Ч. 7 Поскорей бы в мичмана

Предыдущая страница  http://www.proza.ru/2011/03/13/1383

            
К удивлению и радости ничего не подозревавшего экипажа на «Алмаз» поступило предписание срочно прибыть в Кронштадт. Радость быстро улеглась, когда выяснилось, что вызвали клипер только для того, чтобы поспешно загрузить его всем необходимым для длительного плавания.

Но цель плавания никто не знал, она держалась в секрете.

 Не пробыв в Кронштадте и недели, клипер вышел в море. Только тогда морякам открыли, что путь их лежит в Нью-Йорк. Первое рандеву (место встречи кораблей в море) судов эскадры состоялось у входа в пролив Малый Бельт.

Ночью у острова Борнхольм боевые суда пополнили израсходованные запасы угля с двух поджидавших их там транспортов. Грузить было тяжело: ночное время, сильная зыбь от прошедшего шторма.

По традиции того времени от тяжелой работы освобождался лишь капитан. Первый мешок с углем нес старший офицер. Николай и его товарищи работали наравне с матросами. Утром суда расстались с транспортами и в полной боевой готовности вышли в Северное море.

Эскадра обогнула север Англии незамеченной. Атлантика встретила русских моряков неласково: беспрерывные дожди перемежались густыми туманами и штормовыми ветрами. Шли под парусами, экономя уголь для боевых действий. Тихоходный «Алмаз» постоянно плелся в хвосте, потом окончательно отстал. Его ждали.

 Наконец у Лесовского лопнуло терпение, и он разрешил клиперу следовать самостоятельно. Соответствующая инструкция у капитана имелась. «Алмаз» пришел в Нью-Йорк на двадцать два дня позже остальных судов эскадры.

Он находился в непрерывном плавании 77 суток и выдержал за это время пять ураганов. Об одном из них Римский-Корсаков рассказал в письме: «…Представь себе темную ночь.

Ветер ревет с ужасающей силой, огромные водяные горы подымаются с обеих сторон клипера, закрывая собой горизонт, некоторые из них со страшной силой вкатываются на палубу.

Изредка луна, выглядывая из-за несущихся туч, освещает разъяренное море…» Капитан привел клипер без потерь в людях, несмотря на ужасные условия: постоянная  качка, вечная сырость, отвратительная еда.

О пребывании эскадры Лесовского в Америке написано много, в том числе и автором этой книги. Американцы приняли русских восторженно, а новые впечатления и испытания у Николая были настолько сильными, что он даже временно забыл о музыке.

Одним из товарищей Римского-Корсакова был Павел Мордовин, штурманский кондуктор. Они делили одну каюту. О Мордовине жандармы сообщали в морское министерство, что Павел вёл переписку с Герценом, получал от него «Колокол» и другие запрещённые издания и распространял между своими товарищами «вредные идеи».

Спустя много лет композитор признался, что веяния 60-х годов коснулось и моряков. Молодёжь на клипере разделилась на два лагеря: одни восхищались Герценом, другие – Катковым.

Симпатии Римского-Корсакова были на стороне первых, но всё же политика не очень интересовала будущего композитора.

Немецкий эмигрант Фридрих Капп писал Герцену из Нью-Йорка, что, якобы, во время обеда, данного американскими моряками офицерам эскадры контр-адмирала Лесовского в октябре 1863 года, гардемарины вынули портреты Герцена и Огарёва и предложили тост за издателей «Колокола».

Правда, осталось неизвестным, сколько к тому моменту успели произнести тостов и сколько успели выпить. Но даже если среди этих фрондёров и был Римский-Корсаков, последствий эта выходка для него не имела.

В Северной Америке моряки пробыли до весны 1864 года. В марте 1864 года Римский-Корсаков сдал комиссии экзамен на звание мичмана. Теперь его зрелость была подтверждена официально.

Пришла пора определить свою судьбу. Его настораживало и даже пугало равнодушие к музыке, которое он ощутил в себе за время своих странствий. Но и морская служба тоже больше не влекла.

Он понял, что стать на флоте равным брату не сможет, а быть заурядным, не хватающим с неба звезд офицером, не хотел. Николай Андреевич не чувствовал, а знал, что обладает музыкальным талантом, и корил себя за то, что, убоявшись полунищего существования, изменил своему призванию, променял талант на обеспеченную жизнь.

«Для такого дела, как быть композитором, нужно жертвовать всем, а то ничего не выйдет», – с горечью написал он матери.

25 апреля 1864 года «Алмаз» покинул Нью-Йорк. Впереди лежал путь на Дальний Восток. Сначала на пути была Бразилия, когда-то далекая, загадочная. В Рио-де-Жанейро пробыли довольно долго.

Теперь по ночам он видел Южный Крест не на карте, а воочию. Из Рио-де-Жанейро направились в Монтевидео. Продолжая традицию брата, Николай Андреевич подробно описывал матери свои новые впечатления.

Но в данном случае воспользуемся рапортом командира клипера капитан-лейтенанта Зеленого от 17 июля 1864 года. Командир сообщал морскому министру, что 12 июня в южной широте 27 градусов 50 минут начался жестокий шторм от зюйд-веста, который в тех краях называется памперос.

 Командир по признакам на море и показаниям барометра ожидал шторма, и на клипере к нему подготовились. В 7 часов вечера налетел шквал, к полуночи превратившийся в шторм. Поднялось огромное волнение.

Вот подлинные слова командира: «То, что испытал клипер в ту ночь и следующий день, трудно описать, его ломало и гнуло по всем направлениям; боковая качка, когда его ставило поперёк волнения, доходила до 38 градусов под ветер и была так продолжительна,

что я каждую минуту ожидал, что полетят мачты или оторвутся орудия, удары волнения в наветренный борт и корму были очень сильны, я одного боялся, чтобы не вышибло руль, но благодаря Богу он уцелел; наиболее страдала середина клипера от дымовой трубы до шпиля, в особенности на левой стороне,

палубные доски ходили, как клавиши…вода свободно проходила через угольные ящики в трюм… палуба над кубриком, хотя недавно проконопаченная, текла, как решето,… продольное крепление тронулось,

и клипер начал переламываться посередине; продолжись шторм ещё суток двое – трудно было бы ручаться за последствия». Зеленой пришёл к выводу, что корпус «Алмаза» не выдержит штормов в «ревущих сороковых» и у мыса Горн.

Послав об этом донесение в Петербург, он вернулся в Рио-де-Жанейро и стал на ремонт. Командир был абсолютно прав. Он написал в Петербург: «…отбросив в сторону всё, пожертвовав своим самолюбием, дорогой мне репутацией моряка,

которая более или менее пострадает от такого неудачного исхода плавания, и, помня только одно, что правительство вверило моему благоразумию жизнь и безопасность 200 человек, я не могу, и считал бы недобросовестным представить Вашему превосходительству какое-либо другое мнение о положении клипера».

На душе у Николая Андреевича было тяжело. Он расстраивался, что не придется пройти путем, которым гордится каждый моряк, хотя и не чувствовал, в отличие от брата, любви к морской службе.

Скорее всего, он просто притерпелся к ней. В то же время Римский-Корсаков не мог заставить себя творить и пришел к выводу, что и на музыкальном поприще ему делать нечего.

Трудно сказать, чем бы закончился этот душевный разлад, если б не поступившие из Петербурга бумаги. Капитан получил приказ следовать в Европу. Прибыл и долгожданный приказ о производстве гардемаринов в мичманы.

Продолжение http://www.proza.ru/2011/03/13/1393

На фотографии: командующий эскадрой С.С. Лесовский и командиры судов