Не радуюсь мыслям своим...

                Евгений Орлов


         НЕ  РАДУЮСЬ  МЫСЛЯМ  СВОИМ…


        Посвящаю книгу памяти Романа
        Солнцева, который помог мне
        найти себя в литературе.


Орлов Евгений Иванович родился в 1935 году на станции Яблоня КВЖД, построенной в Манчжурии Российской Империей. На свою историческую Родину он приехал в 1954 году.  Отслужил в армии, окончил Сибирский технологический институт.  Свой трудовой путь начал в Красноярском крае, где и ушёл на пенсию.  Инженер по образованию, он написал несколько книг, и был принят в «Союз российских писателей». Сочинителя-прозаика иногда посещает муза лирической поэзии, и тогда он садится за стихи, которые мало кого оставляют  равнодушными…



                Стихи


                Не радуюсь мыслям своим,
                Страшусь за природу любимую…
                Зачем разрушаем, сорим?
                Накличем беду несравнимую!


            
        Утро на Бирюсе

Воздух девственный, чистый, свежий, -
Только шорохи тишины,
Шелест  ветра, ласкающий, нежный,
Только шепот речной волны.
Далеко, за горами и лесом,
Где загадочно все молчит,
Пробивается с дивным  блеском,
Рвется денница из ночи.
Уже плещутся в речке гольяны,
Уже вьет буруны таймень,
Позолоченный и румяный
Наступает погожий день.
Вот и лес просыпается тоже,
Вышел к берегу чуткий марал,
Постоял он, на тень похожий,
И губами к воде припал.
Все ожило, вернулось к жизни,
Только крот одиноко спал.
Он рассвета ни разу не видел,
Он о нем ничего не знал.
Чу! Два выстрела мир вспугнули,
То проснулся природы «царь»,
Нерасчетливый, недоумный,
Истребляющий «божью тварь»…



        Я верю…

Читают ныне детективы,
Как изменился человек!
Сердца для чести еле живы
И музы холодны, как снег.
Ушли прекрасные порывы,
Огонь не трогает сердец,
И только об одной наживе
Мечтает добрый молодец.
Но, верю я, наступит время,
Когда он к Пушкину придёт,
И по достоинству оценит
Чудесной лирики полёт.
Он вспомнит образ девы юной,
Очей невинных чистоту
И лик её с улыбкой чудной,
Её святую красоту…
Припомнит он язык понятный,
Который в школе познавал,
И уж не скажет он ребятам,
Что с «тёлкой» до утра гулял.

               

    Когда бутончик станет розой…

Я помню юности волненья,
Её сиреневый туман,
Пленительный девичий стан
И первые прикосновенья.
Мы танго медленно танцуем,
И этот радужный интим
Нас будоражит и волнует,
И мы плывем, и мы летим…

Она мой ангел и загадка,
И первая – кого люблю,
Кого касаюсь я украдкой,
Кого уже боготворю.
Свежи карминовые губы,
В глазах  -  таинственная синь,
И все мне нравится у Любы,
Она дороже всех святынь.

И очарованный немало,
Я знаю, для чего живу,
И этот  мой бутончик алый
Я не сорву, а сохраню…
Займусь стихами я и прозой,
Я ей поэму подарю,
Когда бутончик станет розой,
Тогда мы сходим к алтарю…

               

           Кошка

Я снежного барса увидел в горах,
Нет кошки красивей, чем эта,
Забыл я о том, что такое страх,
Жалел, что не стал поэтом.

Заметила что-то она у реки,
Крадётся крутой дорожкой…
Как поступь пластична, прыжки легки,
На «подиум» вышла  кошка!

Но тише… застыла на месте она,
К чему-то прислушалась чутко,
Как изваянье  красива,  стройна…
Стой так, задержись на минутку!

Пусть судьи посмотрят, жюри замрёт,
Пусть тишина наступит,
Ваятель штрихи занесёт в блокнот,
Охотник ружьё опустит…


            
Самому большому водопаду
                России  посвящается.

       Он наш исполин.

Где пик Кинзелюкский прорвал облака,
Где Мертвое озеро спало,
Оттуда однажды упала река
И водопадом стала.
Летит, ниспадает, спешит  водопад,
Великолепный, быстрый,
Туда, где рокочет второй каскад,
Товарищ его серебристый.
И вот, они вместе стремятся к земле
Тяжелым, тугим потоком,
Бегут по  неровной, разбитой скале,
Наказанной кем-то жестоко.
На выступ крутой водопад струит,
Волнуется он и ропщет,
И вдруг он рассеялся веером брызг,
Но снова собрался, хохочет.
Он говорлив, шумлив и рад,
Что снова живой и сильный,
Готов и разбиться, и слиться стократ
Носитель воды обильной.
На солнце алмазами блещет он,
Красив водопад Кинзелюкский,
Хоть тюркским названием он наречён,
Он наш исполин, он русский!


            
           На вырубках…

Полянки, лесные куртины,
Грибов  -  за весь год не собрать!
Картины, какие картины  -
Здесь только шедевры писать!
Пройдусь-ка я дальше, где кедры
О чём-то грустят наяву,
Узнаю, спрошу, что за ветры
Навеяли им тоску.
Дошел и затих уныло,
И в душу пробился страх:
За кедрами падаль гнила, -
Убитого леса прах…
Казалось, тайгу бомбили,
Была здесь зачем-то война,
Вот почему загрустили
Три кедра и рядом сосна.
Здесь танки «ТТ- четыре»
Смешали с землею подрост,
Тут леса печальный погост
И «раненых» стоны глухие.
Я вижу, как «плачет» березка.
Нет более горькой печали:
Прижилась  она, но придётся
Ей боком расти в завале.
      И рядом,  кривые рябинки,
Красавицы леса былые,
Девичьи роняют слезинки
На эти останки гнилые.
Картина грустна, уныла,
Не честь лесорубом быть!
Над этой «братской могилой»
Я волком готов завыть…


               
   Куда нам за Добром сходить?

Добро и Зло  -  в боренье вечном,
Нам говорят, что в том  -  прогресс,
Но мы ведём себя беспечно,
Нас вечно искушает бес…

Всё меньше света, ночь длиннее,
Всё больше угнетает стресс,
И Зло становится сильнее,
Всё очевидней перевес.

Куда нам за Добром сходить?
Иль на погост нам поспешить?
Другой не вижу я дороги
Туда, где нам помогут Боги…



         Везде глупцы

Везде глупцы – у них длиннее руки,
И хоть они с нешуточным «приветом»,
Проникли даже в мир большой науки,
Чтобы устроить нам кончину света.



      
    Защитнику отечества.

Ты защитник родного Отечества
И ты должен, обязан знать,
Что благие дела человечества
Могут злом иногда подменять.

Президенты бывают всякие,
И иной тебя может послать
Свою Родину защищать
В Палестине и даже в Африке.

Вспомни Буша одну истерику,
Стал «угрозой» ему Садам,
Испугался он за Америку,
Хотя их разделял океан.

Нет занятий там более прибыльных
(Из-за них началась круговерть),
Чем продажа предметов погибельных,
Приносящих разруху и смерть.

Затоварились в «штатах» оружием,
Залежалось оно без войны,
И смекают «умы» досужие,
Как причину войны найти.

Это «бизнес», кровавый и жуткий
Корпорации психобольных,
Там политики-проститутки
Не жалеют своих и чужих.

Помни, воин, что ты хозяин
Своей жизни, своей земли,
Не ходи воевать в чужестранье,
Интересы там  -  не твои.    

Ты защитник, и нет выше доблести,
Поднимись, когда враг нападёт.
Ели каждый поступит по совести,
То война в одночасье умрёт…
               


     Она была любви полна

Она жила в дупле у кедра,
И детки были у неё:
Бельчата серые её,
Ее любовь, её надежда.
Она была пушистой, милой,
Ко всем отзывчива, добра,
Трудолюбива, и с утра
Она за кормом уходила.

Её кормилица - таёжка
Всего давала понемножку,
И белка время не теряла,
Любые «шишки» колупала.
И много дел других у векши:
Малину сладкую сыскать,
Грибов поблизости навешать,
По ходу и жука поймать.

Пришла зима, кругом всё бело,
Но векше к ней не привыкать,
Как шубку серую надела,
Красивой стала – не узнать.
Бельчата выросли, окрепли,
Давно покинули дупло
И в гости приходили редко,
Дороги снегом замело.

…Но вечен зов любви сердечной,
Безумной дочери «греха»,
И в радости шальной, беспечной
Она встречала жениха.
Он шёл  к ней «верхом», и она
Его прыжками любовалась,
От счастья сердце замирало,
Она была любви полна.
               
И вдруг, о Боже! Как? За что?
Сначала  -   лай собаки звонкий,
Затем  -   какой-то страшный гром,
И он сорвался с ветки тонкой.
И ни жива и ни мертва
Сидит на дереве она
И уж не слышит и не зрит,
Как смерть и к ней уже спешит…


      

          Был сосновый бор…

      Реквием по русскому лесу

Виден даже издали тот сосновый бор,
Сосенки-красавицы словно на подбор.
Чистый бор, как горница, светел и отмыт,
Под ногами путника мягок путь лежит.

Бархатом брусничника стелется наряд,
Ягодки рубинами весело горят.
С наступленьем осени  -  лучшая пора   -
Люди в лес торопятся, первой  -  детвора.

Просится в корзиночку гриб-боровичок,
Шишки с кедра падают, подставляй мешок.
Белочка торопится и спешит кедровка:
Запастись орехами и запрятать ловко.

Но лесной идиллии подошел конец:
Лесорубы прибыли, каждый в деле  -  спец.
Затрещали пилами, начал падать лес,
Бор-кормилец рушится, слышен грохот, треск…

С дерева на дерево белочка спешит,
Зайцы разбегаются, птица не летит.
Важно, но с оглядкою, уходил медведь,
Только муравей-герой оставался здесь…
               
Возле поселения был сосновый бор,
А теперь там крошево и ненужный сор.
И по лесу дивному плачут бабы только,
Старики порой ругнут  «дуру-   
                перестройку»…



  Но не знают гоминиды

За окном метель бушует,
Колобродит без причин,
Мысли горестные будит,
Дома я сижу один.
Темь колючая, и поздно,
И тоска в душе моей:
Почему так плохо создан
Мир природы, мир людей?

То цунами, то «утряски»,
То вулкан дыхнёт огнём,
То в горах не всё в порядке,
То водой зальёт кругом.
Вот он враг людей заклятый –
Бесконечный катаклизм!
Вот где нужен героизм,
Нужен подвиг всем понятный..

Но не знают гоминиды,
Где опасность велика,
Не туда войной пойти бы,
Не туда «летит» казна!
Им собраться бы всем вместе
И большим умом понять,
Как служить заставить ветер,
Как водою управлять.

Как нам в «недра» погрузиться
И тепло на службу взять,
С астероидом сразиться
И подальше отогнать.               
Но, увы, прикрыты веки,
А под ними – пелена,
Неужели человеки
И приматы  -  суть одна?


   
    Я о главном помолюсь…

Ночь, эфир приятен, нежен,
Мириады звёзд горят,
Как алмазами увешен
Неба праздничный наряд.

Восхищён я чудным миром,
Разбегаются глаза:
Геркулес, Весы и Лира
И Полярная звезда…

Млечный путь ведёт куда-то
Освещённой полосой,
Он  -  великая загадка
Для «учености» большой…

Обращаю взор к Венере,
Той богини не страшусь,
Ей, которой очень верю,
Я о главном помолюсь…

Как прекрасно небо ночи
При сияющей луне,
Кто-то радостно хохочет,
Но тревожно, грустно мне…

Во Вселенной есть пылинка,
Под названьем «человек»,
В мире вечном он новинка,
Но суров его разбег…

Предал он святую веру,
Губит всё, что есть вокруг,
Зевса прогневил,  Венеру -
Ждёт его смертельный круг…



        В лодке одной…

Люблю свою землю, Россию люблю,
Но и люблю планету,
Всё человечество тоже люблю,
Сущность великую эту….
Скажи своё слово, космополит,
Скажи его миру снова,
Что в лодке одной суждено нам плыть
В природе шальной, суровой.
Плывёт земной шар в океане пустом,
Плывёт на «буксире» хрупком,
Ни тверди под ним, ни воды кругом
В пространстве немом и жутком.
И было уже, когда рвался буксир,
Сходила Земля с орбиты,
Огонь пожирал человеческий мир,
Вулканов лавой облитый.
И снова стучится в «ворота» беда:
Фанатик уселся в лодку,
Сурово чело его, сжаты уста,
Готов он нажать на «кнопку».
Он верит, что правое дело свершит,
Патриотичный «в доску»,
Нет, не скажу я, что это бандит.
Он просто дитя недоноска…


    
      Исключённые из жизни.

Как воют собаки, известно?
Прислушайтесь, если придётся:
Из очень собачьей  «песни»
Тоска безысходная льётся.
Так воют цепные псины,
Что видят свободный мир
И радости в нём и пир,
Но в мир тот войти бессильны.
Ох, трудно собаке, видно,
Понять: отчего, почему
Её исключили из жизни,
В которой все твари живут.
И вдруг ей на ум приходит,
Что нет её больше в природе,
Ей горько, и псина воет,
Живую себя хоронит

               
       Выла собака…

Стояла погода, сияли лица,
И только собака выла:
С цепи отпустить просила,
Но только не тут-то было.
Свобода ей только снится…


               
   Воззвание к охотнику

Охотник, к тебе обращаюсь,
Скажи, ты охотник чего?
Чем охота тебя прельщает,
Что к убийствам тебя влечёт?
Тебе нравится смерть зайчишки?
Ты конвульсиям лося рад?
Прочитал бы в хорошей книжке,
Чем полезен твой меньший брат.
Птица ест насекомых вредных,
Поедает всю падаль шакал,
Леопард –  санитар полезный,
Даже волк очень нужен нам.
У природы всё связано тесно,
И чем больше мы птиц убьём,
Тем мы больше погубим леса:
Шелкопряд его съест живьём…
И комар будет есть нас жадный,
Вслед за ним налетит саранча,
Никого убивать не надо,
Ни по делу, ни сгоряча.
Ты, охотник, подумай немного,
Перед тем, как курок спустить,
Легче что-то сломать, ей-богу,
Чем потом это всё «починить».
Как убьём всё вокруг живое,
Так и нам всем придет конец…
Где ружье твое дорогое?
Сдай его на «металл» наконец!

               
               
      Пришли те гибельные годы.

Пришли те гибельные годы,
Уже используют науку силы злые,
И кличут новые невзгоды,
Где мёртвым позавидуют живые…

               

                З а ч е м…

                Горят и падают деревья,
                Спасаясь, мечется зверьё,
                Мы видим только пух и перья,
                Где человек поднял ружьё.

                Он говорит: люблю природу,
                Но убивает дивный лес,
                Он засоряет воздух,  воду
                И уж добрался до небес.

                Он  любит,  в то же время губит
                Что нам даёт и есть и пить.
                Зачем пришли на Землю люди,
                Кто это может объяснить?      

               


  Армагеддону  -   нет!

     Песня – набат.

Войны пусть нигде не будет,
«Пожар» может общим стать.
Мы не пещерные люди,
Мы это должны понять.
               
Припев:
Ядерные арсеналы,
Могут затмить нам свет,
Время сказать настало:
Армагеддону  -  не-е-т!

И если безумный властитель
Будет к войне стремиться,
С «трона» его гоните,
Он двусторонний убийца!
Припев               
Пусть властвуют над державой
Не «фюреры» и не «буши»,
А мудрость, покрытая славой,
И самые светлые души.
   
               
Месяц в небе тонок был.

  Стишок для детей.

Месяц в небе тонок был,
Ну, совсем ребёнок,
Но он вышел из пелёнок,
Начал набираться сил.

Ел туман он вместо хлеба
И росу с растений пил,
Через месяц он по небу
Колобочком покатил…

               



                Росточек.

                Ольхи росточек маленький   
                Прорвался сквозь бетон,
                Он худенький и слабенький
                И силы нету в нём.
               
                Стою я, озадаченный,
                И не могу понять,
                Как мне рукой накаченной
                Бетон тот разломать.

               
         Роману Солнцеву

В поэзию, как в женщину,  влюблённый,
Он был обласкан Музой за троих.
Он не ушёл,  живее он живых,
Её благословеньем осенённый…

Я не солгал в стишке своём кургузом
И дифирамба в этом тоже нет,
Живут стихи – они хранимы Музой,
И вместе с ними будет жить поэт…


               
    Зачем они послушались змею.

Я верю Библии, сказанию сему,
И жаль мне Евы, вместе с ней – Адама,
Зачем они послушались «змею»,
И Ева стала юноше желанна.
Господь их наказал за ослушанье;
За дерево, понесшее урон,
Назначил Он суровое изгнанье,
И стали они смертны с тех времён.
И каждый их потомок тоже смертен,
Хоть гений он, хоть лучший из людей,
Хоть он герой своей страны известный,
Хоть был он в храме протоиерей.
И не было времен пригожих, лучших,
Весь мир грешил, не ведая границ,
Но Бог был милостив,
           прощал Он всех заблудших,
Кто каялся пред ним и падал ниц.
Простил и первых грешников, наверно,
Коль узы брачные потом благословил,
Но умерли они… и их потомки тленны…
На всей Земле не сосчитать могил.
Загадочно великого Творца веленье.
Он добротой своей нас умилил,
Но дорого ли стоят те прощенья,
Коль наказанье он не отменил?


               
   Тут книгу оставил Астафьев.

«Царь-рыба» на этой площадке,
Куда я сейчас пришёл,
Тут «книгу» оставил Астафьев,
Чтоб каждый её прочёл.
На уровне птичьих полётов,
Откуда всегда видней,
Глядит на Овсянку осётр,
На свой родовой Енисей.
Но в прошлое мысли уносят…
Река, поскорее очнись!
Ты слышишь, как мальчик просит:
«Маманя, ты где? Покажись!»
Но Витеньке нет ответа,
Лишь шепчут о чём-то волны,
Шумят над рекою ветры,
А мама его безмолвна.
Рубцам не зажить на сердце,
Живучи они, как вечность,
И если прижились в детстве,
Быть болям другим сердечным.
Потом была боль за Россию,
За мир, неспокойный и злой.
Он был возмущён насильем,
Любой агрессивной войной. 
               
Я тут, у гранитной книги,,
Читаю, стою над ней,
И будто снимаю вериги
С души омрачённой своей…

          


      Светлый праздник.

Светлый праздник православный,
Слышен колокольный звон,
Разговеться хочет каждый,
Радости  -  со всех сторон.

Куличи, яички, пасха…
Как прекрасен каждый стол,
Можно вволю наедаться,
Пост Великий отошёл.

Добрый день! Христос Воскресе! –
Визитёры тут-как-тут.
- Да, Воистину Воскресе!
Проходите, здесь вас ждут.

Ухажеры, право, где вы?
Поменяйте свой маршрут!
Ведь уже трепещут девы
В ожидании  ваших уст.

Похристосуемся, люди!
Как нам повелел Господь,
Все обиды позабудем,
Ненависть прогоним прочь!

         
Молитва сироты.

Всеведущий Боже, ты же всё знаешь,
Скажи мне, где мама и папа мои,
Я очень надеюсь, что ты понимаешь,
Как сильно мне хочется их найти.
Я маму запомнил с какой-то ношей,
И мне не забыть её грустных глаз.
А папу не помню, но он ведь хороший?
Скажи мне, что делает он сейчас?
Вчера вот, я маму во сне увидел,
Узнал я лицо и щербину во рту,
Я плакал от радости и обиды,
Припав головою к её животу.
И вдруг никого, ничего не стало,
Я больше не чувствовал маминых рук,
И только лишь сердце во мне стучало…
Избавь меня, Боже, от этих мук!
Не знаю, как «лихо» в себе осилить;
Возьми, научи, вразуми скорей,
Чтоб на кого-то обиду не вылить,
Уже прорастает во мне злодей.

Долго молился сиротка и с чувством,
Своей утомлённости вопреки,
    И строгий СВЯТОЙ за лампадой   тусклой
Молча смотрел на него с «доски»…



    Варламу Шаламову

Он, как писатель и поэт,
Был возмущён насильем,
Радел он за иной расцвет
Страны родной  -  России.

Свободы жаждал он для всех,
Писал об этом много,
Но не пришёл к нему успех
В стране, презревшей Бога.

Не опьянил его дурман
Идей бредовых Маркса,
В итоге  -  долгий Магадан
И гнёт страшнее рабства.

В Канаду всё же не сбежал,
Не стал он эмигрантом,
Не «тявкал» из-за рубежа,
Не «стряпал» фолиантов.

Стихи его  -  сплошной протест,
Он знал: закончит плохо,
Но продолжал нести свой крест,
Ждала его «Голгофа»…

               
 
   Но не постиг я высшей тайны…

Любимая, ты не со мной,
Ты далеко и даже очень,
Живешь в своём далеком Сочи,
И я тебе совсем чужой.
Но ведь все было, точно было,
Твои я тайны открывал,
И я страдал и ревновал,
Когда ты рано уходила.
Как началось? Совсем обычно:
Прошли три женщины, и я
Лишь бросил взгляд на них 
                привычный
И увидал одну тебя.
Но не постиг я высшей тайны,
В ней токи ауры иной:
Она не рядом с красотой
И не предмет очарованья.
Ей просто нету объясненья,
Её невидимы следы,
В ней дар космической среды
И неземное притяженье.

О, незабвенная Елена,
Ты – не моя, и я – не твой,
Освободи меня из плена,
Верни души моей покой.

               
               
         Индийский эпос  вещает о том,
 что за Полярной звездой, в мире Махарлока,
 живут чистые умом люди…


           Завидный мир.

В созвездии том есть планета-кумир,
Там мудрых народов  «дом»,
Там просвещённый, завидный мир,
И люди чисты умом…
В парламентах этой планеты святой
Имеются три палаты,
Там не бывает кровавых войн,
Державы друг другу рады.

Народы Вилоны давно дружны,
Им всякая брань отвратна,
Во власти высокой у каждой страны
Есть «матерей палата».

Лишь этой палате дано решать,
Нужна ли война народу,
Ведь мать не отправит детей умирать
Правителю злому в угоду.

Земля дорогая, черёд настал
Довериться доброй воле,
Чтобы любовью твой мир дышал,
А не стонал от боли…

             

                Матёрому стихотворцу

       Дружеская юмореска на стихи Николая Ерёмина
                «К музе» и «Эдуарду Русакову». 

                Стихи-то Пушкиным не пахнут,
                Но Коля может стать - как бог,
                Когда сумеет Музу трахнуть…
                О, Зевс, замкни её чертог!




               Посвящается детям.
              Они обязательно пожалеют
 ёлочку, и будущее леса окажется
                в надёжных руках.

         Плачет ёлочка…

Папа к ёлке подошёл,
Отрубил ей «ножку»,
Потом принял валидол,
Вышел на дорожку.
Ёлку он домой привёз
И сказал сынишке:
«К нам приедет Дед Мороз
И подарит шишки».
Праздник скоро наступил,
Весело у Вовы:
Весь детсад он пригласил
И надел обновы.
Ёлка – прелесть, красота,
Есть шары, снегурки,
Абсолютно все места
Заняли игрушки.
Хороводы чередой,
Веселятся дети,
Только ёлочке одной
Хуже всех на свете.
Плачет ёлочка теперь,
Больно ей без ножки,
Пить охота, мочи нет,
Сохнет понемножку…               
Потом ёлку увезут,
Выбросят на свалку,
Жалко мне её красу,
Даже очень жалко…



   «Погибли все, остался я один» -
Надпись на камне у Базыбайского
порога.

    Высок Базыбайский порог…

От Верх-Гутары они начали путь
В надёжной резиновой лодке,
Решили они хорошо отдохнуть,
При полной экипировке.
Валерий, Фаина, Ирина, Олег,
Идеей одной одержимы,
Любители драйва, экстрима
Уже совершали туристский «пробег»…
Прошли они бойко Саянский порог,
Не очень был труден Петровский,
Но «Щеки» доставили много хлопот,
Непроходим он на лодке.
Не страшен им был и Китатский слив,
Но там потеряли карту,
Вслепую теперь по Казыру шли,
Предавшись судьбе и азарту…
Но вот убыстряет свой бег Казыр,
В гранитное «горло» рвётся,
Высок Базыбайский порог и быстр,
Бушует, ворчит и бьётся.
Вдруг в эту кипень обрушилось всё:
И люди, и вещи, и лодка,
И провожал это бедствие рёв
Стихии могучей глотки.
Бушующим адом был этот порог:
Бросал он людей на камни,
Топил, поднимал, теребил, как мог,
Закручивал в рог бараний.
               
Один только выброшен был на брег,
Другие бесследно пропали,
Измят и изранен весь был Олег,
Его рыбаки подобрали.
Лишь будущим летом прибудет он
На эту «могилу» с венками,
Отвесит погибшим глубокий поклон
И сделает надпись на камне…



           Изыскателям трассы «Абакан-Тайшет»
и «Абакан-Нижнеудинск»   А.М.Кошурникову, К.А.Стофато,
 А.Д.Журавлёву, погибшим при исполнении  долга,  посвящается. 

               
     Долг превыше, всего дороже…

             Баллада.

Мокрый снег, все промокли жутко,
Не даёт им погоды Господь…
Наконец  -  Базыбай, здесь избушка,
Может быть, переждать непогодь?
Отогреться, просохнуть надо,
Но сказали себе  -  вперёд!
Впереди у них дел громада,
Результатов Отечество ждёт…
Идти трудно, идти  -  безумье:
Буреломы, колодник и лёд.
Остановка, и после раздумья
Они делают новый плот.
Нет еды, прогорела одежда,
Из-за слабости клонит в сон,
Но живёт в их сердцах надежда,
Что придут они на кордон.
Волдыри на руках опухших,
Пять плотов отняла судьба
Из-за этой зимы не лучшей,
Из-за ранних торосов льда.
Плот готов  -  их итог терпенья,
Пятьдесят километров пути
Им осталось рекой пройти,
Там  -  жильё, там их ждёт спасенье.
Наконец, плот теченьем подхвачен,
В этом месте Казыр быстёр
Но был снова их труд напрасен:
Ждал в пяти километрах затор.            
Плот, как птица, летит свободно,
Ликованию нет конца,
Возбуждённые голоса,
И затор был замечен поздно…
Вновь на берег уже не вернуться:
Плот в «Дурную матеру» несёт,
Непослушный шесту развернулся,
И мгновенно ушёл под лёд…
Да, могли подождать герои,
Когда реки покроются льдом,
И добраться к жилью рекою,
Но нельзя было думать о том.
Долг превыше, всего дороже,
И в разгаре была война,
Долгий путь не казался возможным,
Их ждала и искала страна.
Кто вдруг «сгинул» Отечества ради,
Тот стал вечен, историей стал,
Тому почести мир воздал,
И он Божьей достиг благодати…


         
    Хочу я в прошлом побывать

Хочу я в прошлом побывать,
Увидеть там отца и мать
И, опустившись на колени,
Молить их слезно о прощенье,
За то, что мало их любил,
Вниманья мало уделил,
За то, что редко навещал
И что не все «долги» отдал.

Я знаю их любовь ко мне,
И знаю, что давно прощён,
Но я собою не прощён,
И снятся мне они во сне…


          Геня и Ляля

С папой и мамой приехала Ляля,
Девчушечка милая лет пяти,
А мне было шесть, и мы гуляли,
А также лепили в саду «куличи».
Было легко нам, уютно рядом,
И аурой неба освящены,
Мы были очень и очень рады,
Что мальчик и девочка  - мы.



          Помню…

Помню мамы моей тревогу
И слезинки в её глазах,
Когда я вдруг поранил ногу,
И отец меня нёс на руках.
Помню церковь, душевный трепет
Средь икон и мерцанья огней,
Запах ладана и свечей,
И как мама о чём-то шепчет…
Как был садик с малиной сладкой,
Рядом с ним огород большой,
Там отец мне показывал грядку,
Где меня он когда-то «нашёл».
Как зима приходила и с нею –
Прелесть ёлки и Дед-Мороз,
Я счастливым ребёнком рос,
Праздник детства забыть не смею.
Но однажды, когда стемнело,
Арестован был мой отец,
С этим детство моё отзвенело
И закончилось в десять лет…




Сестре Тамаре.

Тяжело  вспоминать об этом,               
То чужая была сторона,
И в квартире сырой, непрогретой
Оставалась девчушка одна.      
                Только вечером мама обнимет,
                Поцелует и к сердцу прижмёт,
                А на зорьке вдруг снова покинет,
                На работу свою уйдёт.
                Все-то заняты, всем достаётся,
                А отец в лагерях гниёт,
                И растёт она, как придётся,
                Ни присмотра за ней, ни забот.
                Среди ночи она проснулась,
                Широко округлив глаза,
                С хрипом в горлышке задохнулась,
                И на щёчке застыла слеза…
                А потом мне был сон чудесный,
                Не иначе, Господь послал:
                Мне ручонкой своей прелестной
                Ангелочек с небес помахал…

            

            «Вы пали за Русь,
          погибли вы за Отчизну»
 - Из вальса И.А. Шатрова
       «На сопках Маньчжурии»
               

Эссе в стихах на Русско-Японскую
 войну(1904-1905г.),
преследовавшую колониальные цели.


   Мне снились Маньчжурии сопки…

Мне снились Маньчжурии сопки,
Фазаны и гаолян,
Ржавеющие винтовки
И белые кости славян.
А утром я рылся в чулане –
Явился такой каприз,
Упорно искал я  диск,
Тот вальс о войне окаянной.
И вот уж «поёт» компьютер 
О том, как «тихо вокруг»,
Но вижу я наш редут
И залитый кровью бруствер.
Сражается полк Мокшанский,
Дерутся солдаты наши,
В строю даже все музыканты –
Гремят военные марши!
Сижу, как опаленный солнцем,
И думаю лишь о том,
Зачем же в краю чужом
Мы воевали с японцем?
Зачем нам был нужен Дальний,
И нужен был Порт-Артур,
Где растут гаолян и пальмы,
    Где сеял и жил маньчжур.
               
От Дальнего до Мукдена –
Везде там могилы найду
И где припаду на колено,
Как в вальсе Шатрова, скажу:
«Спите, герои, спокойно,
Вы пали за нашу Русь!»
Но отчего-то мне больно,
И сердце сжимает грусть.
Я чувствую фальшь вековую,
Где рушится мыслей строй:
Не за страну родную
Там умирал герой…



      Фома Ярополк.

Баллада о бренном и вечном.

Был Фома Ярополк везучим,
Все услады земные познал,
И когда представлялся случай,
Он за юбкой бегом бежал.
Но фортуна ему изменила,
И погиб молодой бонвиван,
На погосте осталась могила,
А душа унеслась к небесам.
Он в чистилище пробыл недолго,
И премного довольный тем,
Попросил у всевышнего Бога
Переправить его в Эдем.
Наконец-то он прибыл на место,
Видит рай он и ангелов сонм,
Благолепием, миром чудесным
И вниманием окружён.
Всё понравилось, всё как надо,
Но он дело пошёл искать,
Не привык он шататься праздно,
На скамеечке отдыхать.
Подошёл Ярополк к Херувиму
И спросил про прекрасный пол,
Удивился «служитель»,
                как видно,
Все же деву-красу привёл.
Но Фома озадачен, гадает:
Отчего он не весел с ней,
Почему не горит, не пылает,
Не дарит комплиментов ей.
И она вдруг сама открылась,
Божьим заповедям верна:
«Здесь иная любовь поселилась,
Ты мне брат, я тебе сестра.               
Слышишь ангелов хор небесный,
Видишь сад, золотой ручей?
Отдыхай, где всего милей,
Где покажется интересней».
Прогулял Ярополк с «сестрицей»
Ровно тысячу лет подряд,
Но не спится ему, не сидится,
Не прельщает его вертоград.
Он устал отдыхать без дела,
Не гореть, не пылать душой,
Не ласкать девы юной тело,
Называть её лишь сестрой.
Наконец Ярополк убедился,
Что не здесь нужно быть сейчас,
К целомудрию он не стремился,
И Платон ему был не указ.
Как мы знаем, исчадиям ада
Всё известно о мыслях людей,
Лишь подумать о блуде надо,
Как они уже ждут у дверей.
Рай покинул Фома проворно,
И забрал его некий субъект,
Был изысканно он одет
И в плаще был иссиня-черном.
Удалившись из райского сада,
Они прибыли в тот трактир,
Филиал всем известного ада –
Где давно был заказан пир.
Ад был полон кокоток разных,
Веселились они в полноту:
Ублажали жуиров праздных,
И одна приласкала Фому.
Закружило Фому, завертело,
Отлюбил он тут всех девиц,
Но не знал он ни в чём границ,
И всё это ему надоело.
Он решил убежать из ада,
Отойти от столетней гульбы,
Он устал предаваться усладам,
Но из ада непросто уйти.               
Окружили его девицы
И вопят они и кричат:
Так нельзя, никуда не годится,
Ты не смеешь вернуться назад.
Но прорвал Ярополк «осаду»,
Наконец перед Богом предстал,
Как гулял и грешил до упаду,
Обо всём он ему рассказал.
Бог простил ему эти проказы
И позвал его в райский сад,
Но Фома отказался сразу,
Не желал он вернуться назад:

«Я устал в том раю от безделья,
А в аду от любви и вина,
Опостылело мне веселье,
Но и райская жизнь не нужна.
Что мне рай, этот  мир ленивый,
Без страстей и сердечных мук,
Мир бесчувственный и красивый
И извечный его досуг?
Ни к чему эта сень вертограда,
Риз монашеских тихий привал,
Этой вечности мне не надо,
От неё я уже устал…»
И сказал тогда Бог всемогущий:
«Коль и вечность тебе не нужна,
Устраню
         твою вечную сущность,
И не станет тебя сполна!»

Нет Фомы ни в каком уже виде,
Даже прах на погосте исчез,
Ни душой он, ничем невидим,
Не нашёл его даже бес…



   Нет, не  нужно Зло терпеть.

Нет, не нужно, видно, было
Богу на кресте страдать,
И от злой, нечистой силы
Так заблудший мир спасать.
Это было благородно,
Только беса не смутить,
Человеку очень сложно
От лукавого спастись.
Долгожитель преисподней
Много тысяч лет прожил,
Он силен, умён сегодня,
Нужный опыт накопил.
Человек пред этим «стажем»,
Что неопытный щенок:
Побежит, куда покажут,
Выберет любой порок.
Нет, не нужно Зло терпеть.
Уж пора «бесову рать»
В преисподнюю загнать
И надёжно запереть!
Кто-то скажет: это сложно,
Неприемлемая чушь.
Но для Бога всё возможно!
Или Он не всемогущ?

   
 
                К  Немезиде.

               Воспрянь от сна,  Возмездия богиня,
               Своих грифонов громко призови,
               Терзает мир бесчестье и насилье,
               Мир стонет, умывается в крови…
               Наш бог неважно этим миром правит,
               Достаточно покаяться попу,
               И тот любому кату грех прощает, 
               Чем тешит тёмную, лукавую толпу.
               Промчись вокруг планеты, Немезида,
               Порядок в нашем мире наведи,
               Туда,  где жизнь была почти убита,
               В многострадальную Осетию приди…

               Возле неё окинь окрестность взором,
               Преступника кровавого сыщи,
               И, привязав его к столбу позора,
               При всём честном народе допроси:
                Как может он спокойно спать на вилле
               С проклятьем стариков и матерей,
               Не слышит ли он вопли тех детей,
               Которых танками его «бойцы»  давили?
               Потом отдай его своим грифонам,
               Пусть он почувствует и боль и страх,
               И не внимай его последним стонам,
               Он был злодей, пусть источится в прах…