Хроники ротмистра Кудашева. Глава 24

«Хроники ротмистра Кудашева или Тайна Туркестанского золота».
Книга V историко-приключенческого романа «Меч и крест ротмистра Кудашева».

Третий дополнительный том романа "Меч и крест ротмистра Кудашева".
Издатель ©  Владимир П.ПАРКИН. 2013.  ISBN 978-5-906066-11-4
Автор ©  Владимир П.Паркин. 2013.

***   *****   ***
***   *****   ***

ГЛАВА  XXIV.

*****

Чар-хаким и Усман Зуммурад-Сардар – Ангур-вор. Кто кого? Кое-что об овринге. Последний подвиг капитана Ремизова. Ваханский клин. Что такое революционная ситуация. Шамшир-Бобо – Старый Меч. Штурм и оборона Чор-Минора.

*****

20 марта 1918 года.
Афганистан. Ишкашим.

Городок Ишкашим с восходом солнца начал готовиться к встрече важного гостя. Квартальные старшины организовали спешную уборку улиц. Мирабы приводили в порядок арыки. Домовладельцы известью обновляли фасады своих жилищ. Уличные псы сажались на цепь. Козы и коровы изгонялись с площади. В это утро не повезло беспризорным домашним птицам, попавшимся на глаза городской страже. Хозяева виноваты сами, не приучены к порядку. От мечети отгонялись нищие и калеки, понадеявшиеся на щедрую милостыню и возможное исцеление от недугов. На широком внутреннем дворе чар-хакима разжигались печи-тандыры, на кострища устанавливались большие котлы для плова. Мясники резали овец, снимали с них шкуры. Повара промывали в проточной воде арыков рис. Женщины замешивали на лепёшки тесто.

На площади по её центру плотники возводили крепкий помост. Топорами отёсывали столб позора, устанавливали на помосте тяжёлую плаху, не пожалев на её изготовление столетнего тутовника.

О том, что в город прибывает живой хазрет – Гюль Падишах-Сейид, милостью Всевышнего – исцелитель слепых грешников, жители Ишкашима были оповещены глашатаями ещё с минувшего вечера. На достойный приём Гюль Падишаха и его свиты каждый житель города внёс свою небольшую лепту. Каждый считал себя вправе присутствовать на встрече гостя хотя бы в толпе на площади, услышать от него приветствие и получить благословение.

А плаха зачем? Кого казнить будут?

Долго гадать не пришлось. Проехали по улицам города верховые глашатаи с барабаном и боевым сигнальным рогом.
Объявили во всеуслышание:
– Правоверные жители Ишкашима! Слушайте и не говорите потом, что не слышали. Сегодня после полудня на площади состоится суд в составе уважаемых старейшин города, имама нашей мечети, судьи – кази-бия и чар-хакима города. Пред высоким судом предстанет человек, сам себя именующий Усман Зуммурад-Сардаром. Он и двое его сообщников были взяты нашей доблестной стражей при попытке, предпринятой этими людьми ограбить казну города Ишкашим. В нашем городе нашлись свидетели, опознавшие в Усман Зуммурад-Сардаре известного бухарского разбойника, по имени Ангур-вор, который неоднократно грабил Ишкашимских купцов на дороге от Хорога до Дейнау и Душанбе по пути в Бухару! Высокий суд не пошлёт на смерть невинного человека.  Усман Зуммурад-Сардару будет предоставлена возможность защищаться, если он сможет оправдаться, суд учтёт и взвесит каждое его слово. А вы, жители Ишкашима, сами будете свидетелями беспристрастности и мудрости нашего суда. Каждый из вас, хоть однажды в жизни встречавшийся с Ангур-вором, обязан выступить перед судом и дать свои правдивые показания под присягой, как в его защиту, так и в его обвинение. Если же суд сочтёт обвиняемых виновными в преступлениях, которые ими были совершены, казнь будет произведена незамедлительно в форме, которую сочтёт соразмерной преступлению суд!
 
Мальчики, первыми услышавшие глашатаев, бежали по городу, разнося своими звонкими голосами весть:
 – Разбойников поймали! Казнить будут после полудня!

Эта новость не могла оставить равнодушным его жителей. Послеполуденное зрелище, пожалуй, будет ожидаться ими с большим нетерпением, чем утреннее появление Гюль Падишаха со своей свитой.

*****

Несколько ранее.

Ещё в первый час после полуночи этого дня Усман Зуммурад-Сардар в сопровождении двух своих стрелков тихо, незаметно и беспрепятственно подъехал к резиденции правителя города. Проклиная в душе продажного хакима, Усман Зуммурад-Сардар привёз  для него золото. Правда, не всю требуемую сумму. На пятьдесят одну монету меньше – всего девятьсот девяносто золотых бухарских теньге монетами в десять теньге каждая. И этого более чем достаточно! Понадеялся  Ангур-вор на жадность  Али-Абдулло Палван-хана и на данное им слово. Напрасно понадеялся.

Не успел Ангур-вор, спешившись, твёрдо встать на ноги и передать повод коня подоспевшему начальнику ночной стражи хакима, как получил мощный удар по затылку широким тяжёлым ремнём из бычьей кожи на прочной тутовой рукояти. Его сопровождающие вкусили точно такого же угощения.
Очнулся Ангур-вор только в зиндоне – глубоком каменном колодце. От ведра ледяной воды на больную голову.
– Ещё водички хочешь? – спросил стражник зиндона.
Ангур-вор принял решение мгновенно. Нужно действовать, пока с тобой разговаривают. Уйдёт стражник, обкурится, завалится спать, до самой казни никого не увидишь. А с палачом уже не договоришься!

 – На волю хочу, дорогой!  Выпусти меня, получишь пятьсот новеньких персидских серебряных кран!

– Что так мало? – спросил стражник. И добавил: – Для всех вас сегодня на площади плаху поставят. Кузнец топор точит. Тебя наши купцы опознали. Они за новый помост, плаху и работу палача заранее расплатились!

– Дам сколько запросишь! – взмолился Ангур-вор. – Я богат. В моей пещере больше золота, чем было в сказке у Аладдина! Выпусти, поклянусь на Священной книге!

– Поклянись!

– Именем Всевышнего клянусь!

– Хорошо, я поверю. С тебя тысяча туманов золотом. Только я не хочу вместо тебя попасть на плаху. Говори, где твои люди? Я пошлю к ним своего человека.

– Найдёт ли твой человек урочище, где стоят мои люди?

– Сразу видно, ты чужой в наших горах. Думаешь, хорошо укрылись? Это тебя ещё не трогали калёным железом. Двое других задержанных молчать не будут. Поторопись. Что касается меня, я свои горы знаю, как собственные пять пальцев на месяц пути во все четыре стороны. Каждую козью тропинку, каждый ручеёк!

 – Хорошо, расскажу.
Было видно, Ангур-вор собирается с мыслями.

Тюремщик продолжил:
– Пусть подъедут твои два-три всадника, не больше, приведут для тебя коня. Оружие на виду пусть не держат. Сегодня в городе будет много народа. Вся наша охрана уйдёт на площадь. Как подъедут, привезут деньги, я тебя выпущу. У самого зиндона твои люди пусть стреляют в воздух, можно и стену динамитом проломить. Есть у вас? После такого налёта я не пострадаю. Договорились? Между нами Всевышний свидетель!

– Бог Велик! Омин, – сказал Ангур-вор. – Договорились.
Двумя руками огладил свою бороду.

*****

Церемония торжественного въезда в очередной город Гюль Падишах-Сейидом и его свитой  была хорошо отработана по маршруту, начиная от Мазар-и-Шарифа. И в Ишкашиме  этот ритуал не отличался от тех, что проводились в Кундузе, в Талукане и в Файзабаде.
Разве что свита Гюль Падишаха уменьшилась вдвое. На то была веская причина.
Ишкашим приветствовал Гюль Падишаха, как ранее встречал английского консула Бадахшана. Артиллерийским выстрелом.
После общения с народом и совместного поклонения святыням, его превосходительство чар-хаким Ишкашима дал обед в честь высокого гостя.

Обед затянулся. Чар-хаким явно не торопился покинуть дастархан и предложить высокому гостю лицезреть намеченный судебный процесс либо даже принять в нём участие.

Для меня присутствие на обеде - пытка.
Хаким предупреждён: Гюль Падишах-Сейид принимает пищу раз в сутки после захода солнца. Очень скромную: кусочек лепёшки, комочек варёного риса, несколько сухих фруктов. Пиала чистой воды. Воздержание - обет праведника. Силу хазрету даёт вера, не пища.

Таков мой публичный образ. Образ, достаточно хорошо известный в Афганистане. Созданный ещё лет пятнадцать назад капитаном Британской Армии Индии Аланом Фитцджеральдом Мак'Лессоном. Образ, хорошо мне знакомый не понаслышке.  Правда, маску из серебра Джунковский приобрёл ещё до войны в Санкт-Петербурге на каком-то дворцовом благотворительном аукционе. Работы придворного ювелира Петра-Карла Густавовича Фаберже. Пригодилась. Впечатляет, прикрывает. Действует. 
 
Чар-хаким вёл себя сдержанно. Не был назойлив, с угощеньем не приставал. Однако, моя свита, вернее – Гюль Падишаха, воздержанием себя не обременяла. Каждый ел и пил за двоих.

После полудня где-то в городе прогремел взрыв.
Я глянул на часы. Двенадцать пятнадцать ташкентского времени. Нет, это не смачный звук выстрела пороховой пушки. Это мощный сухой удар взрыва динамитного патрона.
Гости вздрогнули.
Чар-хаким взглянул на своего сардар-бека. Тот поспешно покинул пиршественный зал.
Вернулся через минуту, прошёл бочком вдоль стены, что-то сказал на ухо своему повелителю.
Чар-хаким хлопнул в ладоши.
В зал вошли музыканты.

Бубен-дойра, флейты-туйдуки, одиннадцатиструнный тар, персидская смычковая кеманча. Красавец юноша с выбеленным лицом, нарумяненными щеками и подведёнными сурьмой глазами и бровями с таром в руках девичьим голосом пел один за другим дестаны о подвигах богатыря Рустама, кознях злых джиннов Турана, о величии и предательской сущности неблагодарного правителя Ирана  злобного шаха Кай Ковуса.
_____________________________________________
*  Прим. Авт.
– Рустам, Кай Ковус – герои «Шах-Намэ»  –  «Книги царей» персидского поэта Фирдоуси (Хаким Абулькасим Мансур Хасан Фирдоуси Туси). «Шах-Намэ»  –  памятник персидской литературы, национальный эпос иранских народов.
_____________________________________________

Я снова достал часы: четырнадцать двадцать.
Начал нервничать. В эти минуты понял, как мне дороги мои капитан Ремизов и хазареец Асфандиёр-бек. Пора бы появиться на пиру кому-нибудь из них.

Чар-хаким довольно бесцеремонно потрепал своей сальной ладонью по моему плечу, оставив след и запах бараньего сала на белоснежном миткале. Сказал мне на ухо:
– Не стоит волноваться, уважаемый брат мой Гюль Падишах-Сейид! Бог Велик!  Мои люди в подобных делах не делают ошибок.

Я не ответил. Не Гюль Падишахское дело – вести застольные беседы с хумаракешами!
_____________________________________________
* Прим. Автора.
Сленг. – Хумаракеш – наркоман.
_____________________________________________

В зал вошёл хазареец Асфандиёр-бек.  Низко поклонился всем присутствующим. Отдельно – чар-хакиму. Потом мне. Несколько раз кивнул головой. Сверху вниз. Это означало: «Свершилось. Путь свободен».

Я поднялся со своего места. Оглянулся на правителя. Чар-хаким шептался со своим сардар-беком. Улыбался. Что ж, хорошо. Пора и честь знать.

Начал прощаться с чар-хакимом и его гостями. Один за другим они подходили, целовали конец длинного рукава халата левой руки. Правой рукой я прикасался ко лбу прощающегося. Благословлял. Не говорил ни слова. Этого было достаточно.
Через полчаса я со своей свитой благополучно покинул Ишкашим. Чар-хаким со своей стражей сопровождал меня с версту. Потом простился ещё раз и вернулся в город.

По дороге, ведущей в горы, назад в Ишкашим возвращались конные стражники чар-хакима. Многие из них шли пешком, ведя коней в поводу. Их кони были нагружены мешками-чувалами, набитыми какими-то шарообразными предметами, похожими на кочаны капусты, скрытыми мешковиной.
Из мешков на землю капала кровь.
 

*****

Асфандиёр-бек молчал. А я, признаться, боялся задать ему простой вопрос.
Ударил коня камчой. Пошли вскачь.
Придержал коня минут через сорок. Пошли шагом. В конце концов, я сошёл с коня, бросил поводья своему конюшему-текинцу. Хазареец тоже спешился. Пошли по берегу Пянджа. Я смотрел и не видел его мутные буруны, не слышал рёва воды. Наконец, остановившись, крепко взял хазарейца за локоть. Посмотрел в его сощуренные жёлто-зелёные, как у камышового манула, глаза. Приказал:
– Докладывай. Начни с конца. Каковы наши потери?

Асфандиёр сказал просто:
– Раненых нет. Один убит. Текинцы отказываются идти дальше. Требуют расчёта.

Я знал, кто погиб.
Был бы счастлив, услышать от хазарейца, что ошибся.

Асфандиёр продолжил:
– Погиб караван-баши Ремиз-бек. Он совершил ошибку. В бою не убил русского сапёра. Начал с ним разговаривать.

– Теперь подробно, до мелочей!

Вот что я услышал.

Операция, можно было бы сказать, прошла по плану с точностью до пункта. Если бы не потеря капитана Ремизова Дениса Ивановича. Банда Ангур-вора во главе с ним самим была уничтожена полностью. Наши люди в операции приняли, кроме Ремизова, самое пассивное участие: блокировали пути отступления на случай прорыва. Банду ликвидировали ишкашимские стражи полиции и границы. Чар-хаким своё слово сдержал. Полученный аванс в пять тысяч рублей золотом отработал честно.
Тюремщику зиндона удалось заманить Ангур-вора и его людей в ущелье без выхода, заканчивающееся тупиком. Он лишь подбросил ему мысль пройти ущельем путь на четыре фарасанга длиннее, но безопаснее, нежели по оврингу. Потом дождаться появления нашего каравана, прошедшего по оврингу, заняв на господствующей высоте удобные огневые позиции и спокойно безнаказанно перестрелять охрану. Вернуться по оврингу назад караван не смог бы. Овринг должен был быть взорван в самом его начале специально оставленным для этой цели человеком – русским сапёром. У Ангур-вора не было времени на разведку. Он положился на тюремщика зиндона, которого взял в проводники и считал своим заложником. При первом же выстреле безоружный проводник молнией юркнул за арчовый куст, ящерицей прополз между камней и затаился. Ухитрился под градом пуль остаться в живых. За полчаса боя с бандой было покончено. Чар-хаким приказал своим стражникам пленных не брать. Наши люди оцеплением держали под контролем единственный вход в Шайтан-щель. Когда началась стрельба, капитан Ремизов решил проверить овринг. Сел на коня и погнал его вскачь к Пянджу. Хазареец  не понял манёвра Ремиз-бека, показавшегося  ему подозрительным. Погнал своего гнедого вослед. У начала овринга увидел брошенного коня Ремиз-бека и его  самого, ведущего разговор с членом банды, которого называли «орос» – русский. Хазареец тоже спешился. Постарался незаметно подобраться к русским поближе. Укрылся за скалой в шаге от первой деревянной опоры, шагах в десяти от русских. Они стояли на самом овринге с револьверами в руках. Очень близко. Шагах, в трёх, друг от друга. У ног сапёра стоял серый ящик с черным черепом и какой-то надписью. Со взрывчаткой. 
Хазареец слушал. Поначалу русские говорили на румийском наречии. Асфандиёр запомнил несколько слов: «бонжур», «пардон», «Мишель Горбанькофф».
Потом заговорили на русском. Кое-что хазареец понял. Ремиз-бек ругал сапёра. Назвал его предателем. Сказал «оросу»: «Креста на тебе нет. Бога ты не боишься». «Орос» ответил: «Креста нет. И Бога нет!». Потом выстрелил в грудь Ремиз-бека. Пока хазареец снимал свою винтовку, «орос» папиросой поджёг несколько, скрученных в один, фитилей, торчащих из ящика. Хазареец выстрелил. «Орос» упал. Потом поднялся, хотел выстрелить в хазарейца. Хазареец выстрелил вторично. Убил сапёра. За это время раненый Ремиз-бек пытался пальцами погасить догорающие концы бикфордовых шнуров. Обжог свои пальцы, но не погасил. Из последник сил приподнял ящик с динамитом и прыгнул вместе с ним с овринга в реку. Взрыв раздался за секунду до того, как ящик окунулся в воду. Взрывной волной пролет овринга длиной шагов в двадцать был разрушен. Сам Асфандиёр был отброшен шага на три на берег. По всей видимости, хазареец контужен. Оглох на одно ухо.

Останки несчастного капитана Ремизова даже не искали. В этом месте на пять-шесть вёрст такое течение – быка о камни в фарш перемелет.
Господи помилуй! Вечная память рабу Божия Денису.
Задерживаться на месте побоища мы не могли. Десяток метров овринга, повреждённого взрывом, мои погонщики восстановили за час. У нас ещё было время засветло пройти опасный участок в пятьсот метров.

Текинцы наотрез отказались сопровождать караван далее. Я их понимал. Пришло время расплатиться за собственную недальновидность. Дело было не в самих туркменах-текинцах. Для участия в опасном предприятии лучших джигитов не найти. Дело было в их конях – ахалтекинцах. Кони бескрайних степей и раскалённых пустынь. Самые быстрые скакуны в мире. Самые преданные своему хозяину кони. Ахалтекинцев не разводят табунами. Каждый из коней абсолютно индивидуален, уникален по своему характеру. Каждого коня выращивают и воспитывают в семье, как в иных кошку или собаку. Конь становится членом семьи. Туркмены отдадут последнюю лепёшку скорее жеребёнку, нежели собственному ребёнку. Ахалтекинец за такую заботу платит своему хозяину абсолютной преданностью. Никогда не бросит его раненого на поле боя. Он больше устаёт от аллюра «шаг», нежели от скачки во весь опор. Нервен. Нежен. Трепетен. Горд и капризен. В горах ахалтекинцу не климат. Его шерсть коротка, он замёрзнет ранее иных других. На зыбкий овринг его и плетью не загнать. Впрочем, текинцы не бьют своих коней. Туркмены – единственные на земле кочевники, не употребляющие в пищу конину.
Пришлось проститься с текинцами. При расчёте обошлось без споров, без конфликтов.
Ёлыныз ак болсун! Счастливого пути. Привет родному Закаспию…

*****

Четыреста тридцать метров овринга караван преодолел за три часа пятнадцать минут. Было трудно. Было ли страшно? Не ко мне вопрос. Конечно, моя маска из монетного серебра была упакована в добрый заплечный мешок, равно как и белоснежное одеяние. Я одет как все. Простой синий тюрбан, стёганый на вате узбекский халат. Револьвер за поясом, маузер в деревянной кобуре через плечо. Эти четыреста тридцать метров овринга нам с  Асфандиёр-беком пришлось пройти раз восемь. За руку вывели с овринга человек двенадцать. Не ругали их, не стыдили, не смеялись над ними.

Шли.
Не особенно торопились. Щадили лошадей. Делали необходимые привалы. Чтили воскресный отдых. Правда, устраивали днёвки в пятницу.
Но от дела не отлынивал никто. Через «не могу»!

Если верить карте, поднялись почти на две тысячи метров над уровнем моря. Многие погонщики и охранники недомогали – горная болезнь. Ничего, она пройдёт. Люди попривыкнут, акклиматизируются. Хуже с животными. Многие лошади ложатся, не хотят, не могут идти. Тяжело дышат. Нам всем не хватает кислорода.
Мы прошли уже большую часть маршрута, не потеряли ни одного вьюка, ни одной лошади. Но и это не радует, не обнадёживает.
Нам ещё идти и идти. Гиндукуш висит над головами тяжёлой бесконечной громадой, увенчанной белоснежными вершинами. Здесь обыкновенная тропа страшнее нашего первого овринга. Там под нами в полусотне-сотне метров кипел мутной пеной Пяндж. Здесь дна пропасти вообще не видно. И овринги тоже будут. Пройдём ли? Моя собственная уверенность в благополучном исходе экспедиции тает с каждым днём, как догорающая свеча.
Жду неприятностей ежеминутно. Всё враждебно: горы, скалы, реки, ветер, солнце, мороз.
Вопреки прогнозам жители Ваханского клина пока нам хлопот не доставляли. Идут люди – пусть идут. Не топчут посевы, не грабят, не воруют коз – хорошие люди. Хотят купить  зерно? Можно продать немного, деньги вещь хорошая, редкая, но сам захочешь кушать – кто тебе продаст хлеб? У всех всё только своё. Здесь знают не только цену кусочку хлеба, знают цену каждому комочку кизяка, что поможет согреться в огне маленького очага в морозную летнюю ночь.

Неприятности начались в самой экспедиции.
Первыми забастовали сарбазы эмира Бухары.
Кто, каким ветром оповестил их, что русские ташкентские «краснобантовые» полки штурмуют благословенную священную Бухару-и-Шариф?! Мне объявили: за нами начали охоту несколько отрядов, как «краснобантовых», так и разбойных, подобных несчастному отряду покойного Ангур-вора. Потребовали не только немедленного расчёта, но и раздела «по справедливости» нашего груза.
Вот так начался стихийный митинг.
Я понял: время начальников и командующих закончилось. Пришло другое время. Время вождей. Если ведёшь за собой народ, будь вождём. Пришлось говорить с народом.

Начал с вопроса:
– Голодны ли вы, дети мои?

Сарбазы такого вопроса не ожидали. Переглянулись. Ответили вразнобой:
– Нет, нет, нет…

Задал второй вопрос:
– Кому вы служите? Мне, которому доверено имущество всего Туркестана с благословения его высочества Эмира Бухары, или самому Эмиру Бухары?
Мне ответствовали:
– Эмиру! Мы сарбазы – верные стражи Эмира Бухары!

– Так получите у самого эмира приказ об увольнении от службы, предъявите его мне, и я дам всем вам расчёт незамедлительно.

Сарбазы приумолкли. Я продолжал, развивая сиюминутный успех:
– Что касается требования раздела по справедливости имущества, принадлежащего Туркестану, берите, делите, воруйте, грабьте, но без моего согласия. Только помните: Всевышний не оставит вора без наказания! Или вы забыли, что стало с теми, кто уже пытался ограбить наш караван? А мы даже не пролили ни капли их преступной крови. Кто из вас не слышал этой суры из Корана, суры «аль-Маида»: – «Вору и воровке отсекайте руки в воздаяние за то, что они совершили. Таково наказание от Аллаха, ведь Аллах — Могущественный, Мудрый».

Сарбазы замолчали. Многие из них, услышав строки Священной Книги, встали на колени.

Я уже собрался было закончить митинг призывом к народу вернуться к исполнению своих обязанностей и продолжить путь, как из группы сарбазов шагнул ко мне один из них. Подняв вверх руку, привлекая внимание, задал вопрос:
– Чем текинцы лучше бухарцев? Почему они получили то, в чём отказываете нам? Они получили расчёт серебром и золотом,  сели на своих коней и возвращаются домой к своим семьям. Мы тоже хотим домой. Нам незачем умирать на голых скалах этих холодных гор!

Я ответил:
– У Всевышнего все люди на земле равны от рождения. Текинцы не лучше и не хуже бухарцев. Только я не нанимал в охрану экспедиции ни текинцев, ни бухарцев, ни хазарейцев. Я нанимал воинов. Конников, кавалеристов. Вы и ваши кони прошли по оврингу, а текинские кони отказались идти по тому шаткому помосту.  Текинцы пробовали вести их в поводу: кони брыкались, вставали на дыбы. Кто из вас не знает разницы между степными ахалтекинцами и горными карабаирами?! Мы не могли рисковать целостностью овринга. Пришлось рассчитать текинцев досрочно. Текинцы получили деньги только за тот срок, что служили в экспедиции. Ни на четверть тенге больше. В день, когда мы доставим груз по назначению, каждый из вас получит расчёт не только за все дни службы, но и за время, необходимое на дорогу домой. Думаю, назад дорога будет намного легче, и проедете её быстрее! Ещё вопросы?

Молодой сарбаз, вышедший из группы бухарцев, повернулся к своим соплеменникам:
 – Братья мои! Кого вы слушаете? Он не мулла, он неверный кафир! Убейте его, возьмите золото, оно наше!
Повернулся ко мне лицом, начал снимать с плеча винтовку.

Из-за моей спины раздался голос хазарейца:
– Всем слушать! Вы знаете меня, я ваш брат по вере. Меня не назовёте кафиром. Вот истина: Всё живое и неживое, и сама земля, и весь мир сотворены Всевышним. Люди не рождаются от джиннов. Всевышний даёт жизнь и свет всем своим детям поровну. Только он знает конечный путь каждого из нас. И не таким молодым петухам, как этот сарбаз, решать, кому жить, кому умереть! И еще сметь говорить от имени Милостивого и Милосердного. Всем на колени!

Сарбазы послушно опустились на землю.
Молодой сарбаз передёрнул затвор своей винтовки.
Асфандиёр мгновенно нажал на курок своего маузера.
Приказал:
– Кто хочет уйти, пусть положит оружие на землю, оставит коня и уходит на все четыре стороны. Но помните: этот человек будет всегда и везде считаться дезертиром. Если он доберётся до дома, его будут судить в Бухаре, как предателя и отступника. Хватит крови. Я всё сказал. Разойтись! 

*****

Что, что мне нужно было предпринять в сложившейся ситуации? По сей день на этот вопрос у меня нет ответа.

В Казанском университете историю политических учений  не преподавали. Марксизм преследовался. Статьи Троцкого и Ленина в жандармских управлениях читать было некогда. А надо было читать. Надо было знать.
Лишь в году двадцать четвёртом довелось мне под нажимом политрука прочесть статью Ленина ещё пятнадцатого года под названием «Крах Второго Интернационала». Поначалу это чтение, да ещё с составлением конспекта почёл пустой тратой служебного времени. Но мало-помалу втянулся. Примерил ленинское понятие на собственную ситуацию – «шинелька» оказалась сшита, как по мерке.
Ситуацию, с бунтом эмирских сарбазов, нанятых в охрану каравана, с полным основанием можно было назвать революционной. Она в теории характеризовалась общими для всей Революции в России признаками. Первый: «верхи не могут жить по-старому». Второй: «низы не хотят жить по-старому». И, как непременное следствие, признак третий: всплеск активности масс, направленный на изменение взаимоотношений верхов и низов, активности, способной уничтожить сложившиеся веками взаимоотношения между производителями продукта – базисом, и распределителями продукта – надстройкой. Надстройке не повезло. Она была уничтожена. Базису тоже не повезло. Он разделился сам в себе снова на тех, кто производит, и на тех, кто распределяет. И цена всему этому – братоубийственная война, море крови, горы трупов, ничем, никакими мерами не измеримые страдания выживших миллионов людей на всю их оставшуюся жизнь.

Наше маленькое сообщество экспедиции тоже разделилось по этим признакам. Сарбазы, пока только сарбазы, поняли, что экспедиция вывезла и везёт невесть куда народные ценности. Почитая себя частью народа, из страны которого эти ценности были вывезены, предъявили на них свои претензии. Они не хотели более жить по-старому.

И мы с моим единственным оставшимся в живых старым товарищем и помощником хазарейцем Асфандиёром  в тот год так и не поняли изменившееся время, изменившее сознание людей. Сами мы ещё не изменились. И мы не умели управлять массами по-новому.

После выстрела Асфандиёра между нами и бухарскими сарбазами пролегла непроходимая трещина – кровь жертвы за справедливость, как они её понимали.

Никакими словами ситуацию изменить стало невозможно.
Если и были среди сарбазов колеблющиеся, то со смертью их товарища они морально объединились в одно твёрдое ядро.
Нас с Асфандиёром спасло только то, что состав охраны каравана не был единым по национальному признаку. Были бы одни русские – нас разорвали бы на части в тот же день. Тому примеров на германском фронте было бесчисленно. Но кроме девятнадцати сарбазов в охране служили двадцать, включая Асфандиёра, хазарейцев и десять рисалэ-всадников, уроженцев Наиб-абада из пуштунов. Русских казаков в караване не было. Это было правильным решением. Будь в караване вооружённые русские, английский консул ни за какие деньги не выписал бы нам пропуск.

В первую же ночь сарбазы покинули стоянку. Ушли. Мы не стали их задерживать. Не хотели стихийной отчаянной без прицельной ночной перестрелки. Поутру наш караван продолжил свой путь. Наш  арьергардный дозор доложил только на третьи сутки: сарбазы проявились, начали преследование каравана.
Нам было понятно: эти дни они определялись, решали, что им предпринять, в какую сторону двигаться. Возможно, решали вопрос избрания командира. Значит, определились. Мы тоже приняли меры: держали пулемёты готовые к бою, чаще проверяли боевое охранение.
Так уж получилось: боялись ваханских разбойников, а готовились к бою с собственными сарбазами.
Утром четвёртого дня пластуны из пуштунов, сумевшие пробраться почти вплотную к бивуаку сарбазов, подслушали их разговоры у большого костра. Боевого охранения сарбазы не выставляли. Своим сардаром они выбрали самого старшего, которого называли Шамшир-Бобо. Я его помнил: из эмирских разжалованных урядников. Он и в моём отряде был у сарбазов старщим.
Дезертиры варили себе на костре к ужину пшено-джугару, которым мы кормили коней. Курили прошлогоднее дикое конопляное сено, раздобытое ими, видимо, еще ранее, пока мы проходили альпийскую горную зону. Часовой тоже обкурился. Спал в стороне от костра. Это новость. В отряде гашиш был под запретом.
По окончанию доклада пластунов Асфандиёр-бек предложил следующей же ночью совершить вылазку силами своих хазарейцев. Была реальная возможность перерезать всех бухарцев во сне.
Ну, на турецкой войне казаки ещё и не такие фортели выкидывали, деды много чего на эту тему рассказывали. Не хуже турок и черкесов умели не только стрелять, но и ножами работать.
Однако, я к подобному шагу ещё не был готов. Не созрел.
Dans la guerre en temps de guerre !
_____________________________________________
* Франц.
– На войне, как на войне!
_____________________________________________

Подумав, я дал согласие, но с одним непременным условием. Сказал хазарейцу как можно твёрже:
– Только после первого выстрела со стороны сарбазов!

Асфандиёр-бек за ответом не полез за пазуху своего халата.
Ответил мгновенно и раздражённо:
– Если бы я дожидался выстрела молодого сарбаза, один из нас кормил бы своим телом стервятников!
Раздражённый, он покинул палатку, не испросив у меня разрешения.
Я знал, Асфандиёр-бек прав. Как знал и то, что за всё, произошедшее в экспедиции, и даже не произошедшее, ответственность рано или поздно буду нести только я. И никто другой. Если останусь жив. Впрочем, даже если погибну…
 Не мог поступить иначе.
Я не башибузук, не головорез, не пуштун, не хазареец, не чипевайен с берега Гурона, не казак с классом церковно-приходской школы… Не в их унижение, конечно. Но я – русский офицер!

Вопреки ожиданиям, сарбазы во главе Шамшир-Бобо не делали попыток вооружённого нападения на караван. Шамшир-Бобо лучше других понимал и оценивал соотношение сил. День за днём сарбазы шли за нами, придерживаясь дистанции примерно в час пути шагом. Так гиены идут за раненым львом, дожидаясь, когда он ляжет, обессилев от потери крови.

Это сравнение не только относилось к дезертирам, но и подходило к нам по всем статьям.
Наши кони начали погибать один за другим.
Начались болезни среди погонщиков.
Этого следовало ожидать.
Больных удавалось пристраивать в кишлаки, уговаривая местных жителей оказать пришельцам гостеприимство и милосердие, уверяя, что больные просто подцепили простуду на холодном горном воздухе. Платили за милосердие серебром.

– Как скоро конечный пункт маршрута? – спрашивал Асфандиёр.

– Скоро, – отвечал я, – не более недели. От Вахандарья от реки Во… Во… вверх по течению на юг. У Чор-Минора нас встретят…

– Ты болен, Кудаш-бек! Какой Чор-Минор? Чор-Минор в Бухаре! Не умирай, дай мне карту, дай пароли, клянусь, я выполню всё, что прикажешь.

Я в полубеспамятстве стучал себя по лбу пальцем:
– Здесь карта, здесь пароли…

Карты, конечно, у нас были. Но без вычерченного маршрута и без указания конечного пункта экспедиции.
А у меня началось воспаление лёгких.

Сначала меня везли, укутанного в чьи шкуры, как вьюк, потом остановились в каком-то кишлаке без имени. Просто – дех. Старик – таджик-бадахшанец отпаивал меня отваром из арчовой хвои. Говорил: Бог Велик!

Очень не скоро я пришёл в себя. Расспросил старика, потом его взрослого сына. Понял: мы давным- давно проскочили реку Ворсинг. Перешли её вброд, даже не заметив. Видимо, где-то в верховьях обвал был. Ворсинг не каждый день дуриком перейти можно.

Но куда в конце-концов упёрлись? Впереди – стена Гиндукуша, стена Ваханского коридора! Конец пути, полный тупик. Стена высотой в пять верст. Стена, остановившая полки Александра Македонского! Ошибка вышла. Не по той реке к югу направились.

Асфандиёра это открытие не обеспокоило. И к моему выздоровлению он отнёсся достаточно спокойно. Бог Велик! И всё.
И всё?
А что осталось от экспедиции? Где кони? Где люди? Что с грузом?

Асфандиёр был невозмутим.
Груз в тайном месте. Укрыт надёжно. Погонщиков осталось всего двадцать три человека. Пуштуны ушли сами. Хазарейцы остались при мне все как один – двадцать стволов и сабель. Тридцать четыре лошади. Теперь уже без разницы, какая из них под вьюк, какая под седло. Ну, для Кудаш-бека конь всегда найдётся, а хазареец может идти рядом, держась за стремя своего господина.
Признаюсь, был растроган до слёз.
Пришлось возвращаться назад, сначала на север к Вахан-дарья, а потом берегом Вахана на запад до реки Ворсинг. Кони шли налегке, без груза. В их вьюках – только джугара, ячмень и немного риса. Топливо для ночных костров погонщики собирали по дороге – сухие ветки, кизяк, всё пригодится.
Из хазарейцев с нами было лишь десять джигитов. Где остальные? Там, где спрятан груз. В тайном месте у Чор-Минор!
Хазареец улыбался. Он помнил это имя, названное мною в бреду. Пока я был болен, разыскал ориентир. Это была скала, увенчанная четырьмя острыми природными шпилями, разделившая устье безымянной речушки, впадающей в Ворсинг с её левого берега. Потому и называлась – Чор-Минор – Четыре Минарета, как знаменитый «однофамилец» в Бухаре. Так же назывался и малый перевал через один из безымянных хребтов предгорья.

Вернёмся к Чор-Минору, будем почти у цели. От него до Кафири двое суток хорошим аллюром. Ну, шагом, да при плохой погоде не более пяти дней.
   
Спросил  Асфандиёра:
– Груз досматривали?

– Нет. Сами убедитесь, Кудаш-бек, все пломбы целы. Слава Всевышнему, ни один вьюк не уронили в пропасть.

– Хорошо спрятали? Нашли пещеру?

– Хорошо спрятали. Ночью. В полной темноте. И не в пещере. За это лето Шамшир-Бобо со своими сарбазами все пещеры обследовал. Пещер там хватает. На факелы извели весь арчёвник в округе. Пусть ищут. Мы заберём груз тайно, и уйдём незаметно.

*****

Увы, тайно не удалось ни подойти к Чор-Минору, ни забрать груз.

Шамшир-Бобо знал точно: экспедиция укрыла груз в узком и неглубоком ущелье с речушкой длиной в версту от перевала до устья – места впадения в Ворсинг. Ущелье приметное: у его входа-выхода скала с четырьмя вершинами, хороший ориентир, зовётся, как минарет в родной Бухаре – Чор-Минор.  Соглядатаи Шамшир-Бобо донесли: Асфандиёр-бек вошёл в ущелье с навьюченными лошадьми, сгибающимися под тяжестью поклажи. Поутру караван вышел в том же составе. Вот только, кони шли, высоко подняв головы и весело помахивая хвостами. А охрана впервые нарушила свой боевой порядок. Хазарейцы ехали гурьбой, пели свои песни. Дальнейшее наблюдение первичные сведения подтвердило: на первом же привале вьюки разгружались погонщиками без всяких усилий. Было ясно, во вьюках только зерно и солома!

Однако, самое тщательное обследование пещер не дало положительного результата. Короткое горное лето подошло к концу, а некоторые пещеры тянулись в глубины гор узкими щелями и провалами на сотни вёрст. Шамшир-Бобо знал: Кудаш-бек болен. Асфандиёр ждёт его выздоровления или смерти. Потом вернётся за сокровищами. Шамшир-Бобо решил ждать Асфандиёра. Сокровище того стоило.

*****

Сокровище стоило того, чтобы быть хорошо схороненным до поры до времени и находиться под скрытным наблюдением и охраной.

Помня судьбу отряда Ангур-вора, Асфандиёр-бек не вошёл в ущелье Чор-минор без разведки. Лишь убедившись, что сарбазов в ущелье нет, тёмной ночью мы прошли и провели лошадей за скалу, прикрывавшую вход, вброд по руслу реки. Нас ждали люди Асфандиёра. Меня за руку провели в одну из пещер. Один поворот, второй, и яркий огонь освещает просторный скальный грот, где можно было укрыть пару десятков всадников вместе с их лошадьми.
Мне указали на ложе из сухих веток, укрытых козьими шкурами, рядом с огнём. Предложили миску горячего мясного бульона - шурбо, заправленного зелёным диким луком, кусок варёной козлятины. Вместо хлеба – миску разваренного ячменя. Чего не было, того не было – соли! Что ж, не на пир пожаловал.
Асфандиёр расположился рядом.
– Кушайте, Кудаш-бек! Набирайтесь сил. Завтра они нам с вами понадобятся. Не беспокойтесь, за грузом уже пошли. Скоро начнут приносить ящики.
Я не суетился, вопросов не задавал.
Хотел Асфандиёр сделать мне сюрприз, пусть делает. Заслужит и похвалу, и награду.

Пока ужинали, в гроте начали появляться один за другим погонщики. С каждого лила вода. Кто-то был мокр по колено. Кто-то – по грудь. Появлялись и такие, что были мокры с ног до головы. Каждый нёс в руках ящик. Из щелей ящиков вытекала вода. Ящики аккуратно складывались в стороне от костра. Последний шестидесятый ящик был занесён в грот уже под утро.
Бумажные банковские ленты размокли, чернильные надписи не читались, но свинцовые пломбы на железной проволоке были в неприкосновенности. Груз цел.
Ну, и слава Богу.
Если кто-то был этому несказанно рад, так это ни я, ни мои люди. Всем досталось. За ночь в гроте сожгли весь запас топлива. Люди отогревались, просушивали мокрую одежду.
Асфандиёр не прятал груз по пещерам. Он просто затопил груз в случайно обнаруженном омуте, в общем-то, неглубокой речки. Мутная вода, несущая серый гипс, вымытый в верховьях горного массива, не позволяла обнаружить схрон визуально.

Шестьдесят ящиков… Если верить маркировкам, их общий вес должен был бы составлять не менее трех с половиной тонн! Поднять такой ящик в шестьдесят-шестьдесят три килограмма и нести его в гору от реки до пещеры триста метров не смог бы ни один из наших погонщиков. Покойный капитан Ремизов был прав: вес каждого ящика втрое меньше объявленного. Хочешь, не хочешь, а задумаешься. Бог даст, скоро придётся сдать груз по назначению. Не было бы проблем в конечном пункте маршрута. Да, никто не объявлял при передаче, а я не слышал и не принимал золото. Принимал опломбированные ящики в количестве шестидесяти единиц учёта. Если не золото, так что в них могло быть? Что за груз, транспортировка которого стоила таких больших забот, расходов и даже потерь в личном составе экспедиции? Иные, менее весящие, но более дорогие ценности? Или бумаги? Возможно, архив генерала Джунковского, который должен быть схоронен на другом от Красного Туркестана конце света? Возможно. Тогда, не плохо было бы и предупредить заранее своего неоднократно проверенного человека. Если в ящиках бумаги – пропал архив. Почти три месяца груз провёл под водой! Впервые за всю экспедицию я плюнул в сторону груза и сказал вслух: «Чёрт с ним!».

Напрасно чертыхнулся перед сном.
Через час на рассвете нас поднял винтовочный выстрел нашего часового. Со дна ущелья ему вразнобой ответили с десяток стволов. По звуку – винтовки Мосина. Не мультуки, не маузеры. Наши винтовки. Значит, вернулись сарбазы. За золотом. Не знаю звука более отвратительного, чем звук сплющенной от удара о камень рикошетом летящей пули. Минут через десять перестрелка умолкла. Стороны в своих диспозициях определились.

Я подсчитал: противник атакует в количестве не более, чем в два десятка стволов. Значит, точно, это люди Шамшир-Бобо.
Опоздал старый басмач. Ждал, ждал Кудашева, и, всё-таки, проворонил!
У нас преимущество. Двадцать стволов одних только хорезмийцев дорогого стоят. Они даром патроны жечь не будут. Асфандиёр улыбался. Для него война – праздник. Я отдал ему приказ разобрать вьюки с резервным вооружением, раздать винтовки погонщиками. Как бы они плохо ни стреляли, но с их помощью при штурме можно будет вдвое увеличить плотность огня. 


Асфандиёр расставил людей по уже размеченным им огневым точкам, каждому стрелку наметил индивидуальный сектор обстрела: от камня до камня, от ориентира до ориентира. Я прошелся по карнизу – грамотно. Мёртвых зон нет. У нас преимущество: мы на высоте. Штурмом не взять. Пусть попробуют. Захлебнутся!

Попробовали. Цепью, перебежками, укрываясь за камнями. Мы на выстрелы до поры до времени не отвечали. Пусть пойдут вброд через реку.
Пошли.
В моих руках «Гочкис». Сейчас узнаю цену этому хвалёному французскому шедевру. Неужто лучше «Максима»?
Асфандиёр с биноклем. Командир. Знает, когда стрелять самому. Не торопится с командой «огонь».
Вот, сарбазы цепью в десять человек вошли в воду. Сначала по колено, потом по пояс. Вот, один не удержался на ногах, упал, река пронесла его шагов пятнадцать по течению, пока он смог встать на ноги.

Асфандиёр даёт команду:
– Предупредительным одиночным, по кромке берега огонь!

Дружный залп.
Дал и я длинную очередь.
Сарбазы развернулись и прыжками поскакали, держа над головами винтовки, на свой берег.

Асфандиёр высунулся из укрытия. Крикнул:
– Эй, Шамшир! Предатель, разбойник! Иди ко мне, окажу тебе милость. Я перережу твоё горло.  Постараюсь не причинить боли. Иначе будешь сидеть живым три дня на высоком колу в Бухаре, пока не подохнешь! Могу простить, если вы все сложите оружие, и каждый из вас наденет на свою шею уздечку!

В ответ беспорядочные выстрелы. На сажень ниже условного бруствера, по камню.

Шамшир-Бобо не снёс оскорбления. С противоположного берега реки полилась длиннейшая брань в адрес Асфандиёра и всех его родственников и предков.
Асфандиёр ответил коротко:
– Прости, Шамшир, я был добр к тебе. Больше не буду!

Шамшир-Бобо поднял над камнем, за которым укрывался, белый платок, завязанный узлом за древко камчи. Потом поднялся во весь рост. Крикнул:
– Не стреляйте. Прибегаю к закону войны. Я парламентёр. Хочу говорить с начальником. С Кудаш-беком.

Пришлось подняться и мне.

Шамшир-Бобо двинулся, было, к реке, но его остановил Асфандиёр:
– Стой, где стоишь, предатель! Ни шагу. С дезертирами не ведут переговоров.

– Говори! – приказал я.

– Уважаемый Кудаш-бек! – начал Шамшир-Бобо. – В моих руках фирман, подписанный его превосходительством генералом полиции Куш-Беги по повелению его высочества эмира Афганистана, да хранит его Всевышний, господина и отца всех народов Афганистана Хабибулы-хана. Фирман предписывает всем, кто встретит хазарейца Асфандиёр-бека, не давать ему ни воды, ни хлеба, ни крова, не оказывать ему ни почтения, ни милосердия, ни иной помощи. Виновный и семья виновного в нарушении этого требования Куш-Беги не останутся без наказания. Тот же, кто предаст в руки стражей правопорядка разбойника Асфандиёр-бека живым или мёртвым, получит из казны вознаграждение в пять тысяч золотых афганских рупий! Истинно. Омин!

Я молчал.

– Это всё? – задал вопрос Асфандиёр-бек.

Не отвечая на вопрос, Шамшир-Бобо продолжил:
– Последний раз предлагаю, больше не буду предлагать. Сдайте нашему революционному отряду награбленное в Бухаре имущество. Оставьте себе своё оружие и коней. Уходите прочь. Граница рядом. Там, за Гиндукушем! Но разбойник Асфандиёр будет доставлен в железных кандалах в Кабул. Знайте, меня – Шамшир-Бобо – мой отец не из глины вылепил. Мои слова не так легковесны, как вы думаете. За ними стоит вооружённая сотня рисалэ хакима всего Вахана – Хусаин-Питхарам-Хана!

На последних словах с воплями: «Гов, гов, гов!!!» в ущелье действительно быстрым шагом верхом на малорослых мохнатых «монголах» вошла полусотня рисалэ и выстроилась в две шеренги на противоположном берегу речушки.
Под прицелом моего «Гочкиса». 

Асфандиёр-бек, не таясь, встал на большой камень. Во весь рост. Крикнул вниз:
– Шамшир! Спрячь свой сопливый платок, сын козла! Твой Питхарам такой же хан, как и его недоношенный жеребец. У меня на него самого в рукаве фирман Куш-Беги! Убирайтесь прочь, пока мы не наделали дырок в ваших халатах!
Шамшир-Бобо выстрелил в Асфандиёра. Промахнулся. Хазареец спрыгнул с камня. Нырнул в пещеру, вернулся со вторым «Гочкисом».

Сарбазы пошли на приступ.
 
Первым делом Асфандиёр сделал то, на что я был неспособен. В три-четыре длинные очереди перебил коней рисалэ. Не собирался играть в догонялки. В три минуты атака была отбита. На прибрежной гальке, у подножия гранитной стены и даже на самой террасе, малым серпантином козьей тропы ведущей к пещерам, осталось тринадцать трупов. Два трупа река унесла в Ворсинг. Из наших ни один не был ранен.

*****     *****     *****
*****     *****     *****

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

***  *****  ***
***  *****  ***