Дороги, которые мы выбираем

Вот уже полгода мой муж Рома искал себя. Задумал воплотить детскую мечту – заниматься музыкой. Началось все с безобидного домашнего вечера, когда Ромка на спор сыграл на семейном фортепиано кусок из какой-то сложной и занудной сонаты Бетховена. Ушел спать мой муж другим человеком. В течение следующей недели он вспомнил весь репертуар, что изучил в ненавистной в детстве музыкальной школе, а еще через неделю уволился с должности радиоинженера. Наша семья вступила на новый, интересный и полный лишений («временных, Олик, временных!») путь музыкальной индустрии.
Организация концертов, техническое сопровождение мероприятий, ответственное хранение музыкального оборудования, игра в группе на бас-гитаре («а может, на ударных, Олик!») – будущий музыкальный работник сам пока не знал, что ему более интересно. Дома его практически не бывало. Я конечно скучала, но понимала: раз он решил, значит так надо. Надо много ездить, мало появляться дома, искать в этой жизни себя и наращивать материальную базу для своей семьи… Кроме того, он купил у нового знакомого разбитый коллекционный бас и бренчал на нем в гараже каждый вечер по два-три часа. Я с замиранием сердца ждала результатов всей этой деятельности. Виделись мы редко, хоть и жили в одной квартире и спали на одном диване. Перед тем, как уснуть, я слушала восхищенные рассказы о каком-то легендарном басисте Шихэне с сопроводительным саундом на гитаре.
Через три месяца беготни по Москве Ромку взяли администратором в рок-группу и муж окончательно перестал появляться дома. Я устроилась клеить объявления в своем районе. Заработанных денег хватало на то, чтоб заполнить свою полку в общем со свекровью холодильнике и на пару пачек памперсов в неделю для Саньки. На что жил муж, я не имела понятия. Во время его звонков мы разговаривали только о выдающемся таланте российского музыканта Гриши Мотельникова, в группе у которого и работал Рома. Шихэн был забыт. Так прошло еще полгода. Наша дочка пошла в детский сад.
То утро было солнечное. Свет из окна заливал комнату и спящего Ромку, ночью приехавшего, наконец, с гастролей. Мы с дочкой давным-давно встали, позавтракали и готовились на прогулку. Санька возилась на полу в большой комнате со старыми журналами, которые она по милостивому разрешению Тамары Ивановны самозабвенно раздирала на куски, а я на кухне допивала свой утренний чай. В кухню молча ввалился огромный в отцовском махровом халате Ромка и босиком прошлепал на балкон курить. Через пять минут, овеянный табачным духом, сел за стол и стал заваривать себе кофе.
- Как спалось?
- Угу.
"Видимо, еще не проснулся, - подумала я, - ну пусть выпьет чашечку-другую кофейку, а нам пора".
- Мы гулять.
- Угу.
Саша стояла у входной двери, готовая на выход, а я застегивала пальто, когда из кухни раздался веселый голос проснувшегося, наконец, Ромки:
- А куда конкретно собрались гулять-то, девушки?
- Кругом двора, - пошутила я.
- А может в Кузьминки пойдем? Там сейчас выставка цветов…
- Вчера ночью ты говорил, что утром первым делом пойдешь стричься.
- Может, так и было. Но сначала надо в душ, - передразнил меня Ромка и скрылся в ванной.
Я сняла пальто, раздела Саню и пошла с ней играть в кубики в комнату, зная, что ванна у Ромки может длиться долго. Прождав полтора часа, я поняла, что пора проводить переговоры. Потребовав открыть дверь и отказавшись присоединиться к купальным процедурам, я заявила, что буду его, Ромку, ждать с Сашей во дворе.
Еще через час мы уже обедали, а потом у младшего поколения был дневной сон. Наконец, Роман вышел из ванны, все в том же махровом халате прошел на балкон курить. Снова выпил чашку кофе, отказался от предложенного Тамарой Ивановной обеда, чем сильно ее обидел, еще раз покурил, и удалился в свою комнату облачаться в портки.
Мы с Саней по второму кругу одевались в коридоре. Наконец, семья, выспавшаяся, вымытая и напоенная кофе, в четыре часа дня выдвинулась на прогулку.
В парке было чудесно. Солнце все еще было яркое. Было прохладно – конец сентября – но лето еще было в памяти, теплое, солнечное. Довольная Санька шла, держа папу за руку. Я чувствовала, что наши лишения на музыкальном пути сегодня должны, наконец, чем-то закончиться. Неожиданно, проходя мимо торговцев великами, Ромка предложил купить Саньке трехколесный велосипед, и достал пачку денег из кармана. Я была слишком рада за дочку, чтобы узнать, а будут ли мне выданы деньги на еду и хозяйство.
Санька крутила педали своего железного коняшки, Ромка говорил о своих планах на будущую гастрольную жизнь. Делился тонкими наблюдениями о музыкантах. Рассказывал смешные случаи из своей уже богатой практики концертов. Я получала удовольствие и понимала, что мне очень нравится быть с ним вместе. Моим музыкантом.
По дороге домой мы зашли в гараж, проведать «вторую половинку его души». Мотоцикл.
Дома мы с Ромой долго стояли на балконе, он пил припасенное пиво, я смотрела на двор, который я за два года изучила вдоль и поперек. Вот тут маленький Рома гулял с бабушкой, вот тут он упал, разодрал руку, вот тут… Свекровь снабдила меня полной историей двора с точки зрения жизнеописания маленького Ромы. Рома думал о своем. Его глаза светились неизвестной мне любовью к Дороге. Он говорил о свободе, которую могут дать лишь мотоцикл и гитара.
- Бас, - сказала я.
- Что? Прости, не понял.
- «Свободу могут дать лишь мотоцикл и бас-гитара» - ты это хотел сказать?
- Да! – Ромка был счастлив, что его понимают. – Да! Олик, я так рад! Я нашел профессию, которая полностью совпадает с моей любовью к Дороге! Жизнь и вправду прекрасна с такой всепонимающей женой! – Он взял меня за плечи. Он улыбался. – Олик, мне надо ехать. Прямо сейчас!
- Куда? – равнодушно спросила я. Я уже поняла, что в список вещей, которые дают свободу, я не вхожу. Я не мотоцикл и я не бас-гитара. А без свободы он не он. Рома не Рома.
- Неважно! Надо, надо ехать! Иначе я не я, ты понимаешь? Без дороги твой Рома не Рома! Такое настроение, столько сил – что надо ехать, надо в дорогу. До Тулы, до Нижнего, до Северного полюса, Олик!..
Я понимала. Он убежал вновь облачаться в свои кожаные штаны, а я стояла на балконе, облокотившись о перила и смотрела на двор. Слезы лились по щекам. Я сама не знала точно, отчего я плачу: от разделенной любви своего Ромки к дороге или от осознания того, что я никак не могу попасть на эту дорогу вместе с ним. А может от сознания того, что завтра опять нужно выходить клеить один положенный в день квартал.
Втихую Ромка смылся, чтобы не объясняться с мамой.  Из комнаты вышла Тамара Ивановна, стала бурчать: куда это Ромочка на ночь глядя собрался? Я, улыбаясь, объясняла, что Роме надо ехать. Я понимала ограниченность взглядов некоторых далеких от Дороги людей – уж я точно не такая, и именно поэтому этот мотоциклист в затертой кожанке меня выбрал в подруги. Расставание с Ромкой получилось скомканным – мне пришлось утешать Тамару Ивановну, разъяснять ей, что у нее сын особой касты. Дорога для него – сама жизнь. Гастроли. Дорожная жизнь музыканта. Вечные поездки. Свекровь не знала, как реагировать: ей очень хочется мне попротиворечить, но сына ругать она не хотела.
Счастливая, я уснула рядом с давно спящей Санькой. Взяла себя в руки – я ведь все понимала. Понимала и принимала его натуру еще тогда, когда впервые села на его мотоцикл. Понимала и любила его, Ромку. Я готова была ждать. Поспать одну ночь без него. Или две. Или год. Перед тем, как уснуть, я получила радостную смс от бывшего мужа. «Олик, я вышел в ночь, шел в гараж и думал о тебе! Ты лучшая из жен! Эндорфины по дороге в гараж так и перли! Я зашел туда, чуть ли не подпрыгивая! Я сейчас в кафешке на заправке под Подольском. Как жаль, что ты не можешь сейчас быть со мной и смотреть на мелькающие фары встречных машин, ощущать ветер скорости!»
Я уснула с дочкой в обнимку, представляя свое золотое сладкое видение – свободный Ромка с развевающимися от скорости нестриженными волосами едет по дороге в прекрасный далекий город на Северном полюсе.
Утром я собрала нехитрые вещи, которые накопились за два года жизни в доме Роминой мамы, и не говоря никому ни слова, уехала к отцу в Подмосковье.
Бывший велосипед дочки остался стоять в нашей с Ромой бывшей комнате.