Дождь

Кто-то говорит, что дожди идут просто так. Еще существует мнение синоптиков, которые выстраивают десятки теорий и сотни математических моделей почему именно так и никак иначе идет дождь.
Но дожди стали самым обыденным явлением в нашем городе. По-хорошему, уже даже старожилы не помнят того дня, когда бы они не шли. Этот город замер словно в стоп-кадре черно-белого немого кино, где из всего звукового ряда остался лишь этот звук – разбивающихся капель.
Я прожил в этом городе почти 30 лет – всю свою сознательную жизнь, а осознавать себя я начал рано. Еще добрую половину жизни я посветил тому, чтобы писать. А писать в этом городе, полном борделей и закрытых клубов, с поломанными неоновыми вывесками, было о чем. Не было ни дня, чтобы какой-то ублюдок не совершил ограбление, изнасилование, или как минимум пьяную драку. И я летел туда. Мы все срывались на кровь, как стая голодных пираний. Тело еще могло не остыть, полицейские сирены еще только-только звучали противным воем, а мы уже были там: фотографировали, снимали, писали. И всегда были толпы зевак, готовых рассказать все: что видели и даже не видели. Порой, трудно было отличить их фантазии от реальности. В этом городе всегда так. Фантазии сплетаются с реальностью. Как и тогда.

Я встретил ее в этой бесконечной осени. Поплотнее закутавшись в плащ, по обыкновению не захватив зонта, я вышел на свою охоту. Хотя, это было громко сказано. Да, громко. Я просто решил опять прогуляться до чертового бара, которыми были забиты переулки этого города. Выпить стакан виски, может быть два. Виски притупляет сознание, но заставляет меня чувствовать острее. Оно действует быстро и коварно. Я только делаю глоток, а из стакана на меня уже смотрит дьявол. Он улыбается. Я знаю, что он улыбается. Но я еще не дошел до бара, когда мой взгляд вырвал среди этой бесконечной стены из воды то, что подействовало на меня ничуть не хуже виски. Я подумал, что мне показалось, протер рукавом очки, чтобы стереть мешавшую влагу. Но картинка не изменилась. Да, картинка, потому что только разум художника мог создать эту женщину. Светлые волосы неуловимого оттенка слиплись от влаги; хрупкая, стройная фигура – казалось бы  дождь должен бы разбить ее как тончайшее стекло. Но ее прямая осанка говорила о внутренней силе не лишенной неожиданных порывов. Она смотрела куда-то в сторону, кого-то ждала. Мой мозжечок предательски завибрировал, предчувствуя интересное приключение. Я подошел к ней, а я уже не мог не подойти – меня влекло невероятной силой. Не просто любопытство или какой-то интерес. Я понял, вернее вдруг абсолютно уверился, что ждала она меня. Ее глаза вспыхнули каким-то еле уловимым огоньком, а тонкие губы растянулись в улыбке, обнажив белые зубы. Я не знаю, что это было. Наваждение. Я пригласил ее присоединиться ко мне и она согласилась. Так просто. Все самое сложное в жизни начинается так просто. Я еще не знал, а она уже уготовила мне пулю.

Таинственная незнакомка. Ты можешь знать человека всю жизнь и не знать ничего. А можешь с первого взгляда, с первых слов узнать все. Но не понимать. Наверное, это инстинкт, которым меня природа как-то обделила. Понимать женщин. Но мне в тот момент не нужно было понимать всех женщин, достаточно было одну. Виски обожгло горло. Мы сидели в этом дурном баре, куда я мог наведаться в любой день, но почему-то выбрал этот. Мы сняли мокрую одежду, но запах влаги пробивался даже сквозь клубы табачного дыма. Этот чертов дождь достанет тебя всюду. Перед ней стоял стакан рома, к которому она лишь изредка притрагивалась своими соблазнительными губами. Я уже был почти уверен, что этот город пытается сделать из меня очередного маньяка, до того меня манили губы этой таинственной незнакомки. Да, стакан перед ней мог бы умереть от скуки, так как большей частью она лишь смотрела на меня и улыбалась все той же белозубой улыбкой. Как дьявол со дна стакана. Я плохо помню о чем мы говорили и надо ли было о чем-то говорить. Наверняка, обычная чушь, не дающая узнать ровным счетом ничего. Главное, мы смогли спрятаться от дождя. Больше и желать нечего. Помню лишь, как ее губы медленно шептали, что мы встретимся снова. Я не знал, стоит ли этому верить.

Парк. Меня еще немного мутило, взгляд трудно было сосредоточить, но я уже знал что я вижу – труп. Очередной труп в очередном парке. Почему-то убийцы любят парки: затащит жертву в кусты, надругается, убьет, словно дикий зверь, изуродовав лицо, руки, ноги... а потом выставит напоказ на какой-нибудь оживленной тропинке. Любуйтесь. Смакуйте циничную инсталляцию современного искусства.
Мы уже слетелись на кровь. Один звонок, два слова и ты на месте. Над телом умирало солнце – ублюдок даже не стал дожидаться темноты. Мои коллеги уже обступили все вокруг, но на этот раз не удалось опередить закон. Полиция оказалась проворнее. Меня мутило. И от виски и от всей этой картины. Кто-то пошутил: «Пьянство – бич профессии! Ты же не хочешь стать как Василий?» Да уж. Василий уже почти что притча. Какое-то время был настоящей занозой в заднице у всех сильных и слабых мира сего. Совал нос везде, куда не мог дотянуться с диктофоном. Если и нос не пролазил, то подглядывал в щелку. Верил в особое свое предназначение. Но одного желания мало, нужен еще и талант. Его не было. А желание он тратил по пустякам: выпивка, женщины; потом больше выпивка, чем женщины. В конце концов, его никто уже не видел трезвым. А потом никто не видел вообще, до тех пор, пока его синее распухшее тело не выловили из канала. Большинство было уверено, что очередная бутылка и вечная сырость сыграли ему реквием. Пожалуй, я готов был с этим согласиться. Но хотелось верить и в то, что его нос кому-то стало выгодно прищемить.
В общем, сквозь толпу конкурентов и зевак можно было увидеть картину маслом: девчонка, совсем еще девочка, лет семнадцати, лежала на дорожке раскинув руки, как изображают ангелов. Все было перепачкано кровью: лицо, одежда, асфальтовая дорожка. Этот дождь, точно заговоренный, не смог смыть с ее лица ни выражение ужаса, ни кровавых следов. Кто бы ни был убийца, в нем было больше от зверя, чем от художника: видно было, что он просто в исступлении кромсал юное тело, сколько ударов ножом – подсчитают в полиции. Но уже было видно - много. Грудь, живот, шея, руки, ноги – все тело было словно изрыто непонятным орудием. Убийца будто отрастил когти. Меня стало мутить сильнее. Я всегда отличался брезгливостью, силой воли заставляя взять себя в руки. Но сейчас, сила воли была где-то далеко. Слишком много впечатлений для одного дня.

Осколки. В голове звенели осколки разбитого стакана. Боль заставила потянуться к тумбочке в поисках таблеток. Их не было. Порой, только таблетки могли спасти меня от похмелья и от себя. От той окружающей действительности, в которой властвовал дождь. Пришлось встать с кровати, о чем я сразу пожалел, не успев подготовиться к новой волне боли. К ней вообще нельзя было подготовиться, но всегда пробегает надежда, что просто не хватило времени. Осколки впились в виски, в ушах шумело. Нет, шумело за окном. Все тот же бесконечный дождь, усиленный в десятки раз. На полу валялась старая фотография в рамке. Упала. Разбилась. Поднимать было лень. Я все равно избегал смотреть на нее – я знал что на ней: дни счастливой жизни, от которой остались одни осколки. Да. Я не мог думать уже ни о чем другом, кроме как о сотнях мельчайших кусочков стекла, вонзающихся мне в мозг. Счастье. А ведь таинственная незнакомка была так на нее похожа. Такая же улыбка, игра света на зрачках... Это, конечно, мое воображение. Это не могла быть она. Столько времени прошло. Я изменился. Она тоже должна была измениться. Вру. Даже если бы она изменилась, я бы узнал ее. Это была не она. Моя таинственная незнакомка со старого фото.
На кухонной полке еще оставалась упаковка таблеток. Я взял горсть и проглотил, запив водой из под крана, отдающей болотом. Я вообще не люблю воду. И никогда не любил. Те кто говорит, что она не обладает вкусом и запахом нагло врут. У воды множество вкусов один другого противнее. И, иногда, это даже вкус крови.

Время на часах устремилось к полудню, хотя пейзаж за окном мог обмануть даже часы. Серое небо, солнце не светило, а лишь отбрасывало тени от туч. Дождь.
Споро одевшись в мятые брюки и рубашку, всем своим видом напоминающую картину художника-импрессиониста, я накинул свой вечно сырой непромокаемый плащ и неспешно отправился в редакцию. Торопиться не за чем. В этом городе неважно бежишь ли ты сломя голову или плетешься – все равно ты будешь не вовремя.
В редакции было шумно, как всегда. И многолюдно. Для моей головы, только-только начавшей проясняться, щелчки клавиатур напоминали хор пишущих машинок , а гул десятков голосов - один протяжный вой. И между всем этим многоголосьем пробегали люди, больше похожие на машины. Наша газета «Город» считалась главным городским изданием, что не меняло ее сути – дрянная газетенка обо всем и ни о чем.
Если ты вошел в редакцию «Города» и видишь, что все, фигурально выражаясь, стоят на ушах – это нормальная рабочая атмосфера. Если же всё вокруг, вдобавок, вверх дном – жди беды. Это было не «вверх дном»: ураганы Сэнди, Катрина и Святой Иуда соображали на троих, не найдя места лучше чем наша редакция.  Я спешно пробирался к своему месту, одновременно здороваясь и расталкивая нерасторопных коллег. На ходу сбросил плащ в угол своей каморки. Не знаю какой бес меня попутал, что сейчас самое время забиться в свой угол и притвориться кустиком. Лучше бы сказался больным, развернулся, ушел.
Убежище. Вот оно мое убежище: стул, стол, компьютер, гора бумаг и цветных стикеров, принтер (свой, считай роскошь, обычно мы делим один на двоих, троих, четверых), старые фото, относительно новые фото, газетные вырезки, бейджики «пресса», несколько странных фигурок на память от коллег, карандаши, ручки, маркеры – берем все это, как краски на палитру, и неровно размазываем по помещению два на два метра. Получается моя берлога. Newsroom. Конура голодной овчарки.

Я устроился на стуле, пытаясь сосредоточиться на картинках на экране монитора. Обзор событий, прессы, информационные ленты. Можно было не смотреть две вещи: прогноз погоды и политику. Обе являли собой абсолютную стабильность.
Голова уже окончательно прояснилась и мысли стали выстраиваться в четкий порядок, когда в моем маленьком заповеднике материализовался редактор отдела. Хищник на территории травоядных. Как назло, именно команда нашего скромного отдела в этот раз отвечала за подготовку следующего номера, да еще за добрый десяток проектов. С одной стороны, это тешило самолюбие нашего «красного», с другой, он возвышался надо мной как сопка Эйяфьядлайёкюдля, дыша матом и говоря паром. Оказалось, что из всех наших тараканов, проникнувших во все щели этого города, на месте вчерашнего преступления был лишь я. Да, новость уже с тухлятиной - весь город знает из утренних газет, зато обрастает новыми подробностями, а значит, я могу еще реабилитироваться за долгий простой, если выдам хороший материал к концу дня. Можно было бы махнуть рукой, но нашему брату нужны деньги. Всегда. Я почти уже ощущал во рту вкус виски. Стакан отражался в ее глазах.

Крысы. Когда я шел в эту профессию, то я шел как на войну. Я еще держал за пазухой не металлическую флягу дешевого самогона, но мечту. Даже страсть. Изменить этот мир. Изменить эту профессию. Изгнать губительный дождь со страниц газет: они были полны воды как канализационные коллекторы. Я отдавался этой страсти не жалея себя, поглощая знания, приобретая навыки, наблюдая, сравнивая. И сам не заметил, что это профессия меняет меня. Продажная девка заманила в свои сети очередного юнца. Сделала меня тем, кем я являюсь. Еще одной крысой в бочке. Когда я пью, я представляю, что это не так. Но когда-то я видел сны. Больше нет.
Подробности дерзкого убийства удалось выяснить практически сразу, и они не сулили убийце ничего хорошего: убитой оказалась дочка известного бизнесмена, прочно пустившего корни и в политику и в полицию. Девчонка возвращалась из одного из злачных клубов, где наркота столь же дешева как любовь. И последствия те же. Впрочем, ее убило ни то, ни другое. Ее убил зверь в человеческом облике.

Семья. Семья прежде всего. Это очень важно. В этом городе одиночки часто тонут и редко всплывают. Трудно отличить где верх, а где дно, если кругом вода, даже на небе. Поэтому, семья очень важна: это твой якорь, твой компас. Семья тянет тебя на поверхность. Даже странно, как я, с такими убеждениями, остался один: от былого остались осколки. Есть сестра, но она нашла свой якорь, и теперь лишь изредка посещает брата, прибирается... Не говорит ничего, уже даже не смотрит с укором.
Писали, что дождь создал иллюзию социального равенства. Неважно какая крыша у кого над головой, если важно само ее наличие. А вверх голову, чтобы сравнить, никто не задерет. Враки, найти бы автора этой гнусной статейки и затолкать ее ему в глотку под дешевое пиво. Как бы вокруг не было серо и сыро, когда ты звонишь в ворота элитного коттеджа, больше смахивающего на готический замок, а тебя провожает взглядом угрюмый охранник, то ты мозжечком чувствуешь свое положение. Мозжечок меня никогда не подводил.
Я заранее условился о встрече. Пришлось задействовать старый должок и немножко надавить. Обычно, не все двери поддаются легко. Но эта открылась передо мной как хорошо смазанная мышеловка.

Она. Дверь открыл не карикатурно-надменный дворецкий, а сама хозяйка дома. Александра, как ее звали, была женой бизнесмена и матерью юной жертвы. Она сама походила на маленькую девочку, зачем-то облаченную во взрослый наряд. Лишь ее глаза, покрасневшие, со вздутыми мешками под веками, сверлили тебя насквозь и оценивали. Она точно прикидывала, какой ярлык на тебя навесить – так выбирают платья, вываливая одно за другим на кровать, не зная какое же надеть. «Какой-то ты маленький!» - нарочито громко произнесла она, наконец. Да уж, ростом я явно не отличался. Карманный корреспондент. Но этим меня трудно было задеть – это один из невиннейших моих недостатков. Она провела меня в гостиную, обставленную со вкусом: дорогая мебель, фарфоровые вазы, картины, коллекция оружия и различных фигурок жаб. Говорят, они приносят деньги. Глядя на роскошь вокруг, можно было заключить, что жабы свое дело знали. И погода для них была в самый раз. Но меня мало интересовали все эти символы.
Александра пригласила меня присесть на диван, что я и сделал. Мы немного поговорили на отвлеченные темы, не хотелось мучить ее сразу. Но и медлить было нельзя, так что, чуть погодя ,я расспросил ее о дочери. Она рассказывала охотно, но, иногда, голос ее предательски дрожал, а рука подносила к глазам платок, но слез уже не было. Александра рассказала, что ее дочь очень редко выходила из дома. Она не была в том привычном образе, в котором мы видим «золотую молодежь», терроризирующую город. Друзей было мало, в основном подруги. Обычно, я бы не поверил таким словам: в наше время родители мало внимания уделяют своим детям. Тем более, состоятельные родители. Но все в Александре говорило о том, что ей можно верить. Она явно любила контролировать все в своей семье, для общего блага, убежденная в своей правоте.
И тут в комнату вошла Она. Моя таинственная незнакомка. Она была в черном облегающем платье, светлые волосы изящно обрамляли голову. Как и тогда, на улице, ее взгляд был направлен в сторону, куда-то сквозь нас. Она нас и не замечала. Прошла мимо к окну, не моргая, устремила глаза в серую пелену дождя.
«Моя сестра Катя,»- представила Александра, - «Простите ее, она немного не в себе. Недавно потеряла жениха». «Несчастный случай?» - заинтересовался я, не спуская глаз со стройной фигурки в черном. Одежда, выражение бледного лица – как будто только она одна в этом доме носила траур. «Пожалуй, что случай,» - впервые улыбнулась хозяйка дома, - «И даже, можно сказать, несчастный. Но это не то, что вы предположили. Казино. Его сгубила страсть к азартным играм. А такая была партия.»

Игрок. Я смотрел на свою незнакомку. Катя. Пожалуй, я могу понять ее бывшего жениха. Рядом с этой женщиной трудно не поддаться азарту. Встретив ее идешь ва-банк. Я не мог оторвать от нее глаз, а мои фишки уже легли на сукно.
«Неужели, это может привести к такому состоянию?» - поняв, что пауза затянулась, спросил я.
«В нашей семье, по женской линии помешательство часто проявлялось. Но это временно, я уверена. У нас уже на примете тот, кто снимет с нее эту скуку», - ответила она, уже машинально поднося платок к глазам, - «Катя, ну обрати на нас внимание!» Но сестра все так же смотрела куда-то в даль.
«Простите нас», - недовольно скривив губы проговорила Александра, и я понял, что на этом разговор наш можно считать законченным. За мной закрылась дверь, я чувствовал себя окрыленным. Теперь, я не только  знал имя моей незнакомки, но и, в качестве бонуса,  прелюбопытнейший факт. За это стоило выпить и я пригубил флягу. Препротивный вкус. Вечерний номер подождет. Звонок редактору и просьба предоставить больше времени, мой мозжечок упорно сигналил, что дело еще далеко не решено.

Призрак. Я вернулся домой и засел за компьютер. Поднял уйму архивов, особенно психиатрических клиник. У меня был доступ. Удивительно, сколько полезных связей может открыть даже такое невинное увлечение, как виски. Если в богатых семьях принято хранить скелеты в шкафу, то в семье Александры шкафы меняли с завидной регулярностью. Иначе бы для одежды места не оставалось. Семейные древа хозяйки дома и ее мужа были полны загадочных смертей, удивительных совпадений и странных личностей. Более того: их ветви тесно переплелись уже за добрую сотню лет назад. Информация подтверждалась. Многие женщины ее семьи покончили жизнь самоубийством, ее бабка прослыла ведьмой, сошла с ума и провела остаток дней в клинике для душевнобольных. Но не это меня поразило больше всего. У Александры была старшая дочь, о которой никто практически ничего не слышал. Похоже, еще в раннем детстве ее ждала судьба ее прабабки – она была помещена в клинику на принудительное лечение. Мозжечок сходил с ума. Я будто увидел призрак.
Принял таблетки, запив их виски, и попытался расслабиться на своей неудобной кровати. Видимо пойло коварно подействовало, но я вдруг резко забылся. Я уже говорил, что давно не вижу снов. Проснулся в холодном поту. Пот вызывал чувство брезгливости во всем теле. Срочно в душ.

Еще только начинало темнеть, когда я вдруг решил выяснить где может быть моя таинственная незнакомка Катя. Это такое чувство, которое, как вдохновение, говорит тебе, что ты должен сделать, причем так уверенно, словно дело уже сделано. И я привык ему подчиняться. Оказалось, что семья дает званый ужин в одном из отелей. У них убили дочь, но это не повод отменять планы. Никогда не мог налюбоваться на цинизм сильных мира сего. На эти их слабости.

Вечер. Повод у меня был – встретиться с отцом девочки, расспросить его. Как паук, я дергал за все свои паутинки подряд, подключал все знакомства, но все-таки добился приглашения. В шкафу нашелся приличный костюм, так что я считал себя уже во все оружии. Отель «Ливень» был один из самых дорогих и самых модных отелей нашего города. А то, что предстало перед моими глазами на банкете, заставило приписывать нули за нулями к предполагаемому бюджету мероприятия. Перед тем как войти в банкетный зал, я допил последнюю каплю алкоголя из своей фляги. Я знал, что внутри будет полно выпивки на любой вкус, но не пожалел свой запас. Мне сразу сообщили, что удрученный отец развлекает гостей и не в состоянии меня принять, но я мог наслаждаться вечером. А мне того и надо было. Смотреть на этот люд, слетевшийся на запах икры, как мухи, было мне не слишком интересно: чиновники, банкиры, арабские шейхи. Вокруг них порхали разодетые как куклы девушки и официанты в строгих фраках. Мой костюм выглядел бедно, даже по сравнению с ними. Я разрезал глазами пестрые ленты этой кампании, пока не отыскал ее – мою незнакомку. Этим вечером она была уже занята.
Ее сопровождал молокосос-сынок известного политика. Обычно, наши с ним пути не пересекались – я не люблю весь этот бомонд. Но слухи о его «подвигах» доходили. Паренек мнил себя злодеем, вершителем судеб, но годился только быть мальчиком на побегушках. Я давно уже познал глубину на которую могу пасть, до какого ничтожества дойти. И теперь не терпел подобных пустышек. А от него разило отбросами, никакой одеколон не мог сбить этот запах. Так вот какую партию имела в виду Александра.
Она стояла в зеленом платье у окна, он вовсю пытался привлечь ее внимание, но похоже, что пейзаж за окном ее интересовал больше. Я подошел к ней, прямо, нарочито нагло, заставив обратить на себя ее внимание. Ее зрачки отразили яркий свет ламп, когда встретились с моими. «Принеси мне чего-нибудь попить,»- сказала она своему кавалеру, я не смог сдержать ухмылки. Мальчик на побегушках. Он ушел, она выжидающе смотрела на меня. Я не смог придумать ничего лучше, чем наклониться к самому ее уху, нарушить ее «личное пространство», невидимый кокон, за что был готов быть расстрелян на месте, и прошептать: «Пошли отсюда». Она хитро улыбнулась и подалась вперед. Мы вышли из отеля прямо под проливной дождь.

Ночь. Дешевый мотель. Это была лучшая ночь в моей жизни. Я покрывал ее тело поцелуями сантиметр за сантиметром. То, что другие оскверняли, я пытался исцелить губами. Достать ими до самой ее души, самого естества. А она жаждала этого исцеления. Я готов был поверить в бога, обратиться в любую веру по ее выбору. Но в эту ночь бог был один - в слиянии двух тел.
Я проснулся первым, во рту пересохло, надо бы выпить. Но фляга была пуста. Я любовался на нее спящую. Мозг твердил мне, что это неправильно: это роскошное тело должно лежать на шелках, она должна заниматься чувственной любовью, а не тем грубым животным сексом, который у нас был. У нее останутся синяки. Я был так одержим, мог убить ее своей страстью. Спину нестерпимо щипало, говоря, что в этом мы квиты. Надо выпить. Но фляга все еще оставалась пустой. Не хотелось отрывать взгляд, чтобы видение не исчезло. Видение на мятых простынях. Но надо двигаться дальше. Жизнь - это движение.
Когда я вышел из душа, мое видение уже одевало белье. «Я должна идти», - ее взгляд не поднимался на меня. «Я тебя подвезу,» - ответил я, глядя как она натягивает свое зеленое платье. Как будто бабочка снова превращается в куколку. «Я сама, все сама,» - она оделась, обула ножки в туфельки на каблуках и выскользнула мимо. Наверное, сейчас это было правильным. Видения должны исчезать с рассветом.

Дом для израненной души. Старая городская больница утопала в глубоких лужах и деревьях, сбросивших листву. Она производила печальное впечатление своими обшарпанными стенами и решетчатыми окнами. Словно бы само здание сошло с ума. Особенно с тех пор, как сгорел корпус для душевнобольных, и все здание полностью перевели под нужды умалишенных.
Внутри все пахло плесенью. Пациенты прогуливались вдоль стен. Их зрачки выражали лишь степень зависимости от психотропных препаратов. Невольно вспомнил о своих таблетках.
«Да. Анна. Я помню. Острая форма шизофрении: галлюцинации, попытки самоубийства. Мы испытывали на ней все возможные формы лечения», - говорил главный врач. Известный профессор. Круглые очки с толстыми стеклами, безупречно белый халат, накрахмаленный так, что мог стоять по стойке смирно, седая бородка. Казалось бы чего особенного, но его внешность отталкивала.
«Испытывали?» - переспросил я, ухватившись за слово, словно клещ. «Я хотел сказать, применяли,» - спокойно продолжал доктор, - «Но мы никогда не узнаем, насколько мы продвинулись. Видите ли. Когда сгорел старый корпус... она была в списке потерь.»
«В списке погибших?» - уточнил я. «В списке пропавших без вести,» - выдохнул профессор, - «Тела мы так и не нашли. Как и тел еще десяти пациентов. Это было жуткое пламя. Прямо адский огонь.»
Вот и все, что мне толком удалось от него выяснить. Больше расспрашивать и не хотелось. Я понял что меня так в нем отталкивало: его глаза, увеличенные линзами до размеров полной луны, не выражали совершенно ничего. Он словно забыл все эмоции и мог одинаково эффективно работать и палачом и мясником, но предпочел лечить израненные души. Пыльная медицинская карта Анны, найденная в закрытой картотеке, лишь подтверждала слова профессора. Шизофрения в острой форме. Звуковые и визуальные галлюцинации. Попытки суицида. Реальный мир для нее превратился в Зазеркалье. Бедная девочка.
Время как-то странно ускорилось в этом доме для упокоенных страстей. Когда я вышел, я понял, что уже темнеет. Решил пройти немного, и взгляд мой привлекло здание старого корпуса психбольницы. Вернее его остатки. Огонь был адский. Помню. Я сам писал об этом пожаре. Пламя было невероятным. Зеленым. Взрывались кислородные баллоны. Выжило человек сорок; весь персонал сбежал едва началась паника. Успели даже вывести несколько больных. Несколько. Дождь щадил пламя, а оно не щадило никого. Теперь остались лишь черные развалины кирпичного корпуса.

Кошмар. За зданием начинался парк, множество тропок среди унылых деревьев. Я направился туда, решив, что будет время собраться с мыслями и понять, что делать дальше. Небо разрезала молния, ветер подхватил полы плаща, разметав мои мысли как оброненную бумагу. Дождь усиливался, превращаясь в сильнейший ливень. Он застилал глаза, но я упрямо шел вперед. Сколько бед мне уже приносило мое упрямство. Когда реальность смешивается с фантастикой, рождаются самые странные, самые причудливые формы. Самые жуткие кошмары. И мой кошмар сейчас встал передо мной в самом подлом своем воплощении. Белокурая девочка: короткие волосы, стройная фигура. Она как две капли воды была похожа на Катю. Мою таинственную незнакомку. Только гораздо моложе. Словно бы я попал в прошлое. Что-то внутри меня всколыхнулось, что-то смутное, неосязаемое. Ее глаза блестели в вспышках молний, она улыбалась. Губы были окрашены в ярко красную помаду, которая придавала ей удивительно вульгарный вид. Невинность девочки и улыбка проститутки ужасали.  Я стоял как вкопанный, мозг лихорадочно соображал реальность это или сон. Я тонул в своих мыслях, захлебывался, не в силах произнести ни слова. Мозжечок бился в истерике, но я с трудом, очень медленно поднял руку, когда блеснул странный, изогнутый нож. Боль беспокоила меня лишь первую минуту. Я лежал на земле, небо надо мной рассекали молнии и гремел гром. Скоро здесь будут мои коллеги-конкуренты. Этим пираньям не требуется много времени, чтобы почуять свежую кровь. Глаза уже ничего не видели из-за падающей с неба воды. Сознание погружалось в темноту. Я слышал ее смех.

Память. Она была в белом платье. С задумчивым видом сидела за столом, пытаясь склеить осколки фотографии. На фото были я и она. Юные, веселые, счастливые. Разве это та фотография? Я же не мог ее забыть. Не мог. Сколько бы лет не прошло. Память срезало тупым скальпелем так, что остались неровные шрамы, которые так долго заживали. Но я не мог ошибаться. Я бы узнал ее сразу. Кто она такая? Моя таинственная незнакомка. Вот она отложила свою работу, фото уже никогда не будет как новое, но осколки подходили друг к другу идеально. Она глядела задумчиво в окно, за которым не было дождя. Абсолютно чистое звездное небо. Я попробовал встать и сильнейшая боль пронзила всего меня изнутри.

Явь. Я проснулся. Снова сон. Я уже не думал, что буду снова видеть какие-то сны. Все тело нестерпимо ноет, спина чешется. В горле пересохло. Сколько я уже не пил? Кажется вечность. Когда цветные пятна перед глазами стали расходиться, я понял, что лежу на спине, глядя в белый потолок. Ко мне подведена капельница и еще какие-то приборы. Все так болит, что ясно, что я еще жив. Уверен, мертвецам не больно. Больница. Где же еще. Вокруг пахнет лекарствами, немного шумно за дверью. Я повернул голову и чуть не вскочил, но скорчился от боли. Она сидела рядом. Катя. Смотрела на меня. Все в том же вечернем платье, только сверху наброшен белый медицинский халат. Она смотрела, задумчиво, прямо мне в глаза. Мне было трудно начать разговор.
«Ты ее видел,» - она сама его начала, буравя меня взглядом, как когда-то ее сестра. Казалось, сейчас мне в грудь влетит ярлык, который окончательно меня добьет.
«Тогда...»- говорить было очень трудно, сухие губы слипались, - «В тот вечер, ты ждала ее. Искала.»
«Да, ты прав. Я совсем не ожидала встретить там тебя. Я... ничего не ожидала. Просто, я уже была в отчаянии, когда ты подошел. Ты был так вовремя,» - было видно что ей слова даются не легче, чем мне. Хотя это не в ее груди зияла дыра размером с галактику. Ее дыра была глубже, где-то в душе. Куда я так хотел попасть.
«Но, почему? Кто эта девочка? Почему вы так похожи?»
Она наклонилась ко мне, как я к ней когда-то, смотря прямо мне в глаза.
«Она моя дочь», - указательным пальцем она замкнула вопрос, готовый сорваться с моих губ. Даже это легкое касание было подобно разряду тока.
Дальше, она очень сбивчиво рассказывала. Раскрывалась передо мной гораздо больше, чем в ту памятную ночь, когда мы сминали простыни. Муж ее сестры - человек властный и жестокий, он изнасиловал Катю прямо в супружеской спальне, даже не думая скрывать своего преступления. Она забеременела. Сестра решила взять ребенка к себе – все документы поправили. Когда родилась Аня началось маленькое безумие для Кати и большое безумие для ее дочери. Сама она была вынуждена уехать на несколько лет, а когда вернулась – дочь была в приюте для душевнобольных. Насилие в доме было нормой, прямо на глазах маленькой девочки устраивались дикие оргии и издевательства. Служанки менялись очень быстро, как и няни. Тогда-то слабое сознание и не выдержало. Когда родилась вторая дочь, у Александры, хозяйка дома ясно дала понять, что повторения не допустит. Насилие переместилось в темные закоулки поместья и сада, или в другие места, скрытые от глаз девочки. Но и девочку оберегали как сокровище.
«Я хотела ее спасти. Я верила, что всех нас еще можно спасти,» - рассказывала Катя свою историю. В ночь пожара ей хотелось вывести дочь из приюта, но что-то пошло не так. Вернее, если что-то может пойти не так, то это так и произойдет. Пошло не так все. Сначала подкупленный персонал перепутал пациентку, потом начался весь этот ужасный пожар. Девочка затерялась среди других пациентов и зевак. Неизвестно как ей эти годы удавалось скрываться. Больной, живущей в своем мире. Но, похоже, нелегко. Дыра во мне красноречиво говорила, что она еще больше одичала. Превратилась в зверя. Но при этом, она четко знала на кого направить свою ярость. И первой стала ее младшая двоюродная сестра. Кто мог знать, что она вдруг сбежит из под родительской опеки в самый роковой для себя день. Кто мог знать, что она найдет сестру первой. Как они поняли свое родство? Что послужило всплеском нечеловеческой ярости в душе больной девочки? Эти вопросы оставались без ответа.
«Я каждый вечер искала ее. Я правда ее искала. И когда я уже не знала что делать, то встретила тебя. А потом.. этот ужас. Я выпустила на волю чудовище,» - она заплакала. Чего я не мог себе простить никогда, это женских слез. Это невыносимая мука. Гораздо большая, чем вся эта физическая боль.
Я вырвал из себя иглы и попробовал сесть. Медленно. Очень медленно. Было адски больно, но я заставлял себя вытерпеть. Я посмотрел на мою незнакомку. Во рту был привкус крови, когда я заговорил:
«Мы найдем ее, но сначала...» - она вопросительно посмотрела на меня, - «Сначала мне надо выпить».
Мы со скандалом вышли из больницы. Человек одной ногой в могиле вдруг решил прогуляться с подружкой. Черный юмор. Но врачей удалось уговорить быстро. В конце концов, убедившись, что я невменяем, они только пожали плечами и отпустили нас на все четыре стороны.

Загнанный зверь. Аа-х! Виски снова обжигало мне горло, мы мчались на машине за сто и никто не мог нас остановить теперь. В бардачке постукивал на ухабах старый кольт. Сам я предпочитал затвор фотокамеры, но оружие всегда было под рукой на всякий случай. Принцип работы тот же: наводишь и щелкаешь. Я точно знал куда я еду, потому что если девочка целенаправленно выбирает жертв, то есть лишь одно место, куда она могла направиться этой ночью.
Во дворе никого не было. Даже охранника. Оставалась надежда, что в доме просто никого нет – все куда-то уехали, но Катя развеяла мои надежды, да, к тому же, ворота были красноречиво распахнуты. Ненавижу это. Каждый раз двери, ворота, калитки призывно распахиваются, чтобы захлопнуться у тебя за спиной. А за ними сущий ад. Но какая разница, что за ними тому, кто итак побывал одной ногой в могиле.
Внутри не было света – выключатели не работали, от того роскошного порядка, что поразил меня в первый раз, не осталось и следа. Все вокруг было перевернуто, отброшено, разбито. Я не знал, что я здесь забыл. Словно герой боевика, сжимая пистолет в руке, я медленно поднимался по лестнице. Катя следовала за мной. Тихо как мышь. Да. Я только заметил, что у нее улыбка как у мышки. Белая мышка и серый волк. Красавица и чудовище.
На втором этаже было множество комнат, но, как всегда, искать даже не надо было. Дверь в душевую была привлекательно приоткрыта. Я толкнул ее ногой.
На полу, в луже крови лежала Александра. Голова ее была неестественно вывернута, а тело испещрено стеклянными осколками душевой кабинки. Создавалось впечатление, что неведомая сила схватила ее за шею и выбросила ее прямо сквозь стеклянные стенки. По пути еще прокрутив голову вокруг оси. Я не мог поверить, что маленькая девочка могла быть способна на это.
Она напала из темноты без предупреждения, без сомнений. Чистая животная ярость. Оттолкнув Катю, Анна бросилась прямо на меня, вцепившись мне в руку острыми как бритва зубами, выбив оружие. Другой рукой я смог ударить ее, но поскользнулся на кровавой луже и падая, заметил, что она выбегает из ванной. Босые пятки. Да уж. Ну и герой из меня. Катя, все это время с ужасом наблюдавшая за происходящим, помогла мне встать. В груди все ныло, но я подобрал оружие, снова готовясь к бою. В доме было тихо и темно. Доносились только приглушенные раскаты грома, да молния на секунду освещала коридоры. Ни движения.
Рука сильно болела. Как она только ее не вырвала своими зубами. На рукаве проступила кровь, но этим можно было заняться позднее. На втором этаже было пусто, мы снова спустились на первый в гостиную.  Лишь в отблеске молнии я успел заметить летящую на меня тень и пригнулся, выстрелив наугад. Раздался нечеловеческий крик. Анна стояла в трех метрах от меня, держась за плечо, из которого по руке стекала кровь. Она смотрела на меня взглядом загнанного зверя. Взглядом убийцы, которому нечего терять. Я поднял пистолет, но он тут же вылетел у меня из рук. Это Катя, подобрав сломанную ножку стула, резко ударила меня ею по руке.
«Прости,» - шептали ее губы. Времени прощать кого-то уже не было, так как Анна уже действовала. Вторая попытка наброситься на меня. Словно два зверя мы барахтались с ней на полу. Она схватила меня за плечи, пыталась добраться до шеи. Откуда-то в руке ее блеснул нож. Я же надавил ей на рану, и из нее вытекла длинная струйка теплой крови. Ее хватка ослабла, она шипела как кошка. Катя все еще не могла принять однозначного решения и стояла в стороне, сжимая ножку стула. Я все явственней ощущал боль в груди и понимал, что скоро сам ослабею. Старый раненый волк, против молодой пумы. Чувствуя, что начинаю задыхаться, я из последних сил оттолкнул ее от себя ногами. Раздался выстрел. Потом еще один. Моя таинственная незнакомка приняла свое решение. И на этот раз она сделала правильный выбор. Анна покачнулась. Сделала шаг, другой... упала. Ковер впитывал кровь.
Я с трудом поднимался, судорожно глотая воздух и откашливаясь как курильщик. Да, пожалуй, после этого можно подумать над тем, чтобы начать курить.
«Все кончено,» - сказал я, не обращаясь ни к кому конкретно, но Катя услышала этот шепот: «Не кончено. Еще остался он. Тот, кто начал все это. Он не позволит своим тайнам выйти наружу. У него большие связи. Он найдет нас в этом городе.»
Когда я узнал первые подробности об этом деле, то я сам подумал, что убийцу ждет невеселая участь. У мужа Александры большие связи. И когда я упоминал политиков и полицию, я не упомянул о криминале. Но это само собой подразумевалось. Политика, полиция, преступность. Три слова на букву «п», которые так плотно переплелись друг с другом, что невозможно было разорвать. И этот человек был одним из узлов. И теперь он угрожает и нам. А когда-то мне казалось, что все легко.
«Тогда уедем. Прочь из этого поганого города. От его вечного дождя, будь он не ладен. Тут все словно сошли с ума. В жопу редакцию, в жопу заметку – такой истории никто не поверит! У меня есть сбережения. У меня есть ты. Мы начнем жизнь с нуля в любом месте этого земного шара!» - ярость клокотала во мне, я держал ее за плечи, не желая отпускать более ни на секунду, пока мы не вырвемся прочь из этой клетки. Она посмотрела на меня, снова улыбнулась своей странной улыбкой, как тогда в баре. Один кивок головы и вот мы уже мчимся к вокзалу.

Дождь. Он лил как из ведра, но грозы уже не было. До поезда оставалось еще полчаса и мы сели под навесом в кафе. С этого дня я зарекся пить. Теперь кофе. Черный горячий кофе. Она сидела напротив меня и не было тех слов, чтобы описать что я чувствовал в эти минуты. Завидовал чашке, к которой она прикасалась своими губами. Мой нос ловил аромат кофе и ее парфюма.
Никто не мог знать, что черный мерседес, взвизгнувший колесами, положит этому конец. Чашка кофе не успевает проделать свой путь от ее губ до столика, когда обгоняя редкие машины этот четырехколесный монстр, равняется с нами и несколько хлопков из приоткрытого окна передней двери разрушат все наши планы. Это же бывает только в кино.

Капли дождя сыпятся как гильзы от пуль, я держу ее в своих руках. Выглядит она скверно. И я понимаю, что пора заканчивать свою историю. Наряд ее безнадежно испорчен пулевыми отверстиями, из которых вытекает ее жизнь. Я чувствую, что и сам не лучше. Та пуля, что была мне уготована при нашей встрече, завершала свой путь к моему сердцу. Я держу ее в своих руках. Она смотрит на меня, улыбается и шепчет свою просьбу. Последнее желание. Я наклоняюсь и целую ее еще теплые губы, чувствуя как сам ухожу в забытье.
Чертов дождь. Он нас всех доконает.