Фаустус, Русский лес и новые Сусанины

Недавно попался мне на глаза свежий журнал «Книжный клуб» издательства «Книговек». Журнал этот рассказывает о книжных новинках, по преимуществу собраниях сочинений, выпущенных этим издательством (и не только им), и предлагает достаточно быстро получить книги по почте.

И собрания сочинений, и отдельные книжки представляют собой некие лоты, из которых легко можно скомпоновать заказ любой насыщенности. Даже жалко, что подобного рода услуга понемногу сходит на нет, однако: а) практически все эти книги есть в магазине на соседней улице; б) да и там спрос на них стремительно падает.

Но это я так, к слову. А сказать хотелось бы о другом.

Перелистывая журнал, натолкнулся я на лот «Собрание сочинений Леонида Леонова в шести томах». Леонов – удивительный автор, мало кто в русской литературе столь мастерски владел словом, умел рисовать характеры и строить сюжеты. Это один из тех литераторов, которые просто не могут писать плохо, выдать читающей публике сырой товар. Зато способны, кажется, до бесконечности вносить поправки в свои произведения, заново переписывать целые страницы и главы, делая свои произведения всё лучше, полней и полнокровней.

Знаменитый роман «Вор» был написан Леоновым в середине 20-х годов и был, в общем-то, безукоризнен. Но в нём оставалась вынужденная недосказанность, разрушить которую автор сумел лишь в конце 50-х годов. Переписывая роман, он не только восполнил недосказанное, но и значительно улучшил структуру и стилистику книги, хотя язык раннего Леонова был не менее, а может, и более сочен и красив, раскован, отмечен замечательными находками и игрой в словотворчество. Некоторые романы и повести он не правил впоследствии, но к любимым вещам возвращался не по одному разу и постоянно совершенствовал их.

Хочу заметить в скобках (могу и без скобок), что считаю Леонида Леонова, быть может, самым замечательным русским писателем прошлого века. Горький не зря «назначал» его своим преемником, сразу разглядев этот самородок. Современники Леонова – Шолохов и Федин написали в молодости замечательные книги, но слишком рано подались в «живые классики», как-то оторвались от жизни, поддавшись прелестям номенклатурного бытия, и не сделали всего того, что могли бы сделать. Леонов же до самого конца, до глубокой старости работал неистово и с той огромной самоотдачей, что и Солженицын несколько позже.

Итоговой вещью Леонида Леонова стал роман-наваждение «Пирамида» – удивительное творение, столь многослойное, массивное и ажурное одновременно. Здесь много какой-то «настоящей» мистики, таинственности, здесь позволительны любые аллюзии, и герои прошлых произведений Леонова заходят в этот роман запросто, как к соседу, здесь как никогда начинаешь веровать в бесконечность анализа, здесь, если можно так выразиться, полифонически сведены несовместные вещи... Впрочем, не мне давать сколь-нибудь квалифицированную и адекватную оценку этой вещи. Думаю, пока это вообще никому не под силу.

Но я хотел бы вернуться к другим вещам этого автора, а заодно приземлить свой разговор, вернув его на страницы библиографического журнала. Скажу о том, что меня очень удивило.

При достаточно полном наборе произведений, представленных в этом собрании сочинений, в нём почему-то отсутствует самый известный, знаковый и сильный роман Леонида Леонова (в «допирамидную эпоху») – «Русский лес». 

Написанный в начале 50-х годов, кажется, в 1953-м, роман этот сильно и надолго поднял планку для русских литераторов. Если нельзя было написать, как Леонов, то всё равно теперь нужно было  с т а р а т ь с я  писать так же умно, качественно и круто. Следы этих стараний можно заметить в самых разных ответвлениях советской литературы до самого её исхода, да и в последующей русской прозе. Не буду перечислять фамилии (их много), не буду анализировать чьи-то попытки и чьи-то потуги. Лучше Леонова в современной ему и последующей русской прозе, по большому счёту, не писал никто. И вновь поднять эту планку смог лишь сам Леонов – в «Пирамиде».

И вдруг… «Русский лес» вдруг «забыли» включить в собрание сочинений. Включили другие большие вещи, которые в случае цейтнота (если отнести это слово к объёму) пусть с нежеланием, но всё же отбраковал бы сам автор, – а вот «Русский лес» сочли возможным опустить, отбросить.

Кто же автор, инициатор такой вивисекции? Последний абзац журнальной аннотации коротко сообщает: «Составителями предлагаемого собрания сочинений являются писатели Д. Быков и З. Прилепин». Тут у меня в голове сразу крутнулись два вроде бы противоположных умозаключения-вывода.

Первый: «Ничего не понимаю». Второй: «Всё ясно».

* * *

А может, это уже тенденция – лишать читателей возможности знакомиться с  л у ч ш и м и  произведениями современных классиков?

Листаю журнал дальше – и что же? Почти сразу нахожу подтверждение своего тезиса из предыдущего абзаца. Рекламируется восьмитомное собрание сочинений другого великого писателя прошлого века, чей авторитет обычно никем не подвергается сомнению. Томас Манн. Есть много людей, и я в их числе, которые считают этого автора  л у ч ш и м  писателем ХХ века. Но и у лучших писателей бывают лучшие вещи. Плохо, когда они выбрасываются из собраний сочинений.

Смотрим содержание томов. Два тома – «Волшебная гора», отлично. Далее три тома – «Иосиф и его братья» (я восторженно млею от его фантастически прекрасного философского эссе – предисловия к этому роману), прекрасно. Остаётся ещё три тома. В томе шестом – «Избранник», удивительная средневеково-вневременная история, похожая на сказку, герой которой в конце становится папой римским. Являющая собой якобы перевод то ли со старофранцузского, то ли вообще с несуществующего языка, история эта больше знаменита бережно выписанными сценами инцеста. Книга, которую надо читать… В этом же томе пьеса «Фьоренца», небольшая риторическая поэма «Песнь о ребёнке», новеллы. Новеллы и в следующем, седьмом томе; ну, а в заключительном томе – критика и публицистика.

А где же «Будденброки»? Этот великий (и первый во времени!) роман Томаса Манна, быть может, и покажется кому-то скучноватым и слишком «традиционным», но именно за него в первую очередь (это было отмечено особо) Манну была присуждена Нобелевская премия – почти через тридцать лет после его написания; хотя к тому моменту уже была издана «Волшебная гора»… А где же «Лотта в Веймаре» – прекрасная повесть, даже роман о старом Гёте? Где же «Признания авантюриста Феликса Круля» – совершенно необычная для Манна вещь, что видно уже из её названия? И где же, наконец, «Доктор Фаустус»?

Сделаю сравнение с некоторой натяжкой (думаю, в пределах одного очерка такие сравнения допустимы). Итак. Если мы сравним «Иосифа и его братьев» с леоновской «Пирамидой», то «Доктор Фаустус» будет сопоставим с «Русским лесом». Глыба этого романа, полифонического сочинения о полифонии в музыке и во всей жизни, очень хорошо обработана ювелиром слова, в судьбе Адриана Леверкюна находится точное место для его Вагнера – Серенуса Цайтблома и для «Бесплодных усилий любви», для учителя музыки Стивена Кречмара и профессора психологии, кажется, Шлёпнера, для Германии и Италии, для бесед с Мефисто и любви к маленькому племяннику, для додекафонических теорий, позаимствованных у Шёнберга, и для безумия. Раствор романа настолько насыщен, что порой хочется восторженно, с интонацией пушкинского «сукина сына» вскликнуть вслед за профессором Шлёпнером: «Эх, распро****ство!» Помню, как приятно было мне, тогда ещё мальчишке, читать это крепкое выражение в изданной в СССР в конце 50-х книге, причём в тексте оно, кажется, шло на латыни, а на русский было переведено в сноске, что делало его ещё заметней.

Составлением этого собрания сочинений занимался выдающийся российский переводчик Соломон Апт. Я не могу формально упрекнуть его за то, что он отдал предпочтение («протолкнул», так сказать) своим переводам Манна. Это было бы неверно. Да, перевод «Иосифа и его братьев» был, несомненно, главным результатом его профессиональных занятий. Но, с другой стороны, он вставил в собрание «не свою» «Волшебную гору» и не взял «Доктора Фаустуса», в переводе которого он принимал участие (наряду с Наталией Ман).

* * *

Конечно, было бы интересно знать причины, по которым составители исключили из наследия великих писателей их великие произведения. Думаю, в любом случае люди, которым поручили (или доверили) не построить даже, а просто спланировать эти два больших литературных здания, зачем-то схалтурили, произвольно вынули из зданий как минимум по одному этажу. И теперь эти конструкции как бы висят в воздухе, держась на чьём-то честном слове, и не разваливаются лишь потому, что остальные, сверху и снизу, этажи сделаны на совесть, сделаны из такого материала, что здание не развалится даже из-за самых лихих конъюнктурных решений незадачливых прорабов.