На тихой улице в Германии. 3. Дом

НА ТИХОЙ УЛИЦЕ В ГЕРМАНИИ

Рассказы

Продолжение. Начало см. http://www.proza.ru/2014/03/13/1569

3. ДОМ
   
    Жители
    Наша квартира
    Тёплые штрихи


ЖИТЕЛИ

     В скромном двухэтажном доме, где мы жили, имелось два подъезда. По немецким понятиям это – два дома с разными номерами. Не знаю точно, везде ли это правило соблюдается, но в Билефельде было именно так, и рядом с нашим домом тоже стояли дома с двумя или тремя номерами – по числу подъездов.

     Вероятно, дом строился одним застройщиком, а потом квартиры в нём продали разным людям. В нашем подъезде жили две семьи родственников – наши хозяева (придётся называть их так, хотя они – всего лишь хозяева нашей квартиры, и не более того). Муж одной хозяйки и покойный муж второй хозяйки были родными братьями, а раньше здесь же, в отдельной трёхкомнатной квартире, проживала их мать, а когда-то, может, и отец.

     В соседнем доме, стоявшем метрах в четырёх от нашего, жил отец овдовевшей хозяйки и ещё имелась небольшая квартира, сдаваемая внаём. То есть в совокупности у них было такое многоквартирное семейное гнездо, где всем четырём неженатым детям хватит места, если они обзаведутся семьями. Впрочем, сейчас у детей уже наверняка появилось собственное потомство.

     Первый этаж нашего дома принадлежал хозяйке сорока семи лет, проживавшей с двумя воспитанными длинноногими сыновьями-старшеклассниками. Юноши с удовольствием занимались музыкой, а  я с удовольствием слушала знакомые произведения из разряда популярной классики, доносившиеся на наш второй этаж. Иногда ребята музицировали вместе: один играл на флейте, а другой на фортепиано. Их пятикомнатная квартира была обставлена несколько строго, даже аскетично, в соответствии с современной модой. И мать была строгая, подтянутая и грустная.

     На втором этаже снимала небольшую двухкомнатную квартиру (500 марок в месяц без мебели) приятная молодая женщина, медсестра, а трёхкомнатную занимали мы. Таким образом, неработающие пенсионеры, имеющие детей, которых надо было содержать, получали неплохой доход, сдавая три квартиры. Это позволяло им не нуждаться, делать ремонт, нанимая недешёвых специалистов, и даже ездить на отдых в Испанию (это недорого).
 
     Над нами, на третьем этаже, под крышей, располагалась квартира других хозяев, мужа лет шестидесяти и жены пятидесяти четырёх лет, – просторная, уютная, с основательной деревянной мебелью в так называемом деревенском стиле (неплохо, однако, живут в немецкой деревне!). Правда, в их квартире были скошенные потолки, но, по-видимому, это не особенно мешало жильцам. Кроме того, им ещё принадлежал тёплый жилой чердак, то есть под крышей было два жилых этажа.

      На чердаке, состоявшем из двух совершенно неудобных комнат, обитали взрослые дети хозяев – сын лет двадцати семи (безработный, но вполне благополучный парень) и дочь девятнадцати лет (учащаяся, кажется, медицинского колледжа). Ходить в этих комнатах можно было только по центру, поскольку стены наклонены под тем же углом, что и крыша. Как высокие дети могли жить в таком неудобном помещении, я не представляю. Однако это было их личное пространство. К ним часто приходили друзья, и в одной квартире с родителями такие шумные компании были бы крайне нежелательны. Питались дети вместе с родителями, так как своей кухни у них не имелось.



НАША КВАРТИРА

     Новое жильё оказалось дорогим даже по немецким меркам и немыслимо дорогим – по нашим, отечественным ценам. Посудите сами: 1.200 марок в месяц (в середине 90-х годов!) приходилось платить за самую обычную квартиру – три комнаты, кухня, ванная и прихожая. Всё довольно компактное, а кухня даже узковата – не больше двух метров в ширину. Вместе с водой, газом, отоплением и т. д. в месяц выходило 1.500 марок, то есть примерно 1000 долларов. Это и сейчас для нас огромные деньги, а тогда средняя зарплата в нашей стране была вряд ли больше 100 долларов, и при мысли, сколько мы отдаём хозяевам за один год, меня, естественно, охватывал ужас. За эту сумму у нас тогда можно было КУПИТЬ точно такую же квартиру.

     Мебель была везде старая, но целая и чистая. Что-то даже на грани бедности, например, старомодная «стенка» в большой комнате – совсем простая, невысокая, плоская, цвета слоновой кости, похожая на состарившийся кухонный гарнитур советских времён, с паутинкой трещинок на матовой эмали. По возрасту она могла бы считаться антиквариатом, но по всем остальным статьям это были дрова, точнее, прессованные опилки.

     У нас в Минске уже давно стоял вполне приличный импортный шкаф, который и сейчас не выглядит нелепо, как иногда бывает с привычными, но немолодыми вещами. Впрочем, мне с маленьким сыном жить рядом с той «слоновой костью» было даже спокойнее – никто не стал бы рассматривать царапины, если бы они вдруг появились на старом шкафу. Надо сказать, мы за два года ничего не поцарапали и не сломали, не считая одного разбитого плафона на простенькой, старомодной, но отнюдь не антикварной люстре (об этом дорогостоящем происшествии я расскажу позже, в конце книги).

     На кухне вдоль стены вытянулись светло-серые шкафчики в клеточку, приобретённые не позднее 1970 года, а то и раньше. Какая мебель тогда производилась в Германии, я точно не знаю, но в 1980 году даже у нас продавалась более стильные кухни, в том числе с рисунком – например, мои знакомые купили шкафы отечественного производства с листочками папоротника.

     Если учесть, что немцы значительно опережали нас по уровню комфорта, то не только кухня, но и всё остальное в квартире могло быть почти антикварным, то есть приобретённым за 30–40 лет до нашего приезда, когда подобная мебель и домашняя утварь у них были распространены повсеместно.

     Во всяком случае, у меня появилось ощущение, что мы попали в Германию моего детства. Всё это как будто уже присутствовало в моей жизни, хотя и не в тех домах, где мне приходилось жить. Наверно, я видела нечто похожее в кино, в журналах, в наших мебельных магазинах.

     В целом квартира выглядела уютной и обжитой, даже красивой – серебристые, почти белые, обои, большие шерстяные ковры на полу, классические шторы со складочками, которые теперь продаются и в наших салонах, а тогда мы видели их только в рекламных каталогах. Что касается обоев, то в доме они были самыми «молодыми» – точно такие же продавались в магазинах, да и сейчас похожие ещё встречаются у нас. Они делали квартиру светлой и свежей, несмотря на почтенный возраст мебели.
   


     Конечно, наша старомодная квартира существенно отличалась от современных хозяйских апартаментов, но нам, жившим до этого в самых разных условиях, включая суровые комнаты студенческого общежития на пять человек, с железными койками и раскладушками, она вполне подходила по всем параметрам, за исключением слишком высокой платы за неё.

     Надо сказать, жильё без мебели в Билефельде можно было снять гораздо дешевле, а всевозможную мебель – найти по газете «Вторые руки», причём совсем дёшево, да и на улицах то тут, то там встречаются подготовленные к вывозу довольно приличные диваны, кресла и кровати.

     Но иностранцам сложно сразу освоиться в незнакомой стране и устроить быт оптимальным образом. А мебель – попробуй её привези, даже бесплатную! К тому же наш папа работал семь дней в неделю, а поиски квартиры осенью, да ещё и для семьи с двумя детьми – занятие не такое уж лёгкое. Чужие дети устраивают не всех хозяев. Наших – устраивали, потому что опасаться им было абсолютно не за что.

     Однако на случай порчи недвижимости и всего остального имущества мы должны были внести залог в две тысячи марок – «Кауцион», из которого хозяева при расставании с нами могли бы вычесть необходимую сумму, не дожидаясь нашего раскаяния и осознания вины. Так делается не всегда, но нам пришлось принять их условия. Что из этого вышло, расскажу позже, в главе «Кауцион».   
   
     Если бы квартиру сняла немецкая семья (так делают там многие семьи), то мебель и остальное содержимое, скорее всего, вынесли бы на улицу – в ожидании специальной машины, которую заказывают для вывоза ненужных вещей, не относящихся к сортируемым отходам, то есть для старой мебели, сломанной бытовой техники, строительного мусора и так далее.

     А пока находились квартиросъёмщики без своей мебели и домашней утвари, хозяева получали за своё старомодное «добро» очень даже неплохие деньги. К слову, когда мы уезжали домой, квартиру приходили смотреть её следующие жильцы – семейная пара с ребёнком-школьником, кажется, из России или с Кавказа, но я с ними не общалась, поскольку это не моё дело.

     Не могу же я при «родных» хозяевах предостерегать чужих людей от неразумных расходов. Сами разберутся, что к чему. Может, они более опытные квартиросъёмщики, чем мы, и им вовсе не нужны мои советы, как снять более подходящую для их маленькой семьи квартиру и сэкономить деньги.


    
     Благодаря идеальному порядку на момент нашего приезда квартира показалась нам нарядной и даже богатой, особенно средняя по размерам комната, в которой имелся встроенный шкаф под красное дерево – во всю стену, причём со складывающейся кроватью за дверцами – и стояла светлая мягкая мебель, обтянутая плотным, качественным велюром – диван и барские кресла с высокими спинками.

     На полу лежал чистошерстяной ковёр, каким я всегда любовалась – золотисто-жёлтые растительные узоры на тёмно-синем поле. Это было совершенное сочетание цвета, рисунка и качества – прямо-таки королевская роскошь. Редко встретишь такую идеальную домашнюю вещь, которая радует взор всегда.

     Когда наш старший сын разбирал на этом ковре неисправные магнитофоны, приёмники и усилители, я всякий раз переживала, что повредится ворс или появятся пятна. Перебирать железки на полированном столе было тем более неудобно – на нём лежала скатерть, и там полагалось делать уроки). Приходилось на время «ремонтных работ» стелить на ковёр газеты.

     Везде, кроме кухни, лежало такое же светлое, как и мягкая мебель, напольное покрытие. Ходить всё равно надо, а его чисти потом как хочешь – оно не снимается. Пылесосить его, конечно, можно, но представьте сами: цвет слоновой кости на полу, под ногами... 

     Мы ещё не знали, что хозяева наймут за наш счёт рабочих, которые чистят ковры и напольное покрытие специальными моющими машинами, и это ещё не всё, что мы будем оплачивать из своего кармана. Вот такие они практичные люди – и квартплату получали более чем приличную, и хотели, чтобы квартира, где живут четыре человека, не менялась никоим образом, словно она не подвержена старению и износу. Хорошо ещё, что им не пришло в голову сделать косметический ремонт – за него мы уж точно не расплатились бы.


ТЁПЛЫЕ ШТРИХИ

     Во всех комнатах были серебристые обои, и благодаря этому квартира казалась просторной, светлой и благополучной, хотя по площади она, по-видимому, не больше нашей в Минске.

     Две картины маслом, висевшие на стенах, – морской пейзаж с яхтой и крупные цветы – меня не впечатляли: так, грубоватые, написанные на скорую руку интерьерные работы, даже без подписи. Большое панно на шерстяной ткани, вышитое шерстяными нитками – букет из цветов и травы типа икебаны – вызывало уважение к неизвестной мастерице, но мне определённо не нравился тёмно-оливковый цвет основы.

     А вот традиционные вышивки (на одной – домик, дворик и курочки; на двух другой – сложный букет ярких цветов), хоть и простые по технике – крупный крестик и шерстяные нитки – мне очень нравились. Ещё было четыре маленьких вышивки, висевших квадратом, – времена года, «но о-очень маленькие!»

     У нас тогда ещё не особенно увлекались вышиванием крестиком, а в Германии оно никогда не выходило из моды, судя по журналу «Burda», который в начале 90-х годов начал рассказывать нам о заманчивых перспективах, открывающихся перед теми старательными женщинами, у кого руки растут откуда надо. Но ведь наши женщины ещё и работали, в отличие от немецких «Хаусфрау», то есть домохозяек.

     Конечно, раньше и у нас многие девочки и женщины вышивали – в основном, цветы – обычными нитками мулине, причём не только крестиком, но и гладью. Эти однотипные вышивки, в лучшем случае, хранятся в шкафах у сентиментальных старушек, какие занимались рукоделием ещё в девичестве.

     Правда, в последнее время наши наиболее усидчивые дамы стали вышивать мелким крестиком большие полотна, в том числе копии картин великих художников, но так ли уж полезно это занятие для глаз? Мне кажется, что офтальмологи вряд ли одобряют фанатизм женщин, готовых на любые жертвы ради красоты в доме. (Думаю я, набирая этот текст на компьютере, который тоже не улучшает зрение... В принципе, писательство похоже на вышивание, с той разницей, что у меня нет образца и размеров, ограничивающих  воображение, но именно это меня и привлекает.)

     Ещё там висела на стене небольшая декоративная тарелка с ажурным краем. Вроде бы ничего особенно – классический букет, составленный из разных цветов. Такой деколь, то есть печатная картинка, часто встречается на хорошей импортной посуде. Но почему-то я влюбилась в эту чудную тарелку до такой степени, что вот уже несколько лет ожидаю: а вдруг что-то похожее попадётся мне и здесь?

    Это как в детстве у меня была игрушка – маленькая, сантиметров пять, целлулоидная рыбка, нежная, белая с голубыми тенями на боках и мелкой тиснёной чешуёй, пузатенькая и добрая. Не знаю, куда она потом делась, как, впрочем, и все остальные игрушки, но она была самой любимой. Даже ни одну из своих трёх кукол я не любила так, как эту рыбку.

     Почему я вспомнила о ней? Наверно, потому что она стала для меня символом дорогой сердцу вещи, которую любишь, потому что любишь – и всё. Как любимого человека, как всё любимое. Бывшие девочки меня поймут.



     Кстати, пока я дописывала это сочинение, в магазине «Антиквар» появились три очень милых настенных тарелки с ажурными краями. Всё в них прекрасно и гармонично, кроме цены. Но я не могу отдать почти пятьдесят долларов за одну тарелку – даже как дань памяти о той милой безделушке, что так понравилась мне в Германии. Всё равно это ведь не она.

     Точно такую же сумму я заплатила несколько лет назад за великолепный альбом «Импрессионизм», который, как вы понимаете, гораздо ценнее, чем одна хрупкая вещица. Выходит, я могу жить без неё точно так же, как жила всю жизнь. А поскольку эти тарелочки дороги не только для меня, но и для более состоятельных коллекционеров фарфора, они висят в магазине уже больше года, и я могу ими любоваться совершенно бесплатно. Мне кажется, что они посланы мне как привет из моего далёкого немецкого прошлого...

     Вот из таких тёплых, мягких штрихов складывается портрет дома, где мы прожили почти два года. Я освоила его сразу и покидала с ощущением большой потери. Даже сегодня я помню всё до мелочей, начиная от зелёного коврика-«травки» на улице перед входной дверью и заканчивая балконом, который был не просто замечательным – это было самое лучшее, романтическое место в нашей квартире.


Продолжение:
http://www.proza.ru/2013/11/10/1586

_______________________________________

Фото из интернета

Тарелки с ажурным краем.