Примета

                Лето. Пятница. Завтра выходной, можно махнуть на два дня в Сурджу, там в одном местечке такой клев... и народа нет. Правда идти далековато, через лес километров семь, но ради хорошего улова стоит пройтись. «Поеду,— решил Артем,машину оставлю у Бори Лобанова, а сам пешочком. Надо Боре пару «Агдама» захватить. Мужик он добрый, работящий, но пьянь беспробудная. Если бы не в такой глухой деревне жил, давно бы спился. Одно выручает — магазина нет, а в ближайшем селе лавка сельпо не балует аборигенов изысканными и рядовыми напитками. Местные жители — в основном потомки староверов то ли молокан, то ли еще каких-то неведомых нам поборников религии. После известных революционных событий их не стало, как будто и не было вовсе. Непонятно, что, перешли в другую веру? Спились, судя по примеру Бори и его соседей. Староверы—люди подверженные пьянству. Вероятно у них, как открыли американцы, имеется ген обуславливающий предрасположенность к алкоголизму. Чувствуя внутреннюю тягу, обреченный люд организовался в религиозные общины и уходил от гонений за убеждения и от соблазнов мирских. Обосновывались в непроходимой глуши, сохраняя за высокими заборами свой образ жизни. Суровые уставы и запреты помогали им в сохранении традиций. Старец Гришка Распутин, осквернивший царскую семью, показал дурной пример, всем захотелось свободы и власти. Из наиболее, жаждущих самым удачливым и настойчивым оказался Владимир Ульянов. Осуществив задуманное, он «со товарищи» так встряхнул матушку Рассею, что не спасли староверов их скиты, глухие места и прочие атрибуты былой стойкости. Заборы снесли, самых ретивых — за колючую проволоку, остальные спились сами. Крепка советская власть, созданная Владимиром Ильичом Ульяновым по партийной кличке Ленин. Любовь к разным революционным кличкам в большевистских рядах процветала. Сталин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Молотов и много других, всех не перечислишь, да и не надо, главное — в другом. Среди пестрого разнообразия псевдонимов существовал и Артем. Гениальная идея, назвать новорожденного партийной кличкой, пришла в голову маминого брата, Александра Григорьевича, партийца районного масштаба, мнившего себя великим деятелем. Он в то время учился на партийных курсах и часто заходил к сестре, даже ночевал бывало. Устоять перед занудством родственника родители не сумели, так и получился вместо задуманного Дмитрия Артем.

                Дядя, давший имя-кличку, был типичным партийцем- неудачником. Не очень верно выбрав позицию при очередном колебании линии партии Александр Григорьевич из молодых, перспективных секретарей райкома переместился в вечернюю школу учителем истории. По¬везло, тогда уже не сажали и не расстреливали. В память о временах не столь далеких осталась кличка, то есть имя—Артем, доставшееся ему, человеку совершен-но далекому и чуждому этим событиям.
Погода, по всем приметам, обещала неплохие виды на рыбалку. Артем не предполагал никаких событий, способных расстроить намеченные планы. На работе порядок, неделя прошла напряженная, но месяц закрыл успешно, с большим заделом на следующий, так что требуется заслуженный отдых.

                Возвращался поздно. Прямо перед подъездом дорогу перебежала черная кошка.. Тьфу ты, скотина! Не останавливаться же под любопытными взглядами старушек, зорко бдящих с двух традиционных скамеек у входа. Даже поплевать через плечо неудобно. Артем мужественно шагнул в полосу невезения.
 Дома стоял уютный запах жены, котлет, спокойной семейной жизни. Тамара пришла раньше и, приготовив ужин, ждала Артема. Тишь, благодать. Собранные рыбацкие снасти в полном боевом ожидали свой звездный час. Уснул рано, не досмотрев очередные телевизионные маразмы. Хотел было уехать с вечера, да разморило, решил судьбу не испытывать.
                Снилась мелочь, тараканы, теща, кромсавшая большим ножом кусок мяса. Артем извертелся, мыча и дергаясь во сне. Избавление принес телефон. Позвонила Варвара соседка тещи, деревенская склочница, работавшая в отделении связи.
Алё-е,—пропела радостным голоском,—Артем Васи -иль-ич, не спите?
—Нет,—сипло ответил Артем, подумав, добавил,— деньги печатаем.
Трубка недоуменно замолчала потом растерянно спросила:
—Какие деньги?
—Бумажные, семирублевыми купюрами. Вам напечатать?
—Все то вы шутите...
—Нет правда, у нас лицензия, патент.
—И что?
—Открыли кооператив по печатанию денег. Миллион
напечатаем, десять тысяч наши. За выходные пару миллионов должны напечатать.
—А машинку где взяли?
—На заводе. Ребята за пять пузырей сработали.
—Да ну! —восхитилась Варвара, подумав, сообразила—Больно дешево.
—Так машинка простая, крутить вручную приходится... Передаю Тамаре трубочку, до свиданья.
                Тамара, взяв телефон, ушла разговаривать на кухню. Вернулась минут через, пять, расстроенная. Варвара, обиженная за розыгрыш, злым голосом настращала Тамару, что мать тяжело болеет, просит приехать завтра. «Началось»,—подумал с облегчением Артем и крепко уснул.
                Проснулись рано. Тамара, истерзанная дурным известием, почти не спала. Наспех попив чай, побежали в гараж. «Москвич» не заводился. Завелся Артем, спешил, суетился под укоризненными взглядами жены. Меняя свечи, сбил ноготь. Перевязывая палец, успокоился, завел мотор.

                Выехали в восьмом часу. До тещи путь не близкий, часа три на приличной скорости. Есть возможность срезать дорогу на сорок километров, если свернуть у Тарасовки на проселок. Да задача, проселок в России как испытательный полигон во Франции, только без средств связи и штатных спасателей. В общем сворачивать не стоит, но Тамара слишком переживает. Была не была, сверну, авось пронесёт, приблизим час желанной встречи с мамой. Все планы порушила..., гусыня старая.

                Тещу Артем не любил и не жаловал за ее изуверскую хитрость, направленную вроде бы во благо, но уж больно это благо гнусно вытанцовывалось. Постоянно мараковала над претворением в жизнь своих безумных идей, не стесняясь в применении подлейших средств. Работа сформировала? Возможно нет, но каждый выбирает свое дело по душе, а дальше идет формирование. Никто не тянул ее за уши в органы НКВД — МВД. Сама устроилась, выработала стаж. На пенсию ушла рано, А как же? Положено, у них работа специфическая, тяжелая. Муж даже спился от такой нагрузки, а ведь офицер, зам. по режиму. Служили Родине честно, даже правительственные награды имеют. А как же? С зэками хуже, чем на войне. Мало того, дочь сами воспитать не смогли, служба заела. Отдали бабушке, вот и выросла размазия, вся в горе-воспитательницу.

                После смерти матери Клавдия Ивановна продала свою кооперативную квартиру и переехала жить в родительский дом.. Что побудило ее этому? Артем пред¬полагал, что она боялась мести бывших заключенных. Напрасно, оставшиеся в живых вряд ли испоганят остаток жизни ради мести презренной тюремщице. Одна-ко у тещи свои убеждения.

                До Тарасовки доехали без проблем и происшествий, и когда Артем свернул влево Тамара, знавшая дорогу, посмотрела на мужа с такой благодарностью в глазах, что он почувствовал себя героем.
                В колхозах шла уборочная страда. На дороге валялись пучки сена, соломы и скошенной зеленой кукурузы. Они. вяло раскачивали  машину, не давая развить скорость. Ехали в пределах шестидесяти. Ям и колдобин мало. Привычно пропуская между колес очередной пук соломы, врезались передней балкой в большой валун, не опасный для грузовиков, но «Москвичу»... Балку погнул, хорошо масляный фильтр цел. Поехали дальше, руль тянет вправо, значит резину «жрет». Настроение хуже некуда. Скорость сорок-пятьдесят, перед каждым пучком притормаживал, объезжал. В салоне гнетущая тишина.
                Показалась тещина деревня, дорога пошла вниз и прямо. Поехали быстрее. Центр дороги чист, смятая в колее сено-солома мирно шелестит под колесами... Что произошло дальше. Артем не сразу понял. «Москвич» после треска и стука о днище вдруг стал рыскать то влево, то вправо. Остановились. В левом заднем колесе торчала строительная скоба, изогнутая в немыслимую фигуру, она же пропорола и правое переднее. «Продолжается»,—обреченно констатировал Артем, вынимая запасное колесо. Тамара побежала к матери, идти-то километра три, не более. Высоко в небе заливался жаворонок.
                Скоба натворила делов крепко. Корд на обоих колесах порван, даже в наварку не примут.
                К полудню, кое-как подмастырив рваную резину, Артем подъехал к тещиному дому. Осторожно въехал в открытые ворота. На крыльцо выскочили веселая Клавдия Ивановна и смущенная Тамара. Хмуро вылез из машины. Заднее колесо приспустило. Теща цвела как майская роза.

-Наконец-то зятек объявился. Мы уж заждалися. А как же? Не чужой.
—Здрасти, Клавдия Ивановна. Как здоровье?
—Ох и не спрашивай, зятек, какое теперь здоровье? Стирала вчера, так спину так и ломит.
—Наврала значит соседка, что вы при смерти?
—Варвара-то? Нет, Я ее попросила, скажи мол, мама больна, пусть срочно приезжают на картошечку молоденькую. И малинка поспела, и крыжовник есть. Что вам делать летом в городе? Надо витамины есть. А как же? Надо.
 —У меня аллергия от картошечки и витаминок.
 —Брось, зятек, небось на свою рыбалку собирался. В другой раз поедешь. Баловство это. Хочется рыбки, так у меня минтай в холодильнике лежит. Разморозим...
—Спасибо.
                Тамара сосредоточенно собирала малину. Теща порхала в удовольствии от своей находчивости и реализованной материнской заботы. Смотреть на ее... лицо? Да пропади все пропадом!
Артем молча вымыл черные от технической грязи руки, взял из «бардачка» деньги и, сказав Тамаре, что едет домой за новой резиной, удалился под невинно-удивленным взглядом тёщи.
                До станции подъехал на колесном тракторе. Тракторист, рябой и похмельный, радуясь нежданному попутчику, весело толковал про жисть. Среди сплошной матершины попадались слова: бригадир, доярка, бутылка и даже мелиорация, но повествование лилось складно, беззлобно.

                Невезение продолжалось. Электричка отошла за во¬семь минут до его прихода. Следующая через два с половиной часа. Голодный и злой Артем уселся на скамейку. Голова отупела от идиотизма, свалившегося на него. Незаметно уснул.
                За полчаса до электрички на станцию потянулся народ, в основном, мамы, бабушки с детьми. Зал станции делился на две половины, разделенные стеной с аркой посредине. За ней шла толковища двух выпивающих:
—Ты че, оборзел? Да я ей, пала, за тебя...
—Не. нада, я сам.
—Че? Друга... Ты мне друг?
- Ну.
—Че ну! Друг спрашиваю?
—Ну друг.
—Вот, поал. Эх, Боря, наливай с горя!
Наливая, затихли. Артем проснулся. Злость вернулась, она яростно кипела в груди, отдавая незаметной дрожью в руках и пояснице.
Требовалась разрядка. Объект вполне подходящий.
Дослушав еще минуты три пьяную матерщину любителей портвейна, Артем решил, что бить их надо, не смотря на численный перевес. В молодости он неплохо дрался, даже уважал это дело. Пожалуй, вспомним годы золотые.
Выслушав длинную матерную тираду, он скрипуче прогугнявил: «Товарищи, не выражайтесь, пожалуйста, в общественном месте».
Голоса стихли, перешли на бубнеж. Налили. Чокнулись. Выпили. Бубнеж стал крепчать, набирая  силу прежнего разговора. Артем под одобрительные взгляды женщин произнес жестким голосом праведника: «Вы что не видите? Здесь дети малые находятся, прекрати¬те матерщину!»
Публика притихла, с интересом ожидая реакцию выпивох.
—Че он выступает... Щас я разберусь...
—Да ладно, пошел он... пусть сидит. Давай         
                Набулькали снова. Артем сидел с ясной от яростного ожидания головой и ждал. Главное, вырубить одного сразу, чтоб не путался, не мешал. Со вторым можно поиграть. Рубим виночерпия, он слизняк, будет разнимать, уговаривать. Второй, как выражается теща, «путаный», недавно отсидел. Крепкий по голосу. Это хорошо.
—Эй вы, чудаки на букву «му», кончай материться, сказано вам!
                Наступила гробовая тишина...
—Я щас, бля!
                Послышался звон опрокинутой пустой бутылки. Мамы и бабушки привлекли к себе малышей, готовясь дать деру. В проеме арки появился коротко стриженный верзила.Артем спокойно и холодно уставился в переносицу будущего партнера, ожидая начало боевых действий. Бугай, шмыгнув носом, промымрил:
—Извини, мужик. Выпили с другом... детства. Встретились... понимаешь. Извини, шэф!
- Ладно,— Артем умиротворенно рассмеялся.
«Нет если не везет, то не везет!»—решил он. По станции объявили, что электропоезд задерживается.