Операция Весна

       Рассмотрение вопросов репрессий в РККА в 30-х годах прошлого века надо начинать с анализа способов комплектования и подготовки командных кадров Рабочее-крестьянской Красной Армии с первых дней ее строительства. На сегодняшний день наибольшее внимание этой теме уделил А.Г.Кавтарадзе в своей книге «Военспецы на службе Республики Советов».
По расчетам Кавтарадзе в 1918 - августе 1920 года в Красную Армию было мобилизовано 48 тысяч бывших офицеров, еще около 8 тыс. пришли в нее добровольно в 1918 году. Это порождало весьма странное впечатление от командиров. «Красная Армия — что редиска: снаружи она красная, а внутри — белая», иронизировали с надеждой в белом русском зарубежье».

        Анализ сохранившихся в архиве ФСБ РФ документов, имеющих отношение к бывшим царским генштабистам, показывает, что у чекистов были все основания вести разработку отдельных офицеров и осуществлять мониторинг деятельности и политических высказываний генштабистских кругов в целом. Больше всего органы госбезопасности опасались так называемой «технической» измены с их стороны.

       Начало такому пониманию внутренней угрозы со стороны выпускников Николаевской академии положил еще в 1919 году тогдашний заместитель начальника Особого отдела ВЧК И.Павлуновский. В основном докладе на Первом съезде особых отделов, состоявшемся в конце декабря 1919 года он дал характеристику контрреволюционного движения в России, сопоставив его с различными этапами развития Красной армии.

       Из всех угроз безопасности РККА он выделил именно «техническую измену», охарактеризовав ее как захват реальными или потенциальными сторонниками белогвардейцев командных высот в армии и на флоте, проведение ими действий, направленных на развал военного аппарата, подрыв боеготовности частей и соединений. В этой связи докладчик настаивал на усилении информационной работы среди военспецов и особенно генштабистов через специально завербованных осведомителей.

       В работе по генштабистам и вообще по бывшим офицерам чекисты особо выделяли факты их объединения, причем основания для объединения не играли определяющей роли. Сотрудники ВЧК — ОГПУ, исходя из опыта Гражданской войны, были уверены, что в итоге «бывшие» так или иначе перейдут к политически активной деятельности, направленной на нанесение ущерба Советской власти. Таким образом, группировки бывших офицеров определялись как потенциальная угроза, которую следовало минимизировать агентурно-оперативными и административными мерами.

       В приказе ГПУ № 7 от 10 марта 1922 года «О текущем моменте и задачах органов ГПУ по борьбе с контрреволюцией» отмечались выявленные намерения эмигрантских структур монархической и кадетской ориентации сплотить и завоевать верхушки Красной армии и Флота — военспецов для своих выступлений и шпионажа. «Особенно много опасений,—указывалось в документе, — внушают для нас штабы и флот, где главным образом сосредоточено старое кадровое офицерство».

        Исходя из этого, ГПУ приказывало всем чекистским органам обратить особое внимание на комсостав, в особенности на «бывших» генштабистов, и усилить среди них агентурную работу. Как основу вербовки бывших офицеров Особый отдел ГПУ предлагал использовать идею о том, что «Советская власть есть фактически национальное государство, и долг каждого патриота защищать свою родину от покушений иностранцев и их агентов».
Одновременно категорически запрещалось подталкивать секретного сотрудника из «бывших» к проявлению индивидуальной инициативы при работе по военспецам, «так как такая разработка может легко перейти в провоцирование группы лиц, вовлекаемых агентом в активную работу, в то время как эта группа самостоятельно организацию не создала бы...».

       Если   в процитированном    документе о группировках говорилось лишь вскользь, то 1 сентября 1922 год ГПУ издало специальный приказ о наблюдении за командным составом. Приказом объявлялась детальная инструкция, в которой пункт № 26 полностью посвящался организации работы по группировкам командного и административного состава. «Задача особых отделов, — указывалось в инструкции, — кроме выявления персональных преступников заключается также в общем наблюдении за возникающими группировками лиц комсостава, могущими при случае причинить тот или иной вред Красной армии».

       Внешне группировки имели вид компаний для времяпровождения, картежной игры, коллективного «саморазвития», но чекисты фиксировали и опасные для армии симптомы.
Эволюцию политических настроений в некоторых объединениях комсостава из числа «бывших» достаточно верно обрисовал один из секретных сотрудников Центрального аппарата ОГПУ, бывший старший офицер Генерального штаба, весьма критически оценивший положение в Красной армии и не скрывавший своих взглядов перед оперативными сотрудниками. Он разделил этот процесс эволюции на 7 стадий:

       1. Возникновение сомнений в рациональности и полезности проводимых партией и правительством мероприятий;
       2. Недовольство ими, т. к в понимании бывших офицеров эти меры угрожают безопасности Отечества, а также личному благополучию и жизни военспецов;
       3. Начинаются «шушуканья» и попытки сориентироваться в ситуации за счет получения более полной информации;
       4. Думающие люди начинают искать более тесного контакта с лицами, которые могут лучше разбираться в обстановке;
       5. На основе контактов определяются единомышленники;
       6. Единомышленники начинают строить прогноз последующих событий внутри страны и за ее границами, идет обмен мнениями;
       7. Вырабатываются возможные меры по выходу из сложного положения страны, создаются разного рода программы и планы действий.

       Изучение ряда оперативных и уголовных дел на бывших офицеров и генералов Генерального штаба, в том числе арестованных в 1930-1931 годы в ходе массовых операций, в основном подтверждает размышления секретного сотрудника. А это, в свою очередь, позволяет понять, почему чекисты прибегали к активным действиям в виде арестов, обысков, выемок корреспонденции и т.д. и пытались уже в ходе следствия доказать хотя бы объективную сторону совершенных подследственными деяний в ущерб Советской власти.

       Ведь задача перед сотрудниками ВЧК — ОГПУ состояла в том, чтобы не допустить реализации враждебных намерений «бывших» на практике. Отсюда — слабая доказательная база, нарушение следственных процедур, применение психологического, а иногда и физического давления на арестованных. Все это не оправдывает тех, кто сознательно создавал липовые дела, какими бы мотивами они ни руководствовались.

       Вместе с тем, общее негативное отношение к «бывшим» в 1920-1930-е годы накладывало отпечаток на всю оперативную и следственную деятельность органов госбезопасности, а порой трагическим образом отражалось на судьбах отдельных представителях указанной категории людей.

       Группировки офицерства были фактом реальным, хотя далеко не все группировки перерастали в антисоветские (чаще пассивные и лишь иногда активные). Вот, к примеру, как шел этот процесс в Петроградском, а затем Ленинградском военном округе. Точная процедура комплектования комсостава в начале 20-х годов еще не была установлена, и окружное начальство само решало, кого и куда назначить. При помощи бывших генштабистов — начальников мобилизационного и командного отделов штаба округа (Эндена и Шахтахтинского) было осуществлено массовое возвращение в Петроград офицеров, служивших там при старом режиме, в том числе и в гвардейских полках. «Такой порядок подбора, — вспоминал позднее начальник 5 отдела штаба ЛВО, бывший гвардейский полковник Д. Зуев, — привел к развитию в армии семейственности, личным группировкам... всецело способствовал созданию «местных вождей», значительно дезорганизовывал дисциплину в среде начсостава».

       Безусловно, взирать на это безучастно органы госбезопасности не могли. Потенциальная угроза была налицо, и далеко не только в ЛВО. Вот почему в конце 1924 года Контрразведывательный отдел завел дело «Военные круги», впоследствии переименованное в «Генштабисты». Сразу подчеркнем, что данное дело являлось агентурно-наблюдательным (АНД), т. е. по нему не предполагалось проведение каких-либо активных мероприятий. Основной целью АНД «Генштабисты» было накопление данных о взглядах «бывших», их позиции по актуальным международным и внутренним вопросам (политическим, экономическим, военным), наблюдение за процессом зарождения и развития группировок.
 
       Всё это отметить необходимо, потому что в целом ряде книг и статей, затрагивающих вопрос о бывших генштабистах, дело подается как некая Специальная операция, запланированным итогом которой явились аресты 1930-1931 годов.

      В меморандуме по делу, составленном в сентябре 1926 года, указывалось следующее: «Наша контрразведывательная работа в настоящее время заключается в создании условий, при которых была бы возможность непрерывного и полного освещения настроений и деятельности как кругов старого Генштаба в целом, так в особенности образовавшихся в его среде группировок, а также выявления возможных связей представителей ГШ с русскими эмигрантскими кругами и иностранными представителями, дабы иметь возможность своевременно пресечь с их стороны антисоветские выступления».

       Прежде всего, чекистов интересовала реакция генштабистов на осложнения во внешнеполитической сфере, усиление военной угрозы, действия оппозиции внутри ВКП(б), чистки комсостава, на реорганизацию органов военного управления и учебных заведений, сокращение штатов и изменения в денежном содержании.

       Активизация работы по АНД «Генштабисты» в конце 1926 года была непосредственно связана с обострением конфронтации с Англией и возможной войной. В ОГПУ стали поступать многочисленные сигналы об изменении в поведении многих генштабистов, о достаточно быстрой трансформации содержания приватных бесед и дискуссий, о попытках выработать свою позицию на случай начала внешней агрессии и массовых крестьянских выступлений. «Мир Европы, — позднее заявлял, к примеру, А. Снесарев, — от критических слов и политических надежд должен был перейти к каким-то действиям, будет ли это война и интервенция того или другого типа или, наконец, более тесная и, тем самым, реальная блокада... Подобное роковое нависание грядущих грозных действий со стороны Европы... возводило зревшую в нашем сознании мысль о непрочности Советской власти на степень почти полной уверенности».

        Секретный сотрудник Контрразведывательного отдела ОГПУ «Кудрявцев», побеседовав по заданию чекистов со многими генштабистами, сообщил, что бывшие офицеры не боятся будущей войны и считают: ее неизбежным итогом будет падение власти коммунистической партии. Другой агент КРО довел до сведения своих кураторов неоднократно слышанные им слова бывшего генерала Н.Пневского: «Чем скорее произойдет экономическое и политическое окружение СССР, тем лучше, т.к. крах Советской власти неизбежен, как постройки, воздвигнутой на песке».

        Подытоживая проведенную кампанию по изучению настроений в среде генштабистов, чекисты вывели некую трехчленную формулу их рассуждений: разрыв отношений — война — переворот. Более подробно данная формула описывалась в одной из обзорных сводок по АНД «Генштабисты»: «Культурная Европа (пока Англия, а в перспективе Франция, а затем и другие государства, в том числе и Германия), осознав невозможность иметь дело с СССР, разрывают с ней. Этот разрыв есть прелюдия к войне, которая должна, в силу низкой военной техники СССР и внутренних политических и экономических осложнений, вызванных войной, раз и навсегда покончить с большевиками».

        Такой сценарий обсуждался практически во всех сложившихся к концу 1927 года группировках генштабистов и вообще бывших офицеров. Во взаимосвязи с реакцией на «военную угрозу» изучалось и мнение генштабистов о деятельности оппозиции в ВКП(б).
 
       На протяжении 1926-1929 годов секретным сотрудникам из числа бывших офицеров и генералов не раз ставилась задача выяснить, что думают проходящие по делу лица об оппозиции, не намерены ли они в какой-либо форме поддержать Л.Троцкого. В итоге выяснилось, что основная масса генштабистов настроена юдофобски и только поэтому более склонна положительно оценивать шаги, предпринимаемые И.Сталиным и его ближайшим окружением, отдавая при этом должное заслугам Л.Троцкого в деле создания Красной армии и привлечения в ее ряды военных специалистов.

       Особое внимание чекистов обратил на себя бывший Генерального штаба генерал-майор П.Сытин, обозначенный в АНД «Генштабисты» псевдонимом «Историк». Дело в том, что он был в достаточно близких отношениях с давним оппозиционером А.Шляпниковым, являвшимся в годы Гражданской войны членом Реввоенсовета Южного фронта, которым командовал П.Сытин.

       Заместитель начальника КРО ОГПУ С.Пузицский еще в октябре 1926 года дал указание «проинтервьюировать «Историка», а также ряд крупных контрреволюционных военных и гражданских персонажей по их взглядам на оппозицию и сторонников ЦК». Как явствует из полученных чекистами сообщений, П.Сытин однозначно считал, что партия разваливается, а в итоге развалится и СССР. Ему вторил И.Вацетис. А бывший генерал С.Добророльский полагал абсолютно реальным (как результат внутрипартийной борьбы) начало новой гражданской войны. Более того, он и некоторые другие генштабисты высказывали такое мнение: «...как только Советское правительство дотронется до Красной армии, ища в ней опору, то начнутся серьезнейшие события и положение... будет безнадежно, т. к. оно совершенно не знает состояние умов военного командования РККА».

        Вот в этом-то генштабисты ошибались. Чекисты прилагали все усилия, чтобы контролировать «состояние их умов». Достаточно сказать, что на 109 проходящих по АНД «Генштабисты» лиц приходилось более 30 секретных сотрудников ОГПУ. В каждой из шести группировок, выявленных Контрразведывательным отделом, имелась агентура, способная освещать происходящее в них.

        Такой плотный охват чекистским вниманием офицерских объединений следует рассматривать как положительное явление. Возможность перепроверять получаемую информацию и основывать на ней вполне объективные выводы позволила не прибегать в течение 1924-1930 гг. к массовым арестам. Так, например, в конце 1927 г. в одном из обзоров контрразведчики отмечали отсутствие антисоветской активности бывших генштабистов и то, что в их группировках не просматривалось четких организационных форм. Такой вывод удалось сделать, только проанализировав большое количество сообщений секретных сотрудников.

        Перелом в сложившейся ситуации произошел во второй половине 1930 года, когда накопилось достаточно много информации об ужесточении отношения многих бывших генштабистов к Советской власти. И связано это было прежде всего с линией руководства страны на сплошную коллективизацию села, с политикой уничтожения кулачества как класса. Генштабисты, как, впрочем, и другие бывшие офицеры, а в определенной части даже «краскомы», справедливо полагали, что «крестьянские настроения» захлестнут Красную армию, подорвут ее и без того невысокую боеготовность и в итоге приведут к поражению в случае войны.

        На этом основании чекисты расценивали реакцию объектов АНД «Генштабисты» как поддержку «правого уклона» в ВКП(б) в лице А.Рыкова, Н.Бухарина и других известных партийных и государственных деятелей. «Правые» тенденции проявлялись и в штабе РККА, на что обратили внимание фигуранты дела. Чекисты выявили тяготение представителей некоторых наблюдаемых ОГПУ группировок генштабистов к начальнику 5-го Управления Штаба РККА С.Богомягкову. Как показал на допросе в январе 1931 г. А.Лигнау, бывший генерал царской, а затем колчаковской армии, преподаватель Военной академии С.Богомягков был ярым противником коллективизации, противопоставлял сталинистам деятелей «правой оппозиции» и оценивал последних достаточно высоко. Он рассказывал в своем окружении о «завещании В.Ленина», где якобы рекомендовалось предоставить больше власти в стране именно А.Рыкову и Н.Бухарину.

        При этом необходимо подчеркнуть, что С.Богомягков не проходил по делу «Генштабисты», не примыкая ранее ни к одной из группировок, не был он замечен и в разговорах на политические темы.

        Пример с С.Богомягковым свидетельствовал о многом, и прежде всего о том, что высший комсостав РККА далеко не во всем поддерживал курс ВКП(б) и лично Сталина, молчаливо соглашаясь с доводами «правых». Реакция на информацию о позиции начальника 5-го Управления Штаба Красной армии последовала незамедлительно.- С.Богомягков был снят со своей должности и направлен в Житомир командовать стрелковым корпусом. В начале 1931 года его арестовали в ходе следствия по делу «Весна».

        На данном деле следует остановиться более подробно.

        С приходом к власти в Польше летом 1926 года Ю.Пилсудского и установлением в стране диктатуры режима «санации» («оздоровления») отношения Польши и СССР резко осложнились. Сгладить напряженность призваны были беседы и переговоры вновь назначенного посланника Республики Польша в СССР С.Патека с руководством НКИД. Они продолжались в течение весны — осени 1927 год, но успеха не принесли. Выявилось главное непреодолимое разногласие: Польша исключала возможность если не заключения пакта с СССР, то, во всяком случае, вступления его в силу до подписания нашей страной соответствующих пактов с лимитрофами (Латвией, Эстонией, Финляндией). Польша отказывалась включить в договор статью о неучастии в группировках, враждебных другой стороне.

        В ОГПУ от источников в Иностранном отделе стали поступать тревожные сведения. Вот, к примеру, что сообщалось в сводке от 16 августа 1928 года, озаглавленной «Подготовка восстания на Украине»: «В планы Англии входит, воспользовавшись осложнениями между Польшей и Москвой, вызвать одновременно польско-советскую войну. С этой целью проводится подготовка УНРовского восстания на Украине. В 1927 года англичане передали полякам 100 тысяч фунтов стерлингов в распоряжение Пилсудского для подготовки организации восстания на Украине».

        Далее разведчики утверждали, что уже разработан план восстания, начало которому положили бы боевые действия перешедших советскую границу петлюровских отрядов. Затем в дело должны были вступать некоторые части Красной армии, дислоцированные на Украине и обработанные в антибольшевистском духе. ИНО ОГПУ установило факт переноса восстания из-за болезни Ю.Пилсудского до весны 1929 года.

        Подобного рода сообщений внешнеполитической разведки было немало. Все они незамедлительно докладывались высшему политическому руководству страны и, безусловно, влияли на принятие важных решений в международной и внутриполитической сфере. Вот почему нельзя согласиться с мнением исследователя советско-польских отношений О.Кена об искусственном нагнетании «военной тревоги» Сталиным и его ближайшим окружением с весны 1929 года, кульминация которой пришлась на март 1930 года.

        Другое дело, давала ли разведка объективную информацию, не «заглатывала» ли она подготовленную противником дезинформацию? Определить это еще долго не представится возможным из-за отсутствия за указанный период рассекреченных материалов советской внешнеполитической разведки и соответствующих документов английских и французских спецслужб, а также важнейших блоков дел 2-го отдела польского генштаба.

        Что касается контрразведывательных аппаратов ОГПУ и прежде всего КРО и ГПУ УССР, то они не могли не принимать превентивных мер по срыву возможного восстания.

        Прежде всего, были активизированы закордонные разработки, связанные с проникновением в агентурную сеть польской разведки штаба УНР. Один из чекистских агентов из числа бывших офицеров, ранее уже внедренный в число информаторов 5-й экспозитуры 2-го отдела ПГШ, в очередной раз нелегально прибыл в Польшу и был принят для личного доклада одним из наиболее доверенных людей Ю.Пилсудского — полковником Ю.Беком. Последний дал нашему агенту (представлявшему легендированную КРО ГПУ УССР повстанческую организацию) инструкции по подготовке восстания и проведению шпионской деятельности.
 
        Поляки организовали секретному сотруднику и ряд встреч с представителями правительства УНР для проработки координации совместных действий. С помощью курьеров поляки переправили в распоряжение легендированной организации полтора пуда пироксилиновых шашек и партию револьверов.

        Все говорило о переходе подготовки восстания в более активную фазу. Опасения чекистов усилились, когда было выявлено хищение со склада 20-го стрелкового полка 7-й территориальной дивизии 327 винтовок и трех пулеметов. И это при том, что планом восстания, утвержденным поляками и УНРовцами, предполагался захват Батуринского лагеря, состоявшего из частей 7-й дивизии. Проведенная чекистами массовая операция в районах формирования указанного соединения позволила изъять у терармейцев и их родственников 1652 единицы оружия.
 
         Реальные факты убеждали руководство украинского ГПУ, что далеко не все участвующие в «легенде» секретные сотрудники добросовестно сотрудничают с органами госбезопасности, а возможно даже являются двурушниками, подставленными польской разведкой.
 
         В одном из документов, подготовленных в конце ноября 1930 года, контролировавшим развитие разработки оперуполномоченным 1-го отдела Особого отдела ОГПУ В. Осмоловским отмечалось, что «по ликвидированным делам арестовано 17 секретных сотрудников, дезинформировавших наши органы». К сожалению, в подавляющем большинстве это были бывшие офицеры, имевшие многочисленные связи с отставными и действующими военнослужащими из командного состава. А поскольку арестованным доверия уже не было, то и их знакомых взяли в активную агентурную разработку под общим названием «Весна» («Штаб повстанческих войск левобережья»).

      Вскоре арестовали бывшего штабс-капитана Я.Обмача и бывшего командира радиобатальона Г.Гордиенко. Последний дал показания о существовании в Киеве контрреволюционной организации из числа преподавателей военной школы имени С.Каменева и военруков гражданских вузов. Ее руководителями назывались бывший Генерального штаба генерал-майор В.Ольдерогге и полковник С.Добровольский.

       Соответствующие докладные записки по делу «Весна» были направлены в Москву, и их рассмотрели непосредственно председатель ОГПУ В.Менжинский и его заместитель Г.Ягода. Поскольку нити от киевской организации тянулись якобы в Москву и другие крупные военные гарнизоны, В.Менжинский проинформировал об этом генерального секретаря ЦК ВКП(б) И.Сталина.

       «По данным ОГПУ , — писал его председатель, — все контрреволюционные организации и группировки стремятся проникнуть в Красную армию... За последнее время нами выявлено много подобных повстанческих группировок, связанных с Красной армией, о чем будет составлен специальный доклад. Считаю необходимым представить Вам сообщение о подобной организации, открытой Украинским ГПУ, представляющей выдающийся интерес».

       Вот так «выдающимся» делом было названо еще только разворачивающееся следственное производство и агентурная разработка «Весна». После такого доклада у руководства ОГПУ уже не оставалось возможности «дать задний ход».

       Председателя ГПУ УССР В.Балицкого вызвали для личного доклада в Москву и одобрили его работу. Далее за подписью В.Менжинского последовал ряд указаний. Так, 6 ноября 1930 года украинским чекистам предписывалось провести ликвидацию (путем арестов) всех разрабатываемых по делу «Правобережной контрреволюционной организации» и обеспечить «максимально глубокое интенсивное следствие в расчете добиться выявления конкретных фактов активной польско-петлюровской работы».

       Предлагалось также арестовать бывших белых офицеров. С отчетом о проделанной работе 15 октября в Москву обязан был прибыть начальник Секретно-оперативного управления   ГПУ   УССР    и   одновременно начальник Особого отдела УВО И.Леплевский.

       11 октября 1930 года последовало еще одно указание В.Менжинского. Он положительно оценил начатые мероприятия, однако отметил при этом, что по делу «Весна» вскрылась неблагополучная обстановка с обслуживанием частей и учреждений Красной армии.

       Другими словами, председатель ОГПУ выразил недовольство особистами, которые «проморгали» деятельность контрреволюционных подпольщиков в РККА. Отсюда вытекали жесткие указания по изъятию из армии «сомнительного комсостава» с требованием обратить особое внимание на технические части и военно-учебные заведения. Массовые аресты должны были использоваться также и для «капитальной проверки, чистки и пополнения агентуры, особенно в Красной армии».

      Согласно опубликованным записям о посещении кабинета И.Сталина, председатель ОГПУ был у него с докладами 14 и 26 октября 1930 года. И поскольку дело «Весна» представлялось на тот период наиболее значимым (по масштабам и потенциальной опасности задуманного «заговорщиками»), то можно однозначно утверждать, что речь на встречах шла и о нем,  либо только о нем.

      Через четыре дня со времени последней встречи с генсеком В.Менжинский подписывает телеграмму во все полномочные представительства ОГПУ с обзором уже полученных следственных материалов по делу «Весна». Он дает указание ГПУ Украины  направить подробные ориентировки во все полпредства ОГПУ , а последним — развернуть самую активную и углубленную агентурную и следственную проработку всех связей фигурантов дела. О ходе работы местные органы были обязаны докладывать в ОГПУ ежедневно, внеочередными телеграммами.

        Арестованных в обязательном порядке допрашивали о наличии связей в Москве и других крупных городах. Как только следователи получали указанные сведения, о них незамедлительно информировали не только ОГПУ , но и лично И.Сталина. 15 февраля 1931 года В.Балицкий направил телеграмму в адрес Генерального секретаря ВКП(б) с изложением показаний начальника оперативного отдела штаба УВО С.Ивановского, который утверждал, что «непосредственное руководство харьковской организацией осуществлял Московский центр».

       Руководитель ГПУ УССР понял, чего от него хотят В.Менжинский и Г.Ягода. Уже на следующий день (16 февраля) он посылает в Москву очередной сборник копий показаний по делу «Весна». Впервые в переписке появляется указание на то, что «Весна» — это «Всесоюзная военно-офицерская контрреволюционная организация». Одним из лидеров организации назывался крупный военный ученый, бывший генерал А.Снесарев, арестованный еще 27 января 1930 года, однако совершенно по другому делу и обвинявшийся в создании «Русского национального Союза» (РНС).
 
        Более того, 13 августа 1930 года А.Снесарев коллегией ОГПУ был приговорен к расстрелу с заменой на 10 лет лагерей. В ходе следствия бывший генерал ничего не сказал об офицерской контрреволюционной организации. Чекисты даже не предпринимали усилий, чтобы выяснить это, т.к. показания А.Снесарева полностью совпадали с материалами агентурной разработки на «РНС» и АНД «Генштабисты».

        Ничего не сообщали о «Всесоюзной» организации и секретные сотрудники Контрразведывательного отдела ОГПУ из числа бывших генералов и офицеров, в частности близкий к А Снесареву и многократно проверенный агент «Сергеевский» — Генерального штаба генерал-майор М.Фастыковский.

        Позднее, будучи арестованным, М.Фастыковский писал следующее: «Когда А.Н. (резидент КРО ОГПУ Полев) нанес на схему всех охваченных моей работой лиц, то получилась целая простыня, настолько широк был сделанный мною охват. Дальнейшее показало, что ни в отношении одного лица я в своей работе промашки не сделал».

        Стремление украинских чекистов придать делу «Весна» всесоюзный масштаб в угоду В.Менжинскому и Г.Ягоде не встретило понимания и поддержки у контрразведчиков и особистов из Центрального аппарата ОГПУ . В центральном аппарате ОГПУ критически отнеслись к показаниям арестованных (и агентов, и не имевших отношения к органам госбезопасности бывших офицеров) и не дали развернуть дело «Весна» в направлении вскрытия «всеохватывающей контрреволюционной повстанческо-шпионской организации». Более того, отдельных арестованных стали вызывать в Москву для передопросов, на места стали выезжать бригады контролеров, включая и оперативных сотрудников, отвечавших в Особом отделе ОГПУ за организацию и проведение борьбы с польской разведкой, спецслужбами украинских националистических эмигрантских структур.

        Результаты работы инспекторской бригады в ряде городов Украины и допросы фигурантов дела в Москве позволили прийти к крамольному в той обстановке выводу: отдельные объекты дела «Весна» действительно настроены негативно к Советской власти, критиковали некоторые решения партии и правительства, многие знают друг друга, однако организационно не связаны.

       ГПУ УССР, возмущенное такими оценками, сводящими на нет все усилия украинских чекистов по выполнению установок председателя ОГПУ В.Менжинского, довело свое мнение до генсека ЦК ВКП(б), акцентировав внимание И.Сталина на связях арестованных в управлениях РККА и военно-учебных заведениях в столице. На основе изучения материалов уголовных дел на известных чекистов Е.Евдокимова, Л.Вельского, Я.Ольского и других, а также делопроизводственной документации ОГПУ, можно сделать вывод о переходе борьбы группировок в руководстве ОГПУ в активную фазу именно на основе различия в подходах к оценке дела «Весна», проводимых в его рамках агентурных и следственных мероприятий.

       События, происходившие с января 1931года, предопределили появление феномена под названием «1937 год». На заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 25 июля 1931 года по предложению И.Сталина принимается решение о кардинальных перестановках в ОГПУ : заместитель наркома РКИ И.Акулов становится первым заместителем председателя, вторым — Г.Ягода, а третьим — В.Балицкий, возглавлявший до этого ГПУ Украинской ССР и претворявший в жизнь установки В. Менжинского по делу «Весна».

       На этом же заседании Я.Ольского освободили от должности руководителя объединенного Особого отдела ОГПУ. Начальник Секретно-оперативного управления Е.Евдокимов, заместитель председателя ОГПУ С.Мессинг, полномочный представитель ОГПУ по Московской области Л.Вельский, поддерживавшие его, также лишились своих постов.
В последующие месяцы были отправлены на периферию для дальнейшей службы почти все начальники отделений Особого отдела, который возглавил И.Милевский, усердно раздувавший дело «Весна», являясь начальником ОО Киевского военного округа.

       Политбюро не только разобралось с группой руководящих сотрудников ОГПУ, которые «распространяли... совершенно не соответствующие действительности разлагающие слухи о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является «дутым делом», но и дало соответствующий импульс в местные органы госбезопасности.

       В центральные комитеты национальных республик, крайкомы и обкомы ВКП(б) 10 августа 1931года было направлено специальное письмо. Его авторы (И.Сталин, Л.Каганович, К.Орджоникидзе, А.Андреев и В.Менжинский) объясняли перемены в высшем эшелоне ОГПУ стремлением избавиться от носителей взглядов о «внутренней слабости» органов госбезопасности и «неправильности» линии их практической работы.

       Обратим внимание на то, что в письме не упоминалось дело «Весна», а шла речь о вредительстве в военном ведомстве. Поэтому можно предположить негативную реакцию опальных чекистов и на другие дела, по которым проходили действующие либо отставные бывшие офицеры и генералы. Соглашаясь с предложениями об арестах «военспецов» и в ряде случаев даже инициируя их, Я.Ольский, Е.Евдокимов и некоторые другие руководители головных чекистских подразделений рассчитывали путем проведения следственных мероприятий подтвердить или опровергнуть добытую оперативным путем информацию.

       Вопрос о наказаниях арестованных через внесудебную процедуру Коллегии ОГПУ эти руководители не ставили, поскольку велики были сомнения в правдивости и объективности показаний многих фигурантов следственных дел. Зато И.Сталин, Л.Каганович, В.Менжинский и Г.Ягода не испытывали подобных сомнений.

       Под вопросом остается позиция наркома по военным и морским делам, члена Политбюро ЦК ВКП(б) К.Ворошилова. С одной стороны, он присоединился к общему решению об изменениях в руководстве ОГПУ и о приходе на Лубянку инициаторов дела «Весна» (В.Балицкого и И.Леплевского), а также согласился с внесением изменения в положение об Особом отделе, которое ликвидировало право Реввоенсовета СССР давать задания чекистам и контролировать ход их выполнения.     А с другой стороны, нарком являлся одним из инициаторов принятого 10 июля 1931 года решения Политбюро, согласно которому «никого из специалистов (инженерно-технический персонал, военные...) не арестовывать без согласия соответствующего наркома... В случае же разногласия вопрос переносить в ЦК ВКП(б)».
Вероятно, не обошлось без участия К.Ворошилова и данное Г.Ягоде указание Политбюро подготовить обращение ко всем чекистам в связи со вскрытыми перегибами при производстве следствия в органах ОГПУ.

       Заканчивая рассмотрение дела «Весна» и его последствий, нельзя не упомянуть об обвинениях, выдвинутых некоторыми арестованными военными в отношении М.Тухачевского. Ему не приписывали ни шпионажа, ни подготовки повстанческих ячеек, ни организации вредительства. Речь шла ни больше ни меньше, как о бонапартистских устремлениях, логичным итогом развития которых являлся бы захват власти военными. Об этом в конце августа 1930 года заявили на следствии по делу «Весна» достаточно близкие к М.Тухачевскому люди: бывшие старшие офицеры Генштаба, преподаватели Военной академии Н.Какурин и И.Троицкий. Чекисты их хорошо изучили в рамках АНД «Генштабисты», знали, что они входили в самый узкий круг доверенных людей «Красного Бонапарта». Сообщенные Н.Какуриным и И.Троицким сведения подкреплялись показаниями бывшего офицера-генштабиста А.Бурова.

        10 сентября 1930 года В.Менжинский направил доклад отдыхавшему на юге И.Сталину. «Я доложил это дело т. Молотову, — писал председатель ОГПУ, — и просил разрешения до получения Ваших указаний держаться версии, что Какурин и Троицкий арестованы по шпионскому делу. Арестовать участников группировки поодиночке — рискованно. Выходов может быть два: или немедленно арестовать наиболее активных участников группировки, или дождаться Вашего приказа, принимая пока агентурные меры, чтобы не быть застигнутым врасплох. Считаю нужным отметить, что сейчас все повстанческие группировки созревают очень быстро и последнее решение представляет известный риск».

        К докладу (для убедительности) были приложены копии протоколов допросов Н.Какурина и И.Троицкого. Однако, несмотря на алармистские утверждения В.Менжинского, Генеральный секретарь не реагировал на представленные материалы две недели. Лишь 24 сентября 1930 года он написал письмо, но не в ОГПУ, а члену Политбюро Г.Орджоникидзе и просил последнего оценить информацию из протоколов допросов. «Материал этот, как видишь, — писал И.Сталин, — сугубо секретный, о нем знает Молотов, я, а теперь будешь знать и ты. Не знаю, известно ли Климу об этом. Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из ряда правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено».

     Как видно, у И.Сталина имелись некоторые сомнения в виновности М.Тухачевского. Генсек предложил отложить решение вопроса об его аресте до середины октября и обсудить его в узком кругу членов Политбюро. Об этом И.Сталин уведомил и В.Менжинского, порекомендовав пока «ограничиться максимально осторожной разведкой».

      В конце октября 1930 года, обсудив еще раз показания на М.Тухачевского, И.Сталин, Г.Орджоникидзе и К.Ворошилов решили поприсутствовать на очных ставках Тухачевского с  его основными обвинителями — Н. Какуриным и И.Троицким.

      Последние дословно подтвердили данные ранее показания. Тогда члены Политбюро опросили находившихся в Москве видных военных деятелей: Я.Гамарника, И.Якира и И.Дубового. Вспоминая этот эпизод во время заседания Военного совета при НКО в июне 1937 года, И.Сталин воспроизвел поставленный перед указанными лицами вопрос: «Правильно ли, что надо арестовать Тухачевского как врага? Все трое сказали «нет», это должно быть какое-нибудь недоразумение, неправильно».

       Многие из арестованных по делу «Весна» и по другим делам, заведенным в конце 1930 — начале 1931 годов следственным производством, были Коллегией ОГПУ и тройкой ГПУ УССР приговорены к исправительным работам на срок от 3 до 10 лет либо к ссылке. Однако уже в конце 1931 года и в течение нескольких последующих лет они были освобождены из заключения и даже возвращены на службу в РККА на высокие должности.

       Часть бывших офицеров и генералов расстреляли. Так, всех бывших военнослужащих белых и националистических армий, арестованных в 1930-1931 годы в Москве (31 человек), приговорили к высшей мере наказания, приведя приговор в исполнение.
Больше повезло объектам АНД «Генштабисты» и разработки «Моряки»: они дожили до периода массовых репрессий в 1937-1938 годах, хотя их использовали уже не на командных должностях, а лишь в военно-учебных заведениях и технических управлениях.

Примечание: использован материал из книги А.А.Здановича «Органы государственной безопасности и Красная Армия», стр. 376-397.