Рецензия на молитву

            - Отец! Ты куда едешь?
            - А?! Я ещё никуда не еду! Не видишь - стою?!
            - Что так грубо-то? Я, по-моему, вежливо спросил.
            - Это, по-твоему. Тебе от меня поклон с приседанием нужен для вежливости, что ли? Иди, давай. Любезный…             
            - Ну, извини! - парень вжал голову в плечи, поднял воротник и зашагал вдоль перрона прочь.
            - Деда, я тут! – со стороны виадука, к нему бежала девочка с жёлтым рюкзачком за спиной.
            - Юля! Напугала меня. Ты где потерялась? Объявили уже! – взволнованный дедушка поднял тяжёлую сумку с земли и шагнул к ребёнку, - купила шоколадку? «Не бойся», «не бойся»! Тьфу ты! Поверил старый дурак, – он взял её за руку, - пошли. Нам дальше надо. Посадка с головы… Сказали...
            В свободной руке Юля держала распечатанный батончик в серебристой обёртке. Дедушка шёл быстро. Школьнице приходилось поспевать за ним вприпрыжку. По серому щебню перрона рассредоточивались редкие пассажиры. Все они, не сговариваясь, суетились перед прибытием поезда.
            Сооружение мостового типа через верх служило единственным проходом на посадку и главным ориентиром вокзала. Виадук опустел. Раздавшийся гудок заставил людей одновременно посмотреть в сторону исходящего звука.   
            По бокам от перрона на свободных путях стояло по товарному составу. Они начинались где-то вдалеке за пределами возможной видимости и уходили вперёд, в такую же бесконечность. Перегруженные контейнеры с углём закрывали идущий локомотив от внешнего мира своеобразным тоннелем на всём протяжении станции.
            Приближающийся поезд повторил предупреждение об опасности короткими сигналами. Скрип амортизаторов и шипение тормозов окончательно взбодрили собравшуюся публику. Перед гражданами замелькали окна и номера вагонов.
            - Деда! А какой номер школы, в которую я буду ходить?
            - Я не знаю! Забыл! У бабушки спросим!
            - А когда она выпишется?
            - Скоро…    
            - Через две недели уже первое сентября! Она выздоровеет к тому времени?
            - Конечно! Пошли вон до того столба.
            - Она от горя заболела?
            Дедушка остановился. Он повернулся к внучке и присел. Взяв её за плечи, пожилой человек внимательно посмотрел ребёнку в глаза. Юля опустила голову и нахмурила лоб. Сжимая губы, она молча смотрела вниз.
            - Юля! Я нервничаю. Серьёзно! Поезд стоит всего пять минут. Мы сейчас сядем и обо всём поговорим. Хорошо?
            Юля ещё больше наклонила голову. Поняв, что она вот-вот заплачет, дед резко выпрямился. Держась за руки, пара спешно двигалась дальше - по ходу останавливающихся вагонов. Посадка прошла без промедлений.
            Они сидели друг против друга в своём плацкартном. Оба смотрели в окно. Поезд ещё стоял. Мрачный вагон с углём выглядел из окна темнее, чем казался на улице. День становился заметно короче. Люди на перроне махали руками и что-то кричали. «Как при убавленном звуке в телевизоре», - подумал дед.    
            - Деда. А как я без моих друзей? Мы будем в гости приезжать к ним? – Спросила девочка, глядя на провожающих за стеклом.
            - Да, Юля, конечно, - задумчиво произнёс он, не отрывая глаз от оставляемой ими станции.
            - А почему наш вагон пустой?
            - Рабочий день. Сядут ещё по пути.
            - Деда, а ты веришь в Бога? – Юля откусила шоколадку.
            - Все, Юля, верят в Бога.
            - Я нет.
            - Ты ещё маленькая. А к чему такие вопросы? – он посмотрел на ребёнка.
            - Нам на лето задали «Мифы Древней Греции» прочитать. Галина Константиновна сказала, чтобы мы написали по рецензии. Неохота… А в новой школе это же самое задали? Может там не надо рецензии писать. Я не хочу про Геракла. Мне не интересно про богов. Мне «Чучело» интересно. Ты читал «Чучело»? Железников…
            - Нет. Но слышал. Фильм такой есть. С Никулиным. Ты так и напиши про Геракла, что тебе не интересно. А что за задания такие? Рецензии?
            - Вам не задавали в школе? Ну, это высказать своё отношение к прочитанному. Ну, там нужно характеристику на всё… ну… там написать… Может в новой школе не надо это?
            - Надо, Юля. Что тебе делать? Пиши…
            Поезд тронулся. Пассажиры полупустого вагона заворожённо смотрели на гружёные углем контейнеры. Стук колёс ускорялся громким ритмом, пока, наконец, состав не вырвался в загородные просторы. Словно ракета из пусковой шахты - в тихую вечернюю невесомость.
            - Ты чай будешь? – Шёпотом спросил дедушка.
            - Неа, - Юля дожёвывала шоколадку.
            - А я буду. И тебе принесу… - он забрал у внучки смятый фантик и ушёл.
            Юля потёрла ладошки. Дожёвывая сладость, она придвинулась к окну. Снаружи виднелись непонятные деревянные постройки. Дед быстро вернулся назад и поставил перед ребёнком чай. Девочка посмотрела на алюминиевый подстаканник и спросила:
            - А если меня в школе чучелом начнут называть? Как тогда поступать?
            - Юля. Человек в поступках свободен, как душа в теле. Ты можешь поступать так, как способны поступать обычные девочки. Не больше и не меньше… Ограничена ты только своими возможностями. А они у тебя большие. Ты же у нас умница. Не волнуйся. Поживём – увидим, - он улыбнулся и застучал ложечкой, размешивая чай.
            - Душа? Ты говоришь, что все верят в Бога. Но это ведь не так.
            - Я думаю, что это так. Кто слышал слово Бог, тот верит. Просто означать оно может многое, и кто не согласен с общепринятым Богом, говорит, что не верит. У него свой… Все, Юля, верят… Потому, что живут… и ещё живы…
            - Значит, мама с папой живы? Они на небе? А почему они не сообщат мне об этом? Они же видят, что мне без них очень плохо.
            - Потому что, Юля, они там поняли всё, чего не могли понять в этой жизни. Они берегут тебя. Я думаю, что ты бы не обрадовалась их визиту. Это, наверное, страшно. Я бы очень испугался… Они знают про это и никого не беспокоят. А самое главное это то, что чем хуже нам тут, тем лучше будет там. Природное равновесие. Учили вас такому уже? Если где-то чего-то убыло – значит, где-то чего-то прибыло.
            - Нет. Нас про Бога не учат… Деда, а почему? Если Он есть, а Геракла не было, то почему учат про то, чего не было? Ведь учителя же верят? Ты же говоришь, что все верят, кто слышал слово Бог…
            - Потому, что наука с религией не дружат. Они друг другом не занимаются. Каждый сам доходит. Учений много. Учителей не учили учить о Боге, - дедушка глотнул из стакана, - горячий. Погоди, не пей, пусть постоит немного.
            - Я не хочу пока, - девочка отодвинула свой стакан, - откуда ты знаешь? Тебя учили… про Бога?
            - Нет. Я сам. Этому нельзя научить.
            - А меня мама научила. Я молитву знаю! Хочешь, расскажу?
            - Расскажи, - дедушка поставил пустой стакан. Он облокотился на столик, подперев рукой голову.
            - Отче наш! Иже еси на небесех! – Закричала Юля.
            - Тише ты! – Дед оторопел и выпрямился, - чего кричишь то?
            - А что? Всё равно никого нет, - удивилась девочка.
            - Есть. Там и там люди едут, - он пальцем показал по сторонам, - давай немного тише.
            Внучка отчеканила под стук колёс всю молитву и вопросительно уставилась на деда. Тот отвёл взгляд в сторону и засмеялся:
            - Словно стихотворение прочитала… Давненько я не слышал «Отче наш»… Молодец…
            - Только мне ничего не понятно там, - довольная Юля поджала под себя ногу, - а ты можешь рецензию написать про молитву? Почему там слова неправильные?
            - Даже не знаю… Я её сам-то плохо помню…
            - Постель, - проводник положил две упаковки белья на стол и прошёл дальше.
            За окном стало значительно темнее. В вагоне неожиданно включили освещение.
            - Ты в туалет не хочешь? Зубы будешь чистить? – Дед встал и потянулся за матрасом, - смотри, как темно уже. Давай спать готовиться.
            - Ага! А ты подумай пока про рецензию, - Юля расстегнула рюкзачок и достала пакет, - я сейчас приду, - по-хозяйски сказала она и вышла в общий проход. - Туалет там? – Уточнила девочка и, дождавшись одобрительного кивка, зашагала в нужном направлении. 
            За окном стемнело окончательно. Поезд шёл куда ему нужно. Колёса стучали как положено. Дедушка застелил постели на нижних полках. Юля уже лежала под одеялом. Пожилой человек сидел рядом с ребёнком. Приподнятый край внучкиного матраса грел ему поясницу.
            Дед облокотился на угол столика и повернулся к ребёнку:
            - Как ты сказала? Ещё раз.
            - Отче наш. Иже еси на небесех, - прошептала девочка.
            - Это начало. Обращение к Богу. «Иже еси на небесех» - это пояснение, к какому Отче нужно обращаться. Бог ведь, он везде. И на небе и на земле. И внутри нас и снаружи. Он всё, что есть на свете. И даже ангелы – это Он.
            - А мама с папой ангелы?
            - Да. Дальше… - тихо произнёс дедушка.
            - Да святится имя Твое…
            - Это как похвала… Как одобрение… Согласие, что Бог есть. Имя его светится… Всё, что мы видим – это же свет… Он – это свет.
            - Да приидет Царствие Твое… Да будет воля Твоя… Яко на небеси и на земли…
            - Это желание молящегося попасть в его царство. В рай. Всё же просто, Юля… Желание, чтобы нами управлял Бог. И на небе, и на земле… А значит и в душе тоже…
            Свет в вагоне с яркого переключился на тусклый. Дедушка посмотрел на плафон на потолке и снова повернулся к внучке. 
            - Хлеб наш насущный даждь нам днесь… - тайно прошептала Юля.
            - А это… То и означает, что сказано, - он погладил её по голове и уставился в темноту окна, - мы привыкли к тому, что имеем и не задумываемся, как это на самом деле нам дорого. Хлеб – это самая главная пища. Первые млекопитающие при динозаврах были похожи на мышей. И питались они зерном. Хлеб никогда не приедается. Как яйца, например. На одном хлебе можно жить и жить. Говоря тут про хлеб, нужно помнить о том, что имеем. Это и вода и воздух… Все элементарные вещи очень важны. Не нужно про это забывать. Хлеб насущный – всему голова, Юля… Самая безвредная, проверенная веками пища…
            Юля уже спала. Дед встал, поправил её одеяло и лёг на своё место. Он лежал на спине, накрывшись влажным пододеяльником до самого носа. Странные мысли не давали ему покоя. Казалось, что губы сами вышёптывали слова под белой тканью:
            - Отче наш. Ты есть. Ты есть. Иже еси на небесех. Небо, земля, я… Вся моя жизнь. Это ты, Боже… Свет – это ты… Ты во мне, а я в Тебе… Всё есть Ты… Да будет воля Твоя, как на небе, так и на земле… Хлеб нам даждь днесь… Ты во мне, а я в тебе… Долги… И оставь нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим… Так! Ещё раз… И оставь нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим… Что это, что это, что это?.. Как это, как это, как это?.. – скороговоркой произнёс он. – Так! Снова…
            Пожилой человек повернулся лицом к стене и закрыл руками глаза: «Оставь долги наши нам, как мы должникам нашим, - проговаривал он мысленно, - где мои долги? Какие долги меня интересуют сейчас? Какие?.. Я на пенсии. Так. Я злой на кого-нибудь? Нет. Ни на кого. Значит мне никто ничего не должен. Так же отпусти мои долги, Боже, как я всем. Есть! Ещё раз… Долги. Какие долги меня интересуют? Кому чего я должен? Что грызёт мою совесть? Что просить? Ещё раз…Кому я что простил, чтоб меня простили так же? Как Ему объяснить то, что мне нужно?.. И оставь нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим… Во мучение! Нужен конкретный человек. Кто меня считает своим должником? Кто обо мне думает постоянно? Кому я не угодил? Ещё раз!».
            Дед сел, взялся за край своего места по бокам от себя и начал повторять молитву. Дойдя до долгов, он снова застопорился: «Нееет! Я так не усну. Сто лет не молился, - думал он, - ну, Юлька! Рецензия, блин...».
            Дедушка привстал, склонился над внучкой и поцеловал ей голову. Затем пересел на боковушку облокотился на стол и закрыл лицо, как мусульманин: «С долгами покончено, - продолжал он, - разобрался. Никому я ничего не должен. Оставь нам долги наши, как мы оставляем должником нашим – это на будущее для меня. Мне никто не должен. Сделай так, чтобы я никому не стал должен, как мне никто не должен сейчас. Как легко-то стало сразу! Это и есть Божья благодать? Так… Лукавый? А вот тут напряг. Что меня мучает, если не долги? Что?! Дочь с зятем. Выть хочется. Господи, Боже мой! Как их так угораздило-то? Я сейчас заору! Так, так, так, так…».
            Пожилой человек почувствовал, что задыхается. Он встал в проёме, поднял голову вверх и тихо замычал, крепко стиснув челюсти: «И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Так, - проговаривал про себя мучаемый, - и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Как это? Как долги, так же и лукавый. Это поэзия! Это стих, а не молитва. Избавь меня, Господи от боли утраты, так же, как и я не искушаюсь сейчас! Я никому не хочу и не собираюсь в будущем лукавить и искушать кого бы то ни было! Обманывать или подставлять. Посмотри, Господи, мою жизнь наперёд. Это истинная правда. Я от дел отошёл. Пенсионер. У меня жена и внучка. Я ни с кем не хочу больше общаться, чтобы никому не навредить. Я обещаю молиться каждый день. Так же, как я в душе милую всех, помилуй и меня. Так же и долги, так же и лукавый. Не мучай меня болью погибших детей наших, а родителей Юлиных! Помоги мне взять себя в руки ради неё».
            - Деда, что с тобой? Тебе плохо? – Юля стояла на своей постели на коленках и тянула деда за кофту.
            - Нет, - он присел напротив девочки, - зуб разболелся. Ложись… - пожилой мужчина улыбнулся и подмигнул.
            Они оба, каждый, не спали и лежали молча. Юля знала, что у деда челюсти - вставные. Она хлопала глазами в темноте и с тревогой ловила каждое его движение. Он ворочался с боку на бок:
            - Отче наш, - шептал дедушка, - да святится имя Твое. Да приидет Царствие Твое. Да будет воля, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь. И остави нам долги наши… А это, чтоб на меня жена не ворчала, как я на неё не ворчу. И избавь меня от чертовщины её, как и её избавь от моей, - он засмеялся.
            - Деда! Ты чего смеёшься?.. – спросила Юля.
            - Я не смеюсь. Я молюсь!.. – ответил дед.