Гл. 5 Плен ч. 2

      Под конец августа после обеда по приказу немцев, получившие обед, должны были остаться на месте в своих сотнях. Прошёл слух, что будут отправлять на транспорте большую часть пленных. Сохрутину подсказали, что лучше снять повязку с головы, а то при пересылке идёт особая проверка на ранения. Раненых не перевозили далеко, а по пути были шансы убежать. Кровь с повязкой спеклась так, что пришлось смачивать водой бинт. Рана была выше уха с левой стороны, поэтому её не было видно под пилоткой.
      Сотни простояли в ожидании на солнце часа два. Наконец явилось немецкое начальство и конвой. Около пятнадцати сотен пленных были приготовлены к выходу за ворота лагеря. Конвой начал отсчитывать каждого пленного и пропускать за ворота, где пленные строились по сотням с новым конвоем.
      Оказалось, что военнопленных переводили в другой лагерь, где были бараки, огороженные двойной колючей проволокой.
      - С огня, да в полымя! – сказал Сохрутин, когда сотни пленных разошлись устраиваться на новом месте.
      Жара была невыносимая. За колючей проволокой с водой был недостаток.
      На новом месте расположения и новые впечатления. Ходили разные слухи о том, что немцы с территорий занятых ими отпускают пленных домой. Особенно это касалось украинцев, белорусов и поляков.
      Пленные живо знакомились и искали земляков и сослуживцев. Много находилось товарищей по ротам или полкам. Всех мучил вопрос о ближайшем будущем. Ни кому не верилось, что Москву сдали. Немцы постоянно твердили: «Москва капут!» Все знали, что Москва это ещё не вся Россия.
      Сохрутин с товарищами, подложив под головы шинели, лежали на земле и  разговаривали о том, как выбраться из плена. Общее мнение было, что с этого лагеря сбежать невозможно, а при транспортировке можно. Рассуждали, с какого транспорта легче сбежать и как. В этот момент к ним подошли трое военнопленных. Это были сапёры второй роты батальона. Они попали в плен позже. Все трое хорошо знали Сохрутина и двоих евреев, так как были с соседней деревни Ольшаны, и вместе шли из военкомата в часть.
      Группа Сохрутина поговорила с сапёрами второй роты, выясняя обстоятельства и место пленения. Оказалось, что вторая рота уходила от Жлобина по лесам на Гомель, Клинцы к Почепу. В районе Почепа они попали в плен.
      - Не нравится мне это, - сказал Сохрутин, когда бойцы ушли – Боюсь, как бы что-нибудь не получилось. Вы на нас можете положиться, - обратился он к евреям – Но вот чувствую, Ольшанцы могут вас выдать. Давайте переменим место. 
      Вся компания Сохрутина поднялась и перешла в другой конец лагеря.
      - Ребята! Я думаю, что будет хорошо, если мы с Кулажинским вернёмся на старое место, - предложил немного погодя Сохрутин – Вы останетесь с Березовским. Если вас выдадут, то придут на старое место, там их и раскроем, а вас пока сокроем.
      - Слушайте! – сказал Лёня – Чтобы не случилось с нами, кто останется, расскажите дома всё что знаете. Не верим мы, что фашисты победят. Хотя и дорогой ценой, но победим.
      Сохрутин и Кулажинский ушли на старое место. Они, как ни в чём не бывало, разложились и продолжили беседу о том, как сейчас дома дела.
      - Эх! Теперь как раз солнышко к вечеру клонится, пойти бы на рыбалку, - сказал Сохрутин – Ниже судоверфи места хорошие. Там на донку судак идёт, да окунь.
      - Молчи! – ответил Кулажинский – И так сосёт под ложечкой от голодухи. Долго так не протянешь – раз в сутки с пол литра супа и два сухаря.
      - А мы давай больше лежать будем и без движения. На всякое движение нужно много энергии, а для энергии и пищи. Вот, возьми удава, да и ужа. Проглотит что-нибудь, и лежит без движения неделями, помаленьку, переваривая. Вот и мы давай приспосабливаться к змеиной жизни.
      - Так, то оно так! Но как улежишь? Тоска заедает. Лучше пули, бомбы. Там на войне чувствуешь себя человеком. А здесь как?
      - Да! Положение плохое, - ответил Сохрутин – Но мы не одни. Нас много. Война есть война. Без жертв не бывает и без пленных тоже. Но вот кажется, мне и тут у нас есть некий смысл. Может это временно наш фронт. Побежим мы, нас застрелят. Застрелимся сами, но что изменим. А сейчас есть польза. Чтобы немцам охранять нас, надо известное количество охраны и офицеров, а значит, с фронта надо снимать силы. А судя по всему, таких как мы много и ещё будет.
      - И то, правда! – ответил Кулажинский – Нет зла без добра и наоборот. Проще говоря, не познавши горести, не познаешь счастья.
      - Это верно, - согласился Сохрутин.
      - Послушай, - спросил Кулажинский после недолгого молчания – Удастся ли нашим евреям уцелеть?
      - Если свои не выдадут, их никто не знает. Они не особо похожи на евреев. Я опасаюсь за Ольшанцев. Ты помнишь этого высокого?
      - Да!
      - И помнишь, как он симулировал сумасшедшего, пока ему командир не приставил револьвер к башке. Сразу тогда вылечился. Ты же не знаешь всего. Так послушай, как дело было. Он хотел дезертировать домой, но дежурный и ещё двое догнали его в лесу. Видя, что ему грозит трибунал и дело плохо, он начал кричать, как больной истеричный. Когда взвод подошел, и я там был, он сидел под деревом и выл волком. Ни на кого не реагировал. Командир сказал, что придётся расстрелять за побег. Достал он пистолет. Тут-то он и сознался, что домой бежал. Эти и подобные ему люди опасны. Они за кусок хлеба и похлёбку могут предать. Там у ворот висит объявление. Ты не читал ли, что там пишут?
      - Нет!
      - Пошли, прочтём.
      У объявления толпилось несколько пленных.
      - Ну, теперь понятно всё, - проговорил Сохрутин – Подбивают выдать политработников, евреев, коммунистов. И награда за то, освобождение из лагеря. Правильно, что мы разделились. Опасность может быть рядом. И впредь надо не ловить ворон. Спать будем днём, а ночью считать звёзды. И шинель вторую не потеряем.
      На следующий день в лагере появилось необыкновенное оживление. Несколько немцев ходили между военнопленными. С ними вместе ходили продажные пленные, указывая на командиров, коммунистов и евреев. В сторону Сохрутина шёл высокий Ольшанец. За ним шли два немца и двое пленных с палками.
      Сохрутин сразу понял в чём дело.
      - Продал собачий сын наших евреев. Видишь, ведёт сюда Ольшанец. Хорошо, что они от нас ушли сегодня раньше. Может, затеряются в лагере, - сказал Сохрутин.
      - Вряд ли он будет немцев по всему лагерю водить, - ответил Кулажинский.
      - Если заберут евреев, то Березовский и Кудласевич придут к нам.
      - Кте юде? – спросил немец у высокого Ольшанца, когда они подошли к месту, где находился Сохрутин с другом.
      - Были здесь с этими вот, - ответил Ольшанец, указывая на Сохрутина и Кулажинского.
      - Жиды где? – спросил один из капо с увесистой палкой.
      Сохрутин понимал, что отпираться нет смысла и опасно. Но как спасти ситуацию?
      Кулажинский, не ожидая пока Сохрутин ответит, опередил его.
      - Да! Были вчера, но вечером ушли, - сказал Кулажинский, скрыв, что ночевали вместе.
      - Я видел их рано утром здесь! – сказал Ольшанец.
      - Да проходили, но не остались, шли в тот барак, - сказал Сохрутин, показывая на один из ближних бараков, в противоположную сторону.
      Один из капо переводил немцам. Группа отправилась к указанному бараку.
      - Вот сволочи продажные! Пули жалко на таких гадов, - сплюнув, сказал Сохрутин.
      - Что поделаешь? Их сила пока. Приходится молчать, - ответил Кулажинский.
      Лагерь шумел, как муравейник.
      - Говорят, что евреев, цыган и прочих национальностей отбирают, - подойдя к Сохрутину, сказал военнопленный – Война войной, но зачем зря людей расстреливать? Разве они виноваты, что родились евреями, цыганами?
      - Эх! Товарищ, ничего ты не понимаешь! – ответил Сохрутин – Фашисты говорят, что только их немецкая раса должна владеть миром, а остальные должны быть уничтожены. Это уже давно было известно. Да поживёшь, сам всё увидишь.
      Сохрутин хотел хорошенько растолковать бойцу политику фашизма, но вовремя опомнился. Вокруг было много пленных. Он вспомнил слова одного пленного, что нужно поменьше говорить.
      - Пойдём к воротам, - посоветовал Кулажинский – Там будут все, кого продали за литр похлёбки и сухарь.
      Когда Сохрутин с товарищем подошли к воротам, то увидели человек двенадцать, охраняемых отдельно военнопленных. Приходилось протискиваться между другими пленными, чтобы разглядеть всё с близкого расстояния. Лёни и возчика воды среди них не было.
      - Может пронесёт, - тихо сказал Кулажинский.
      Сохрутин ничего не ответил. Он смотрел на окружённых конвоем товарищей, которые стояли, склонив головы, ожидая своей участи. Было заметно, что двое были евреи, а остальные командиры или политруки.
      - Ещё ведут, - сказал кто-то.
      Подгоняя палками, Ольшанец и два капо вели Лёню и возчика.
      - Расступись! – выкрикивали капо, угощая палками направо и налево.
      Позади шагали немцы, скаля зубами, как голодные волки.
      - Неужели всех расстреляют? – спросил один боец.
      - Нас спрашивать не станут, - ответил другой – А не расстреляют, то и так подохнем, как придут холода.
      Из общей группы вывели четырёх евреев и приказали снять сапоги и сдать шинели. Вещи забрали капо и унесли за ворота в барак охраны. Евреев повели шестеро конвоиров за ворота лагеря в сторону леса. Оставшихся пленных повели в город. Было понятно, что одних повели расстреливать, а других на допрос в комендатуру.
      - Прощайте товарищи! Всех не перестреляют! – закричал один из евреев, когда их группа проходила вдоль колючей проволоки.
      Все стали расходиться. Тяжёлые думы были у пленных от увиденного.
Продолжение следует...