Маузер и эсперанто

Лето 1953-го. Не помню, было ли оно холодным, жарким или дождливым. Нас, детей старшей группы детского сада МГБ, вывезли на лето в дачный пригород  Тбилиси – посёлок  Коджори. Там я и познакомился с мальчиком, с которым потом дружил многие годы. Звали его Владик Магдашьян. Причиной знакомства стала игра, которую, ввиду её явной бессмысленности, можно было причислить к самым идиотским. Придумал ее наш одногруппник - драчун и ослушник Алик Чкония, ставший впоследствии прекрасным спортсменом, мастером спорта СССР, заслуженным тренером Грузии, воспитавшим не одного чемпиона СССР и мира по борьбе. Правила игры были просты: детишки собиралась в кучку, а Алик подбрасывал высоко вверх увесистый камень. За время полета камня следовало разбежаться в разные стороны, дабы сей предмет, подарок природы и судьбы, не опустился на твою макушку. Обычно шустрые дети сотрудников ведомства Лаврентия Берии успевали  отбежать от эпицентра, куда приземлялся подкинутый дар земли коджорской. Но однажды этот злосчастный камень все-таки обрел искомую площадку для приземления: им оказалась голова Владика Магдашьяна. Результат был впечатляющий: кожа на бритой перед выездом на летние квартиры нас всегда обривали, так как считалось, что вши на бритую детскую головку не польстятся, - ошибались, однако!) голове нашего товарища лопнула и его залило кровью: лицо, плечи, грудь окрасились в красный цвет. Когда же наш израненный «герой» вышел, наконец, из медпункта с перевязанной головой, мне стало его очень жалко, и я решил с ним подружиться. Заметим при этом, что пожалел я его не тогда, когда камень пробил ему башку, а когда его обработали в медпункте. Естественно, что в эту, более чем «интеллектуальную» игру нам больше играть не позволяли, да и вряд ли после увиденного нашлись желающие подставлять свои головы под падающий камень. Но неуемная фантазия будущей спортивной гордости республики Алика Чкония недолго пребывала в сладостной неге бездействия. Он придумал новую игру, правда, не столь кровавую, но зато не менее бессмысленную, а вернее - не игру даже, а состязание: и тут уже никому не было равных Владику! А соревновались мы вот как: дачные места общего пользования находились на отшибе, позади туалетных будочек  были бугорки, образованные от вырытых выгребных ям. Для участия в соревновании, следовало взобраться на бугорок, спустить штанишки, извлечь из них письку и ухитриться переписать через туалетную будку так, чтобы струя, описав дугу над крышей туалета, опустилась с противоположной стороны. Кто дальше писанёт, тот и победил. В этом состязании на дальность Владик был непобедим и тем самым заслужил уважение детсадовской публики.
 
А потом была школа. Та самая, знаменитая 43-я тбилисская средняя школа, давшая миру многих замечательных людей: композиторов и спортсменов, философов и артистов, ученых и писателей. Мы с Владиком оказались в одном классе и, более того, даже за одной партой. Притираться друг к дружке нужды не было,поскольку дружба «с горшка» еще не успела порасти травой забвения в силу нежного возраста и ареала обитания ее адептов – жили мы на параллельных улицах и часто виделись. Именно поэтому нас вскоре рассадили: меня - на первую парту к какой-то девчонке, а Владика - на последнюю, к мальчику. Так, ни шатко ни валко, мы доучились до седьмого класса. Учеба давалась Владику с трудом. Четверки были редкими гостями в его дневнике. Его больше интересовали спортивные мероприятия, вольный выпас и игры с ребятами, чем нудное сидение над учебниками - впрочем, как и остальных ребят нашего класса. Но в академической неуспеваемости моего одноклассника была и другая причина. Учились мы во вторую смену, т.е. в школу приходили к часу дня. Поэтому перед занятиями хорошо высыпались и, «на свежую голову» приготовив уроки, шли в школу. Иначе начинался день у Владика. Если мы могли  понежиться в постели, лениво позавтракать и только потом садиться за домашнее задание, то Владик всего этого не мог себе позволить. В его семье было трое детей: старшей была сестра Белла, средним - сам Владик и младшим - Игорек, находившийся на искусственном вскармливании, - молока у матери не было. Белла училась в первую смену, и поэтому в обязанность Владика входило каждый день в 7 часов утра забирать на молочной кухне свежесцеженное грудное молоко для своего братика.
Родителей нашего одноклассника мы не видели и не знали. С его слов было известно, что отец работает где-то в районе, а мать сидит дома с малышом. Но однажды мне довелось с ними познакомиться. Мама – высокая стройная блондинка, на вид очень строгая, но располагающая к себе женщина, а папа…  О нем следует сказать особо. Когда говорят, что внешность человека не отражает его внутреннего мира – это правда. Но Владикин отец начисто опровергал эту непреложную истину – его внешность идеально отражала его нутро.  И эта внешность у него была незаурядной: он чем-то напоминал капитана китобойной шхуны "Призрак" Волка Ларсена из романа Джека Лондона "Морской волк". Приземистый, широкоплечий, весь покрытый жесткими черными волосами, с очень смуглой кожей -  казалось, он никогда не улыбался, что, впрочем, так и было. Даже когда он был начисто выбрит, возникало ощущение, что он небрит вовсе. А лицо бороздили  столь глубокие морщины, что в их складках могла собираться пыль. Работал он с незапамятных времен в милиции где-то в Абхазии: то ли в Гудаутах, то ли в Гантиади  и дома бывал наездами.
               
Во времена лихой чекистской деятельности за особые заслуги перед советской властью отец Владика был награжден именным автоматическим пистолетом - маузером. Вот его-то, самый настоящий, огромный, с деревянной кобурой-прикладом, какой носили в кинофильмах революционные матросы и чекисты в кожанках, мой одноклассник, будучи в 7 классе, однажды и нашел наверху стенной печи, которой давно не пользовались и куда отец прятал от отрока свое именное оружие. Но разве можно что-либо утаить в доме от 13- летнего  пацана? Обнаружив эту драгоценную находку, Владик позвонил мне и радостно сообщил, что теперь у нас есть настоящее боевое оружие. Правда, как с ним обращаться, мы еще не знали, но это ли могло послужить помехой? К оружию, как и полагалось, прилагались патроны. Все это добро было в смазке, тщательно завернуто в вощеную бумагу и уложено в коробку. Теперь следовало подумать, что нам с ним делать, поскольку похвастать очень хотелось, да и было  чем, но, с другой стороны, следовало соблюдать конспирацию, чтобы взрослые не прознали про нашу драгоценную находку. В тайну посвятили еще одного товарища – моего соседа и нашего одноклассника Эдика. Посовещавшись, решили пойти за Ботанический сад и там опробовать боевое оружие революции. Выбрали день и отправились на стрельбы. Обошли Ботанический сад и вышли к тому месту, где сейчас тренируются скалолазы, а тогда это было глухим и отдаленным уголком, куда, как нам казалось, не ступала нога человека и милиционера. Там, на образованной в скале террасе, мы и пристроились. Место, по нашему разумению, было выбрано удачно: нас не видно, так как спиной мы уперты в скалу, а впереди - ущелье. Немного повозившись с затвором, вогнали в магазин патрон и бросили жребий: кому стрелять первым. Выпало мне. Поскольку стрелять в пространство было неинтересно, то стали прикидывать, во что выстрелить. Перед нами простиралось ущелье, поросшее деревьями. В одном месте мы узрели на земле бревно, а рядом с ним - пень. Вот в этот пень и решено было сделать первый выстрел - благо, он был не очень далеко, метрах в 300-х. Зажав в обеих руках оружие, кстати, довольно тяжелое, я стал тщательно прицеливаться. Итак, мушка плавно ходит от верхушки пня к его основанию, я начинаю плавно нажимать на курок и вдруг... "пень" встал и пошел! Господи, это был человек! Еще мгновение - и я, возможно, стал бы убийцей: ведь убойная дальность выстрела маузера более километра! Я опустил пистолет, руки у меня тряслись. Подождав, пока кандидат в покойники удалился, я вскинул оружие и выстрелил в воздух. Эффект был неожиданным! Когда я пришел в себя, то увидел Эдика, лежащего ничком на камнях и Владика, прижатого к скале. Я же, как мне тогда показалось, оглох. Дело в том, что мы, горе-стрелки, не учли одного: маузер - это боевое оружие, имеющее довольно большой калибр. И в силу этого выстрел у него оглушительный, а поскольку мы стояли возле скалы, то звук от выстрела отдался с особой силой непосредственно в наши барабанные перепонки. Меня элементарно оглушило, а моих "подельников" с перепугу бросило туда, где я их и увидел – у скалы и на камнях. Продолжать стрельбы охота отпала, и мы отправились домой. Владик благополучно водворил отцовский пистолет на место, и история эта нами почти забылась. Но ненадолго. Недельки через две Владик не пришел в школу, что, впрочем, никого не удивило, так как и в те далекие времена дети болели и пропуск в пару дней был обычен. Но шли дни, а Владик так и не появлялся. На телефонные звонки нам, детям, отвечали, что его нет дома, а зайти к нему домой мы не решались. Через некоторое время я случайно встретил Владикину сестру. Она мне и рассказала о печальном продолжении истории с маузером. Оказалось, что их отец приехал на несколько дней в Тбилиси, а приехав, не преминул проверить  состояние своего чекистского друга - маузера. И, конечно, понял, что им пользовались, поскольку двоечником Владик был не только в школе, но и в жизни: он забыл после стрельбы почистить оружие. После этого мой одноклассник перестал посещать уроки. Нет, его не наказали, заперев дома, не заставили подметать полы или мыть посуду, не лишили сладкого на ужин. Его, тринадцатилетнего мальчишку, отец исполосовал шомполом так, что первую неделю он пролежал в постели, а потом долго поправлялся.  А бравый чекист с чувством исполненного отцовского долга на второй день отбыл по месту службы то ли в Гудауты, то ли в Гантиади. В школу Владик уже не вернулся – его, при живых и здравствующих родителях, сдали в интернат. Затем, отучившись в железнодорожном техникуме, юноша уехал в Клайпеду и устроился работать матросом на какой-то корабль. С тех пор мы виделись с ним всего несколько раз, когда он приезжал в отпуск и на похороны матери...

...Начало 1992 года. После десятидневных боевых действий в Тбилиси 5 января был изгнан, хоть и легитимный, но неугодный президент Звиад Гамсахурдиа. Центр города в огне. Наряду с другими горят здания МВД и КГБ Грузии. Мне, к тому времени уже более 20 лет проработавшему в МВД, по службе положено спасать архив министерства, а точнее, то, что от него осталось после пожара. Лазим по подвалам, разгребаем еще горячую золу, достаем то, что уцелело.  И целый год после описываемых событий пришлось медленно и скрупулезно восстанавливать то, что можно было восстановить.И вот тогда, когда мы реанимировали фонд архивных личных дел сотрудников, мне попалось дело капитана милиции Магдашьяна, работавшего старшим оперуполномоченным в Гантиадском РОВД, к тому времени уже много лет покойного. Глянув на фотографию, я сразу же узнал отца моего друга. С фотографии смотрело каменно-мрачное лицо из моего детства. Но поражало другое. Уж слишком объемистым, толстым и на вес тяжеловатым оказалось личное дело капитана провинциального РОВД. У чинов такого ранга дела обычно были тонюсенькие, состоящие из 20-30 страниц, а тут был целый фолиант. Такой толщины дела мне встречались и раньше, но принадлежали они либо генералам, либо офицерам, пришедшим в МВД из армейских подразделений после войны: в них были вложены их воинские дела. Я решил ознакомиться с этим делом подробней и не пожалел, так как вычитал такое, о чем раньше и предполагать не мог. Начинал отец моего одноклассника службу еще до войны. Был на хорошем счету у начальства, поскольку дисциплины не нарушал, в злоупотреблении мирскими слабостями (женщины, алкоголь, карты, стяжательство и т.д.) замечен не был, происхождения был самого наинизшего; в иных партиях, окромя родной и любимой КПСС, не состоял, делу Ленина-Сталина был предан чрезвычайно и повышение служебного мастерства гармонично совмещал с идейно-политическим ростом, т.е. перед сном зачитывался произведениями классиков марксизма-ленинизма и исправно выявлял и истреблял врагов народа, советской власти и лично товарища Сталина.
               
По результатам спецпроверки, которые являли отдельный том личного дела сотрудника органов и содержали всю подноготную до обозримого колена на предмет компромата, всё в жизнеописании Магдашьяна было образцово-показательным. Родственные связи, как по отцовской, так и по материнской линии, не нарушали стерильной чистоты  облика последователя "железного Феликса": и происхождение – из крестьян, и образование - начальное, и трудовая деятельность на земле  вполне соответствовали требованиям, предъявляемым к строителям новой жизни. Никто из многочисленной родни не опозорил своего чекистского родственника: супротив советской власти козней не помышлял, буржуем и капиталистом не был, за кордон не убегал и крамольные разговоры, даже наедине с собой, не вел.               
Но это все в деле спецпроверки. Служебные характеристики тоже были образцовыми. Слыл тов. Магдашьян примером  для молодых сотрудников, исправно передавал им опыт своей душегубской работы. Но особо ценило его начальство за то, что он был отличным «агентуристом».Поясняю для непосвященных. Есть у государства определенные структуры, призваные его, т.е. государство, охранять. У этих структур, в свою очередь, имеются службы  для сбора информации. А информацию добывают агенты, т.е. люди, завербованные сотрудниками органов и имеющие доступ в те или иные необходимые области. Поэтому, когда мы читаем про «отличного агентуриста», то следует читать "отличный вербовщик". В советские времена вербовка агента происходила либо на политической (патриотической) основе, либо на компромате, либо тривиальным подкупом. Думаю, нет нужды подробно разбирать эти аспекты оперативной деятельности – читателю и так ясно, что работа эта, хоть и полезная для государства, но - грязная по своей сути. Так вот, отличным специалистом этой ассенизаторской деятельности и был капитан Магдашьян. Сколько судеб он переломал на этом поприще, сколько душ погубил, к сожалению, указано не было, но мы знаем, что именными маузерами органы особо не разбрасывались. И все шло хорошо и гладко у "отличного агентуриста", пока... правильно, не появилась женщина. "Chercher la femme", - говорят французы и они, безусловно, правы. В жизни товарища Магдашьяна появилась женщина, т.е. жена. Нет, она не была иностранкой, не имела родственников за рубежом, не слыла антисоветчицей. Она даже еврейкой не была. Более того, она состояла в той же партии, что и наш "агентурист", и была активным ее членом. Но! Был у нее небольшой грешок, который обернулся для ее форменного супруга, т.е. супруга в форме, большими неприятностями. Дама эта была натурой хоть и цельной, но увлекающейся. Наивный читатель, наверное, подумал что-то пикантное, типа: увлеклась молодая мужниным начальником, а ревнивый супруг прознал про адюльтер, схватился за револьвер, и тут началась коллизия.… Не угадал. Она действительно увлеклась... языком эсперанто. Да, тем самым эсперанто, наиболее распространенным искусственным международным языком, созданным в 1887 Л.Заменгофом – литературный псевдоним которого - Doktoro Esperanto (т.е. - надеющийся). Не знаю, на что надеялся сей Doktoro, но  на созданном им языке никто не говорит до сих пор. Ну ладно, увлеклась дамочка языком, но ведь это не преступление, не грех супротив советской власти: непоколебимых устоев марксизма-ленинизма не расшатывает, к свержению властей не призывает и даже об отдельно имеющихся кое-где у нас порой незначительных недостатках не говорит, не так ли? Так, да не так. Шел 1949 год, а в этом году в стране, строящей свое светлое будущее, будет продолжена кампания против "безродных космополитов", "менделистов-морганистов" и... эсперантистов. Ну, хорошо, безродными космополитами считались советские евреи, которые, как известно, травили советских людей, подсыпали им в колодцы всякие яды и выпивали всю воду из их кранов. Менделисты-морганисты не верили в то, что генетика  - "продажная девка империализма",за что, кстати, и поплатились лагерными сроками, высылкой и прочими "прелестями" советского "правосудия". Но вот эсперантисты... Их-то за что? - спросит все тот же наивный читатель. Не беспокойтесь, нашлось за что. Дело в том, что эсперантистам требовалось общаться друг с другом. Интернета, мобильников и прочих достижений цивилизации конца XX века тогда еще не было, международной телефонной связи (для простых граждан) тоже, но зато была старая добрая почта, исправно работающая на органы государственной безопасности в деле перлюстрации корреспонденции "свободных" граждан "свободной" страны. А теперь зададимся вопросом: могла ли родная советская госбезопасность допустить переписку на непонятном языке с самым дальним зарубежьем? Отвечаем: не могла! Никак и никогда! Поэтому все отечественные эсперантисты и эсперантистки, благо их было не так уж много, были немедленно взяты на соответствующие учеты, попали в списки людей неблагонадежных и стали (на недремлющий взгляд НКВД), без нескольких минут, объектами шпионских разработок разведок разных стран. И, естественно, попали под колпак органов. С некоторыми разобрались в одночасье: нашли предлог и выслали, а с другими пришлось повозиться, как с нашей героиней. Дело в том, что женитьба без одобрения руководства в системе госбезопасности  -  дело крайне редкое, практически невозможное. За это можно было потерять все: и работу, и партийность, и жилье, а в некоторых случаях и свободу. Поэтому кандидатура в невесты сотрудника "органов" тщательным образом проверялась до глубоких генеалогических корней на предмет наличия/отсутствия компромата на всех ее родственников, как по отцовской, так и по материнской линии. А компроматом считалось все, что придет в голову начальству: судимость, происхождение, социальное положение, наличие родственников за границей, участие/неучастие в различных движениях - от революционных до защиты шелковичных червей, национальность... Так вот, если биография невесты оказывалась "чистой", то тогда начальством на женитьбу давалось «добро»,  и невеста под многообещающие звуки "Свадебного марша" Мендельсона плавно переходила в ранг жены-супруги-второй половины-спутницы жизни и т.д. Но наш случай особый. И вот почему. Дело в том, что наша героиня, пройдя все необходимые проверки "на вшивость", как теперь говорят, уже была в ранге дражайшей супруги сотрудника НКВД, поскольку эсперанто ее увлекло в возрасте, увы, не юном и в статусе вполне определенном. Что же делать с ней, прошедшей «огонь, воду и медные трубы» кадрового аппарата? Не высылать же, в самом деле, жену образцового сотрудника НКВД! Нет, высылать, конечно, не надо, но и доверять особо не след. Да и не мешает проверить хорошенько, а не притворялась ли данная особа, не провела ли бдительные органы безукоризненной чистотой биографии, не является ли она внедренным агентом иностранных разведок? И пошло-поехало! Просматривая многочисленные страницы личного дела провинциального милицейского капитана, я вычитывал подробности кропотливой работы сотрудников контрразведки, узнавал методы их работы, способы проверки благонадежности советского человека и еще многое другое удалось почерпнуть из этого пухлого дела. Дело в том, что в приснопамятном СССР  силовые органы, как, впрочем, и многие другие, имели централизованное управление. Министерства автономных республик подчинялись республиканским министерствам, а республиканские – союзным. Естественно, у союзного министерства возможностей было несравнимо больше, нежели у республиканского. Поэтому довольно часто вопросы решались не на местном уровне, а на более высоком, т.е. союзном. Так произошло и в данном случае. НКВД  Грузии обратилось в НКВД СССР с просьбой помочь в деле оперативной проверки матери моего друга, поскольку ее переписка с эсперантистами разных стран считалась началом падения патриотического духа советского человека и вела прямиком к измене Родине, шпионажу и вредительской деятельности. В Центре почин периферийного министерства одобрили, поддержали и стали помогать всеми доступными средствами. Для начала были востребованы «объективки» на участников проверки, т.е. на капитана Магдашьяна и его супругу, затем всевозможные характеристики, подробные сведения о родственных, дружеских и служебных связях, и, наконец, имена, фамилии и адреса ее респондентов-эсперантистов. В резидентуры экзотических и малоэкзотических, но все же враждебных нам стран, – Перу, Чили, Панамы, Австралии, Голландии, Дании, Германии, Англии, Канады, США понеслись шифрованные телеграммы с данными на участников переписки. Им следовало проверить, имеют ли отношение к разведывательным органам лица, переписывающиеся с нашей героиней, имелись ли между ними контакты иного рода и в другое время, есть ли между ними родственные или иные связи и т.д. Закипела работа: подключается имеющаяся в этих странах агентура, а там, где она была законсервирована, ее срочно активизируют; идет интенсивная переписка с посольствами, постпредствами, и разными кампаниями, под «крышей» которых работает разведка, не говоря уже о постоянной связи с НКВД  Грузии. Читал я все это, и думал: «Господи, сколько же сил, средств, времени потрачено на жену сотрудника, Богом забытого, Гантиадского РОВД, на провинциальную маргинальную  любительницу языка, на котором никто не говорит, из-за простого ее увлечения!»
Но все выдержали несгибаемый чекист-дзержинец, капитан Магдашьян и его верная соратница! Не подтвердила  многомесячная, кропотливая и тщательная проверка, наличие у мамы моего одноклассника изменческих настроений, связей с иноразведками и желания подорвать устои социализма!    
Эх, их бы энергию - да в мирных целях!