Сорок дней

Евгений ТРЕТЬЯКОВ
Сорок дней
(фантастическая история, о вероятности которой думает каждый)
Сначала была ослепительно-белая вспышка, затем на короткое время я оказался в молочном тумане. Он вскоре рассеялся, и я увидел себя со стороны, лежащим на больничной кровати. Вокруг суетились медики.
Один из них устало махнул рукой, присел на стул и сказал: «Мы его потеряли». После этих слов остальные двое перестали бегать по палате. Медсестра неторопливо собрала шприцы и ампулы, сняла с моей руки резиновый жгут, положила все это в небольшой медицинский саквояжик и вышла. Другой врач выкатил вслед за ней аппарат искусственного дыхания, и, наконец, последний из тройки, тот, что присел на стул, небрежно накинул на мое лицо простыню, встал и отправился за коллегами. Тут до меня дошло, что я умер…
Я осознал это сразу, без всяких сомнений, как будто бы давно знал, что именно так «чувствуют» себя люди, отошедшие в мир иной. Странное состояние – находиться вне оболочки своего тела. Стало быть, не солгал мне священник…
Однажды тоскливым осенним днем, когда весь мир казался не в радость, когда низкие лохматые тучи с утра начали сеять на землю мерзкий холодный дождь, я зашел в церковь. Дождавшись конца службы, подошел к батюшке и спросил его, есть ли что-нибудь за порогом смерти. Не знаю, что на меня нашло. Вопрос был глуп и наивен. Да и что бы мне дал ответ? Проверить его можно было только умерев.
Батюшка, привыкший к самым неожиданным посетителям, внимательно посмотрел на меня и убедительно ответил: «Душа продолжает жить, сын мой. И в этом не сомневайся…».
Я помню – внутренне усмехнулся и подумал: «На дурацкий вопрос получил достойный ответ. Что еще может сказать поп».
И вот теперь, когда увидел со стороны свою мертвую плоть, сомневаться было не в чем. Мое «я» парило около пыльной люстры, с интересом прислушиваясь к новым ощущениям.
Мне с детства было страшно смотреть на покойников. И по возможности я избегал встреч с похоронными процессиями. Однако чем старше становился, тем чаще в нашем доме появлялись скорбные крышки гробов у подъездов. Пятиэтажка старела, а вместе с ней старели люди, уходя из жизни один за другим.
Помню, умер наш сосед дядя Валя, и я вошел с матерью в его квартиру, где толпились незнакомые люди. Посреди зала на двух стульях стоял красный гроб, и в нем лежал мой знакомый, одетый в костюм и светлую рубашку.
Мысль о том, что еще три дня назад он был живой и весело хохотал, переговариваясь о чем-то с мужиками у подъезда, не давала мне покоя. Мне казалось, что вот сейчас дядя Валя встанет со своего необычного ложа, весело подмигнет мне и скажет: «Что, испугался? Здорово я вас всех разыграл?».
Увы, этого не произошло. Когда хоронили соседа, выглядел он совсем страшно. Лицо осунулось и сильно пожелтело, щеки ввалились, а на руки вообще было страшно смотреть. Я испугался и понял, что дядя Валя уже никогда не выйдет из дверей своей квартиры и не потреплет меня по голове.
…Странно, но я не испытывал горечи от собственной смерти. Мне было легко, словно с плеч упал непосильный груз, который всю жизнь таскал на себе. Я попробовал переместиться, и это удалось. Стоило подумать, что хочу перелететь ближе к стене, и тут же оказывался рядом с ней.
Полетав по комнате и привыкнув к своему новому эфирному состоянию, я «просочился» сквозь стену и оказался в соседней палате.
Мужики, а их было четверо, лежали на кроватях, приготовившись к утреннему врачебному обходу, и лениво переговаривались, обсуждая мою смерть.
- И ведь молодой ишо, - вздохнул заросший бородой дедок, - а и его смерть взяла.
- Сердце! – Буркнул его сосед, оторвавшись от зарубежного детектива. – Сорок лет критический возраст.
- Да какой такой критический! – Возмутился дед. – Ему ишо жить да жить, за девками бегать, да детей делать.
- Вот видать, и побегал, - рассмеялся третий собеседник.
- А ты не смейся, - заступился за меня дед. – Грешно это. Сам на больничной кровати лежишь, того и гляди копыта откинешь.
- Типун тебе на язык, дед, - сказал пошутивший надо мной мужчина и рассерженно отвернулся от деда лицом к стене.
- Странно как-то все, - вступил в разговор четвертый больной, лежащий на кровати у самого окна.
- Что странного? – Не понял дедок.
- Живешь, живешь: учишься, мучаешься. Всего-то тебе мало, а конец один. Пытаешься чего-то добиться в жизни, достичь каких-то вершин. А зачем?
Дед задумчиво пожевал губы, а потом сказал:
- Так ведь жизнь - она так устроена. Ты же не животное какое, а человек. Потому и хочется многого.
- Уж лучше быть животным, наслаждаться тем, что имеешь, жить одним днем. Вот скажи, дед, - мужчина сел на кровати, свесив с нее ноги, - есть ли смысл в разуме? Посуди сам – разум велик, он может объять почти всю вселенную. Всю жизнь наш мозг накапливает знания, приобретает опыт. А умирает человек – и все эти знания пропадают ни за понюх табака. Так зачем матушка природа наделила нас мощным мозгом, сознанием собственного «я»? Обидно как-то за нее, за человека. Уж не ошиблась ли она, создав гомо сапиенса?
- Кого? – Переспросил старик.
- Человека разумного, мыслящего.
- Я тебе вот что скажу, - дед тоже сел на кровати, - все от Бога. Как он распорядился, так оно и стало… Сейчас, может, душа нашего умершего соседа нас с тобой слушает и радуется, что освободилась от жизни земной, грешной.
- Не знаю, дед, слабо в это верится, хотя и очень хочется верить в то, о чем ты тут рассказываешь.
Я не стал дальше слушать их философский спор и вылетел в открытую форточку. На улице была весна. Тот самый период, когда все уже проснулось и готово зажить полной жизнью. Свежие листочки наполнили мир яркой изумрудной зеленью. На земле появился бархатный ковер травы, а небеса горели пронзительной глубокой синью.
Все это я видел, но не чувствовал. Для меня исчезли запахи, хотя я их помнил. Кто знает, может, и их я скоро забуду. Сколько пребывать мне в таком состоянии, что будет потом? Этого я пока не знал.
Парение над землей меня полностью захватило. Я был как птица, да что там птица, много лучше. Я купался в воздушных струях, взмывал ввысь, оглядывая ставший вдруг игрушечным город, и падал на землю, оказываясь в глубине недр. Выбравшись на поверхность, я в мгновение ока переместился далеко за город, в лес. Летал наперегонки с птицами, залетал в глубокие, сырые и мрачные овраги, резвился словно ребенок. Чувство свободы и невесомости было восхитительным.
Я не знал усталости, но вдруг что-то потянуло меня назад в город. Против моей воли меня несло сквозь чащобу, а когда достиг города, сквозь дома, сараи, мосты. Я без всяких затруднений пронизывал пригорки, автомобили, людей, шедших по тротуарам и, наконец, оказался вновь в своей палате.
Возле кровати над моим телом рыдала сестра Нина – единственная моя родня. Рядом с ней, насупившись, стоял ее муж Никита. Он пытался успокоить жену, и все время бормотал какие-то слова утешения. Впрочем, Нина его не слышала.
Она вдруг заревела в голос и прижалась к моей остывшей голове. Меня тут же втянуло внутрь тела, и я почувствовал неприятный озноб. Я пытался освободиться, но руки сестры крепко держали голову трупа и, как ни странно, вместе с головой и меня. Я мысленно закричал, чтобы она не держала меня в этой холодной и уже ставшей мне чужой оболочке, но все мои призывы были тщетны.
Освободил меня врач. Он вошел, выразил соболезнование и попросил забрать тело. Койка нужна была следующему больному.
Нина вышла из ступора, вскочила на ноги и побежала звонить на работу, просить грузовик. Вместе с ней вышел Никита, а я с великим облегчением вновь покинул свою плоть, поднялся над крышей больницы и неподвижно завис в метрах пятидесяти от нее.
Всю процедуру перевозки моих мощей я наблюдал от начала и до конца. Ночью, когда сестра уснула, а мои бренные останки лежали омытые и одетые в единственный выходной костюм, я смог беспрепятственно покинуть свою бывшую квартиру и посетить множество знакомых и дорогих мне мест. Но сначала произошло вот что.
Вылетев из комнаты, я стал подниматься вверх. Хотелось понять, до каких пределов это возможно и реально ли очутиться вне земной атмосферы. Оказалось, что сделать это совсем не трудно. Стоило мне устремиться к луне, как я мигом оказался над ее поверхностью. Я летел над ней в жуткой тишине, разглядывая цирки кратеров и неровную поверхность спутника земли, а вокруг черной пустотой расстилался космос.
Откуда-то из его невообразимых глубин ко мне протянулся теплый золотистый луч, и меня понесло по нему, как по течению реки. Я летел все быстрее и быстрее, пока не оказался в странном месте. Не знаю, что это было. Может быть большая комната, а может быть целый зал или даже дворец. Ощущение было обманчивым, непонятным. Я не понимал, где нахожусь – то ли в центре вселенной, то ли в крохотном сосуде, в котором я плавал маленькой пылинкой.
И раздался голос:
- Зачем ты раньше времени пришел ко мне, человек?
- Кто ты? – Спросил я, уже смутно догадываясь, перед кем я предстал.
- Впускающий на суд Божий!
- Я шел не к тебе.
- По какой причине покинул землю?
- Хотелось посмотреть на звезды и планеты, понять тайну мироздания, - ответил я бесхитростно, решив, что если способен перемещаться в космическом пространстве, то могу с маху разгадать механизм рождения мира.
- Ты наивен, человек. Возвращайся на землю, попрощайся, навести любимые места. Срок тебе на все – сорок дней. Спеши.
С последними словами я снова оказался в своей комнате.
Прощание с землей, миром, где некогда я жил, было поистине фантастическим. Казалось, бег времени для меня остановился. Вот я над деревенькой, где родился. От нее осталось четыре дома и заросший бурьяном вишневый колхозный сад. На месте родительской избы – полусгнившие бревна и груда красного кирпича. Вот я у маленькой речушки, на берегах которой прошло все мое детство. Она неслышно несет свои родниковые воды в тоннеле, образованном старыми разросшимися ивами. Здесь сумрачно, тихо и спокойно. Здесь нет места суете. Кажется, само время застыло среди этого природного великолепия и наслаждается покоем.
Вот я в большом городе, где прошли мои институтские годы. Он, напротив, суетлив, грязен и скучен. Мое странствие по его трущобам не затянулось надолго. Я летал над полями, пронизывал леса, задерживался над болотами и топями, открывавшими мне свое мрачное великолепие, слушал их жуткую тишину. Летел к горным вершинам, спускался в сырые и темные чрева ущелий, проносился над морями и океанами, не обращая внимания на штормы и непогоду.
Я перелистал огромную книгу под названием «Планета Земля», познал и увидел столько, сколько познать и увидеть не смог за всю свою жизнь. А на третий день меня схоронили.
С этой печальной процедурой знакомо большинство читателей и, рассказав о ней, я ничего нового не открою. Скажу лишь, что отпевал меня тот самый батюшка, у которого я спрашивал о бессмертии души. Мне было очень хорошо, когда он читал молитву. В комнате появилось золотое свечение, напоминающее тот луч, по которому не так давно мне довелось попасть к «Впускающему на суд Божий», однако никто, кроме меня, это свечение не видел.
Как только на кладбище священник произнес последние слова и крышку гроба заколотили, я понял, что последние путы, связывающие меня с телом, исчезли…
Сороковой день был Судным днем. Мои земные странствия окончились знакомым мне путешествием по золотому лучу на небеса. Я пребывал внутри огромной голубой сферы, в которой находились сотни тысяч таких же душ, ожидавших своей участи. Ожидание не было утомительным. Сгустки энергии в виде легких затейливых облачков, принадлежащих людям всех рас и вероисповеданий, плавали по этому необъятному эфирному залу, касались друг друга, стен и светились разными оттенками цветов.
Но вот раздались какие-то звуки. В них слышались колокольный звон, органная музыка и вой ветра. Все закружилось, стены превратились в перламутровые вихри, золотое свечение стало нестерпимо ярким. Сфера быстро теряла в объеме, становясь все меньше и меньше. Огромное напряжение сдавило все мое эфирное существо, и я почувствовал, что растворяюсь среди этого действа, перемешиваюсь с другими облачками и теряю понимание своего «я».
Последнее, что удалось осознать, - сфера стала выбрасывать в бездонную черноту космоса отрицательные сгустки энергии, души тех, кто слишком много нагрешил в жизни. Им было суждено вечно скитаться в ледяных просторах Вселенной, не зная покоя и пристанища.
Очистившись от них, сфера расцвела огненной вспышкой взрыва, и на землю брызнули электроны оставшихся душ, чтобы вновь начать свой цикл жизни, воплотившись во все живое на планете, напитав ее добротой и знаниями…