Женькины истории. 11. Пионервожатая

Всё лето 1967-го года проходило в подготовке к школе. Потом была хорошая учёба. В 1968-ом году Женька посветил себя пению в хоре дворца «Пионеров и школьников», обучению в музыкальной школе по классу «аккордеона», поездкой в город Киев, как отличившегося в детском творчестве. Начало 1969-го года совпало с записью детских песен на Тульском радио и так далее и тому подобное.
С детворой он стал меньше проводить время, да и времени у Женьки практически не было, он был весь в искусстве. Но в первых числах июля мама сказала Женьке:
- Сынок тебе надо отдохнуть в летнем лагере на берегу реки Оки, поедешь?
- Поеду,- добродушно ответил Женька.
  Распахнутыми воротами соснового бора встретил Женьку пионерский лагерь «Чайка». Началась вторая лагерная смена. Кругом сосны, речка Ока, грибы, военная игра «Зарница», новые друзья. Ну, словом всё то, чего так не хватало Женьке в последнее время. Он участвовал во всех лагерных мероприятиях, был весёлым и добрым к остальным детям. Поэтому   воспитательница третьего отряда хвалила Женьку, а пионервожатая Надя просто Женьку обожала. Она так ему и говорила: "Ты мой любимый красавец".
Женьке это нравилось. Надя Женьку всегда угощала всякими домашними вкусностями, тискала его и баловала, не обращая внимания на его сон после подъёма. Ставила его всем детям в пример и везде брала с собой. Но неумолимо близилось окончание лагерной смены. Вечером собирались зажечь прощальный пионерский костёр на большой поляне в лесу за лагерем, а завтра должны были приехать за детьми их родители.
Итак, костёр ждал намеченного часа, как вдруг у воспитательницы третьего отряда в Туле серьёзно заболела мама, и она срочно уехала, простившись со всеми, оставив Надю одну управлять отрядом.


Вечером был костёр, пионерские песни, игры и весёлые розыгрыши. Женька набегался, устал и, придя в палату, плюхнулся на кровать. Вскоре следом в палату вошла пионервожатая Надя и позвала Женьку на веранду для какого-то разговора. На открытой  веранде дачи она попросила его об одном одолжении, переночевать с ней в воспитательской комнате на освободившейся кровати, так как ей одной было страшно спать. Женька, как настоящий мужчина согласился.
Надя была очень красивая. Ей было 19 лет отроду. Красивые груди топорщились сквозь белую пионерскую рубашку, чёрная юбка, не скрывающая колени, сидела на широком заде, как чехол на литавре. Миловидное лицо, никогда не знало уныния, всегда улыбалось. И в завершении ко всему, на голове были шикарные тёмно-русые волосы, скрученные в большой пучок. Женька во время смены нет, нет, да и поглядывал на Надю, сравнивая её со своей мамой. Надя была не хуже.
Женька зашёл в воспитательскую спальню Нади минут за пятнадцать до отбоя. Пока она укладывала ребят, он рассматривал интерьер женской комнаты. В ней было всё такое приятное, пахло духами, на тумбочке лежало зеркало, расческа, заколки. На спинке стула висел синий халат, а под ним ровно торчали  лифчик и капроновая ночная голубая рубашка. Надя заглянула в комнату и произнесла: "Ложись вон на ту кровать,- указав рукой.

- И выключи свет, я сейчас приду,- добавила она.
Женька разделся, выключил свет и нырнул под одеяло, пахнущее кремом для рук и огуречным лосьоном. Очень быстро пришла Надя, переоделась за открытой дверцей шкафа в голубую ночную рубашку, и юркнула под своё одеяло. Воцарилась торжественная тишина. Примерно минут через пять Надя спросила Женьку:
- Женя, ты не замёрз?
- Нет,- ответил Женька.
- А я что-то не могу согреться.

- Можно я  к тебе приду?
Женька от страха проглотил язык. Сердце забилось. Он не знал, что ей ответить. Но, не дождавшись ответа, Надя встала со своей кровати и, проходя по комнате мимо окна, высветилась сквозь ночную рубашку в лунном свете испанской гитарой. В короткие секунды Женька всё же успел её рассмотреть. Волосы спускались ниже плеч, груди подцепили кончиками сосков ткань ночной рубашки, и она на них висела ровным полотном к низу. Муравьиная талия, придавленная двумя слегка согнутыми в локтях руками, как двумя запятыми, постепенно расширяясь, переходила в широкие закруглённые бёдра, а затем постепенно сужалась, превращаясь в фигуристые ножки. Между ножек полоской моргнул свет луны, негативом отобразив на треугольном экране промежности, причудливые завитушки волос, торчащие вразброс, как струны на колках шестиструнной гитары. Женька натянул на голову одеяло и замер.
Втираясь в Женьку, Надя укладывалась набок и, просунув одну руку под шею Женьки, обняла его за грудь, другой рукой за живот и запищала: "Спи мой цыплёнок",- и ещё сильнее прижалась своим животом к попе Женьки. Упругая пушистая губка обожгла Женькины ягодицы, а острые груди Нади улеглись на плечах Женьки, обнимая его шею. Женька разомлел. Он лежал, ему не спалось. Надя иногда слегка пошевеливала ножками, забрасывала одну на попу Женьки, немного пытаясь повернуть её к себе. В этот момент Женька чувствовал поясницей лёгкое прикосновения Надиных струн. Они, нежно царапая, щекотали попу. Вдруг в низу живота Женьки приятно закололо, и писка стала наполняться неизвестной ему странной силой. Женька от удовольствия стал сопеть. Видимо решив, что он уснул, Надина рука осторожно поползла под резинкой Женькиных трусов. Он изо всех сил старался не выдать себя и продолжал лежать и сопеть. Рука нежно обняла писку  вместе с яичками и придавила их в горячем кулачке.
- О-о-о,- тихо вырвалось из уст Нади. Теперь Женькин жёлудь был уже никак жёлудь вовсе, а был, как сосиска, правда, ещё маленькая, но сосиска. Она, как куколка лежала в ладони Нади, и Надя её еле заметно покручивала, ноготками пальцев, осторожно царапая головку Женькиного недозрелого члена. Временами Женька проваливался в сон, потом просыпался, и рука пионервожатой всё также прикладывалась к его низу живота. Снова проваливался в сон, потом опять просыпался, и ночная рубаха Нади было уже на ней задрана до талии, а волосатая подушечка, напустив сырости на его трусы,  всё тёрлась и тёрлась о них. Женька как бы во сне с придуманным им на ходу мычанием, повернулся к лицу Нади, и его голова оказалась между двух твёрдых грудей. Он немного опрокинул голову назад и, нащупав губами, острый горячий сосок  специально зачмокал. Надя, как кормящая мать направила сосок в губы Женьки. Он приоткрыл их и конусовидная сися, распирая губы, ворвалась в рот и упёрлась в Женькин язык маленьким твердым сосочком. Женька продолжал игру. Стал губами тянуть сосок и сосать, как леденец на палочке. Надя  окала, ойкала, схватила голову Женьки руками и сильно, сильно прижала между грудей. Потом обмякла. И опять прижала Женьку к своему телу. Перепуганный вертухай Женьки упёрся в плюшевые баранки девушки, она затряслась мелкой дрожью, и её замшевая упругая кожа вдруг стала липкой и мягкой, как пластилин.
Надя весёлым голосом прошептала: "Ой, как жарко стало".
Потом сдержанно поцеловала Женьку в нос, Женька специально, что-то пробормотал, как будто он спит, и тихонько сказала: "Спи, спи",- а чуть погодя, встала с кровати и перешла на свою.
Она легла, широко расставив ноги, помахивая на себя уголком одеяла. Женька закрыл глаза и пролежал так, до самого подъёма, не уснув.
Утром за Женькой приехал папа. Надя ему рассказала, какой хороший Женька, что он очень талантлив и из него может вырасти настоящий мужчина. Папа остался доволен характеристикой сына и на память сфотографировал пионервожатую Надю вместе с Женькой.

P. S.
Эта фотография много лет хранилась в личном архиве Евгения Шварца, а теперь она хранится у меня.