Короткое замыкание

Колька Сергеев пришёл к нам во второй класс.
Очень башковитый паренёк. Во всех смыслах. Башка у него и вправду была велика для его роста. Отношения у нас были простые с одноклассниками. Мы нередко хотели продолжить общение и после уроков, и приглашали друг друга в гости прямо с портфелями. Часто заходили и к нам. Там мы были свободны от взрослых взглядов: отец, машинист, пропадал в поездках. Мать - она и была нашей учительницей - как правило сильно задерживалась в школе, занимаясь с отстающими.
Иногда мы вместе делали уроки, иногда просто балдели, смешили друг друга анекдотами, делились историями, играли... В общем, "Бобик в гостях у Барбоса".

Дома на нашей улице в основном одноэтажные, деревянные. Смежный с нашим дом служил конторой какой-то организации.
А в маленькой комнатке там проживали Мишка Хайдяров с матерью Асьмой, которая присматривала за конторой, убиралась, топила печи. Сына она звала Мубин, так нам слышалось, но мы его называли МамИн - так нам было привычнее. Он был на четыре года старше, но вместе с Валькой Смирновым был в центре нашей уличной кампании. Скреплял её своей силой и добродушием.

Из всех искусств нам было доступнее всего кино. Оно оказывало огромное влияние на наше поведение, образ мысли, содержание игр...
Кино послевоенное. Сюжеты - война, вредители, шпионы,...

Колька жил на территории Кучинского колхоза, и дорога из школы шла мимо нашего дома. Вот мы и зашли к нам. У Кольки оказались с собой открытки с фотографиями актёров. В основном актрис. Кино я любил, а вот имена актёров не запоминал. Меня захватывал сюжет: танки, разведчики, "языки", атака,...
А Колька наизусть называл имена. На всю жизнь запомнилось, что особо Колька выделял Целиковскую. Прямо как-то не по-детски.
Поболтав в избе, вышли мы сквозь сени во двор. Вспомнили последнее кино. Добротная стена Мишкиного дома представилась нам стеной вражеского штаба, из которого по телефонным проводам, протянутым вдоль брёвен сруба, неслись к блиндажам и траншеям приказы. Долг перед страной звал нас пресечь это немедленно. Я извлёк из под ступенек крыльца тяжёлый косарь (только у нас его называли "косырь", а косарь - человек).
Подставив чурбан к мишкиной стене, мы по очереди стали пытаться перерубить высоко протянутые телефонные жилы. Но косарь оказался ржавый и тупой, вдавливал провода в серую обветреную древесину, оставляя рубцы на стене, но не причиняя заметного вреда проводам. Надо ещё понимать, что телефонные провода преимущественно были из стальных жил с добавлением одной - двух медных проволок. Так просто не перерубишь.
Наделав изрядного шума ударами по гулким брёвнам, мы отказались от косаря, но задачу-то надо выполнить!
Пока Шурка, старший брат, ещё не поступил в Институт и не уехал в Москву, я успел набраться от него представлений об электричестве и видел, как с помощью швейных иголок он подключал свои наушники к радио-сети, так что, бывало, монтёр в поисках утечки, отключал нашу радиоточку и мы потом платили штраф.
Эти знания пригодились сейчас. Я сбегал за иголками, пронзил ими изоляцию телефонной пары, замкнув жилы друг на друга, и с чувством исполненного перед Родиной долга мы с Колькой переключились, наконец, на мирные дела.
Колька ушёл, а через день постучали. Я открыл. Мужик спросил дома ли родители. Он прошёл с ними во двор, осмотрел рубцы на стене, дошёл до иголок. Это оказался монтёр с телефонного узла. Догадавшись, что вряд ли к этому причастны родители, монтёр обратил свои вопросы ко мне. Холодок пробежал по моим жилам и я врасплох наивно попытался свалить всё на отсутствующего Кольку, осознав, что с фашистами вышла промашка и мы били по своим.
- Какой Колька? Веди меня к нему, разберёмся.
До меня дошло, что я на пути к предательству друга. Монтёр цепко держал меня за ворот, зная, с каким контингентом имеет дело.
Я изобразил покорность, но при спуске с крылечка в проулок, я выпростал руки из рукавов пиджачка и дал дёру, петляя и запутывая следы.
Несколько часов я болтался невесть где, придумывая легенду, чтобы исключить имя Кольки из истории, в которой, если разобраться, инициатором был я.
Интуиция подсказала, что монтёр не будет так долго ожидать меня, и пора возвращаться домой.
Дома отец, взяв несколько прутьев из метлы, делал вид, что лупит меня. Я, исполняя роль наказуемого, орал для приличия и делал вид, что мне больно.
Каким-то образом отец решил, что мера наказания пришла в соответствие с проступком, и раскаяние в содеянном налицо.
Экзекуция закончилась. К моему удивлению расспросов и нравоучений не последовало, как будто и так всё всем было ясно.
Я понял, что легко отделался и, насколько был способен, извлёк какие-то уроки, получив очередной квант взросления.