Беспощадность любви Часть вторая

ТАМАРА


                Первое, что увидел Андрей, когда вошел в зал квартиры и проговорил стандартное: «Здравствуйте!», -  это огромные темные, без блеска, миндалевидные глаза на бледном лице , с нескрываемым интересом рассматривающие его. Потом он увидел большой, немного великоватый для такого лица рот с тонкими, неулыбчивыми, строго сжатыми, ярко красными, без следов помады губами, и целую волну иссини черных, мягких и пушистых даже на вид, волос, свобод но стекающие по ее плечам. Губы ее дрогнули, приоткрыв ровные, молочно белые зубы и прозвучал низкий, мягкий, грудной голос с чуть заметным западно-украинским, ласкающим уши, певучим акцентом:

                --Здравствуйте... Проходите, пожалуйста...
                --Удивительное лицо, - подумал Андрей, - оно прямо-таки завораживает, притягивает к себе и заставляет на себя смотреть...

                Андрей любил смотреть на женские лица. Они ему казались и представлялись значительно живее, интереснее и многообразнее, чем мужские лица. Они были мудрее и человечнее, и каждое из них - обязательно было красивым. По раз ному были красивыми, но все равно были именно красивыми. Некрасивых женщин практически не бывает. Просто, она бывает разной, женская красота Она может быть мягкой, нежной, тихой, незаметной, но может быть и броской, яркой, вызывающей и даже раздражающей; она может быть доброй, истинно женской материнской, но может быть и злой, надменной, грубой, пошлой. Есть красота умная, возвышающая, вызывающая у людей самые их лучшие, человеческие качества, но есть и другая, подлая, низменная, вульгарная, глупая, опускающая человека до примитивного, чисто физиологического, бездумно- животного состояния.

                Но это все лишь о женских лицах. Мужские лица другие, они - более простые, более грубые, более примитивные. В них нет того кипения, явного или тайного, жизни во всем ее широчайшем многообразии, в них нет той духовной мудрости и глубины, свойственных женщинам-матерям, мадоннам, так притягательных взгляду художника и заставляющих их постоянно писать женщин с младенцам. В мужских лицах больше грубой, не рассуждающей, примитивной, бесплодной, разрушающей силы и жестокости. Женских же лиц жестоких не бывает. Это противоестественно, женщина и жестокость Женские лица всегда добрые. Просто, доброта и мягкость могут быть задавлены жизненными обстоятельствами, запрятаны где-то глубоко-глубоко, до поры и времени. Но стоит женщине полюбить, встретить понимание, участие, как их лица сразу же расцветают, словно подсвечиваются изнутри каким-то теплым, ровным, не ослепляющим и не обжигающим светом.

                И когда Андрей смотрел на женщин, он, прежде всего, смотрел на их лица, а уж потом на все остальное, фигуру, грудь, талию, бедра, ноги волосы или одежду ее. Лицо этой девушки поразило его. И он уже не пожалел о том, что пошел на этот семейный, званый ужин. Он понял, что теперь ему здесь не будет скучно. Но он понял и другое, что в течение всего этого вечера каждый его жест, каждое его слово будут теперь рассматриваться и оцениваться очень и очень строго, как под микроскопом, и он с удивлением для себя вдруг обнаружил, что он, в общем-то, и не против такого пристального рассматривания. Наоборот, ему даже нравилось это рассматривание, и он бы согласился, чтобы оно продолжалось и потом, после завершения этого семейного вечера.

                Андрей прошел к столу, заставленному тарелками со снедью. В центре стола стоял большой графин с темно красной жидкостью и бутылка коньяка. За столом сидели трое: сама хозяйка, справа от нее - деверь, а слева - дочь. Стул напротив дочери был свободный. Оксана Григорьевна встала со своего места и обратилась к Андрею:
       --Андрюша, познакомься, пожалуйста, это моя дочь, Тамара...

                Девушка поднялась и протянула ему руку, глядя прямо в лицо своими выпуклыми, похожими на перезрелые сливы, раскосыми, черными глазами. Андрей протянул вперед свою руку и осторожно пожал ее длинные и тонкие как у ребенка, пальчики...

                Вечер прошёл нормально. Андрей с Вадимом Львовичем уговорили потихонечку бутылку коньяка. Андрей пил наравне с партнером, но, при этом от души закусывал, ел с удовольствием, похваливая угощения и восхищаясь вкусом приготовленных блюд. Андрей не страдал особенными комплексами и охотно перепробовал все, стоящее на столе. Особенно понравились ему вареники с творогом, клубникой и вишней. Такой вкуснятины он никогда в жизни не ел, в чем он искренне признался покрасневшей от его похвал хозяйке. Вадим Львович оказался неважнецким выпивохой, опьянел довольно быстро и как только бутылка коньяка опустела, полез было за второй, но Андрей решительно воспротивился и тот быстро сник, «закосел» окончательно, потеряв контроль над собой. Пришлось уговорить его лечь спать. Андрей вместе с хозяйкой отвел деверя в его комнату и уложили на диван.

                Потом они сидели втроем, пили чай из самовара с громадным бисквитным тортом, изготовленным по тайному рецепту самой хозяйкой и разговаривали. Правда, если признаться, то разговаривали в основном лишь Оксана Григорьевна да Андрей. Тамара же больше молчала, лишь иногда вставляя слово, другое в их разговор и поглядывая загадочным, ничего не объясняющим взглядом то на мать, то на Андрея. Она не разговаривала с ними, но была активнейшим, если не самым главным участником их беседы, потому что весь разговор этот, если разобраться, шел из-за нее и ради нее.

                Оксана Григорьевна, как все матери дочерей, была мудрой женщиной и не могла не заметить острого, но пока еще молчаливого интереса ее дочери к Андрею. Не могла она не заметить и нескрываемого, граничившего с восхищением, изумления, промелькнувшего в глазах Андрея при его первом взгляде на Тамару. А заметив, не могла не встревожиться, ведь ее дочь до сих пор была совершенно равнодушна к мужскому полу и это обстоятельство ее саму даже несколько расстраивало. И она весь вечер очень тактично, ненавязчиво, как бы вскользь и невзначай, расспрашивала Андрея о его жизни, о его родителях и даже о его девушке. Точнее, обо всем том, что могло ее заинтересовать в молодом человеке, на которого неожиданно обратила внимание ее единственная дочь, обожаемая и горячо любимая.

                Андрей, сам того не подозревая, рассказал о себе достаточно много такого, чтобы о нем у окружающих создалось довольно верное впечатление. Единственное, о чем он, ни под каким нажимом не хотел рассказывать это была тема его девушки, его невесты, его женитьбы. Здесь он всячески ускользал от любых, прямых или косвенных вопросов или же все сводил в шутку, что, в общем-то, свидетельствовало как раз в его пользу.

                Разошлись они поздно. А на другой день, как раз перед обедом, когда Андрей собирался идти в столовую на ракетную точку, где у них был свой обед по рациону ракетчиков, к нему постучались. Это была Тамара. Она была в легком, цветном сарафане, полностью открывающем ее угловатые пока еще плечи и лишь немного - маленькую, острую, торчащую вперед девичью грудь. Ее длинные волосы были собраны высоко над лбом в пучок и сколоты где-то на затылке невидимыми глазу шпильками, а затем свободно рассыпались по плечам. Она была очень и очень красивой. На нее нельзя было не смотреть, ею нельзя было не любоваться.

«Ты снилась мне совсем еще девчонкой, коса змеилась по твоим плечам.  И голос твой, доверчивый и звонкий в моей душе надеждой зазвучал. Была надежда розовой  "жар-птицей",  она парила где-то в облаках... Судьбы своей забытую страницу я вновь держу в растерянных руках.
И вновь рассудок прошлое лопатит, а память снова рвется в никуда. Так наша жизнь становится расплатой За всю ту ложь, что метила года.»..

                Эти стихи Андрей напишет потом, через много, много лет, когда воспоминания волной, потоком хлынут на него, вызывая в душе смятение тоску и горькое чувство непоправимости утрат... Сколько их у него было в жизни таких утрат? Много, очень даже много, слишком много для одного человека, для одной жизни. Правда, Андрей старался ни о чем сделанном в жизни никогда не жалеть. И он  действительно практически ни о чем не жалел. Рассудком не жалел, понимая бесплодность подобных затей. Но не сердцем. Над памятью сердца он не был властен. И эта память давала о себе знать по ночам, в удивительно ярких, красочных и часто повторяющихся снах.

                И Тамара оказалась тем кусочком его жизни, той ее частью, перед которой у него навсегда осталось чувство собственной вины. И он так и не сумел, не смог для себя определить, правильно ли он тогда поступил, уехав внезапно из города Броды к себе в Москву, сбежав, по существу, от Тамары, испугавшись тогда не понятно чего. Но ведь правду говорят, что обжегшиеся на молоке, дуют и на воду. Вот Тамара и оказалась той его водой, которую он не захотел, не рискнул с испугу выпить, после кипящего молока любви к Зине. Не стал пить, хотя и изнывал от жажды.

                Рановато он встретил Тамару. Не готов он был к новым встречам, к новым чувствам, к новым испытаниям, к новым волнениям. Он был еще там, весь в своем прошлом, которое держало его цепке и властно, диктуя ему свои законы его жизни и не позволяя ему свободно распоряжаться ни самим собой, своим телом, ни своими чувствами, ни даже своими мыслями:

«На беду тебя я встретил, на беду.  Словно сердцем зацепился на бегу.  Словно разом изменился белый свет, и  назад уже дороги больше нет.
На беду тебя я встретил, на беду.  Твое имя повторяю, как в бреду, твои руки целовать готов до слез,  ведь душа моя гуляет среди звезд...
На беду тебя я встретил, на беду. сам  тебя к себе на свадьбу приведу, посажу среди знакомых и гостей , а  потом сведу в невестину постель.
На беду тебя я встретил, на беду, жизнь скользнула за последнюю гряду. Отпусти ты мою душу на покой, ну, а сам тогда останусь я с тобой»

                -- Андрюша, можно к тебе? - спросила она, вопросительно подняв брови и снова глядя ему прямо в лице невозмутимо спокойным, серьезным взглядом.

                -- Конечно, Тамара, конечно, - засуетился Андрей, а сам в это время подумал, -  Почему это все мои знакомые девушки и женщины называют меня непременно Андрюшей, - и тут же совершенно о другом, -  а глаза у нее словно темный омут... Притягивают неодолимо. Неужели она еще не осознает своей силы, своей власти над мужчиной?

                Тамара зашла в комнату, оглядела ее с нескрываемым интересом, и с какой-то странной интонацией, не то сожаления, не то одобрения, сказала:

                -- А ведь это когда-то была моя комната...
                -- Извини, Тамара, - усмехнулся Андрей, - я не знал..
      
                Тамара глянула на него исподлобья, внимательным, испытывающим взглядом, как бы решая для себя какую-то сложную задачу, потом решительно тряхнула головой и спросила:

                -- Андрюша, тебя часто девушки приглашали в кино?
                -- Да вреде бы нет, - удивленно пожал плечами Андрей, - Чаще всего мне самому приходилось их приглашать...

                Тамара заложила руки за спину, вызывающе вздернула в   вверх подбородок и, демонстративно отвернувшись от Андрея, но таким образом, чтобы боковым зрением всё-таки видеть его лицо, торжественно произнесла:

                -- Значит так, Андрюша, придется мне восполнить этот пробел в вашем воспитании. Я приглашаю вас сегодня вечером пойти со мной в кино В наш кинотеатр «Буковина». В 19-00. Вот билеты. Я уже их купила.

                Она повернулась к Андрею, сделала шаг вперед и положила билеты на стол. Лицо ее горело, над верхней губой выступила испарина. Видно было, что сказанные ею только что слова, дались ей, несмотря на всю ее внешнюю хладнокровность, отнюдь не легко.

                -- До чего же хороша, - подумал Андрей, - неужели у нее действительно нет парня? Хотя именно к таким-то парни обычно и не подходят. Они их просто-напросто боятся. Слишком уж строгие и гордые... Не ширпотреб...

                Он подошел к столу, взял билеты в руку, посмотрел зачем-то на них, как бы проверяя их подлинность, потом повернулся к Тамаре и, улыбнувшись, сказал:

                -- Спасибо, Тамара. От все души говорю. Я тебе очень благодарен за приглашение. Поверь, пожалуйста. Я даже не спрашиваю, какой фильм идет.. Я хотел тебя сам пригласить, но, честно говоря, не решался.. Духу не хватало…
Тамара искоса глянула на него, покачала головой и усмехнулась:

                -- Признайся, Андрюша, что последнюю фразу придумал сейчас, только что. Решил посочувствовать мне. Так?

                Андрей поднял руки вверх и шутливо произнес:
       -- Признаюсь, Тамара, это так. Прости уж грешного, перебор получился. Пойман на месте преступления, куда уж теперь денешься. Каюсь, каюсь, приврал маленько. Все так. Кроме слова «посочувствовать». Этого не было. Да и не могло быть...

                Тамара поджала губы, удовлетворительно хмыкнула:
       -- Вот, так я и думала. Все вы мужчины лицемеры. Но что поделать, если мне хочется посмотреть этот американский вариант «Спартака» У нас на работе девчонки ходили, так они просто в восторге от него...

                Вечером они были в кино. Фильм действительно оказался великолепным. Голливуд есть Голливуд и от этого никуда не денешься. Высочайший профессионализм всех, кто имел хоть какое-то отношение к созданию этого фильма не мог не произвести впечатления, давал о себе знать. И великолепное мастерство интересного актерского ансамбля, и детальнейшие подробности бытовых атрибутов той эпохи, и необычная, абсолютно незнакомая трактовка образа Спартака, все это вместе взятое производило ошеломляющее впечатление.  Фильм шел по кинотеатрам страны чуть ли не на «ура». Андрей с Тамарой вышли из кинотеатра молчаливые и притихшие и долго молчали, не решаясь разрушить неосторожным словом навеянного фильмом очарования и тонких ростков взаимного сближения, возникших между ними.

                Они медленно шли по улице, погруженные в свои думы, изредка поглядывая друг на друга. И когда их взгляды нечаянно встречались, они разом оба вспыхивали и тут же отворачивались. Как ни странно, молчание не тяготило их, скорее, наоборот, оно создавало между ними атмосферу доверия и некой интимности, то есть, нечто важного, касающегося только лишь их одних двоих. Им было хорошо вдвоем и они наслаждались этим ощущением взаимной тяги друг к другу. Для Тамары она было новым, неожиданным и долгожданным, радостным и пугающим одновременно.
Для Андрея оно тоже было новым, полузабытым, потому что впервые за последние годы он почувствовал себя комфортно и умиротворенно от простого общения с девушкой, девушкой умной, неординарной, очень красивой, с тонким, одухотворенным лицом человека, живущего напряженной духовной жизнью.
          
                Вечер был тихий и теплый. Окна домов были открыты и освещены. Звучала музыка, раздавался смех, вскрики, восклицания, плач ребенка, обрывки разговоров, иногда шум проезжающей машины. Улицы города были заполнены на- родом. Казалось, что все его жители покинули свои дома и высыпали наружу, оживленные и нарядные. Кафе , бары, рестораны и открытые площадки работали во всю. Но пьяных, качающихся, скандалящих не попадалось. Шли кучками молодые с переносными, громко звучащими радиоприемниками, реже с гитарами. Лица у всех были оживленные, веселые, довольные, смеющиеся... Сразу же было вид но, что здесь не Центральная Россия. Иной народ, иные обычаи, иная манера поведения, иные лица, иней говор. Западная Украина. Запад.

                Побродив по городу, Андрей с Тамарой вернулись домой. Попили чаю с остатками вчерашнего торта и потом долго сидели в зале, смотрели телевизор и разговаривали. Разговаривали обо всем, о жизни, о литературе, об искусстве, о поэзии. Выяснилось, что Тамара пишет стихи. Для себя. И ведет дневник. Тоже для себя. Стихи у нее были странные, необычные, с яркой, непривычной образностью, частично белые, нерифмованные, очень сложные, многоплановые, трудные для восприятия, но потрясающе музыкальные, как бы обволакивающие тебя сказочной ритмикой и невероятной красочностью. Просто - талантливые. Во всяком случае, Андрею именно такими они и показалось.

«Я ладони твоей не коснусь, Я в свои собрала и скомкала все, что намертво держит пульс, назначалось тебе и не отдано. Я не вижу лица – на вдох, пелена солона – на выдох, я тебе принесла – оброк, за слова – да и те, на выпад. За те взгляды, что были прочь, за платок, на столе неношеный, за порог и за пряди в воск, за глаза, что сегодня – омуты. По золе черканула – пыль, во все стороны – перекрестками… Отголосками, мы – быль. Тень от тени отпрянет – по ветру».

                Андрей прочитал ей свои стихи, она ему свои. Понравилось. И чем больше они общались, тем интереснее им было друг с другом. И впервые за последние  годы съежившаяся душа Андрея вдруг свободно вздохнула и позволила себе расслабиться. Она встретила родственную себе душу.

                Расстались они поздно и Андрей долго не мог заснуть, лежал и курил в темноте. Ему было хорошо и грустно. А потом, когда он заснул, ему приснилась Зина. Он опять куда-то ехал за ней, куда-то шел, потом бежал, а она стояла перед ним, как всегда, недосягаемым, тускло туманным, расплывающимся и постоянно   ускользающим облаком, глядела на него такими родными, такими близкими, но словно бы застывшими от боли немигающими глазами. И в глазах стояли слезы.

 « Как сердце ноет по ночам, как будто жизнь пошла на убыль, как будто гонг мой отзвучал и будь оно теперь, что будет! Но сердце жмет не потому ль, что от любви пришла усталость?  Ведь я в глазах ее тонул,  да так, что силы не осталось. Не стало сил ни на любовь, не стало силы на измену. Судьба, надежду приготовь для тех, кто снова полюбить посмеет. Посмеет снова посмотреть в глаза, посмеет снова увидать в них небо, посмеет снова вдруг сказать слова, которые когда-то предал»

                И Андрей проснулся утром в сильнейшем не настроении, с тупой, ноющей болью в сердце, с разбитой, гудящей, как колокол, головой. До обеда он провалялся в постели, не испытывая ни малейшего желания что-либо делать, что либо предпринимать и смоля одну сигарету за другой.

                А потом в дверь постучали и знакомый, мягкий, грудной голос Тамары произнес:
                -- Андрюша, к тебе можно?
                -- Можно, - сказал Андрей, поднимаясь с кровати.



ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ  http://www.proza.ru/2013/11/13/1356