сны Монтенегро

Смотри на этот мир повнимательнее, детка, запоминай детали – они исчезают, они отживают свое. Люди, бредущие под палящим солнцем на пляж, люди, сидящие за баранками «Пежо» и «Фольксвагенов», не замечают, как они исчезают вместе с пляжными зонтиками и этой металлической рухлядью. Смотри на окружающий мир, детка, - это уже прошлое. Эти старики и эти дети – прошлое. Почему-то здесь, у моря, среди гор, рядом с развалинами древней крепости ощущаешь это особенно ясно. Поэтому дети гор, спустившиеся к прибрежным пальмам, так неторопливы. Они вовсе не анализируют ситуацию, не ахают - «и это пройдет», им просто противно мельтешение лиц, они не могут позволить себе суетиться, ведь они спустились с гор, где еще вчера была их настоящая жизнь. Теперь они часами сидят над крохотной чашечкой эспрессо, никуда не торопятся, и не спешат угождать туристам. Их девушки становятся взрослыми, оставаясь детьми. Их юноши не покидают детства совсем.
Мы бредем с Березой по бесконечной набережной Херцег Нови, он говорит, что надо делать лишь то, что умеешь делать хорошо. Настоящие вещи могут делать только старые люди, говорит он, вот почему все меньше остается настоящих вещей. На смену им идут суррогаты. Он вертит в руках «Комсомольскую правду», купленную тут же, на набережной. В этой газете, говорит он, все фальшиво, начиная с названия. В этой газете остался один старый человек – Василий Песков. Поборов стыд, Песков пишет о божьих коровках. Это очень важная тема. Но куда важнее вовремя исчезнуть. Не опоздать. Мне нужна газета, говорит Береза. Точнее – этому миру нужен тонкий прикол. Газета начинается с названия…
Вас устроит «Фанера над Парижем»? - перебиваю я Березу. Мне уже доводилось делать газету с тонким приколом, вряд ли Береза это знает, газета была маленькая и не претендовала на полеты над Парижем. В ней были те же самые новости, но в совершенно дурацкой упаковке, новости в восприятии восторженного идиота. Платил за эту несусветную дурь Володя Агафонов. Он понимал: если на свете еще хоть за что-то и стоит платить, то вот за такую дурь. Главным содержательным элементом в газетке был лось. Эпическая фигура, отстукивающая копытами аналитику, комментарии и даже стишки. Лось сыграл со мной злую шутку – из-за него меня выгнали из престижного клуба. Респектабельные клабберы не могли стерпеть в своих рядах лося-идиота.
Поприкалываемся, говорит мне Береза, миром правят старые люди, миром правят Дэвиды и Джейкобы, а я еще не умер. Посмотри, как они цепляются за жизнь, посмотри, как они греют на солнышке свои уродливые члены. Они хотят быть респектабельными, а какая респектабельность без средиземноморского загара. Они все еще хотят нравиться, а иначе в сущности зачем все это.
Гм, говорю я, разглядывая свое средиземноморское брюхо (Адриатическое – если уж быть точным, а если уж совсем точно – Бока Которское…), покрытое розовым загаром, а зачем это мне? Мне хочется нравится тебе, детка. Хотя в сущности я тоже уже старик. Но вот Береза говорит со мной наставническим тоном, будто я еще юноша, обдумывающий житье…
..........Есть слова навсегда:
……….Я,
………Еда
………И Елда….
Приглядись внимательнее, детка: загар делает стариков еще уродливее. Он ложиться на старые тела пятнами рыбьей копоти. А из-под мышек – потоки расплавленного вулканического жира, застывающие на боках…
Молодые мускулистые брюнеты в это же время заметают аккуратными метелочками наши окурки…
Грязелечение и дауны. Лечебные грязи надо выколупывать на мелководье, как раз напротив виллы Иосипа Броз Тито. Полно калек в этом горячем супе, в соленом киселе. Костыли. Коляски. Тупые лица. Надежда. По мелководью парами, в одиночку и небольшими группами бродят толстые тетки и брюхатые дядьки, покрытые пятнами высыхающей грязи. Кое-кто водит при помощи всяческих приспособлений малолетних калек. Здесь же мечутся с радостными криками совершенно здоровые дети. Крабики, крабики, крабики… Иногда слышен отчаянный крик оставленного без присмотра в коляске почти взрослого дауна. Так ревут на лежбище половозрелые морские котики. Черт, как же хочется мне зареветь подобным образом…
Иногда с тоской вспоминаешь окрошку с холодным квасом. Но здесь нет кваса. Может, не связываться с этим живым мертвецом и просто наладить производство кваса во всех курортных зонах мира. Русских теперь везде полно. На пляжах всего мир звучит наша ядреная мова. Это Богатые люди. С потребностями. Они скрывают свои национальные пристрастия. Но перед окрошкой с холодным квасом они не устоят. Можно стать миллионером. Хотя скучно это, детка. Это не айс. Этим не удивишь. Мир пресытился русским миллионерами. Однако и это пресыщение тщательно скрывается. В Испании, Турции и даже Эмиратах обслуга все чаще говорит по-русски. Но детей Црна Гора это не коснулось. А когда на побережье появляются сербы из Белграда, они всеми силами делают вид, что нас не понимают. Хотя ведь ясно дураку: все прекрасно понимают. У этих сербов своя «тольяттинская гордость»…
На пляжах их не меньше, чем русских. Но у нас с ними нет теперь ничего общего, за исключением протоязыка. Кто есть кто – угадать несложно. Вот идет губастенькая, вихляя чуть откряченным задом, и с чем-то бурятско-камчадалским в глазах. Неужели кто-то способен принять ее за сербку?..
Правда, по соседству с нами живет толстая и пугливая норвежка…
Мы плывем на допотопной фелюге с мотором... Бока Каторска. Выдуманная в детстве страна. Швамбрандия. Анимация с мультипликацией. Цепь заливов, зажатых высокими горами, с которых сбегают по склонам дома, крытые красной черепицей. Через узкий пролив к Катору медленно продвигается несоразмерно огромный белоснежный лайнер... Как-то всего с избытком… 
Мы плывем от форта Мамула в Игало. Капитан – с седой шкиперской бородкой – настоящий морской волк. В песне, льющейся из динамиков, мне слышиться «Орера». Пассажиры развалились по лавкам. Это сербы. Это Кастурица. Что-то цыганское в них. С примесью абхазского. В лицах нет ничего такого интеллектуального. Умность их обошла. И в них нет нашей мрачности. Нет агрессии. Но дружелюбия особого тоже нет…  Есть что-то такое… Знание себя…
Рядом с нашими апартаментами располагается кафе-бар «Мрак». Я так и не узнал, что это значит. Во мне тоже не осталось здесь ничего интеллектуального (было ли…) Ни о чем не думаю. Ничего не пишу. Но среди ночи посередине феерических сюжетных сновидений вдруг просыпаюсь. Сны просятся, чтобы я их записал, но лень вставать.
Мои диалоги с Березой меня так потрясли, что я… Нет, все-таки не встал. Я сказал себе: запомни, хорошенько запомни, постарайся запомнить каждое слово… Но к утру все слова растворились. Осталась только дурацкая «Фанера над Парижем»…

29 июня 3013