Из Святого Августина

И обоим было ясно, что до конца еще
далеко-далеко и что самое сложное и
трудное только еще начинается.
А.П.Чехов. Дама с собачкой

В воскресенье после обеда Илья поцапался с женой. Духота июльского полдня, безуспешность борьбы с сорняками на полутора дачных грядках – дополнительных поводов для грызни вроде бы и не надо. После обессиливающего полуденного сна он решил уехать в Москву вечерней электричкой, вместо того, чтобы вставать ни свет, ни заря и бежать на сравнительно пустую семь ноль четыре, потому что семь двадцать две приходит уже битком, и стоять столбом до Мытищ, а то и до Москвы-Товарной – не велико удовольствие.

На работе его ждали малоприятные известия. "Сколько там у тебя осталось?" – с порога спросил начальник. Илья сразу понял, о чем речь. "Неделя от отпуска, да пара дней за овощную базу… А в чем дело?" – "Первого августа приходит новый замдиректора по общим вопросам, и неизвестно, что вообще будет с вашей системой отгулов за прогулы. Значит, до конца июля изволь рассчитаться полностью, а то смотри – пропадут твои трудовые накопления…" Следовательно, намеченная на тринадцатое августа роскошная поездка (с американцами, Киев-Львов-Одесса-Тбилиси) – для которой и береглись эти денечки – считай, что накрылась.  Илья выскочил из комнаты и ринулся на угол, к телефону-автомату – не обсуждать же ситуацию в присутствии родного трудового коллектива. Первым делом предупредил Витюню, что с американами работать не сможет. А потом без пользы дела прозвонил добрый десяток двушек – ни у одного из референтов, с которыми он беседовал, ничего на ближайшее время не намечалось – да Илья и сам превосходно понимал, что летние поездки планируются еще зимой и лучшие маршруты давно распределены.

В кошельке оставалось всего три двухкопеечных монеты. Илья наудачу набрал номер Надюшки, которая всегда в курсе всех дел, и попросил ее свистнуть, если вдруг где-то что-то объявится. Вернулся к письменному столу мрачный и засел за разгребание завалов. Обедать пошли с ребятами в дальнюю вареничную к зоопарку, протаскались аж до двух часов. "Тут тебе звонили, – сказала секретарша отдела. – Какая-то Надя. Просила связаться, как только появишься". Надюшка сразу же взяла трубку: "У тебя что – впрямь безвыходное положение?" – "Да судя по всему…" – "Ну, если и в самом деле готов поехать с кем угодно – позвони Валентине, в Интурбюро. Только побыстрее…"

Предложение Валентины было более чем сомнительным: "Старик, я понимаю, что тебе такое вовсе не в масть, но все лучше, чем ничего. Тут приезжают греки… только не вопи, что по-ихнему не понимаешь. Английский они пока не выучили, поэтому прибывают с переводчицей, из наших закавказских репатриантов. А ты будешь с ними как бы за старшего, представителем Бюро. Смотри – работа вообще-то не бей лежачего, маршруты все обкатанные, фирма греческая постоянно следит за качеством питания и обслуживания. И чтобы пиво со льда. Так что отдохнешь пару недель". – "Я тебе перезвоню, ладно?" – задумчиво ответил Илья. – "Только не тяни. Хотелось бы определиться сегодня до пяти…" Положив трубку, Илья вздохнул про себя и даже подумал: а не плюнуть ли на все и просто посидеть эти денечки на даче. Потом припомнил ссору с женой. Прикинул к тому же, что любая поездка – это, помимо какого ни на есть удовольствия, еще и денежки. Десять дней – шестьдесят рубликов. На дороге не валяются. К тому же он вообще ни разу не бывал в Волгограде и в этом сезоне пока еще не добрался до Питера – где привык бывать ежегодно.

И вот в четверг утречком Илья с сумкой через плечо выходит из "Красной стрелы" на перрон Московского вокзала и начинает вертеть головой в поисках привычной взору туристической толпы. Находит соответствующую группу, опытным глазом вычленяет из иностранной компании нашего человека (тем более что девица – с виду смутно знакома) и спрашивает, не в "Гавань" ли едут. Ура! в "Гавань", на Васильевский. То есть, можно было бы добраться и своим ходом, на метро и трамвае, но так – удобнее.

В гостинице его поначалу ждет неприятный сюрприз. "Никакой греческой группы у нас на сегодня не планируется", – хмуро отвечает администраторша. На счастье, мелькает знакомая мордочка методистки. С ее помощью удается разобраться в ситуации. Греки, разумеется, приезжают, но к вечеру, и размещаются они в "Репино". "Веселенькое дело, – бормочет Илья, – а мне куда бечь? Сорок километров по шпалам?" Но Любочка (методистка) решает и эту проблему. Звонит в диспетчерскую, узнает, какой автобус пойдет в "Пулково" встречать группу и велит заехать в "Гавань" за сопровождающим. "Все, – бодро говорит она, – до семи свободен. Ах, да, сумка. Ну, пошли, оставишь у нас в комнате". – "Мать, ты моя спасительница! – с чувством говорит Илья. – Давай хотя бы кофейку выпьем". – "Не могу, ни секунды нету. А своего человека как не выручить… Вот в сентябре в Москву собираюсь, тогда и поговорим. Дай-ка, кстати, проверю, есть ли у меня твой домашний телефон…"

Запихнув сумку на нижнюю полку шкафа в методкабинете, Илья выходит на улицу. Впереди целый питерский денек, принадлежащий ему и только ему одному – это ли не счастье! Ну, что ж. Сначала – в "Север", и как следует позавтракать. Потом заскочить в книжный под глобус – пустые хлопоты, но все же… Потом – в Летний сад. А потом – по настроению… 

В "Гавани" он появляется к половине седьмого, поднимается на второй этаж за сумкой. Время послерабочее, методкабинет пуст, сидит одна мрачная девица, растрепанная такая блондинка с тяжелой челюстью. "Ты, что ли, Илья?" – хмуро спрашивает она. – "Он самый". – "А я Виолетта. Репинская методистка. Садись, отдохни. Минут через двадцать двинемся". Илья садится. "С греками имел дело?" Илья, как на духу, дает отрицательный ответ. "А вообще с нами когда-нибудь работал?" – "Уж который год", – неопределенно говорит Илья, не считая разумным лезть в детали и разъяснять девице, что не пересекались они до сих пор по одной простой причине: делегации Ильи обычно проходили по тому разряду, до которого девушка пока еще не доросла. Впрочем, и ее вопрос куда как логичен, потому что на такую группу обычно ставят новичков. Помолчав, Виолетта говорит, как бы сквозь зубы и глядя в сторону: "Учти, контингент специфический. В основном – фарца. Им Северная Пальмира и прочие красоты – дэпэдэ, если знаешь что это такое…" – "Наслышан". – "Так вот. Везут джинсы чемоданами и сначала продают свой товар, а потом ищут-рыщут, чего бы прикупить ходового для реализации на земле Эллады. Наши фарцовые превосходно знают эту специфику, потому и толчется вокруг группы самая мразь. Будь осторожен – как бы бритвочкой не полоснули под горячую руку. Учти – я не шучу". После такого краткого, хотя и исчерпывающего инструктажа воцарилось молчание, относящееся отнюдь не к категории "тихий ангел пролетел", но скорее к разряду "милиционер родился". "Ладно, не горюй! – прерывает тяжелую паузу Виолетта. – Все будет хорошо. Поехали!"

После такого нагнетания саспенса Илья настроился едва ли ни на рожи из итальянского детектива; группа же, вопреки мрачнейшим ожиданиям, показалась вполне нормальной. В смысле, обыкновенной для тура экономической категории: несколько пристойного вида немолодых парочек, но с преобладанием одиночек обоего пола, переминающихся с ноги на ногу возле своего по большей части скромного багажа. А вот и напророченные страшилища: ребятки повышенной упитанности, волокущие огромные чемоданы; собственно, и у них рожи не ахти какие бандитские. Так, торговцы зимними фруктами с Центрального рынка. И вот она – Софочка, сопровождающая группы, она же переводчица, пухлявая дама с легкими усиками и с акцентом скорее грузинским, без пресловутой греческой шепелявости (известной, впрочем, Илье исключительно по литературным источникам). Происхождение акцента выяснилось примерно через полчаса, когда Софочка принялась рассказывать про свою прежнюю советскую жизнь и должность учительницы рисования сухумской средней школы. А теперь вот она катается с туристами по Союзу и имеет возможность повидать все те места, о которых в статусе советской гражданки и мечтать не могла – по причинам чисто экономического характера.

На следующее утро началась программа, непривычная для Ильи тем, что он постоянно оказывался вроде бы не у дел. Софочка сама побеседовала с метром за завтраком и обсудила ужин, сама – совместно с Виолеттой – узнала номер автобуса, сама – естественно – переводила на новогреческий обзорную экскурсию, сама привела автобус к незнакомому Илье питерскому ресторану, где у группы был назначен обед (не тащиться же ради куска хлеба в Репино, а потом обратно в город). У входа в ресторан группу уже ждали – небольшая кучка ребяток, с видом непринужденным и деловитым. Увидав их, Софочка оживилась, заерзала на сидении и неуверенно обратилась к Илье: "Может, ты подойдешь в ресторан и посмотришь, как там с питанием? А то мне тут придется переводить…"

По выходе из автобуса группа разделилась на две почти равных части. Одна – предводительствуемая здоровенным греком и пухлой Софией – пошла на сближение с представителями советской теневой экономики, другая – контингент явно почище – последовала за Ильей в ресторан. Пока рассаживались, к Илье подошел пристойного вида парень с рыжеватыми усиками и неуверенно осведомился, не говорит ли Илья по-английски. Получив положительный ответ, он расцвел и сказал: "Меня зовут Филипп. Я студент, учусь в Канаде. А вот мои дядя и тетя. Может быть, мы пообедаем вместе?" Дядя, откликавшийся на простое имя Ахиллес, оказался афинским юристом, тетя – естественно, домохозяйкой. Разговор пошел о художественных сокровищницах города и о счастье приобщиться к ним. Между тем постепенно стали подтягиваться подзадержавшиеся на торговых переговорах. Подошла Софочка: "Ой, спасибо тебе, что покормил группу. А я вся в делах, все переводила и переводила. Мои-то только по-гречески, беспомощны как дети. Того и гляди, их обманут…" Илья достаточно демонстративно не поддержал этот, в общем-то щекотливый разговорчик, и Софочка поплыла искать себе свободное место.

Ужин Илья снова разделил с ахиллесовым семейством. Побеседовали о преимуществах канадского образования по сравнению с отечественным, утратившим эллинистические достоинства. Затронули образовательную систему Советского Союза, подивившись ее бесплатности, общедоступности и универсальности. Потом плавно перешли к проблемам организации музейного дела и охраны памятников старины. В общем, культурно поговорили и разошлись, пожелав друг дружке спокойной ночи.

На сон грядущий Илья вышел подышать морским воздухом с залива. И тут же столкнулся воочию с тем уродливым явлением, о котором не просто говорят во весь голос, но даже сочиняют анекдоты. На слабо освещенном гостиничном пляже в самом разгаре была гулянка финских туристов. Непринужденно расположившись на скамейках, перевернутых лодках и прочих подсобных средствах, они пили и тем самым веселились. Пьяные звуки незнакомого языка произвели на трезвого Илью удручающее впечатление, он понял, что тихой прогулки не получится, и повернул восвояси. Но в самых дверях столкнулся с девицей – вернее сказать, она налетела на него, причем столь стремительно, что Илья не сумел увернуться. Девица, с трудом удерживая равновесие после столкновения, ухватилась за Илью, хихикнула и витиевато извинилась на очень приличном, хотя и явно не родном английском. Илья ответил ей тем же – то есть стабилизировал ее в пространстве, поддержав под локоток, и еще более витиевато заверил, что беспокоиться не о чем, все в порядке, жизнь прекрасна, луна, к сожалению, не в полной фазе, но июльские звезды сияют в безоблачном небе, и все такое прочее… Незнакомка поинтересовалась, откуда он. "Живу в этой гостинице", – честно сказал Илья. – "Что, всю жизнь?" – удивилась незнакомка. – "Нет, первый день". – "А до того?" – "Вообще-то я в Москве живу…" – "Так, значит, ты и по-русски говоришь!" – возрадовалась девица с жутким – чухонским, мелькнуло у него в голове словечко – акцентом. – "Говорю, естественно. Но лучше по-английски". – "А ты русский?" – продолжала допытываться она. – "Да как тебе сказать", – нетвердо ответил Илья. – "А вот я – финка!" И захохотала. "Финка! Это нож такой, знаешь?" Отсмеявшись, представилась: "Марта". И при попытке сделать книксен снова чуть не упала, явственно демонстрируя степень своего опьянения. Илья тоже назвал себя, придержав фрекен на этот раз обеими руками. Вовсе не стремясь высвободиться из его полуобъятий, Марта сказала убежденно: "Мы сейчас пойдем с тобой и выпьем. Вон туда, к моей группе. Я с ними переводчиком работаю". – "Я – тоже", – ответил Илья, по-прежнему не выпуская фрекен Марту из объятий и даже вроде бы плотнее прислоняя ее к себе. Та сказала что-то – видимо, по-фински. Илья захлопал глазами. "Не понимаешь? – удивилась она, снова перейдя на английский. – А как же ты переводчиком работаешь?" – "Так я с греческой группой…" – растерянно ответил Илья. – "Но по-гречески ты хоть понимаешь?" – "Тоже нет", – сокрушенно признался Илья. – "Ну, тогда я вообще ничего не понимаю, – вздохнула Марта. – Сложные вы, русские. Как у вас говорят: без пол-литры не разберешься? Пошли, выпьем!"

Она на долю секунды еще сильнее прижалась к нему, тут же вывернулась из объятий и, взяв его под руку, потащила на пляж, где и представила Илью развеселой компании: "Это мой новый русский друг. Он переводчик. Но по-фински не понимает. И по-гречески не понимает. Зато прекрасно говорит по-английски". – "Говорит по-английски – значит, американский шпион, – бодро отозвался мужественный баритон. – Привет, коллега. А я – финский шпион. И зовут меня Матти. Сейчас мы с тобой выпьем и обменяемся военными тайнами". – "Нет, – сказала Марта. – Это я с ним выпью. А обменяемся мы с ним поцелуями. Причем не тайными, а вполне явными. При всех. Нам скрывать нечего". И дальше все пошло по заявленной Мартой программе. Начавшись с первого глотка на пляже и закончившись час примерно спустя в ее комнате. А точнее говоря, в ее кровати.

Где-то в восьмом часу утра Илья, разлепив сонные веки, попытался припомнить подробности прошедшей ночи, потом искоса принялся разглядывать свою, так сказать, новую знакомую. Почувствовав на себе посторонний взгляд, фрекен Марта мгновенно открыла оба глаза и, в свою очередь, уставилась на Илью. "С добрым утром", – улыбнулся он. – "И тебе того же, – откликнулась она. – Так, погоди, погоди. Ты – грек, и зовут тебя… как пророка… ах, да, Илья…" Илья открыл было рот для внесения уточнений, но благоразумно решил промолчать, дабы не смущать девушку: хорошо хоть помнит имя человека, с которым забралась в постель, а что касается этнической принадлежности – да Бог с этим! Между тем Марта продолжала с полной непринужденностью: "Ну, и как у нас было ночью?" – "Все отлично!" – "Вот и замечательно! Только, знаешь, я почти ничего не помню. А что из этого следует? Из этого следует вот что: мы сейчас повторим. Так, разок, на скорую руку". И не дожидаясь ответа, она принялась за дело.

"Ну, вот, – сказала она некоторое время спустя, – появилась некоторая определенность, и это хорошо. А какие у тебя планы на день?" – "Петергоф до обеда и Эрмитаж после". – "А на вечер? Никаких театров, я надеюсь?" – "Нет, но мы улетаем в ночь". – "Куда? Ой, я и забыла, что в России нельзя спрашивать, куда человек едет. Такой чудной народ! А у вас в Греции – как насчет таких суеверий?" Илья было замычал в ответ, но Марта перебила его: "Ладно, иди к себе, бриться и все такое. А когда ты все-таки улетаешь?" – "Выезд из гостиницы в два ночи". – "Ну, так у нас с тобой еще масса времени. Ладно, до вечера!.."

К завтраку деловая часть греческой группы вышла в полной боевой готовности, с огромными сумками, где, по всей вероятности, хранились предназначенные на продажу товары широкого потребления. Софочка сказала Илье с деловитой озабоченностью: "Ты знаешь, нам сегодня на обед нельзя опаздывать". – "А что так?" – спросил Илья. И машинально добавил: "Водка остынет?" После этого неосторожного заявления пришлось чуть ли не полчаса разъяснять смысл общенародной присказки – причем, похоже, что без пользы дела. Так до конца и не разобравшись с метафорами и прочими иносказаниями, Софочка вернулась к началу разговора и объяснила открытым текстом: "Мы вчера договорились, и сегодня ребята приедут за товаром. Тебе, кстати, ничего не надо?" При такой постановке вопроса Илья тут же поспешил заверить ее в своей личной материально незаинтересованности.

В Петергоф добирались катером на подводных крыльях, от Адмиралтейской набережной, полюбовавшись предварительно на бронзового государя-основателя и его зверинец. Выйдя на Петродворецкий причал, Илья не без внутреннего злорадства воззрился на засуетившихся обладателей тяжелых сумок, которые осознали, что им придется таскаться со своим товаром в зубах на протяжении двухчасовой экскурсии. Впрочем, к ним тут же подошли несколько молодых людей с явно деловыми предложениями. Софочка, будучи вынужденной исполнять свои основные обязанности, не могла оставить группу, и поэтому в бизнес-контакты вступили лишь те греки, которые владели английским – пусть и на уровне своих контрагентов. Как выяснилось впоследствии, здешние ребята, пользуясь благоприятной для себя конъюнктурой, назначали цены ниже городских, что привело в конечном итоге к внутригрупповым конфликтам, основанным на чувстве элементарной зависти.

Основная торговля развернулась по возвращении в Питер, во время обеда, а после обеда, по прибытии на Дворцовую площадь, греки бодро и с упоением принялись тратить вырученные советские денежки на покупку фальшивых икон якобы позапрошлого века и прочих предметов старины, изготовленных умелыми руками их современников-ленинградцев. Илья, грамотно оценив ситуацию, которая могла привести к потере драгоценного музейного времени, взял у Софочки путевку и отправился оформлять экскурсию, продлив тем самым пребывание группы в Эрмитаже минимум на полчаса – в первую очередь, для своего личного блага.

По возвращении в "Репино" Илья поднялся на те этажи, где были размещены подопечные, и самолично попросил дежурных разбудить клиентуру в половине второго. После чего принял душ, собрал сумку, осмотрел номер, убедившись, что ничего не забыто и все готово к отъезду, и спустился в ресторан. Марта – в белых джинсах и темно-синей кофточке, распустивши по плечам свои длинные светлые волосы, сидела у стола метра и что-то деловито обсуждала, являя собой образец заботливой руководительницы группы. Завидев Илью, она кинулась к нему, со словами: "А вот и ты, наконец-то! Ну, как прошел день?" – "В думах о тебе", – ответил почти искренне Илья. – "И что ты про меня думаешь? Пьяная финка? Так вот, сегодня я вообще не буду пить и покажу тебе кое-что в трезвом виде. Говорят, вы, греки, понимаете в любви. Вот мы и посмотрим, удастся ли нам достичь взаимопонимания". – "Посмотрим, – неопределенно ответил Илья, решив не разочаровывать девушку относительно своих якобы эллинских корней. – Знаешь, лучше ты приходи ко мне, потому что группа уезжает среди ночи, и я попросил дежурную, чтобы меня разбудили". – "Можешь не беспокоиться – я вообще не дам тебе спать".

Марта сдержала слово. Войдя к Илье в номер, она взяла дело в свои руки во всех смыслах – начав с того, что собственноручно заперла дверь на ключ, на два оборота. И потом, при свете ночника ("Я люблю видеть партнера, и к тому же мне скрывать нечего, и наоборот – есть, чем похвастаться!..") она не давала покоя ни себе, ни Илье, почитай, четыре с лишним часа, продемонстрировав целый ряд нетрадиционных поз и ознакомив Илью с основами эротического массажа, а также еще кое с какими изысками, о которых он до сегодняшнего вечера, если честно, знал лишь понаслышке. После полуночи они впали в легкую дремоту, но через полчаса Илья был разбужен и решительно выведен Мартой на финишную прямую, по которой партнеры понеслись сломя голову, к финальному успеху, имея на своих майках цифры "шесть" и "девять". После всего заботливая Марта потащила его в ванную и заставила принять контрастный душ – что отчасти взбодрило Илью и позволило с честью поруководить погрузкой сонных греков в автобус.

Всю дорогу до аэропорта Илья сладко проспал; не менее крепок был и его сон в самолетном кресле во время ночного рейса с берегов Невы на берег Волги. Волгоград встретил группу ярким солнцем и обещанием жаркого дня. Илья снова принял контрастный душ, потом плотно позавтракал, выпил три чашки кофе и лениво побрел в вестибюль гостиницы. Намерений своих от самого себя он не скрывал: забиться на заднее сидение автобуса и продолжать дремать на протяжении всей экскурсии, до самого обеда. В вестибюле, за низким стеклянным столиком, сидела методистка Лариса, встречавшая их в аэропорту. Завидев Илью, она помахала рукой. Раз девушка зовет – неудобно отказываться. Илья подсел к ней и стал слушать вполуха. "Вашим грекам… знаем мы эту фарцу… конечно же, не в коня корм… ("Не в Троянского коня", – мелькнуло у Ильи в голове)… самый лучший экскурсовод… если вы у нас впервые – то тем более получите удовольствие… а вот и она…"

Она вышла в вестибюль из каких-то внутренних гостиничных помещений, а Илья сидел лицом к входным дверям и поэтому не видел, как она приближалась к столику. На Ларисины слова: "Вот, познакомьтесь, наша Катя…" он отреагировал абсолютно автоматически  – встал, пожал протянутую руку, что-то сказал, вроде "Здравствуйте, Ильей меня зовут". Сказанное было пустым, зряшным, совсем не те слова были необходимы, потому что не Катя это была – Катерина. Высокая, коротко стриженная, загорелая до густо-шоколадного тона. Илья не выпускал ее руку из своей, а она, чуть усмехаясь, не делала даже попытки высвободиться. Все это длилось долго, целых пять секунд. Лариса ничего не заметила, да и не должна была заметить. А вот и слова нашлись – наверное, не совсем те, что надо, но все-таки: "Катерина, Катерина, удалая голова!.." Руку пришлось отпустить, как ни жаль. Катерина легким движением коротко остриженной, удалой головы отбросила челку и, пристально глядя на Илью, с явным удовольствием продолжила: "Из Святого Августина ты заимствуешь слова". – "Но святые изреченья омрачаются грехом…" – "Помрачаются… – поправила его Катерина. – Поэт Лермонтов полагал, что грех помрачает, а не омрачает…" Лариса слушала этот диалог, ничегошеньки не понимая и разинув рот от искреннего удивления. Но тут вестибюль наполнился умолкнувшими было звуками божественной эллинской речи, Катерина принялась знакомиться с Софией, и группа поползла к автобусу.

Пока измотанные полубессонной самолетной ночью греки лениво рассаживались на потрепанных сидениях поношенного "Икаруса", Илья успел обменяться с Катериной еще парой фраз. "Есть у меня железный принцип: "Ни о чем не сожалеть", и вот в кои веки я его нарушаю". – "О чем же ты сожалеешь?" – переход на "ты" был настолько естественным, что они этого даже не заметили. – "О том, что не тот язык учил. Знал бы греческий – сейчас сидел бы возле тебя. А точнее – подле тебя…" – "Или привез бы нормальную американскую группу… И результат был бы таким же – сидел бы подле меня". – "Или жили бы мы в одном городе…" – "И сидели бы друг подле друга…" – "Дни и ночи напролет…" – "Насчет ночей – ничего не скажу, а вот ближайшие полдня у тебя точно есть шанс посидеть со мной рядышком. Потому что знаю я этот автобус – микрофонный шнур дотягивается только до откидного сидения. Значит – твоей Соньке придется сесть там, а мы с тобой разместимся на переднем. Со всем комфортом. Ты доволен?" – "Я счастлив!" – "Ну, вот и славно".

Как вела Катерина экскурсию? Манера эта была известна Илье в полной мере, поскольку он и сам, бывало, выступал аналогичным образом – когда хотелось произвести впечатление на коллежанку или на иностранную гостью. В таких случаях он демонстрировал профессионализм высшего разряда, вроде бы направленный на благо всех окружающих и присутствующих в целом, но при этом текст перевода нашпиговывался всякими штучками, рассчитанными на эксклюзивное восприятие вполне конкретного адресата. Ну, в частности, он без видимой необходимости переходил на лексику высокого штиля, включал в ткань перевода скрытые цитаты и вообще без стеснения использовал риторические средства, в принципе недоступные пониманию быдловатой в целом профсоюзной аудитории, с которой ему преимущественно приходилось иметь дело. Вот и Катерина обрушила на головы невыспавшихся греков лавину фактов, цифр и аналитических рассуждений, освещая ситуацию в деталях, которые сделали бы честь и серьезному историку второй мировой войны. Да ко всему прочему она то и дело, без каких бы то ни было аллюзий, а с прямотой едва ли не солдатской, ссылалась на Некрасова, который, между прочим, к тому времени уже перешел из категории неправильно мыслящих советских писателей в категорию отщепенцев, клевещущих на советские святыни из зарубежной подворотни.

Когда поднимались на вершину Мамаего кургана, пухлявая Софочка отстала, подбадривая еле плетущихся клиентов, и возглавлявшие шествие Катерина с Ильей наконец-то оказались наедине – во всяком случае, окружавшие их греки производили впечатление людей, вряд ли говорящих по-русски. "Насчет Виктор Платоныча – не перегибает ли девушка палку?" – спросил Илья. – "А, плевать, – отозвалась Катерина. – Да и кто тут понимает, в такой компании?" – "Я. Понимаю и ценю". – "Это я предвидела. Для того, между прочим, и говорилось, чтобы впечатление произвести". –  "Будь спокойна, произвела. И куда сильнее, чем ты думаешь!" – "Взаправду?" – "Ты даже себе не представляешь". – "Отчего же. У меня воображение богатое – все на свете могу себе представить". На этом разговор был прерван приближением сопящей от напряжения Софи, которая сообщила, что народ выбился из сил и хочет в гостиницу. – "Спускаемся за мной, не отставая, – согласилась Катерина. – На вопросы можно отвечать и в автобусе".

"У меня вопрос, – сказал Илья вполголоса. – Когда мы с тобой сможем поговорить по-человечески?" – "О чем?" – "О том, как нам быть дальше". – "А что, у нас уже все настолько серьезно? Не злись, я не иронизирую". – "Да какая тут ирония…" – "Поговорить нам надо бы, только боязно. Бог весть до чего договоримся". – "А уйдем от разговора – Бог не простит. И сами себе не простим – вот что главное". – "Слушай, Илья, мы друг дружку впервые в жизни видим, пару часов как знакомы, если это можно назвать знакомством – куда мы катимся?" – "Это наваждение, Катерина..." Он произнес ее имя по слогам, на манер заклинания: Ка-те-ри-на. – "Наваждение и морок", – согласилась она. И тут их снова нагнала вся из себя деловитая Софочка…

В гостиницу вернулись как раз к обеду. Прощаясь с группой, Катерина едва слышно бросила: "После ужина позвоню. Жди". Звонка Илья дождался в половине десятого. "Семейные неприятности, – буркнула она в трубку. – Неважно. Нет времени обсуждать. Завтра я весь день занята. Вы уезжаете в аэропорт после восьми? Постараюсь подскочить. На всякий случай – запиши мой телефон и дай свой. Все, больше не могу говорить".

Катерина появилась, когда группа уже сносила вещички в вестибюль. Коротко поздоровавшись, стремительно бросилась в комнатку, где гиды пьют кофе и сплетничают в промежутках между экскурсиями, и кивнула Илье: "Зайди на секунду!" Открыла дверь своим ключом, буквально втолкнула туда Илью и повисла на нем, обхватив руками за шею и уткнувшись носом в плечо. Илья попытался поцеловать ее – она увернулась и не то всхлипнула, не то шмыгнула носом. Пристально посмотрела на него – и поцеловала сама, бесконечным поцелуем. Оторвавшись, мотнула головой и хрипло шепнула: "Уезжай!" Илья сказал: "Никуда я не поеду" и поцеловал ее. После чего Катерина сказала с усмешкой: "Ну, конечно. А жить будешь здесь, за печкой", – и показала на батарею отопления. Они рассмеялись, как будто невесть какой шутке. И Катерина сказала: "Ладно, хороший мой, езжай. Я через месячишко в Москву собираюсь, на конференцию. Авось повидаемся". Они поцеловались еще раз, и Катерина вытолкнула его за дверь – вовремя, потому что вся группа уже погрузилась в автобус. 

Следующим городом маршрута был Киев, куда прилетели ночью. Илья тут же приметил, что междугородние телефоны в гостинице расположены очень удобно – в глубине вестибюля, в тихом месте, и с утра ринулся туда, запасшись пятнадцатикопеечными монетами. Катерина ответила после первого же гудка: "Как ты удачно позвонил – я дома и одна. Все уже ушли, да и я потащусь через пять минут. Поэтому давай коротко. Ты молчи, я сама буду и спрашивать, и отвечать. Пункт первый: рада ли, что позвонил? Да, очень. Пункт второй: ждала ли звонка? Сам видишь – трубку схватила тут же. Пункт третий: следует ли звонить в дальнейшем? Лучше воздержись. Вот сейчас попал удачно, а ведь мог бы и услышать: Извините, вы ошиблись номером. Говорить-то я могу далеко не всегда. Пункт четвертый: почему? Да потому что семеро по лавкам, и у всех ушки на макушке. И вообще… И, наконец, пункт пятый – он у нас с тобой, как я поняла, общий. В чем я усматриваю перст судьбы, извини за выражение. Все! Я тебя целую. Побежала на работу. И тебе пора к группе, между прочим. Правда, хороший мой, не звони. Пожалуйста. Хуже только будет. Подождем до сентября, недолго ведь. Тогда уж наговоримся…" – "И нацелуемся…" – "Как девушка честная и прямая, не могу исключить и такой возможности. Все. Целую. Беги. Кладу трубку".

Вернувшись в Москву, Илья первым делом принялся уточнять насчет обещанной Катериной конференции. Действительно, намечался грандиозный сбор всех частей, с дележкой опытом и всесторонним инструктажем из самых различных источников. Более того. Илья сунулся к Татьяне, члену Оргкомитета, с просьбой быть включенным в число если не участников Конференции, то хотя бы гостей. На это Татьяна – самая красивая из начальниц и самая начальственная из красавиц – ответила: "Просто так участвовать – фиг тебе. А вот сделай-ка ты лучше доклад – небольшой такой, на четверть часа. Что-нибудь о стиле и манерах поведения переводчика, сопровождающего официальную делегацию". Илья с радостью ухватился за это предложение – ведь докладчику причитался специальный пропуск с заветной надписью "Проход всюду", открывавший доступ не только в служебные помещения Конференции, но и в гостиницу, где размещают участников.

Ключевые положения доклада Илья набросал, не задумываясь. Основная заповедь переводчика: быть готовым к любым неожиданностям. А для этого надо заранее представлять себе тематику переговоров и маршрут делегации. И освежить связанную с этим специфическую лексику – скажем, терминологию добычи нефти, или лесозаготовок, или выплавки стали, или переработки сельхозпродукции, или названия рыб, пушных зверей и прочих насекомых. Плюс общепрофсоюзные термины, включая названия профорганизаций данной страны. Плюс охрана труда, и борьба за мир во всем мире. Плюс система здравоохранения, страхования и пенсионного обеспечения. Ну, и по мелочи, включая английские эквиваленты необходимых советизмов, вроде "самоокупаемость", "очковтирательство", "уравниловка", "нетрудовые доходы", "вытрезвитель" и все такое. Расписать всю эту проблемную терминологию на небольших листках и держать наготове, чтобы при необходимости можно было оперативно подсмотреть выпавшее из памяти слово. Но не застревать на незнакомых словах – если только это не специфические термины, а переводить описательным путем. Не моргнув при этом глазом. Вообще при переводе, особенно за столом переговоров, переводчик должен быть воплощением твердости и уверенности в себе. Недослышал, недопонял – переспроси, причем всем своим видом дай понять, будто это не твои проблемы со слухом, а беда выступающего по части элоквенции. Делай записи, и в особенности записывай числа – потому что, пытаясь удержать в оперативной памяти цепочку цифр, рискуешь зациклиться на этом и упустить важные содержательные моменты. Но самое главное – внушить клиентуре чувство их неполноценности на фоне своего собственного превосходства. В целом это не очень сложно, учитывая достаточно высокий общеобразовательный уровень советского переводчика, особенно по сравнению с заморскими гостями. С первых шагов, еще при встрече в аэропорту, по дороге в гостиницу, во время первой совместной трапезы, выпендривайся, не стесняясь. Продемонстрируй клиенту, как ты знаешь литературу и прочее искусство его страны. И пребывай в безусловной уверенности, что твои индивидуальные знания, даже при всей их поверхностности, все равно глубже и обширнее, чем у всей группы, вместе взятой. И вообще держись с достоинством, чуть отстранено. Постоянно руководствуйся прекрасной английской пословицей: familiarity breeds contempt. Но вместе с тем не следует зарываться и хамить. При первом же контакте попроси клиентуру поправлять твой английский – это верный прием, и опыт показывает, что после такой просьбы они будут снисходительны к твоим ошибкам и тем более оговоркам. Неустанно черпай у них терминологию, жаргонные словечки и прочие штучки, не включенные еще даже в новейшие словари – им приятно, а тебе полезно. Выбери нескольких милых в общении клиентов и старайся болтать с ними все время, включая и свободное. Помимо прекрасной языковой практики, это еще и способ обеспечить себе защиту изнутри группы в случае разных ЧП.

Подготовившись заранее к своему выступлению, Илья сделал и другие приготовления к встрече. В частности, обиняками попытался выяснить, не будет ли у кого-нибудь из друзей-приятелей в дни конференции пустовать квартира. Время, увы, уже не летнее, и поэтому никаких гарантий получить не удалось. За неделю до конференции Илья не выдержал, позвонил Катерине. Ответил мужской голос. Илья назвался представителем оргкомитета и попросил делегатку к телефону. Сухо уточнил дату и время прибытия и заверил, что он лично, как официальное лицо в статусе докладчика, будет ожидать ее в вестибюле гостиницы после регистрации – и чтобы она не вздумала занимать эти полдня после приезда какими бы то ни было делами, потому что все равно он ее утащит из гостиницы. "Хорошо, – ответила Катерина казенно-нейтральным голосом. – Я благодарна вам за сообщение о программе на первый день. Надеюсь, это будет достойное начало мероприятия в целом". – "Я тебя целую, – сказал Илья, – и ты не представляешь, как крепко". – "Отчего же, – ответила Катерина тем же тоном. – Я уже получила программу, но ваше сообщение позволяет мне надеяться, что конференция окажется еще более плодотворной, чем предполагалось. До скорой встречи".

В назначенный день Илья прибыл в гостиницу заранее, тем более что надо было еще повидаться с разными нужными людьми. Вырядившись в свой любимый серый костюм и повязав голубой в красную полоску галстук  английского профсоюза административно-технических работников, Илья деловой походкой подошел к гостиничным дверям и удостоился приветствия швейцара. "Ты тоже здесь участвуешь?" – спросил тот как бы по-приятельски, но вместе с тем ожидая обоснованного ответа, поскольку гостиница уже со вчерашнего дня была на режиме. Илья успокаивающе кивнул и нацепил на лацкан пиджака свою красную карточку с надписью "Докладчик". "А, большие люди, – уважительно отреагировал швейцар. – Проходи с широкой душой!"

Около часа Илья мотался по вестибюлю, здоровался с полузнакомыми, целовался со знакомыми и оценивал общую ситуацию. Поближе к двум часам он занял стратегически удобное кресло поблизости от регистрационной стойки и достал из кейса английский детектив. Минут сорок он просидел как на иголках, не прочтя толком и пары страниц, то и дело отрываясь от шпионской интриги и разглядывая входящих в гостиницу. Самое смешное, что он пропустил Катерину – вернее сказать, ему бросился в глаза прежде всего огромный мужик (как выяснилось впоследствии – зампред Волгоградского облсовета по туризму), который полностью заслонил остальных членов делегации. И только когда вся группа подошла поближе, он, подавив желание вскочить с радостным воплем, не спеша выбрался из кресла и сказал с максимально возможным безразличием: "О, какие люди!" Катерина сыграла еще лучше – она как бы даже не узнала его спервоначалу и только после секундной паузы отозвалась: "А, и ты здесь. Привет". Илья подошел к волгоградским товарищам, отдал общий поклон; пузатый зампред сначала бросил на него безразличный взгляд, потом вгляделся в красный ярлык качества, украшающий грудь товарища, и счел возможным признать его как бы на равных. Протянул руку, представился, спросил о теме доклада. И с достоинством направился к стойке.

Вновь прибывшие зарегистрировались и получили ключи от комнат. "Могу вещички поднести, за умеренную плату", – игриво сказал Илья Катерине. – "Помоги лучше Галине Тимофеевне, у нее чемодан тяжелый. Нам с ней все равно в одну комнату". Илья искоса посмотрел на Галину Тимофеевну, не первой молодости административную даму, и бодро сказал Катерине: "Возьми мой кейс, а я вас обеих обслужу". Подхватил вещички и пошел к лифту. Их номер оказался в конце коридора. Галина Тимофеевна открыла дверь, Илья поставил чемодан и сумку посредине комнаты: "С приездом, дамы. Ну, какие планы?" – "Отдыхать с дороги, – твердо сказала Галина Тимофеевна. – Спасибо вам за помощь". – "Ладно, увидимся, – сказал Илья и неопределенно мотнул головой туда, где, в торце коридора, стоял столик и два кресла. Вышел и сел в кресло – в надежде, что Катерина сообразит, что к чему. И точно – минут через пятнадцать приоткрылась дверь, и Катерина, выглянувши, махнула рукой: "Заходи побыстрее!" Илья не заставил просить себя дважды; Катерина схватила его за руку и потащила в глубь комнаты, со словами: "Я пошла в душ первой, а сейчас она… Зайди, но буквально на секунду". Приложив палец к губам, подошла к двери, за которой был слышен шум воды, и спросила громким, невинным голосом: "Галка, ты уже моешься?" Услышала, по всей видимости, утвердительный ответ и заорала еще громче: "Ну, ладно, я пошла! До вечера!"

Илья притянул Катерину к себе, она уперлась руками ему в грудь и едва слышно проговорила: "С ума сошел! Сейчас Галка голая выйдет!" И повисла на нем. После бесконечно долгого поцелуя она сказала: "Бегом отсюда! Подальше от греха!" – "С голой Галкой?" – как ни в чем не бывало спросил Илья. Катерина, не отвечая, с силой потянула его на выход. Захлопнув дверь, уже в коридоре она спросила: "Куда двинем?" – "Как скажешь". – "Знаешь, давай побродим по Полянке, или по Солянке, или по Арбатским переулкам". – "Ты, я вижу, хорошо знаешь Москву". – "Училась здесь, между прочим. В историко-архивном". – "Не знал". – "Многого ты еще про меня не знаешь. Ну, так что – давай на Арбат?" – "Прекрасная мысль. Там заодно и пообедаем".

В вестибюле Илья носом к носу столкнулся с Милкой. Как водится, поцеловались, и Илья познакомил дам: "Людмила, наш ведущий итальянский переводчик. – Катерина, первый гид Волгограда". Дамы кисло посмотрели друг на дружку и лениво пожали руки. "Ты с группой?" – спросил Илья Милку. – "Естественно. Нам по конференциям некогда расхаживать", – ответила она, саркастически покосившись на красную карточку. – "Куда-нибудь едешь?" – "Везу своих козлов на Арбат". – "Дар провидения, – отозвался Илья. – Нас не захватишь?" – "Без проблем…" В молчании они дошли до автобуса, и Милка сказала: "Валяйте. На задние места".   

Пробравшись мимо горластых итальянцев, они сели в последнем ряду, и Катерина спросила: "Чего девушка неприветлива? По моему поводу?" – "Она всегда такая". – "Случаем, не твоя любовница?" – "Нет, – резковато ответил Илья. – Я все больше с англо-говорящими…" – "Что ж, за откровенность спасибо. И я дура, что с такими вопросами лезу. Извини".  – "Ты меня извини. Что я несу – сам не знаю". – "Чемоданы посторонних провинциальных дам несешь. В номера. А они тебе даже на чаек не дали". Катерина отвернулась и уставилась в окно. Автобус тронулся. Милка взяла микрофон и принялась учить клиентуру уму-разуму. На заднем сидении какое-то время ехали молча. Потом умолкла и Милка. Катерина взяла Илью за руку и сказала: "Илюшенька, извини нервную бабу. У нее дни тяжелые, да и встала она чуть свет. А я ведь очень рада тебя видеть. Веришь?" – "Верю". – "А почему веришь?" – "По себе сужу. Я тоже очень рад".   

Когда они вышли из автобуса, Катерина сказала: "Если ты не возражаешь, то я прошлась бы до Смоленской, заглядывая в букинистические – так, для смеху, все равно ничего не купишь. Потом на ту сторону, в Дом книги, тоже для очистки совести. А потом отдаюсь на твое усмотрение". – "Но ты ведь много не находишься, в своем состоянии". – "Заботливый…" – "Внимательный". – "Ну, пошли, пошли, хватит на комплименты нарываться…"

Это была хорошая прогулка. Тихий нежаркий сентябрьский денек, будний к тому же, то есть малолюдный. Час с небольшим потратили на обед, каждые полчаса ходьбы перемежали сидением на скамейках Бульварного кольца и внутренних арбатских сквериков. Поговорили обо всем на свете – казалось, для Катерины не существует запретных или неуместных тем. Выяснилось, что у нее двое детей и столько же любовников – один в студенческие годы, еще до мужа, с другим разбежались месяцев семь тому назад. Илья узнал и прочие, менее эпохальные детали ее биографии, от самого рождения и до вчерашнего вечера, ознакомился со стандартной структурой ее рабочей недели, получил сведения относительно успеваемости детей, урожайности дачного участка, технического состояния семейного "Москвича" и планов по капитальному ремонту квартиры. Илья тоже включился в эту игру, рассказывая про себя с пугающей его самого откровенностью. Когда стало темнеть, Катерина вздохнула: "Давай-ка двигаться восвояси. Начальство за ужином совещание устраивает. Да и устала я, откровенно говоря". И после некоторой паузы: "Душевно поговорили. Теперь-то мы знаем друг про дружку все на свете. А какой вывод?" – "Ну, какой же?" – "А такой, что мы с тобой не ошиблись – тогда, с первого взгляда. И еще: есть кто-то там, наверху, распоряжающийся нашими судьбами и устраивающий наши встречи".

В такси Катерина взяла Илью за руку, но когда он сделал недвусмысленное движение – обнять и так далее, она сказала, не без раздражения: "Нет, ни за что. Я в такси не целуюсь". Погладила руку и прошептала: "Пожалуйста. Не сердись". До гостиницы они ехали молча. Когда вышли из машины, Катерина сказала: "Илюша, у меня просьба. Только ты не рассердишься?" Илья мотнул головой.  "Если у тебя нет здесь неотложных дел, езжай домой. Или еще куда-нибудь – хотя бы и к любовнице. А с тобой мы простимся до утра. Ладно?" – "Как скажешь, но…" – "Ну, что мы с тобой, как дети, будем прятаться по углам и искать, где бы украдкой поцеловаться? Нет, давай до завтра, хороший мой. Спасибо тебе за все".  И Катерина решительно направилась к дверям.

Открытие конференции – обыкновенный сумасшедший дом, толпа, в которой видишь десятки знакомых лиц, и с каждым надо перекинуться хотя бы парой слов. Илья подъехал минут за сорок до срока и с головой окунулся в омут суеты. Сашенька из Питера, Али из Баку, киевский Витюня, Дануте из Вильнюса… Прибывшая за четверть часа до открытия волгоградская делегация застала Илью мирно и деловито беседующим с Татьяной (немаленькой, как известно, начальницей) и секретарем ВЦСПС, каковое зрелище, как потом веселилась Катерина, полностью вывело из равновесия ее толстого босса, и он потребовал от Катерины, чтобы та решила через Илью ряд проблем материально-технического снабжения на благо родного облсовета. "Я ему объясняю, что ты – всего-навсего нештатный переводчик, фигура даже менее значительная, чем я, зав сектором облсовета, а он ни в какую не слушает. Что прикажешь делать?" – "Скажи ему, что я в принципе против устройства дел через голову соответствующих инстанций". – "Что ты – принципиальный коммунист". – "Ну, вроде. Хотя сроду не состоял в этих рядах". – "А как же ты?.." – "А очень просто. Молча, что называется. Вот потому я и никто – нештатный переводчик. И слава Богу. Сектором я не заведую, зато судьбоносные решения не обязан принимать, да и партвзносы не плачу". – "А я принимаю. И плачу". – "Должен же у тебя быть хоть какой-то недостаток". – "Это, выходит, уже целых два. А у тебя – один, но стоит всего прочего". – "Это какой же?" – "Бабник ты, милый. Я вот смотрю, с каким количеством дам и девиц ты целуешься направо и налево… Пусть даже один процент этой толпы ты уложил в койку – все равно внушительный итог получается". Илья только рот открыл, чтобы отмести облыжный навет – как мимо прошла немыслимая красотка Аллочка, переводчица с бенгали, увидела его, просияла и со стандартным: "Какие люди!" приобняла за шею. И пошла дальше, как ни в чем не бывало. "Ну, здрасьте-пожалуйста", – усмехнулась Катерина. – "Вот с ней – точно ни разу", – растерянно сказал Илья. – "Но хотелось бы?" – "Мне сейчас только одного хочется". – "Это чего же? Задрать нахальной Катюхе подол и выдрать как следует? Ты прав – что-то я и в самом деле обнахалела. Наши отношения вряд ли дают мне право на такие вольности". – "Вот именно этого и хочется. Изменить отношения. Дать тебе право на любые вольности". – "И самому получить кое-что взамен?" – "Естественно". – "Никак путем задирания подола?" – "Маловато будет. Я предпочитаю девушек, полностью раздетых". – "Принято к сведению. Но пока кончим эти беседы. В силу известных обстоятельств они никуда не ведут и потому бесперспективны".

После ужина, на вопрос "Что делать?" Катерина ответила: "Только не смейся, пожалуйста, но я хотела бы пройтись по Красной площади, а потом спуститься по Горького к памятнику Пушкину. И никаких такси. Желаю прокатиться на метро, навестить родную "Площадь Революции", собачку бронзовую погладить между ушей. Можешь ты доставить девушке такое скромное удовольствие?" – "Как скажешь", – ответствовал Илья. – "Заодно и поболтаем. Думаю, у нас осталась еще пара-тройка неосвещенных тем". Темы, естественно, нашлись, и к тому времени, когда Илья доставил Катерину к гостиничным дверям, они знали друг про друга еще больше, чем прежде. "Завтра – последний день", – сказал Илья. – "Завтра – великий день. Особенно послеобеденная сессия, когда кое-кто делает свой исторический доклад". – "Ладно тебе. Доклад – делов-то. А вот послезавтра ты улетаешь, и когда увидимся – Бог ведает". – "Но ведь сейчас-то повидались. Да и счастье, что вообще познакомились. Я, между прочим, в июле в отпуск собиралась, но у нас одна девица ногу сломала, и пришлось остаться, потому что работать с иностранными группами было некому". – "Счастье на чужом горе – оно какое-то кисловатое…" – "А для тебя сладости – это когда раз-два и в койку? Ой, извини, я опять чушь несу. А ты – такой терпеливый. Другой давно бы понес меня по кочкам…"

Закончился второй, он же последний, день конференции. Илья сделал свой доклад, ответил на десяток вопросов и потом, на заключительном банкете, услышал от нескольких человек, чьим мнением он дорожил, что выступление было полезным и правильным. После банкета, затянувшегося допоздна, Катерина попросила Илью вывести ее на свежий воздух на полчасика. "Завтра ты улетаешь…" – начал Илья. – "Знаю. Меня начальство уже информировало. Ой, опять я шучу по-идиотски. И опять прошу прощения. И опять восхищаюсь твоим ангельским долготерпением". Какое-то время они шли молча. Потом Катерина сказала – решительно, будто ее тезка, бросаясь с обрыва в Волгу: "А вот я рада, что все так сложилось". – "Так – это как?" – "Да никак! Что ничего у нас с тобой не вышло". – "Почему же?" – "Да потому, что избавило меня от необходимости принимать сложные решения. Просто: нет – и нет. По вполне естественной причине. Не надо аргументы выстраивать, не надо варианты просчитывать: если я так, то он так, а я тогда… А тут все однозначно". – "Ничего подобного. Однозначно – это когда и не можешь, и не хочешь. А если не против, да нет возможности?" – "Вот об этом я и говорю. Не надо мучаться гамлетовскими вопросами. Никакой свободы воли и прочих глупостей. Ты изначально знаешь, что это невозможно – и потому все спокойны". – "Но не счастливы". – "А кто тебе сказал, что счастье и покой совместимы? Классики, между прочим, утверждают нечто противоположное".

И они снова надолго замолчали. И снова тишину нарушила Катерина: "В основе учения Блаженного Августина, как ты, наверное, помнишь, лежит принцип детерминированности…" Илья даже сбился с шага, всем своим видом демонстрируя удивление поворотом темы. Катерина усмехнулась: "Никак забыл, с чего началось наше знакомство? Ты Лермонтова процитировал. Насчет той Катерины – Сушковой, если я не ошибаюсь, – которая заимствует слова из Святого Августина. Он же Блаженный. А суть дела в том, что человеческое поведение предопределено Божьей волей. По-нашему говоря, чему бывать – того не миновать". – "Вот и я об этом. Раз наша встреча была предопределенной – то и всего другого не миновать". – "А я разве спорю? Вопрос в том – когда?" – "Ну, и когда?" – спросил Илья, остановившись и положив ладони Катерине на плечи. Она мягко выскользнула из этих полуобъятий и сказала со вздохом: "Илюшенька, ну, откуда же мне знать. Я – баба глупая, слабая. Знаешь, что? Пошли-ка назад, а то я прямо посреди улицы разревусь – то-то будет картинка".

Наутро Илья пришел в гостиницу пораньше. Вестибюль был заполнен отъезжающими. Катерина сидела в углу и стерегла кучу вещей – явно пожитки всей делегации. "Вот, видишь, нас выперли до срока. Сейчас автобус подадут, и мы тронемся". – "Почему так рано?" – "Номера надо готовить для чистых клиентов. Но ты ведь другое хотел спросить – как же мы прощаться будем, у всех на виду? Так, может, и это к лучшему. Без поцелуев, без надрыва". – "А ты боишься, что пришлось бы целоваться?" – "Честно? Боюсь! Не тебя – себя. И просьба к тебе. Только пообещай, что выполнишь". – "С такими оговорками, знаешь ли…" – "Ладно, не обещай. Просто выполни. И не сердись на меня, хорошо?" – "За что?" – "За просьбу. Не звони мне, Илюшка. Правда. Мне очень тяжело будет. Подожди немного – и я с тобой сама свяжусь. Ну, обещаешь?" – "А если позвоню – трубку положишь?" – "Угадал. Но самое главное – рассержусь. Ты же ведь не хочешь, чтобы я на тебя зло держала?" – "Ну, чего я хочу – ты знаешь". – "Хороший мой, вот и я того же хочу. Но боюсь. Давай подождем немного – вдруг что-нибудь случится. Что-нибудь славное и совершенно неожиданное".

Тут разговор был прерван появлением всей честной компании. Илья снова поволок чемодан Галины Тимофеевны и даже был вынужден поцеловать ее, чтобы заработать право поцеловаться – мельком, формально – с Катериной. Пузатый начальник долго жал ему руку и приглашал не забывать. Наконец, автобус тронулся, и Илья побрел в вестибюль – посмотреть, с кем бы еще проститься, раз он все равно сюда приехал.

В Москве уже выпал снег, а из Волгограда все ни словечка. Пару раз Илья даже попытался нарушить запрет, но никто не брал трубку. Под Новый год Катерина, наконец, позвонила. Говорила на "вы", формально поздравила с праздником. Как назло, Илья тоже был в стесненным обстоятельствах и потому вынужден был ответить столь же сухо. Последнюю попытку он предпринял к 8 марта – и опять облом. Даже более того – Катерина сказала сквозь зубы: "Спасибо за звонок, только меня уже поздравляли товарищи из вашей организации. Впрочем, спасибо еще раз – и сердечные приветы всем вашим многочисленным женщинам".

Здорово она меня умыла, подумал Илья и даже решил обидеться. А время шло и шло, долгая разлука оказывала свое действие, и Илья всерьез задумался о справедливости народного утверждения: с глаз долой – из сердца вон. Где-то в середине апреля вдруг позвонил Игорь из западноевропейского сектора, референт, отвечающий за Великобританию: "Старик, есть халявная работенка – только для тебя, по старой дружбе. На недельку прилетает большой шотландский начальник. Ну, переговоры мы ведем сами, без переводчика, а надо всего-то попасти его в Москве и потом на три дня свозить в Сочи – он хочет осмотреться и решить, стоит ли ему отдыхать там летом с семьей".

Работенка – и впрямь что надо. Шотландец оказался приличным мужиком; по Москве катались на "Чайке", каждый вечер гуляли с начальством то в "Арагви", то в "Узбекистане", то в "Славянском базаре", в Сочи летели первым классом, там тоже подали "Чайку" – причем прямо к трапу, в "Жемчужине" клиента разместили в шикарном люксе, да и Илье достался очень приличный одноместный номер. Конец апреля – в Сочи уже рай. Илья вырядился по-летнему, обновив свой шикарный костюмчик-сафари, зашел за клиентом и повел его поздороваться с Черным морем. Народ, естественно, еще не рисковал лезть в воду, но пляж уже был украшен небольшой группкой дамочек в купальниках, жадно ловивших каждый лучик вполне жаркого солнца. Илья машинально глянул на полуголых красоток – и обомлел, увидев в этой компании Катерину. Она признала его, по-видимому, в тот же самый момент, и они одновременно ринулись друг дружке навстречу. Добежав, она бросилась ему на шею. "Что ты здесь делаешь?" – "Я – на работе". – "А я с девками отгулы догуливаю. Перед началом сезона". – "Пойдем, я тебя с шотландским генсеком познакомлю". Эндрю с одобрением оглядел Катерину и сказал Илье: "Представь меня и другим дамам". Пошли знакомиться с остальными. Одна – рыжеватая, пухлявая, бойкая, по имени Марина – оказалась к тому же старшей английской переводчицей Волгоградского бюро. Пошли гулять по пляжу – Эндрю с Мариной, Илья со всеми остальными. Впрочем, непарные девицы, осознав раскладку, вскоре распрощались – их, вообще-то, не очень и задерживали.

Побродили какое-то время вчетвером, после чего девицы отправились на обед в свою гостиницу, договорившись о встрече здесь же, через пару часов. Илья объяснил шотландцу, что вся компания живет в соседнем отеле и пользуется всеми возможными льготами, доступными рядовым членам профсоюза. Уточнил также, что "Жемчужина" – отель Интуриста, классом повыше, а проживают они именно здесь в знак особого уважения, которое ВЦСПС питает к профсоюзу, возглавляемому Эндрю. И что, разумеется, они смогут пообщаться с дамами – в баре, после ужина, и что нет никаких проблем с организацией увеселительной программы. После чего Илья оставил шотландца наслаждаться красотами моря в одиночку, а сам кинулся звонить в Москву. Сказал Игорю, почти не кривя душой, что встретил на пляже двоих ответственных сотрудниц Волгоградского турбюро и что Эндрю запал на одну из них. "Нет проблем, старик, – бодро ответил Игорь. – Я сейчас позвоню сочинским ребятам, чтобы они учли ситуацию. Если будет обоюдное желание – можешь брать их с собой на осмотр всяких здравниц и прочей херни, куда собираются тащить клиента. Там у вас цирк по программе – скажу, чтобы взяли еще два билета. Что касается поддачи – тоже можешь себе позволить, без особого шика, но не жмотничая. Нормы ты и сам знаешь. Попроси только ребят, чтобы они провели расходы как "Дополнительное питание". Разок сходите в варьете. Передай Нателле от меня привет и скажи, чтобы она оформила заказ грамотным образом – счет пусть будет как за шикарный ужин на троих, а стол чтобы накрыла на четверых. И вообще помни – твоя задача состоит в том, чтобы этот козел стал другом Советского Союза. Если для этого надо привлечь жителей города-героя Сталинграда – какие вопросы! Я считаю даже, что это символично: союзники во время войны и все такое. Да, не забудь ввернуть насчет Георга Шестого и… как это по-русски, ну, Sword of Honor. Можешь даже тост такой сказать. А впрочем, чего я тебя учу – ты и сам все знаешь не хуже моего. Свяжись с Константином и действуй!"

На свидание Илья вышел пораньше, не сомневаясь, что смышленые девицы также прибудут до срока, чтобы получить вводную в кругу своих, без иностранного вмешательства. Действительно, Катерина и Марина уже ждали на скамеечке у входа. Илья сжато и четко обрисовал ситуацию – впрочем, особо рассусоливать и не требовалось, потому что девицы, и главным образом Марина, были вполне своими, профессионалами. "Значит, так, девочки: с Москвой наши – в смысле, ваши – контакты согласованы. Зовут местного куратора Константином – это на случай конфликтных ситуаций с непосвященными. Пьем в валютном баре без опаски, завтра идем в цирк, послезавтра здесь, в гостинице полуголое шоу. Если хотите покататься с нами по городу на "Чайке" и посетить всесоюзные здравницы, дабы ознакомиться с системой отдыха советского народа – милости просим". – "Нет вопросов, – бодро ответила Марина. – Старший лейтенант Кузнецова к выполнению задания Родины готова!" – "Вольно!" – отозвался Илья. Тут как раз на свежий воздух вышел Эндрю, с оригинальным предложением "что-нибудь выпить в баре". Старший лейтенант Кузнецова бодро вскочила и выразила безусловную готовность травить свой еще вполне молодой организм алкогольными напитками. Двинулись – Эндрю с Мариной, а за ними Илья с Катериной. "Я, кстати, забыл спросить – как у тебя с английским? Перевод не требуется?" – "Понимаю через пень-колоду". – "Не принимай близко к сердцу – у мужика очень сложный акцент, даже профессионалы берут его с трудом". – "А-а, – с явным облечением сказала Катерина. –  А я уж решила, что совсем дурочка…" – "Ничего, я контролирую ситуацию. Если ты провалишься – я подстрахую". – "А мне-то что. Пусть Маришка с ним болтает. А я с тобой побеседую. Без перевода".

Посидели в баре четверть часика, выпили по одной. Эндрю предложил повторить. "Вы продолжайте, а мы с Ильей на минуту поднимемся к нему в номер – он мне обещал показать полезную книжку, – сказала вдруг Катерина. – Надеюсь, к третьей мы вернемся". В лифте Илья спросил, несколько растерянно: "Какую такую книжку?" Катерина улыбнулась: "Дурак ты, ваше благородие!" Лифт остановился, и они пошли по длинному коридору. "Ну, долго еще?" – спросила Катерина. – "А что? – удивленно спросил Илья.  – Вообще-то уже пришли". Он открыл дверь, и Катерина с удовлетворением огляделась. "Никак один живешь?" – "Да, а что?" – "Дурак ты, – с заметной злостью повторила Катерина. – Кто, что, какая книжка! Соскучилась я по тебе!" И начались поцелуи – сначала стоя, потом сидя на диване, и так далее. От поцелуев Илья перешел к прямым действиям. "Подожди, милый, – прошептала Катерина. – Ты потерпишь до вечера?" Илья разжал руки и решительно встал с дивана. "Что ты, Илюшенька? Ты не рассердился?" – "Нет, просто боюсь за себя". – "А ты не бойся. Ни за себя, ни за меня". Она столь же решительно встала и со словами: "А ведь там Маришка ждет…" расстегнула кофточку. И добавила, с чуть кривоватой, впрочем, улыбкой: "Я же помню твое заявление насчет того, что ты предпочитаешь девушек, полностью раздетых…"

Спустившись в бар минут через сорок, они, естественно, уже не нашли друзей-приятелей. "Не маленькие дети, – сказала Катерина. – Мариночка наша опытный и надежный сотрудник. Все будет путем. А мы с тобой пойдем, посидим у моря". Они нашли скамеечку в тени, сели и долго молчали, слушая тихий шум прибоя. Наконец, Катерина неуверенно спросила: "Ты, сдается мне, немного растерялся от моей агрессивной инициативы?" – "Вовсе нет. Был приятно удивлен". – "Спасибо за правду. Я, честно говоря, тоже себе удивилась. Ну, ты же знаешь историю моей сексуальной жизни – я девушка скорее тихая, чтобы не сказать добропорядочная. И – на тебе! На глазах у сослуживицы тащу мужика среди бела дня в койку. Да уж, будет что обсудить всему Царицину. Ну и плевать". Катерина перевела дыхание и спросила: "А знаешь, почему плевать?" – "Кажется, знаю, – совсем тихо ответил Илья. – Потому что любовь у нас, хотя мы и пытались почти год замалчивать этот очевидный факт". Катерина внимательно посмотрела ему в глаза и сказала еще тише: "Может быть, пока и не любовь, Но уж, безусловно, наши ангелы-хранители затеяли что-то экстраординарное…" И она встала со скамейки, со словами: "Вряд ли я сейчас готова к таким серьезным разговорам. Пошли, поищем лучше наших дружков". Потянула Илью за руку: "Вставай, вставай, ишь расселся!" А когда они вышли на люди из своего укрытия, то сказала – решительно, внятно и совсем тихо: "К разговорам я еще не готова. А ко всему прочему – вполне… Только, Илюшенька, теперь ты сам проявляй инициативу. А то я девушка скромная…" – "Допустим, я прямо сейчас потащу тебя в койку?" – "В смысле, в номера?" Катерина смущенно хихикнула: "Чуток покочевряжусь – и пойду с удовольствием. А Эндрю твой – ничего, что он брошенный?" – "Ты же сказала, что Мариночка – опытный сотрудник". – "Маришка-то? Уж куда как опытная. До такой степени, что тебя это могло бы и смутить, если остались еще на свете вещи, которые могут тебя смутить".

Когда через час они снова спустились в бар, то обнаружили Эндрю с Мариной сидящими за тем же столиком, с абсолютно невинными лицами и ничего не выражающими глазками. "А вот и они, – заявила Марина. – Не прошло и двух часов…" – "Ничего подобного, – добродетельно возразил Илья. – Мы уже были здесь – давно, да только вас не нашли". – "Ну, а дальше?.." – вступил в разговор Эндрю. – "Попытались поискать вас в других местах", – сказала Катерина. – "И безуспешно, – с оттенком самодовольства сказал Эндрю. – Потому что мы приняли меры, затрудняющие розыскные операции". Похоже было, что вся четверка умирала от желания похвастаться своими похождениями. Тут из ниоткуда появился некий человек – собственно говоря, никто иной, как местный куратор Константин – и сделал Илье приглашающий знак. Илья извинился и отправился на беседу. Эндрю прокомментировал: "Это, несомненно, господин из кей-джи-би". – "И он пришел тебя арестовать", – вступила Марина. – "За что?" – "Будто не знаешь, за что…" И они в голос заржали, да так дружно, с таким убедительным подтекстом, словно задались целью уверить Катерину, что она ни капли не ошибается в своих предположениях на их счет.

Тем временем Константин докладывал Илье о проделанных мероприятиях: "Вот, во-первых, билеты – по четыре, в цирк и в варьете. Во-вторых, я заказал вам на столик после ужина вино и фрукты, в счет доппитания. Теперь на завтра. В десять будет машина, поедем по санаториям, на экскурсию. Девки тоже поедут?" – "Наверное". – "Не страшно. Это "Чайка", с откидными сидениями, места хватит на всех. После обеда – в чайный домик. Ужин до цирка делаем или после?" – "Давай до". – "Лады. Оно и проще, и я освобождаюсь пораньше". – "Так и планируется". – "Спасибо тебе. Теперь вот что. С девками я разобрался, навел справки…" – "Какие справки?" – оторопел Илья. – "Ну, какие. Обыкновенные". – "Да я же все согласовал с Москвой! Тем более что одна – это вообще моя старая знакомая". – "Это шатенка? А блондинку ты тоже знаешь?" – "Блондинка – она вообще офицер". – "Запаса, что ли?" – иронически переспросил Константин. – "Как я понимаю, срочной службы". – "Правда, что ли? А ее уже засекли выходящей из номера шотландца". – "Костя, я бы на твоем месте срочно позвонил в Москву и связался с Игорем. А то как бы дров не наломать". – "Так ведь рабочий день кончился", – упавшим голосом сказал Константин. – "А я тебе домашний телефончик дам. Можем еще кому-нибудь позвонить. Сереге, например". – "Это майор из спецсектора?" – совсем поскучнел Константин. – "Он самый". – "Да ладно, пусть будет как есть. На твою ответственность". – "Извини, а вот это мне на хер не надо. Пошли-ка звонить Сергею". – "Ты что же, их оставишь без присмотра?" – "Далеко не убегут. Пошли, пошли. А им скажу, что за билетами надо было заскочить, в контору".

"И вот, представляешь, – рассказывал поздней ночью Илья, вольготно развалившись на широченной кровати своего шикарного номера, – звоним мы, а Серега чего-то не в духе. Как он понес этого Кинстинтина по кочкам. У вас там, орет, ****ей по телефону заказывают, наркотики как в Южной Америке, а вы нам операцию срывать надумали! Да я вас всех завтра же… Да вы у меня… Ну, я потом взял трубку, говорю: Серега, все под контролем, не волнуйся. Этот Костя чуть не в ногах у меня валялся, благодарил". – "Мерзость какая, – отозвалась Катерина и даже чуть отодвинулась от Ильи – не далеко, впрочем, даже не до края кровати. – И тебе не противно?" – "Счастье мое, судьба подарила нам три волшебных дня. Неужели ты думаешь, что я позволю какому-то Костику испортить нам праздник?" – "Ладно, плюнь на них. Это я сдуру выступила. И не по делу. А ведь и впрямь – как хорошо…" – "И нам, и Маришке твоей, и международному профдвижению на пользу…" – "Нам все-таки – лучше всех".

Не успели оглянуться, как пролетели эти неполные три дня и куда как наполненные три ночи. Наступило утро дня четвертого – дня отлета, и настала пора прощаться. "Илюшенька, сейчас мы поцелуемся в последний разок, и я выйду из твоего номера, в котором бесстыдно провела целых три ночки. Может быть, самые счастливые ночи в моей жизни. И не сердись – я не приду провожать вас в аэропорт. Во-первых, боюсь разреветься…" Она всхлипнула и продолжила: "Я уже и сейчас-то реву, а на людях… Хороший мой, у меня все та же просьба, что и тогда, в Москве. Не звони мне. Жди моего звонка. Ладно?" – "Погоди. Мы же не можем вот так расстаться…" Но Катерина сказала – уже обычным своим голосом, в привычной, твердой и уверенной, манере, со столь знакомой усмешкой: "Ну, разумеется, мы не расстанемся. А жить будем за печкой – как я тебе уже разок предлагала, там у нас, в Царицине". – "Не помню насчет печки…" – растерянно ответил Илья. – "Ну, вот. А я, между прочим, все наши разговоры помню. До последнего словечка. Предлагала, предлагала. Да ты отказался". Катерина снова прижалась к нему: "Хороший мой, ты помни, что Бог за нас. Мы с тобой встретимся, и очень скоро". Она довольно сильно отпихнула Илью и, прежде чем он успел опомниться, выскочила за дверь.

Прошло-проползло лето, и за все это время Катерина позвонила только дважды. Говорила мало, больше вздыхала. "Веселого ничего… Семейные неприятности… Ну, что значит – какие? Если у человека есть семья, то в придачу к ней существуют и неприятности. Будто ты по своему опыту не знаешь…Ты-то здесь причем!.. А впрочем, может и сыграл роль – не роль даже, а рольку. Как катализатор…" Осень Илья провел в разъездах и поэтому как бы счел себя вправе звонить – из Баку, Тбилиси, Киева, Минска… Телефон не отвечал.

В ноябре Илья позвонил из Ташкента, трубку взял кто-то незнакомый, и впавший в отчаяние Илья, плюнув на конспирацию, попросил к телефону Катерину. "А они здесь больше не живут. Уже с конца августа… Нет, новый номер не оставили…" Буквально на следующий день Илья пошел с приятелями на Алайский рынок, закупать барбарис, пряности для плова и прочие полезные вещи – и носом к носу столкнулся с Мариной, которая тоже занималась фуражировкой. Тоже приехала с группой, только жили в гостинице попроще. Ах-ох, какая жизнь, что нового? А как мы в Сочи-то! Ах, как мы в Сочи! "Возьми телефончик гостиничный, мы здесь еще пару дней, если ты свободен, давай посидим вечерком, " – многозначительно сказала Марина. – "Да хоть сегодня. Давай прямо часиков на девять договоримся. В вестибюле". – "Лады!" – "А как там наша общая подруга?" – как бы вскользь спросил Илья. – "А ты разве не в курсе? Она у нас больше не работает". – "Иди ты!" – "У нее была какая-то ситуация с мужем, или со свекровью – не ясно… Ну, ты же знаешь, до чего она баба скрытная. Короче – уволилась в два счета и уехала из города". – "Как уехала?" – "Молча. Никому ничего не сказав. Я-то, грешным делом, решила, что ты знаешь, и хотела у тебя кое-что выведать. А выходит вот оно как…"

Илья было решил позвонить Марине и отвертеться от встречи, но потом подумал: авось, удастся что-то выведать косвенным путем, и отправился на свиданку. Марина сходу сообщила Илье, что у нее завелся новый хахаль, москвич, что у них все серьезно и может кончиться загсом, и принялась активно выпытывать у Ильи возможности московского трудоустройства. Собственно, ради этого она и позвала его, и вообще была готова, как девушка прагматичная, даже подняться с ним на полчасика к себе в номер, чтобы сделать отношения еще менее формальными. Про Катерину она и впрямь ничего не знала – по той простой причине, что ей Катерина была, собственно говоря, до фонаря. Никогда не дружили, практически не общались, в Сочи оказались просто как члены одного трудового коллектива по льготной путевке. "Единственное, что я могу тебе сказать – но это так, безосновательно. Я ведь в контакте с нашими ребятами из ГБ, и один мне вроде бы намекнул, что Катюха подалась за бугор. Будто бы у нее там родственники объявились. Так – не так, понятия не имею. За что купила, за то и продаю".

Прошел год. И еще один. И еще… Все безнадежнее становилась надежда, что раздастся все-таки телефонный звонок – с берегов Волги ли, Гудзона, или Рейна – и трубка скажет катерининым голосом: "Здравствуй, извини, что я пропала так надолго…" Были, правда, другие встречи. Приехав как-то в Киев, Илья еще из окна автобуса увидел небольшую, но очень плотную, деловитую толпу, тусующуюся около гостиницы, и в центре сборища – энергичную Софочку, явно содействующую чернорыночным контактам своих туристов с местными ребятами. Сытый мент с сержантскими лычками стоял неподалеку и, похоже, охранял торжище от вторжения непосвященных. Или вот привез он как-то в Одессу тихую и смирную делегацию американских профессоров с женами – практически все приехали в надежде разыскать хоть каких-то родственников или хотя бы сведения о них. До гостиницы добрались уже поздно вечером и были встречены в вестибюле разнузданно-пьяной финской толпой, во главе которой пребывала Марта – тоже куда как веселая и в неизменных белых джинсах в обтяжку. Надо ли говорить, что она кинулась к Илье как к родному и всю ночь потом причитала: "Какая жалость, что мы завтра уезжаем! Какая жалость, что я не знала о твоем приезде и напилась. А пьяная Марта в постели – это совсем не то, что трезвая Марта!" Последнее утверждение, впрочем, было куда как далеко от истины – Марточка была все та же, неутомимая и изобретательная акробатка, и когда, Илья, спешно раскидав клиентуру по номерам, нетерпеливо переступил порог ее комнаты, первые ее слова были: "С какой цифры мы начинаем счет?" – "С единицы?" – обалдело спросил растерявшийся Илья. Марта, расстегивая ему рубашку, захохотала: "А вот и нет! С шестидесяти девяти!.." Регулярными стали встречи и с рыжеватой Мариной, благополучно перебравшейся в Москву и хорошо вписавшейся в столичную переводческую команду. Собственно говоря, они не встречались – а просто пересекались на разных мероприятиях, пока, наконец, в один прекрасный день не случилось их группам совместно выехать в Суздаль с ночевкой, и там, после хорошего ужина, Марина не сказала Илье, пристально глядя ему в переносицу: "Комната 242. Таков мой сегодняшний адрес. И чтоб ты был там не позднее, чем через полчаса. А иначе я решу, что ты ко мне плохо относишься".

Но вот прошло еще какое-то количество времени, и жизнь сделала очередной поворот, из числа тех самых, крутых, которыми она столь славится. В один прекрасный день, а точнее говоря, ранним, но уже ярко-солнечным  утром этого дня, Илья возвращается из соседнего магазинчика с кое-какими покупками (хлеб, ананасовый йогурт, авокадо) и бесплатной местной газеткой. Газета называется "Наш Иерусалим", что дает представление о новом местожительстве нашего героя. Последний год внес резкие перемены в его устоявшуюся на протяжении десятилетий советско-российскую жизнь. Дочь оказалась на другом краю света – в Австралии, а они с женой тут, в Центре мира. Точнее сказать, с бывшей женой. Он по-прежнему имел право на жареные ею котлеты, и за квартиру они платили совместно, но спали по разным комнатам.

Намазав авокадо на ломтик хлеба, Илья развернул газету, чтобы первым делом посмотреть, какие общедоступные развлечения предлагаются русскоязычным иерусалимцам сегодня вечером. Оказалось, что в семь тридцать предстоит "встреча с представителями турбизнеса, успешно работающими на русской улице", о чем он и довел до сведения жены. – "Разумеется, туризм, – с максимально возможной иронией отозвалась она, вскрывая баночку принесенного йогурта. – Ну, сходи, сходи… Хоть одним глазком посмотришь на успешно работающих людей". Покончив с завтраком, они разъехались – каждый на свое место работы, из категории тех, про которые американцы любят говорить "nothing to write home about". Впрочем, объективности ради следует заметить, что сам факт наличия этой самой работы уже являлся предметом зависти в компании таких, как они – репатриантов с годичным стажем проживания в стране.

Зал, где проходила встреча, был заполнен хорошо, если наполовину, что свидетельствовало о довольно прохладном отношении общественности к обозначенной в объявлении тематике. Вот появились и обещанные представители турбизнеса – молодой человек без особых примет, за ним – неряшливая расплывшаяся баба. А третьей в этой компании оказалась Катерина. Ни капли не изменившаяся. Та же короткая стрижка, тот же устойчивый загар – хотя здесь-то для него условия получше, чем на Волге, та же неопределенная улыбка, адресованная всем и никому. Молодой человек занял председательское место и заявил, с диким акцентом: "Ну, нас с Татьяной представлять не надо, нас все знают. А вот наша коллега из Хайфы, Катя. Она тоже сможет вам кое-что рассказать". – "Может быть, и вы представитесь", – донеслась робкая реплика из задних рядов. Молодой человек надулся, как мышь на крупу: "Вы, наверное, совсем недавно в стране, если не знаете, кто мы такие. Потому что нас знает весь Иерусалим. Должны знать, во всяком случае. Ну, так и быть, могу представиться…" И потянулись тягомотные полтора часа, на протяжении которых аудитории было поведано о существующих и планируемых маршрутах, о предоставляемых услугах и взимаемых за это ценах, о частично кондиционированных гостиницах и стопроцентно кондиционированных автобусах и гидах.

На предложение задавать вопросы аудитория отреагировала вяло. Илья поднял руку: "В объявлении написано о представителях турбизнеса, успешно работающих на русской улице. Так нельзя ли сформулировать условия и причины этого успеха". – "Наш успех самоочевиден, – самодовольно заявила толстуха, – и именно в этом его причина". Молодой человек усмехнулся и театрально развел руками. А Катерина сказала: "Это сложный вопрос, и ответ на него может занять слишком много времени. Поэтому я предложила бы господину, задавшему этот вопрос, подойти ко мне после окончания нашей встречи, и я постараюсь удовлетворить его любознательность".

Когда народ стал рассеиваться, Илья выбрался из своего угла и подошел к Катерине. После этих – пяти, не меньше? – лет разлуки кидаться на шею и целоваться прилюдно казалось не совсем уместным. И они молча побрели к выходу, нет-нет да поглядывая искоса друг на дружку. Вышли на улицу. "Здравствуй", – сказал Илья севшим голосом. – "Здравствуй, Илья. Ты здесь живешь?" – "Да". – "Давно?" – "Практически год". – "Как у тебя со временем?" – "Насколько мне известно, никак". – "Тебя ждут к ужину?" – "Вряд ли". – "Значит, никуда не торопишься? Вот и славно. Поможешь мне отоварится, а то холодильник пустой".

В магазине она споро покидала в корзинку упаковку резаного сыра, такую же – красной рыбы, баночку маслин, баночку хумуса, овощи, хлеб, пакет печенья, кивнула Илье ("Помоги!") на коробку с шестью бутылками пива, молниеносно расплатилась кредитной карточкой, аккуратно сложила покупки в большой пакет. "Ну, двинулись? Тут недалеко". Действительно, добрались меньше чем за десять минут. "Это офис фирмы, в смысле иерусалимский филиал, и при нем жилая комнатка", – пояснила Катерина, извлекая из сумочки связку ключей. Вошли – через служебное помещение, с письменными столами, компьютерами, плакатами авиакомпаний и гостиниц на стенах – в довольно уютную комнату, содержащую диван, два кресла и журнальный столик, заваленный туристическими проспектами. В выгородке имелась кухонька с холодильником и микроволновкой. Еще одна дверь явно вела в санузел (как позже выяснилось – с душевой кабиной).

"Садись, – кивнула Катерина головой в сторону кресел. – Очень голодный?" Не дожидаясь ответа, она первым делом распотрошила пивную коробку и сунула четыре бутылки в холодильник, а две – в заморозку. Из заморозки достала пиццу и переместила ее в микроволновку. Побросала овощи в мойку, из кухонного шкафчика вытащила миску, бутылки с оливковым маслом и уксусом и принялась за дело. Через пять минут салат уже был готов, и Катерина, вскрыв принесенные банки и упаковки, принялась накрывать на стол. Достала первые две бутылки из заморозки. "Ну, давай. Я, между прочим, последний раз ела часа в три и сильно проголодалась". – "Да я как-то…" – промычал Илья. – "Вот что, хороший мой! – твердо сказала Катерина. – Я ведь тебя спросила сорок минут тому назад, не ждут ли тебя к ужину. Получила отрицательный ответ, что дало мне право рассчитывать на твою компанию, причем возможно и до самого утра. Если я тебя неправильно поняла – извини. Впрочем, это не мешает тебе выпить пива и съесть чего-нибудь, прежде чем ты отправишься в объятия жены". – "Да при чем здесь…" – "Ну, если ты после многолетней разлуки, оказавшись с девушкой наедине, не накинулся на нее жадным волком, значит – есть какая-то причина". Илья попытался было что-то сказать, но Катерина решительно прервала его: "Я тебя очень прошу – хотя бы в память о городе Сочи, где черные ночи… Или темные? Неважно. Давай сядем за стол, поедим-попьем. А потом поговорим". И, сменив интонацию, докончила едва ли ни заискивающе: "Ладно, Илюшенька? Тогда будь мужчиной, открой пиво".

Она достала пиццу из печки и разложила по тарелкам. И принялась намазывать ломоть хлеба хумусом, со словами: "Здесь это дело используют вместо масла. Называется – хумус…" – "И делается из эдакого горошка…" – "Правильно, Илюша. Не в том смысле правильно, что он делается из горошка, а в том, что если я еще раз заговорю с тобой таким образом – как многоопытная израильтянка с диким репатриантом, сразу же дай мне по морде. Договорились?" – "Вообще-то, это, пожалуй, первая вещь, к которой я здесь привык. Собственно говоря, даже полюбил", – как ни в чем не бывало продолжил Илья, намазав хлеб хумусом и положив сверху ломтик рыбы. – "Салатику? – спросила заботливо Катерина. – А ты пока разлей пиво. Не напиток для тостов, но тем не менее – со свиданьицем. И я тебя умоляю: давай поедим как следует, прежде чем перейдем к задушевным беседам". – "Тем более, – продолжил Илья, – что беседами дело может и не ограничиться…" – "Тем более – набирайся сил. Доешь эту пиццу – потому что еще раз ее разогревать нельзя. И доставай следующую пару бутылок. Пить так пить".

Когда с пиццей и салатом было покончено, Катерина спросила голосом заботливой хозяйки: "Чай? Кофе?" – "Десерт", – улыбнулся Илья. – "Я так по тебе соскучилась", – сказала Катерина, встав из-за стола и решительно направившись к дивану. Илья настиг ее на полпути и обнял. Тень улыбки мелькнула в глазах Катерины: "Первый поцелуй на исторической родине. Пахнущий пивом и луком". А потом она сказала: "Погоди, я достану простынку. А ты пока потуши свет – я ведь уже старая баба. Не спорь, не спорь, на шесть лет старше, чем была в благословенных Сочах…" А потом она сказала: "Ну, а теперь рассказывай". – "Сначала ты". – "Правильно. По старшинству пребывания в стране. Ну, с чего начать?" – "С того, как ты от меня стала скрываться". – "Ладно. С начала так с начала. Представь себе, мой хороший, общую картинку. Тихая провинциальная барышня, живущая размеренной жизнью, вдруг обнаруживает, что у нее явные проблемы с мужем и вообще не тот настрой в семье. Практически одновременно с этим она вроде бы влюбляется в некоего молодого человека, причем как девчонка, с первого взгляда. И самое страшное, что молодой человек, похоже, увязает в том же болоте. Дальше – больше. В конце концов, они проводят с этим молодым человеком трое безумных суток, и она явственно понимает, что к прежней жизни возврата нет. Муж, надо заметить, при всем при этом буквально из шкуры вон лезет, чтобы ситуация в семье стала абсолютно невыносимой. Подробности не важны, важен результат. Плюс общая ситуация в стране… Ты моих девок ведь не видел, даже на фотографиях? Ну, особенно младшая – просто мечта антисемита… И тут, как чертик из табакерки, объявляется дядюшка в Хайфе. Верная возможность решить все проблемы – с мужем, с прочими делами, да и с тобой, милый – одним махом. Что я и делаю. Забираю детей, и – раз! Два-три – мы уже в Израиле. Все! Теперь – ты". 

"А я весь извелся по этой самой девушке. А ее нет и нет. Потом – чисто случайно – встречаю твою Маришку, которая намекает, будто бы ты за бугром. А ведь даже по тем квази-либеральным временам – это все равно, что смерть. Пути назад нет". – "Да, мой хороший. Я потому тебе ничего и не сказала. Решила, что лучше побуду в списках пропавших без вести – все какая-то надежда остается… Ну, а дальше что?" – "Тоже расстался с размеренной жизнью. Ну, время такое было на дворе. Чем я только не занимался – и в коммерческих структурах побывал, и в правозащитных организациях, и в американских фирмах… А век идет к концу, и с каждым годом ситуация все больше и больше заставляет призадуматься. И вдруг, как гром среди ясного неба – убийство Влада Листьева. И Рязанов выступает по ящику, с мордой грустного бегемота. "Жить в этой стране, – говорит он, – не х-о-ч-е-т-с-я!" – "Ну, и?.." – "Приняли решение. Тем более что ребенок к тому времени уже пару лет в Австралии находился. Перед отъездом развелись – поначалу вроде бы формально, вроде бы многие так делают – ради всяких льготных пособий и выплат. Между прочим, инициатива принадлежала жене. Я, помнится, сразу сказал: Может, не будем испытывать судьбу? – Да чего, говорит, вон и Ирка так сделала, и Жанетта, и… Короче – живем пока что в одной квартире, но врозь. У нее, как я понимаю, есть кто-то из местных, а я вот таскаюсь вечерами по таким бесплатным мероприятиям… Самому не понятно, зачем". – "Затем, чтобы меня встретить, Илюшенька. У нас ведь все предопределено. Помнишь Блаженного Августина? Пред-опре-де-ле-но. Де-тер-ми-ни-ро-вано. Что я тебе сказала в Сочи, перед прощанием? Напомнить? Бог за нас, я сказала. Мы скоро увидимся, я сказала".

Какое-то время они лежали молча. Потом Катерина вздохнула: "Сказать тебе еще кое-что? Не знаю, какую ты вел жизнь все эти шесть лет. Очень может быть, что в своей обычной манере не пропускал ни единой юбки, Вполне вероятно, что даже Маришку трахнул – до кучи, в общем списке. Со своей стороны, не могу сказать, что светская жизнь Хайфы похожа на жизнь в тамошнем монастыре кармелитов. Отнюдь и вовсе нет. Ну, не то, чтобы я пустилась во все тяжкие…" – "Но позволила завести себе любовника…" – "А что скажешь, если двоих?" – "Скажу, что ты на себя наговариваешь". – "Ты и впрямь так думаешь?" – "Я только об одном думаю: ведь встретились же мы с тобой. Дважды. Первый раз – уже было чудо. А сейчас – вообще…" – "Все эти годы я твердила: Боже, если ты есть, сделай так, чтобы он приехал сюда. И вот ты здесь". – "Будем считать это знаком свыше". – "Я бы на твоем месте не иронизировала". Илья резко приподнялся на локте, пристально посмотрел на Катерину и в сердцах спросил: "Ну, скажи на милость, почему все кругом считают, будто я только и делаю, что ерничаю!" И еще патетичнее добавил: "Сколько раз я говорил, что люблю тебя!" – "Впрямую? – спокойно отозвалась Катерина. – Два раза". – "Почему – два?" – растерялся Илья. – "Да потому что я помню наизусть все, тобой сказанное. А уж тем более такие вещи!" Она глубоко вздохнула и упрямо повторила: "Два раза!" И, после паузы: "Ну, и косвенным образом намекал раз шесть. Первый раз, когда мы с тобой только познакомились. Ты меня взял за руку и секунд пять не выпускал. Все, сказала я себе, Екатерина Григорьевна, приехали. Вон оно, то самое, о чем девушки с детства мечтают…"

И они снова замолкли. Надолго. Потом Катерина погладила Илью по щеке, и он воспринял это как сигнал к продолжению действий. А потом Катерина сказала: "Можно, я тебя попрошу о чем-то? Давай побродим немножко?" – "По ночному Иерусалиму?" – "Скажем так: по поздневечернему… Хорошо бы пойти в Старый город – да только боязно. Но можем дойти до Яффских ворот и вернуться". Они вышли на слабоосвещенную улицу и побрели, чуть в гору – Иерусалим стоит на холмах, дороги здесь ведут либо вверх, либо вниз.

Катерина, прижимаясь к Илье, шептала ему прямо в ухо: "Все эти годы я вспоминала наши московские прогулки. Как мы за каких-то полдня и два вечера рассказали друг про друга столько, что и за целую жизнь не узнать. А потом наши сочинские денечки…" – "Ну, там мы не гуляли". – "А что же мы делали?" – "Путешествовали на остров любви". – "И в самом деле. Как у нас с тобой все романтично". – "А это плохо?" – "Это прекрасно. У нас вообще прекрасное прошлое. Короткое, но прекрасное. И завидное будущее". – "Ты и правда так думаешь?" – "Илюшенька, ну как же иначе. Ведь мы с тобой чуть не потеряли друг друга на всю жизнь – и вот тебе, пожалуйста, снова вместе, гуляем по Иерушалаиму… Это ли не знак свыше?" – "Именно так я и сказал. Час тому назад". – "Разумеется, хороший мой. Я просто повторяю твои слова". – "Ты и в самом деле помнишь все сказанное?" – "Ну, конечно же. До деталей, до мелочей. С самой первой минуты нашего знакомства".

Тем временем они дошли до конца – точнее, до начала – улицы Яффо, до ее первых домов, и перед ними открылись стены Старого Иерусалима. И вдруг им обоим стало ясно, что самое сложное и трудное в их жизни только начинается. Но ясно было и то, что до конца еще далеко-далеко.