты расскажешь, что видал своими глазами и слышал ушами, с кем встречался, о чём говорили, то это будет значительно интереснее.
- В газетах всё описать тоже не возможно, - добавил Анатолий.
- В том-то и дело.
Съехали с трактовой дороги, поехали грунтовой. Быстро бежит газик, пыль оседает на придорожные кусты.
Вечереет. Холодней становится встречный ветер, постепенно тускнеет дорога, солнце давно скрылось за далёким горизонтом, сгущаются сумерки, впереди плотней смыкается тьма, на небе беспорядочно рассыпались многочисленные звёзды. Последние километры до совхоза добирались со светом ярких электрических фар. Центральная усадьба совхоза встретила своего посланца из Москвы яркими огнями электрического света в окнах многочисленных домов.
Машина остановилась возле дома Васильева. На крыльцо выскочила Маруся, бросилась через калитку прямо к Анатолии, обняла его за шею своими руками, расцеловала, не стесняясь ребят.
- Что соскучилась? - спросил Костя.
- А ты как думал? - ответила Маруся. - Отгоните машину - приходите к нам, послушаем Анатолия.
- Ладно, - ответил Костя и дал газу.
Весь день готовился Анатолий к выступлению. Он сильно волновался.
- Как сообщить в краткой форме всё то, что видел в дни Фестиваля, думал он и не находил нужного ответа. - Что самое интересное было на празднике. А не рассказать ли о встрече целинников Алтая и Казахстана с французской молодёжной делегацией? В газетах и по радио - об этой встрече говорилось вскользь.
Подумал, подумал и решил всё-таки эта беседа будет в центре внимания рассказа. Ведь встретилась молодёжь двух держав, да притом с прямо противоположным общественным строем: молодёжь советской страны, строящей коммунистическое общество и молодежь сильной капиталистической страны. Пожалуй, это будет интересным материалом для предстоящей встречи.
Вечером ярко загорелись электрическим светом окна совхозного клуба. Молодёжь спешила занять удобные места в зале и поближе к сцене, чтобы лучше слышать своего делегата.

Секретарь партийного комитета Речкин открыл комсомольско-молодёжный вечер.
- Сейчас послушаем рассказ делегата Шестого Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве Анатолия Васильева.
Пожалуйста, попросим!
Гром аплодисментов вспыхнул в зале.
Васильев, чуть смущаясь от бурных аплодисментов, вышел из-за стола и подошёл к трибуне. Спокойно разложил свои бумаги.
- Право, не знаю, о чём говорить, - тихо промолвил Анатолий. - Так много впечатлений, что обо всём сразу не расскажешь.
- А ты по порядку, - донёсся из зала чей-то ободряющий голос.
- Ярким незабываемым впечатлением, - начал Анатолий, - остался в моей памяти Московский фестиваль. Конечно, невозможно было увидеть все мероприятия, проводившиеся на десятках стадионов и спортивных площадках, в концертных залах, клубах и парках и просто на площадях Москвы, - не отрываясь, читал Анатолий.
- Васильев, - раздался голос в зале, - расскажи о самом интересном. О том, что ты читаешь, уже прочли раньше в "Комсомольской правде"
Анатолий оторвался от конспекта, посмотрел в зал, промолвил:
- Самое интересное для меня была официальная встреча целинников Алтая и Казахстана с делегацией французский молодёжи, которая состоялась девятого августа в клубе Международных встреч.
Нам отвели небольшой зал, который вместил триста человек, одних французов было почти двести человек. После дружеских приветствий участники встречи как-то сами собой сели вперемежку, так что трудно было отличить, где русские, где французы. Получился очень приветливый коллектив. Избрали президиум встречи из числа русских и французов. Выбрали и девушку-переводчицу.
- Как же вы разговаривали с французами, - спросил голос из зала. Как же одна переводчица всем сразу переводила?
- Я замечу, - продолжил далее Анатолий, - что из всех участников встречи не било лиц, владеющих французским языком - со стороны русских, и русским языком - со стороны французов. Это вызвало сначала большие неудобства. Первыми задавали вопросы гости. Они были самими разнообразными:
- Как были освоены целинные степи!
- Как начинали жить новосёлы!
- Как работают на целине!
- Какова заработная плата!
- Как проводится отдых!
- Много ли девушек на целине!
- Какого они возраста!
- Как они устроились!
- Тяжело ли было! - и много других вопросов.
Обо всём этом, что волновало французских гостей, рассказали трактористы с Алтая и Казахстана. А о жизни девушек на целине рассказала наша землячка - делегатка с Алтая.
Любознательные французские гости снова задали вопрос:
- Как на целине девушки устроили свою жизнь!
Один из наших молодых новосёлов Алтая подробно рассказал, что девушки выходят на целине замуж, как парни женятся на девушках, как образовалась молодая семья, как жена стала хозяйкой дома, что у них родились на целине, двое детей, и что жена его молодая женщина - чувствует себя хорошо. Этим он ответил, как устраивают, свею жизнь девушки. Такое сообщение гости встретили аплодисментами.
Потом задавали вопросы мы. Нас больше всего интересовало как живёт сельскохозяйственная молодёжь.
Один белокурый, круглолицый французский парень по имени Рене сказал:
- В жизни французской молодёжи на села многое отличается от вашей. О том, как живут на целина мы, французы, можем только мечтать. В французской деревне нет никаких культурно-просветительных учреждений, отдых организуют кто как умеет. В деревне почти нет радио, в кино приходится ходить в ближайшие городки, никто с сельской молодёжью не занимается. Сельскохозяйственные рабочие Франции живут плохо, так как работа у них сезонная, - продолжал Рене. - Нередко приходится искать работу, вести борьбу за повышение заработной платы, молодым французским парням и девушкам приходится кочевать по стране в поисках работы и заработка, - закончил Рене.
Завидовала французская молодёжь нам. Многие изъявили желание увидеть наши совхозы на целине своими глазами. Мы всех пригласили.
- Сколько времени длилась встреча? - спросили из зала.
- Более трёх часов, - сказал Анатолий. - Она закончилась дружным пением Гимна демократической молодёжи мира. Пели все, взявшись за руки как братья, олицетворяя этим непреклонное стремление к миру и дружбе всех народов. Эта встреча никогда не исчезнет из моей памяти.
Васильев закончил свой рассказ. Вспыхнули бурные аплодисменты. А потом посыпались из зала многочисленные вопросы. На все ответил Анатолий, довольными остались ребята и девчата.
В перерыве все обступили Анатолия плотным кольцам и продолжали расспрашивать его о всех подробностях работы московского фестиваля.
После перерыва начался вечер вопросов и ответов по викторине.

- Ну, вот дождались, - подавая телеграфный бланк своему заместители директора по хозяйственной части Михаилу Разгоняеву, - промолвил Евгений Игоревич. - Из соседних колхозов дают нам двести стельных тёлок. Куда будем размещать?
- Некуда, - ответил Разгоняев.
- Как быть? - спрашивал директор.
- Был бы зоотехник, он бы сказал, что надо делать.
- А если зоотехника год целый не будет?
- Придётся со строительства снять людей и начать делать пригоны сегодня же.
- Думай не думай, а завтра племенных тёлок к нам пригонят. А у нас ни одного скотского помещения нет готового. Снимай, немедленно рабочих со строительства и начинайте делать пригоны. В известность поставь Сосновского, что днём скот будет пастись в поле, а ночью будем загонять в пригоны. Пусть поторопится.
- Не успеют сегодня.
- А не начнут сегодня, так и завтрашний день пойдёт на раскачку.
Как и следовало ожидать - в этот день не начали городить, а лишь все рабочие Сосновского готовили столбы, возили жерди на место городьбы. Лишь через два дня четыре пригона были сделаны по пятьдесят голов каждый. В пригоны положили соль-лизунец, чтобы тёлки привыкли к новому месту.
- Торопись, ребята, - говори Сосновский своим рабочим. - К зиме всё должно быть готово. Помещение нужно нашим тёлкам.
Да, начало ведения животноводства в совхозе "Зерновой" было положено. Целина должна давать государству теперь не только зерно, но и молоко, мясо.
После обеда на стройку коровника приехал директор совхоза посмотреть, как идут дела. Он походил, посмотрел, потрогал руками некоторые крепления кормушек, подошёл в группе работающих.
- Здорово, ребята, - промолвил Иванов. - Как настроение?
- Отличное, - ответили хором. - Только начнём по-настоящему работать - смотришь уже не хватает досок.
- К вам, когда привозили пиломатериал автомашины из Ило?
- Позавчера, - ответил Сосновский.
- Сколько машин?
- Три.
- А остальные куда выгрузили?
-Известно куда, по остальным отделениям. Ведь там тоже спешат закончить дворы, чтобы белые мухи не засыпали тёлок в пригонах.
- Что вам ещё надо?
- Нужен тёс на крышу. Стропила уже давно поставили, а крыть нечем. И дальше, Евгений Игоревич, уборка уже заканчивается, трактористы освобождаются, комбайнеры и прицепщики тоже - пришлите нам человек двадцать.
- А кто пахать зябь будет?
- Но, не все же поедут пахать, кое-кто и на будет на тракторах.
- Хорошо, подумаем. Пахать надо и дворы заканчивать тоже надо. Директор встал с бревна и пошёл к машине. Сосновский следом.
- Так мы можем надеяться на доставку тёса? - промолвил Алексей.
- Обещанного три года ждут, - сказал в шутку Васильев.
- Если вы будете строить три года, - в ответ сказал директор, - то тёлки придётся тогда перегнать на другие отделения. Директор уехал. Перекур кончился.
- Хватит, сказал Сосновский, - всем за работу.
Строители разошлись по своим местам, затюкали топоры, застучали молотки, завизжали пилы. Васильев и Веревкин делали настил потолка. Плахи были неровные, то и дело приходилось подравнивать пилой.
- Ну и плах привезли? - ворчал Васильев. - Неужели нельзя было грузить только ровные, а то накидали каких попало, вот и примеряй все, ни одной подходящей нет.
- Следующий раз ты сам поедешь, - сказал Верёвкин, - и привезёшь какие тебе понравятся.
- Пошлют - поеду и привезу.
- Думаю, нас не пошлют.
- Это почему же?
-Потому что здесь ты нужнее. Ты теперь плотник и строитель.
Это такой же важный сейчас объект строительства, как подъём целины в первый год. Как ни было трудно, а подняли?
- Подняли!
- Партия от нас требует теперь, чтобы наш совхоз производил мясо и молоко. Это вторая не менее важная задача. Эту задачу мы должны решить во что бы то ни стало.
- Ты думаешь я этого но знаю? Знаю, Николай, только бы нам сейчас побольше дали рабочих и пиломатериала, так за полмесяца бы всё сделали!
Пока людей не дали, нам придётся трудиться в поте лица самим.
Так, разговаривая друг с другом, незаметно клали одну плаху за другой, крепко приколачивая их гвоздями, пока не закрыли пролёт потолка.
- Бросай работу, - крикнул снизу Окнев. - Конец рабочего дня. Слезай с потолка, братва!
Все невольно посмотрели на часы. Действительно стрелки показывали пять часов. Можно бросит работу, на это все имели полнее право. Начали слезать с потолка  рабочие, бросили настил пола, осталась одна единственная не поставленная кроква. Вниз спустились по лестнице Васильев и Верёвкин, подошли к ребятам.
- Не хочется идти домой, - промолвил Анатолий. - Так бы и работал.
- Если хочешь - то работай, - промолвил Окнев. - Мы тебя не держим.
- А давайте, братва, ещё поработаем, - предложил Васильев. - Такой прекрасный день.
Действительно, солнце светило ярко и приветливо, его лучи насквозь просвечивали поставленные стропила на потолке коровника.
- Я тоже за Васильева, - поддержал Веревкин.
- Если вы хотите больше заработать, то работайте хоть всю ночь, - сказал Окнев.
- Да разве мы работаем за то, чтобы больше тебя получить зарплаты? - промолвил Васильев. - Дело в том, что сейчас такое прекраснее время для работы: тепло, тихо, солнечно, работаем раздетые. А ведь мы теперь прекрасно знаем сибирскую погоду. Завтра может быть уже холодно.
Тогда наденем рукавицы, фуфайки, а ветер все равно будет продувать насквозь. Нам доверили строить этот двор - коровник, мы должны его построить. Чем скорее, тем лучше. Так я говорю, ребята?
- Вообще-то правильно, - ответил Скарлыгин. - Тут дело не в заработке, а в совести и чести.
-Так как, братва, продолжаем работу?
- Согласны, - ответил Скарлыгин и Веревкин.
- Тогда продолжаем. Кончай перекур!
Снова все пошли и полезли на свои рабочие места. Снова с новой силой застучали топоры и молотки, завизжали пилы. Окнев сидел на бревне и спокойно курил сигаретку, посматривал по сторонам на работающих внизу и на потолке.
- Ну что не идешь домой? - крикнул Веревкин.
- Твоё какое дело, - зло ответил Окиев. Хочу, пойду, хочу, нет, я сам себе хозяин.
- Видали мы таких хозяев.
- Что думаешь, я не смогу работать?
- Ты же устал, куда там тебе, топор не сможешь поднять. Окнев резко бросил недокуренную сигаретку на землю, встал с бревна, взял топор и полез снова на потолок ставить последнюю крекву.
Все работали без устали. Не заметили, как стало вечереть, сделалось прохладно. Солнце уже огромным красным парам висело над горизонтом.
С потолка было видно, как по дороге едет  новенький "москвич", оставляя позади себя облако пыли, которая в тихую погоду стояла плотной стеной на дороге. Машина подъехала ближе, замедлила ход, остановилась. Пыль обогнала машину к прошла дальше. Все на потолке коровника бросили работу и стояли у стропил, глядя на подъехавшего "москвича". Отворилась дверца машины, из неё вылез человек.
- Братва, - промолвил Васильев, - к нам пожаловал первый секретарь райкома комсомола. - Слезай все!
Секретарь райкома, молодой стройный парень, лет двадцати шести, с веселой улыбкой подошёл к ребятам.
- Здравствуйте, товарищи, - поздоровался Берёзкин и пожал всем руку.
- Какими судьбам к нам пожаловал? - спросил Васильев.
- Был в соседних колхозах, проверял состояние работы комсомольских организаций. Еду назад в райцентр, вижу рабочих, работающих на постройке коровника, дай заеду и поинтересуюсь: почему в такое время работают, когда другие уже давно дома?
-Это мы остались работать после окончания рабочего дня, - за всех ответил Анатолий. - Строить-то надо!
- Конечно, - ответил секретарь. - Но отдыхать тоже надо.
- Отдохнём, когда построим, - сказал Верёвкин.
- Вот это я действительно вижу, что комсомольцы совхоза "Зерновой" по-деловому относятся к животноводству, - сказал Берёзкин. - За сколько дней думаете совсем закончить всё строительство?
- Дней за пятнадцать, если полностью будет весь необходимый пиломатериал.
- Ваш опыт достоин распространения среди комсомольцев района. Это мы обсудим на бюро райкома комсомола.
Разговор продолжался ещё долго, Берёзкин прошёл с комсомольцами по новому строящемуся скотному двору-коровнику. Всё в нём ему понравилось. Также пожав всем руки на прощание, как и при встрече, Берёзкин сел в машину и уехал в райцентр.
Солнце село за горизонт. Наступил вечер. Тихо на стройке. Только за посёлком с рёвом возвращаются с пастбища в пригоны совхозные тёлки. Ночевать они будут ещё под открытым небом.



Строительство скотных дворов-коровников быстро продвигалось вперёд. Уже закончено и сдано в эксплуатацию помещение для коров во втором, третьем и четвёртом отделениях. Только в первом отделении всё ещё никак не могли докончить, хотя осталось доделать тамбур для хранения грубых кормов на суточный период и сделать хорошие двери с обоих входов, но всё дело остановилось в том, что не хватило лесоматериала. Утром директор вызвал к себе Сосновского, спросил;
- Почему остановилось строительство?
- Вчера машины не подвезли лесоматериал, - ответил тот. - Вместо того, чтобы выгрузить здесь, шофёры разгрузились в четвёртом отделении.
- Что же делать будем? Ведь время нас не ждёт. Сегодня ночью был уже настоящий холодный ветер, от которого могут простыть животные. Тёлки у нас стельные, им надо затишье, а не ветер. Если даже мы их загоним в помещение, то без дверей оно им будет настоящей продувной насквозь трубой, где скот не то чтобы согрелся, а ещё сильнее проморозится. Так что будем делать? - строго опросил директор. - Почему-то в других отделениях уже всё сделали, а в первом всё тянется строительство, как резина.
- Я думаю, Евгений Игоревич, надо посылать ребят в лес за лесоматериалом, -предложил Сосновский.
- Сколько надо машин?
-Не мешало бы штук пять.
-Что требуется из лесоматериала?
-Тёс на тамбур и плахи на двери и пол в тамбуре.
- Бери шесть машин, бери рабочих, сколько надо и сегодня же с обеда, чтобы ты с ними выехал в Ило за материалом.
Сосновский вышел из кабинета и пошёл по улице. Светило солнце, улица казалась в эту осеннюю пору ещё шире, нежели летом. По обеим стороны дороги стояли новенькие ряды совхозных домов, аккуратно огороженные штакетником. Через полчаса Алексей Иванович был уже на стройке.
- Вот какое дело, - сказал Сосновский. - Сейчас только что был у директора совхоза. Он даёт шесть автомашин под лес. Кто желает прокатиться в Ило?
- А что там делать? - спросил Окнев.
- Тёс, плахи погрузим и приедем назад, - ответил Алексей.
- Это сколько дней проездим в Ило? - продолжал Окнев.
- Минимум три дня.
- Тогда я не поеду, у меня есть неотложные дела, которые надо сделать завтра.
- Какие там у тебя дела? - промолвил Васильев. - Живёшь в общежитии, хозяйством не обзавёлся и вдруг неотложные дела!
- Без него съездим, - сказал Верёвкин. - Я поеду, запиши.
- Меня тоже, - промолвил Анатолий. - Посмотрю осенний сибирский лес. Должно быть, красив в это время, как ты думаешь, - обратился Васильев к Реснянскому.
- Конечно, - ответил тот. - Меня тоже имей в виду.
Сосновский уже исписал целую страничку блокнота желающими поехать в лес. Набрав двенадцать человек, Алексей Иванович сказал:
- Все идите сейчас домой, захватите с собой что необходимо и к двум часам подходите к гаражу, оттуда организованно поедем в лес.
- А мне что делать? - спросил Окнев.
- А ты застекли все окна в коровнике. Стекло знаешь, где лежит. Нужен тебе помощник?
- Нет, сам управлюсь, - ответил Окнев.
- Тогда оставайся и работай, - сказал Сосновский и пошёл догонять ребят.
Окнев тоже повернулся и пошёл за стеклом. По листу подносил к раме, резал его алмазом и вставлял. Так проработал до обеда, пока не наступил перерыв.
- Надо пообедать и отдохнуть, - подумал Николай и пошёл к дощатому бараку, где всегда обедали и отдыхали. Не спеша сел за стол, взял сумку, достал банку тушенки, распечатал её, нарезал хлеба и стал кушать, запивая горячим чаем, который нагрели до него ребята в чайнике.
Плотно закусив, Окнев подумал:
- После вкусного обеда не мешает отдохнуть, тем более, что мешать мне никто не будет, - тут же прилёг на реечный диванчик и вскоре захрапел.
Тем временем ребята собирались в дорогу.
- Хватит тебе накладывать еду в сумку, - ворчал Анатолий на Марусю. Пробудем в лесу всего три дня, а ты наложила на целую неделю.
- Знаешь, как говорит русская пословица: "Собираешься в дорогу на дань, запасайся продуктами на два", - сказала Маруся. - Может придётся задержаться по непредвиденный причинам.
- Что я не был и не знаю, - продолжал Анатолий. - День туда, день там на третий день к вечеру будем дома.
- Тем лучше, если будет без всяких приключений. Деньги возьми на всякий случай.
- У меня есть, больше не надо.
Анатолий взял рюкзак, перебросил его через плечо.
- Ничего не забыл?
- Вроде всё взял.
- А бритву?
- Вот и не взял, давай сюда.
Маруся подала бритву, Анатолий положил в рюкзак, потом поманил сына пальцем:
- Иди ко мне, Серёжа.
Сын подошёл к отцу. Анатолий подхватил обоими руками под мышки сынишку, приподнял его к самому потомку, потом поднёс к своему лицу, поцеловал сына в лоб и опустил на пол.
- Играй!
Потом подошёл к Марусе, обнял её и расцеловал в щёчку.
- Ну я пошёл, оставайтесь, будьте живы и здоровы.
Маруся проводила Анатолия за крыльцо, немного постояла, пока он не скрылся за углом, вернулась в комнату.
Через несколько минут шесть машин-лесовозов проехали по дороге через посёлок и взяли направление в горы.
Подул холодный ветерок. Солнце скрылось за лохматую тучу, и его круглый диск еле-еле был виден в редких просветах тучи. С запада из-за горизонта выползали тяжёлые тёмные облака и постепенно заволакивали всё небо. К вечеру заметно потемнело всё вокруг и сделалось серым и неприветливым. Ветер усилился и теперь с силой срывал с молодых тополей сухие пожелтевшие листья и гнал их по дороге вместе с облаком пыли.
Окнев еле дождался окончания рабочего дня. Сложив весь инструмент в дощатый барак, отнёс туда остаток стекла, запер на замок дверь, поспешил домой в общежитие...
Вскоре стало совсем темно, ведь осенью вечер наступает рано. Холодный ветер трепал развешанные на проволоке и верёвках пристёгнутое мокрое бельё, рубашки, одеяла, выстиранные еще днём и вывешенные на сушку, но теперь забытые хозяевами, трепыхалось на ветру. Ярко освещены окна домов, клуба, не смотря на ветреную погоду, парами и в одиночку спешат в клуб на вечерний сеанс молодые парни и девчата.
В дверь квартиры Васильевых раздался стук. Но по ту сторону из комнаты никто не откликался. Стук повторился, но уже более настойчиво.
- Кто там? - спросила Маруся.
- Эта я, открой, - промолвил мужской голос.
- Анатолия нет дома, не открою!
- Я, что тебя съем, что ли, открой, - настаивал мужской голос.
- Чего тебе надо? - послышался голос Маруси из-за двери;
- Спрошу про одно дело и уйду, открой!
- Только не долго.
Щелкнул ключ в замочной скважине, дверь отворилась, и в ярко освящённую комнату вошёл Окнев.
- А я тебя даже не узнала по голосу, - сказала Маруся. - На улице гудит ветер, не пойму, кто говорит.
- Небось, Васильева бы сразу узнала, - сказал Окнев.
- Конечно, он так не стучит, по-другому, я уже знаю, как он идёт, даже по крылечку.
- Уехал Анатолий? - спросил Окнев.
- Со всеми уехал, - ответила Маруся. - А тебе он зачем?
- Спросил просто. Ведь они меня не взяли, оставили стеклить рамы. А мама твоя Валентина Сергеевна где?
- Тоже недавно уехала в город, через два дня должна вернуться.
- Все разъехались, только ты с сынишкой осталась, - сделал вывод Окнев, присаживаясь на стоящий рядом с ним стул. - Как живёшь-то с мужем, расскажи?
- А что рассказывать, хорошо. Сын растёт, бегает, игрушки ломает, а отец покупает новые. Тебе что за дело, что опросил?
Окнев сидел на стуле, широко расставив неги перед собой. На нём новенький, с иголочки, аккуратно пригнанный к телу бостоновый чёрный костюм, тонкие стрелки на штанинах пролегали от самого пояса, до начищенных до блеска ботинок. Пиджак расстёгнут, под пиджаком белая, ослепительная шелковая рубашка с цветным галстуком на груди. От лица и волос отдавало запахом дорогих духов и чуточку попахивало вином. На коленках держал свою неразлучную гитару.
- Так зачем пришёл, говори, - спросила Маруся.
- Ты ещё спрашиваешь, зачем пришёл, - процедил Окнев. - Разве не догадываешься?
Маруся стояла у печки, одетая в красивое шёлковое платье с белым круглым воротником, которое очень шло к её фигуре, на ногах туфли, лицо открытое, приятное, весёлое. Гладко причёсанные волосы на голове были сплетены в косу, которая несколько раз была завита калачом и пришпилена никелированными шпильками, блестевшими при свете яркой лампочки. Маруся стояла у печки, сложа руку на руку в независимой позе. Во всём чувствовалось, что она в доме полная хозяйка. Сынишка Серёжа сидел верхом на коне и раскачивался на нём взад и вперёд, напевая:
Едем мы друзья, в дальние края...
- Нет, не догадываюсь, - ответила Маруся.
- Я тебя по-прежнему люблю, - промолвил Окнев и встал со стула, подходя к Марусе.
- Не подходи, закричу, - строго и серьёзно промолвила Маруся, - за стенкой услышат.
Окнев остановился в нерешительности.
- Давай уедем отсюда, я больше не могу себя мучить, давай соглашайся, завтра же уедем! Ребёнок нам не помешает!
- Если ты только за этим пришёл, то немедленно уходи! - гневно промолвила Маруся и, отойдя от печки, приблизилась к двери и распахнула её настежь. - Уходи немедленно, чтобы тут твоего духа даже не было. Я никаких дел с тобой не хочу иметь. У меня есть муж. А ты проваливай и забудь, где я жйву, уходи!
- Ты шутишь, Маруся?
- Не до шуток, уходи! Не порть мне жизнь! Проваливай!
Окнев неуверенно сделал первый шаг к двери, остановился, поглядел на Марусю -она была сердита и глядела на него своими красивыми, но колючими глазами. Вскинул гитару, с силой ударил по струнам, промолвив нараспев:

-Эх не допетая песня моя...

И вышел из комнаты. Маруся щелкнула ключом, хлопнула внутренней дверью, вошла в комнату, прислонилась к печке.
- Мама, мама, зачем приходил этот дядя? - спросил Серёжа.
- Заблудился, дядя, - ответила мать.
- А ты ему дорогу показала, куда идти?
- Показала, сыночек.
- Он больше не придёт?
- Нет, иди играй на коньке.
Через два дня Окнев уехал из совхоза в неизвестном направлении.


Осень в этом году была особенной. В ближайших колках и перелесках долго красовалась она своими потоками приятного нежаркого солнечного света, утренним инеем на ещё зелёной траве. Как-то незаметно подкралась осень к осинам, к белоствольным берёзкам, подкрасила им листья. Стройные осины и берёзки тихо роняли на землю, тронутой лёгкой позолотой сухие жухлые листья. Лишь красавица лиственница и ель не хотели признавать наступление осени и стояли с зелёной хвоей гордо и независимо. Приход осени их не касался, хотя в ближайших колках и непроходимых зарослях, иногда под самой лиственницей или елью, краснели яркие гроздья красной калины, жёлтой облепихи, красноголового шиповника.
Шли дни. Золотая осень постепенно теряла свою красоту. Холодный северный ветер безжалостно срывал с деревьев сухие листья и бросал их в траву или гнал далеко-далеко по ровной вспаханной ниве. Колки и перелески стали светлее, просматривались теперь далеко-далеко. Деревья готовились к долгой зимней спячке.
В субботу на всех производственных объектах и отделениях совхоза были расклеены объявления комсомольского комитета о проведении общесевхозного  комсомольско-молодёжного воскресника, по закладке сада. Ещё с утра агроном Полевая дала задание на следующий день:
- С каждого отделения прислать по тридцать человек, от каждого цеха по десять. Всем иметь с собой лопаты и вёдра.
- Кто будет осуществлять руководство всей посадкой? - спросил Васильев.
- Агрономы отдалений и бригадиры. Они уже в курсе дела, - ответила Пелевая.
- Ясно.
- Поскольку, воскресник объявляется комсомольско-молодёжным, - добавил Сосновский, - то комсомольцы прибывают на место разбивки сада со своими комсоргами.
Прошёл день. Вечером на небе зажглась сначала одна робкая звёздочка, за ней другая. Через час уже все огромнее тёмное небо было усеяно бесчисленным множеством ярких звёзд. На тёмном небе ярко вырисовывался Млечный жуть. Перед самым утром, из-за тёмного горизонта вышел месяц и залил свежи светом всю округу.
Раннее осеннее утро стряхнуло все звёзды за тёмный край земли... Стало светать на востоке. Вдаль ушла куда-то темнота, показались сначала ближние, а затем дальние кусты и перелески. Свежее осеннее утро вывело из-за далёкого горизонта яркое солнышко. Его тёплые, ласковые лучи заскользили по голым нивам, увядающей траве, роса заиграла на солнце всеми цветами радуги - словно дорогими алмазами-самоцветами брошенными месяцем в ночную пору в жухлую осеннюю траву. Солнышко греет сильнее, постепенно тускнеет алмазная россыпь в траве, через час совсем пропадает. Вступило в свои права чудеснее осеннее утро.
В девятом часу утра голосами, весёлым смехом огласились Змеиные горки. Знать за все время их существования столько людей здесь не было. По пологим склонам шли и шли люди, поднимались всё выше и выше. Горки оказались усыпанными мелкими точкам - то шли люди. Они не толпились как попало, а, подчиняясь чьей-то воле, становились рядами.
Николай Верёвкин работал с Анатолием Васильевым. Оба усердно лопатами рыли ямы. Николай смотрел на Анатолия - тот бросал землю во все стороны.
- Слушай, Васильев, почему верхний слой земли бросаешь куда попало?
- А что?
- Не так делаешь. Верхний слой земли надо класть отдельно в одну сторону, а нижний слой в другую.
- Что ты, Николай, - промолвил Анатолий, - ты посмотри - это же настоящая целина, какую мы с тобой когда-то поднимали. Эту землю на Змеиных горках никогда никто не копал.
- Не знаю, копали здесь или не копали, а спроси у Полевой, она тебе скажет куда какую землю надо отбрасывать. Так требует правило посадки деревьев. Понимаешь?
- С тебя хороший агроном-садовод может выйти, - шутил Васильев.
- Хватит болтать, давай метр. Яма должна иметь свои размеры, чтобы корням в ней было свободно.
- Откуда у тебя такие знания, - язвил Васильев. - Вместе работаем на тракторах, вместе убираем хлеб комбайнами и не замечал до этого времени, что ты в душе настоящий садовод. Раньше за тобой подобного не замечал.
- Ты свою яму выкопал?
- Уже.
- Давай измерим.
Николай приложил складней метр к одной стороне ямки, к другой.
- А вот глубину надо больше сделать, мелковата ямка.
Васильев принялся углублять, но лопата упёрлась во что-то твёрдое. Он стал долбить - на самом дне оказался камень. После долгих усилий камень был выкопан -ямка стала глубже положенной.
- Надо земли подсыпать, - предложил Николай. - Больно глубоко.
Анатолий стал подсыпать землю, а Николай держал метр на дне.
- Хватит, нормально. В центре ямы вбил колышек. На северней стороне колышка ставим саженец яблоньки, чтобы колышек защищал молодое дерево от горячих солнечных лучей в жаркую пору.
Анатолий сделал так, как слышал. Вместе перемешали землю с навозом, на дне уложили верхний слой, у дерева расправили корни, засыпали их землёй.
- Смотри за корневой вейкой, чтобы не засыпали, - промолвил Николай.
- Не беда, если и засыпем, - ответил Анатолий.
- Тебе ясно говорила Полевая: в момент посадки деревьев корневая шейка должна находиться на три-четыре сантиметра выше уровня земли. После посадки земля осядет, и корневая шейка окажется на одном уровне с почвой. При посадке ногой производят утаптывание почвы, с целью лучшего соприкосновения корней с почвой. Для этого в процессе посадки берут деревце за штамбик и один-два раза слегка приподнимают и спускают. Понял?
- Что уж тут не пенять. Прочитал целую лекцию, не надо и в академию поступать.
Посадили первый саженец яблони. За ним второй, третий...
Рядом работали Зоя Веревкина и Маруся Васильева, Скарлыгин и Реснянский. А за ними такие же комсомольцы и молодёжь, как и все жители совхоза. Рядом с ними, бок о бок, работали коммунисты совхоза и вся дирекция, партком и члены комсомольского комитета.
В этот день все работали до позднего вечера, пока не погас последний луч багряного заката. Работали со старанием, так как знали, что сад заложен своими руками и всегда будет напоминать, что когда-то здесь были пустые склоны, а через несколько лет здесь будут цвести фруктовые деревья. Сад - ещё одна заслуга целинников совхоза. Сад - живой памятник комсомольцам-целинникам.
Комсомольский воскресник перерос в "неделю сада". За это время было заложено свыше восьмидесяти гектаров саженцев фруктовых деревьев, ягодных кустарников.
- Расти на славу совхозный сад на целине! - говерили комсомольцы, уходя домой с песней:

"Лучше нету того цвету,
Когда яблоня цветёт...
Лучше нету той минуты,
Когда милый мой придёт...."


Вся Советская страна следила за делами комсомольцев на целине. Вести из целинных совхозов Алтая и Казахстана печатались в газетах "Правда" и "Комсомольская правда" от собственных корреспондентов, побывавших в гостях у новосёлов целины.
Освоение целины вошло яркой страницей в летопись коммунистического строительства и славных дел ленинского комсомола не как подвиг одиночек, а как подлинно массовый героизм, проявленный сотнями, тысячами людей.
За прошедшие годы освоения целины, в повседневной битве за урожай раскрылись замечательные моральные качества, привитые славной советской молодёжи Коммунистической партией, и прежде всего, выработаны глубокая идейность, беспредельная преданность делу коммунизма, горячая любовь к своей социалистической Родине, бодрость и жизнерадостность.
В период целинной эпопеи проявилось одно из замечательных качеств советской молодёжи - нерушимая дружба народов нашей страны. Вместе с русскими и казахами на целинных просторах трудились украинцы, белорусы, азербайджанцы, грузины, армяне, литовцы, латыши, эстонцы и представители многих братских советских народов нашей страны.
Анатолий, возвратившийся из леса сутки назад, сидел в своей квартире на диване и читал газету "Комсомольская правда".
- Слушай, Маруся, что пишут про целину, - сказал Анатолий.
- Сейчас все корреспонденты только о целине и пишут, - отозвалась Маруся.
- Вот статья, где опубликован материал о новых целинных совхозах "Комсомольский", "Московский", "Оренбургский", "Ленинградский".
- Ну что из этого, там тоже комсомольцы создали, как и мы свой.
- Это я знаю, - отозвался Анатолий.
- А в чём же дело?
- В том, что я в Москве на Шестом Всемирном Фестивале молодёжи и студентов встречался с делегатами этих целинных совхозов Алтая и Казахстана.
-Какие же они эти делегаты? - сказала Маруоя, стряпавшая на горячей печке в кухне блины на масле.
- Самые обыкновенные - парни и девчата.
- Что же они рассказывали?
- Приглашали в свой совхоз.
- А ты что ответил?
- Отказался. Сказал им, что у нас совхоз "Зерновой" - тоже хороший и в свою очередь их пригласил.
Маруся вышла из кухни и стала расспрашивать у Анатолия во что были одеты делегаты фестиваля из Казахстана, Кубани, из Франции, не замечая, что от блинов с горячей сковородки уже валит густой дым.
- Фу, ты, заговорилась с тобой, а блин сгорел, - спохватилась Маруся и бросилась в кухню к печке.
В дверь постучали.
- Войдите, - ответил Анатолий..
- Распахнулась дверь и на пороге появились Николай и Зоя Верёвкины, Зоя держала за руку дочь Верочку, которая увидев подбежавшего Серёжку, остановилась и не трогалась с места, рассматривая его, как будто увидела его впервые.
- Да проходи ты, Верочка, - промолвила Зоя и подтолкнула дочку вперёд.
- Садитесь, будьте гостями, - промолвил Анатолий, отложив в сторону газету и подал стулья гостям. - Как раз во время пришли.
- А в чём дело? - спросил Николай.
- Моя жена печёт блины. Вместе поужинаем.
- Это можно. Мука в блинах наша - с целинных полей совхоза.
- Вот и будете кушать как свои, - ответила Маруся, выходя из кухни, подпоясанная домашним кухонным фартуком.
- Чем занимаешься? - спросил Николай.
- Жене "Комсомольскую правду" читаю, - ответил Анатолий.
- Слушает?
- С одними мыслями соглашается, с другими нет.
- Зоя, иди мне помогать собирать на стол, - промолвила из кухни Маруся, - пусть мужчины сами посидят.
- Иду, - откликнулась Зоя, - приподнялась со стула и ушла в кухню.
Вера ушла в комнату Серёжки. Дети стали играть и смеяться.
- Мне папа купил кубики, - сказал Серёжа. - Я могу складывать домик.
- Сложи, а я посмотрю, - ответила Верочка.
Серёжка стал складывать из кубиков домик, а Верочка внимательно смотрит и ей не верится, что Серёжа сложит домик. Но он пыхтит, кладёт кубик на кубик осторожно, чтобы ни один не упал. Серёжа стал выкладывать трубу, кладя кубик на кубик. Но она получилась слишком высокой. Серёжа положил ещё один кубик, но неудачно - труба упала и кубики разлетелись в сторону. От обиды Серёжа поглядел на Верочку и чуть не заплакал. Но нашёл мужество и спросил:
-А у тебя есть кубики?
-Есть, - ответила Верочка. - Ты знаешь какая это буква на кубике? - указав пальцем на един из кубиков.
- Нет, не знаю.
-А я знаю. Это буква "О".
-Ты откуда знаешь?
-Меня мама научила. Я ещё знаю букву "М" и "Д". Давай их найдём. Оба стали искать. Но Вера знала эти буквы и брала в руки каждый кубик и внимательно смотрела по сторонам, отыскивая знакомое очертание буквы, а Серёжа просто брал кубик за кубиком и бросал их от себя.
-Разве так ищут буквы? - сказала Вера, - надо же находить.
-Я и так ищу, - ответил Серёжа и продолжал бросать кубики в сторону, что разозлило Верочку.
-Я не буду с тобой играть, - ответила Вера, махнула рукой так, что кубики разлетелись по всей комнате.
-Мама, - закричал Серёжа, - Вера бросила в угол кубики. Я не буду после неё их собирать.
Но в это время раздался голос Маруси:
- Серёжа и Верочка, идите кушать горячие блинчики!
Детей усадили рядом за столом, дали обоим вилки, подали блюдечки с румяными блинчиками, поставили по стакану кофе. Маруся сказала:
-Кушайте блинчики, дети!
-А они горячие, - спросил Серёжа.
-Тёпленькие, как раз сейчас надо их кушать, - ответила Маруся.
Дети принялись за еду, поглядывая друг на друга, неумело орудуя вилками на тарелочках. И это их нисколько не смущало. Они уплётывали блин за блином, тут же запивая вкусным сладким кофе.
- К таким блинчикам надобно бы подавать не кофе, а что-нибудь крепкое, - заметил Николай.
-Это тебе не на свадьбе, - ответила Зоя.
-Там ведь блинчики покупают, - добавил Анатолий.
-А здесь Маруся от всей души угощает, - не сдавалась Зоя. - Поэтому можно кушать с кофе. Светлее мысль будет.
-Призваться, братцы, - продолжал Николай, - я давно таких блинчиков не кушал. Какая прелесть! Настоящая красота! Блины на целине, это же великое достижение. Этим надо гордиться!
За разговором незаметно поужинали, разговорились.
-Знаешь, Анатолий, что сегодня говорил приехавший зоотехник, - промолвил Николай.
-Нет, не знаю. Что ты хочешь сказать, - ответил Анатолий.
-Сегодня он подал проект приказа директору совхоза. В нём знаешь что написано - твою Марию и мою Зою и ещё несколько девчат переводят доярками на ферму, так как тёлки уже начали телиться и их надо ставить на раздой. Так что с завтрашнего дня можем поздравить своих жён с новым назначением.
-А кто на тракторах будет работать? - спросил Анатолий. - Их тракторы кому передавать?
-Этого я не знаю. Но разговор насчёт доярок я слышал собственными ушами.
-Какие там они доярки, - сокрушался Анатолий, - если моя Маруся и
твоя Зоя ни разу корову за рога не держали. Надо на эту должность подбирать знающих людей, а не кого попало !
-А ты знал, как целину надо было поднимать?
-Не знал.
-Научился?
-Научили, - ответил Анатолий.
-Научатся и они, да стыдно будет, если жена не умеет корову доить. Небось себе думаешь покупать бурёнушку, чтобы Серёжке молоко всегда было свеженькое?
-В сельской местности жить – не грех коровушку держать.
-Вот-вот, так пусть учатся доить.
-Всё это так, но кто будет трактора их водить, вот вопрос? - стоял на своём Анатолий. - Сможете быть доярками? - обратясь к Марусе и Зое, сказал Анатолий.
-Посмотрим, - ответили обе. - Не так страшен черт, как его малюют!
За разговорами не заметили, как начался двенадцатый час ночи. Разговаривали бы ещё, но вспохватилась Зря.
-Хватит, и так засиделись у вас, - промолвила она. - Верочка, давай собираться домой!
Но дочь и не думала собираться. Она играла с Серёжей в детской комнате, им никто не мешал:
-Вот это буква "Д", на этом кубике круглая, как каралька, буква "О", на этом буква "М". Это "дом" получился, - говорила Вера и указала Серёже пальцем на "дом" из трёх стоящих рядом кубиков.
-Может совсем не дом"? - возразил Сергей.
-Мама читала мне, что это есть "Дом", - стояла на своём девочка.
-А меня папа учил ездить на тракторе, - похвалился Серёжа. И давал рычаги дергать. Я с папой в поле ездил, - и показал Вере, как он дёргал то один, то второй рычаги.
-Где ты там есть? - донёсся голос Зои, - иди, Верочка, а то мы одни без тебя домой пойдём.
-А я не хочу домой, - ответила Вера. - Пусть к нам пойдёт Серёжа.
-Серёжа будет спать дома, а ты собирайся, - строго промолвила Зоя, беря за руку дочь и уводя из детской.
Верёвкины, распрощавшись с Васильевыми, вышли на улицу. Медленно пошли домой.
Луна стояла над самой головой. Она была полная, круглая. Лунный свет разливался по широкой улице. Резкие, чёрные и косые тени от домов пересекали улицу. Стояла полная тишина, лишь вдали еле слышно как вода шуршала по каменистому руслу.


В кабинете секретаря партийного комитета шло совещание. Здесь были собраны все руководители отделений, управляющие, бригадиры, механики, секретари первичных цеховых партийных организаций, зоотехник, агрономы. Столы в кабинете были поставлены в одну шеренгу друг за другом. По обе стороны сидели люди, разложив перед собой листы бумаги и карандаши, чтобы вести необходимые записи для памяти.
Через широкие окна в кабинет вливались яркие лучи солнца. Они ложились вытянутыми четырехугольниками на пол, ножки стульев. Яркость света усиливалась ещё и тем, что ночью выпал снег, который лёг на землю ровным покрывалом, к утру ударил лёгкий морозец, снежок уплотнился, заискрился в лучах солнца и теперь в домах рабочих и кабинете было ярче, и светлее обычного.
Ровно в два часа дня началось совещание.
- Мы вас собрали в партком для того, - начал говорить Евгений Игоревич, - чтобы обсудить ряд важных вопросов, касающихся нашей дальнейшей работы в совхозе. Дело в том, что у нас на каждом отделении начали работать фермы крупного рогатого скота. Начался отёл, начали раздой коров. Это хорошо, начало есть. Но за этим началом кроется наша неорганизованность. Работа ферм потребовала новых рабочих таких, как доярок, скотников, бригадиров, ветеринарных работников, подвоз скоту грубых кормов с полей. Все хотят видеть хорошую работу ферм, но не желают помогать работникам ферм. Для подвоза кормов требуются люди, тракторы. Бригадиры тракторных бригад считают, что это дело не их, не выделяют технику, чем срывается доставка кормов. Управляющие отделений тоже смотрят на работу ферм тоже сквозь пальцы и гадают - их это дело или не их. А что сделают одни бригадиры ферм, если у них нет тракторов, рабочих, подвезённые осенью корма на исходе. Работу ферм с сегодняшнего дня считать первостепенной для всех бригадиров, управляющих, механиков. Скотоводческие фермы, это такая отрасль сельскохозяйственного производства, которую обязаны поддерживать все рабочие нашего совхоза всеми имеющимися в их распоряжении средствами. Коровы - это живой организм, они повседневно требуют доставки кормов, ухода, воды. Трактор может стоять сутки и ему ничего не сделается, корова постоит голодная сутки не даст продукции. Она скажет нам всем: "Как кормили меня, такое вам и молоко". Верно, я говорю? - спросил директор.
- Верно, - отозвалось несколько голосов.
Животноводство у нас в совхозе новая отрасль, и надо всем нам к нему повернуться лицом. Центральный Комитет партии призывает всех нас дружно взяться за развитие животноводства, чтобы дать стране достаточное количество молока, мяса и других продуктов питания. Мы должны оправдать доверие нашей партии, чтобы не отставать от других совхозов в области животноводства. Хотелось бы послушать ваше мнение товарищи, по всему сказанному. Прошу высказываться, - закончил директор.
Некоторое время в кабинете было совершенно тихо, каждый обдумывал вышесказанное. Запрос этот важный, но решать его пришлось всем впервые, но решить его надо правильно, по-ленински. Слово взял главный инженер Руденко.
- Конечно, животноводство нам надо развивать, - начал Пётр Иванович. - Я не против, даже очень приветствую это новое для нас дело. Но мне не совсем понятно, как мы будем ремонтировать тракторы, если они у нас будут работать ещё всю зиму на подвозе кормов с полей к фермам? А у меня в руках жёсткий план ремонта тракторов и комбайнов. Его надо выполнить в срок, иначе нам нечем будет работать весной. С планом тоже надо считаться.
Не успел закончить говорить главный инженер, как с места поднялся недавно назначенный приказом директора главный зоотехник совхоза Тарасенко Иван Дмитриевич - молодой, стройный парень в очках.
- Я не совсем понял позицию главного инженера Руденко. Ему надо выполнять план ремонта техники. А мне с рабочими фермы надо выполнять план надоя молока и поголовья молодняка. У меня тоже твёрдый государственный план. Я не против того, что надо ремонтировать тракторы - это нужно делать. Но я предлагаю дирекции и партийному комитету совместно с комсомольским комитетом пересмотреть план ремонта тракторов. Ведь все тракторы вы сразу не будете ремонтировать.
Места для всех не хватит в любой мастерской. Часть надо ремонтировать, а остальные надо заставить работать на подвозе кормов, - закончил Иван Дмитриевич.
С места поднялся бригадир Василий Коробов.
- Я внимательно выслушал Руденко и Тарасенко и пришёл к такому мнению. Часть тракторов в моей бригаде сейчас может прекрасно работать без ремонта. В хорошем техническом состоянии тракторы у Николая Верёвкииа, Анатолия Васильева, Реснянского. Я не возражаю, чтобы они работали зимой. Им надо только сделать хорошие тракторные сани и дать грузчиков. Эти ребята могут за месяц тысячи центнеров соломы перевезти к фермам. Остальные тракторы у меня действительно требуют капитального ремонта.
Говорили долго, все приводили веские доводы в свою сторону, за которую отвечали. С одной стороны, казалось, они были правы, с другой стороны обстоятельство работы в животноводстве требовали слома старых методов работы и перехода к новым, более прогрессивным и весомо качественным, так как производство не может стоять на одном месте, а животноводство тем более.
- По старинке мы не можем больше работать, - говорил секретарь партийного комитета Речкин, - мы должны теперь работать на передовой научной основе современного производства. Требует производство пересмотра плана - будем пересматривать, но всё будем делать с таким расчётом, чтобы была польза нам и государству. За это нас никто не осудит. Современное наше животноводство - важная отрасль сельскохозяйственного производства и все наши фермы должны работать так же уверенно, ритмично, как исправный часовой механизм. Рабочие и специалисты ферм - это все рабочие нашего совхоза. Поэтому все их требования - мы должны удовлетворять. Всем ясно? - спросил секретарь.
- Понятно, - ответили голоса.
Секретарь парткома сел, а с места поднялся директор.
- Следующий вопрос для обсуждения ставлю о доярках на группы коров, - сказал Евгений Игоревич. - Это тоже немаловажный вопрос.
- Я считаю, - промолвил агроном отделения Овсов, - этот вопрос надо поручить решить комитету комсомола. Коров доить надо быстро и хорошо, а кто кроме девушек это может так сделать? - закончил Овсов.
- Правильно, - ответил директор. - Тебе слово, Алексей Иванович, - обратился директор к секретарю комитета комсомола.
Сосновский встал с места, взял в руки лист бумаги, промолвил:
- Комитет комсомола уже думал над этим вопросом, - сказал Алексей Иванович. - Комсомольцы не прочь взять шефство над совхозными фермами, тем более, что комсомольцы есть в каждом отделении. Молодые девушки-комсомолки смогут работать доярками, например, Зоя Верёвкина, Мария Васильева с тракторов. Посмотрите, какая у них высокая выработка на трактор!
- Доярками тоже должны быть хорошие рабочие, - ответил Сосновский. - В общем, комитет комсомола обсудит этот вопрос сегодня, и доярками будут работать девушки-комсомольцы. Мы берём шефство над животноводством совхоза.
- Правильно, - поддержал Речкин. - Надо на эти должности выдвигать смелее молодёжь.
- Будем заканчивать, - сказал директор. - Остался последний вопрос обсудить -это о посылке наших рабочих на учёбу в техникумы сельского хозяйства. Дало в том, что все приезжие специалисты - у нас долге не живут, потому что сами видите, что у нас ещё условия жизни не совсем такие, как им хотелось. Поэтому по предложению райкома партии нам надо посылать на учёбу своих рабочих, чтобы у нас они после окончания техникумов оставались работать по специальностям. Нам нужны грамотные командиры производств, чтобы любой вопрос могли решать с научной точки зрения. Надо подобрать нам хороших ребят и послать их учиться. Нам нужны зоотехники, ветеринарные фельдшеры, врачи, - говорил дальше директор.
- Опять будете посылать трактористов, - промолвил Руденко. - В конце концов всех людей у меня заберёте, а один останусь с тракторами.
- Не останешься, Пётр Иванович. - Ведь тебе самому сейчас требуется два механика в отделения, где я тебе их возьму? Вот и думай, кого можно послать на учёбу, чтобы были у нас свои, а не приезжие механики.
Долго говорили, предлагали различные предложения, одни соглашались, другие были против называемых кандидатур, приводя различные доводы и примеры, пока не пришли к одному мнению - послать на учёбу хороших рабочих из комсомольцев, молодёжи.
Солнце уже ушло на запад, его лучи уже ушли с пола, стульев, столов и теперь освещали лишь подоконники, окрасив их в красно-розоватый цвет. Вскоре солнце село, поблекли подоконники, стало темнеть в кабинете. Кто-то щелкнул выключателем - яркий электрический свет ударил в глаза, все зажмурились, но через минуту привыкли.
- Будем заканчивать, - сказал директор. - По составленному списку завтра буем вызывать людей и говорить с ними насчёт учёбы. Нет возражений?
- Нет, - ответили голоса.
- Совещание считаем закрытым, - сказал директор.

На следующий день директор вызывал к себе в кабинет нужных ему рабочих. Одним он давал распоряжения по работе, других посылал в командировку, третьих требовал с отчётом. Люди приходили и уходили из кабинета одни весёлые, другие озабоченные. В четвёртом часу дня директор позвонил по телефону в отделение:
- Алло, кто у телефона? - спросил Иванов.
- Посыльная слушает, - ответила на другом конце провода женщина.
- Мне нужен тракторист Васильев, сможете его позвать?
- Сейчас пойду, поищу.
- Пусть ко мне явится. Я его буду ждать.
- Сейчас пойду, он должен приехать с поля с соломой.
Через час Анатолий был в кабинете у директора.
- Звали? - спросил Анатолий.
- Звал, - ответил директор. - Садись, деловой разговор есть с тобой.
Анатолий сел на стул, держа в руках скомканную шапку.
- Слушаю вас Евгений Игоревич, - сказал Васильев.
- Ты у нас в совхозе с первого дня его организации - так сказать коренной целинник. Верно?
- Вроде так, - ответил Анатолий.
- Технику любишь?
Анатолий не мог понять к чему весь этот разговор, чего от него хочет директор. На своём тракторе прокладывал первые борозды на целине, на комбайне первым доверили начать косовицу хлебов и первый намолоченный бункер зерна был высыпан в кузов автомашины его комбайном.
- Знаю и трактор, к комбайну все прицепные орудия, - ответил Анатолий.
- Это хорошо. Главный инженер и бригадир Коробов не плохого о тебе мнения. Работу ты любишь. Технику знаешь в совершенстве, ребята тебя в бригаде уважают.
- Делаю всё, что велит бригадир.
- Я тут посоветовался с главным инженером, и решили тебя поставить механиком вашего отделения. Что ты скажешь на это?
- Не смогу, Евгений Игоревич.
- Почему?
- Потому, что образование всего семь классов.
- А если мы тебя пошлём поручиться?
- В училище?
- Нет, в сельхозтехникум на механика?
- А сколько учиться?
- Четыре года.
- Долго, не поеду.
- Почему?
Анатолий замялся, начал мять в руках шапку, опустил на пол глаза и молчал.
- Так какая же причина?
- Я же женат. Это значит надо бросать жену, сына, я этого не хочу делать.
- Разве женатому нельзя учиться?
- Какая уж там будет учёба!
- А я думал, ты согласишься?
- Нет, это предложение мне не подходит. Поговорите с другими, что у нас в совхозе больше никого нет.
- К примеру, с кем, по-твоему?
- Ну, хотя бы с Реснянским, Коробовым.
- В том-то и дело, что они уже написали заявления и дали согласие учиться заочно в техникуме.
Директор отодвинул ящик стола и достал оттуда обыкновенные исписанные тетрадные листы в клеточку.
- Вот, прочти, - сказал директор и подал листы Анатолию.
Васильев взял, медленно прочитал заявления, положил их на стол.
- Им можно, наверно, жёны согласились.
- А разве твоя жена будет против того, чтобы ты учился?
- Может ж не против, а всё-таки надо поговорить, ведь жить-то мне с ней.
- Я поговорю с твоей женой.
- Не надо. Я не хочу учиться.
- А комитет комсомола думает по-другому. Вот у меня его решение насчёт тебя. Пока я предлагаю. А всякий здравомыслящий человек одним махом сразу с плеча не рубит. Советую подумать хорошенько, обговорить этот вопрос с кем считаешь нужным. Сам понимаешь: совхозу нужны свои высококвалифицированные специалисты.
Анатолий молчал. Предложение директора застало его врасплох.
- Надо подумать, - промолвил Васильев. - Вопрос серьёзный.
- Хорошо, время есть, я подожду. А в должность механика вступай завтра с утра. Приказ уже написан, возьми у секретаря.
Анатолий вышел из кабинета, но в приёмной встретил Верёвкина.
- Ты чего здесь околачиваешься? - спросил Анатолий.
- Вызвал к себе директор, - ответил Николай.
- А я только что от него.
- По какому делу ходил?
- На счёт учёбы вызывал.
- Согласился?
- Пока нет, но придётся соглашаться, если жена будет не против. Дверь директорского кабинета распахнулась, вышла секретарша, промолвила:
- Верёвкин, заходи, директор ждёт. А, Васильев, получай приказ. Поздравляю с повышением в должности! - шутила секретарша. Анатолий взял приказ и вышел из приёмной.


Неумолимо шло время. Совхозный целинный посёлок застраивался новыми постройками. За несколько лет его центральная усадьба, приняла конкретные очертания, заложенные в генеральном плане застройки. Уже на целинной земле стало рождаться молодое поколение. Со звонким смехом во дворах и в детском саду бегали, и играла весёлые ребятишки. Комсомольцы-целинники пустили свои корни на обжитой ими целине. Только личная жизнь у директора совхоза уже на протяжении нескольких лет никак не складывалась. Вновь женитьбы он не хотел, а Лёлечка не желала покидать Москву ни при каких обстоятельствах. Не помогла в установлении нормальной жизни недавняя поездка в Москву Иванова, а для этого он взял отпуск, чтобы привезти свою жену и жить с ней в совхозе так, как все остальные целинники. Лёля и теперь поставила своё условие, как и прежде:
- Приезжай ко мне в Москву и будем жить!
Жаль было Лёлю, ведь как никак любил её, несколько лет прожили, хотя ничего хорошего и не видел, не хотел расторгать семейные узы. В душе у него всё же теплилась надежда - мол, одумается Леля, и рано или поздно приедет.
Но Лёлечка не приезжала. В последний год письма стали приходить всё реже и реже. Они дышали Лёлечкиным гневом, испускали в адрес мужа громы и молнии.
Однажды Евгений Игоревич получил письмо. Он обрадовался, как приезду в гости верного друга.
- Наконец-то вспомнила Лёля про меня, - прошептали губы, а пальцы в трепетном волнении распечатывали конверт. Осторожно вынул из него вчетверо сложенный лист бумаги. Развернул, стал читать: "Приезжай ко мне, жить одной надоело в такой большой квартире. Встретила Сергея Сергеевича. Он обещает устроить тебя на работу опять в министерство сельского хозяйства...".
Евгений читал дальше, а мысли лезли одна на другую:
- Опять старую песню поёт.
Дальше следовало: "Если ты не приедешь, то я выхожу замуж через месяц. Меня одиночество съедает живьём в этих стенах квартиры. Дочитал до конца, отложил лист в сторону, задумался. В это время дверь тихо отворилась, с папкой в руках в кабинет вошла Алла и принесла бумаги на подпись, заметив мрачное лицо директора, спросила:
- Что-либо нехорошее случилось, Евгений Игоревич?
- Как тебе оказать -и да и нет, - промолвил директор.
- Не понимаю
- На, прочти письмо от жены!
- Чужие письма не хорошо читать, не хочу даже брать в руки:
- Бери, разрешаю. Там нет никакого секрета.
Алла осторожно взяла лист, стала читать. Она читала, а Евгений смотрел на свою машинистку. И по её выражению лица старался понять отношение этой женщины к написанному другой женщиной. Алла читала, временами сдвигала и раздвигала свои брови, сжимала губы, делала движения то правой, то левой щекой. Дочитав письмо, она осторожно положила его опять на стол, молчала.
- Что скажешь? - спросил директор.
Машинистка посмотрела в глаза, как будто собираясь с мыслями, тихо промолвила:
- По-моему, Евгений Игоревич, это письмо последнее.
- Ты так думаешь?
- Предполагаю, - затем помолчав немного, добавила, - хорошего-то в ней ничего нет. Просто избалованная жизнью женщина.
Евгений ещё раз посмотрел на Аллу, но ничего ей не сказал, а про себя подумал: "Как точно она угадала!"

Прошумело, пролетело как быстрая ласточка, уже не одно знойное лето, насквозь прогретое палящими лучами солнца, здорово прополосканные частыми тёплыми дождями с раскатистыми грозами, обдутые ласковыми степными ветрами. Отшептались на целинной ниве при ветре тяжеловесные пшеничные колосья. Смолк до весны гул тракторов. Застыли на бригадных станах трудяги-комбайны. На полях остались зимовать лишь многочисленные скирды обмолоченной соломы. Отдала славная целина все свои земные дары. Пришла пора ей отдохнуть, за зиму набраться новой силы. Спят поля под толстым слоем снега. Яркое, солнышко своими лучами бодрит зайцев-русаков, хитрых лис, вышедших погулять и погреться. Продрогшим на жёстком сибирском морозце зверькам и невдомёк, что из центральной усадьбы могут выйти любители-охотники в поле и начать охоту па них. Но сегодня охотникам не до зайцев и лис.
На весёлом месте раскинулась и стала теперь навеки центральная усадьба совхоза "Зерновой". Прямые, ровные улицы, домики стоят, словно по линейке поставлены,  живут в них сильные духом люди - славные комсомольцы-целинники, посланники партии и комсомола.
Сегодня  совхозе необычно. С самого утра начали съезжаться на центральную усадьбу к совхозному клубу комсомольцы-целинники со всех отделений и бригад на тракторах, автомашинах и лошадях. Центральная усадьба наполнилась веселым смехом, нескончаемым разговором, возгласами. Встречи всегда радостны и желанны. К двенадцати часам дня подъехали легковые малины из райцентра. Приехали представители райкома партии и райисполкома.


Ровно в двенадцать часов дня все собрались в просторном зале совхозного клуба. Но прибыло столько людей, что зал не смог всех вместить и был набит до отказа. Негде, как говорится, даже упасть яблоку. Над сценой плакат: "Пламенный привет покорителям целины! " В глубине сцены в обрамлении живых цветов, знамён и пшеничных колосьев портрет Владимира Ильича Ленина. У трибуны огромный пшеничный сноп с большими гранеными колосьями зерна. Рядом с трибуной стол президиума, на котором разостлана белая скатерть, а на ней возвышается огромный, круглый каравай белого хлеба, испеченного из муки совхозного урожая. Вея сцена в живых цветах.
За столом президиума заняли места директор совхоза Иванов, секретарь партийного комитета Речкин, секретарь комитата комсомола Сосновский, председатель рабочего комитета Иван Булькин, секретарь районного комитета партии Журавлёв, председатель райисполкома Синицин, комсомольцы-целинники от каждого отделения.
Председательствующий президиума Разгоняев - недавно избранный председателем сельского Совета депутатов трудящихся совхоза "Зерновой", поднялся с места, промолвил:
- Внимание, прошу тишины!
Зал постепенно утихал, пока не наступила полная тишина.
-Товарищи!
Сегодня мы все собрались в этом зале, чтобы отметить наш торжественный праздник по случаю награждения рабочих совхоза правительственными наградами за активное участие в освоении целины, - говорил Разгоняев. - Освоение целины войдёт яркой страницей в летопись коммунистического строительства и славных дел Ленинского Коммунистического Союза молодёжи не как подвиг одиночек, а как подливке массовый героизм проявленный сотнями тысяч коммунистов и комсомольцев.
Участие в освоении целинных земель нашего совхоза приняли участие юноши и девушки всех союзных республик нашей страны. Вместе с русскими на целинных просторах Алтая, Казахстана и нашего совхоза трудились украинцы, белорусы, латыши, немцы, казахи, алтайцы, татары, узбеки и многие другие национальности. Всех их влекла великая цель партии - покорение целины. В будущем наши потомки поставят первым покорителям целины прекрасные обелиски, чтобы они всегда напоминали о героизме коммунистов и комсомольцев.
Гром аплодисментов прокатился по залу. Когда они стихли, Разгоняев сказал:
-А сейчас предоставляю слово директору совхоза "Зерновой" Евгению Игоревичу Иванову.
Директор вышел из-за стола президиума, стал за трибуну, погладил по привычке рукой лысеющий лоб и редкие волосы на голове, начал говорить:
- Сегодня, товарищи, мне приятно говорить о наших успехах. Мы закончили с успехом прошлый сельскохозяйственный год и приступили к выполнению государственного плана этого года. Как посланцы партии и Ленинского комсомола все трудились хорошо, хотя приходилось испытывать порей большие трудности. Но мы их выдержали. Но, не все. Кое-кого сейчас нет среди нас, целина для них оказалась крепким орешком, но не о них не будем говорить, их были единицы. Но те, кто предан всей душой, не спасовали перед неимоверными трудностями, не пали духом, выстояли, выдержали все испытания и стали героями целины. Наказ партии и непреклонная воля горячих комсомольских сердец сказались сильней всех трудностей.
Зал аплодисментами приветствовал слова директора совхоза. Уж больно дорогими они были для каждого, да и сам Евгений Игоревич говорил их от всей души и чистого сердца, говорил так, как действительно было в то время не приукрашивая, не утаивая ничего. Как коммунист, посланец ленинской партии, Иванов всегда чутко прислуживался к каждому слову трактористов, строителей, шофёров, рабочих. В их коротких замечаниях, порой в разговоре, было много ценных предложений. Эти замечания и предложения сильно помогали директору, так как они шли от самих рабочих и потом реализовались для самих же рабочих, помогали лучше доставить организаций труда налаживанию трудовой дисциплины, организовать снабжение рабочих продуктами питания и многое другое.
 

Сейчас директор говорил о результатах рабаты всего коллектива рабочих совхоза, называл фамилии передовиков, их наработку. Коснулся решения предстоящих задач в новом году. Заканчивая своё выступление, директор сказал:
-Никогда в памяти народной не померкнет подвиг покорителей целины, который высоко оценён нашим Центральном Комитетом Партии и Советским правительством.
Вся наша страна, - говорил далее Иванов, - помогала вам вести наступление на целину. Мы видим теперь, как преобразилась целинная степь. Люди поднимали целину, а целина поднимала людей. Здесь снова, как и прежде, закалялась сталь комсомольских сердец, и отсеивался ненужный нам шлак. Целина сделала из молодых юношей и девушек людей мужественных и закалённых, готовых пойти на новые трудовые подвиги во славу нашей любимей Родины. Я с честью докладываю районному комитету партии, что коллектив рабочих совхоза "Зерновой" задание партии с честью выполнили. Совхоз на целине построен.
Последние слова директора потонули в громких продолжительных аплодисментах. Весь зал был будто наэлектризован. Каждое слово выступающих вселяло в сознание молодых людей полную уверенность в том, что здесь на целине его труд нужен людям, нашей партии, всей стране.
- Слово предоставляется председателю райисполкома товарищу Синицыну, - сказал Разоняев.
Василий Васильевич стал за трибуну, развернул папку, начал говорить:
- Разрешите, товарищи, огласить Указ Президиума верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями СССР наиболее отличившихся покорителей целины. Орденом Ленина награждается Иванов Евгений Игоревич - директор совхоза "Зерновой".
Под гром аплодисментов первый секретарь райкома партии Журавлёв прикрепил на грудь директора Орден Ленина. Крепко пожали друг другу руки.
- Орденом Ленина награждается секретарь партийного комитета совхозе Речкин Николай Васильевич.
Так же Журавлев прикрепил Орден Ленина на грудь секретари под бурные аплодисменты.
- Орденом Трудового Красного Знамени награждается Коробов Василий Александрович - бригадир тракторно-полеводческой бригады, - продолжал зачитывать Синицын.
Смущаясь, на сцену поднялся Коробов и подошёл к Журавлеву. Тот прикрепил на грудь бригадира орден, пожав руку сказал ему: "Поздравляю с наградой. Думаю, что это не последняя".
- Спасибо, - ответил Коробов, под звуки раздававшихся аплодисментов.
- Большая группа покорителей целины, - продолжал Синицын, - награждается медалями "За освоение целинных и залежных земель". Среди них Васильев Анатолий Сергеевич.
Анатолий шёл по залу к сцене под звуки бурных несмолкаемых аплодисментов. Через минуту на груди Васильева заблестела новенькая медаль.
Затем поднялся на сцену Николай Верёвкин, Борис Скарлыгин, Василий Реснянский, Федосья Полевая и многие другие.
В заключение первый секретарь райкома партии Журавлёв сказал:
- Разрешите, дорогие товарищи награждённые орденами и медалями ещё раз поздравить вас с высокой правительственной наградой и пожелать вам успехов в труде и личной жизни.
Когда смолкли аплодисменты, поднялся Разгоняев и объявил:
- На этом торжественная часть заканчивается. Сейчас объявляется двадцатиминутный перерыв, а после перерыва будет дан в часть награждениях концерт художественной самодеятельности.
Через минуту после объявления зал опустел. Все вышли на улицу, чтобы там поделиться своими впечатлениями, перекурить или перекусить в буфете, который уже работал во всю свою мощь.
Ровно через двадцать минут раздался звонок, возвестивший зрителей, чтобы заходили в зал. Один за другим, в одиночку и группами целинники стали заполнять помещение, рассаживаться по местам. Большой зал приглушенно гомонил сотнями голосов, но о чём говорили люди, было трудно понять.
- Почему не начинают концерт, - говорил парень у окна, - так можно до самого вечера просидеть.
- Который час! - спросил его сосед.
- Через три минуты пять часов вечера будет. А в шесть часов уже совсем станет темно.
- Домой не заблудишься, - отрезала бойким голосом молодая девушка с соседнего ряда. - Найдём провожатого в противном случае.
В это время в зале потух свет, раздвинулся бархатный тяжёлый занавес и все увидели на ярко освещённой сцене молодёжный совхозный хор. В первом ряду стояли девушки, одетые в длинные белые платья. Сзади стояли парни. У всех самодеятельных артистов блестели на груди только что полученные новенькие медали.
Из-за занавеса вышел ведущий и профессиональным взглядом опытного конферансье мигом окинул огромный зал, промолвил:
 
- Товарищи, начинаем наш концерт. Первым номером нашей программы хор исполнит песню: "Едем мы друзья в дальние края". Запевают Зоя Верёвкина и Маруся Васильева, аккомпанирует на баяне Иван Тарасенко. Два звонких девичьих голоса вели за собой всю песню.

Родины просторы, горы и долины
В серебро одетый зимний лее грустит
Едут новосёлы по земле целинной,
Песня молодая далеко летит.
Вьётся дорога длинная,
Здравствуй, земля целинная,
Здравствуй, простор широкий
Весну и молодость встречай свою...

Песня звучала вод величественными сводами зала, навевая каждому романтику уже теперь прошлого времени, но так дорогого, что, казалось, не было ничего милее и дороже, чем эта песня, бередящая до самой глубины душу каждого целинника, звала всех вперёд:

...С голубым рассветом,
Тучной целиною
Трактора все вместе
Рядом поведём.

Умолк хор. Стоит полнейшая тишина. Вдруг зал взорвался аплодисментами, в зале настоящая буря.
-Вот как всколыхнула песня душу молодёжи, - заметил на ухо Иванову секретарь райкома Журавлёв.
- Настоящая песня, - ответил Иванов. - Побольше нам надо таких песен.
В последующих номерах прозвучали в исполнении хора песня о Ленине, песня о Родине, мастерски читали стихи, интермедии. Разнообразные номера программы веселили людей. Никто не чувствовал усталости. Покорители целины отдыхали в этот день за произведённый ими огромный труд.
- В заключение нашего концерта, - объявил ведущий, - Зоя Веревкина и Маруся Васильева исполнят частушки.
Заиграл баян. Девушки запели:

 
Мы на ферме молодые
Нам всего по двадцать лет
На работу удалые
На веселье - лучше нет.

Зоотехник в деле строгий
И толковый, и живой...
А сбивается с дороги,
Как вдали махну рукой.
Хороши у нас поляны
Лес над речкой голубой.
Зоотехник не случайно
Ходит - бродит, как хмельной.

Ты скажи, чего скучаешь?
Ты скажи, в кого влюблён?
Для кого цветы срываешь –
Василек и синий лён?

Ой, звени, звени, тальянка.
Знаю Ванин я секрет:
Он вчера мне на гулянье.
Подарил большой букет.

 Аплодисментами проводили певиц со сцены, но под крики "бис" снова вызвали на сцену и заставили спеть новые частушки.
Окончился концерт в клубе под музыку духового оркестра. Стали танцевать. На очередной тур вальса "Амурские волны" Евгений Игоревич пригласил танцевать Полевую.
- Прошу, - сказал он.
- Пожалуйста, - сказала Федосья.
Оба закружились вместе с другими парами...

Из совхозного дома культуры Евгений и Федосья ушли домой. Шли по широкой Целинной улице, разговаривая:
- Почему не выходишь замуж? - спросил Евгений.
- Потому, что не нашёлся ещё жених, - ответила Федосья.
- Предположим, что нашелся?
- В таком случае готова стать его женой, - смеясь ответила Полевая.
Евгений Игоревич на ходу не спеша рукой полез в карман пиджака, достал конверт и подал его своей спутнице.
- Что это? - спросила она.
- Последнее письмо жены. Прочти.
- Ты что?- смутилась Федосья. - Смеёшься надо мной? Как это я и зачем мне читать письмо твоей жены? Какое моральное право на это я имею! - рассержено говорила Федосья.
- Читай, раз разрежаю, - спокойно сказал Евгеяий. - Подойдём ближе к фонарю.
Иванов раскрыл конверт, вытащил лист бумаги, исписанный крупными буквами, подал Федосье. Та долго читала, потом промолвила:
- Хорошая информация для размышления, - и пошли дальше.
До глубокой ночи продолжалось гулянье молодёжи, на улицах звенели весёлые песни, раздавался звонкий девичий смех и хохоток.
Увлёкся месяц общим весельем, медленно сошёл с неба и как-то совсем незаметно спрятался за горизонтом, разбрызгав на тёмное бархатное небо светлые крапинки алмазных звёзд...
К Новому году в совхозе "Зерновой" родилась ещё одна новая семья на целинной земле. Её образовали Евгений Игоревич Иванов и Федосья Ивановна Полевая.

Прошло двадцать лет. Отшумела, отликовала, набушевалась за пронизывающем сибирском ветре, под ливневыми дождями среди безбрежных целинных полей выращенных хлебов яснокрылая комсомольская юность и светлая молодость покорителей целины. Незаметная, как осенняя тонкая паутинка тут и там появилась на висках у бывших парней, влетела седина в женские пряди кудрявых волос. Уже много горьких и радостных минут забылось в их привычной прошедшей походной жизни из далёкой поры комсомольской юности. Но никогда, до конца своих дней, они не забудут пламенный призыв партии и комсомола: "Молодёжь, на целину!", - который был овеян счастливой романтикой будничных дней покорения целины. Казалось, что своё дело сделали первые покорители целины. Можно теперь спокойно отдыхать. Но, не таков характер наших покорителей целины. Подвиг на целине продолжается. Длинную эпопею отцов продолжают их сыновья и дочери...

... Актовый зал средней школы совхоза "Зерновой" заполнен до отказа. На последний школьный торжественный праздник по случаю вручении Аттестатов зрелости окончившим среднюю школу пришли ученики и родители. На сцене, на столах президиума живые цветы. За столом президиума директор школы Николай Николаевич худощавый, с сединой в волосах, в очках, на груди боевые ордена и медали. Рядом с ним директор совхоза Иванов, учителя, секретари партийного и комсомольского комитетов. Над сценой плакат: "Привет выпускникам нашей школы!"
Завуч школы Марина Ивановна – высокая, стройная черноволосая женщина предоставила олово директору школы.
- Дорогие выпускники, - начал Николай Николаевич,- вот и пришло время, когда вы закончили десять классов. Перед вами открыты все дороги, все двери наших учебных заведений. Вас ждут на заводах, фабриках, а также в колхозах и совхозах, где вы можете приложить свои знания, силу по избранной вами профессии. Нашему совхозу требуется много хороших рабочих, грамотных специалистов. Совхоз имеет возможность, по вашему желанию, послать вас в любое учебное заведение, чтобы после его окончания вы смогли приехать и здесь работать.
Николай Николаевич долго говорил, приводил хорошие примера работы бывших учеников школы, которые окончили её раньше и теперь одни работают, другие служат в рядах Советской Армии, и являются отличниками боевой и политической подготовки, классными специалистами. Говорил, что нашему совхозу требуются трактористы, комбайнеры, доярки, скотинки и просто рабочие.
В заключение директор сказал:
- Наш совхоз - "Зерновой" создан вашими отцами, бывшими комсомольцами-целинниками. Они сделали всё, что было в их силах, чтобы поднять и возродить к жизни целину. Они это с честью сделали. Вы же их наследники должны продолжить дело отцов. Вам, в ваши молодые руки, они передают свою комсомольско-молодёжную эстафету, чтобы вы её с частью понесли дальше. Вашим отцам как раз было столько же лет, сколько вам сейчас, когда они начинали поднимать целину. Но они сделали, что от них требовала партия и правительство. Но сегодня наша Ленинская партия ставит перед нашим советским народом новые, ещё более грандиозные задачи коммунистического строительства. Эти задачи будете теперь решать и вы, наши дорогие выпускники, которые надо так решать, как в своё время с успехом решали и продолжают решать ваши отцы. Будьте же достойны своих отцов, пронести дальше их славу во имя нашей Родины, - закончил директор школы.
Громкие аплодисменты заполнили актовый зал школы. Когда они смолкли, Мария Ивановна объявила дальше:
- Сейчас будут вручены нашим выпускникам Аттестаты зрелости и Удостоверения трактористов.
Слова покрыли бурные аплодисменты. Выждав момент, когда они стихли, завуч продолжила:
- Аттестат зрелости и удостоверение тракториста вручается отличнику учёбы, выпускнику школы Васильеву Сергею Анатольевичу.
На сцену поднялся высокий стройный парень, с открытым лицом, широкими бровями и остановился перед Николаем Николаевичем.
- Поздравляю, Серёжа, с успешным окончанием средней школы, - сказал директор школы и крепко пожал руку своему выпускнику, подавая ему Аттестат.
- Спасибо, - ответил Сергей, подходя дальше к директору совхоза Иванову.
- Поздравляю с успешным окончанием школы, - сказал Евгений Игоревич крепко понимая руку смутившемуся Сергею, вручая ему Удостоверение тракториста.
- Спасибо, - ответил Васильев и пошёл на своё место под гром аплодисментов.
- Аттестат зрелости и Удостоверение вручается Верёвкиной Вере Николаевне, - промолвила Мария Ивановна.
По залу между рядами сидящих идёт молодая, стройная, красивая девушка. Её круглое, миловидное лицо и круглые щёчки покрылись густой красной краской. Но девушка не обращала на это внимание и шла твёрдой походкой па сцепу.
- Поздравляю Вера с отличным окончанием средней школы сказал директор и, подавая Аттестат, крепко пожал маленькую горячую руку Веры.
- Поздравляю, Вера, с успешным окончанием школы и присвоением тебе профессии трактористки, - сказал директор совхоза, вручая ей Удостоверение тракториста и крепко пожимая ей руку.
- Спасибо, - ответила Вара и сошла под бурные аплодисменты со сцены.
Вручение продолжалось долго, пока все выпускники не получили Аттестаты и Удостоверения. Лишь после того, как директор вручил и пожал руку последнему выпускнику, отгремели под сводами Актового зала бурные аплодисменты, в зале стало как-то тихо. Выпускники рассматривали свои новенькие, пахнущие типографской краской государственные документы, дающие им право поступать во все учебные заведения страны. Аттестаты передавали из рук в руки, смотрели оценки за десять лет упорной учёбы.
- Васильеву Серёжке можно поступать в Московский университет раз окончил школу с отличием, - сказала жена Овсова - грузная, толстая женщина. - А наш Коленька, еле на тройки закончил. Ему хотя бы в какой-нибудь технологический институт попасть бы.
- Ну, а твоя куда собирается поступать - спросила Зою Верёвкину соседка, сидящая рядом с Аттестатам зрелости своей дочери. - Куда хочет, туда пусть поступает, - ответила Зоя.
- Твоей можно,  не унималась соседка,  школу закончила с отличием. Без экзаменов примут где угодно.
Но дальнейший разговор прекратился, Мария Ивановна громко сказала:
- Кто из выпускников или родителей хочет сказать несколько слов в этот торжественный день. Прошу!
Воцарилась тишина. Никто не выходил на сцену, ждали, что кто-то найдется посмелее и скажет лучше него. Но время шло, а желающих не оказывалось.
- Прошу, - повторила Мария Ивановна.
- Разрешите мне, - раздался голос Васи Овсова.
- Пожалуйста, - промолвила завуч школы. - Выходи сюда, - приглашая его на сцену.
Вася вышел на сцену и, окинув взглядом весь зал с родителями и своими бывшими десятиклассниками, внимательно смотревшими на него из зала, начал тихо говорить:
- Разрешите мне от имени всех выпускников школы сердечно поблагодарить весь учительский коллектив за то, что нам всем дали знания и первую путёвку в жизнь. Что касается меня, то я думаю поступить в институт, чтобы продолжить учёбу дальше. Мне бы только выдержать вступительные экзамены в институт. Это моя мечта, я вижу, что скоро она осуществится. Большое спасибо школе, учителям! - закончил Вася.
Под аплодисменты выступающий сошёл со сцены, уверенно прошёл через весь зал и сел на своё место у окна.
- Кто ещё желает выступить, - промолвила Мария Ивановна.
- Мне можно? - опросил Серёжа Васильев.
- Пожалуйста.
- Я тоже думаю поступить в институт так же, как и Овсов. Но сначала надо подумать, а кто будет пахать землю, сеять зерно, растить урожаи, чтобы наша страна была богата и непобедима!
Зал притих, умолкли шушуканья, все настороженно слушали и ждали, что же дальше окажет этот вихрастый молодой Васильев, уж больно похожий лицом со своим отцом. Даже жесты руки сына напоминали отцовские.
- Я так думаю, - продолжал выступающий. - Школу мы закончили, знания нас есть, но практического жизненного опыта у нас нет. Поэтому и в институте нам будет трудно учиться. Вот поэтому я решил сначала пойти не институт, а прошу дирекцию совхоза дать мне трактор. Я желаю сначала попробовать свои силы в сельскохозяйственном производстве, чтобы ознакомиться с ним на практике, а потом выбрать по душе специальность и пойти учиться дальше, чтобы выйти прекрасным специалистом. Я призываю всех выпускников пойти сначала на работу в совхозное производство. Я хочу стать рабочим, как велит мне моя комсомольская совесть.
После Сергея выступили другие выпускники. Мысли у всех были разные, а у некоторых совсем неопределенные. Одни серьезно задумываются над своей дальнейшей судьбой, другие ещё не думали. Но большинство выступивших, как видно, стремились попасть в институты, для некоторых это было даже заветной мечтой. Но была и другая часть выпускников, которая думала по-другому, беря пример со своих родителей - бывших первых целинников совхоза.
- Хотелось бы послушать Веру Верёвкину, - сказала завуч школы. - Какие твои мечты?
Вара поднялась со своего места и пошла на сцену. А в зале шептались:
- Все десять лет была отличницей!
- Вот кому везёт в жизни!
- Этой прямая дорога в институт или университет!
Вера стала рядом с трибуной, посмотрела на сидящих в президиуме своих учителей и директора совхоза, сказала:
- Сегодня мне, как и всем выпускникам, вручили Аттестат зрелости и
Удостоверение тракториста. Это очень хорошо. Но в институт я пока не собираюсь. Прошу дирекцию совхоза принять меня па работу дояркой на ферму, чтобы доить коров, получать молоко, изучить зоотехническое дело. Ведь кому, как не молодёжи работать на ферме? Комсомольцы должны взять шефство над фермами. Поэтому я призываю весь наш класс остаться в селе и пойти на работу в совхозе. Я в этом вижу свой первейший долг, а институт от меня не уйдёт.
Гремит духовой оркестр под сводами зала. В вихре танца кружатся пары выпускников, их родителей. Звуки вальса веселят, будоражат душу:

"Давно, друзья весёлые,
Простились мы се школою,
Но каждый год мы в свой приходим класс.
В саду берёзки с клёнами
Встречают нас с поклонами,
 И школьный вальс опять звучит для нас..."

В темпе вальса кружится Анатолий и Маруся Васильевы, Зоя и Николай Верёвкины, парни и девушки-выпускники.
- Смотри, Толя, - говорит Маруся, - наш Серёжка танцует с Верочкой.
- Пусть, это же их последний день в родной школе. Завтра для них уже начнутся трудовые будни. Ведь мы с тобой тоже были молодые, сейчас мы уже с тобой родители. Достойную смену вырастили, - сказал Анатолий.
До позднего вечера веселились в зале, танцевали. Уже начало темнеть, все вышли из школы, и пошли гулять по густой тёмной аллее. Из-за реки и Светлого озера потянуло холодом. Пора бы уже расходиться по домам, но кто-то предложил:
- Давайте все вместе встретим рассвет!
- А и в самом деле, давайте, - поддержали несколько голосов.
Всем классом пошли по берегу Светлого озера. Над ним стоял редкий белесый туман, крякали  дикие утки, в тёмной глади воды отражались яркие звёзды. А дальше за озером раскинулась степь, она была безмолвной, чёрной. Но не долги летние ночи. Пролетел лёгкий предутренний ветерок - в нём была прекрасная свежесть июньского утра, запах белой ромашки...
Начинался рассвет. Над сонным озером слышна песня:

"Ты надела праздничное платьице,
В нём сейчас ты взрослая вполне,
Лишь вчера была ты одноклассницей,
А сегодня кем ты стапель мне?

Нам скорей уйти из школы хочется,
Мы о том не думали с тобой,
Что минута эта не воротится,
Час не повторится выпускной.

С детских лет стать взрослыми спешили мы,
Торопили школьные года.
Для того, чтоб детством дорожили мы,
Надо с ним расстаться навсегда.

Вспоминая прошлое старательно
 И тревожной думою томлюсь:
Расставаясь с детством окончательно,
Может, и с тобой я расстаюсь?"

Так кончилась школьная жизнь. Впереди раскрывались широкие дали новой ещё неизведанной жизни, с её успехами и неудачами, со взлётами и падениями, с радостями и печалями, но с неуклонным движением вперёд.

Весёлое утреннее солнце высоко поднялось над целинным посёлком. Оно бесцеремонно заглядывало в лица прохожих, механизаторов, доярок и, вообще, всех рабочих, шедших на работу. В высоких тополях и у домиков пели скворцы, чирикали воробьи. Посёлок наполнился кукареканьем петухов, мычанием и рёвом молодых телят из совхозной фермы. Рабочий класс совхоза приступил к трудовым обязанностям.
В это прекрасное утро, с таинственной влажной белесой дымкой после небольшого ночного дождика, Сергей Васильев постучал в дверь кабинета директора совхоза, распахнул её и вошёл в просторный кабинет. За столом сидел Евгений Игоревич и разговаривал с главным бухгалтером совхоза
- Я к вам, Евгений Игоревич, с заявлением, - промолвил Сергей.
- Садись, - сказал директор, - мы сейчас закончим разговор.
Васильев сел на стул, и слушал о чём говорят. До его слуха доносились выражения, не совсем привычные для него:
- Сколько у нас ГСЭм; когда проводилась балансовая комиссия; какой эффект даёт экономическая учёба кадров, - спрашивал директор у бухгалтера.
Для Васильева все эти слова казались знакомыми, но что за внутреннее содержание они имели, ещё не совсем доходило до его понимания. Надо работать в совхозе, чтобы потом понимать весь смысл этих слов. Васильеву скорее хотелось, чтобы директор и бухгалтер закончили разговор. Но бухгалтер, казалось, и не думал кончать разговор. Он раскрыл объёмистый портфель, достал какие-то бумаги, начал раскладывать их на столе перед директором.
- Вот эти поручения надо подписать на перечисление, - сказал бухгалтер.
- И всё? - спросил директор.
- Тогда мы рассчитаемся с лесхозом и базой снабжения.
Наконец, бухгалтер собрал свои бумаги, сложил их в портфель, промолвил:
- Я поехал в Госбанк.
- Давай, - ответил директор. - Позвонишь мне, как перечислишь.
- Хорошо, Евгений Игоревич.
Бухгалтер встал, подхватил под руку портфель, шагнул, но остановился, посмотрел в упор па Васильева.
- А ты чего пришёл? - спросил.
- Да вот с заявлением, - ответил Сергей.
- Значит, по стопам отца пошел! Это хорошо, молодец! - и пошёл к выходу.
Сергей встал с места, подал заявление. Густая краска покрыла его лицо, почему-то загорелись копчики ушей. Вроде бы ничего особенного и не происходило, а вот возьми себе - что-то такое как бы приподнимает, подступило какое-то душевное волнение, хотя Васильев сотни раз видел директора, говорил с ним. Но то, что сейчас директор читал его заявление, что решалась судьба - быть ему трактористом или не быть - это Сергей сейчас ощутил довольно сильно, сможет осуществиться его давняя мечта или нет, а останется на всю жизнь как неисполненным желанием своей юной мечты.
- Не подведёшь? - неожиданно спросил директор, держа над заявлением ручку для подписи.
- Решение твёрдое, - ответил Сергей. - Люблю трактор.
- Надо любить по только трактор, но и нашу землю-кормилицу. Твой отец тоже с этого начинал. Так мы с ним рядом идём уже скоро два десятка лет. Тебе легче, чем было нам начинать свою трудовую деятельность, но выдержали, не сломились, не согнулись от невзгод, - сказал директор и поставил резолюцию: "Принять трактористом!" и поставил свою подпись. - Поздравляю, Серёжа, - и крепко пожал руку этому парню, - иди в отдел кадров там получишь приказ и примешь трактор на машинном дворе у своего отца. Понял?
- Чего тут не понять, всё ясно, - ответил Сергей.
Васильев вышел из кабинета директора и пошёл по длинному коридору конторы в отдел кадров. На стуле возле двери сидела уже немолодая женщина, и как только Васильев подошёл к ней, она спросила:
- Вы в отдел кадров, молодой человек?
- Да.
- Там уже есть молодая девушка. Я за ней. А вот вы будете уже за мной.
- Мне надо скорее, чтобы до обеда попасть на машинный двор, - попробовал сказать Сергей.
- А мне, молодой человек, нужна Трудовая книжка для оформления на пенсию. В два часа дня отходит автобус, и я должна с документами явиться в райсобес. Так что, молодой человек, вы можете подождать.
Женщина поднялась со стула и стала у самой двери с твёрдым намерением войти в отдел кадров раньше Васильева.
- Ну, коли так - то я могу подождать, - ответил он и сел на рядом стоящий второй стул. - Я только начинаю работать, а вы уже закончили. По-моему у вас больше времени, чем у меня.
- Это ничего не значит, - сердито ответила женщина. - Я спешу.
Васильев хотел ещё что-то сказать, но в это время открылась дверь кабинета отдела кадров и на пороге показалась Вера Верёвкина. Васильев соскочил со стула, сделал шаг навстречу Вере, спрашивая её:
- Ты чего здесь ходишь?
- А ты? - в свою очередь спросила Вера.
- Я за приказом на работу.
- А я уже получила приказ.
- Куда устроилась работать?
- На ферму дояркой.
- Значит, с мамой будешь рядом работать?
- Куда бригадир и зоотехник поставят. Может к нетелям определят.
- Нет, ты уж к маме просись.
- Посмотрю. Может она не согласится со мной работать. Скажет, ты мне дома надоела своими расспросами, тут некогда разговаривать, а надо работать.
- Матери всегда строгие. Тут уж ничего не поделаешь.
- Ну а ты куда решил? К отцу на трактор?
- Нет, отец механик машинного двора, велено у него получить новый трактор. Но сначала надо приказ получить в отделе кадров.
Дверь снова отворилась и из кабинета вышла женщина с Трудовой книжкой в руках, глянула на Васильева, с иронией произнесла в его адрес:
- Спешил в отдел кадров, а сейчас от девушки оторваться не можешь!
- Сейчас пойду, - ответил Васильев.
Женщина вышла из конторы, старательно прикрыв за собой огромную стеклянную дверь.
- Ну, оформляйся, - сказали Вера. - Мне пора на обеднюю дойку, - ушла.
Сергей поглядел ей вслед, дождался зачем-то, пока она закроет  стеклянную дверь, взглядом проводил её от двери, с минуту постоял молчком, потом взялся за чёрную ручку, потянул па себя лёгкую дверь и, открыв её, вошёл в кабинет отдела кадров. Первое, что увидел Васильев - это  молодую смуглую женщину за столом, разговаривавшую с кем-то по телефону.
- Здравствуйте, Лидия Михайловна, - сказал Васильев. - Я к вам за приказом. Вот заявление, подписанное директором.
Девушка взяла заявление, прочитала, потом посмотрела на Сергея, промолвила:
- Евгений Игоревич как раз о тебе сейчас звонил. Садись. Я сейчас оформлю.
Просторный кабинет отдела кадров был залит ярким светом июньского солнца. Окна были раскрыты настежь, и ветерок врывался с улицы вовнутрь помещения, шевелил шторы. Но этого ветерка было недостаточно, так как было очень жарко от лучей солнца. На столике у в углу вертелся, из стороны в сторону, тихо шумевший воздушный вентилятор, направлявший автоматически струю ветра то в одну, то в другую сторону. Когда струя касалась волос на голове Лидии Михайловны, то они нежно шевелились, но она не обращала на это никакого внимания и что-то писала и писала, потом, печатала на машинке, не обращая внимания на прохладную струю воздуха.
- Всё сделано, - промолвила Лидия Михайловна и подала приказ Васильеву, -  можешь идти работать.
- Спасибо, - ответил Сергей и вышел из кабинета отдела кадров...

На следующее утро Сергей выехал с бригадного стана и стал на тракторе пахать паровое поле. В кабине, рядом с сыном сидел старый отец Васильев и время от времени давал короткие советы сыну, наставлял его уму разуму и хлеборобскому делу. Отец коммунист и сын комсомолец сидят рядом, делают одно общее дело и продолжают целинную эпопею дальше...
Вечером в доме культуры Сергей спросил Веру:
-Как прошёл первый самостоятельный трудовой день?
- Трудно, - ответила Вера. - Без привычки болят руки и спина. А у тебя как?
- Вроде ничего не болит.
- Врёшь. По глазам вижу!
- Ладно! Привыкнем. Давай станцуем вальс.
Заиграл духовой оркестр. Полились прекрасные звуки вальса "Амурские волны". Сначала одна закружилась пара молодых по залу, затем вторая, третья... В вихре вальса кружились Сергей и Вера, отдыхая в танце, чтобы завтра с новыми силами снова приняться за работу.
Оркестр умолк. Кавалеры отвели своих дам в стороны, кое-кто успел сесть со своими знакомыми и подругами. А вообще-то здесь все были знакомыми, одноклассники, ведь в совхозе все знали друг друга. К Сергею с Верой подошёл Николай Овсов, спросил:
- Ну как работаешь?
-А что же мне делать, если дали трактор, промолвил Васильев. - Конечно работаю.
- Нравится?
- Конечно. Поработаю до армии, а там пойду служить танкистом. Вчера уже вызывали в военкомат и сказали, чтобы готовился.
- Это хорошо. А я ещё не определился. Мама настаивает, чтобы поступил в технологический институт. А мне туда не хочется идти.
- Нет желания, и не ходи, - ответил Сергей.
- Шёл бы ты, Коля, работать трактористом к Серёжке, - сказала молчавшая до сих пор Вера. - Вдвоём ведь веселее работать, а что будешь зря бить баклуши. А в институт ты не поступишь, что там с твоими тройками делать?
- Я маме тоже самое говорил, а она на своём, - ответил Коля.
- Маме что, ей экзамены не сдавать, а тебе придётся, - продолжала Вера. - А отец что говорит?
- Отец в наши дела не вмешивается. Он как-то сказал: "Я и без института по полтысячи ежемесячно зарабатываю на тракторе".
- Тоже правильно, - сказал Сергей. - Значит, он свою работу любит. А если человек полюбил свою работу, то он сделает всё возможное, чтобы она ему предоставляла полное внутреннее удовлетворение. Так что ты сам должен решить, что тебе делать.
- Против мамы как-то не хочется идти, она желает меня видеть технологом.
- Не знаю, выйдет из тебя технолог или нет, но тракторист с тебя будет хороший, - сказал Сергей. - Да, кстати, вчера мой отец говорил, что совхозу дают новые трактора гусеничные и колёсные МТЗ. Так что ты можешь получить новенький трактор. Сел бы и на нём преспокойно работал как, например, я и другие.
- Мне ЧТЗ тоже нравится.
- Но эти тракторы будут отданы женщинам. Там специальные сделаны мягкие диванчики, чтобы не так сильно трясло при работе. В совхозе будет создана так называемая женская бригада. Это мне говорил отец. В общем, Николай, подумай хорошенько, - закончил Сергей Васильев.
Снова заиграл оркестр. Сначала одна вышла пара, затем другая, третья и вскоре закружились многие молодые пары. Звуки вальса как бы подхватывали, несли дальше и дальше в водовороте танца...
Утро было свежим, солнечным и прекрасным. Люди спешили на работу.
Одни на ферму, другие на стройку, третьи в полевые бригады. Всем была работа и каждый спешил, чтобы не опоздать. На ходу делились всякими разговорами, услышанными друг от друга.
- Слышал, совхоз новые трактора получает, - промолвил шофёр Костя своему попутчику Овсову.
- От директора лично слышал, - ответил Овсов.
- Кому хотят дать?
- Главный инженер распределит. По всей вероятности молодым трактористам отдадут.
А тем временем в кабинет директора совхоза пришли все девушки выпускного десятого класса с заявлениями о приёме на работу. Все столпились в приёмной. Секретарь-машинистка Алла спросила у девушек:
- Вы все к директору?
- Все, - ответили выпускницы.
- Тогда пойду ему скажу о вас!
Алла встала со своего места, закрыла машинку и пошла к директору. В приёмной с нетерпением ожидали, что же скажет директор: примет их сегодня или нет. В груди у каждой девушки трепетно билось сердце - ведь с сегодняшнего дня они становятся на самостоятельный жизненный путь. Время шло, а секретарь-машинистка не возвращалась из директорского кабинета. Шли томительные минуты. Ох, и длинными они показались девушкам. Наконец дверь открылась и показалась Алла.
- Заходите все сразу, - промолвила секретарь.
Девушки вспорхнули со своих мест и скрылись за дверью в кабинете.
В это самое время в приемную комнату вошли молодые парни из того же выпускного десятого класса.
- А где девушки? - спросил Николай Овсов у секретарши.
- Они все у директора, - ответила Алла.
- Разрешите нам туда пройти.
- А зачем? - хотим все на работу устроиться.
- Значит всем классом на работу в совхоз? - спросила Алла.
- Да всем классом, - ответили парни.
Тогда идите. Это уже по-комсомольски. Молодцы!
Так в этот день молодое поколение-целинников влилось в рабочий класс совхоза "Зерновой". Сыновья и дочери стали рядом на своих местах со своими родителями и подхватили трудовую вахту, понесли ее дальше, чтобы приумножить славу отцов.
Преемственность поколений! Сколько смысла вложено в этих словах.
Побелели виски у первых покорителей целины, на лица легли глубокие морщины, но душа каждого покорителя целины радуется тому, что их дело комсомольской юности передано в руки молодого поколения, способного дальше продолжать целинную эпопею в других направлениях народного хозяйства. Молодые комсомольцы с честью приняли трудовую эстафету от старшего поколения - от отцов и матерей, чтобы как они - пахать и сеять на целине, убирать хлеб, получать высокие надои молока, растить скот, быть настоящими хозяевами на земле, вкладывать в нее свой труд, чтобы целинная земля продолжала работать на светлое будущее нашего народа.
Подпись          Татаренко        1990 год.
Отпечатано в 3-х экземплярах.

О преемственности поколений.

Автор этого романа "Целинная эпопея" Татаренко Иван Петрович. Родился 23 октября 1927 года на хуторе Сотницкий Поповского сельского Совета Россошанского района Воронежской области в семье рабочего железнодорожника Татаренко Петра Кузьмича. Мать Татаренко Елена Яковлева – колхозница.
Первого сентября 1935 гида поступил учиться в Сотницкую начальную школу, которую закончил с полным отличием. Учебу в пятом классе начал в Поповской средней шкале. Обучение в ней закончил в 1947 году. Любил литературу. Писал юношеские стихи, сотрудничал со школьной стенгазетой.
Работал в колхозе "Пролетариат разнорабочим. В 1948 году поступил на учебу в Россошнское педагогическое училище на второй курс, в 1951 году, закончил училище, и был направлен на педагогическую работу в Алтайский край в Грязнухинский район. Работал учителем, занимался литературной деятельностью.
Работать пришлось в переходные эпохи нашего государства. Победоносно закончилась эпоха Великой Отечественной войны против Германки. Началась трудная и долгая эпоха восстановления народного хозяйства, разрушенного войной, с 1954 года в стране началась эпоха повышения урожайности на колхозных полях. Эта работа привела к рождению так называемой поры освоения: целинных и залежных полей на Алтае и Казахстане. На эту трудную и тяжелую работу в сельском хозяйстве правительство поручило выполнить молодёжи-комсомольцам. На призыв "Освоим целинные и залежные земли! " откликнулись тысячи молодых людей страны.
3 января 1954 и в 1955 году фактически родилась в стране эпоха поднятия и освоения целинных и залежных полей. На их освоение приехали на Алтай и Казахстан тысячи: молодых людей-комсомольцев, молодёжи, воинов из Советской Армии. Освоение целины началось с создания из палаток палаточных посёлков целинников. Работа на целинных землях закипела с большим успехом и патриотизмом.
В 1361 году я поступил на учебу в Бийский педагогический институт на исторический факультет. Диплом о высшем образовании получил в Горно-Алтайском пединституте. Работая учителем истории средней школы, изучал местную историю и организацией освоения целинных и залежных земель района и края. Работал директором различных школ.
Литературой увлекаюсь со времен учебы в школе и во все последующее годы, вплоть до настоящего времени. Ветеран войны, ветеран труда. Много читаю, пишу. Член Бийского литературного объединения "Парус" при Алтайском союзе писателей с 1994 года, член студии прозы "Гран" с 2001 года.
До этого был рабочим и сельским корреспондентом различных районных газет. Публиковался в сборниках Москвы, Барнаула, Бийска. Автор более 35 поэтических и прозаических книг "Мое Отечество", "Земные тропы", "Сказание о Бикатунском остроге", "Сказание о земле Грязнухинской", "России славные победы", "История Советского района", "Боевая слава Бийска", "Бийский железнодорожный узел", "Боевая слава Советского района", "Родословная повесть", "Рассказы о Шукшине", ость повести и романы, другие книги, в том числе роман "Целинная эпопея" и другие.
Роман "Целинная эпопея" ость одна из героических страниц нашей страны, в котором автор показал героический труд молодежи по освоению пустующих плодородных пахотных земель Алтая и Казахстана. Это был дружный героический труд молодежи, который ныне служит примером служения нашей Родине современной молодежи.
Работая в школе, я видел, как начиналась целинная эпопея, продолжалась, с каким энтузиазмом работали комсомольцы-целинники. Каждая весна требовала для работы на освоение новых земель притока людей. Было принято профсоюзными организациями школ района помогать выращивать хлеб на целинных полях. По такому призыву все школьные работники целое лето работали на хлебоуборке, чтобы богатый урожай, с целинных полей, засыпать в закрома государства.
Поднятие и освоение целины происходило на моих глазах, и оно постепенно откладывалось в моей памяти. Наиболее интересные моменты из жизни целинников помечал на страницах карманного блокнота, фотографировал. Как-то мой друг Михаил Прокопьевич Разгоняев мне сделал замечание:
- Хватит тебе, Иван Петрович, записывать в свой блокнот и фотографировать. У тебя уже по скопившемуся материалу давно надо начать писать роман о комсомольцах-целинниках, о наших современниках. Роман свой назови "Целинная эпопея". Кроме тебя, как свидетеля нашей эпохи, никто лучше сказать не сможет. Напиши так интересно, чтобы все целинники каждый увидел себя таким, каким были в наше героическое время освоения целины. То была эпоха великого подвига, о которой наш народ никогда не забудет, о которой будут знать внуки и правнуки!
Шло время. Я долго колебался, взвешивал "за" и "против" советы моих товарищей и друзей. Понимал, написать роман это огромное трудное дело. Управляющий Василий Реснянский как-то спросил:
- Ты роман о нас - целинниках написал?
- Собираюсь написать, - ответил ему.
- Боюсь, что начавшаяся эпоха перестроек в нашей экономике не даст тебе осуществить твою мечту. Эпоха перестроечных процессов неизвестно сколько будет длиться и неизвестно чем кончится, к 90-м годам.
- Понимаю тебя, Ваусилий, даю слово не подведу...
Шло время. Из под моего пера ежедневно выходила страница за страницей будущего романа. К началу 90-х годов роман был написан, с романтическим
названием "Целинная эпопея". Рукопись была отправлена в Алтайское книжное издательство города Барнаула 24 июля 1990 года.
Неумолимо шло дорогое время. Летняя пора радовала меня своей гармонией красоты природы, поспевающими плодами фруктовых деревьев, цветами на лугах, прекрасными утренними зорями и вечерними заходами солнца, щебетанием певчих птиц. Все и природе благоухает. Я тоже радовался тем, что моя рукопись "Целинная эпопея" находится в издательстве, над нею работают люди, готовя ее к печати. При встрече с товарищами меня спрашивали:
- Что ответило издательство на твой роман "Целинная эпопея"?
- Полная тишина, - отвечал всем.
- Почему?
- Не могу знать.
В один из пасмурных дождливых и ветреных дней ко мне в дверь постучал почтальон. Промолвив:
- Получите бандероль. Распишитесь!
С нетерпением распечатал бандероль из издательства. Открываю переплет. Беру в руки исписанный ласт бумаги. Читаю: "Уважаемый Иван Петрович, издательство ознакомилось с Вашей рукописью романа "Целинная эпопея" для опубликования отдельной книгой. В связи с перестройками создалось финансовое затруднение с получением средств на опубликование Вашего романа "Целинная эпопея". Возвращаем Вам рукопись. Сохраните!".
Я понимал, что пока не ясно, сколько будет длиться эпоха перестройки. Сколько хранить рукопись романа, тоже неизвестно.
Шло время. Одна перестройка сменялась другой. Казалось, им не будет конца. Удивляло то, что молодежь страны по-своему реагировала на все перестройки, как раньше делали комсомольцы-целинники. Только теперь молодежь объединилась в так называемые "Молодежные объединения волонтёров". Мир не стоит на месте. Молодежь, в лицо волонтеров, быстро ориентируется в этих изменениях. Эпоха строительства для волонтеров продолжается. Волонтеры на стройках мировой системы нефтепроводов, мировой системы газопровода, участвует в эпопее интересного и полезного бизнес-инкубатора, способного привести к разработке и внедрении инноваций на рынке.
"Молодежная организации волонтеров " стала преемницей комсомольцев и продолжает выполнять важные направления: инновационно-образовательное, производственно-профессиональное, информационно-организационное, культурно-массовое и спортивно-оздоровительное и другие.
Преемственность "МОВ" в современной эпохе, есть форма сравнения с работой комсомольцев, которую они приняли, с которой можно согласиться, что не вызывает возражения еще и потому, что дела волонтеров освещает на своих страницах общероссийская газета "Комсомольская правда".
Жизнь в стране продолжается со всеми возможными прелестями. Над нами чистое голубое небо. Одна эпоха перестроек сменяется другой, уступая место новой, белее передовой, прогрессивной, как в свое время пришла "Целинная эпоха", вылившаяся в "Целинную эпопею" с героическими целинниками-комсомольцами, чьим трудом страна за освоение целинных и залежных земель получила миллионы тонн первоклассного зерна, укрепив силу и могущество нашей Родины. Как выразился мой друг-литератор Владимир Сагашевич Нургалиев - пришло время занять достойное место в классической литературе, как пример преемственности поколений современной молодежи!
Подпись                /Татаренко/.
21 октября 2013 года.