Окрестностей прохожий гражданин

ООО "Шекспир и племянники",
пегасит-рифмует подельник
творим на стыке забубённого реализма и задушевной лирики.

         ...........


Стоял ноябрь 2013, коричнево-чёрный, разбухший от ветров южных направлений и ежедневных дождей. Даже воздух источал пронзительную сырость одновременно у Анечки Полузайцевой в Санкт-Ленинбурге, и у меня в Москве. Когда превозмогать стало совсем невмоготу, я решил:

-Поеду ка на Северок, буду скитаться целых пять, нет, лучше семь(!) дней, глазеть  на первый снег.

О чём вечером во вторник незамедлительно и поведал Анечке Полузайцевой по телефону.

-Здорово! Любить Россию в непогоду!- мечтательно завздыхала у себя на пятом этаже без лифта в Санкт-Ленинбурге Анечка Полузайцева.

-Ага,- снисходительно улыбаюсь на четвёртом этаже с мусоропроводом в Москве.

Я по-прежнему любознателен, мне всё интересно. Я вечно что-нибудь, где-нибудь наблюдаю-примечаю, извлекаю разные впечатления. Мы с Анечкой, как люди пописывающие прозочку и стихи, острее чувствуем, чем не писючие граждане.
Вот стоит нам с Анечкой выйти на улицу, ей в Санкт-Ленинбурге, мне в Москве, как мы, не сговариваясь, начинаем всё происходящее вокруг остро ощущать. Тем более Анечка, натура трепетная, она уже на выходе из квартиры начинает ощущать. Но, дохлое дело: как подсказывает наш богатый жизненный опыт, этой самой окружающей действительности, мы пофиг. И с этим мы не спорим. А зачем?
Мы с Анечкой по настроению пишем о грусти и печали, о тоске и одиночестве, она в Санкт-Ленинбурге, я в Москве…. У нас полно всяких дел, мы бегаем, психуем...она в Санкт-Ленинбурге, я в Москве...
***
Я уже не пою «Ой мороз, мороз»,
Я всё меньше общаюсь теперь с людьми,
Как на лошадь рабочую рухнул спрос,
И ценю каждый прожитый в жизни миг.

Я не верю, что катится в пропасть мир,
И в разбитые вдребезги зеркала,
И что жизнь – лишь халтурно-кривой пунктир
И штриховка чернилами по углам...

Я не верю в сердечности крытый гроб,
И что чёрная кошка всегда к беде,
Я не верю ни в сплетни, ни в гороскоп,
Ни в минор панихидных косых дождей.

Я не верю, что Ленин живей живых,
И душа вне могилы нашла покой,
Я не верю в пророчества снов цветных
И в сироп, щедро налитый с похвалой.

Ни вещуньям, ни власти не верю я,
Льстивым откликам, дикторам и врачам,
Я не верю, что ждут нас в чужих краях,
И актёрам-славянам из мыльных драм…


Сказано-сделано! Сел в поезд поехал в сторону Архангельска. В пути трепался с попутчиками о какой-то ерунде, лишь бы время скоротать. Потом спал беспокойно и недолго, часто просыпаясь, потом приехал. На месте «рощи голы, нивы сжаты» - всё ожидаемо-предсказуемо. Но кто ж знал, что вместо  пушистого снежка, с неба будут поливать без продыху все пять, нет, семь дней, муссонные дожди, а в короткие перерывы, очумевшие птахи изумлять своими сольниками. Ещё чуть-чуть, и застрекочут кузнечики, зазудят комарики…
Пепельно-серенькие понедельник, такие же унылые вторник, среда…., водянистые окрестности, раздувшаяся речка, чёрные избы с шатровой церковью и колокольней,
голые деревья и лужи  через всю улицу. Квёлые прохожие шлёпают резиновыми сапогами из сельпо. Ну-у, а дальше, хотите верьте, хотите нет, русское народное фэнтази! Гостевая изба позапрошлого века усиленная… шведским унитазом на постаменте и с подогревом; за стенкой ванна, правда, горячая вода ещё не подключена.В комнате домотканые полосатые половики, корейский телевизор; через раскисшую улицу бугрятся два памятника архитектуры и манят три магазина. И контрольный в голову - кафе с бильярдом. У здешнего народа на красивую жизнь нет денег. Поэтому в одиночестве все дни хлебаю щи, и жую котлеты с пюрешкой под незатейливую попсятину. Какой-то колючий с виду мужик в очках, заезжий охотник, нетвёрдой рукой разливает остатки коньяку по стаканам. Собутыльники хмуры и неулыбчивы. Дело к вечеру, охота явно не задалась. У крыльца мокнет русский народный автомобиль «джип широкий» с московскими номерами.

В натопленной избе сижу и эпистолирую Анечке Полузайцевой в Санкт-Ленинбург. 
Хочу поделиться с ней своими наблюдениями с пылу-с жару… Ну-у, понеслась!

Доброго здравия разлюбезная моему сердцу Анюта свет Полузайцева! Вот решил побеспокоить Вас письмишком зряшным своим, так что, Вы уж не гневайтесь по щедрости своей душевной. Собираясь в путь неблизкий, шутка ли, тыщща вёрст от первопрестольной, по совету Вашему, прикупил в дорогу шоколаду «RITTER SPORT» цельных пять плиток – простой русской еды, дабы было чем досуги вечерние коротать. Ехал я поначалу всё чугункой, да чугункой, потом на «вольве» по асфальту килОметров сто, а дальше уж по какой-то слякотной каше ещё вёрст шестьдесят отмахали. Оголодать и исхудать, пока ехал, я не успел. А село, куда аз грешный навострился, очень старинное и по теперешним временам даже большое. Дворов шестьдесят будет и ещё столько же заколочено-позаброшено. Место приметное. Церква стоит очень даже старинная, тока скособоченная от времени и небрежения; речка текёт быстрая. Заместо благовеста два тракторишки по деревне бегают на ферму и обратно. А народец проживает всё больше смирный, не озарует, одно беда колдырит всякий божий день, потому как работы никакой нету.
И ходют все в сапогах резиновых, потому что любая другая обувка здесь без надобности. Продукты все возют исправно с городу в каждый из трёх магазинов.
Одной водки сортов десять разных и колбасы! Заработать тут можно тока на пилораме. Ежели не пить, то картуз и сапоги яловые себе справить можно, а ещё гармонь. Тока вот девок в селе том нету – все по городам разбеглись, так что играть на гармони на вечорках не для кого. Смуту средь тутошних мужиков сеют тока понаехавшие дизайнеры с Москвы. Они здесь понакупали изб с клопами-тараканами-чугунками, да с банями, и моду взяли кажный год ездить на цельное лето. Справные такие, работящие, по вечерам в школьном спортзале в волейбол играют. Местные недоумевают: дизайнеры виски какой-то пьют и разговаривают без мата - чюдно!
Русский язык красив, спору нет, но мат доходчивей! А мужики попривыкли к ним ужо, потому как им давно всё по…  Вот и положили они на заезжих дизайнеров с прибором, тока раскумекали, как подзаработать на ентих москвичах – то печку в избе поправят, то дровишек наколют. А ещё здеся бабы бельё в речке полощут, а рыбу мужики не промышляют, потому как нету её здесь совсем. Так вот и шкандыбаю цельными днями по селу и глазоположением занимаюсь. По ОРТ сказывали, что теплынь несусветная, ещё с неделю простоит, вот я и подрасстроился в конец. Давеча сходил за семь вёрст в деревеньку одну заброшенную, тока вымок весь.
А вчерась в вечеру к дизайнерам в баню париться навострился, устроили пир на весь мир, поели досыта, попили в волюшку, и потом душевно пели песню космонавтов  про «траву у дома». Потому как тоска сделалась страшенная на душе от этих циклонов с Атлантики, а виски эта наипервейшее средство от кручины и печали. Мне одна поэтка со стихиры рассказывала. Дык, опосля едва до дому добрался – темнотища кругом, хоть глаз выколи и ноги разъезжаются петлять по грязюке. Долго брёл к своей VIP избёнке, даже успел оголодать и исхудать в пути. А по утряни сызнову пойду шляться в поля–леса за впечатлениями…
А ещё разлюбезная моя Анечка, кланяйтесь низко от меня отцу Фёдору. От энтого у меня на душе легше станет.
Вот так, сделал телевизор потише, и сижу складываю слова в предложения слева направо, сверху вниз, сочиняю эпистолу Анечке Полузайцевой, свои наблюдения в этнографической манере излагаю, а без этого никуда – мы ж с ней литературим в свободное от зарабатывания денег время, невзирая ни на что. Что я хочу сказать Анечке? А кто ж его знает…. Нет, уж точно не буду заострять внимание на бизнесе, политике, скандалах, гламурной фигне. Напишу ка я Анечке про здесь и сейчас. Эх, а хорошо бы лечь полежать в ванну, которая через коридор от меня, но в ванной нет горячей воды, её ещё не подключили. А в общем, мы с Анечкой живём в самой лучшей стране.
 
Уже в Каргополе, забежал по делу в одну знакомую фирмочку. Один компьютер был свободен, я зашёл проверить почту, и там меня ждали стихи Анечки Полузайцевой:

Ошевенск
Кривой полосой бездорожье уходит в леса,
Под тяжестью хмурого неба сгибаются крыши...
Давно не звучат здесь восторженные голоса –
Летит матерок над осенней расхлябистой жижей.

Из стен скособоченных смотрят устало и зло
Глазницы окошек со шторками в мелкий горошек,
Прозрачная плёнка местами – почти как стекло.
Охристо-чагравой листвой каждый двор запорошен.

Полешко к полешку – к морозам готовы давно,
Бьёт в нос аромат непросохшей с дождя древесины.
Стареющий бор – диахромным немым полотном,
Замшелой церквушки ржавеющий купол старинный.

«Небесный облупленный» вбитого в землю креста,
Две баньки в безрыбной реке - отражением смятым.
«Забытые Богом…»... Забыты ли Им те места?
Когда благодать накрывает с макушки до пяток...

Вот так и наблюдаем мы с Анечкой Полузайцевой за окружающим нас миром.
Она из Санкт-Ленинбурга, я из Москвы. По каргопольским колдобинам неуклюже прыгают иномарки. Я возвращаюсь в гостиницу. И небо, и река Онега грязно-серые, и лишь за лесом какой-то намёк на просвет.

 
Каргополь. ноябрь 2013


фото автора