Без вины виноватый

    Тем читателям, кто прикоснулся в истории русского освоения Амура, должно быть известно имя бежавшего с Лены Никифора Черниговского. Принято считать, что он со своими единомышленниками на месте сожженного в свое время Хабаровым городка даурского князца Албазы  возвел Албазинский острог – будущую славу русского оружия.
    Автор  предлагает вниманию читателей очерк, основанный на изучении сохранившихся исторических документов и событий, происходивших в то время в России.

    Что же представляли собой  люди, бежавшие с Лены? В этом немало путаницы, прежде всего в характеристике самого Никифора Черниговского и обстоятельств, приведших к его побегу на Амур. Чего только не написано об этой истории. Иные авторы называют его и смотрителем солеварен, и ссыльным поляком-каторжанином, и даже  убийцей илимского воеводы Обухова. Причиной конфликта называют то, что воевода, якобы, изнасильничал жену-красавицу Никифора. Между тем сохранилось немало документальных свидетельств, которые позволяют вполне объективно изложить произошедшие на Лене события.
    Никифор Черниговский был родом с Украины, сыном служилого человека. В начале 30-х годов он служил казацкую службу польскому королю. В 1633-ем во время войны с Польшей  под  Новым  Северским городком  (нынешний Новгород Северский на Украине) был захвачен русскими  в плен и сослан в тюрьму на Вологду.
    После окончания войны по условиям мирного договора пленных должны были отпустить на родину. Никифор этого не пожелал, просил оставить его «служить  государю с черкасы»  (т.е. с украинскими казаками). В 1635 году он принял русское подданство, крестился в православие и женился, взяв в жены «девку Аноску  - патчерицу литвина  Петра Дубовского». 22 августа 1636 года по грамоте  Приказа Казанского дворца   «с женою … сослан на житье в  Енисейский острог», куда прибыл в сентябре 1637 года и был поверстан в казачью службу.
    В Енисейском остроге Черниговский прослужил около 12 лет, - с 1637 по 1649 год. В своей челобитной государю он писал: «для ясашного збору по многим рекам … на Байкалово озеро ходил по соболиной ясак, и из тех ясашных зборов прибыль чинил. И под Ленской волок с хлебными запасы ходил…».
    После образования Якутского воеводства в 1648 году Никифор был переведён  в Илимск, где  в течение нескольких лет  числился рядовым казаком. Отличившись взятием ясака с мучугирских тунгусов, побивших мангазейских служилых людей и бежавших к Чечуйскому волоку, Никифор в 1653 году был произведен в десятники. Воевода Оладьин посылал его «имать беглецов и воров», намеревавшихся бежать на Амур. Черниговской "с товарыщи" одного такого вора - Васку Черкашенина поймали было, но «на поимке  беглецы Васку у Микифорко Черниговского отбили, и ушли в Даурскую землю, собрався с ворами, с прихожими промышленными и служилыми людми».
    Летом 1655 года произошел побег с  Лены в Даурскую землю нескольких сотен человек  во главе со служилым человеком Верхоленского острожка Мишкой Сорокиным.  Черниговский жил в это время в Киренске. Вот что он рассказывал о событиях того времени: «… А меня те воры искали и хотели убить досмерти, и в воду посадить (т.е. утопить). А женишко мое и детишка хотели с собой воровски взять в Даурскую землю. И я  от тех воров жил в побегах». В окладной книге жалованья за 1656  год написано: « …  за службы велено ему, Микифорку  Романову быть в пятидесятниках казачьих».
    В 1657 году Никифор с сыном Федькой и атаманом Никифором Качиным  побывали в Москве  с государевой соболиной казной. К сопроводительной отписке воеводы была приложена челобитная Черниговского с изложением его «служб», в  конце которой Никифор просил: «Велите, государи, меня, холопа своего, в вашу государеву службу поверстать против моей братьи поляков, во что я, холоп ваш, годен».
    Дело в том, что ссыльные поляки, как правило, служили в чине детей боярских. Никифор, видимо, надеялся на такое пожалование, и потому назвал  себя поляком. Однако не был удостоен такой чести и до конца службы  остался казачьим пятидесятником. В сметной книге 1664 года  Никифор Черниговский называется  усть-киренском приказчиком.
    Таким образом, к началу 1665 года Никифор Черниговский был уже  заслуженным и опытным служилым человеком в звании пятидесятника. Ему  было  за шестьдесят, у него было трое взрослых сыновей и две замужние дочери. Он вполне  лояльно проявил себя  в период бунтовских событий в Илимске, связанных с воровским войском Мишки Сорокина и, надо полагать, был у  властей на неплохом счету, хотя, может быть, и был в обиде на Сибирский приказ за непожалование ему звания сына боярского.
    Прибывший в Илимск в 1662 году  новый  воевода Лаврентий Обухов, - в недавнем прошлом владимирский помещик, только лишь пять лет, как  пожалованный в московские дворяне, посеял в уезде шатость и недоверие к власти. Он был младшим, - пятым сыном юрьевского помещика Авдея Кирилловича Обухова (Бражника). Судя по родословной,  было ему в это время лет 40-45. На новом месте он проявил себя безудержным корыстолюбцем, гулякой и охальником. Не избежали  воеводского произвола  и близкие Никифора Черниговского. На Киренге проживал поп Фома Кириллов, - зять Никифора. Приехав в 1644 году на Киренгу, воевода, «выслав ево, попа, с Киренги за приставом на низ,   изнасильничал  жену ево Пелагейку, -  Никифорову дочь, блудным грехом».
    За три года воеводства  Обухов восстановил против себя чуть ли не всех жителей уезда, которые уже готовились написать на него государю коллективную изветную челобитную, как дело вдруг разрешилось самым неожиданным образом.


    В 1665 г. в устье реки Киренги собралась летняя ярмарка, ставшая в тех краях традиционной. Не упустил возможности побывать на ней и воевода Обухов. Но сначала, пишут историки, он совершил объезд деревень Усть-Киренской волости, где, пользуясь полной безнаказанностью,  «вымучивал многие животы у крестьян» и глумился над их женами.
    Вволю натешившись, воевода  со своими приспешниками хмельной и развязный, явился на ярмарку. Разгуливая по торговым рядам,  вел себя вызывающе,  отбирал у торговцев  за бесценок лучшую пушнину и, продолжая бражничать, отбыл на дощанике в окружении своих прислужников вверх по Лене. Торговцы и посетители ярмарки, возмущенные воеводским произволом, обратились к Черниговскому, как приказному человеку,  укоротить воеводу. Чаша терпения переполнилась, когда Никифор узнал, что Обухов неведомо за что захватил и, заковав в железа, увез с собой его второго зятя – целовальника Петрушку Якимова Осколкова.
    Черниговский приказал своим сыновьям, - Ониське и Ваське, догнать воеводский дощаник и пользуясь тем, что на дощанике в воеводском конвое находится их брат – Федька, отобрать у воеводы взятые им за бесценок меха, освободить Петрушку Осколкова, а самого Обухова доставить на Чечуйский волок, куда намеревался прибыть и  сам Никифор. Тем самым он, видимо, хотел  продемонстрировать воеводе, что и на него найдется управа. После чего отпустить его в Илимск.
    Два десятка отчаянных голов, - илимских пашенных крестьян, промышленников и служилых людей примкнули к Ониське с Васькой, решив расправиться с воеводой «за невозможное свое терпение». Федька Черниговский потом рассказывал при его допросе  якутским воеводой: «И как  воевода Обухов с Киренги пошол в Ылимский острог,  он де, Федька, пошол с ним же на дощанике. И отец ево, Микифорко Черниговской приказывал Федотку Лукьянову и Мишке Сапожникову и Оське Подкаменному воеводу Обухова грабить, а самово жива велел привести на Киренгу».
    Всё произошло 28 июня в районе Кривой Луки у острова, впоследствии названного  Обуховым. В нападении участвовали все три сына Никифора Черниговского: Федька с братьями  Ониской и Васькой. О том, что случилось дальше, можно судить всё по тому же рассказу  Федьки  при его допросе якутским воеводой:  «… на воевоцкой дощаник напустились в дву лотках окриком, и бечеву достали крюком, и к берегу дощаник притянули. И почали по дощанику и по людям стрелять, и на дощаник взошли, и велели с тово дощаника сторонним людем сотти … воевода Обухов в воду бросился.  … А хто  ево у берегу или на воде заколол, про то он, Федька, не ведает…».
    Впрочем, якутский воевода вскоре дознался, что «закололи  Лаврентия пальмою у берегу на Лене реке… служилой человек Федотко Лукиянов, да с ним … Матюшка Максимов».
    Воеводское имущество – 30 сороков соболей и 300 руб., пишут авторы исторических публикаций,  нападавшие разделили между собой, а спускаясь по Лене грабили пашенных крестьян. Это не вполне соответствует действительности, хотя без грабежей, видимо, не обошлось. Сохранившиеся документы говорят о том, что Никифор Черниговский встретив нападавших у Чечуйского волока  и узнав о случившемся, вернулся с ними на Захаровскую заимку (сейчас Петропавловск, - верст на сорок выше устья Чечуя), побывал на Сполошенном лугу, где  заплатил приказному человеку Ивану Бурлаку за награбленное имущество.
    Опасаясь расправы за убийство воеводы, невольным инициатором которого стал Никифор, участники нападения приняли решение: бежать на Амур. Узнав о таком их намерении, по пути к ним стали приставать люди, по разным причинам тоже пожелавшие покинуть Лену. Примечательно, что к ним примкнул иеромонах Гермоген, - основатель и строитель  Киренского монастыря.
    Некоторые исследователи пишут, что Гермогена захватили и увезли насильно, однако этому нет никаких документальных подтверждений. Вместе с тем есть немало доказательств тому, что Гермоген пошел на этот шаг добровольно и вполне осознанно. Об этом свидетельствует тот факт, что он взял с собой иконы, необходимую для соборной службы церковную утварь; вместе с ним пошел священник Максим Леонтьев,  еще и четверо монахов. Есть основания считать, что у  Гермогена были на то свои причины.
    Вновь спустившись к Чечую, беглецы побывали в деревне Федора Пущина, после чего поплыли к устью Олекмы.  «И по Олёкме реке, - свидетельствуют первоисточники, -  шли они до усть Тугиря реки на семи дощаниках. А собралося  их всех, воровского войсково, на тех семи дощаниках восемьдесят четыре человека. А на воевоцком грабежу и убийстве только было дватцать два человека. … И пришед  на усть Тугиря, з дощаников вон сносились и пошли за волок по Тугирю реке нартами».
    Сыновья Черниговского дальше «в Дауры» не пошли: «Федька, з братьями зимовал тут же на усть Тугиря реки. И по весне поплыли на нис по Олёкме реке, и выплыли на Лену …».  Из документов более позднего времени (государев указ о казни и последующий указ о помиловании) следует, что зимовали на Тунгире и затем вернулись на Лену не только сыновья Черниговского, но еще и группа их товарищей. Все они сразу же были схвачены на Лене, и многие годы провели в тюрьме.
    Эта короткая информация о многом говорит. Никифор, видимо, сознавал, что причастность к убийству воеводы и последующий побег неизбежно грозит кровавой расправой, и готов был принять эту участь на себя. Но старался спасти  сыновей и их товарищей, которые хотя и были участниками нападения на воеводу, но не принимали участия в его убийстве. Возвращением их на Лену надеялся на смягчение неизбежного наказания.
    В том же государевом указе говориться о наказании битьем и отсечением руки остальных участников побега, «которые к ним после убийства приставали по дороге и торговых и промышленных людей грабили» -  сорока шести  человек. Почему только лишь сорока шести? Сколько же беглецов пришло с Черниговским в Албазинский острог, и что это были за люди?
    Некоторые историки  пишут, что всего лишь  40 человек, правда, не называют при этом источник  информации. Не забудем при этом, что среди них было шесть священнослужителей. Остальные, видимо, разбежались, рассеялись еще по дороге.


    Авторы почти всех исторических публикациях пишут, что Черниговский со своими спутниками, явившись к разоренному Хабаровым Албазинскому городищу, выстроили там «воровской острог». При этом оставляют без внимания информацию нерчинского воеводы Лариона Толбузина о «побеге» в 1663 году из Нерчинска в Албазинское городище (то есть за два года до описываемых событий) шестидесяти четырех нерчинских казаков под водительством Абрашки Парфенова. А ведь эта информация дает основание считать, что Черниговский со своими людьми появился в Албазине, когда там уже возводился острог нерчинскими служилыми людьми.
    При такой разнородности состава острожного гарнизона и удаленности от воеводских властей, все проблемные вопросы в Албазине решались  на казачьем круге. Казачьим предводителем был избран Никифор Черниговский. Это тоже не удивительно, -  он был наиболее опытным, старшим по возрасту и воинскому званию человеком. При всем этом у него, видимо, были и оппоненты, - хотя бы тот же  Гришка Павлов сын Тобольский, вскоре сдавшийся в плен богдойцам, известный своим участием в прошлые годы  в побеге  с Лены на Амур с  «воровским войском» Михаила Сорокина.
    Присутствие в остроге всякого рода «гулящих людей», примкнувших к Черниговскому при его уходе с Лены, в том числе непосредственных виновников гибели воеводы Обухова, конечно же, в какой-то степени осложняло управление гарнизоном. Тем не менее, Никифор Черниговский сразу же завел ясачные книги, организовал приведение под государеву руку аборигенов и сбор  ясака, - то есть с самого начала действовал в соответствии с государевыми указами.
    Ясак  албазинцы передавали нерчинским воеводам, правда требовали от них не смешивать собранный ими ясак с нерчинским сбором и пересылать его в Москву отдельной партией, опечатанной албазинской печатью. Ясачные книги бережно хранились в Албазине вместе с другими официальными документами.
    В литературе есть упоминание о том, что  29 албазинцев под водительством вышеупомянутого Гришки в 1669 году сдались  в плен маньчжурам  возле устья реки Быстрой (Буреи). Есть все основания считать, что  это были как раз те  люди, что  примкнули к Никифору Черниговскому при его побеге  с Лены.  Еще восемь человек, в том числе непосредственные убийцы Обухова, бежали из Албазинского острога к богдойцам в 1670 году, после чего из тех, кто пришел с Черниговским, в  остроге осталось не более  десятка человек. Среди них, кроме самого Никифора,  были и еще служилые люди.
    Таким образом, к началу 70-х годов абсолютное большинство албазинцев было представлено  служилыми людьми. Следует ли удивляться тому, что нерчинские воеводы, - и Ларион Толбузин, и Данила Аршинский, и Павел Шульгин (если быть исторически точным, то не воеводы, а - приказные люди) называли в своих отписках Албазин государевым острогом, а Никифора Черниговского – приказным человеком, хотя и выборным. Получается так, что  Албазинский острог никогда не был «воровским острогом».
    Черниговский оставался в остроге приказным человеком  до самой своей кончины. Пишут, что  в 1674 году он был, якобы, заменен на этом посту нерчинским ставленником, - сыном боярским Сенькой Вешняком. Однако это не соответствует действительности. Вешняк лишь временно исполнял обязанности приказного человека в полупустом остроге в то время, когда нерчинские и албазинские казаки под водительством Григория Лоншакова, Никифора Черниговского и Василия Шульгина (сына нерчинского воеводы) шли походом в селенгинские степи  на табунутов, которые вторглись на подвластную русским территорию и притесняли ясачных бурят. После их разгрома  и победного возвращения Черниговский вновь занял в Албазине место приказного человека.

                *

    Немало в исторической литературе и путаницы  в части грозившего  Никифору государева наказания. Пишут, что он с соучастниками убийства  Обухова был заочно приговорен к смертной казни. Однако нет никаких документальных подтверждений такой версии.  Все это дает основание считать, что никакого заочного приговора о смертной казни не было.
    В Сибирском приказе сидели не глупые люди. Они понимали, конечно, необходимость наказания участников нападения на государева воеводу, его убийство и самовольный побег с Лены государевых холопов. Но вместе с тем они, видимо, правильно  оценили и поведение воеводы Обухова, и происшествие у Кривой луки. Этому в значительной мере способствовали  отписка якутского воеводы с результатами допроса участников нападения и содержание изветных челобитных ленских крестьян и служилых людей о самоуправствах воеводы, в изобилии поступивших в Сибирский приказ.
    К 1672 году уже было известно, что непосредственные убийцы воеводы Обухова бежали в Китай. Знали в Сибирском приказе и о той активной деятельности, которую развернул Никифор Черниговский и прибывшие с ним люди в Албазине.  Правда, о сдаче в плен богдойцам Гришки Тобольского с двадцатью девятью ленскими беглецами в Москве еще не знали, - об этом стало известно из послания китайского императора, присланного в Албазинский острог осенью 1674 года.
    Документально подтверждается  написание  указа о смертной казни лишь в 1675 году, то есть  десять лет спустя после убийства Обухова. В течение всего этого времени сыновья Черниговского с группой товарищей – участников нападения на воеводу, находились в тюремном заключении.
    Об этом известно из грамоты царя Федора Алексеевича красноярскому воеводе Дмитрию Степановичу Римскому-Кораскову от 19 апреля 1689 года. С его слов нерчинский воевода Данила Аршинский прислал государю в 1674 году повинную челобитную Никифора Черниговского и челобитную служилых людей Албазинского острога, - 101 человека (своего рода ходатайство о помиловании). Отписку Аршинского, и челобитные доставили в Москву албазинские казаки Ивашка Перелешин (к слову сказать – тоже участник нападения на воеводу Обухова) и Ярко Творогов.
    Перед государем и его окружением встала при этом непростая задача, нашедшая, в конце концов, «соломоново решение».   15 марта 1675 года государь указал: «Микифорка Черниговского с детьми, с Федькою, с Онисимкою, с Васкою, да Ивашка Перелешина с товарыщи, семнатцать человек, за их воровство казнить смертью. А которые к ним после убийства приставали по дороге и торговых и промышленных людей грабили, сороку шти  человек, учинить наказание – бить кнутом и отсечь по руке».
    Однако   указ этот носил лишь назидательный характер. Уже через день, – 17 марта государь, учитывая, что виновные «вины свои принесли, …пришед в Дауры на Албазинском городище острог поставили, и ясашных людей призвали, и аманатов поимали, и пашню завели, казнить и наказание им чинить не велел. А указал им, Микифорку с товарищи, быть в Албазинском остроге. А Микифорковых детей … и товарищей их, которые сидят в Илимском и в Якутцком в тюрьмах, сослати с женами и с детьми в розные сибирские городы, Микифорковых детей - в Енисейской да в Красноярской, а товарищей их – в Томской в пешую стрелецкую службу».
    В том же году вышел царский указ: «В день святого ангела великого государя всея Руси повелеваем сжечь грамоту нашу о казни вора и грабителя Никифора Черниговского со товарищами. Воров тех милуем, и надобно их сыскать, и отныне ворами не злословить, осыпать почетом и наградами. Никифора Черниговского именем нашим, великого государя всея Руси, ставим приказчиком Албазина, а рать его именуем русским воинством царским…».


    Как показало время, Никифор Черниговский мудро поступил, не взяв  в Дауры своих сыновей, вернув их на Лену. В 1680 году  его сын Василий, служивший в Красноярске, был пожалован званием сына боярского. Другой  сын – Федор служил в Иркутске, и тоже был пожалован сыном боярским «на выбылое место погибшего Петра Демьяного сына Многогрешного». Третий сын,  – Анисим служил десятником Идинского острога на Ангаре. В 1687 году в составе пополнения, набранного окольничим и воеводой Ф. А. Головиным, он был направлен на службу в Даурские остроги. Не были забыты и заслуги самого Никифора. Известно, что тем же указом государь наградил албазинцев за их службу  двумя тысячами рублей серебром (по сути дела – премировал четырехкратным годовым денежным жалованием).
    Никифор не дождался этого указа. Известие о помиловании пришло в Нерчинск к лету 1675 года. В конце июля нерчинский воевода  Шульгин отправил об этом в Албазин память: «183 [1675] году, июля в 28 день. По государеву указу память в Албазинской острог… ». Далее следует вставка, написанная на обороте: «По твоей отписке ведомо учинилось в Нерчинском остроге Павлу Шульгину, что в Албазинском остроге самовольной и самоохотной атаман Микифор Черниговский умер …». При каких обстоятельствах это произошло - неизвестно. Ему в ту пору  было уже за 70.
    Имена первостроителей Албазинского острога - Абрашки Парфенова и его друзей (Ивашки и Логинки Никитиных, Кузки Филипова, Кузки Иванова и Левки Ярофеева) нигде больше не встречаются в сохранившехся документах того времени, - ни в казачьих челобитных, ни в отписках воевод, ни в списках защитников Албазинского острога 80-х годов. Кто знает, может быть они оказались в числе тех  пятнадцати албазинцев, что были убиты тунгусами во время разъездов в первые годы после возведения острога, погибли от голода и стужи в верховьях Зеи, Селемджи или Буреи, собирая там ясак, или погибли в столкновениях с маньчжурами, старавшимися вытеснить русских людей с этой земли.
    Но труды их не были напрасными, - уже к 1б66 году, после принятых правительством мер в Нерчинске, Баргузинском и Селингенском острогах  насчитывалось 354 казака. При этом непосредственно в Нерчинском их было 194, в Албазинском – более 100.
    А в 1682 году было образовано Албазинское воеводство, и  Албазинский острог стал политическим и экономическим центром русских поселений на Амуре.


Рецензии
Часто на свой страх и риск, а не по царскому указу огромные территории присоединялись к России. Большое спасибо.

Владимир Шевченко   08.11.2013 11:50     Заявить о нарушении