А не вспомнить ли нам Данко...

                (миниатюра)
               
                Серое осеннее утро: то дождь со снегом, то снег с дождём под заунывный ветер, срывающий последние листья с деревьев, голые, потемневшие враз, стволы и ветви которых наводят  неотвязную грусть.
                Не к сожалению, в сей-то мрачный час,  объявилась на пороге в мой дом наша неистощимая на слово Лонгина Лампадовна. Прямо с порога, до «здравствуйте», брякнула: «Открой словарь и найди мне слово СУД.  Ищи, ищи, а то не уйду, – барабанные перепонки твои скончаются от речей моих праведных…»

 – Не суди да судим не будешь, – начала было я полушутя.

– Я к тебе не за церковной проповедью… Давай читай словарь и объясняй народу (а я тот
  самый народ и есть), толкуй, чтО есть СУД.

 – Государственный или общественный орган, выносящий приговор за преступления и
   проступки, что наносят вред государству, обществу… У нас он, СУД, самый гуманный и
   справедливый, чем мы и гордимся… – понесло меня от её строгого требования.

– Орган, значит… Вот и моя соображалка такое выдала: орган, на который несколькими
  буковками посылают… Ты вроде интеллигентка, а чем загордилась. Али рассудком часом…
  Крышняк что ль твой изрешетился? Орган … в три буковки.. Гордость её обуяла…

 – Лампадовна, покажись-ка зеркалу… Увидишь квазимодо, себя. Охолонись, тирада
   неблагозвучная… Про фемиду я, про СУД, а тебя приземлило…

 – Не приземлило, а пригвоздило к самому позорному столбу. Да и не только меня, но всех,
   кто малость кумекает.  Кухонная вещалка ( радио) только что – плетью-обухом по моей
   вольной головушке… Трём нашим буковкам какой-то заморский госдеп велел дать волю 
   НАШИМ ворам НАШЕГО леса. Выпустили, тот же час… Да не сверли меня так своим
   рагическим взглядом – вижу, что понимаешь…  Как считаешь, долгА ли эта пластинка?

 – Заокеан-окаянники будут у нас свои дела воротить, пока спит русский мужик.Очухается -
   начнёт своё полюшко чистить да сорняки в аду жечь…  Вот только кто успеет чистый трон
   оседлать – не угадаешь, в этом и вся сольца. Не раз русский-то трон кровью омывался…
   Без жажды я тут. Уж не ведаю, что и лучше, скажу тебе, воительница Лампадовна…

 – Да-а. Мудрено твои мозги обустроены. По мне так, раз-два – и ни едина сорняка, если не
   сгорят, то сколь каналов нароют, главный из которых назовут «Ленинград – Магадан»…
   Скажи, сны – это сказки? – не унималась мечтательница.

 – Предсказки, как мне видится.

 – Всю-то нынешнюю ноченьку искала свой лес. Украли его, как лисы кур, оставив пух да
   перья…  Кругом только сучья засохшие да пни белеют. Ни грибочка, ни ягодки. А какой
   был лес! Бор сосновый, которому лет под двести.
                Села на пенёк – плачу по кормильцу нашему. От слёз моих – нА тебе,
   боровичок из земли, прям на глазах моих, у соснова пня. Я ему: «Гриб-боровик,  под
   сосной стоять привык. Где ж твоя сосна?».
                Он мне: « Нет больше у меня сосны. Отняли вместе с моей землёй. Всё
   сдали-продали. Теперь бойко идёт РАСПИЛ сквернянок зелёненьких, коими мошну набивают.
   А мошна-то у них – бочка бездонная…
   Бродят тут грибники, унылые, как бездомные, да почему-то что есть мочи вспоминают...
   мать свою, что лес исчез, нас, грибов, не стало. Не ворчать бы им, а постоять за нас…
   Да, видать, не мужики они. Только и ловки на речь неблагозвучную…

 – Хватит нудеть! Называй, кто лес украл, куда дел?  Видел же ты, – требую я.

 – Оттуда, СВЕРХУ, кто ныне хозяева всех полей, лесов и рек… Называли друг друга –
   НАВАЛОВ да ГЕНЕРАЛОВ. Знамо, возле них крутились безымянные мелкие сошки, ни
   за что не держащие ответа, а сосущие кровь, как клопы… Рубили-пилили бор три дня и
   три ночи, шибко лютовали, будто врага изничтожали… Спешили, мол, вот-вот в Кремле
   поселится КАПИТАЛИЙСКИЙ ХОЛМ, а при его власти наш дубосек за одно срубленное
   дерево схлопочет лет двести тюряги. Лес, как и всё, ХОЛМА будет…

                Проснулась вся в поту, сердце – ударами, как стук топора обезумевшего
   дубосека. Проглотила пилюлю валерианки – не помогает. Включила вещалку в надежде
   услышать
   что-то доброе, успокоительное. И радио туда же – выпустили на волюшку этих Наваловых
   да Генераловых, мол, украли брёвен у народа всего на каких-то шестнадцать мильонов…
   Эти – шестнадцать, вторые – сто, третьи – двести. Все – по волюшке гуляют. Когда будет
   им небо с овчинку? – вопросом подвела итог своей тирады Лампадовна.

 – Никогда. Моя добрая стоительница за народ, грабители предела не имеют, особливо, когда
   их берёт под своё крыло власть, – видится мне.

 – А мне видится, воры-то уже впали в предсмертную агонию – на миллиарды перешли.
   Тебе ведомо, чем кончается такая агония? То-то же, адом, – вновь загорячилась гостья.

 – Не решим мы с тобой, Лампадовна, сих всленских вопросов, не решим. Вот бы Данко…

                А не пришла ли на Русь пора Горьковского Данко?  Как ты думаешь сегодня, мой добрый читатель? Иль Данко тебе не симпатичен?

                12.11.2013 г.