Вечно

Моей нерожденной любви посвящается.


В пустую комнату, где некогда стоял письменный столик, стопки разных по толщине книг, небольшой архив с любимыми дисками и пластинками, плательный шкаф и кровать, сквозь плотные черные шторы пробивался лунный свет.
Она взглядом искала хоть какой-то признак того, что комната когда-то была жилой .На стене, где раньше было полным-полно разных листовок с заметками, фото, а также единственная картина в серебряной рамке, где были нарисованы они оба: она – в образе лесной нимфы с длинными волосами и лисьими ушками; он – в образе огромного серого волка, печально воющего на полную луну,- всего этого словно никогда и не было Голые, холодные стены, эхо от любого движения – все это до смерти пугало. Причем пугало даже больше, чем его молочное цвета глаза напротив.
Они оба сидели на полу, друг напротив друга, скрестив, как прежде, ноги по-турецки и не отрывали друг от друга взгляда. Словно опять играли в любимую игру, где нужно было повторять все движения партнера. Только на это раз все было слишком серьезно.
Между ними застыла на месте и не двигалась уже который час полоска лунного света – граница, за которую не один из них не смел ступить.
Она знала, что уже давно часы в соседней комнате должны были пробить полночь, но этого не случилось. Для них  двоих время застыло.
Эмбер первой попыталась пересечь границу, медленно двигая руку в его направлении. Но чем она была к цели, тем прозрачнее становился парень напротив нее
- Я не сдамся! – фыркнула она, словно пыталась сорвать с дерева то самое запретное яблоко, но на этот раз оно висело вне зоны ее досягаемости.
Он же устало улыбнулся в ответ. Словно хотел сказать: «Давай, пробуй еще! Все равно я остаюсь прав».
- Ну, хоть помоги мне! Неужели больше ничего нельзя сделать?!
В отчаянье она снова протянула руки к его лицу, но, как и прежде, чем ближе были ее ладони к его щекам, тем прозрачнее был его образ.
Молчание давило на ушные перепонки, как давит на них вода на глубине.
- Боже, Рик! Скажи мне тогда хоть слово!
Эмбер вскочила и подошла к стене. Рик последовал за ней, как и лунный луч-граница. Девушка указала на прямоугольный след на обоях:
- Помнишь? Здесь висело наше с тобой фото, где мы в Андах. А вот тут,- ее пальцы указали на другой белесый след,- тут мы на Елисейских полях. И рядом  с тем фото висела картина, та, которую нарисовал бедный художник специально для нас. Ты помнишь?
Он прижал ладонь к стене с белесыми следами их жизни. Так вот она, плата за вечность! Ее боль. Отчаянье. Страх. И как же дико все это видеть, слышать ее дрожащий голос, но никогда уже сметь даже на мгновенье прижать ее к себе и успокоить!
Его затуманенные глаза указали на ее кисть, которая лежала в сантиметре от его руки. У обоих на безымянном пальце красовались простенькие обручальные кольца, только на внутренней стороне каждого были выцарапаны слова: «Я буду любить тебя. Вечно».
Его глаза закрылись, и через мгновение на пол закапали кровавые слезы. Капля за каплей, они падали вниз и исчезали, не долитая до пола.
От страха девушка закрыла рот руками, чтобы подавить уже вырывающийся из глубины ее сердца крик.   
Он улыбнулся. Ей нечего боятся. И, чтобы это доказать, он слегка взмахнул рукой, возвращая себе прежний вид. Поношенные джинсы, серый с красным, связанный руками его матери, свитер, зеленые глаза. Высокий лоб, прямой нос, как у статуи. Длинные ресницы, родинку на виске. Рассеченную левую бровь – признак давней драки за ее сердце. И нежную улыбку, от которой то самое сердце таки растаяло той далекой весной.
От неожиданности Эмбер ахнула и снова попыталась подойти ближе. Но Рик, вытянув руку вперед, в который раз остановил ее.
Осталось слишком мало времени. И он решил рискнуть в последний раз. Медленно подошел к окну, указав на щель между шторами, потом – на скотч, который Эмбер оставила после того, как закончила упаковывать вещи, (девушка решила съехать с этой квартиры, так как без него она была слишком для нее велика). Сразу поняла просьбу, кое-как скрепила между собой шторы, чтобы злополучная щель наконец-то пропала, а вместе с ней исчезла и та проклятая граница между ними.
В комнате на миг стало темно. Но по еле заметному свечению рядом с ней Эмбер поняла, что Рик все еще здесь. И она тихонько его позвала.
Вместо ответа она почувствовала, что ее щека постепенно начала неметь, как на морозе. Потом онемели нос, линия над бровью, подбородок и, наконец, губы. Словно по ее коже водили кусочком льда.
Эмбер почти не дышала. От страха сердце то замирало, то стучало, как бешенное. И вот она с трудом выдавила из себя:
- Рик...я не боюсь...
- Врешь,- ответило эхо в потемках. Это был ее собственный голос, только чуть грубее и глуше, чем есть на самом деле.
- Как я могу тебе врать? – она попыталась рассмеяться, но смех вышел истеричным.
- Можешь, - ответило эхо.
- Не уходи... пожалуйста! Рик, я что-нибудь придумаю! Только не оставляй меня одну здесь!
И тут сильный порыв ветра распахнул настежь окно, тем самым, разорвав латки на шторах. Лунный свет влетел в комнату с ветром, и одновременно с этим возобновился ход времени. Звук тикающих часов был невыносим.
И вот уже на глаза у Эмбер лицо Рика превращается в посмертную маску. Кожа синеет, покрывается трупными пятнами. На лбу выступают кровавые рубцы, а глаза приобретают молочный цвет.
Она от ужаса закрыла глаза и прошептала:
- Я не боюсь! Я буду любить тебя даже таким!
В нос ударил жуткий запах разлагающегося тела.
Из последних сил она закричала:
- Я буду любить тебя! Вечно! И в аду, и в раю! И на этом, и на том свете!
От собственного крика Эмбер и очнулась. И ,сперва, не могла понять, где она находится. Только по розовым слоникам на потоке девушка определила, что она – в родительском доме. Сквозь зашторенные шторы цвета кофе с молоком пробился солнечный свет. Утро развеяло все кошмары.
Все, кроме одного.
Она поднялась с кровати, покачиваясь от бессилия. Тонкими, исколотыми от многочисленных капельниц, руками Эмбер ухватилась за соседний стул, чтобы не упасть. На стене, рядом с многочисленными грамотами, медалями и детскими фото висела картина в серебряной рамке. Эмбер каждое утро рассматривала ее, словно пыталась найти изъяны. Но этим утром девушка уже знала, что искать.
Она рывком сняла картину и нащупала на обратной стороне небольшую щель между полотном и рамкой, которой раньше не было. Слегка потрясла картину, и к ее ногам упало что-то с грохотом.
В горле тут же сжался ком. По щекам потекли слезы, которые превратились в истерический плачь.
Ошибки быть не могло. Последний раз она видела  это кольцо, точь-в-точь копию ее собственного, обручального, на его безымянном пальце, в день их последнего свидания.
Сейчас же, немеющей рукой она подняла колечко и сквозь слезы прочитала знакомые строчки: «Я буду любить тебя. Вечно...»