Возврату не подлежит

Марк, со странной, бесполезной аккуратностью, извлекает языком яблочную косточку из ее полупластикового углубления. Разгрызть, почувствовав знакомую, сладковатую горечь, и перетереть в длинные полоски кожуры… ощущение, доводившее до дрожи.
- Заткнись! – кричит за дверью неистовая, крашено-черная женщина в растянутом полувере.
Марк цокает языком и удаляется в противоположный угол белой оштукатуренной комнаты-камеры. Кирпичи, покрытые белой краской, тихонько дышат, ровно как и пластинки под пушистым слоем пыли.
Взвалить на плечи рюкзак и выпрыгнуть через окно – дело привычки и техники. Нет, здесь нельзя разбиться, только, может, вляпаться в собачье дерьмо.
По-австралийски улыбаться, это как играть в гольф, ни того, ни другого он не умеет. Печаль.
Сине-сиреневая Лулу, запрокидывает голову, вливая в себя остатки йогурта.
- Как день?
- как всегда….
 Вот и все их реплики на сегодняшнее полусумрачное утро.  А после универа – дождь, крыши, бар, тонущий в море дыма и сплетен, дешевый порто и механические сотрясения на полужесткой хостельной кровати.
Никто никому не говорит о красоте, о желании или любви, просто устало произносят «Сегодня…» и все.
Алиса бежит в свою кроличью нору, падает, под длинное, протяжное дыхание Лулу и сворачивает себе шею….
- Уууу, опять неудача! – Марк отпинывает консоль носком кеда. – А все потому, что ты баба.
- Козел. – лепечет Лулу в подушку.
А он уходит вдоль по беззвездному проспекту, вниз, к реке и качелям на цепях у кромки воды, чтобы долго сидеть, глядя на припорошенный осенним снегом лед и думать.
Думать, что так выглядит жизнь.