БЕДА

                Б Е Д А               
                Николай Борисов


1.часть.

   Сегодня Ивану везло, фартило. На своем стареньком «уазике» он сделал уже три поездки, развозя торговцев с товарами по их точкам. И сейчас спешил ещё к одному клиенту.
   Времени прошло всего-то три часа, а  четыреста рублей в кармане, бодряще грели ногу, заставляя насвистывать песенки, радоваться нарождающемуся дню.
   Он любил летние рассветы, когда город  только просыпался, сбрасывал с    себя томность сна, когда скрежет трамвайного колеса, словно, выгонял первых пешеходов на только что умытые улицы.
   В предутренние ранние часы ему всегда дышалось легко,  радостно. Он любил в такие минуты подставлять своё лицо первым луча солнца, физически ощущая их прикосновение. Но сегодняшнее утро, случай особый.
   На прошлой неделе в четверг он выплатил остаток долга за машину. Долгожданное событие, впервые часы осознания, было даже как-то не радостным, обыденным.
   Проснувшись в пятницу, он едва не задохнулся от обрушившейся на него радости от мысли, что долг выплачен.
   - Оля, мы свободны! – Иван поднял руку со сжатым кулаком. - Мы не рабы, рабы не мы! Оленька, теперь мы буду работать на себя.
    Обнимая жену, он тискал её нежно и ласково, словно цветочек. Она смеялась ему в ответ, то и дело, прикладывая свой пальчик к его губам:
   - Тише, тише, Ванечка, дети спят. А я думаю, что ты не радуешься. Думаю, почему молчишь, забыл что ли, что это последний платёж.
   - Нет, нет, я помню. Я всё помню, но как-то привык уже. Думал, что это никогда не кончится, что до конца жизни, это ярмо тянуть придётся.
   Они долго лежали, мечтая о будущем. Появившееся чувство свободы, какой-то душевной окрыленности манило в завтрашний день, строились радужные планы на жизнь.
   Пятницу и субботу Иван провозился с машиной, лазил под ней, смазывал, подтягивал гайки, болты. В местах увиденной ржавчины зачищал рыжие места, покрывал их краской, надеясь, что дальше ржавчина не пойдет.
   Масляными руками ощупывал, трогал, похлопывал, поглаживал узлы, детали машины. Улыбаясь, разговаривал с ней, как с человеком:
   - Ну что, голубушка, дождалась наконец-то настоящего хозяина? А то всё по рукам, да по рукам. Ничего. Эту недельку мы с тобой отработаем и я тебе тормозные колодочки заменю. А там, если всё будет у нас ладно, глядишь, и резину тебе новую справим. Ты только будь у меня умницей не ломайся. Трудись и у нас будет всё в порядке.
   Работать Иван умел и не только умел, но и любил. Было ему чуть больше двадцатипяти лет. Небольшого роста щупловатый, деревенский парень волею судьбы рано остался без отца. Родился в городе, но с пятого класса рос в деревне, там же закончил ПТУ и пошёл в люди, с красной корочкой, как он сам над собой посмеивался, «комбайнёристый тракторист широкого профиля».
   С того времени, как умер отец, жизнь пошла тяжело. Они с матерью перебрались в деревню к родственникам, где ему и была привита любовь к труду.
   Сейчас, вспоминая те далекие годы, Иван улыбается. Да и как не улыбаться это ведь его доброе прошлое.
   Постепенно жизнь налаживается и приобретает осмысленность. А первые перестроечные года? Вы помните их?
   Если раньше он, хоть как-то был нужен государству, строил планы, заглядывал в далёкое будущее, то с новыми веяниями он не понимал что происходит.
   С экрана телевизора говорили о социализме с человеческим лицом, говорили о семейном подряде, говорили о кооперации и ещё черте знает о чём. Слушая болтливую мешанину, он оглядывался вокруг, внутренне удивляясь, задавая себе вопрос: « Неужели эти большелобые дяди не думают о стране, неужели они не видят, что разрушают страну? Что они делают?»
   Теперь-то он знает, что испытывает человек, просящий милыстыню, когда ему вместо хлеба в руку сунули камень и при этом злорадно смеются в лицо.
   Он видел, как растаскивалось народное добро, как разворовывались фабрики, заводы, природные ресурсы. Как люди, никаких усилий не приложившие в создании благ, вдруг неожиданно, в одночасье, становились их хозяевами.
   Так было тогда. Эйфория перемен к хорошему, сменилась недоеданием, стыдом порванных туфель, штопаных штанов. Он понял, что его обманули, как и миллионы других таких же, как он.
   Да, это было…и не дай Бог воротится тому времени назад.
   Иван остановился на красный свет.
   В воскресные дни по утрам машин мало. Городской люд кто в отпуске, кто на даче, а кто и отсыпается. Поэтому на дорогах просторно.
   Сегодня у него удачный день, есть несколько заказов на вечер. Его уже многие знаю, доверяют, верят в его чистоплотность и порядочность.
   Внутренняя радость распирала Ивана, ему хотелось с кем нибудь поговорить, поделиться своей радостью. Он с восхищением посматривал по сторонам и представлял, как вечером завалится, в свою шестнадцатиметровую малосемейку, загруженный покупками. Ему уже чудился радостный визг его девчонок, пятилетних близняшек, Даши и Маши.
   Шоферскую баранку он крутил едва ли не с рождения. Отец был шофером. Мать рассказывала, да и он сам помнил, как отец, садясь в машину, сажал его на колени. Мать ещё рассказывала, как отец, его, грудного ребенка, заставлял хвататься ручонками за руль, но этого он не помнил.
   Зелёный свет прервал его воспоминания.
   Проскочив по новому объездному мосту через Казанку, Иван прибавил скорость. Проспект широкий, дорога ровная по утрам гаишников нет, и он придавил акселератор.
   Машина после семидесяти километров загудела, тихо с нарастанием завыл задний мост. Иван прислушался и ещё прибавил газу, а в голове мелькнуло горькое: « Эх, сарайчушка ты моя, сарайчушка». Он на мгновение отвлекся, может на секунду, когда поднял глаза, было уже поздно.
   Черный "мерседес" или, как их называл Иван, "мессершмит" выскочил с примыкающей дороги, подставив полированный бок.
   - Ах ты! Куда!? - Иван ударил по тормозам. Отчаянно завизжав резиной по асфальту «УАЗ» ударил « мерс» в левую сторона багажника. Но, прежде чем это произошло, Иван вывернул руль до отказа влево, чтобы уйти он столкновения.
   Резкий удар, скрежет металла, хруст пластмассы, адская боль в груди и тишина.
   Шум улицы, дороги, гомон людских голосов, ворвались в сознание Ивана, заставили с усилием оторвать грудь от руля, поднять голову, открыть глаза.
   Лобовое стекло от удара рассыпалось, его ровные, граненые осколки, разбросанные по асфальту, поблескивали на солнце разноцветьем.
   «Мерседес» с невероятно задранным, разорванным багажником, стоял в пяти метрах, поперек дороги. Из него никто не выходил.
   Иван, застонав от боли, попытался выбраться из кабины, но дверца не поддалась.
   У «мерса», одновременно, отворились обе передние двери и из них чертыхаясь, приседая, вылезли двое крепких парней, через некоторое время выползли ещё двое.
   Один из выползших сразу сел прямо на дороге, на асфальт. Вытянув ноги, прислонился спиной к машине. Всё его лицо было в крови. Двое суетились возле него. А четвертый, бритый, небольшого роста, прихрамывая и потирая левую ногу, медленно направился к Ивану.
   В это время какие-то мужики металлическими монтажками отрыли заклинившую от удара дверь. Придерживая, с обеих сторон, стали вытаскивать Ивана из-за руля. Превозмогая боль, он вывалился на поддержи-вавшие его руки.
   Лица, голоса, кто-то заглядывал ему в глаза, кто-то тормошил за плечо, причиняя боль. Кто-то стирал с лица кровь. Его поставили на ноги.
   - Живой? - Задовали ненужный вопрос и сами отвечали,- живой, целый, только помятый малость, но целый.
   Иван просипел:
   - Живой, живой.
   Бритый парень, с крупными бицепсами в черной футболке, с золотой цепью на  бычьей шее подошел, отстранив рукой стоящих рядом с Иваном людей.
   - А ну в сторону! Ты, что, колхозник, ездить не умеешь?
   - Я не колхозник,- Иван переступил с наги на ногу, по лицу скользнула гримаса боли.- И ездить я умею. Это вы…
   -Что мы? Урод! Что мы!- Бритый подступил к Ивану вплотную.- Что мы? Чмо болотное!
   Алексей увидел, как собравшиеся возле него люди стали расходиться.
   - Что мы? Совсем ослеп, стоящую машину не видишь? Или с утра зенки залил? Чушок обсосанный!
   - Какую стоящую?- Иван едва не задохнулся от возмущения, даже боль забылась.
   - Вы что? Какую стоящую? Вы пропустить меня должны были. Вы с второстепенной дороги…- Бритый его перебил:
   - Ну ты, олень северный, у тебя, что от удара мозги в задницу соскочили. Так я тебе сейчас их враз оттуда достану,- он жестко ткнул пальцами Ивана в живот.
   Иван икнул, согнулся, ноги его подкосились и он, застонав, опустился на землю.
   Бритый повернулся к оставшимся людям:
   - Что столпились? Вам здесь галивуд показывают? Да? Или вас дома ждать некому? Щас по гривеннику собирать буду. Может, кто в свидетели захотел? Так я устрою…освидетельствую.
   Через несколько минут возле машины никого не осталось.
   Бритый наклонился к Ивану:
   - Дай-ка права, документы дай.
   Иван попытался сопротивляться, но бритый резко ударил его ладонью в лоб и все документы оказались у него в руках.
   Дальнейшее с Иваном происходило, словно во сне.
   Подъехал милицейский «уазик», машина «скорой помощи». Его о чем-то спрашивали, заставляли дуть в трубочку. Ощупывали. Какой-то милиционер допытывался, на самом ли деле они сами разберутся, без милиции. Но всё-таки заставил подписать какие-то бумаги и, сложив их в папку, уехал.
   Затем подъехало несколько машин с парнями. Они подходили к «мерседесу» качали головами, цокали, курили, смачно поплевывая и изредка посматривая в его сторону. 
  Солнце светило свысока, но оно уже не радовало.
   Иван находился, словно в пьяном бреду. Голова болела так, что у него возникло неистребимое желание залезть в салон «уазика»,  лечь на пол, вытянуться всем телом.
   Он оглядел с сожалением свою машину и, почти не соображая, полез в салон. Лег на спину, забылся.
   Очнулся оттого, что его тормошил за ногу какой-то парень. Он вылез из машины оглядевшись, обнаружил, что разбитого «мерседеса» рядом нет. У него даже мелькнула мысль, что никакой аварии не было, что все ему это привиделось лежа там в салоне. Нет, нет, о чём это он? Вот же его «буханочка»…
   - Ну, что, мужик? Поехали домой,- парень держал в руке документы Ивана.
   -Теперь я за тебя отвечаю.
   - А как же машина?
   -Что машина?
   -Машину здесь, что ли бросим?
   - Какую машину? Машину увезли. «Спас» увёз! Ты не видел? – Парень понимающе засмеялся.- Ну, ты, в натуре даёшь! Головка не бобо?
   -Мою машину здесь, что ли бросим? Разграбят ведь. Все растащат.
   - А-а, ты про свою колымагу? Да не боись, её никто не тронет. Вон менты покараулят, всё равно им делать нечего. К вечеру отвезут куда следует. Это не твоя забота. Давай, давай пошли. У меня тоже времени в обрез. С тобой тут ещё возиться. - Он крепко ухватил Ивана за локоть и чуть ли не силой потащил к машине. А он и не сопротивлялся.
   - Домой тебя велено доставить, в целости и сохранности. Хотя я бы башку тебе здесь отвернул. Чувствую толка от тебя, всё равно, не будет.- Они остановились возле машины:
   - Ты хоть знаешь, сколько тачка стоит, которую ты коцнул?- И не слушая Ивана, открыл дверцу машины.- Садись.
   Когда сели и машина тронулась с места, парень заговорил напористо с интонациями в голосе не терпящими возражений:
   -Значит так. Слушай и запоминай, Гастелло хренов. Мы даём тебе две недели, и пять тысяч баксов должны быть у меня на руках. Купюра к купюре. Две недели и не дня больше. Только не вздумай правду искать…,-он посмотрел на Ивана.-  Правда, она вот где!- Увесистый кулак замаячил перед глазами Ивана.
   Он сделал длинную паузу, давая Ивану время на осмысление сказанного.
   - Ты мужик вроде бы понятливый. Взвесь всё, без суеты, родственничков всех вспомни, банки пробеги. Вообщем, дерзай, Гастелло! Если что, помни у тебя жена и две девочки…близняшки.
   От последних слов  у Ивана в голове что-то щелкнуло, будто какой-то маленький, микроскопичный пузырёк хотел вылететь из головы, но надорвался, лопнув.
   «Откуда они знают про детей?»
   - Вы что хотите делать? Зачем дети? Они зачем? Они совсем маленькие.
   Иван вдруг ощутил себя самого. Всего целого: руки, ноги, голова, туловище, лицо. Он прижал к лицу ладони, ощупал лоб, глазные ямки, словно пустоты, нос, губы. Впервые ему осозналось, что он есть. Вот он материальный из плоти, сидит в машине, в чужой машине, рядом с совсем неизвестным ему человеком и подчиняется его воле, скорее силе, ничего не может предпринять в свою защиту.
   « Я же не виноват, я не виноват! Вы же сами выскочили! Должны были, по правилам, меня пропустить! У меня дорога главная!»: Бились у него в мозгу слова, готовые через мгновение выплеснуться из горла в крике, в истерике. Он уже набрал в легкие воздух:
   - Я-я…,-но парень, не глядя на него, перебил.
   - Ты ситуацию просёк?- Мельком стрельнул взглядом.
   - Повторять не буду, не в школе. Это там говорят: повторение мать учения. Тачку угробил, восстанавливать надо. Моли Бога, что так порешили. После двух недель не оплаты, поставим на счётчик. Вот тогда тебе будет точно хана, но, я надеюсь, до этого не дойдёт. Ты с виду вроде бы не совсем дурак.- Он ещё раз мельком глянул на Ивана.
   Машина неслась по улице, как неотвратимость судьбы. За окном мелькали столбы, светофоры, люди, машины. Обыденная картина его повседневной работы. Сейчас же ему чудилось, что его словно протаскивают сквозь эту толщу дорожного движения, до мелочей ему знакомую, но в настоящий момент неузнаваемую.
« Я в этой машине будто железная блесна в водном потоке. Чужеродный предмет для обитателей вод. Никому нет дела до меня. Я не отсюда. Я чужой. Я инородный. И если я сейчас умру, то никто не остановится. Меня словно и нет».
   Машина притормозила:
   - Нас искать не надо. Мы сами придём. И мой тебе совет, - парень откинулся на сидение. Взял сигарету в зубы, щелнул зажигалкой. Закурил.
   Здесь Иван внимательно разглядел его. Коротко стрижен, худощав. Загорелое, чисто выбритое лицо, со спокойными серыми глазами, было обыкновенно и ничего злого и безжалостного в себе не таило.
   Ивану подумалось, а может быть он шутит? Может просто пугает? И, как будто уловив его мысли, парень продолжил:
   - Не вздумай петлять. Себе дороже будет. В таких вопросах мы не шутим. Не вздумай дурить. Чем быстрее соберешь деньги, тем лучше будет всем вам и нам, - он скривился в усмешке. - Я вижу, ты правильно понял. Приехали. Твоя остановка.- И здесь он уловил в парне, что-то крысиное. И вправду, приглядевшись, он увидел крысу, его охватила оторопь.
   Иван вышел, осторожно прикрыв дверь. Еще раз нагнулся рассматривая того кто был за рулем машины. Ему показалось, что он даже увидел шерсть и длинные острые уши. Его от всего увиденного передернуло телом.
   Машина, резко набирая скорость, унеслась в гущу улицы.
   Домой идти не хотелось. На душе было безразличие. Усталость тела и души не давали осмыслить всего произошедшего. Тяжелая голова, с остат-ками утихающей боли, не создавала сложных мыслей.
   Побродив по улицам, он зашёл в несколько магазинов, купил девочкам по кукле, по паре беленьких носочков, разноцветных лент на банты и конфет.
   В продовольственном магазине долго стоял, напротив винно-водочного отдела, рассматривая бутылочные этикетки. И с мыслью: « Когда ещё придётся, что-то купить», взял бутылку водки и бутылку белого вина «мускат». В оправдание себе мелькнула мысль: «Вино, «мускат» Оленьки нравится» и здесь же горькая: «Лучше бы ей торт купил, заботливый».
   Через силу с каким-то тайным трепетом подошел к своему дому. Удостоверившись, что на скамейке никого нет, и не будет любопытных вопросов, прошмыгнул в подъезд. Быстро взбежав, на площадку третьего этажа, замер перед своей дверью и так стоял несколько минут в раздумье.
   Что сказать жене, да и нужно ли говорить, но разбитое лицо, порезанные руки не спрячешь.
   Решительно нажал кнопку звонка. Дверь открылась сразу, будто вся семья стояла у дверей и ожидала его.
   Жена, увидев его лицо, вскинула руки к губам и замерла, в страхе расширив и без того большие глаза.
   Девчушки кинулись к нему с радостным визгом, ничего не замечая.
Иван, поставил пакеты на пол, подхватил обоих на руки и, словно тяжесть растворилась, слетела с сердца, будто и не было злополучного утра.
   - Ах вы, мои птички-синички, - он прижал дочек к себе, а они тыкались губами ему в щеки, обхватывали ручонками за шею, норовя посильнее прижаться. Сердце его обволоклось жаром, радостная истома исторглась из него в необузданное веселье, он поставил их на пол:
   - А ну посмотрите, что вам зайка-попрыгайка из тёмного леса передал.- Видя немой вопрос жены. Чмокнул её в губы:
   -Умоюсь, приведу себя в порядок и расскажу. Ты пока собирай на стол. Сегодня как-никак, а праздник. Первый день нашей свободы. Ну, иди, иди, готовь на стол, голубка моя, и огурчики солененькие с помидорчиками поставь. Я сейчас. Ничего страшного. Всё уже позади,- он ласково погладил жену по голове.
   В ванной фыркал, долго полоскался не от того, что был грязен. Не знал с чего начать разговор и решил ничего не говорить про деньги. Решил: «Чем позже Оля узнает, тем лучше».
  За столом он слушал щебетание дочек. Смотрел на них и думал: «Господи, до чего же природа мудра и всесильна, вот создала двух малюток так похожих друг на друга, что только диву даёшься. Надо же и ротик и губки и глазки, ушки, волосы ну все-то у них одинаково, даже голоса и то, схожи. Как  странно и рационально устроен мир. Ничего лишнего. Гармония и необходимость. Надо же, мы вдвоем с женой сотворили это чудо. Да-а, но только ли мы участники этого таинственного процесса ваяния?»
   -Ваня, ты о чем думаешь?- В голосе жены слышалась нескрываемая тревога.
   Он улыбнулся ей в ответ:
   -Оленька, достань водочку с морозильника. Давай с тобой обмоем наш первый день экономической свободы.
   - Ваня, что случилось, что произошло? Ты попал в аварию? Или ещё что-то? Почему молчишь? Я же понимаю, не ребёнок, это Даша с Машей конфетке рады. Случилась беда?
   Иван вышел из-за стола, отправил девочек в комнату, достал из холодильника водку и вино.
   Все свои действия он проделывал не торопясь, не спеша. Он видел, что Оля напряженно следит за каждым его движением и ждет ответа на свои вопросы.
   У него же в голове носился рой мыслей и решений. И вдруг, словно кто-то ударил по тормозам. Холодность суждений, решительность мозга, а это он принял решение, его несколько обескуражила: «Он выберется. Он за два дня восстановит машину, друзья помогут. Он будет работать день и ночь, он займёт деньги, он заложит квартиру, мебель, он…он…он кровь будет сдавать  через день, он…он, а кто это, он?»
   Кровь ударила ему в лицо. Стоп, стоп. Почему квартиру? А куда Оля, дети? Что это он? О чем это он? Что с ним? Почему это он-ум должен отдавать деньги, а я-душа не хочу, не желаю этого делать. В аварии не его вина. Это не справедливо. А впрочем, если он так решил. На то он и ум. И я – душа, заплакала. Решения приняты, назад путей нет.
   - Оленька, давай выпьем. Давай помянём добром прожитые, тяжелые годы. Нам было тяжело, но мы нашли друг друга и у нас народились детки. – Иван налил себе рюмку водки, жене в бокал вина.
   - Да давай, женушка моя, выпьем,- ему стало невыносимо стыдно, так стыдно, что он покрылся пунцовым румянцем. «Господи да что же я говорю? Всё ведь рушится. Про какую свободу я здесь лепечу? Впору крест на жизни ставить.…Эх! А я?»
   - Ванечка, расскажи, родной, что случилось? Ты в аварию попал? Задавил кого? Не молчи, я прошу тебя. У меня сердце разрывается, - глаза её были полны слёз. И он не выдержал:
   - Да, Оленька, я нашу «буханочку» разбил,- Иван опрокинул содержимое рюмки в рот, налил и выпил ещё одну, - понимаешь, Оля.- Он горестно улыбнулся.
   - Столб один замешкался и не успел мне дорогу перебежать, вот я в него и въехал. Слава богу, что только так обошлось,- он тяжело вздохнул.- Думаю, дня за два машину восстановлю. Да не горюй ты, капелька моя, Всё образуется, всё встанет на свои места. Мы еще заживём.
   Он ещё долго говорил, что-то ей ни то рассказывая, ни то доказывая и не замечал, что из глаз его жены, его Оленьки, его капельки нет, нет, а текли слёзы. Она смотрела на него, не притрагиваясь ни к вину, ни к разносолам.
Когда Иван опорожнил полбутылки водки, она ласково сказала:
   - Не нужно больше пить, Ваня. Пойдём отдыхать,- он не сопротивлялся. Неуверенно ступая, зашел в комнату, добрел до дивана и упал на него, лицом вниз, мгновенно заснув.
   Оля убрала, помыла посуду. Села подле него и долго, долго сидела, гладя его спину своею рукой и только слезы текли по щекам не останавливаясь, и капали нескончаемо на не снятый фартук.
   Сердце, а может быть душа, плакали от предчувствия какой-то страшной и необъяснимой беды.

2.часть.
   

 
   
   Иван проснулся сразу. Состояние невесомости, не чувствительности своего тела его озадачило. Он словно был над собой.
   «Не умер ли я?»- мысль поразила, пронзила, пронеслась по всему телу так, что голова прояснилась, он почувствовал себя запиленованым младенцем.
 « Ну и набрался…»- подумалось дальше и реальность свалилась на него тяжестью головы, жаждою в желудке и еще чем-то таким пакостным, что захотелось завыть. Да так что он застонал:
   -У-у-у…Оля-я, ты где?- Подождав с минуту, он поднялся, сел на диване, осмотрел себя.
   - Оля! - Позвал, прислушался. В комнате стояла тишина.
   - Та-ак,- едва соображая от тупой боли в голове, побрел на кухню, но на кухне никого не было. Он тяжело упал на стул. На столе лежала записка: «Мы на работе. Еда в холодильнике. Целуем. Все Мы». И небольшая приписка: « Не пей. Мы тебя любим».
   Иван посмотрел на часы. Настенные ходики показывали одиннадцать часов. Заговорил сам с собой:
   - Ой, как плохо, мне, ой, плохо как!- Полез в холодильник достал трехлитровую банку с солёными помидорами и припал к ней губами. Холодный рассол взбодрил, освежил, возродил. Вспомнив, что сегодня понедельник он крякнул от удовольствия.
  Бездумно ходил по кухне, разогрел чай, резал хлеб, чистил зубы, брился, одевался автоматически. Всё его внимание было сконцентрировано на тупой, нудной головной боли, иногда только фрагменты вчерашнего дня врывались в сознание, делая его душевное состояние невыносимым. И тогда он произносил стоная:
   - Ой, как мне плохо, Оленька, пожалей меня. Ой, как плохо,- но поскольку жены рядом не было, он продолжал стонать и приводить себя в порядок.
   Сидя за столом, Иван ел яичницу, запивая рассолом.
   Вдруг он всем телом ощутил, что что-то невидимое стоит рядом. Он даже боковым зрением увидел на миг, на какую-то долю секунды ухватил, будто огромная серая тень склонилась над ним и покачивается в ожидании чего-то.
   Иван от неожиданности поперхнулся, замер в ужасе, по телу пробежал озноб. Он обернулся холодея. Рядом никого не было. Он облегченно вздохнул:
   - Тьфу, ты! Что это я? Своей тени испугался? Надо же. Что только с бодуна не привидится. А если бы всю бутылку выпил? Точно бы богу душу отдал, или кому-то другому?- Покрутив головой вокруг себя для верности, он встал, заглянул в комнату, затем в ванную и туалет. Успокоился. Только сердце бешено колотилось, да ладони от страха стали влажными.
   Успокаивая себя, открыл холодильник, достал бутылку вина, не наливая в стакан, припал к горлышку. Не отрываясь, выпил больше половины бутылки.
   Разлившееся тепло, растеклось от желудка по телу, добралось до головы. Нежно и ласково освободило голову от боли, успокоило сердце, вселив в него уверенность.
   - Ах! Вам нужны доллары? Много долларов? А как насчет хрена с горчицей? А? Нет, не надо?- Иван гримасничал перед собой. Храбрился.
   -Ну что же вы?- Отхлебнул из бутылки глоток,- Я бы вам организовал. Вначале хрен, а потом и горчицу. Или вам надо наоборот? Как вам предпочтительней?- Отхлебнул ещё.
   Но тень огромная, серая не привиделась, она просто посветлела, расползлась по полу, стене, потолку. Она невидимая, присутствовала рядом, немо взирая на него и требуя ответа. Нерешенным вопросом пульсировала, витая вокруг, опутывая незримой вуалью страха и безысходности.
   Иван сел за стол, обхватил голову  руками, замер, уставившись в окно.
   - Не собрать мне столько денег за две недели и за два месяца не собрать. Почему я не сказал им этого вчера? Почему согласился, что я виноват в аварии?- закачавшись всем телом, неожиданно для себя, замурлыкал песню:
   Видишь там, на горе возвышается крест.
   Под ним десяток солдат, повиси ка на нём.
   А когда надоест, возвращайся назад,
   Гулять по воде, гулять по воде со мной…
   Ему неожиданно стало жалко себя. Теплые, ласковые токи крови обдали сердце, и он осознал, что же вчера произошло на самом деле.
   Обида, горькое отчаянье воспалили в сердце щемящую тоску. Она искорками пробежала по сердцу. Иван в безволии уронил голову на грудь:
« Маленький, несчастный человек против целой стаи здоровых, сильных, богатых бандитов, что я могу? Что я могу? Нет, я не трус, но что делать? Не воевать же с ними?»- Он вдруг воспрянул духом: « В милицию. Да, только в милицию. Расскажу им всё, как было, они поверят. Они помогут. Есть же правда на земле? Есть, конечно, есть».
   Допив остаток вина, помыл, убрал посуду. Оделся и с единственной мыслью в голове: «в милицию», устремился на улицу.
   Солнце слепило. Ивану показалось, что оно сбивает его не только с ясных мыслей, но и с уверенного шага. Прикрывая глаза ладонью, от солнечного света, он уверенно зашагал к отделению милиции.
   Войдя в коридор отделения, он удивился стоящей там тишине и прохладе. В дежурной части сидело три милиционера. Майор и два капитана.
   Подойдя к окошечку, и наклонившись к нему, он выпалил:
   - У меня тут такое дело…вчера вот, к кому мне обратиться?
   -Что случилось? Вы по какому вопросу? – капитан, перебирая пальцами авторучку, посмотрел внимательно и с интересом на Ивана. Второй капитан тоже повернул голову в их сторону. Майор продолжал заниматься своими делами.
   - Я в машину врезался,…а они хотят с меня деньги, пять тысяч долларов. Я не виноват…Они должны были пропустить…
   - Так, так, так,- капитан перебил Ивана.- То, что ты машину сбил это по твоей ободранной морде видно. И не мудрено в таком состоянии.- Он повернулся к капитану:
   - Вот, Стас, что с народом твоя демократия делает. А? Уже на рогах в милицию приходят и хоть бы хны? – И к Ивану:
   - Ты что, гегемон, с бодуна или со вчерашнего дня остановиться не можешь? Так мы сейчас поможем. А? Стас, поможем гегемону прервать затянувшееся застолье? Свободная камера у нас имеется.
   - Не, мужики…товарищи…господа или как? Менты не хорошо вроде, - Иван растерялся, не зная, как к ним обратиться:
   - Вы извините, выслушайте. Да я немного выпил, но это от беды.
   Капитан сделал круглые глаза:
   - Во блин, ну никакого уважения. Совсем, гегемон, нюх потерял. Уже через окошко ментом обзывает. Стас, ты слышал, тебя это тоже касается. Он во множественном числе это сказал.
   -Не ребята, господа милиционеры. Товарищ капитан, я не хотел вас обзывать. Прошу вас выслушать меня.- Иван взмок от волнения.
   -Я вам говорю, я машину ударил вчера «мерседес». А там крутые ребята оказались. Они сами виноваты. Я ехал по главной, там как к «Океану» ехать, а они с второстепенной выехали и я ударил…они должны были пропустить. А они говорят, что они стояли. И чтобы я им пять тысяч долларов отдал.
   - А-а! Так вот оно что? А ты, значит, хочешь, что бы вместо тебя мы отдали это бабло? Слышь, Стас, этот гегемон свой зихер на нас желает повесить,- он полез в стол:
   - Стас, на наручники и держи его. Да побыстрее, а то сбежит.
   Иван от этих слов и вправду едва не сорвался с места, даже не осознавая почему. И только улыбка, искоса наблюдавшего майора, остановила его.
   - Хватить, мужики, прикалываться,- майор отложил от себя бумаги.- Так что вы от нас хотите? И представьтесь вначале.
   - Иван я, Сомов, помощи,- Иван перевел взгляд со смеющихся капитанов на серьёзного майора.- Помогите, я не знаю, что делать.
   - А ты, Иван Сомов, вчера «Биде» вызывал? Когда «мерсу» в задницу въехал?- Майор не смеялся, но в глазах у него прыгал бесенок.
   - Какое «Биде»? ГИБДД что ли? Милиция была,…но мы решили…, что сами.
   Майор сделал серьезное лицо:
   - Вот видишь, гегемон, «Биде» ты не вызывал, дорожной вашей любви с «мерседессом» не зафиксировано. А мы не банк в кредит денег не даём, тем паче долларов. Это тебе в другое место надо идти. Мы можем тебе камеру свободную до вечера представить и всё на законном основании. А? Стас, представим нуждающемуся гегемону Ивану Сомову аппартоменты?
   Майор подошел к окошечку:
   - Иди домой, Иван Сомов, проспись. А завтра сходи в шестой отдел им всё расскажешь, как было. Напишешь заявление, они разберутся.
   Иван, молча, развернулся и вышел на улицу:
   - Менты поганые. Что б вас…,-он от злости не знал, что им пожелать такого, такого…
   - Зачем только сюда пришел? Словно чёрт на верёвочки привёл. А может быть и так. Ладно, хоть отпустили.
   Он шел бездумно квартала два, не замечая никого и ничего. Неожиданно уперся в киоск. Не раздумывая, купил баллон пива. Чуть отойдя от окошка, припал к горлышку. Физически ощутил, как глотки пива падали в желудок и взрывались там газами. Ему отрыгнулось газом в нос. Наступило секундное просветление.
   - Та-ак, что же мы имеем на жизнь? – Иван огляделся.
   Озабоченный люд сновал по улице занятый своими делами.
   Иван неторопливо пил пиво и на душе становилось веселее: « Может быть, на самом деле домой пойти, отоспаться, а уж завтра начать разбираться с делами. Машину посмотреть, а затем и в шестой отдел съездить».
   Размышляя так про себя, опорожнил больше половины баллона пива, он решил идти домой.
   Закрутив пробку на баллоне, сделав несколько шагов, он почувствовал такую усталость, что едва не присел, где остановился. Стрелки на часах показывали пять часов. Иван, превозмогая себя, побрел в сторону дома.
   Почти у самого подъезда неожиданно столкнулся с майором:
   - А, Иван Сомов! Ну как дела? Ходил в шестой отдел?
   Иван пожал плечами:
   - Да нет. Сил вот не хватило. Устал что-то. Завтра схожу. А как вы думаете, они помогут?
   - Как не помогут? Конечно, помогут. Они для этого и созданы. Только ты им всё там расскажи, всё без утайки. Что мол, так и так, ехал «чумарить», лицензии на перевозку грузов нет, машина техосмотр не прошла. Хотя по положению месяц назад…надо было. И дальше, экспертизой установлено: тормозные колодки сносились до предела, вместо протекторов на резине лысина, - майор загибал пальцы на своей руке, а Иван трезвел.
   - На схеме ДТП установлено, что автомобиль «Мерседес 230» товарища…фамилию владельца транспортного средства помнишь?- майор вопросительно посмотрел на Ивана. Тот почти трезво выдавил:
   - Не помню.
   - Ну да ладно к черту фамилию. Значит так, автомобиль марки «Мерседес» стоял на обочине дороги…или я что-то перепутал? Там и свидетели есть. У тебя свидетели есть?- Майор смотрел на Ивана холодно, даже с какой-то внутренней злостью.
   Алексей открутил пробку у баллона и не останавливаясь допил пиво. Тяжело выдохнув, отшвырнул от себя пустую тару:
   - Та-ак. Ну и кино…
   Майор усмехнулся:
   - Я же тебе сказал иди домой и проспись. А ты кино. Кино тебе будет через две недели. Обхахочишся. И то, что бросил, подними, вон урна. Она для таких, как ты предназначена. Гегемон.
    Иван его не слушал. Молча, обошел майора и направился в подъезд.
   Поднявшись на свой этаж, автоматически открыл дверь. Войдя в, нагретую за день, комнату он осознал, что обращаться за какой либо помощью не к кому. Что он стоит один на один против организованной, мощной и беспощадной силы.
   Он в бессилии сел, упав посреди комнаты, тупо уставившись в стену. Серая тень обхватила его, пожирая своей серостью.
    В чувства его привел звонок.
    Звонили долго, нахально и настойчиво.
   - Иду, да иду же…- Иван не спрашивая, распахнул дверь. Перед ним стояла жена Оля с дочкой Машенькой.
   - Ванечка, - жена кинулась к нему, уткнулась в грудь, отпрянула.- Ванечка, у нас Дашенька потерялась! – И заплакала, зарыдала, забилась в истерике.
   - Как? Как это потерялась? Где потерялась?- Алексей удивился своему спокойствию.- Оленька, успокойся. Расскажи толком, по порядку. Где? Когда?
   Глядя на плачущую мать, заплакала Машенька.
   Иван стоял, не зная, что предпринять. Подхватив дочь на руки, он обнял жену за плечи и увлек в комнату:
   - Оля, не плачь. Расскажи толком, что произошло…Слезами не поможешь.
   -Я их сегодня пораньше с садика забрала,- жена всхлипывала, глотая слова.- В детский…мир…посмотреть кос…костюмчики…
   - Ну, ну…дальше то что?
   - Мороженное Дашенька по-оп…попросила…я…я ей денежку дала, что бы она купила два. Ты же знаешь, они любят сами покупать…как…как взрослые. А народу…много. Как то так получилось…я Машеньку посадила на стульчик,…оглянулась, а Дашеньки нет…- И зарыдала, размазывая ладонью слезы.
   - Оля, Оленька, успокойся родная. Успокойся, прошу тебя. Милицию вызывала? Объявление давала?
   - Да, да, Ваня… и по микрофону звали и людей расспрашивала.
   - Так, - Иван вдруг осознал всю полноту своей беспомощности. Пространство комнаты, замкнутость стали невыносимы.
   Зазвонил звонок. Иван кинулся открывать. Лихорадочно щелкнув защелкой, распахнул дверь.
   У порога стоял парень, тот, что его подвозил на машине, после аварии, а рядом с ним Дашенька. Она спокойно поедала остатки мороженного, прижимая к себе небольшого, плюшевого медвежонка.
   Парень улыбался:
   - Привет, Гастелло. Какая у тебя оказывается смышленая дочка. Удивительно, адрес знает, фамилию знает, сколько лет знает. Даже считать и читать умеет. Только вы родители как-то своих детей не бережете. Не любите что ли? Может быть, это не ваша дочка? Может быть, она не правильно мне квартиру показала,- и он демонстративно заглянул на дверь, где был указан номер квартиры.
   - Наша, наша,- Иван подхватил дочку на руки, да так, что остаток мороженного соскользнул с палочки и упал на туфлю парня.
   Тот нехорошо скривился. Усмехнувшись, смачно плюнул через порог в комнату. И в полголоса сказал:
   - В то же самое время, но десять. Усёк?
   Иван отдал дочь жене, сам вышел в коридор, закрыв дверь:
   - Почему десять? Я и пять то тысяч не знаю, где взять.
   - Это твои проблемы,- парень не нагибаясь, не спеша стал вытирать испачканную туфлю о брючину Ивана.- Я тебе что говорил? У тебя с памятью не хорошо?- Обтерев туфлю, он принялся второй туфлей проделывать то же самое, но с другой штаниной Ивана.
   - Я же тебе сказал, не петляй. В нашем мире за всё надо платить. Мы тебе показали, что мы можем предпринять. Или тебе этого мало?- Парень отвлекся от своего занятия, удовлетворенно посмотрел на Ивана.- Ты ведь согласен, почему мы должны страдать от тебя, а почему не наоборот?- Он усмехнулся:
   - Вот тебе наглядный пример, ты испачкал, а я вытер твою грязь. Хотя это ты должен был сделать сам. Подумай. И не петляй. В ментовку больше не ходи…детей, жену береги. Смазливая она у тебя очень.
   Иван поймал себя на мысли, что он не боится. Нет, ни сколько. Ярость клокотала внутри его.
   - Послушай ты, как там тебя зовут, или кличут. Заруби у себя на носу и передай своим, что даже заяц, загнанный в угол начинает кусаться. А я не заяц, я человек.
   Он видел, что парень закипел и готов был его ударить, но только нехорошо усмехнулся:
   - Меня зовут Алексей, Алексей Чиликин, погоняло Спок. А ты, ты не заяц. Ты никто, понимаешь, никто и звать тебя никак. Лох. Чмо. Если еще раз дернишся…Пидор вонючий. Скажи спасибо, что тебя трогать запретили, а то я тебя прямо здесь…и сейчас… - Он медленно повернулся и не спеша пошёл по лестнице. Иван также не спеша зашёл домой.
   - Ваня, кто это? Я его в магазине видела,- жена размазывала по щекам слезы вперемежку с тушью, вопросительно уставившись на него.
   - Ваня, расскажи мне всё. Что? Что происходит?
   Иван прошел в комнату, сел на диван. Посадил девочек себе на колени, обнял, прижал их к себе. С минуту он сидел молча, тихо раскачиваясь с ними.
   Тяжело выдавил:
   - Не волнуйся, капелька моя. Всё будет нормально. Всё образуется. Помнишь песню: « После радости неприятности по теории вероятности».
   Бережно отстранил девчушек. Потрепал их обоих по головам:
   - Идите, птички-синички, поиграйте. Мы с вашей мамулькой побеседуем.
   И рассказал жене всё, что с ним приключилось. Всё, без утайки.
   Тягостная тишина, словно, сковала их языки.
   Жена тупо, отрешенно, безжизненным взглядом уставилась в окно. Иван тоже молчал, но почувствовал, что на сердце вроде бы стало легче.
   Жена повернулась лицом к нему:
   -Они убьют нас, Ваня, убьют,- голос у нее был бесцветный.- Вначале убьют наших девочек, а потом и нас. Это же бандиты.
   Она посмотрела на него так, словно ожидала от него слов отрицания, что он сейчас скажет ей: « Нет, что ты, капелька моя, нет. Они ведь люди, не звери. Они не посмеют этого сделать». Но поняв, что Иван не скажет ей столь нужных для неё слов, заплакала. Даже не заплакала, а заскулила жалобно, по-собачьи.
   И Иван, первый раз в жизни, не кинулся к ней, успокаивая и ободряя. Он молчал, уставившись на плачущую жену.
   Где-то внутри, нет, не в голове, где-то под сердцем пульсировали слова, даже ни слова, а сгустки сознания: « Ты никто. Ты никто. Ты никто. Лох. Лох. Чмо. Чмо».
   За два дня с этого нелепого происшествия он из человека превратился в «ничто». Словно и не было жизни среди людей.
   Иван силился осознать, что же происходит. Он пытался охватить и прошлое, и настоящее, и будущее.
   Он смотрел на жену, но не видел, ни её слез, ни её немого укора.
   Он был холоден. Он чувствовал, что что-то произошло грандиозное для него, его семьи, для его мира.
   Иван силился, понят, может даже не понять, а через этот случай заглянуть в будущее. Есть ли оно у него?
   Его уже не пугала сама сложившееся ситуация, да и бандиты не пугали. Они такие же люди из мяса и костей и так же смертны. Его сейчас мучил один единственный вопрос: Что ему делать?
   Если возникнет необходимость их убить сразу всех или поочереди, он их убьет. Обязательно убьет, без всяких сомнений. Он не допустит, чтобы они глумились над его птичками-синичками и над его капелькой.
   Как же так случилось, что я человек, вдруг стал «никто». Может это они «никто»?
   Кто это определил, что я не человек? Всегда был человеком: родился, жил, работал, честно отслужил в армии, женился, народил детей, создал семью, люблю своих детишек, люблю свою жену и они любят меня, и я сейчас «никто». Значит, они решили, что я даже не животное, я «никто» и со мной можно делать все что заблагорассудится и даже более того. Животное можно пожалеть, а меня нет, потому как я «никто». Чмо, что это такое? Что за слово? Лох. Они лишили меня даже имени. Он вспомнил, как Спок вытер туфли о его брюки. Почему я позволил ему это сделать? Да я струсил. Конечно, струсил. Не хотел скандала, желал, что бы Спок быстрее ушел от моей квартиры. Боялся за жену детей. И за себя. Они подавили меня там после аварии. Своей напористостью, наглостью, силой. Всё им подвластно, всё в их руках. Их много у них связи, деньги.
   Они могут со мной сделать всё, что захотят,…поэтому я для них «никто».
   Иван, тяжело вздохнув, обнял жену:
   - Успокойся, капелька, не плачь, покорми дочек. Я завтра схожу в одно место. Поговорю кое с кем,- он погладил её по волосам и поцеловал в мокрую от слёз щеку.- Всё образуется. Всё наладиться.


3.часть.


   Выйдя из дома, во второй половине дня, Иван с час побродил по улицам. Что тот разведчик в тылу врага он ходил, оглядывался, заходил на несколько минут в подъезды чужих домов, неожиданно выходил. Всматривался в прохожих. Не следит ли кто за ним. Нет, за ним никто не следил, жизнь вокруг него шла, бежала своим чередом. На него никто не обращал внимании, если не считать облезлой кошки, что притулилась к нему в одном из подъездов и замурлыкала, начав тереться об его ногу.
   Успокоившись, Иван, наконец, направился к человеку, как ему казалось, последней надежде. К тому, кто может помочь или разрешит его проблему.
   Сергей Бардов, предприниматель или, как сейчас принято говорить, на западный манер, бизнесмен. В среде друзей его называли просто Бард и считался Бард сложным человеком. Непредсказуемым. Он мог штуку баксов отдать запросто, не задумываясь по настроению, а мог и сто рублей зажать, замылить.
   Бард жил не броско. Ездил на обыкновенной «Ниве», правда выездная была «Ауди А-4». Крутил он всевозможными делами и светлыми и тёмными. И, поскольку, был он человеком открытой души, то многое ему сходило с рук, как от ментов, так и от братвы.
   Коттеджа он не имел, а, может быть, никто не знал о его скрытой жилой недвижимости.
   Купив угловые две трехкомнатные квартиры на первом и втором этаже, он такую же трехкомнатную сделал в подвале и углубился ещё на этаж, а может быть и больше ниже подвала. Всё эти сооружения он соединил лестницами и зажил в своё удовольствие, ехидно посмеиваясь, из своей берлоги, над теми, кто строил коттеджи.
   Иван с ним был знаком лет пять. Знал Барда как человека честного, бесхитростного. Сергей иногда приглашал его к себе, давал подработать и часто вел с ним беседы не только на темы бизнеса, но и жизни, политики.
   Всякий раз, провожая, говорил:
   -Ты, Иван, не менжуйся. Если что помочь, в чем не стесняйся, подходи, обращайся. Смогу, помогу, не смогу помочь посоветую, не помогу советом подскажу к кому обратиться.
   И всякий раз добавлял:
   - Меняться тебе надобно, Иван. Нельзя по жизни таким правильным идти. Сломают. Размажут по земле, следа не оставят.
   Вот и настал момент в жизни Ивана, когда жизнь стала не мила и помощи ждать не откуда.
   Войдя в подъезд, Иван несколько минут стоял у стальной двери, обдумывая, как подступится к Сергею со своею бедой.
   Но он не успел нажать на кнопку звонка, как дверь, щелкнув, мягко полуотворилась.
   Иван заглянул в дверной проём:
   - Можно?
   - Странный вопрос. Если дверь открылась пред тобой приглашая войти, то, наверное, надо заходить,- сказал голос с потолка.
   Иван мельком глянул на то место, откуда раздался голос и прошёл, вглубь прихожей. Дверь за ним бесшумно закрылась, тихо лязгнув невидимыми щеколдами.
   Через минуту перед ним появился Сергей. В роскошном звездно-полосатом махровом халате, с огромным орлом на спине. Был он бос, в одной руке держал початую бутылку, в другой дымилась сигара.
   - Здравствуй, Иван, отцовский сын,- он мотнул головой в знак приветствия:
   - Проходи. С ног не снимай. У меня не убрано. Извини, что встречаю в таком виде, не обессудь,- повернувшись, пошлепал по инкрустированному полу.
   Иван в нерешительности замер, но затем нагнулся, снял туфли и устремился за хозяином.
   Они вошли в столовую, вернее в то, что раньше называлось кухней и залом.
   Сели за большой дубовый стол, устланный парчовой скатертью. Стол был заставлен бутылками и блюдами с икрой, шампурами шашлыков и еще какой-то снеди.
   Ярко золотистая скатерть с такими же яркими цветами, красными и голубыми, буквально полыхнули по глазам Ивана. Он даже зажмурился на мгновение от неожиданной роскоши.
   - Присаживайся. Располагайся, наливай, пей, ешь. Вчера мы немного с друзьями гульнули. Не обессудь,- он поставил перед Иваном бокал и плеснул из бутылки.- Пей, «Хенеси» пятьдесят лет выдержки. Где только они его хранят…приятная вещь. Заставляет думать о возвышенном, благородном.- Он отхлебнул из бокала и, дождавшись когда Иван выпьет, спросил:
   -Ну, рассказывай, что тебя привело сюда, в мою берлогу, в столь неурочный час?
   - Сергей, мне нужны деньги, - выпалил Иван.
   - Да ну, и зачем же тебе они понадобились. Деньги, Ваня, это зло и чем их больше, тем злее становится их обладатель. Так зачем и сколько?
   - Мне много надо, очень много. Только ты выслушай меня…как бы тебе это объяснить, рассказать. Чтобы ты меня понял…
   -Ты не волнуйся, Ваня, я пойму. Ты, наверное, решился открыть своё дело?- Сергей с любопытством уставился на него. - Ты, наверное, нашел
з в у к. А?
   Теперь Иван уставился не понимая:
   - Какой звук? Ничего я не нашел.
   - Да?- Сергей поскучнел,- а жаль,- в его взгляде появилось безразличие:
   - Когда что-то начинаешь, Ваня, в бизнесе, всегда необходимо уловить суть дальнейшего. Как говаривал великий русский поэт-писатель Иван Алексеевич Бунин надо найти звук « потом все остальное даётся само собой». Ты знаешь кто такой Иван Алексеевич Бунин?
   - Знаю, в школе проходили, Только, причем здесь Бунин.
   - Да, да, конечно, где же ещё? В школе, мимо и проходили. Проходимцы. Ты только вслушайся в слова:
 
 Молчат гробницы, мумии и кости,-
 Лишь слову жизнь дана:
 Из древней тьмы, на мировом погосте,
 Звучат лишь Письмена.

 И нет у нас иного достоянья!
 Умейте же беречь
 Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
 Наш дар бессмертный - речь.


   - Ну, да ладно, тебе всё равно сего не понять,- он глотнул из бокала и затянулся сигарой:
   - Главное, что ты решился перейти свой Рубикон. И следуешь учению великого еврейского поэта-писатиля…э-э-э, как его? Иван, ну этот.…Вот всегда так, стоит немного выпить, начинаю философствовать, а память после выпитого отказывается вспоминать важные моменты учений и фамилии.- Он тяжело вздохнул:
   - Не пью и на философию не тянет, и память, как часы работает. Выпью, желание, неотвратимое, пофилософствовать возникает. Так нет, память отключается,- он с остервенением стал тереть лоб.
   - Кабачков? Нет, нет…овощ. Фамилия у него такая, овощная.- Иван понимающе замотал головой:
   -Капустин, что ли?
   - Да какой Капустин? Ты видел евреев Капустиных? Скажи еще Морковкин. Блин. А-а, Патиссонов…нет…Петрушкин. Нет. Ну что за чертовщина.
   Иван в недоумении пожал плечами:
   - Я стихи не читаю и в фамилиях поэтов не разбираюсь. Да и писателей мало знаю. Может Свеклин, Редискин или Редькин:
   - Вспомнил, - Сергей хлопнул себя полбу ладошкой:
   - Пас-тер-нак.…Так вот этот са-амый Пастернак. Он кстати тоже Нобелевский лауреат. Так вот в одном своём стихотворении сказал:
   -Не разрешай душе ленится, а заставляй её трудится и день, и ночь и день и ночь. А? Каково? Да, брат, Иван, язык поэзии великий язык.
   Он сделал ещё глоток из своего бокала:
   - А знаешь Иван, что объединяет этих двух великих? - И не дожидаясь ответа, продолжил.- Нобелевская премия. Да брат, Иван, Нобелевская премия. А самое главное не будь нашего русского языка то не было бы ни того ни другого. Язык, наш русский язык, вот мировое достояние. А сутью этого языка, неотъемлемой его составляющей являешься ты. Ты, Иван! Да, да! Как ни странно для тебя это звучит, но сутью и носителем русского языка являешься ты. Правильный, нескладный, непонятный, ну почти Акакий Акакиевич… - неожиданно вперив в Ивана взгляд, будто проснувшись или что, вспомнив, не сказал, а брякнул:
   - Нужны деньги? И сколько? Пятьсот? Тысяча? Пятьдесят тысяч баксов?
   Иван смотрел на Сергея, слушал его разглагольствования и думал: « Да, хорошо ему богатому говорить. Тюкнуло бы его так, как меня, посмотрел бы я, про какой бы он язык заговорил. Про русский или армянский».
   -Так я спрашиваю тебя, сколько тебе для счастья нужно, мой бедный друг Горацио? - Сергей залпом опорожнил бокал и налил, из той же бутылки, почти до краёв.
   - У тебя есть бизнес-план, наброски, как построить своё счастье? Давай колись, колись, а то держишь своего друга в неведении и молчишь.
   - Я не молчу, это ты мне слова сказать не даёшь,- Иван, играя, обиженно надул губы.- Что сегодня с тобой? Словно прорвало тебя.
   - Да ты прав Иван, это у меня нервное напряжение выходит, вот даже алкоголь не берёт,- он встал.
   - Уеду я, Ваня, скоро в Йошку. Укатали Сивку крутые горки. Не дают работать. Вторую неделю восемь вагонов с лесом стоят. Разгрузить не могу,- он отхлебнул из бокала.
   - Подъехали тут представители нашего местного бая, предложили за бесценок купить. Я, по дурости, отказал. Сейчас никто не хочет разгружать вагоны, штрафы прут, пени. Придётся задарма всё отдать. Вот так-то, Ваня.
Это называется бизнес по-русски с местным, национальным уклоном. Да и…,- он махнул рукой.- Всё одно к одному. Валька скурвилась.
   Сергей подошел к окну, отдёрнул тяжелую портьеру:
   - Да и что это за жизнь, замурован, что в клетке,- показал на решетки в окне.
   - А я ведь, Ваня, романтик, чистой души романтик,- он грустно улыбнулся.
   - Кто знает, может быть и я не хуже того же Пастернака вирши бы слагал.…Вот намедни, также стоя у окна и всматриваясь в непросветную уличную даль, я вдруг осознал, что во мне, Ваня, умер... гений.
   Он вдруг резко повернулся к Ивану вполоборота, так что содержимое бокала выплеснулось на пол. И встал, величественно подбоченись, с надменностью задрав подбородок.
   В своём роскошном халате, с хрустальным бокалом в руке он и впрямь,   чем - то напомнил Ивану какого-то киношного, римского патриция. Вот только босые ноги, с черными, мохнатыми икрами, портили весь этот актерский антураж:
   - Да, да, ты не улыбайся, ты послушай,- он выпрямился, с пафосом заговорил, закатывая глаза:

     Давным, давно отцвёл
                картофель в огороде,
     Лишь колорадский жук,
                Живее всех живых…

   - А!? Каково? Вот так-то, Ваня. Умер во мне поэт, Ваня, умер. Только предсмертные поэтические вздохи:

     Не взбежит мой Пегас на Парнас,
     Исхудал, отощал, обезножил.
     Его слабые ноги, смеясь,
     Кто-то взял и надёжно стреножил…
   
   Он отошел от окна, сел за стол напротив Ивана. Тот в ответ ему глупо улыбался.
   - А ты чё скалишься? Тебе не нравится моё стихосложение? Ах да я совсем запамятовал, вы ведь предпочитаете классическую лирику, а поэтическая правда повседневной жизни вас не устраивает, она вас…шокирует. Вы ведь в школе классику изучали, вернее, будет сказать, проходили. Проходимцы, мать вашу… вопреки…
   Сергей был пьян.
  - Вам всем подавай Пушкина, словно кроме А.С.Пушкина в нашей русской поэзии, то бишь литературе и нет никого…вовсе. Нет Серёжи Есенина, нет Евгения Баратынского, нет Некрасова, нет Лермонтова, нет Николая Клюева, нет Валерия Брюсова, нет Игоря Лотарёва, то бишь Северянина. А где у вас Владислав Ходасевич? Коля Рубцов? Где Гумилёв? А ты знаешь кто такие Михаил Герасимов, Апполон Григорьев, Сергей Клычков, Федор Сологуб? Где они? Где я тебя спрашиваю…?- Глаза у него были мутны.
   - Где они сотни русских поэтов, тонких знатоков русской души, русского бытия…в вас только живет, привитая вам в школе, мертвечина, через того же А.С.Пушкина:
Два чувства дивно близки нам -
В них обретает сердце пищу -
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
   Два чувства, мать вашу…вопреки, а более чувств нет? А? Любовь к гробам и пепелищу? И всё?! Куцые вы, Иван, в чувствах своих, куцые!
   Видя, что Сергей совсем пьян и не соображает, что говорит Иван, попытался перевести разговор на другую тему:
   - Сергей, что случилось? Валентина где?
   Сергей осёкся. Пьяно повёл головой и махнул рукой:
   - Нету. Тю-тю. Испарилась моя благоверная. Ведь бабы сейчас не то, что десять лет назад,- он грудью навалился на стол.- Или во времена сибирских руд. Им ведь, Ваня, кроме денег сейчас оргазм подавай. Образованные стали,  «спид-инфо», «кума-сутру» читают…Скурвилась моя Валька. Хахаля нашла. Пока я вкалывал, деньги зарабатывал, на наше семейное будущее планы строил, она в это время свою женскую плоть ублажала.
   - Серёга, да ты что? Да у неё времени для этого нет. Ты чё, Серёга? Трое детей…Ты сам посуди,- Иван попытался что-то ещё сказать, но бутылка, пролетевшая в сантиметре от его головы, остановила его.
   Не звон, а какой-то тупой ни то шлепок, ни то хруст разбитого стекла за спиной едва не отрезвил самого Ивана. Он оглянулся.
    На стене, в роскошной рамке, застыл одинокий рыбак. Он словно онемело, всматривался в предутреннюю гладь озера, где с его середины медленно стекали струи коньяка «хеноси». Иван почти физически ощутил, порыв рыбака в желании припасть к краям этого неожиданно возникшего озера.
   Он в недоумении уставился на Сергея:
   - Ты чего, а? А если бы попал?
   - Я и хотел попасть. Что бы ты знал, когда говорить следует, а когда следует помолчать, что бы целее остаться. Тоже мне адвокат доморощен-ный,- он взял другую бутылку, заколдовал руками над её горлышком.
   - Если ты, Иван-дурак, то это твои проблемы…но, что бы ты знал на будущее и не тешил себя идеалистическими иллюзиями в отношении женского рода: «бабы для этого дела время и место всегда найдут». Заруби эту житейскую истину у себя на носу.- Он запрокинул голову и припал к горлышку вновь открытой бутылки. Сделал глоток и едва не поперхнувшись, продолжил:
   - И знай мой, друг Горацио, если мужик стал пить, то это на девяносто процентов заслуга его жены.
   Иван понял, что пора уходить, что не ко времени он появился со своей проблемой.
   - Ладно, Сергей, пойду я.
   - А ты зачем приходил? Просто проведать или по делу?- Сергей смотрел пьяными, бессмысленными глазами и ничего разумного в них не наблюдалось,- Ах да, тебе нужны деньги. Сколько и на сколько?
   Иван встал, вышел из-за стола. Поднял с пола крупные осколки разбитой бутылки, сложил их на тарелку. Он уже хотел уйти, уже броде бы и направился к дверям, но что-то остановило.
   - Да, Сергей, я пришел к тебе за помощью. Мне срочно нужны деньги, десять тысяч долларов. Я попал в аварию, разбил иномарку. Там оказались крутые ребята, и они грозятся…Вообщим, я не знаю, что делать.
   - Та-а-ак,- Сергей сделал два глотка из бутылки.- Та-а-к, это уже интересно. Это уже жизненно. Кто они?
   - Я не знаю, - Сергей пожал плечами.
   - Ну, хоть как кого зовут, ты можешь сказать?
   - Тот, что ко мне приходил, назвался Споком, Алексей Чиликин.
   - Спок, Спок? Знаю я эту бригаду,- Сергей сделал ещё глоток.- Это беспредельщики. Они не отстанут от тебя. Им деньги давать нельзя. Если отдашь деньги, они у тебя всё заберут, это мрази. Они мир сквозь зелень видят.
   - Ну и что мне прикажешь делать?- Иван стоял, переминаясь с ноги на ногу.
   - Не знаю, мой друг Горацио, не знаю, да и приказать тебе не могу. Это не для пьяного ума…, а может именно для пьяного,- Сергей тяжело встал, вышел, шатаясь из-за стола:
   - Бежать тебе надобно, прятаться. Другого пути нет. Тебе никто не поможет, время такое, кто кого сожрал, тот и прав.
   У тебя ничего нет кроме твоей квартиры, они заберут квартиру. Они все так устроят, ты сам отдашь и еще будешь рад, что жив остался. Поскольку ты, Ваня, извини меня, но, никто и звать тебя никак.
   За таких, как ты должно стоять государство в лице милиции. Только в милиции такие же, как ты никто, но у них есть хоть какая-то власть себя защитить. Вот они себя и защищают через этот государственный институт, а тебя защищать у них сил нет. Да и страшно им, Ваня, у них ведь тоже семьи, дети, а окладчики, малюсенькие.- Всю эту тираду, непонятной для Ивана речи, Сергей выдал вполне разумно и трезво. На что Ивану подумалось: «Притворяется пьяным что ли? Вон как бутылкой зафитилил. Чуть не убил».
   Сергей стал расхаживать вдоль стола.
   - А впрочем, я кое в чём тебе помогу. Ты сядь, посиди и выпей, выпей. Сними немого стресс. Когда ещё за таким роскошным столом восседать будешь,- он усмехнулся.- Я сейчас.- И ушел, пьяно покачиваясь из стороны в сторону, мурлыкая себе что-то под нос.
   Иван сел за стол. Взял свой бокал и  медленно, мелкими глотками осушил его.
   Обжигающая жидкость обволокла рот, горло, мягко, бархатно. Окинув стол взглядом, он потянулся к вазе с большой кистью винограда. Оторвав, две черные виноградины, заел, возникшее послевкусие. Захотелось выпить ещё.
    Тепло в желудке было не привычно остро, обжигающе и даже ласково. Благородство запаха напитка словно просочилось в его мозги, навеяв спокойное блаженство мыслей.
   Он налил себе ещё пол бокала и пригубил маленький глоток, вдыхая в себя полной грудью терпкий букет запахов. На сердце стало хорошо, уютно. Мелькнула мысль: « Вот так и спиваются. Такой благодати, отказать невозможно».
   Сергей появился неожиданно, неся в руках какой-то тряпичный свёрток.
   - Вот, Иван, тебе так сказать подарок для самообороны,- он размотал тряпицу, явив на свет пистолет.- В своё время в Америке «Кольт» всех американцев уровнял. У нас, к сожалению, оружие уравнивает только преступников с государством. Простые граждане остались наедине с вооруженными бандитами. Но это, к сожалению не «Смит-Ветсон» и не «Кольт» это наше родимое детище нашего родного оружейного завода.-
Он покрутил пистолет в руках:
   - Это, Ваня, генеральский пистолет ПСМ штука с виду безобидная, но патрон 5,4 убойный. Здесь восемь патронов, думаю, тебе отстреливаться не придется, а для разборки вполне хватит. Если потребуется, то с него можно и медведя завалить.
   Сергей вскинул оружие на вытянутой руке, прищурился, целясь в лампочку, но рука дрожала, и он оставил эту затею, протянув пистолет Ивану:
   -Держи. Мужчина сам должен себя защищать. Но, то, что я тебе его дал…никому ни-ни. У меня посерьезнее есть.
   Иван взял пистолет в руки, приятная тяжесть, облегаемость рукоятки подействовали на него возбуждающе.
   - Но смотри, Иван, это оружие, оно создано не пугать, а убивать. Поскольку за страх тоже принято платить. Я бы тебе посоветовал ехать со мной в Йошкар-Олу,- он с бутылкой буквально упал в большое, кожаное кресло, закинул нога на ногу, чем опять заставил улыбнуться Ивана.
   - Да ты не лыбся, не лыбся. Я дело говорю. Думаешь если я пьян, так и не соображаю. У меня там несколько квартир. Я тебе двухкомнатную, в рассрочку продам, лет так эдак на… пять, десять. Будешь за машинами смотреть, возить меня…а? Подумай. Они от тебя не отстанут,- он сделал большой глоток. Стал разглядывать бутылку:
   - Да, классное пойло…Ты подумай, но времени у тебя нет. А впрочем, как знаешь. Телефон мой у тебя есть, позвонишь. Теперь уходи. Я сейчас пить буду. А с оружием осторожно и про меня ни-ни. Иди и если достанешь в защиту ни медли, стреляй что бы потом не сожалеть, - он припал к бутылке.
   Иван не заставил себя ждать. Допил остатки коньяка, не закусывая, направился к дверям. Сунув пистолет во внутренний карман, он обернулся, но Сергея в кресле не было. Он удивленно огляделся и, махнув рукой, направился к выходу.
   На город опускался вечер.
   По улице он шел не оглядываясь. Какая-то необъяснимая сила исходила от внутреннего кармана. Он почувствовал, что у него изменилась походка. Да и сам он вроде раздался в плечах. И словно в подтверждение этой мысли какой-то парень отстранился от его быстрого и уверенного шага, словно уловив внутреннюю силу идущего ему навстречу.
   - Ну, я вам устрою…я вам устрою…я вам устрою,- стучало в его мозгу. Ему нетерпелось. Но чем ближе он подходил к дому, тем тревожнее становилось на душе.
   На лестничную площадку он буквально взлетел. Тяжело переведя дыхание, позвонил раз, затем другой. Прислушался. За дверью стояла мертвая тишина. Иван позвонил долго.
   - Кто? Вам кого? - женский голос был тих и слаб.
   - Оля, я это, открывай,- он прижался к дверному косяку.- Оленька, открывай.
   Щелкнул замок, дверь медленно отворилась. Перед ним стояла его жена. Она куталась в шаль. Большие, заплаканные глаза смотрели болью и тоской.
   - Ваня, они сами открыли дверь. Я даже не слышала, как они вошли. Они сказали, что включат какой-то счетчик, если через три дня мы не заплатим им десять тысяч долларов,- жена ткнулась ему в грудь лицом и заплакала.
   Иван обнял жену, подхватил на руки, отнёс к дивану.
   - Тихо, тихо, успокойся. Всё будет нормально. Всё будет хорошо,- его лихорадило. Ему уже нетерпелось самому встретиться со своими обидчиками.- Оля, Оленька, капелька моя, не бойся ничего, не бойся. Всё у нас будет хорошо. Ты не волнуйся…я сейчас сбегаю, позвоню в одно место и быстро домой. Ты полежи, я сам открою дверь. Я быстро туда и обратно.
   Не слушая жены, выбежал вон, неожиданно хлопнув при этом дверью.
   Оббежав несколько телефонных будок он, наконец, нашел работающий телефон. Долго ждал, когда на другом конце линии поднимут трубку. Он уже не надеялся дозвониться, как на том конце линии гудки оборвались и что-то замычало и наконец, прояснилось:
   - Вас слушают.
   - Алле, Сергей, это ты?- Иван вслушивался в голос, пытаясь уловить знакомые интонации.- Сергей, это ты?
   - Допустим и что дальше?
   - Сергей, это я Иван. Я согласен на твое предложение. Давай завтра встретимся и обсудим.
   - Приходи,- в трубке послышались гудки.

4.

      Иван вышел с телефонной будки с чувством душевного облегчения. Переложил пистолет в карман брюк, плотно обхватив рукоятку рукой, направился к дому.
   По улицам горели фонари. Ему подумалось: « Вот ещё один день его жизни пролетел в суете. Что будет завтра?»
   Он так и шёл до подъезда, не вынимая руку из кармана.
   Заходя в подъезд, краем глаза ухватил, что в стоящей недалеко девятке, кто-то щёлкнул зажигалкой, прикуривая сигарету.
   Дверь Иван, как и обещал жене, открыл сам. Когда снял туфли и повесил куртку, то увидел что в комнате и на кухне кто-то есть.
   - Заходи, заходи, не стесняйся. Ты ведь ни в гости пришел, а к себе домой.- К нему вышли двое.
   Первого он узнал сразу. Коротко стриженный с бычьей шеей и золотой цепью. С ним он познакомился в первый день. Второго он видел впервые.
   Стального цвета элегантный костюм,  массивная оправа очков на прямом носу, он словно возник из другого мира. Аккуратная стрижка, чисто выбритое лицо  пахнуло терпким одеколонным запахом.
   « Адвокат, что ли?» - подумал Иван. Тревожным взглядом оглядел комнату.
   - Да ты не боись, Гастелло, твои в ванной в целости и сохранности. Мы им даже по одеялу дали, а то корыто холодное, что б твои пигалицы не простудились,- из кухни вышел Спок, он жевал шоколадку.
   - Ты проходи, проходи. Не стой у дверей. Сейчас толковать будем, а то что-то ты гоношится начал. Я правду говорю, Бес? – он обратился к толстошеему. Тот довольно хмыкнул.
   - Оля! - Иван шагнул в сторону ванны, но «адвокат» опередил его. И не сильно, но настойчиво, ухватив за локоть, увлек в комнату. Там на диване лежали какие-то бумаги.
   - Иван, тебя ведь Иван зовут? Иван, Иванушка, Марьин сын, присаживайся.- Сам же плюхнулся на середину дивана. Откинулся на спинку, закинув нога на ногу. Толстошеий стоял сзади чуть поодаль.
   Иван в нерешительности остановился. Оглянулся на дверной проём, ему послышалось, что там кто-то всхлипывает. Опершись плечом, на дверной косяк,  Спок продолжал жевать шоколадку.
   Иван не выдержал:
   - Ты зачем шоколадку из холодильника взял? Я её девочкам купил…ты зачем взял? И зачем вы здесь? Кто разрешил? Вы по какому праву. А ну давай отсюда…- Толстошеий  кулаком резко ударил Ивана в затылок.  Он что сноп рухнул лицом на диван и через мгновении сполз на пол.
   «Адвокат» пружиной соскочил с дивана:
   - Бес! Качумай! Назад! Еще убить не хватало.- Сам нагнулся, рассматривая жив ли Иван.
   Спок, будто ничего не произошло. Доел шоколадку. Вытер руки о покрывало на диване. Не спеша закурил сигарету:
   - Да нихрена с ним не случиться. Эти чмошники живучи. Давай приводи его в чувства. Подпишет бумаги и поедем.
   Бес улыбался, в удовольствии,  потирая кулак.
   « Адвокат» суетился, было видно, что эта процедура ему явно не нравится:
   - Зачем бить? Есть сотни вариантов, как довести человека до состояния, когда он с благодарностью, да, да, ты Бес не улыбайся, с великой благодарностью отдаст все, что у него имеется. А сила, это на крайний, на последний случай. Когда все аргументы исчерпаны, или человек упрям, жаден и не хочет расставаться с имуществом. И опять же не так как это сделал ты. Необходимо что бы жертва видела, ожидала, боялась. Надо что бы человек чувствовал, прочувствовал всю полноту, вкус боли, - он выпрямился и, глядя то на Беса, то на Спока, продолжил.
   - Понимаете, прочувствовал вкус боли. Осознал всеми своими клетками, что его сейчас будут бить и не просто бить, а бить очень больно и изощренно. И когда человек доведен до такого состояния, когда его еще ни разу не ударили, а он уже всем своим плотским телом это прочувствовал. Вот здесь то его можно ударить и опять же ударить с умом. Вроде и не сильно, но ужасно больно. Ну, а с нашим плюгавеньким клиентом и того проще. Его можно и не бить. Спок, а ну тащи сюда его самку.
   - Ну, блин, ты психолог, - Бес в восхищении мотнул головой.- Да не зря погоняло у тебя Псих.
   - А то, как же! На что учился то и получился,- он расплылся в довольно улыбке.- Мы юристы - аферисты. Давай помоги мне. К стеночке, к стеночке.
   Они с Бесом, ухватив за руки, подтащили безжизненное тело Ивана к стенке и усадили, прислонив спиной.
   - Водички, водички принеси. Мы его в чувства будем приводить, - он присел на корточки подле Ивана и несколько раз похлопал по щекам безвольно опущенную голову.
   Когда Бес плеснул с бокала водой в лицо Ивана у того из носа заструилась кровь.
   - Это чё? Я по шнобелю его не бил.- Бес в недоумении уставился на Психа.
   - Вот и я про тоже. Жлоб ты Бес, ой жлоб. Силы своей не знаешь. Тоже мне Святогор-богатырь. Чему тябя только в твоей спортивной школе десять лет учили? Если ты его замочил, то и самку его с выводком надо кончать. Вложит она нас. Та-ак, та-ак. - Псих нервно заходил по комнате.
   И когда он уже внутренне принял решение, когда собрался высказаться, заметил, что глаза у Ивана полуоткрыты. Он кинулся к нему:
   - Ну, ну, Ваня, Ванечка, Иван!
   Тот мутным взглядом смотрел сквозь него.
   - Бес, воды! Воды быстрее!- Сам же начал хлопать Ивана по щекам.
Кровь двумя маленькими струйками вытекала из носа. Растекалась по разрезу губ и, слившись, смешивалась с остатками воды на губах, расплывалась по подбородку, собираясь в капли. Некоторые из них капали на мокрую рубаху и расползались зловещим кровавым пятном. Другие же после удара по щеке разлетались красным бисером по сторонам, падая на стену, пол и на рукав пиджака Психа.
   Спок, заломив одну руку за спину, другой ухватив за волосы, завел Ольгу. Увидев мужа, лежащим в крови, она потеряла сознании. Спок не стал удерживать обмякшее тело, отпустил, оттолкнув от себя. И она, словно надломившись пополам, неуклюже бухнулось у ног Ивана.
   Спок, Бес, Псих переглянулись. Бес стоял с бокалом воды и не знал на кого её вылить. Спок потирал левую руку:
   - Вот сучка, что кошка! Маленькая такая, худенькая, а титьки плотненькие. Сучка, хотел пощупать её, а она тяпнула меня. Смотри, до крови.- Он вопросительно посмотрел на Психа:
   -Псих, дай я её трахну. А? Чтоб сговорчивее были. Страсть люблю таких баб, маленьких, но злых, - он припал губами к своей ране. Бес хихикнул:
  - И я тоже.
   Псих  посмотрел то на одного, то на другого. Обратился к Бесу:
   - Что ты тоже?
   - Я как Спок, трахнуть её хочу,- замер, не зная, что еще сказать.- Я тоже маленьких бабенок люблю…злючих.
   - Ну, ну. Вы потрахаться сюда пришли? Да? Вам проституток своих мало? У одного руки чешутся, не знает, куда силу девать. А у другого в штанах другое чешется, не знает, как потешится... Вы что.…Ну, нечего…- он выхватил бокал с водой из рук Беса и плеснул из него тому в лицо. Да так что тот он неожиданности едва не поперхнулся водой. Зафыркал, замотал головою, что та лошадь. Сам повернулся к Споку:
   - Спок, если он не подпишет бумаги,…ты знаешь, кто нас трахать будет. Посадите её на диван.- Сам повернулся к Ивану собираясь присесть к нему. И замер. Он встретился с внимательным, холодным взглядом, а чуть ниже на него смотрел другой зрачок. Черный зрачок, дышащий пустотой и каким-то внутренним ужасом.
   Псих  попятился назад. Спок с Бесом кое-как усадили безжизненную Ольгу на диван. Когда они повернулись, то увидели Ивана стоявшим и держащим перед собой пистолет.
   Спок улыбнулся, нервно засмеялся:
   - Здравствуй жопа, новый год, мы тебя не ждали.
   - Во, блин, живой. А ты мне, Псих, говорил, что я его убил,- Бес выразительно посмотрел на Психа.- Я ему тут водички таскал, а он прикинулся шлангом. Надо было тебя, покрепче рубанут.
   - Тихонько, не торопясь, друг за другом выходим в коридор. Первый ты, толстый, затем Спок и последним ты, - Иван стволом показал на Психа.
   Спок сплюнул:
   - Слушай ты, пидор вонючий, я тебе сейчас выйду! Я сейчас на твоих глазах оттрахаю твою сучку, а потом на её глазах тебя, - шагнул  на Ивана с тяжелым полным ненависти взглядом.
   Выстрел раздался как-то неубедительно, будто кто-то пошалил детским пугачом. Но Спок рухнул, словно подкошенный, ухватился руками за ногу чуть ниже паха и заскулил, скрипя зубами. Пуля попала ему в ляжку. Дернувшемуся в его сторону Бесу Иван процедил:
   - А тебя, тварь, убью.- Тот замер в смятении.
   Только Псих  был спокоен и невозмутим.
   - Жаль, парень, жаль. Ты подписал себе смертный приговор. А ведь мог жить. Растить своих детей. Да-а..- он повернулся в сторону дивана, но Иван опередил.
   - Назад, я буду стрелять. Ничего не трогать, ни к чему не прикасаться. Забирайте Спока и уходите. Не испытывайте судьбу.
   Псих  усмехнулся:
   - Глупый ты Ваня, Иванушка-дурачок. Если разобраться по уму, ты нас сейчас  кончить должен, а ты отпускаешь. Ведь через час здесь будет милиция…, а у тебя оружие. Ты еще в людей стреляешь. Кстати, где волыну взял? Это ведь не шутка, оружие. Одно я тебе скажу, ты подписал смертный приговор не только себе, но и всем своим…
   Он осторожно подошел к Споку. Тот сидел, держась кровавыми руками за ногу и раскачивался, из стороны в сторону:
   - Я те сука устрою, я те устрою. У-у-у чмошник, падлой буду. Век воли не видать, я тебя сделаю. Я вас всех сделаю. Урою.
   Псих  с одной стороны, Бес с другой подхватили Спка и пошли. Кое-как протиснулись в дверь. Псих  выдавил:
   - Мы не прощаемся. Ты не куда не денешься. У подъезда наши ребята дежурить буду. Так что жди. В ментовке, в камере наш разговор продолжим. Бабу из тебя делать будем. От своей жены ни чем отличаться не будешь.
   Дверь щелкнула замком. Иван сунул пистолет в карман и кинулся в ванную.
   Девочки, закутанные в одеяло, сидели в ванной, прижавшись друг к другу. Он подхватил их обоих, занес в комнату, поставил на пол и опустился на колени перед женой.
   - Оля, Оленька, капелька моя, очнись,- он целовал её в губы, глаза.- Очнись, Оленька.- Сбегал на кухню за водой и только когда несколько раз, набрав в рот воды, фыркнул на неё, она открыла глаза.
   - Оля, Оленька, ничего не спрашивай, ничего не говори, одевайся. Одевай манюник, мы уезжаем. Нам нельзя здесь оставаться ни одной секунды лишней.
    Оделись быстро. Дети, будто понимая, не хныкали и делали все, что им говорили. Все документы  у них хранились в старой дамской сумочке, а ценных вещей не было. Когда все были готовы Иван достал пистолет и осторожно вышел на лестничную площадку.
  Тихонько подойдя к лестничному проёму, он заглянул в него, прислушался,  на первом этаже кто-то курил, тихо переговариваясь.
   Он на цыпочках вернулся в комнату, взял девочек на руки и также на цыпочках поднялся на пятый этаж. Жена крадучись, то и дело оглядываясь, шла за ним.
 Поставив детей на пол, он приложил свой палец к губам, прошептал:
   - Тихо, тихо кот на крыше, а котята ещё выше. Оля, стойте здесь я закрою дверь в квартире. - Сам быстро сбежал вдоль стены вниз и уже через минуту поднялся к ним.
   Здесь на пятом этаже был вход на чердак. На крышке люка висел увесистый замок. У жильцов подъезда была договоренность, где спрятать ключ от этого замка. Они иногда открывали люк, залазили на чердак и брали для своих нужд керамзит. Используя искусственный утеплитель в качестве дренажа под помидорную рассаду, да и просто для цветов.
   Сейчас Иван пошарил в том месте, где должен был быть ключ. Он оказался на месте.
   Поднявшись по лестнице, он открыл замок и осторожно приподнял люк. Сверху посыпались крошки от керамзита, пахнуло сухим теплом. Из черноты проёма послышалось голубиное воркование и шорох крыльев.
   Иван спустился и в нерешительности замер, решая кого первого поднять в черный проём и там оставить.
   - Оля, бери Дашу и давай потихонечку поднимайся, а мы с Машей за тобой. Да, Маша?- Маша, улыбнувшись ему, молча, кивнула головой.
   На удивление ладно они оказались во чреве чердака. Иван хотел закрыть люк, но передумал. Быстро спустившись вниз он, затаив дыхание, постучал в квартирную дверь.
    Тётя Дуся, так звали хозяйку квартиры, открыла, не спрашивая, кто стучится в такой поздний час.
    Увидав Ивана, она в удивлении вскинула брови:
   - Что случилось, Ваня?
   - Теть Дусь, я потом расскажу. Прошу тебя не спрашивай и вообще тут такое дело… я сейчас на чердак поднимусь, а ты закрой  на замок  люк.
   Видя недоумение на лице соседки, он громким шепотом продолжил:
   - Тёть Дусь, так надо и прошу тебя никому ни слова. Потом я тебе расскажу.
   Соседка вышла с квартиры  и осторожно оглядела лестничную площадку:
   - А где Оля, дети? - Иван взглядом показал на чернеющий проём.
   Та от увиденного расширила глаза и приложила ладонь к губам, словно боясь вскрикнуть от удивления.
  - Тетя Дуся, так надо. Сделайте, так, как я прошу вас. И никому, слышите, никому не говорите, что видели нас. Я прошу вас, теть Дусь. - Иван уже не знал, как объяснить о случившемся, времени было мало.
  - Тёть Дусь, нас убьют…всех. Там,- он показал на лестничный проём.- Бандиты. Они караулят нас. Это из-за аварии. Они деньги с меня требуют.
Десять тысяч долларов. Вот.
   Тётя Дуся, не отрывая руки от губ, другой рукой замахала в сторону люка:
   - Иди, иди, сердешный, никому не скажу.
   - Спасибо вам, тётя Дуся. Спасибо.- Иван поднялся по лестнице в жерло чердака и осторожно закрыл за собой люк.
    Погрузившись со всем своим семейством в непроглядную черноту. Они, несколько минут стояли, не двигаясь, вслушиваясь в шорохи и слыша, как тётя Дуся, тяжело поднявшись, закрыла люк на замок.
    Когда она опустилась на площадку они, взяв детей на руки, наощупь побрели по чердаку, шурша керамзитом.
   Пройдя в самый конец дома, Иван вдруг ужаснулся мысли, что там, куда он направился, люк так же закрыт на замок. И они оказались в ловушке, запер-тыми на чердаке.
   Но, потянув ручку люка, он облегченно вздохнул. Крышка  легко поддалась, они с напряжением уставились в возникший проём.
 Света на лестничной площадке не было. Иван, осторожно ступая по ступеням, поглядывал на двери квартир.
   Вокруг была тишина.
   Опустив детей и жену, он бесшумно сбежал до первого этажа, так же бесшумно вернулся обратно. Сердце его бешено колотилось. Ему верилось и не верилось, что удаётся уйти не замеченным.
   За все время этого невероятного перехода ни дети, ни жена не издали, ни единого звука. Ольга, плотно сжав губы, следовала указаниям Ивана беспрекословно. Девочки испуганно посматривали то на отца, то на мать и также молчали, только усиленно посапывали, когда им было или очень страшно или же неудобно.
   У самых дверей выхода на улицу Иван остановился. Он замер на мгновение, выглянул и, убедившись, что никого нет, подхватил девочек на руки вышел из подъезда. Не выходя на тротуар, он двинулся вдоль стены дома в противоположную сторону от своего подъезда.

   Прячась по не освещенным местам, крадучись пробирались по ночным улицам. Сейчас Иван не думал ни о будущем, ни о прошлом все его помыслы жили настоящим. Больше всего он боялся встретить кого нибудь из этих парней, потому как понимал, что придется стрелять, а у них для таких случаев тоже есть чем ответить.
   Редкие прохожие ни обращали на них никого внимания.
   Миновав несколько домов и не встретив, ни кого на своём пути, они успокоились. И всё же идя по тротуару, он нет-нет но оглядывался по сторонам. Ему чудилось, что кто-то неустанно следит за ними то замедляя, то убыстряя воровской шаг.
   Зайдя в подъезд Сергея, Иван с облегчением вздохнул:
   -Оленька, сейчас мы будем в безопасности, сейчас, родная,-  надавил на кнопку звонка.
   Холодный пот струился по позвоночнику, только сейчас он осознал, как устал и что произошло. Руки мелко дрожали.
   Они прождали несколько минут. За дверью стояла тишина и никто не торопился ему открывать:
   - Что за ерунда? Проснуться не может что ли? - Иван еще более продолжительно нажал на кнопку звонка. Он стал нервничать, то и дело оглядываться на входную дверь. Ему явственно чудилось, что там кто-то стоит и выжидает удобного момента, чтобы на него напасть.
   Иван отстранил детей и жену в сторону от двери, закрыв их собой. Сунул правую руку в карман, ухватив рукоятку пистолета, а левой рукой нажимал, нажимал и нажимал на кнопку звонка.
   В его сердце вкрадывалось отчаянье. Его нервозное состояние передалось девочкам, они захныкали, закапризничали.
   И здесь, словно спасительный голос с небес, милостиво прохрипел:
   - Задолбали, блин. Да заходите, наконец. Открыто.
   Иван пропустил вперед детей и жену. Сам ещё раз, внимательно посмотрев на подъездную дверь, захлопнул свою. В бессилии опершись на нее спиной.
   

5.
   В это время у дверей его квартиры стоял приготовившийся к штурму «ОМОН».
   Участковый несколько раз позвонил и, приложив ухо к двери, прокричал:
   - Товарищ, Сомов, открывайте, милиция!- Выждав минуту, вновь позвонил, а затем ударил несколько раз кулаком. Повернулся спиной к двери и сильно застучал ногой.
   Старший из омоновцев отстранил его:
   - У него оружие. Сейчас с перепугу пальнёт и нет тебя. Стоишь, как Александр Матросов у амбразуры. Отойди, капитан. Мы сами,- он, молча, показал двум омоновцем пальцам на дверь. И шепотом добавил:
   - Там могут быть дети, осторожно, - поднёся палец к губам, тихо добавил. - Не стрелять.
   Один из  омоновцев, здоровый и крепкий с размаха саданул нагой в дверь. Та словно картонная, брызнув пылью, щепой распахнулась настежь. В этот проём ввалилось сразу несколько бойцов с криками: «Всем лежать не двигаться!» 
   Вытянув  руки вперед, в которых чернели пистолеты, они быстро осмотрели квартиру, заглянув во все потаенные места и с каким-то сожалением, уныло остановились посреди комнаты.
   - Командир, а здесь никого нет. Пусто,- здоровый вложил пистолет в кобуру.
   - Как нет! Как нет! - Протиснувшись сквозь омоновцев в комнату, зло озираясь, влетел Псих:
   - Вот здесь он стоял! Вот здесь стрелял! Вот! Вот. Видите кровь?- Он крутнулся на месте:
   -Не мог он никуда уйти. Не мог. Жена, дети. Наши ребята всё время стояли у подъезда…А-а! Он, наверное, у кого-то из соседей? Надо проверить все квартиры.
   Псих вопросительно смотрел то на участкового, то на главного омоновца.
Омоновец обернулся к участковому:
   - Так, капитан, мы своё дело выполнили. Я забираю бойцов и пошел докладывать, а ты действуй. Не забывай у него оружие. И особо не следите здесь. - Не глядя на Психа, вышел из квартиры, вслед за своими омоновцами.
   Псих рванулся за ним, хватая за локоть:
   - Эй! Эй! Начальник, так не бывает! Он, наверное, у соседей! Надо всех проверить! Надо осмотреть все квартиры! Это гад вооружен! Он же стрелял! Он меня чуть не убил!
   Старший омоновец остановился на лестнице, и равнодушно глядя на Психа, устало выдавил:
   - Видать, вы его крепко достали, что он даже пистолетом обзавёлся, а? Не ровен час, он вас сам начнет отстреливать, - омоновец стал нарочито внимательно озираться по сторонам. - Стоим мы с тобой сейчас вон напротив той двери, а дверь то приоткрыта. У меня нет уверенности, что из той щелки кто-то не рассматривает нал сквозь прицел. А у тебя есть?
   Псих резко присел и на полусогнутых ногах спустился на межэтажную площадку.
   Омоновец усмехнулся:
   - Да не бойся ты. Его в доме нет. Он ушел с семьей, минут сорок назад, через чердачный люк.
   Псих в недоумении уставился:
  - А откуда ты знаешь?
  - Знаю. Работа такая. Он что полный дурак, что бы вас ждать. Теперь ищите ветра в поле. По-видимому, он сейчас у того кто ему пистоль и одолжил. Ох, видать рисковый малый. Вот таких надо друзей иметь…
   Участковый с понятыми и слесарем кое-как установили дверь на место.
Осмотрев, плотно ли дверь вернулась в исходное состояние, он опечатал её, наклеив в двух местах узкий лист бумаги с печатью и подписями.
   Псих в это время нервно расхаживал рядом:
   - Капитан, ну не мог он с двумя детьми уйти. Не мог! Давай опросим всех соседей. Я поднимался  к лазу, там здоровенный замок весит. А это, значит, если он ушел тем лазом, значит, ему кто-то помог. А помочь ему могли только кто-то с верхнего этажа. И они точно знают, куда он ушел.
   Капитан, закончив свои дела, пробубнил:
   - Поздно, поздно. Все спят. Завтра с утра и опросят следователи. Опросят.
   Пока они беседовали, ничего вокруг не замечая, с последней лестничной площадки, кто-то тихо, тихо спустился этажом ниже и вслушивался, вслушивался. Ловя обрывки фраз и возгласов, напряженно соображая, что за дела такие происходят в столь поздний час. Но и ему было невдомек, что и за ним тоже наблюдают в дверной глазок и тоже пытаются угадать, что за шум случился в столь не урочное время.
   И только тётя Дуся спала глубоко и сладко. Сердце её и душа были покойны. Чувство исполненного долга наполняло её сон благостными, цветными картинами царства Морфия.
  Выйдя на улицу, участковый распрощался с Психом, быстрым шагом заспешил домой, времени уже было далеко за полночь и ему хотелось побыстрее забраться в постель. Но перед этим выпить фужерчик коньяка, которым он был награжден Психом за то усердие, которое он всегда проявлял в отстаивание интересов этой опасной публики.
   Торопливо семеня домой, участковый думал о своей жизни, нет не обо всей, а о сегодняшней. Если бы ему, года три назад  кто сказал, что ему придется обслуживать интересы бандитов он бы, не просто обиделся, а непременно взорвался, защищая свою «ментовскую» честь.
   Сейчас же, торопясь домой, он думал, хорошо, что Сомова Ивана не оказалось дома. То, что начальник милиции имеет тесные связи с криминалом, знали все в отделе. Но, не до такой степени…и, здесь осекся в своих мыслях. Где-то из потаенных уголков памяти всплыли моменты благодеяний бандитов ему самому.
   Да, мелкие подачки, может быть унизительны, но, чертовски приятны.
   Он вспомнил, как ему, месяц назад, эти ребята привезли здоровенного, свежего судака и две стерлядки. Как дома был праздник. Как его жена, буквально сияла и дети, чувствуя и видя радость матери, бегали по двухкомнатной хрущевке веселясь и радуясь, понимая, что сегодня их, что бы они не натворили, не накажут.
   Жена, варила уху из стерляди и несколько раз подзывала его к себе, показывая, как в кастрюле на кипящей воде расплывались золотники стерляжьего жира:
   - Смотри Женя, Женя смотри, золотые бусинки.
   Он подходил распираемый внутренней самостью кормильца, улыбался жене, обнимал её за плечи и с видом знатока говорил:
   - А что ты хочешь, Катюша, золотая рыбка, золотая.
   Как ему хотелось, что бы в его доме всегда так было, весело и уютно. Что бы жена его, дети ни в чем не нуждались. Он то, сам, ладно. Вот форму новую выдали, носит. Правда костюм всего один, но и парадная форма тоже одна и ничего. А поесть? Да он не прихотлив, что есть то и ест. Только вот вкус той стерляжьей ухи ему нет-нет, а  вспоминается.
   А этот коньяк, что они ему принесли, целых две бутылки. Сказали, что французский, название запамятовал, мудреное какое-то. Надо запомнить. Сейчас приду, попробую и запомню. При случае, похвалюсь сослуживцам.
   Завтра узнаю у своих, пробовал ли кто из них, такого коньячка?
   Это хорошо, что Иван Сомов ушел. Это хорошо. Пусть сами разбираются.
Так в гастрономическом нетерпении, подгоняя себя искушением предстоящей дегустации коньяка, участковый зашел в подъезд своего дома.
Поднимаясь по лестнице он, сам в себе, усмехнулся, мотнув головой, пусть теперь поищут, поищут паренька. Эти урки еще к нему ни один раз прибегут, да завтра и прискачут, что бы рассказал, где его искать. А он знает, точно знает, в какую сторону метнулся парень. А куда ему податься с женой да детьми ночью?
   - Надо же, как он их провёл. Ай да Иван! По чердаку ушел. Кто-то ведь из соседей помог.… Но он не скажет, где его искать. Ни его это дело бандитам помогать. Плохой ли он или хороший, но он «мент» и этой публике не товарищ. Да, надо бы позвонить Барду, предупредить, что бы поосторожнее был. Вряд ли он признается, что парень у него,…а может и не у него? Нет, у него. Не к кому ему идти. Они корешатся. Плохой я был бы участковый, если бы не знал, что у меня на моей «земле» делается.
Больше на сегодня он Ивана Сомова не хотел вспоминать. Мысли у него сосредоточились на коньяке. Он уже предвкушал аромат его и обжигающую сладость.
   Его же новоявленные друзья, напротив, ни на секунду не забывали своего Гастелло.
   Они обследовали все подъезды в доме и обнаружили открытый чердачный люк. Немного поразмыслив, они определили, как ушел и через что, их визави.
Но кто закрыл дверь на чердак?
   Псих чертыхался:
   - Как я не догадался поставить ребят у дверей квартиры? Как? Я же хотел вообще не уходить из комнаты.
   На что Бес возразил:
   - Ты че, Псих, так он бы нас всех там и завалил. Как два пальца обоссать!
Он же урод.
   - Ты сам урод. Когда он в отрубе был, надо было обшмонать его, а вы на бабу пялились.
   Они, сидели в машине, не зная, что предпринять. Дело принимало совсем не желательный для них оборот. Светиться с ментами вместе, как то было не по понятиям. А дело требовало скорейшего решения.
   Бес сидел, насупившись, уткнувшись в руль машины:
   - А че мы ждем? Поехали домой, жрать хочу, да и ночь…всё равно мы уже до утра ничего не узнаем. Утром менты будут заниматься, может че и проясниться,- он вопросительно посмотрел на Психа.
   Тот, обхватил свою скулу рукой, с силой провел по ней, будто сбрасывая ни то сон, ни то наваждение:
   - Да, поехали, если что-то новое будет, менты расскажут.
   Бес только этих слов и ждал. Надавил на газ и машины, взвизгнув шинами,  рванула с места.
    Они проехали всего-то метров триста, когда Псих вскричал:
   - Стой, Бесяра! Давай поворачивай к участковому. Сукой буду, но он знает, где гадёнышь! Сукой буду, вытряхну с него его координаты.
    От неожиданности Бес ударил по тормозам, так, что Псих, едва не вылетел в окно:
    - Ты че охренел!- Он уставился на Беса.
    - А ты че орешь, словно тебе яйца прищемили. Я аж, испугался от неожиданности. Куда мы к нему сейчас вопремся, он спит давно. Еще падла нажалуется своему начальнику, - Бесу никак не хотелось ехать к участковому. Он уже настроился отвезти Психа и завалить к Тоньке, своей пассии. А тут все планы рушатся.
    - Поворачивай к нему и меньше болтай. Не спит он. Он мусарюга зачушканный, наш коньяк хлещет. Сейчас мы ему компанию составим.
   Участковый, и правда, уже несколько раз приложился к бутылке, сидел на кухне в трусах и майке, вперившись взглядом в телевизор.
   Маленький телевизор был старым и плохо работающим, но иностранный фильм и коньяк не давали участковому сил для того чтобы все бросить и идти спать.
   Он приготовился еще плеснуть себе в бокал коньячка, как в дверь звучно постучали. В недоумении, повернулся в сторону входной двери, участковый насторожился:
   - Кого еще нелегкая несет? Никак бандиты?- он убрал бутылку в холодильник и, выключив телевизор, осторожно подошел к двери. Прислушался.
   Повторный стук был еще сильнее и чтобы стучавшие не разбудили детей, участковый громким шепотом спросил:
   - Кто там? – Псих многозначительно посмотрел на Беса, усмехнувшись, сказал:
   - Кто? Кто? Конь в кожаном пальто! Открывай, свои,- щеколда щелкнула, на пороге появился участковый:
   - Какие нахрен свои? С каких это пор братва у мента в друзьях? И что по ночам шляетесь? До утра не можете подождать?
   - Не можем, не можем! – Псих затолкал участкового в комнату. За ним зашел Бес.
   - Не, вы, что? Вы что?- Участковый попытался возмутиться, но Псих, замахнувшись, процедил сквозь зубы:
   - Тс-с-с, тише детей с женой разбудишь. Мы свои, поскольку с тобой одно дело делаем. Тебе начальник сказал нам помогать? Так помогай! И не строй из себя честного. Как коньяк наш жрать так свой, а как помочь, так сразу не свой. Пойдем, пойдем на кухню,- он развернул участкового за плечи и легонько затолкал впереди себя.
    У стола он огляделся:
   - Доставай коньячок, доставай, не стесняйся. Как ни как, а мы гости для тебя дорогие, хоть и не желанные,- он сел на табурет и показал рукой Бесу, что бы и тот садился.
   Участковый вертел головой, недоуменно взирая то на одного, то на другого:
   - Не мужики вы че?…- Псих его перебил:
   - Ты сам че в натуре, мусор, рамсы попутал? Какие мы тебе мужики? Всё ша! Притулись рядом и слушай, что я тебе ботать буду. Вообщем так,- он двумя пальцами ухватил участкового за майку и тихонько потянул на себя.- Адрес куда гаденышь со своим выводком слинял. Уйдем сразу. Будешь артачиться…Я даже не знаю, что с тобой сделаю.- Участковый пожал плечами:
   - Да откуда мне знать? Я что провидец? Коньяк, пожалуйста, - он потянулся к холодильнику. Но Псих дернул за майку так, что та затрещала:
   - Сядь, мусор. Я ведь к тебе ни водку пришел пить, а по делу. Мне с тобой за одним столом сидеть западло. Если б не дела…- Но здесь случилось для всех неожиданное. Участковый быстрым движением ухватил со стола кухонный нож  и резанул лезвием по своей руке. Раз, а затем ещё раз. Кровь брызнула на пол.
   - Ты что!?- Псих слетел с табурета, отпрянул к дверям. Бес прижался к стене, тараща глаза во все стороны. - Совсем охренел?
   Участковый смотрел, как кровь струйкой стекает на пол:
   - Вы же крутые и не верите мне.
   - Верим, верим, - Бес, наконец, оторвался от стены, вскочил со стула и, с опаской обойдя участкового, подошел к Психу:
   - Во прикол, Псих, я думал, что ты только у нас псих, а у ментов, оказывается, тоже свой есть. Пошли отсюда.
   - Заткнись! Он думал? - Псих злобно глянул на Беса. Повернулся к участковому. - А у меня с тобой разговор не закончен. Мы завтра к тебе на участок приедем…Рану свою хорошенько перевяжи и не вздумай болтать, что мы у тебя в гостях были.
    Когда участковый поднял голову, чтобы посмотреть на своих гостей, в комнате уже никого не было.
   Он, неторопясь, подошел к раковине, открыл кран и холодной водой омыл рану. Также не спеша достал с кухонного шкафа бинт и перебинтовал руку. Кое-как,  одной рукой завязал бинт в узел. Сходил в ванную, тряпкой протёр пол и, когда уже направился в спальную, ему навстречу вышла жена.
   - Женя, ты, что спать не идёшь? Ой, а что это у тебя с рукой?- Она в удивлении уставилась на мужа.
   - Да, ерунда какая-то,- он обнял её здоровой рукой. - Рука с ножом соскользнула и немного порезался. Да ничего страшного. Пойдем спать.- Участковый поцеловал жену в щеку.
   Мыслями он был уже у Барда. Тихая злость тлела под сердцем, подсказывая варианты дальнейших действий. И немой вопрос холодил его душу: «Зачем я это сделал?» Он вслушивался в себя, понимая, что в нем пробуждаются какие-то новые инстинкты или скрытые желания, доселе ему самому не ведомые. То, что он сотворил с собой, для него было непонятно и он робел, прислушиваясь к себе, определяя, как далеко может пойти под действием скрытой в нем силы и чем эти действия могут закончиться.
   Рука стала болеть. Боль была терпима, но она возвращала его в действительность, заставляя вновь и вновь рассматривать свои действия с ножом и вновь и вновь удивляться случившемуся.

*   *    *    *    *